БЛАГОВЕЩЕНСКАЯ "УТОПИЯ"

Десять лет тому назад, в первых числах июля 1900 г., возле гор. Благовещенска-на-Амуре было произведено массовое убийство нескольких тысяч мирных людей — в том числе женщин, стариков и детей. Мы говорим о насильственной переправе китайцев через р. Амур на манджурский берег этой реки. Это событие не было в свое время освещено в печати, по условиям тогдашнего момента русской общественной жизни. О нем мы и хотим рассказать теперь, пользуясь материалами, почерпнутыми из оффициальных судебных архивов.

1-3 июля 1900-го года, во время боксерского движения, китайцами с противоположного берега Амура была открыта стрельба из орудий по городу Благовещенску. Еще задолго до этого среди русского населения города и Амурской области появились тревожные слухи, неблагоприятно отразившиеся на проживавших в наших пределах китайцах: результатом их были (в половине июня) случаи грубого насилия над мирным манджурским и китайским населением Амурского края, главным образом — со стороны призывавшихся в войска нижних чинов. Бомбардировка, вызвав панику, усилила враждебное отношение к китайцам. Паникой этой вскоре увлеклись и местные власти. 3-го июля благовещенский полициймейстер Б. доложил о необходимости немедленного выдворения всех китайцев из города и области за Амур военному губернатору генерал-лейтенанту Грибскому, который сейчас же сделал соответствующее распоряжение. Того же 3-го июля китайцы города были собраны и помещены во дворе лесопилки Мордина на [232] p. Зее. Их усердно собирали ни только чины полиции, по и добровольцы из местных обывателей: китайцев извлекали из лавок, погребов и т. п., колотили чем попало, а затем избитых доставляли в городскую полицию. Точно также были задерживаемы и доставлялись в указанное место китайцы из окрестного района (до 50-ти верст). Задержанные повиновались без всякого сопротивления, что крайне удивляло русских и русские власти; так например, партии в 40 китайцев шли полсотни верст под конвоем трех-четырех русских сторожей, ничем не вооруженных.

4-го июля из Благовещенска в поселок Верхне-Благовещенский-на-Амуре была отправлена первая партия, численность которой следствию точно установить не удалось: по показаниям одних свидетелей, китайцев было всего около 800, по показаниям других — около 4.000, китайцы же повышали это число до 5-6 тысяч. Наиболее правильною следует считать цифру около 3.000-3.500. К этой партии было впоследствии присоединено еще 320 человек. Для охраны всех этих “мятежников" было наряжено военным начальством всего 80 новобранцев, вооруженных, за отсутствием ружей, топорами. Место, где находились китайцы, представляло собою почти неогороженный двор. Всю ночь они вели себя тихо; большинство спало. При следовании в Верхне-Благовещенск к вышеуказанной страже присоединилось до 20 человек казаков и добровольцев; всем отрядом командовал помощник пристава полицейского участка Ш. Расстояние от города до поселка Верхне-Благовещенска равняется приблизительно 7-ми верстам, но так как по настоящей дороге, проходящей вдоль берега Амура, все время вести партию призвано было “неудобным", то ее вели в стороне от дороги, чрез что путь увеличился версты на три. Погода в тот день была жаркая; китайцев гнали скорым шагом, они растянулись на большое расстояние, и хотя в половине пути дан был небольшой отдых, все же, приближаясь к Верхне-Благовещевску, невольные путники стали сильно уставать, в особенности старики. Для облегчения они бросали свои котомки, снимали и бросали одежду, во тем не менее жара и усталость заставляли многих падать или сильно отставать. Против этого сейчас же были приняты энергичные меры: пристав Ш. отдал приказание всех отставших "зарубить топорами". Отставших китайцев конвоиры били чем попало, при чем несколько десятков человек было убито, а некоторые пристрелены казаками. [233]

Через десять месяцев после происшествия следователем был произведен осмотр “скорбного" пути. Было найдено большое количество манджурских летних и зимних одежд — курток, халатов, овчинных полушубков, китайской обуви и проч., разбросанных как по самой дороге, так и по сторонам ее; затем были найдены китайские косы, человеческие черепа, некоторые со следами мозгов и мяса, далее отдельные кости и целые скелеты. Следствие выяснило, что были и случаи грабежа: одни “шарили" в вещах, брошенных китайцами по дороге, забирая то, что поценнее; другие просто грабили китайцев, обыскивая их и отнимая деньги.

По доставлении партии китайцев к поселку Верхне-Благовещенску, атаман поселка Н. выслал на встречу, “для оказания содействия к переправе китайцев на другой берег Амура", несколько вооруженных казаков; кроме того партию окружили и другие жители поселка. Затем было выбрано место для переправы — за поселком, вверх по реке, в наиболее узкой ее части. Тем не менее ширина реки в этом месте превышала сто сажен, а глубина достигала двух с небольшим сажен. Течение здесь очень сильное; к тому же дул порядочный ветер. Выбрав место, решили, что этого достаточно, и ничего больше для переправы не нужно: китайцев стали прямо загонять в воду и приказывали плыть. Некоторая часть бывших впереди вошла в реку; иные поплыли, но скоро стали тонуть; остальные идти в воду не решались. Тогда казаки стали побуждать их нагайками, а вслед затем была открыта стрельба, всеми у кого были ружья — и казаками, и поселянами, и стариками, и детьми. Стрельба длилась около получаса; после чего у берега образовалась порядочная куча китайских трупов. Затем, после пальбы начальник отряда решил прибегнуть и к холодному оружию: казаки рубили шашками, новобранцам было приказано топорами убивать “непослушных" китайцев; когда у некоторых из новобранцев не хватало на это решимости, казаки грозили “снести им головы, как изменникам". Китайцы плакали; некоторые крестились “православным крестом", умоляя, чтоб их не били, но ничто не помогало. Перед окончанием переправы принял участие в стрельбе по китайцам и проезжавший по берегу казачий разъезд одного из амурских казачьих полков. Начальник разъезда сперва не хотел стрелять, но по требованию Ш. приказал своим людям выпустить по пяти патронов, а затем продолжал свой путь, не смотря на просьбы [234] атамана Н. остаться с командой и “еще пострелять", так как поселковые казаки все патроны расстреляли. Он согласился лишь взять записку от Н. к сотенному командиру о присылке помощи; но просьба эта осталась без исполнения. В результате переправы первой партии китайцев оказалось, что их большая часть погибла: одни утонули, другие были перебиты. Переплыло на другой берег и спаслось не более ста китайцев.

“Вся совокупность показаний очевидцев переправы — говорит оффициальная записка — приводит к убеждению, что это была собственно не переправа, а уничтожение и потопление китайцев". Так понимали эту переправу и новобранцы, из которых один на следствии показал, что им приказано было “топить китайцев", а другой: "я топил первую партию". Чувство человеколюбия было проявлено только одним из участников кровавого дела — новобранцем Яковом Иевлевым, в отношении одного китайского мальчика, лет 10-11, на глазах которого была убита в воде его мать, а сам он был ранен в локоть левой руки и в голову. Заметив мальчика, стоящего в воде, когда живых китайцев на берегу уже не было, Иевлев, с разрешения Ш., вытащил раненого из воды и доставил в управление амурского воинского начальника, поместившего несчастного ребенка в лазарет...

Не лучшая участь постигла в тот же день и вторую партию китайцев, отправленную из гор. Благовещенска в поселок Верхне-Благовещевский. Эта партия была невелика: следствием точно установлено, что она состояла из 84 человек, сопровождаемых десятью конвойными. Старший конвойный, отправляясь в путь, спросил полициймейстера, что делать с китайцами на месте назначения. Полициймейстер загадочно ответил: “там сам узнаешь, что нужно делать". В Верхне-Благовещенске другой распорядитель “переправы", Н., оказался откровеннее: он прямо сослался на то, что было сделано несколько часов тому назад, и предложил повторить. Старший конвойный второй партии, урядник Б., не протестуя, приказал загнать нагайками в воду и свою партию, а затем открыл по ней стрельбу. Оффициальные документы спокойно констатируют, что “почти вся эта партия погибла".

Этими двумя избиениями не удовлетворились. 6-го и 8-го июля из города были вновь высланы в поселок две партии (3-я и 4-я) китайцев: в 170 и в 66 человек. Для сопровождения третьей партии было назначено 50 новобранцев с топорами, под начальством штабс-капитана Р. Отправляя эту партию, [235] полициймейстер сообщил P., что переправой заведует атаман Н., при чем лицемерно просил подтвердить последнему, что не надо стрелять по переправляющимся. Как происходила переправа этой партии — данные о том малочисленны и односторонни, как показания начальствующих лиц. Из 170 человек спаслось, самое большее, двадцать, которым удалось переплыть Амур.

8-го числа отправилась к месту погибели своих собратьев последняя (4-ая) партия китайцев, с 36 конвоирами, под командой поручика А. Когда китайцы вышли из города, за ними толпою шла “публика". Эта “публика" накидывалась на вещи, бросаемые китайцами по дороге, и вступала из-за них в драки. Как происходила четвертая переправа, о том сведений сохранилось еще меньше. А. показал при следствии, что, приведя партию к реке, он предоставил полицейским руководить переправой, а они произвели ее ранее применявшимся способом. Этот способ переправы “вплавь" свидетель считал установленным высшим начальством, “ибо он уже практиковался ранее, был всем известен и никто его не отменял". Как происходила на самом деле переправа, поручик А. не знает: “он отъехал в сторону, чтобы не видеть тяжелого зрелища"... Другой свидетель, городовой, сообщил некоторые подробности. Китайцы 4-ой партии, дойдя до поселка, предполагая, что в них будут стрелять, упали на колени и стали просить, чтобы их не убивали; у самой же переправы “они, никем не побуждаемые, бросились в воду и, отойдя шагов 60, стали кричать, что очень благодарят русских за то, что их не убили". Первые китайцы переплывшие на противоположный берег, оттолкнули оттуда лодку и доску и этими средствами дали возможность спастись большинству товарищей; утонуло несколько менее половины партии...

Устроители кровавых переправ нисколько не скрывали своих действий. Пристав Ш. в тот же самый день — 4-го июля — донес о первой переправе по начальству. В своем рапорте он наивно “полагает, что были человеческие жертвы: часть китайцев утонула, а большая часть (?!) переплыла на свою сторону". Для объяснения “жертв" в рапорте прибавлены измышления, что китайцы отказывались подчиняться и потому были приняты “строгия меры". Были точно также рапорты штабс-капитана Р. и поручика А.

Получив все эти донесения, военный губернатор Амурской области сейчас же распорядился “по закону": назначил [236] дознание, но высшему начальству — приамурскому генерал-губернатору — предпочел не доносить. Не донес он и тогда, когда из дознания убедился, что на лицо имеется “уголовщина" и что дело надо направить к следователю и к прокурору.

Будучи потом привлечен в качестве обвиняемого к следствию, генерал Грибский старался доказать, что он ни в чем не виноват: руководствуясь ст. 270 и 390 тома ІІ-го свода законов, он, для охранения спокойствия жителей, приказал лишь собрать всех китайцев, “не пожелавших остаться, при тогдашних обстоятельствах, в городе", а также тех, “кои являются подозрительными", и затем всех этих лиц переправить на китайскую сторону. Кто именно должен был быть выдворен — это генерал Грибский предоставил решать полициймейстеру, которому, будто бы, было “ясно указано", что для переправы нужно достать лодки в поселке. Ни числа подлежавших переправе китайцев, ни того, как именно их будут переправлять, ни того, как с ними будут обходиться, генерал Грибский, по его словам, совершенно не знал и этим не интересовался. Ходили потом по городу слухи, что перед переправой управляющий обществом пароходства по Амуру, г. Макеев, предлагал властям перевезти китайцев на правый берег на пароходе. Для опровержения этих слухов генерал Грибский приказал произвести расследование, которое благополучно и подтвердило, что г. Макеев “ни губернатору, ни кому-либо из его подчиненных" предложений о перевозке китайцев не делал. Затем, уже в октябре месяце, девять благовещенских “нотаблей» — вице-губернатор, воинский начальник, полициймейстер, полковник В. (о котором речь будет ниже) и другие — удостоверили, что “никто из них по поводу перевозки с Макеевым разговора не имел и о подобном предложении никто из них не был осведомлен". Было ли в самом деле г. Макеевым сделано какое-либо предложение — осталось невыясненным, так как его самого на следствии не допросили, “за выбытием из Благовещенска".

Из показаний полициймейстера выяснилась очень важная роль во всех описанных событиях выше упомянутого полковника В., занимавшего должность председателя амурского войскового правления. Получив приказание военного губернатора переправить китайцев за Амур, полициймейстер поручил своим подчиненным, приставам З. и Л., обратиться за содействием к В. Когда они 4-го июля по телефону стали говорить с последним, то получили очень простой ответ по [237] телефону же: “что вы ко мне пристаете с китайцами. не велика беда, если их всех перетопят и перережут". На следствии В. старался от этого разговора отпереться, со неудачно.

Такова общая картина благовещенского “утопления" по оффициальным данным. А вот подробности из частных источников. В нашем распоряжении находятся выдержки из дневника за 1900 г., веденного генерал-маиором X. Под 27-м августа г. X., находясь в Благовещенске, записал следующий рассказ своего знакомого, секретаря духовной консистории П. “За несколько дней до бомбардировки, купцы, богатые китайцы Юлхозас и другие пришли к директору китайского банка за советом — как им быть: уезжать из Благовещенска, или оставаться. Директор послал их спросить об этом губернатора, т.-е. генерала Грибского, который обласкал их и уверил, что они находятся под покровительством русских законов и не должны ничего опасаться, а тем более покидать город. На другой же день после первой бомбардировки приказано было собрать всех китайцев, без разбора, в полицию и в особые дворы, охраняемые полицией. Многие из русских старались удержать у себя служащих у них китайцев и брали их на поруки, но полиция этого не дозволяла. Впрочем многим китайцам удалось откупиться от полиции и спрятаться у русских. Богач Юлхозан был спрятан отставным полковником Рубаном или Рубановым (безвозмездно), но когда об этом узнала полиция, то потребовала с Юлхозана за это 1.000 рублей; тот дал 800 рублей, обещав 200 заплатить после, но после катастрофы отказался заплатить эти 200 рублей и за это был засажен в тюрьму. Большая фирма Кунст-Альберс отказала полиции в выдаче нескольких десятков своих служащих китайцев и таким образом сохранила их. Некоторым частным лицам тоже удалось сохранить своих служащих или знакомых китайцев от рвения полиции". Дальше идет описание переправы, в сущности подтверждающее вышеприведенную картину “Благовещенской утопии", как ее называли на Дальнем Востоке.

Особые следственные дела выяснили ряд других жестоких расправ с мирными китайцами в Амурской области, имевших место в том же поле месяце. Самым крупным из них является уничтожение китайцев в станице Поярковской.

5-го июля полковник В. получил донесение атамана [238] Поярковской станицы К. о задержании 85-ти китайцев (с парохода “Саратов" и бродячих), а также и китайского полковника. В ответ на это донесение он телеграфировал: “китайцев отправить реку и уничтожить, если будут сопротивляться". Атаман усумнился, как понимать эту телеграмму: отправить китайцев за реку или в реку. В., 7-го июля, разрешил недоразумение очень характерной депешей: “нужно быть сумасшедшим и неразумным, чтобы спрашивать, что делать китайцами; когда сказано уничтожить их, то и следует уничтожить без рассуждений. Полковника китайского держать не в особом помещении, а в карцере наравне со всеми. Все, что у него есть отобрать; все мои приказания исполнять без всяких уклонений и не самовольничать, глупостями меня не безпокоить". Того же 7-го июля В. разослал циркулярную телеграмму своим подчиненным — станичным атаманам и начальнику 3-го участка: “Появляющихся на нашей стороне китайцев уничтожать, не испрашивая указаний".

Атаман К. объяснил на следствии, что, получив телеграммы полковника, В., он сделал распоряжение переправить китайцев за Амур на лодках, назначив для наблюдения за переправой урядника П. и нескольких казаков-малолетков. Так как китайцы пробовали разбегаться в разные стороны и “стали бунтовать, бросаясь в воду и выбегая на берег", то по ним открыли стрельбу и большую часть перебили. После этого малолетки, с помощью посторонних лиц, перевязали оставшихся на барже 15-18 человек китайцев, увели их за станицу, в лес, и там прикончили. Во всей станице Поярковской остались нетронутыми и целыми всего только пять китайцев — местных торговцев, которых держали под особой охраной в школе. В. объяснил свои телеграммы слухами о наглости китайцев и о их воинственных намерениях, а также “общим безотрадным положением области" и малочисленностью казачьего населения области.

Запросы о том, что делать с китайцами, поступали и от других станичных начальников. Так, 3-го июля атаман Албазинской станицы донес В., что в поселке Райновском находятся до 100 китайцев. На это В. того же числа кратко телеграфировал: “удалить китайскую сторону". Райновский атаман дополнительных разъяснений не требовал, а понял приказание разумно и гуманно: мирно, без всяких насилий, переправил всех своих китайцев, 5-го июля, на правый берег Амура. Атаману Кумаринской станицы, доносившему о появлении в Соломоне 200 [239] китайцев и просившему указаний, как поступить, В., 7-го июля, ответил решительной телеграммой ранее выработанного им шаблона: “китайцев уничтожить... нужно быть сумасшедшим, чтобы спрашивать каждый раз распоряжения". Такое же распоряжение об уничтожении В. дал 7-го июля атаману Черняевой станицы в ответ на донесение о задержании на Вогановской пристани 30 китайцев. Что было в самом деле сделано с этими 30 китайцами и с 200 китайцами в Соломоне — следствию выяснить не удалось, может быть потому, что в деле амурского войскового правления, в котором была сосредоточена вся переписка об уничтожении китайцев, не оказалось, по удостоверению следователя, многих листов.

Наконец, 7-го июля, власти опомнились. Генерал Грибский получил в этот день телеграфный запрос из Покровки: “Поселковый атаман получил распоряжение станичного атамана выдворить всех китайцев правый берег, не допускать перевозить к нам китайцев, а в случае сопротивления уничтожить их, прошу подтверждения, следует ли исполнить". Генерал Грибский положил на этой телеграмме резолюцию: “прошу разъяснить станичным властям, что мы ведем борьбу с вооруженными китайцами, которые проявляют к нам вредные действия. Мирных, безвредных китайцев, а тем паче безоружных, никоим образом не обижать. Для спасения их жизни отправлять их на свою сторону в лодках, или на паромах". Немедленно после этого изменил характер своих депеш и полковник В.: он стал рассылать по станицам телеграммы уже о том, чтобы “не трогали мирных китайцев и не уничтожали их".

Таким образом для прекращения варварских избиений массы ни в чем неповинных людей достаточно было всего лишь, буквально, нескольких слов генерала Грибского, раньше не знавшего или не видевшего, что делается у него перед глазами.

Всеми приведенными фактами не исчерпывается мартиролог китайцев, проживавших в Амурской области в июльские дни 1900-го года. 6-7 июля в деревни Ново-Троицкую и Егорьевку были доставлены пересылавшиеся под конвоем 40 китайцев и там все убиты местными крестьянами, по подстрекательству писаря, который читал крестьянам объявление генерал-губернатора о введении в крае военного положения и комментировал это объявление в том смысле, что следует убивать всех китайцев. Затем полицейский пристав 4-го Амурского округа отдал распоряжение убить 400 китайцев, которых и [240] перебили крестьяне разных деревень. Где именно происходили эти избиения — из имеющихся в нашем распоряжении материалов не видно. Наконец, были и единичные случаи убийства хозяевами-русскими своих работников-китайцев.

Теперь нам остается рассказать о том, какая судьба постигла виновников всех описанных ужасов. Напрасно читатель стал бы искать где-нибудь в архивах протоколов судебных процессов о генерале Грибском и подчиненных ему должностных лицах, или отчетов об этих процессах. Дело в том, что этих процессов не было: было признано достаточным ограничиться данными предварительных следствий и дознаний, разрешив окончательно все эти дела тихо и спокойно, без всякой огласки, в административном порядке.

Но соглашению трех министров — егермейстера Сипягина, статс-секретаря Муравьева и генерал-адьютанта Куропаткина — в феврале 1902-го года было испрошено разрешение на окончание дела без предания суду виновных. Генерал-лейтенант Грибский, против которого было формулировано обвинение в бездействии власти — отдаче лишь словесного приказания о выдворении и переправе китайцев, а не письменного приказа,— в непринятии мер к выяснению, насколько могла быть осуществима переправа, в неопределенности распоряжений об организации самой переправы, в недонесении высшему начальству и т. п., подвергся за такие формальные упущения формальному взысканию: он был отчислен от занимаемых им должностей. При этом, “во внимание к прежней отличной его службе и боевым заслугам во время военных действий на Дальнем Востоке в 1900-м году", было признано справедливым откомандировать его в распоряжение начальника главного штаба на один год, с производством ему жалованья по чину и квартирных по положению, т.-е. оставить его на службе. Полициймейстер, также за “бездействие власти и нераспорядительность", был удален от должности. Помощника пристава Ш., признанного виновным, между прочим, в том, “что при переправе китайцев через Амур вплавь он не только не удерживал конвойных и частных лиц от насилий над китайцами, но и сам приказывал стрелять по ним и рубить их топорами", определено было “считать уволенным от службы без прошения и подвергнуть аресту на гауптвахте в течение двух месяцев". Несколько более строгому взысканию подвергся полковник В.: за свои распоряжения и телеграммы, имевшия последствием гибель множества людей, он был [241] уволен от службы без прошения, с воспрещением вновь поступать на службу и с арестованием на гауптвахте в течение трех месяцев. Все прочие, привлекавшиеся к следствию по обвинению в убийствах китайцев нижние чины — атаманы, урядники, казаки, новобранцы и т. п.— освобождены от всякой ответственности.

Так было оффициально покончено дело о благовещенской “утопии". Как отнеслось к деятелям и виновникам этого происшествия общественное мнение, сказать очень трудно, ибо оно не могло в то время проявить себя сколько-нибудь заметным образом. Можно думать, что отношение было очень неодобрительное. В дневнике генерала X., о котором упоминается выше, автор описывает обед у приамурского генерал-губернатора Гродекова, имевший место 1-го сентября 1900-го года, и, между прочим, пишет: “за столом у генерала Гродекова, где заседает весь его штаб, очевидно принято ее говорить про Амурскую область, как о предмете неприличном, но иногда прорывается слово, другое, из которых видно, что в Хабаровске все известно и не одобряется... К Г. относятся точно к покойнику, о котором не следует дурно говорить; как только разговор случайно приблизится к этой теме — все сейчас опускают сконфуженно глаза в свои тарелки и воцаряется молчание".

В.

Текст воспроизведен по изданию: Благовещенская "утопия" // Вестник Европы, № 7. 1910

© текст - В. 1910
© сетевая версия - Thietmar. 2012
© OCR - Бычков М. Н. 2012
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1910

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.