ЧАСОВНИКОВ В. В.

[АРХИМАНДРИТ АВРААМИЙ]

ПОЕЗДКА В ГОРЫ

ЗАПИСКИ МИССИОНЕРА В КИТАЕ

I.

Вечерело, когда я, в сопровождении двух верховых казаков выехал из Порта Цинвандао. Порт Цинвандао — новый порт, построенный каменноугольною компанией в целях экспорта угля, добываемого в копях Тань-Шаня и Кайпина. Англичане здесь господствуют. Частных зданий здесь нет, один вагон два раза в сутки передвигается до ближайшей станции Тан-Хэ, служа нуждам малочисленных обитателей порта, вагоны разгружаются механически, так что нет нужды в больших толпах рабочих, и порт с внешней стороны не оживлен. Мне бы, пожалуй, не пришлось побывать здесь, еслибы, после китайской войны, ни зовелась здесь маленькая православная паства: взвод казаков (человек 30) Читинского полка расквартированы были здесь. В этот раз мне пришлось крестить ребенка у казачьего офицера.

Возвращался я теперь берегом Печилийского залива в наш миссионерский стан, в местечко [4] Пэй-тай-хэ. Лошадь казачьего офицера, на которой я теперь ехал, была настоящий степняк Донской породы, к тому же хороший иноходец. Конвойные мои едва рысью могли угнаться за иноходцем и частенько таки оставались позади.

Дорога шла по самому берегу залива, где узкие колеи местами бороздили отлогие песчаные отмели и опять терялись в траве. Была глубокая осень, но деревья еще стояли в зелени и густой ивовый кустарник, теснившийся у берегов и по оврагам, был еще не проницаем для глаз, напоминая опушку чернолесья или заросли на поемных лугах какой-нибудь из больших рек в России. Какою-то грустью веет вокруг, когда проезжаешь по такому перелеску: не то воспоминания о далекой родине теснятся в душе, не то здесь не так растет трава, не так пахнут цветы, не так поют птицы?

Когда же дорога выходила к морю и приходилось ехать вдоль отлогого песчаного берега, чувство необычайного простора и свободы охватывало все существо. Море, вечно живущее, шумное расстилалось под ногами, уходя далеко, в сумрак гаснувшего вечера. Кристаллические волны залива шумно взбегали, шипели и пенились по отлогому берегу; остовы молюсков, каракатиц, выброшенные на берег там и сям, попадались на песке, напоминая собой тела павших в бою воинов; в воздухе пахло солью, сыростью, азоном; две, три чайки с криком преследовали нас, а затем потерялись в туманной дали. Горизонт был окутан вечернею мглой, так что корпус [5] канонерской лодки едва лишь обозначался белым пятном на горизонт.

Солнце заходило за дальние горы, бросив свой последний луч на холмы и прибрежную долину. Луч этот обнаружил деревни и отдельные домики, тонувшие в зелени садов, голубой дымок подымался в ущельях, где также жил человек, пользуясь благодатными дарами Творца Своего и относя все благое, чем пользовался, на счет своих предков. За холмами высились горные хребты один другого выше. Причудливые формы обнаженных вершин и скалистых утесов уходили в облака, пронизывали их, устремляясь к небу. Казалось, не было конца их рядам.

Картина поражала величием и мощью гор.

Не прошло и полутора часа, как мы проехали 18-ти верстное расстояние до Пэй-тай-хэ. Перевалив через холмистый перешеек, мы выехали на мыс, далеко выдающийся в море, где находится наш стан — дом, квартиры для приезда братии и над самым берегом, на скале, небольшая церковь во имя Преображения Господня.

Совсем уже смеркалось, когда мы подъехали к длинной ограде, сложенной на извести из крупного камня. У ворот стояла арба с сеном, со двора слышалось мычанье телят, на встречу к нам выбежал мальчик китайчонок, с хворостиной, за ним бежала крохотная собачка, эту картину сельской жизни украшала высокая фигура брата Герасима, который, не замечая нас, усердно работал мотыгой на огороде. [6]

Когда я отпустил казаков и подошел к нему, то он встретил меня вопросом: «Что же, завтра едем в горы?» — «Отлагать нельзя, прибавил он, уж очень просили приехать, давно, ведь, ждут вас, да и время теперь свободное для них полевые работы закончены».

Стали собираться в дорогу. Собираемся не спешно, советуемся, что взять, чтобы, невозможности уменьшить вес багажа. Брат Герасим заботливо и аккуратно упаковывал вещи, на бегу давал пояснения, советы, припоминал, забывал, потом опять припоминал развязывал по несколько раз один и тот же узел, словом, работа у нас кипела. В хлопотах мы не заметили, как надвинулись тучи, все небо заволокло ими. Подул ветер, послышался отдаленный раскат грома и тропическая гроза обрушилась на наш мирный приют. Все пришло в движение, — порывами ветра сбрасывало доски, сено клубами подымалось и летело по воздуху, все, что не имело большого веса, все стремилось к перемещению, свиньи с визгом бежали прятаться... Море бушевало, сверкая в темноте фосфорическою пеною своих волн, на маяке едва мерцал дрожащий огонек... Вскоре за ударами града по железной крыши послышался шум ливня, продолжавшегося несколько часов.

Мы перешли в дом и занялись чаепитием. Брат Герасим казался озабоченными. — ему, видимо, не хотелось отлагать поездку, но и ехать-то было как: после такого дождя горные речки должны разлиться [7] и можно встретить препятствие на каждом шагу. Но мы собирались ехать на проповедь, и решили не отлагать. Как только буря стихла, мы послали в деревню за осликами, размышляя, что верхом на этих вьючных животных мы без замедления совершим свой путь.

II.

Когда утром мы вышли на веранду, небо было ясно, чуть обозначившийся рассвет утра тихого и прохладного, ничем не напоминал о вечерней буре и лишь вершины гор белелись, покрытые толстою, снежною пеленой. Погонщики с ослами чуть ли не с полночи прибыли на двор и сидели в чайной вокруг огня, а смирные животные стояли близ колодца, понуря головы, отягченные длинными ушами. Домашний ослик, непременный спутник жизни китайца-поселянина, это кроткое и умное животное, работающее без устали и с такою же производительностию труда, как и лошадь, между тем как и покупается он дешевле и прокормление его хозяину обходится выгоднее.

С погонщиками мы скоро условились до первой станции, в расстоянии 70-ти верст, по 2 руб. за ослика. Мы взяли 4-х осликов, так как кроме нас двух ехал еще переводчик китаец, он же и катихизатор, да под багаж потребовался отдельный ослик. Солнце еще не взошло, когда мы вы ехали со двора. Ехать приходилось полями, так как дорога растворилась вязкою грязью и изобиловала глубокими лужами. Не совсем-то по своему желанию мы заехали в [8] соседнюю деревеньку, где жили наши погонщики: они вздумали под каким-то предлогом заехать к своим, чтобы позавтракать в семье. Нам это неособенно нравилось, да к тому же, сделав около 10-ти верст верхом в непривычном положении, мы чувствовали усталость в ногах, сильно прозябли и решили поискать телегу, чтобы продолжать путь хотя до гор, а там опять пересесть верхом, если дорога окажется невозможною для колесной тяги. Без труда нашли мы китайскую арбу, единственное в деревне колесное приспособление. Оно состоит из прочной рамы, боковые стороны которой удлиннены и служат вместо оглобель; под, рамой подделана ось с насаженными на нее наглухо колесами, так что ось вращается вместе с ними. Когда арба запряжена лошадью или мулом, то рама сохраняет, горизонтальное положение и служит для нагрузки клади и для помещения пассажиров. Мешая русские слова с китайскими, брат Герасим, кое-как расплатился с погонщиками ослов: рассчитав по самой высокой цене, мы заплатили погонщикам 2 доллара, а телегу наняли за 4 дол., таким, образом у нас могло остаться в экономии еще 2 доллара.

Сложив все вещи на арбу, мы и сами могли удобно разместиться в ней в полулежачем положении и продолжать путь уже с меньшею затратой мускульный сил. Дорога шла по холмам, телегу бросало из стороны в сторону, накреняло назад, причем оглобли подымались высоко или же наваливались вперед, на спину мула, заставляя его падать на колени. Нужно [9] привыкнуть к такой езде, чтобы сохранять спокойствие и не вскрикивать, когда на косогорах кажется, что арба готова свалиться на бок. Чем ближе к горам, тем становилось холоднее; поля представлялись совершенно обнаженными от всякой растительности, так как корни хлебных растений и сорных трав тщательно были собраны деревенскими жителями на топливо. Там и сям виднелись еще фигуры поселян, влачащих за спиной особо устроенные грабли из бамбука с большими пальцеобразными зубьями и решеткой из тростника. Зубья захватывали остатки сухих злаков, собирали их на решетку; оставалось вязать в пучки, когда решотка наполнялась. Дороговизна топлива обусловливала тщательное собирание его. К концу осени все поля и холмы представлялись изборожденными в виде рогожи или грубого холста. На таком фоне пейзаж деревень представляется печальным, веет какою-то грустью, скукой осени...

III.

Брат Герасим — человек бывалый, в свое время он был семьянином, управлял своим домом в одной деревеньке Саратовской губернии, получил небольшое наследство от отца. Деньги были — захотелось ему свет посмотреть, поехал он ко святим местам, побывал в Палестине, проехал на Синай, в Египет, да кстати уже заехал и в Мекку. Вернувшись в Россию, он готовился миссионерствовать среди [10] раскольников Астраханской губернии, овдовел и, сдав имущество и малютку-дочь, старшему брату, решил поступить в монастырь. Но призвание к миссионерству не дало ему покоя в обители, и вот он очутился в Китае. Он уже освоился с китайским разговорным языком, обычаями туземцев, полюбил их и стремился ближе стать к деревенской жизни простолюдинов. В деле, по которому мы теперь ехали, он принимал живейшее участие.

Так как деревенские жители не могут уделять много времени на занятие учением веры и не имеют средств часто приезжать в стан, то заведен такой порядок: выборные из каждой деревни, несколько человек, более свободные от полевых работ, приезжают в стан и прослушивают там курс огласительного научения в течение нескольких месяцев, а по сдаче экзамена, они возвращаются в свои селения и подготовляют там желающих креститься. Таким образом в стане всегда есть маленькая школа из детей и взрослых, в связи с тем обучающиеся посещают храм, где утром и вечером каждодневно вычитывается служба на китайском языке.

В эту поездку мне пришлось быть на нескольких уроках, проведеных нашим молодым катихизатором и каждый раз я выносил приятное чувство.

Представьте себе юношу лет 19-ти с большими черными глазами, крупными, но мягкими чертами лица с косой и в костюме Китайца, за столом, переполненным книгами. В числе их вы видите Библию, катихизис Филарета, псалтирь, часослов и много [11] других книг на китайском и русском языках. Это катихизатор: он с сериозным лицом и плавными жестами медленно и внятно предлагает к заучиванию тот или другой текст Священного Писания, или молитву, с терпением повторяет по несколько раз каждое слово, выслушивает повторение, поправляет ошибки в произношении, поясняет значение слов, приводит примеры из книг же Св. Писания и из обыденной жизни. К нему теснятся слушатели ученики. Многие из них втрое превосходят его возрастом, почтенные старики домохозяева с уважением слушают слова этого бедного поселянина и задают вопросы, часто детски-наивные. И надо видеть, с какою заботливостию молодой учитель старается объяснить непонятное, так, чтобы не обидеть вопрошающего несоблюдением приличия или обнаружением нелепости вопроса.

Особенно оживленно проходило обучение, когда учитель вопросами заставлял повторять пройденное. Тут обнаруживалось и понимание учащихся и их способности и мировоззрение Китайца. С каким трудом давались некоторые истины, это видно из того, что приходилось от усвоения некоторых из них на время отказываться, чтоб опять потом возвращаться к ним и повторять по несколько раз одно и то же.

Помню, — такую простую вещь, как разделение Символа Веры на 12 частей, трудно было вдолбить одному из оглашаемых. Старика даже в пот бросило: так он старался усвоить себе это деление, но не мог — не давалось это ему почему-то. Надо было видеть при [12] этом, с какою настойчивостию и постоянством настроения молодой наставник старался влагать знания в ясной и простой форме, а когда он отыскивал различные места в св. книгах и приводил их в подтверждение своих слов, давая прочитывать самим вопрошающим, то в нем обнаруживалась какая-то застенчивость и как бы сыновняя любовь к своим слушателям. Хорошо начитанный в Библии, он охотно и с увлечением пересказывал библейские события, придерживаясь поэтического языка Библии; в это время лицо его вдохновлялось и он в кругу этих старцев напоминал 12-тилетнего Отрока Иисуса во храме.

Теперь этот катихизатор ехал с нами к своим бывшим ученикам, окончившим курс обучения и жаждавшим принять св. крещение. В городе Тай-ине, куда мы теперь ехали, таких «выборных» было четыре человека, но кроме них, по записям брата Герасима, значилось около 70-ти человек желающих слышать учение веры и креститься.

IV.

В полдень мы останавливались кормить мулов в каком-то полуразрушенном дворе, где в саманной избушке пили чай, заплатили за все это что-то около 7-ми копеек медными китайскими деньгами и отправились далее.

Дорога, заметно, стала подниматься вверх, холми становились круче. На остановке окончательно решили [13] не менять телеги. По дороге нам непрестанно попадались деревушки, разбросанные в живописном беспорядке по отлогостям холмов, попадались ручейки чистой, горной воды, обросшие тальником и осокой, встречавшиеся пешеходы с любопытством осматривали нас, далеко провожая глазами. В конце одной из таких деревень, чрез которую мы проехали во всю длину ее, катихиизатор показал нам дом нашего христианина, Якова.

Мы остановились, миновав его на несколько шагов, и послали кучера спросить — дома ли хозяин? Баба с плетеным лукошком перебежала в тот двор, где жил Яков. Хозяина не оказалось дома, и мы отправились дальше. Этот Яков, занимаясь торговлей (он скупал свиней), бывал на рынках и везде узнавал — кто желает креститься, преподавал им, как мог, первые наставления в вере, указывал дорогу к нам словом, являлся добровольным посредником между миссионерами и желающими принять христианство. В данном случае нам казалось, что он пригодился бы.

Солнце уже скрылось в горах и долгие ясные сумерки давали себя чувствовать морозцем; надо было подумать о ночлеге: расчет на гостеприимство Якова не оправдался. Перед подъемом на перевал в узкой лощине стояло несколько изб, в одной из них мы решили остановиться. Дорога, можно сказать, проходила через двор этой избы, где в одном углу была сложена солома, а в противоположном и вдоль стены стояли длиные ясли, у которых собралось [14] несколько осликов и мулов, выпряженных из телеги, прибывшей раньше нашей на двор. Изба оказалась довольно просторною, имела два кана, т. е. теплые лежанки. Нам, как Европейцам, было предоставлено лучшее помещение, более просторный кан, у которого с боку был приделан чугунный кател с топкой и обводною трубой, выходившею в противоположном углу кана.

Пока мы снимали вещи с телеги при помощи услужливого гостинника, слуга его принес воды в котел, пук соломы и развел огонь под котлом; тяга печи была слабая, дым не помещался в трубе, а выходил в комнату, вода не нагревалась, между тем нам надо было поскорее умыться, а затем пить чай. Поэтому был применен другой способ кипячения воды: в медную (красной меди) трубку в полтора вершка в диаметре с запаянным в одном конце ее дном наливается вода, затем трубку этим концом просовывают в печь на самый огонь, при чем из печи конец ее, высовыватся еще значительный, так что можно, держать его руками, в таком положении трубка с водой быстро нагревается и вода закипает.

Лишь только мы уселись пить чай за низкий столик, поджав ноги под себя и раскладывая по столу все что оставалось у нас съестного, как в комнату вошел парень лет 17-ти, неся что-то в узелке неловко остановился среди комнаты и раскланялся с приятною улыбкой. Катихизатор тотчас угадал в нем сына Якова, пришедшего приветствовать нас [15] и принесшего подарок — курицу и два десятка яиц. Мы благодарили за подарок, усаживали парня за стол но он предпочел оставаться на ногах, из учтивости

Грат Герасим стал расспрашивать парня об отце, о домашних делах и, обратясь ко мне, сказал:

«Вот он просился в нашу школу, но не приняли, потому что он женатый, а хотел поступить в интернат». «Да крещен ли он?» — «Нет, ответил катихизатор, как крестить-то его, мало, ведь что знает, прибавил он по-русски. А отец что же не учит его? они ведь вместе живут?» — «Да, вот не учит»...

Мы отпустили парня домой и долго еще беседовали о Якове и других, подобных ему распространителях христианства особенно о некоем Иване, который недавно был у нас в стане и добивался занять место учителя в школе. Но для этого надо было с ним поближе познакомиться и выяснить его отношение к американской миссии. Мне он был известен по Пекину, куда не раз приезжал с жалобами на одного односельчанина, обвиняемого в притеснениях соседей, даже в открытых грабежах под защитой авторитета, то католический, то других миссий, именем коих он злоупотреблял. Чем занимался Иван, где жил он — мы не знали, но можно было видеть его переезжающим из одной миссии в другую на собственном ослике и он казался весь преданным делу проповеди. У него же можно было получать всевозможные справки по разным предметам, относительно [16] проповеди и пропаганды инославных миссий: тоже полезный человек!

V.

Утром мы поднялись еще в темноте. Появился чай, согретый в медной трубке, остатки вчерашнего ужина с аппетитом были уничтожены, и вот мы уже выезжаем со двора, когда в горах еще тишина, и звезды искрятся в прозрачном небосклоне. Когда мы прошли перевал и перед нами открылись группы вершин, освещенных едва загоравшимся рассветом, внимание всех привлекла одна скалистая вершина. Гигантские валуны ее шли к небу почти отвесно, и будучи закруглены вверху, представляли удивительное сходство с группой лошадей, понуро стоящих у яслей. Сходство было настолько поразительное, что вся гора казалась одушевленною. Суеверные язычники воздвигли здесь несколько храмов духу этой горы.

Спуск с перевала быть чуть ли не труднее подъема на него: телега наваливалась на мула тяжелыми оглоблями, заставляла его часто спотыкаться, колеса скользили по камням, срываясь с их покатостей, надо было поддерживать раму телеги сзади и с боков, остерегаясь притом попасть ногой под колесо. Приятно было после таких мытарств спуститься в долину, где серебрился ручеек чистой воды; воды, впрочем, видно не было, потому что ее покрывал стекловидный покров льда.

Осмотревшись вокруг, брат Герасим заявил [17] торжественно, что мы приехали в город Тай-ин, что это-та самая река, которую ему приходилось переезжать летом при первом его посещении этого города. Я искал глазами город, но не видел его.

Где же город, спросил я, ведь в нем, вы сказали числится до 30-ти тысяч жителей?

— А вот, видите, гонят из леса косяк лошадей, — это в город гонят их, а там вон, под горами, стелется голубой дымок, туда нам придется подъехать, окружив стену

Предместье города, как и жилые дома Китайцев с улицы, изобилуют стенами и разною изгородью, тут же сложены кучи удобрения, и так тянется довольно далеко. Ни окон в домах, ни частокола, который бы открывал внутреннюю, домашнюю жизнь Китайца, вы здесь по увидите; только в узких дверцах этих бесконечных заборов, окрашенных серою известью, иногда появится фигура женщины или ребенка, но при приближении человека быстро юркнет обратно за дверь. Только на главных улицах, где сплошною линией идут лавки, харчевни, магазины, заметно большое оживление. В Тай-ине такая улица одна, зато она тянется на несколько верст, необыкновенно широкая, изобилующая россыпями песка, что указывает, что она бывает также руслом реки во время половодья

Проехав с версту по этой улице, мы завернули на постоялый двор.

Все население двора сбежалось посмотреть на нас; мы заметили, что их наречие сильно разнится от [18] пекинского и разговаривать с ними нам не так то легко.

Выбранная нами квартира представляла летнее помещение из трех комнат, с отдельным двориком, где разбиты были клумбы цветов, разделенные дорожками из кирпича квадратной формы; по изгороди тянулся кустарник, пожелтевшие листья покрывали землю, местами виднелся снежок, несколько растений были окутаны соломой и плотно обмазаны глиной.

Далеко за полдень была окончена уборка главной комнаты и оставалось позаботиться о желающим принять святое крещение. Их уже собралось более десятка. Послали оповестить других. Допущено к принятию св. крещения четверо, а остальных десять человек принято иметь в виду до следующего приезда, наречь им имена и считать оглашенными. Они рады были и этому, и обещались подготовится к вторичному экзамену А экзамен таков, что, еслиб в России русских же православных подвергать ему, то едвали бы 1/10 часть городского населения могла удовлетворительно выдержать его.

VI.

Для крещения была приготовлена глиняная урна, в которых обыкновенно разводят лотосы, вмещавшая до 25-ти ведер воды. При взгляде на такую урну, у крашенную цветами в один тон и поливою темно-оливкового цвета, так и переносишься воображением к временам древнего Рима: при раскопках Помпеи [19] попадаются такие урны, с такою же простою раскраской и легким рельефом узоров.

Пока носили и готовили теплую воду, я готовил все нужное для крещения и объяснил приступающим креститься, что они должны были делать, какое значение имеет тот или другой обряд при совершении таинства.

Крещаемые безошибочно выполняли все требуемое и казались радостными. Белый одежды пришлось надевать поверх прочего теплого одеяния, а затем кресты и пояса.

Так простояли они всю всенощную, которая началась тотчас по окончании крещения. На всенощною все служилось на китайском языке, крещеные подпевали катихизатору и чувствовали себя на высоте блаженства.

Было уже около 8-ми часов вечера, когда окончилась всенощная.

За ночь, казалось, я не только не отдохнул, но еще как будто больше устал, измучился, голова болела нестерпимо, ноги немели от холода... Кое-как я встал, разбудила, бр. Герасима, спавшего завидным сном, и начала, одеваться

Затем поспешил стать на молитву, а брат Герасим читал вслух правило ко Св. Причащению.

Не мало времени прошло, пока отслужена, был водосвятный молебен и окроплены святою водой все комнаты и предметы, нужные для совершения литургии.

За совершением проскомидии я еще чувствовал некоторое беспокойство, но потом, когда началась [20] литургия, я забыл и про болезнь; радостно было молиться здесь с новопросвещенными, совершать полную литургию, молиться об оглашенных, когда они здесь же присутствуют, самому присутствовать как бы при совершении древней литургии, в такой близости к язычникам, может быть, рисковать жизнию, безопасностью...

Литургийное пение привлекало толпу, на улице и во дворе слышались шумные голоса, кто-то ломился в двери на улице, кого-то не пускали, разнощик пронзительно выкрикивал, предлагая публике свой утренний товар.

Допускать язычников при богослужении вошло в практику у нас в опровержение разных нареканий на христианство, а потом уже так повелось, что язычники бывают и за литургией. К концу литургии шум на улице усиливался, слышались отдельные клики, барабан неистовствовал. Что там происходило, трудно было понять, случайность ли или преднамеренная шутка, только шум окончился лишь по окончании всего богослужения.

Причастники чинно подходили ко святой трапезе, затем слушали молитвы, остались с нами пить чай после богослужения.

Новокрещенный старик привел своего внука, мальчика лет 12-ти, и просил наречь ему имя, что и было исполнено, мальчик этот принес подарок — печенье китайское в деревянном ящичке, оклеенном красной бумагой. Некоторые из торговцев также принесли с собой подарки, большею частию состоящие [21] из лакомств. Таков обычай: нельзя отказаться нужно принять и немного отведать, хоть это и не всегда приятно.

Старик, указывая на мальчика, говорил, что, вот-де, нужно школу бы открыть тут, и учитель находится и квартира бы нашлась, только бы миссия дала средства...

Гости наши, зная, что мы скоро уезжаем, остались проводить нас. Пришлось в присутствии всех складывать вещи, убирать весь багаж, расплачиваться за помещение; все присутствующие принимали во всем этом живейшее участие. Было очень совестно вести речь о мелких расходах, приценяться к стоимости вещей, торговаться... Но все это так принято: в Китае тот справедлив, кто не оставляет сомнений при расчете и не передает лишней копейки. Поэтому мы решили вести расчет аккуратно. Нам подали счет за уголь, воду, обои и много других мелочей. Насчиталось около двух рублей, оставалось рассчитаться за комнату.

Хозяин не брал денег; это, собственно, был не самый хозяин, а внук его, — молодой человек лет 22-х. Он сообщил нам, что дед его долгое уже время лежит в постеле больной и что он желал нас видеть. По чем знать, — может быть больной надеялся получить какую нибудь пользу или облегчение чрез совет или лекарство? Но у нас с собой ничего не было, да и медицине мы не учились. [22]

VII.

Прибавив доллар якобы на слугу, мы собрались в путь.

Наши знакомые Таинцы, — часть их теперь уже была христианами, другая оглашенными, — провожала нас по обычаю до околицы города, то есть они непременно настаивали, чтоб исполнить этот знак уважения к нам. Мы отговорили, приведя веский аргумент, что если они нас проводят до околицы города, то мы будем принуждены проводить их в свою очередь до их жилищ и, таким образом, отъезд наш если не будет оставлен совсем (так как они опять будут провожать нас, а мы их), то непременно затянется на долго, а между тем мы наняли подводу до следующего города. Так мы расстались с гостеприимным Тай-ином.

Городок, в который мы теперь направлялись, называется Лю-цзя-ин в расстоянии 40 верст от Тай-ина.

Высокие стены окружали городок. У въездных ворот мы постояли немного, пока нам на зов открыты были двери. Это так все переносило воображение к Средним векам Европы, только подъемного моста не доставало; был мост, но каменный, очень массивный. Вся внутренность городка представляла одну площадь, ровную, утоптанную ногами лошадей и мулов. Два раза в неделю здесь торгует базарь. Теперь же площадь была пуста, если не считать двух, трех телег, стоявших у двора, где в окнах светился [23] тусклый огонек, единственный в селении. Это — постоялый двор, и мы направились туда.

Низенькая постройка, вся состоящая из клетушек, переходов, и маленький дворик, — все было населено постояльцами. Многие уже спали, другие собирались спать. Любезный хозяин предоставил нам лучшую из клетушек, которая была не более одной квадратной сажени. Половину комнаты занимала, лежанка, все стене были увешаны принадлежностями цирюльников, их тазы и скамеечки стояли тут же в углу. После того, как мы разобрали свои вещи, казалось не оставалось, и пяди пустого пространства в комнате. Но и тут несколько любопытных сумели протиснуться к нам, а за дверью и у перегородки стояла порядочная толпа: все смотрели, как мы пьем чай. Зрелище было невиданное для Китайцев: пить чай из стеклянных стаканов, с сахаром и сухарями, да еще закусывать грушами, разве это не любопытно?

Так как многие в толпе хотели знать, кто мы такие -купцы или ремесленники, то мы предложили катихизатору прочитать главу из Евангелия и объяснить слушателям. Вдруг вошел в комнату один Китаец средних лет, хорошо одетый, раскланялся с нами и объявил, что он католик и что понимает все, о чем мы ведем речь. После обычных приветствий, он так же неожиданно удалился, оставив нас в недоумении относительно причины своего визита. Хозяин сообщил, что этот католик проезжий человек, что в этом городе нет никаких Христианских исповеданий, хотя жителей насчитывал до 10-ти [24] тысяч и многие встречаются с Европейцами, большею частью с торговцами. В наш разговор постепенно вступили несколько человек из толпы, каждый сообщал, что ему было известно о миссиях и учреждениях этого характера.

Вторую ночь нам пришлось провести в телегах но пути в Пэй-тахо, куда мы добрались лишь к утру третьего дня. Дорога по равнине была грязная, мулы едва тащились, облегчить телегу собой нельзя было: дорога была залита лужами. Китайцы тоже сидели с нами на телеге, так как их обувь (из бумажной материи и картона) совершенно не приспособлена к сырой погоде и, будучи вымочена водой, быстро распадается на части. В дождливый период года они носят особого вида сапоги, сшитые также из холста, но пропитанные вареным маслом.

VIII.

Так мы едва тащились, то подымаясь на отлогие холмы, то спускаясь с них по извилистой дороге. Китаец-кучер и катихизатор беседовали между собой. Кучер в свое время ходил года два в китайскую школу, а потому мог привести несколько фраз из китайских классиков, не дерзая толковать их смысл. Ученые знают, что и как сказать, но из простых смертных не всякий дерзнет доискиваться смысла в «великом наречении». Катихизатор напротив неособенно-то благоговел перед авторитетом классиков и говорил, что теперь есть книги занимательнее и [25] практичнее тех. Для примера он рассказал одну повесть, составленную миссионерами по образцу одной классической книги в стихах, где рассказывалось о путешествии одного китайского студента и сообщалась масса сведений по географии, естественным наукам и техническим знаниям. Рассказав о шаровидности земли, катихизатор указал кучеру на звезды и спросил:

— Что ты думаешь о звездах? Что они по твоему? Как ты думаешь о них?

— Я-то? Я думаю мыслию моего почтенного учителя (так он называл катихизатора), — сообщите мне наперед ваши мысли.

— Я-то сообщу, а ты что мне скажешь о звездах?

— Я, — сказал кучер, — слышал от жреца кумирни, что звезды невечны, что масло и в них современем иссякнет и они потухнуть.

— Когда же это будет, однако? — спросил катихизатор.

— Когда мировая черепаха повернется, — ответил кучер; — жрец из кумирни так говорил.

— А еще что он говорил? Не говорил ли, что на вербе растут груши?

— Нет, об этом речи не заходило, а вот о раке он мне рассказывал, что у вас в Тин-шань-цзуе (это — китайское название нашего стана в Пэй-тай-хо) в море живет грамадной величины рак; ему и жертвы приносят рыбаки, когда отправляются на промысел. Да вы наверное сами знаете, слышали?..

— Ну, так что же? Ну рак, ну так что же?.. [26]

— Так, ничего, а говорю: рак там живет, вот что. Да еще жрец говорил, что когда звонят на Тин-шань-цзуе, то в Цинвандао слышно, — это как понять?

— Ты же знаешь, что это — ложь, так за ложь и принимай. А ты бы лучше старался узнать правду: кем мир сотворен, кем он управляется?

— Как мне знать, я человек деревенский, отцу моему не под силу было платить по 13 коп. в месяц За мое обучение. Я только две зимы походил в школу. Мы имели до 20-ти абрикосовых дерев, которыми кормились.

IX.

Не долго мне пришлось побыть в стану. Захватив наскоро свои вещи, я на той же телеге отправился на станцию железной дороги, чтоб успеть с утренним поездом возвратиться в Пекин. Этот переезд обыкновенно совершается в один день, но проезжая мимо Тянь-цзина, я получил приглашение от одного русского купца на освящение, дома. Дом-дворец, светло, тепло, просторно, паркетные полы, хозяева — любезные люди... Пришлось остаться до другого поезда, до следующего дня.

На другой день я был уже в Пекине. Первое, что я увидел на своем письменном столе было письмо в китайском конверте с широкою красною полосой во всю длину его, как это принято у Китайцев. Вскрываю, не могу прочитать: много незнакомых [27] иероглифов; зову Китайца, тот тоже затрудняется — уж очень, говорит, учено написано. Ученый переводчик прочитал письмо и пересказал мне его содержание. Это письмо было от наилучшего по экзамену новокрещенного из Тай-ина.

Письмо послано было из Тай-ина на другой день по моем выезде оттуда и опередило меня: так исправна почта в Китае.

Письмо было объемистое и заключало в себе массу криминального материала. Еслиб иметь свободное время и охоту к изучению китайской изворотливости, то стоило бы потрудиться над переводом этого письма: оно представляло изложение истории дела, как некий Ши-дэн-чин, будучи человеком безупречного поведения, был оклеветан Яковом и потерял репутацию порядочного человека и т. п.

Мне припомнился рассказ брата Герасима, как к нему Китайцы привели на суд своего станового пристава, обвинявшегося в потраве хлебных всходов. Послушник русского монастыря, однако не растерялся, но, выслушав в чем дело, преподал несколько нравоучений обвиняемому, чиновнику пятого класса, и отпустил его с миром. Что же? Поступок понравился. Благодарили потом. Еще обаяние Европейцев в Китае сильно, когда же ослабнет, то ничего (ни хорошего, ни дурного) нельзя будет делать. Теперь еще работать можно, нас выслушивают. Жаждут знакомиться со всем, что есть хорошего у Европейцев. Но нас мало, и силы наши разрознены, нет настойчивости в следовании одному какому-нибудь плану, а [28] частная инициатива разбивается о внутренние препятствия в самом человеке: долгое изучение языка, не подходящие под характер Европейца обычаи и обстановка всей жизни отчасти и внешние неудобства, неподходящая кухня, непривычный климат. В результате получается, что через пять-шесть лет, когда человек освоится с языком, климатом и обстановкой, он является настолько разбитым, что прежней энергии и следа нет. Тут нужна поддержка сродных себе по направлению и целям людей, нужна община, где бы прилив свежих сил был постоянным, словом нужны монастыри, нужны школы, миссионерские станы, где бы можно было отвести душу, отдохнуть от усталости в борьбе с суеверным китайским мраком.

19 Июля 1904 года.

Пекин.

Текст воспроизведен по изданию: Поездка в горы. Записки миссионера в Китае // Китайский благовестник, № 2-3. 1905

© текст - Часовников В. В. [Архимандрит Авраамий]. 1905
© сетевая версия - Тhietmar. 2017
© OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Китайский благовестник. 1905