-

ЧАСОВНИКОВ В. В.

[АРХИМАНДРИТ АВРААМИЙ]

ЛОДКИ В КИУКИАНЕ

Набережная пристани города Киукиана тянется от устья небольшой реки, впадающей в Ян-цзы, вплоть до того места, где к Последней примыкает береговое укрепление и постройки городка выдвинуты на самый берег. Часть этой набережной, наилучшая, поддерживаемая в образцовом порядке, служит для европейских пароходных пристаней. Вдоль ее разбит бульвар с аллеями из лип и клена. На бульвар фасадами выходят европейской архитектуры здания щегольски обставленные полисадниками с узорчатыми воротами. На бульваре в тени густой зелени стоят лавочки, а но самому берегу тянется каменный парапет, увенчивающий собою отвесную степу набережной. В этой части пристани у пароходных конторок постоянно толпятся рабочие, к берегу теснится масса лодок катеров, а дальше от берега тянется ряд пароходных баржей соединенных с берегом мостками. Вся эта обстановка благоустройства и торгового движения имеет одну и туже физиономию во всех портах по Ян-цзы, открытых для иностранной торговли, и скорее напоминает европейские торговые пристани, чем глушь Азии, — Китай. Как ни просторно раскинулись все эти удобства и комфорт жизни европейской торговли, они однако же, по сравнению с громадой реки и ее своеобразною жизнью, представляют каплю в море, могущую не изменить, а лишь более оттенить картину азиатской жизни и культуры. Культуры, древность которой теряется в седой старине, недосягаемой для истории, предания или археологического исследования. Культура Китая так стара, формы, выработанные ею, так древни, так проверены долгим опытом, что изменение их решительно не находит практического оправдания и кажется китайцу чуть ли не равносильным попранию неизменных законов природы.

В тихий пасмурный полдень, стоя у парапета набережной в том месте, где она поворачивает в устье небольшой реки, если бросить взгляд на противуположный берег устья, так, чтобы вся европейская набережная оставалась сзади, а взору открывалась только речная даль, тонущая в тумане жаркого воздуха, а на унылом, низменном берегу торчала бы крыша кумирни с высоко поднятыми углами и лес мачте заполнял бы все переднее пространство, то вид этот перенесет воображение и отдаленный период прошлого и ничто не напоминает о близости европейски-культурного уголка в Китае. Вот эта большая лодка с поднятыми кверху носовой и портовой частями, плоским дном двойной палубой, как она напоминает греческую трирему, что изображалась на монетах автономных островов Архипелага. Да, наверное так оно и было, что в те времена в Китае все было так же как и теперь, и в то время как «на последок времен» пришел Спаситель на землю и ходил по ней с учениками своими по иорданской долине, на этой реке так же как и теперь скользили лодки такого же типа, с теми же веслами, с такими же гребцами, почти в той же одежде и с таким же характерным акцептом китайской южной речи... Вот эта ладья, которая тихо опускается по течению реки и опытное весло гребца едва шевелит поверхность воды, чем она отличается от лодок Генисаретского озера и сеть, сложенная на корме ее, почему не та, которую опускали «на глубине»? А вот и другая сеть, квадратная, прикрепленная к длинным бамбуковым жердям изогнутым на подобие лап гигантского паука, она то и дело [17] спускается в воду и подымается, принося ловцам хоть не богатую, но постоянную добычу улова. И так же как и две тысячи лет тому назад мутные воды реки отражали желтые борты лодки и синюю одежду ловца и его загорелое тело. Да, нигде более как здесь в Китае, можно проникнуться мыслию, что Христос «на конец веков пришел в мир, принес на землю вечную правду и вскоре явится судить людей по этой правде. И потомки Симовы китайцы, предстанут на этот суд. Будут ли они безответны на нем, как слышавшие слово Божие, но не поверившие Ему, или заслужат снисхождения, как не знавшие лица Спасителева, не слыхавшие Его слова о любви? Узнают ли Его, Грядущего на облаках со славою и силою многою? Не назовут ли солнцем Лао-тянь-е? Не поклонятся ли Ему как животворящему свету? Не окажутся ли виноватыми вместо них те, коим вверено было слово Божие, слово благовестия? В таких мыслях с прикованным к чудной патриархальной картине взором долго стояли бы мы, переживая наплыв могучих впечатлений и образов, как вдруг легкий удар или прикосновение к плечу чьей то руки вывело меня из волшебного мира грез к простой реальной действительности. Предо мною стоял господин высокого роста средних лет с широким лицом, обрамленным рыжими бакенбардами, в шляпе шлем, в темнокоричневого цвета пиджаке и клетчатых серых понтолонах. Через плечо у него была повешана сумка на [в скане пропущено 3 буквы - OCR]ной, широкой ленте, сильно теребившей его пышный ганстух и крахмальную манишку. Незнакомец приятно улыбался, обнаруживая ряд прекрасных белых зубов. Он обратился ко мне с каким то вопросом на английском языке. Я посмотрел на него удивленно и думая, что он просто обознался, приняв меня за какой либо знакомого, я быстро проборматал по китайски, что не понимаю его слов, не говорю по английски, что я русский и в первый раз имею удовольствие видеть этого господина. Кажется было довольно, чтобы оставить меня, тем более что я заметил по выражению лица и легкому покачиванию голевой, что он меня понимает, но не тут то было, незнакомец стал меня экзаменовать, попеременно вынимая из сумки и показывая мне брошуры на французском немецком и английском языках. Когда я знаками показал, что ни одного из этих языков незнаю и что брошюры эти меня в данный момент не интересуют, он вынул китайскую книжку под заглавием «Рассуждение о распространении Евангелия». Теперь только я догадался, что имею дело с миссионером немцем или американцем, что это Книгоноша Библейского общества, бюро которого помещалось на набережной неподалеку от того места, где мы стояли. Взяв брошюру, я подал незнакомцу первую, попавшуюся в кармане серебрянную монету, на которую он хотел давать мне сдачи, но я отказался принять, ведь это дело благотворительности, хотя в то же время всем известно, что Библейское Лондонское Общество за проданные издания далеко не выручает той суммы, которая на них истрачивается. За тем он хотел было поговорить со мною, но произношение его было местное тайское, мало понятное для меня да при том с сильным акцентом, который совершенно мешал мне что-либо разобрать из его слов. Разговор, очевидно, не клеился, оставалось, любезно раскланявшись расстаться. По уходе его я недоумевал о том, что понудило его просвещать меня. Костюм мой ведь не оставлял сомнения в принадлежности моей к клиру какого-либо христианского исповедания, и предполагалось само собою, что с книгами священного писания я так, или иначе знаком. Надо было заключить, что или книгоноша не надеется на [18] сочувствие к своей деятельности среди язычников, а потому обращается с книгами к христианам, или же кроме распространения Библии среди туземцев он преследует и другую цель, наприм. — чтобы знали, что он распространяет Библию среди язычников т. е. желание показать товар лицом. Потом я видел этого же господина на пассажирском пароходе. Стало быть он встречает проходящие пароходы и там предлагает издания Библейского Общества. Но на пароходах он тоже появлялся в каютах первого класса, но не в тех помещениях, где помещаются китайцы-язычники.

Одним словом, это был не из тех проповедников, которых вещания пришли во всю землю и глаголы в концы вселенные.

А. А.

Текст воспроизведен по изданию: Лодки в Кукиане // Китайский благовестник, № 7. 1911