-

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

Новый конфликт на Дальнем Востоке.

Русская дипломатия продолжает удивлять Европу своими неожиданными энергическими выступлениями по разным вопросам азиатской политики. Не успели прекратиться толки, возбужденные секретными русско-германскими переговорами о персидских и мало-азиатских делах, как вдруг появились на горизонте симптомы опасного столкновения между Россиею и Китаем. Русское правительство нашло своевременным принять угрожающий тон относительно Китая по поводу таких разногласий, которые в сущности касались весьма второстепенных для нас интересов и даже оставались совершенно неизвестными широким кругам русского общества. Дело шло о возобновлении торгового договора, срок которого кончается в августе настоящего года. Первоначальный трактат 1881-го года, заключенный на десять лет, был уже дважды оставлен в силе на дальнейшие сроки — в 1891-м и 1901-м годах; но на этот раз китайские власти предполагали внести в него некоторые изменения и пытались провести принцип равноправности в обоюдных договорных отношениях. Так как Китайская империя не располагает в данный момент значительными вооруженными силами, то ее притязание на равноправность с Россиею показалось неуместным и даже дерзким, что и выразилось в русской дипломатической ноте, переданной китайскому правительству нашим посланником в Пекине, в начале февраля. Приводим текст этой замечательной ноты.

«Переговоры, происходившие за последнее время, убедили Императорское правительство в нежелании китайского правительства считаться с постановлениями торгового договора 1881-го года; одни из этих постановлений игнорировались китайским правительством и его местными агентами, другие истолковывались в смысле, не отвечающем ни духу, ни букве этого договора. Императорское правительство пришло к заключению, что продолжение издавна существующих дружеских связей между Россией и Китаем невозможно при таком отношении китайского правительства к договору 1881-го года, и, озабоченное поддержанием и укреплением этих связей, считает [321] необходимым ныне же заявить о вышесказанном и просить китайское правительство безотлагательно подтвердить свое согласие соблюдать следующие пункты, изложенные в строгом соответствии с постановлениями трактата 1881-го года и с положенными в основание договорных русско-китайских отношений принципами:

1) Ни договор 1881-го года, ни какие-либо иные международные акты не ограничивают права Российского правительства устанавливать самостоятельно ввозные и вывозные тарифы по границе с Китаем, исключая 50-ти-верстной полосы вдоль этой границы; в пределах же полосы сказанной ширины, по ту и другую сторону всей сухопутной границы между Россией и Китаем, взаимно установлен беспошлинный ввоз и вывоз произведений почвы и промышленности всей территории другой договорившейся стороны.

2) Русские подданные на всей территории Китайской империи пользуются правами административно-судебной внеземельности, и потому в административном и судебном отношении подлежат исключительно юрисдикции российских властей. Сообразно этому, все гражданские дела, в которых тяжущимися сторонами являются русские и китайские подданные, разбираются смешанными судами из русских и китайских судей.

3) В Монголии и областях Застенного Китая, лежащих по обе стороны Тяньшанского хребта, русские подданные имеют права свободного передвижения, проживания и беспошлинной торговли товарами всякого происхождения, без обложения ее в явном или скрытом виде и без стеснения ее монополиею или иными запретительными мерами.

4) Кроме уже имеющихся консулов, Российское правительство имеет право назначить своих консулов в Кобдо, Хами и Гучене. Хотя осуществление этого права зависит от соглашения с китайским правительством, но возникновение ряда тяжебных дел между русскими и китайскими торговцами в округах названных городов должно служить достаточным доказательством невозможности откладывать осуществление этого права.

5) Российские консулы должны быть признаваемы в своем оффициальном качестве в пределах своего консульского округа китайскими властями, которые не могут отказаться от совместного с ними разбора тяжебных дел между русскими и китайскими подданными.

6) В городах Монголии и Застенного Китая, где Российское правительство имеет право учредить свои консульства, т.-е. в Кульдже, Чугучаке, Урге, Улясутае, Кашгаре, Урумчи, Кобдо, Хами [322] и Гучене, а также в Калгане, русские подданные могут приобретать землю и возводить на ней постройки.

Императорское правительство считает долгом предупредить китайское правительство, что оно будет рассматривать отказ подтвердить переименованные в вышеизложенных шести пунктах или хотя бы в одном из них обязательства, как доказательство нежелания поддерживать с Россией добрососедские, основанные на договорах отношения. В таком случае Императорское правительство предоставит себе свободу принять для восстановления попираемых Китаем договорных прав Российского правительства и русских подданных те меры, которые оно признает для сего нужными».

Большинство обыкновенных смертных прежде всего остановится с недоумением над вступительными строками этого грозного дипломатического документа. Китайское правительство обвиняется в нежелании сохранить силу постановлений того именно торгового трактата, о пересмотре которого велись в последнее время переговоры в Пекине. В то же время китайским властям ставится в вину игнорирование или неправильное толкование отдельных статей указанного договора, при чем, очевидно, имеются в виду возражения китайцев против отдельных русских нововведений и требований, не предусмотренных трактатом 1881-го года. Но текст этого трактата подлежал теперь пересмотру и служил предметом переговоров; следовательно, китайское правительство имело бесспорное право желать, чтобы те или другие параграфы договора были изменены согласно изменившимся условиям и потребностям китайской жизни. Еслибы нельзя было отступить от старого трактата при переговорах о возобновлении его, то зачем понадобились бы самые эти переговоры? Не странно ли утверждать, что трактат 1881-го года, заключенный лишь на десять лет и затем периодически возобновляемый, должен оставаться неприкосновенным и обязательным на вечные времена помимо воли и согласия одной из участвующих в нем сторон? Между тем русская дипломатия прямо заявляет, что Китай обязан и впредь беспрекословно сохранять силу договора 1881-го года в полном его объеме, без всяких претензий на какое-либо изменение его текста. Как понять это требование нашей дипломатии? Почему и когда Китай потерял право самостоятельного голоса при возобновлении и пересмотре своих международных договоров? Мы не видим абсолютно никаких логических оснований к тому, чтобы Китайская империя исключалась из числа независимых держав во имя «добрососедских отношений» и «издавна существующих дружеских связей» с Россиею. Казалось бы, напротив, что [323] добрососедские отношения и дружеские связи совершенно несовместимы с таким порядком вещей, при котором одно государство предписывает другому «безотлагательно подтвердить свое согласие» на известные требования, под угрозою принятия крутых мер в случае отказа.

В ноте употреблены, притом, явно неопределенные выражения, делающие неясным самый предмет спора. Идет ли речь об обязанности Китая соблюдать постановления существующих договоров, или же об отнятии у китайского правительства права изменять что-либо в этих договорах по истечении их срока, при обсуждении вопроса о пересмотре их? Еслибы говорилось о соблюдении договоров в первом смысле, то можно было бы еще понять раздражение нашей дипломатии и ее решимость придать своему заявлению характер категорического требования или ультиматума. В самом деле, относительно государства, не выполняющего своих договорных обязательств, приходится иногда поневоле прибегать к угрозам, — особенно когда это государство принадлежит к числу слабых и отсталых в военно-культурном отношении. Но с какой точки зрения может подниматься вопрос о точном соблюдении трактата 1881-го года в настоящее время, при переговорах об его возобновлении? Ведь договор существует тридцать лет и остается в силе лишь до августа текущего года; было бы, поэтому, слишком поздно хлопотать о добросовестном его применении. В нашей дипломатической ноте именно и подчеркивается предполагаемое «нежелание китайского правительства считаться с постановлениями договора 1881-го года» при переговорах, «происходивших за последнее время», т.-е, нежелание сохранить эти постановления в будущем, — чем и мотивируется предъявленное Китаю требование безотлагательно подтвердить спорные пункты в том виде, как их формулировало русское министерство иностранных дел. Другими словами, наша дипломатия откровенно выставляет принцип, что обоюдное добровольное согласие не требуется при заключении договоров с китайским правительством и что можно всегда добиваться вынужденного согласия при помощи угроз, которым Китай не решится оказать отпор. В международных отношениях вообще не принято руководствоваться какими-либо нравственными правилами. Однако, отступая от предписаний морали относительно более слабого соседа, не следует ссылаться на заботу о сохранении добрососедских отношений и издавна существующих дружеских связей. Это значит вносить в политику элемент глубокой национальной обиды, которая рано или поздно выступит наружу в самых неожиданных формах.

Имели ли наши дипломаты какой-либо рассчет нанести эту [324] глубокую национальную обиду Китаю? Китайский народ несомненно обладает патриотическими чувствами, которые прежде всего выражаются в непримиримой вражде к иностранцам; и если он когда-то делал еще исключение для русских и относился к ним более благодушно, то эти отношения изменились коренным образом за последнее десятилетие. Китай не имеет еще хорошо устроенной и внушительной армии, но со временем он может выставить такую массу вооруженных сил, которая превзойдет соединенные армии всех европейских держав. Дальновидная политика имела бы в виду это возможное будущее и щадила бы национальные чувства Китая; но дипломатия, привыкшая подчиняться только соображениям данного момента, поступает иначе — она жертвует будущим ради временного и непрочного успеха в настоящем. Китайские правители и патриоты заволновались, пробовали возражать во имя элементарной справедливости, но, убедившись в бесполезности открытых протестов, привели в ясность слабую численность своих войск и решились ответить на грозную русскую ноту в самом невинном, вежливом и дружеском тоне.

В своем ответе, переданном русскому посланнику в Пекине 7-го февраля, главноуправляющий китайским министерством иностранных дел, князь Цин, разбирает русские требования по пунктам и доказывает неосновательность общих выводов и предположений, побудивших нашу дипломатию прибегнуть к угрозам. Текст этого ответа заключается в следующем:

«1. В пределах 50-ти-верстной полосы по ту и другую стороны границы обоих государств взаимно установлен беспошлинный ввоз произведений всей территории другой договорившейся стороны. Постановление это согласно договорам соблюдалось в течение многих лет. Что же касается до заявления об ограничении прав Российского правительства самостоятельно устанавливать тарифы по границе с Китаем, исключая 50-ти-верстной полосы, то — говорит князь Цин — я не могу уяснить себе, на что именно указывалось этим заявлением, и позволяю себе думать, что дело касается сообщения вверенного мне министерства от 22 декабря 1909 года, в котором я, на основании петиции китайских купцов, ходатайствовал перед Российским правительством о том, чтобы оно приняло во внимание торговые интересы и отсрочило взимание пошлин в знак дружественных отношений. Ходатайство это было удовлетворено Российским правительством и не должно быть ошибочно толкуемо в смысле ограничения прав.

2. Порядок разбора смешанных дел между китайскими и российскими подданными установлен статьей 11-ой договора 1881 года [325] и применялся в течение многих лет, при чем вверенное мне министерство никогда не протестовало против этого.

3. Согласно статье 12-ой договора, российские подданные имеют временное право беспошлинной торговли, как во всех пунктах Монголии, так и в Или, Тарбагатае, Кашгаре, Урумци, и вообще в областях Застенного Китая, лежащих по обе стороны Тяньшанского хребта. Право это будет отменено, когда с развитием торговли возникнет необходимость установить таможенный тариф, о чем оба правительства войдут в соглашение. Постановления договора о том, что российские подданные получают во всех перечисленных пунктах Китая право ввоза и вывоза для торговли, изложенное в ясных и определенных выражениях, Китаем всегда строго соблюдались.

4. Статья 10-ая договора предусматривает учреждение российских консульств в Кобдо, Хами и Гучене по мере развития торговли и по соглашению с китайским правительством. Внимательное изучение современных условий названных пунктов свидетельствует о действительном развитии в них торговли, и китайское правительство охотно выражает свое согласие на назначение в означенные три пункта российских консулов, при условии, однако, соблюдения постановлений статьи 12-ой относительно развития торговли, т.-е. введения таможенного тарифа.

5. Согласно статье 11-ой договора 1881 года, порядок, который должен соблюдаться при свиданиях и вообще сношениях китайских местных властей с российскими консулами, имеет быть основан на внимании, которое обязаны оказывать друг другу должностные лица дружественных держав. В виду выраженного желания о признании российских консулов в их оффициальном качестве, я не встречаю препятствий к тому, чтобы, на основании существующих общих положений, был взаимно выработан порядок сношений между ними. Совместный разбор русскими и китайскими властями тяжебных дел имеет производиться всецело на основании постановлений 11-ой статьи договора 1881 г., и местным властям вновь преподаны будут указания о необходимости обратить особое внимание на этот пункт.

6. Российское правительство имеет право руководствоваться постановлениями 13-ой статьи договора в отношении как тех пунктов, где имеют быть учреждены консульства, так и Калгана.

Китайское правительство никогда не возражало против привилегий, предоставленных России договорными постановлениями и изложенных в приведенных выше шести пунктах. Во всех случаях, когда местные китайские власти не могли столковаться с русскими [326] представителями, вверенное мне министерство всегда предписывало справедливый образ действий и никогда не позволяло себе игнорирования договорных постановлений. Если же вследствие разноречивости донесений местных агентов и происходили взаимные пререкания, то явление это принадлежит к числу обычных в международной практике, и не может быть рассматриваемо «как толкование в смысле, не отвечающем духу договора». Подобного рода вопросы могут быть вполне улажены путем искренних взаимных переговоров и своевременного разрешения в духе справедливости. Мне совершенно непонятны ваши указания на то, будто бы китайское правительство не желает поддерживать с Россией добрососедских, основанных на договорах отношений. Заявление же о том, что Россия предоставляет себе свободу избрать все доступные меры, далеко не соответствует идее о дружбе между двумя государствами, и мне крайне прискорбно, что Российское правительство совершенна неожиданно усвоило себе подобную точку зрения.

Доводя о вышеизложенном до сведения вашего превосходительства, считаю долгом своим убедительно просить заверить Российское правительство о том, что правительство Китая постоянно поддерживало принцип договорных постановлений и выражает свою готовность разрешать все вопросы в полном соответствии с трактатами и в миролюбивом духе, дабы охранить взаимные выгоды и поддержать издавна существующие дружественные отношения обеих держав».

Из этого ответа можно видеть, что китайское правительство вполне воспользовалось неясностью изложения русской ноты и ограничилось указанием на добросовестное соблюдение различных статей договора 1881-го года в прошлом, ничем не связывая себя относительно будущего. Китай соглашается на те уступки, которые не имеют для него большого значения; он дает согласие на назначение русских консулов в известных, пунктах и на предоставление им участия в разборе тяжебных дел между русскими и китайцами, но искусно обходит или отклоняет существенные требования России относительно свободы передвижения, проживания и беспошлинной торговли в Монголии и областях Застенного Китая, лежащих по обе стороны Тяньшанского хребта. Русское правительство настаивает на подтверждении права свободной, беспошлинной торговли для русских подданных в этих областях, а китайский ответ подчеркивает временный характер этого права по договору 1881 г., предупреждая, что оно будет отменено при установлении таможенного тарифа и напоминая, что до сих пор оно всегда строго соблюдалось. Все пункты русской ноты, изложенные в общих [327] выражениях и несомненно касающиеся желательных льгот и привилегий в будущем, сведены к простому признанию того, что данные постановления существовали и применялись в свое время в силу трактата 1881-го года. В заключительных соображениях китайского ответа замечается несколько уколов по адресу русского правительства, которое говорит о поддержании добрососедских дружеских отношений и вместе с тем нарушает эту дружбу выражением своей готовности принять разные неприятные меры против Китая. С своей стороны китайское правительство обещает всегда действовать в духе миролюбия и справедливости, соблюдая интересы взаимного согласия в соответствии с существующими договорными постановлениями.

Таким образом решительный шаг, предпринятый русскою дипломатиею, не только не привел к желанным результатам, но еще сильнее раскрыл противоположность интересов и точек зрения России и Китая. Лучше было бы, разумеется, еслибы наше министерство иностранных дел воздержалось от предприимчивости, вызывающей недоумение и насмешки в иностранной печати; но дело сделано, и надо было поневоле ликвидировать возникший конфликт без ущерба для общего мира. О том, чтобы в самом деле мы вступили в кровавое столкновение с Китаем ради каких-то торговых выгод в Монголии, не могло быть серьезно и речи, и нам оставалось только признать, что иронический китайский ответ доставил нам полное удовлетворение. Это и было сделано нашей дипломатиею, к общему удивлению, и весь тревожный инцидент объявлен благополучно улаженным, при энергическом содействии значительной части западноевропейской печати. Все как будто условились утверждать, что русская дипломатия достигла надлежащего практического успеха и что Китай смиренно подчинился ее ультиматуму. Это условное заключение должно было открыть для России приличный выход из затруднения, созданного нашими оффициальными политическими деятелями.

В первый момент, когда в газетах появился текст русской ноты, она произвела в Европе впечатление бомбы, способной вызвать немедленный взрыв на Дальнем Востоке. Многие обратили внимание на то обстоятельство, что возрождение активной русской политики относительно Китая последовало вслед за потсдамским свиданием и что влиятельные органы немецкой прессы стали усердно одобрять и поощрять воинственную инициативу России. Парижский «Temps» заботливо отмечал странные попытки германских патриотов завлечь русскую дипломатию на путь новых опасных приключений в восточной Азии. И действительно, немецкие газеты [328] с поразительным единодушием, без различия партий, высказывали свое сочувствие азиатской предприимчивости России. Берлинская «National Zeitung» находила, что «чрезвычайно искусная политика нового русского министра иностранных дел не допустила ослабления престижа России на Дальнем Востоке». Последняя нота — говорит, далее, названная газета — «доказывает, что для достижения своей цели Россия не остановится пред употреблением силы. Право находится в данном случае всецело на стороне России. Тот факт, что она удалила свои войска от польской границы на Западе, свидетельствует, что она решилась развить более обширную деятельность на Востоке. Русская дипломатия отреклась от ошибок недавнего прошлого; она съумела восстановить превосходные традиционные отношения, которые она поддерживала с континентальными великими державами, и приобрела вновь свободу действий на Дальнем Востоке, где будущее обещает ей самую обильную жатву. Г. Сазонов выступает представителем сознательной силы, подобно графу Эренталю в Вене и Кидерлен-Вехтеру в Берлине. Россия не хочет ждать, пока Китай усилится настолько, чтобы быть в состоянии оказать противодействие ее справедливым домогательствам». Другая газета — «Taegliche Rundschau» — выражает предположение, что «Россия считает настоящий момент благоприятным для подтверждения своего могущества, столь часто оспариваемого со времени русско-японской войны, и для возмещения испытанных потерь в области своего политического и нравственного авторитета». «Deutsche Tageszeitung» замечает, что «Россия обеспечила себе тыл на западной границе и направила всю свою энергию и все свое внимание на Дальний Восток», и что, следовательно, она «расположена жить в добром соседстве с Германиею в продолжение длинного ряда лет». Даже прогрессивный «Berliner Tageblatt» не отстает от этого общего поощрительного хора. «Русский медведь — по словам этой газеты — заговорил своим прежним голосом, и отзвук его угроз разносится за пределы Туркестана с такою силою, какой мы не знали со времени русско-японской войны. Эра г. Сазонова начинается энергическим возрождением русской политики». Старая «Vossische Zeitung» сочла даже возможным сделать общий вывод, поучительный для России и далеко не лестный для Франции и Англии: Россия остается бессильною, когда она ограничивается участием в тройственном соглашении, и тотчас приобретает могучую силу, как только улучшает свои отношения с Германиею. Венская «Neue Freie Presse», в доставленной из Берлина статье бывшего германского дипломата, разъясняет, что «по всем имеющимся признакам нельзя сомневаться в решимости России действовать наступательно [329] на Дальнем Востоке: прошлогодний русско-японский договор о Манчжурии, удаление русских войск с западной границы, перемена в отношениях с двумя соседними империями, отказ от дальнейшей оккупации северной части Персии, — все это, быть может, только последовательные этапы того пути, цели которого становятся теперь заметными и для широкой публики. Если недавно еще казалось, что Россия опять готова заняться западно-европейскою политикою, то теперешний ход событий дает основание думать, что Российское царство вновь приступает к своим великим азиатским задачам. Оттого русская нота приобретает особенное значение для различных европейских комбинаций. Не менее значительно будет ее действие на восточно-азиатский мир».

С разных сторон повторяется одно и то же указание на вероятный источник новейшего азиатского поворота нашей внешней политики. Приведенные отзывы наиболее авторитетных органов немецкой журналистики вполне, повидимому, подтверждают догадку, высказанную руководящими французскими и английскими газетами. И в этом случае опять-таки обнаружился удивительный факт, что наше министерство иностранных дел приняло свое весьма серьезное решение относительно Китая, не предупредив ни союзную Францию, ни Англию. Этим только и можно объяснить тревогу, вызванную в Лондоне и Париже угрожающим тоном русской ноты. «Times» дипломатично отмечает возможные опасности сделанного шага и выражает уверенность, что Россия не имеет в виду затевать новую китайскую войну. «Temps» напоминает, что «все русские начинания, пользовавшиеся сочувствием и поддержкою Берлина, кончались плачевно для России» и что «франко-русский союз не раз должен был расплачиваться в Европе за слишком разорительные успехи свои в Азии».

Мы, конечно, не допускаем и мысли, чтобы русская дипломатия действовала во вред национальным интересам России из угождения могущественным берлинским друзьям, создавая опасные затруднения на Дальнем Востоке без всякой к тому надобности. Для нас частые скачки и непримиримые противоречия русской внешней политики не представляют ничего загадочного. В делах международных, как и в делах внутренних, основой русской государственности остается уважение к внешней материальной силе и к чисто внешнему авторитету. С точки зрения крепко утвердившихся у нас политических традиций, военное могущество Германии настолько осязательно и бесспорно, что с ним не могут сравниться никакие французские и английские влияния; оттого последние так легко отступают на задний план, когда происходит соприкосновение с [330] Берлином. Наша дипломатия не в состоянии противиться внушениям, исходящим из такого могучего центра непререкаемой военной силы; она доказала это в боснийском вопросе, когда сразу подчинилась ультиматуму барона Эренталя, поддержанному графом Пурталесом от имени Германии, — не сообщив об этом даже своим союзникам. Пока Япония считалась слабою, мы неизменно применяли к ней систему высокомерия и угроз; позднее, испытав на себе ее силу, мы предоставили ей свободу действий в тех краях, где еще недавно мы были самовластными и неприступными хозяевами. Китай кажется нам фактически бессильным, и мы стараемся внушить ему чувство страха и преклонения пред Россиею. Других, более глубоких и сознательных мотивов наша китайская политика, по видимому, не имеет, и все заграничные попытки выяснить их подлинный смысл основаны лишь на недоразумении. У нас твердо укоренилось убеждение, что чувство страха, внушаемое физическою силою, есть самое надежное орудие как во внешних, так и во внутренних делах. К собственному нашему народу, к важнейшим его интересам и к лучшим его умственным силам у нас постоянно применяется та же система угроз, как и в недавней ноте нашего дипломатического ведомства. Иностранцы этого не понимают, и потому им часто приходится отыскивать таинственные причины тех несообразностей и противоречий, которые, к сожалению, все еще составляют обычную атмосферу русской политической жизни.

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 3. 1911