ДЖОРДЖ СТАУНТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КИТАЯ И В ТАРТАРИЮ,

учиненное в 1792-м 1793-м 1794-м годах

Посланником Англинского Короля при Китайском Императоре

Посольство выходит на берег близь города Тонг-Шоо-Фоо. Оно проезжает чрез Пекин к находящемуся за ним дворцу. Возвращение ею в столицу.

Посольство, до того времени, продолжало путь свой к Китайской столице без всякого утомления и остановки. Путешественники ласкались найти во всех предметах, представлявшихся взору их, новость приятную для глаз или полезную для ума. Самое единообразие проезжаемой ими земли, представляло им такое зрелище, которому едвали можно где нибудь найти подобное. Смотря на сию пространную долину можно почесть за часть того, что была земля при первом состоянии своего образования, сохраняя свою поверхность ровною еще и плодоносною, между тем как преобращения рассеяли неровность и безобразие на все прочее. Но те, кои со вниманием [219] наблюдают действия природы, видят что сия часть Китая стала существовать уже после прочих возвышеннейших мест земного шара, и что она состоит из одной только наносной земли, увлеченной низвергающимися с соседственных гор потоками, оставленной при подошве сих гор, которая мало по малу принуждала море удаляться.

На западном конце обширной сей ровнины, которая вероятно составилась таким образом, как мы сказали пред сим, построен Пекин, столица Китайского Государства. Чрез сей город непременно должно проезжать тому, кто хочет из Тонг-Шоо-Фоо, прибыть в осенний дворец Императора Юен-Мин-Юен; т е. сад всегда зеленеющий. Тут должно оставлять подарки, которых никак нельзя перевезти в Се-Голь Не подвергаясь опасности. Посланник и его свита должны были жить возле самого этого дворца до тех пор, пока приготовят все нужное для путешествия их в Татарию.

Но как между Тонг-Шоо-Фоо и Пекином не ходили большие суда каковы напр.: яхты, в которых путешествовало до тех пор Посольство; почему составляющие его особы вышли на берег при первом из сих городов и остановились в одном храме или монастыре, которой был для них приготовлен. Багаж и подарки были доложены в двух магазинах, построенных для того нарочно из самого крепкого бамбуку и плотных ценовок. Каждой из сих магазинов имел в длину более двух [220] сот футов. Они стояли друг против друга и были окружены плетнями, в которых по сторонам находились ворота. Вокруг поставлены были часовые, и развешены по столбам ерлыки, в которых запрещалось всякому приближаться туда с огнем. Сии огромные магазины были построены в насколько часов. Все принадлежавшее Посольству, что составляло груз для 30 судов, было перенесено в тот же день на землю, а потом в самые магазины. В Китае материалы и работники находятся всегда в готовности, как скоро Государство будет иметь в них нужду. Деятельность и добрая воля в повиновении доказывают, что награда соразмерна бывает трудам.

Храм, в котором остановился Посланник с своею свитою, уже несколько веков назад был основан одним набожным богачом, которой сверьх того оставил еще и на содержание 12-ти жрецов из религии Фо, которая исповедуется почти во всем Китае. Теперь это здание служит по нужде гостинницею (choultry) где останавливаются знатные люди, когда путешествуют по каким нибудь делам общественным. Самое примечательнейшее Божество в храме есть провидение, представленное в виде прекрасной женщины с важностию держащей в руке круглой поднос, на коем изображен глаз.

Г. Гикки живописец Посольства, о котором упомянуто было в первом томе сего сочинения, сделал описание сего монастыря и храма, в котором была сия статуя. Мы сообщим его. [221]

Он построен на горе, коей поверхность довольно приятна, почти в двух милях от реки, близь предместий Тонг-Шоо-Фооского. Вокруг обнесен другою стеною, в которой находятся небольшие ворота к реке. Во время пребывания там Англичан, ворота сии были охраняемы Китайскими солдатами; возле раскинута была палатка, где находились музыканты, которые играли на своих инструментах всякой раз, как только Посланник, и главные особы Посольства мимо их проходили. Вошед в маленькие сии ворота проходят многие дворы и самые низкие строения, и наконец достигают зданий, особенно посвященных для богослужения. Сии отделены от прочих стеною, в которую сделан вход, имеющий вид совершенного круга, которого диаметр простирается до 8 футов. Внутрь сей стены находятся два храма, построенные один против другого, и имеющие между собою довольно пространную площадь. Передняя часть каждого из сих храмов представляет портик, поддерживаемый деревянными колоннами, выкрашенными красною краскою, и наведенными лаком. Судя по высоте, они чрезвычайно тонки. На капителях нет другого украшения, кроме позолоты. Основание просто стоит на земле, как в древнем Дорическом ордене. Нутр сих храмов простирается во всю высоту, где ничто не препятствует видеть балки, на которых утверждается кровля. В сих храмах видны многие изображения Богов мужеского женского рода. Некоторые вырезаны из дерева и расписаны разными [222] красками, однакож в новейшем вкусе; другие сделаны из фарфору.

Многочисленная при Посланнике свита, занимала в монастыре почти все покои. Там оставался один только жрец, которой смотрел за лампадами и принимал приказы от его Превосходительства. Прочие Монахи удалились в соседственной монастырь, однакож всегда приходили в храм, как скоро часы молитвы туда призывали их. Покои уступленные Англичанам были чисты и не смотря на жаркое время, довольно приятны. В конце каждой комнаты сделаны были возвышенные места более фута вышиною, и точно такие, какие бывают в некоторых солдатских караульнях в Европе. На них разосланы были толстые войлоки, которые с одною только подушкою служили постелею для жрецов. Прочие классы в Государстве, или по крайней мере люди низкого состояния никогда не спят в Китае с такою негою, и во время ночи берегут большую часть платья своего, которая покрывает их днем. Посланник и первые в Посольстве особы занимали особенные комнаты, принадлежащие главным начальникам монастыря. Прочие были помещены в других покоях, где от нерадения монахов завелись даже скорпионы и костянки. Некоторые из Англичан, не путешествовавшие по полуденной Европе, знали сих ядовитых насекомых по одним только описаниям; и увидев их в первой раз в своих спальнях и даже на платьях, столько ужаснулись, что казалось, ни что более уже не могло [223] увеличить худых мыслей их о такой земле, которая производит таких животных. Но при всем этом опасность от них не так велика, как думают; потому что они хотя и могут причинить много вреда, но делают его очень мало, и даже в самых тех землях, где их бывает более всего. И в сем случае, о котором мы говорим теперь, они также не причинили ничего худого. Жары, способствующие к распложению сих насекомых, были чрезвычайно несносны. Фаренгейтов термометр в самой даже тени показывал до 86 градусов. Но Англичане укрывались от такого чрезмерного зною в дворах, разделявших стоящие около храмов строения, растягивая для сего холст с одной кровли какого нибудь здания на другую. Веревками, привязанными к сим холстам, удобно можно было передвигать их находившимся под ними людям, естьли солнце с которой стороны обеспокоивало их. На другой день по прибытии Посольства в Тон-Шоо-Фоо, Англичане приглашены были на пир, которой делали Мандарины. Судя по времени, в которое давалось сие пиршество, можно было почесть его завтраком; но множество разного рода блюд составляли весьма сытной обед. Хотя чай подавали за каждою переменою; однако собственно почитался он за принадлежность. Столы поставлены были в той части магазинов, которая не была занята подарками и поклажею; потому что нельзя было бы сыскать для сего другого места. Из чего видно, что естьли Китайцы хотят принять кого с великою учтивостию, то [224] приглашают не только самого, но и всех из его свиты, кто бы они ни были. Угощение было первейшею их должностию, чего не упустили они сделать и в сем случае, хотя гостеприимчивость Императора все сие делала почти бесполезным.

На пространном и песчаном месте, простирающемся между церковью и рекою, находилось столь великое множество зрителей, что поставлены были там палатки, в которых продавались разные вещи, а особливо плоды и напитки. Столы покрыты были большим, холстинным, четвероугольным навесом, которой в средине поддерживался брусом, вкопанным в землю. Кушанья готовили на вольном воздухе; а с реки проведены были насосы для пособия в случае какого нибудь нещастия. Сии насосы делаются так, как и Европейские. Говорят, что Китайцы изобретением оных одолжены Европе, и что они строят их из материй, доставляемых Европейцами. Начали употреблять их со времени пожара, случившегося в Кантоне, во время пребывания там Адмирала Ансона, которого матросы посредством сих машине столь искусно прекратили пожар. Вероятно, что и другие Европейские изобретения будут приняты в Китае, естьли только они будут иметь теснейшую связь с сею Империею; и один привоз подобных вещей может распространить торговлю Англии.

Ни между множеством людей, собравшихся близь Тон-Шоо-Фоо, ни в толпе, скопившейся по причине приближения Посольства, не видно [225] было ни одного человека, одетого по нищински, ни одного даже, которой бы казался просил милостыни. Правда, многие имели не веселой вид; но ни один не был доведен до такой крайностей, чтобы требовал пособия у чужестранца. Так должно сказать, что и год сей не был из числа таких, которые отнимая у крестьянина обыкновенные пособия заставляет его прибегать к непозволенным средствам для доставления себе пропитания. В такое время Император бывает их подпорою; он повелевает отворять народные анбары; не требует налогов с удручаемых несчастием; и делает им некоторые пособия для поправления их хозяйства. В глазах подданных своих он некоторым образом заменяет, кажется, провидение, пекущееся о их благосостоянии. Он твердо уверен, что цепь, таким образом самодержавное правление его утверждающая, гораздо сильнее, нежели страх наказания; при том же он с такою ревностию оказывает благотворение своим подданным, что когда некоторые богатые купцы предложили ему свое намерение пособить одной нещастной провинции, то он не только не принял их предложения, но и очень еще огорчился. В тоже самое время, он не отказался принять подарков от богатой вдовы из Тиен-Сингской провинции, посылавшей оные для уменьшения издержек в Тибетскую войну. Но сверх всеобщих бедствий, которые всякое мудрое правление может отвратить, или облегчить особенные случаи, и неимение средств к пропитанию, бывают часто [226] причиною, что в большей части других земель весьма жалко смотреть на подобные себе существа; бытие их зависит от ненадежного пособия тех, которые в состоянии облегчить нещастие, хотя оному сами взаимно могут быть подвержены.

Посланник делал иногда подарки матросам яхт и другим Китайцам, прислуживавшим Посольству; Посланник делал иногда подарки, которых они никогда не требовали; да и Мандарины ничего об этом не знали. Как сии Мандарины настояли поставить на щет Императора несколько безделок, купленных для одной или двух особ Посольства; то несколько Англичан сами пошли в ближайшей город для небольшой покупки. Впрочем главною причиною сего небольшого путешествия было их любопытство. Мандарины приняли тогда на себя труд проводить их. Ван-Тацгин, родом из Тонг-Шоо-Фоо, также сделал им сию честь. Он повел их по большому предместию, которое ясно показывает приращение сего города со времени построения стен, окружающих первоначальные здания. Сии стены весьма крепко построены Из кирпичей, и гораздо выше домов, кои они заключают, и которые большею частию выстроены из дерева. Река омывает их с одной стороны; но они ограждены весьма широким рвом. Путешественники не видали пушек на валу; но у ворот стояло несколько мушкатеров. Главные улицы, прямые, вымощены большими четвероугольными камнями, и с каждой стороны имеют небольшие отгородки [227] для пешеходцев. Улицы были покрыты большою растянутою парусиною, которая укрывала их от лучей палящего солнца. Множество народа обнажены были от пояса даже до верху; здесь находится множество больших магазинов с хлебом разного рода, и говорят, что всегда хранится в них провизия на несколько лет для продовольствования столицы. Большая часть домов имели лавки на улицу; в некоторых из них продавались товары, а другие заняты были ремесленниками; со всех сторон обнаруживалась рачительность, которая без сомнения, возбуждаема была соседством Пекина. Лавки с наружи расписаны были разноцветными и весьма приятными красками. Некоторые из них имели позолоту и богатые вывески с надписью, для привлечение покупщиков. Главную часть продаваемых товаров составляли: чай, шелковые материи, фарфор, привозимый из южной части Китая, и разного рода мехи, которые большею частию получают из Татарии. Путешественники весьма радовались, видя между сими товарами Английские сукна; но их было очень мало.

Шествие Англичан прервало на несколько времени упражнения народа. Прочие Европейцы, которые большею частию были Миссионеры, проезжая чрез сей городе, дабы не быть узнанными, надевали длинное платье по обыкновению сей земли, и отращивали бороды так, как носят Китайцы. Короткое платье, и бритые бороды наших путешествователей, составляли для них совсем новое зрелище. Но Араб, [228] находившийся при одной из главных особ Посольства, более всего возбудил в них удивление. Он взят был в Батавии в замену отосланного в Европу служителя. Черная и лоснистая его кожа, кудрявая голова, необыкновенные черты лица, были совершенно неизвестны в сей части Китая. Никто не мог вспомнить, что бы видел что либо иногда либо сему подобное. Некоторые жители сомневались, что бы такое существо могло принадлежать к человеческому роду, а мальчики кричали, что это был черной дьявол Фан-Ке. Но забавной и простой его вид скоро приучил их к своей фигуре; так что после того они смотрели на него без страха и отвращения.

Путешественники ходя по улицам, приметили во многих местах рисунки лунного затмения, долженствовавшего, случиться чрез несколько времени. В сем климате, где воздух чист, и где люди всякого, состояния, находясь почти всегда вне домов своих, любят рассматривать происходящее на небе, и очень легко привыкают принаровлять оное к земным происшествиям, как будто бы сии последние от оного зависели; потому что некоторые случайные приключения послужили к подтверждению сих мыслей, а тщеславие предсказывать, споспешествовало также очень много к составлению мнимого знания Астрологии. Но как здесь вообще думают, что затмения имеют некоторым образом влияние на действие природы и на судьбу людей; то время, в которое они случаются, бывают обыкновенным предметом [229] внимания и беспокойства. Китайские начальники, старающиеся всегда утвердить власть свою на том мнении, которое народ имеет о их мудрости и беспрестанных стараниях к сохранению благосостояния и спокойствия Империи, воспользовались предрассудком о затмениях, присвоив себе исключительное право сообщать народу все, что только помощию сведений и Астрономических наблюдений можно открыть. Сие сообщение производится так как и в прежде упомянутом случае, в удобное время и с торжеством, еще более увеличивающим почтение народа к предвидящей власти, от которой получает он столь интересные известия.

Что касается до солнечных затмений, то весьма легко можно видеть, что исчезание сего светила среди блестящего пути своего, и внезапной мрак, среди которого природа, кажется, преобращается в ничтожество, должны устрашать тех, которые не знают причины такого происшествия, и кратковременного его продолжения. С самых отдаленнейших времен Китайцы думали, что солнечные затмения предвещали какое нибудь великое несчастие; но как теперь всеми силами стараются уверить их, что благоденствием своим они одолжены мудрости и добродетелям своего Государя; то они и думают, что он сделал какое нибудь преступление, естьли показывается на небе сие пагубное предвещание. Император сообразуясь с сим пустым предрассудком, при приближении солнечного затмения не предпринимает ничего важного; а напротив берет на себя вид, [230] будто бы удаляется от своих придворных, и тщательно рассматривает, как управлял он своим Государством, дабы исправить сделанные им погрешности, за которые послано затмение. В сие время всякой из его подданных может подать ему свой совет.

Некоторые из Мандаринов, ходивших с Англичанами в Тон-Шоо-Фоо, очень хорошо знали точную причину затмений. Также известно им было, что при дворе Пекинском находятся такие люди, которые вычисляют их; но они думали, что и Китайцы могут их предсказывать с довольною точностию. Однакож из разговора их нельзя было приметить, каким образом об них они предсказывали. Есть и между Китайцами рачительные и терпеливые наблюдатели: но они не имеют еще столько сведений, чтоб решить трудную проблему. Вообще народ не знает первых действий Арифметики. В лавках, где Англичане покупали товары, проданные вещи записывали порядочно, а цена означаема была обыкновенными знаками, соответствующими словам означающим числа на других языках. Но для обыкновенных действий Арифметики не имеют они особливых фигур, какие Европейцы употребляют при Арабских числах, и которые с правой руки к левой становятся в десятеро больше. Китайцы делают вычисления посредством машины, называемой Суан-Пан, в которой шарики продетые проволокою висят на небольших столбиках, и расположены по порядку Арабских чисел, Шары отвечающие единице [231] находятся на первом столбике с правой стороны, а на других столбиках возрастают в десятеричной прогрессии с правой руки к левой.

Десятеричное умножение и подразделение количеств и мере, беспрестанно употребляемых Китайцами, весьма облегчают их вычисления. На примере Леанг, отвечающий унции серебра, разделен на десять ченов, чен на десять фенов, фен на десять Леев. Умственные подразделения денег простираются гораздо далее, но всегда, как возрастающие количества в пропорции десятеричной. — Лее составляющий сотую часть Леанга, есть медная монета, в которой находится иного примесу. Она имеет круглой виде, а в средине четвероугольную дырочку, дабы можно было продевать ее на снурок; иногда навязывают их на один снурок несколько десятков, но часто ходят и без навязки.

Такая маловажная монета ходит у низшего класса народа, которой употребляет ее для покупки небольшого количества товаров, как для удовольствия своего, так и для пользы. Впрочем без сего обмена, иногда можно было бы требовать гораздо дороже, нежели чего стоит продаваемая вещь. В Китае чай, так как в Англии пиво, продается в питейных домах, как в городах, так и на больших дорогах, на берегу реке и каналов. Чашка чаю стоит только Лее; и часто утомляемый странник, сложив с себя ношу свою, прохлаждается чашкою чаю, и потом продолжает путь свой. [232]

Вообще можно сказать, что сии Лее, называемые в собирательном смысле чепом, одни только обращаются в Китае. Правительство без сомнения усмотрело, что один какой нибудь род монеты может вообще служить для всякой цены, потому что цена двух или многих раздельно взятых металлов бывает не одинакова, смотря потому, более или менее потребуют сих металлов, естьли хотят употреблять их на что нибудь другое, а не на обмен, так что монета из одного металла получает большую или меньшую цену другой, хотя при тиснении положена обеим равная цена.

Между Китайцами серебро почитается собственно за товар. Из него не чеканят денег; а ходит здесь в слитках, в таком же виде, в каком выходит из плавильни, в которой оно было очищаемо, с одним только клеймом, показывающим его вес, которой обыкновенно бывает десять унций.

Цена серебра переменяется здесь смотря потому, сколько выпущено его из Государственной казны. Ишпанские пиастры ходят во всей почти Азии. Из первого тома видно, что и кормчий Кохинхинской узнал их. Их очень знают купцы из Тонг-Шоо-Фоо. Золото редко употребляется в торговых сношениях, а более для украшения и для мебелей. В Китае вообще серебро несколько дороже золота, выключая когда только чужестранные купцы чрез беспрестанное требование, возвысят его цену. Тоже самое случилось, когда нынешний Император употребил [233] много золота для украшения храмов Ламы в Китае и Татарии.

По смерти Китайского Императора монета, носившая его имя, теряет некоторым образом свою цену. Материя, из которой она делается, столь низкой доброты, что ее не на многое употреблять можно, а старая монета вообще ходит в сей земле. Некоторые любопытные Китайцы имеют собрания таких монет; жаль, что нет между ними ни одной, которая бы стоила так дорого, чтоб художник осмелился ее переделать. Ряд сих монет, соответствующих Государям, упоминаемым в летописях, может почитаться подтверждением Китайской Истории. Подобное собрание монет привезено в Европу; и хотя не полное, однакож гораздо далее Христианской Эры.

История о Китае, подтверждаемая преданиями, обнаруживает природную склонность Императоров имя свое и славу предавать потомству долговремянными памятниками. Но преемники их, подстрекаемые жестокою политикой не только искореняют весь род предшествователей своих при вступлении своем на престол, но даже ниспровергают памятники, которые могли напоминать их. По чему и неизвестно какими Государями воздвигнуты многие и поныне существующие еще здания. Одно из сих зданий, самое древнее, находится в отдаленном краю Тонг-Шоо-Фоо, и не имеет никакого сходства с прочими зданиями в сем городе; и так мало приносит пользы, что никто за подлинно не знает, для чего оно [234] назначено было с начала. Будучи сооружено из кирпича, оно снаружи походит на то, что в Европе называют Китайскими капищами, которые почитаются здесь местами, посвященными для отправления богослужения. Но судя по чрезвычайной обширности первого и второго этажа, нельзя сказать, чтоб здание сие было нарочно для сего воздвигнуто.

В сих двух первых этажах невидно ни дверей, ни окошек. Нет даже следа, чтобы здесь были когда либо лестницы, или какой другой способ всходить на третий этаж, куда есть дверь. Этажи, коих числом одинадцать, отделены один от другого некоторым родом карниза, или рядом высунувшихся из всего здания кирпичей. Они все целы, хотя отчасти покрыты все травою и мхом. Вероятно здание сие построено еще до основания Тонг-Шоо-Фоо, даже до сооружения большой Китайской стены, и определено для стражи, которая бы предохраняла сей город от внезапных набегов Татар.

В Китае есть очень много высоких и круглых зданий, которые Европейцы называют Пагодами; они назначаются для различных употреблений, но никогда для богослужения. Китайские храмы строятся не выше обыкновенных домов. Примером сему может служить дом, в котором Посольство останавливалось при проезде и Тонг-Шоо-Фоо. Присудствие чужестранцев не препятствовало стечению набожных. Китайской переводчик, ревностной Християнин, и священник Католицкой церкви, [235] досадовал, что Англичане с любопытством рассматривали образа и присутствовали при обрядах Фо; ибо он боялся, чтоб они не были поражены сходством, находящимся между, наружными обрядами сей религии и церкви Римской.

Сие сходство столь велико, что некоторые из Миссионеров догадывались, будто Несториянцы занесли в Китай по Татарской дороге семена Христианства. Другие думают, что сюда ходил Апостол Фома. Но Миссионер Премор почитал, рассматривая обряды Фо, что это была шутка, которую дьявол сыграл над Езуитами. Один из них приметил, что большая часть жреческих обрядов Фо имеют столько сходства с Римско-Католическими, что ежели бы Китаец вошел в церковь сих последних, то бы подумал, что здесь покланяются тем же Божествам, как и в его стране. На олтаре Китайского храма видна часто за ширмами статуя похожая на образ девы Марии; она называется Шин-Моо, т. е. святою матерью; она сидит в алкове, держа на руках младенца; венец украшает главу ее; и восковые свечи горят беспрестанно пред нею. Длинная и грубая одежда То-Чонгов или жрецов Фо, и пояс их, состоящий из веревки, весьма уподобляет их монахам Францисканского Ордена. Они ведут, так как и сии последние, холостую жизнь, живут вместе в монастырях, а иногда сами налагают на себя эпитимии и строгое воздержание. [236]

В храмах Фо находится еще более образов, нежели в Церквах Христианских, из которых большая часть имеет много сходства с религиею древних Римлян. В них находится образ женщины, весьма похожей на Луцину; ее призывают юные девицы, желающие получить супруга, и молодые женщины не имеющие детей. Хотя учение Фо принимает особливое божество для каждого рода человеческих желаний, однакоже, не смотря на то, между классами народа нашлось много прозелитов, кои недовольны жребием, зависящим от причин и натурального происшествия. Правительство не препятствует сей секте распространяться, и никогда не вмешивается в особливые мнения; а запрещает только те, которые, как ему кажется, могут нарушить спокойствие Государства.

В Китае нет господствующей религии. Государство не платит ничего жрецам, не предпочитает их одного другому, и нимало их не ободряет. Император исповедует одну веру; Мандарины другую, а старейшины народа третью, т. е. веру Фо. Жрецы сии, сущие невежи, будучи не в состоянии изъяснить явлений природы, и отвечать на все задаваемые им вопросы, предполагают, что всемогущая власть имеет влияние на те дела, коих они не могут разуметь, и внемлет мольбам, кои бы без того остались недействительными.

Нет ни одного народа суевернее Китайцев. Не только обыкновенные молитвы привлекают в храм жрецов и женщин, но все [237] последователи Фо стекаются туда на кануне бракосочетания, при предпринимания путешествия, или какого нибудь другого важного дела. Они думают, что в сие время надобно требовать совета у покровительствующего божества и исполняют сие различным образом. — Некоторые полагают в пустоту бамбука несколько священных палочек, кои назначены и перенумерованы. Просящий совета, стоя на коленях пред олтарем трясет бамбук до тех пор, пока одна палочка упадет на землю. Тогда рассматривают ее знак; и по нем приискивают ответ в книге, которую жрец держит. Иногда находят ответы, написанные на листе бумаги, приклеенной во внутренности храма. Другие бросают на воздухе деревянной многоугольник, у которого на каждой стороне есть особливой знак; и когда они упадет, то по знаку находящемуся вверху, приискивают ответ в книге судеб. Естьли сей ответ споспешествует его предприятию, то просивший повергается на землю с благодарностию, и с надеждою принимается за свое дело. Но естьли ответ противоречит, то бросаете в другой раз многоугольник, и естьли нужно то и в третий раз; тогда сей последний знак должен решить его судьбу. Впрочем народ кажется имеет весьма мало почтения к жрецам. Храм отворен всегда для тех, кои желают спрашивать о участи. Они благодарят его, когда ответ споспешествует их желанию; и чаще бросают священные палочки, дабы узнать будущее, нежели молятся о том, [238] чтобы судьба была к ним благосклонна, и служение их состоит более в благодарении, нежели в призывании.

Сказывают, что не многие из Китайцев спрашивают о других предметах, кроме тех, кои имеют отношение к выгодам сей жизни. Однако религия Фо верит преселению душ, и обещает счастие на тех условиях, кои без сомнения сперва ограничивались исполнением нравственных добродетелей, но кои после того были заменены споспешествованием к построению храмов, содержанию жрецов и строгим наблюдением устава.

Жрецы утверждают, что те, кои не исполняют сей должности, будут за сие жестоко наказаны. Души их прейдут в тела сквернейших животных, и боль, которую они будут терпеть, будет соразмерна содеянным ими в человеческом виде беззакониям.

Между тем, как Англичане смотрели на обряды Китайцев, происшествие подало сим последним случай видеть церемонию Англичан при похоронах одного из них, который умер после кратковременного пребывания своего в Тонг-Шоо-Фоо.

Это был искусный медник. Выехавши из Бирмингема и поселившись в Лондоне, он жил там честно своими трудами, как вдруг услышал о Экспедиции в Китай. Он узнал, что в Пекине сделали много выгодных изобретений, кои были неизвестны еще в Европе; а между прочим и составлять никоторой род мишуры, которая не потускала, или по крайней [239] мере были гораздо прочнее той, которая делалась по образу Европейскому. Он воображал себе, что ежели бы имел он сведения Китайцев, то в состоянии был бы утвердить счастие своего семейства! Он не надеялся пользоваться долгое время доходом от таинств, кои он откроет, ибо он уже был человек пожилой, и притом слабого здоровья. Но он ни за что считал сократить течение собственной жизни своей, лишь бы мог только сообщить детям своим средство к доставлению себе пропитания.

Во время пребывания Посольства в Мадере Лорд Макартней приметив, что здоровье сего человека весьма ослабло, советовал ему возвратиться в Лондон. Но он пребыл тверд в своем намерении, продолжал путешествие, и хотя имел заразительную болезнь, от которой многие здоровые и сильные Англичане умерли, однакож доехал почти до столицы где ласкался получить желаемое. Но его темперамент, ослабевший от болезни и усталости не мог долго противиться, и он погиб жертвою отеческой любви. Он был прямодушной, тихой и скромной человек, и во всех поступках своих наблюдал благопристойность. Все товарищи об нем сожалели, и низкое его состояние не мешает, чтобы упомянули об нем в реляции Посольства, к коему он принадлежал. Он назывался Идесом. Похороны его были сопровождаемы большою частию его соотечественников бывших в Тонг-Ниоо-Фоо, и множеством Китайцев. Но из всех обрядов, [240] наблюдаемых обыкновенно при погребении в Англии, ни один не был упущен, вся церемония была совершена с важностию и благопристойностию, не только из уважения к памяти покойника, но относительно и Китайцам, которые малейшее легкомыслие, малейшую невнимательность почитают в таком случае знаком варварства и бесчеловечия.

Сей Англичанин был похоронен между многими Китайскими гробницами, где расли миртовые деревья. Близ сего места, отстоявшего не далеко от большей дороги ведущей из Тонг-Шоо-Фоо, не было ни какого храма. Кладбищи Китайцев освящены только почтением тех, у которых прахи отцов их тут покоятся. Народ величайшее прилагает старание о сих священных убежищах. Их осматривают всякой год, чтобы вырывать траву, или очищать грязь, которая может накопиться в окрестностях. Китайцы всегда стараются выбирать для кладбищ такие места, где земля не способна к обработыванию, потому что тогда никто их не трогает. Беднейший крестьянин не прикасается к тому месту, где насыпь земли показывает, что тут покоится чей нибудь прах, и до тех пор уважает такой смиренной памятник, покуда время и постепенные действия воздуха совершенно сравняют его с землею.

Поле вокруг Тонг-Шоо-Фоо на несколько миль ровно и плодоносно. Некоторым Англичанам удалось в окрестностях ездить верхом. Лошади здесь сильны и имеют толстые кости; [241] но кажется совсем не стараются усовершенствовать их породу. Лошаки продаются дороже лошадей, потому что их легче кормить, и они больше могут работать. У многих лошадей кожа столь же правильно испещрена, как у Леопардов; и сие так часто встречается, что совсем нельзя подозревать, чтоб их как нибудь подкрашивали. Говорят что между прочим надобно для сего соединять лошадей противоположного цвета. Седла и прочий лошадиной Китайской прибор столько же должен уступить Англинскому, сколько самые лошади их, Арабским бегунам.

Англичанам попадались многие Китайцы верхом, которые увидев их из учтивости сходили с лошади; в Китае это почитается знаком уважения от нижшего к вышшему; и обычай сей распространился и в прочих Восточных странах. Губернатор и советники в Батавии всегда требуют исполнения оного от всех жителей колонии в Кошиншине, в Яве, в Суматре. Англичане при многих случаях приметили, что Китаю подражают во всех странах, лежащих в окрестностях Китайских морей. Все Восточные Владетели в Азии носят платье желтого цвета, из подражания Китайскому Императору.

В Китае видно иногда смешение Восточных и Западных обычаев. В окрестностях Тонг-Шоо-Фоо Англичане заметили, что хлеб молотили точно такими же цепами, как в Европе; а иногда мяли его лошадьми, как в Восточных землях. Сверх того Китайцы посредством [242] больших скалок отделяли зерна от колосьев, и все сие делали они на возвышенных токах, состоящих из песку и земли. Хлеб веяли они точно таким же орудием, какое введено в Европу в начале сего века. Вероятно им обязаны мы изобретением оного.

Во всех полях, чрез которые Англичане проезжали, осенняя жатва состоит по большой части в сарачинском пшене и в просе. Они все почти не огорожены потому, что скот содержится в клевах, где его и кормят. Бобы, мелко изрубленная солома, служит главною пищею лошадям. Часто для плодотворности оставляют на земле гнить хлебные корни и толстые ветьви других растений.

Жилища мужиков рассеяны, а не соединены так, как у нас вместе. Нет ни дверей, ни заборов, одним словом нет никаких предосторожностей от диких зверей и воров. Правда что воровство очень редко случается. Однакож оно не наказывается там смертию, разве только тогда, когда бывает сопровождаемо опасным насилием. Жены Китайских мужиков приносят великую пользу в семействах; они не только воспитывают детей, и пекутся о хозяйстве, но и отправляют большую часть прочих работ. Воспитывают шелковых червей, прядут хлопчатую бумагу, которая вообще в употреблении у людей обоего пола, наконец они одни ткут все материи, мущины никогда в это не вступаются. Однакож большая часть из сих женщине весьма вредят своему здоровью, или по крайней мере [243] теряют часть своих сил, жертвуя, по примеру знатных женщин, предрассудку иметь маленькие ноги. Хотя операция касательно сего не начинается так рано и не сопряжена с такими стараниями, как у дам (для которых красота должна быть гораздо драгоценнее); однакож ноги их делаются от того довольно безобразными.

Не смотря на пользу, которую Крестьянки приносят в хозяйстве, мужья берут над ними чрезвычайную власть, и часто даже не позволяют им садиться с собой за стол, но велят служить себе. Однакожь как в высоких, так и в самых низких классах народа, детям стараются внушить кротость ко всем, с кем они имеют отношения. Пожилые люди живут середи молодых, и в случае умеряют их вспыльчивость и горячность. Влияние старости на юношество поддерживается чувствами природы, привычкою повиновения, и правилами морали, согласной с Китайскими законами, и неутолимым попечением родителей, касательно до сего пункта.

Старики, которые не в состоянии уже работать, сообщают возмужалым потомкам своим правила, которые преподавали им самим в их молодости, и мудрость, которая приобретается опытностию. Простые нравственные изречения написаны в той комнате, где собираются мущины, и всегда кто нибудь может прочитывать их для других. Во всяком доме есть таблица, на которой стоят имена предков, и всех живущих в том доме. [244] Часто в разговорах упоминаются их дела, и хороший пример их поощряет и других им следовать. Потомки одного поколения посещают вместе, и в положенное время, могилы отцов своих. Сии общие попечения и другие обстоятельства сближают, соединяют самых отдаленных родственников. Они не могут потерять друг друга из виду, и всегда почти берут взаимное участие во всем до них касающемся. Сын обязан работать для прокормления отца своего и матери, брат должен пещись о своем брате и сестре, когда они нещастны; — забвение сих должностей возбудило бы такой ужас, что совсем не нужно предписывать их положительным законом. Всякой человек, пришедший в бедность от болезни или от другого случая, имеет право прибегать к самым отдаленным своим родственникам. Нравы, которые гораздо сильнее законов, и привязанность производимая и питаемая кротким обхождением, уверяют всякого нуждающегося человека в помощи. Сии нравы и обычаи могут изъяснить то, что мы уже сказали, и что по нещастию Европейцам кажется чрезвычайным; то есть, что в Китае никогда невидно нещастных, старающихся возбудить жалость, требующих подаяния у прохожих. Должно прибавить что сему причиною не публичные заведения в пользу бедных. В Китае не исполняется желание того Персидского Монарха, который хотел, чтобы всякой бедной человек мог найти убежище в богадельнях. Но сии заведения почти бесполезны в такой [245] стране, где цепь соединяющая потомков одной фамилии, делает то, что когда один из них терпит нужду, все прочие помогают ему немедленно, и не причиняя ему никакого оскорбления.

Однакож редко случается, чтобы пожилые люди за болезнию, а дети за слабостию были совершенно неспособны платить какою нибудь работою за пропитание, коим они пользуются. В домашних фабриках можно с небольшими силами исправлять очень важные вещи, а в поле землю обработывать очень легко. В окрестностях Тонг-Шоо-Фоо пашут быками, потому что для буйволов слишком холодно; но сих последних предпочитают всегда, когда только можно их воспитывать. Быков запрягают за шею, а не за рога, так как в Европе.

Несколько человек из Тонг-Шоо-Фоо должны были вести подарки и прочий багаж Посольства в Гонг-Иа-Юен, местечко лежащее од ту сторону Пекина, близь осеннего Императорского дворца. Поелику сии вещи до сих пор везены были по морю, или через реки, то не очень уважали их тяжесть, но теперь надобно было употребить для оных или животных, или людей; а особливо опасно было, везти те подарки, которые могли быть повреждены сильным трясением; их непременно надобно было поручить людям. — Некоторые Англичане отправляясь в путь не столько думали о сухопутном, сколько о морском своем путешествии. Намереваясь ехать в отдаленную страну, где они никогда еще до тех пор не бывали, они запаслись без [246] всякой пользу такими вещами, которые можно было и там найти, и другими, из коих хотя и надеялись сделать какое нибудь употребление, но которые также ни на что употреблены не были.

Исчислив средства, нужные для перевезения подарков и багажа, Мандарины были принуждены приготовить восемьдесят возов, сорок четыре тележки, более двух сот лошадей и около трех тысяч человек. Надобно притом. заметить, что ни один из сих подарков не был назначен для Мандаринов, или для свиты их.

Посланник и еще три Англичанина ехали на носилках, которые в Китае весьма в употреблении у знатных людей, даже и в дальных путешествиях. Другие Англичане ехали верхом, также как и Мандарины, из коих главной не отставал от носилок Посланника. Китайские солдаты шли пешком, и очищали дорогу, слуги и гвардия Посланника ехали на телегах; носилки, воза, верховые, подарки, багаж занимали на дороге очень много места. По ней приезжают в Пекин все люди и товары из восточных и южных провинций. Она везде ровна, в середине шириною на дватцать футов, вымощена гранитными плитами, привозимыми издалека, и имеющими от шести до семи футов длины, и до четырех футов ширины, сверх того с обеих сторон есть дорога не мощеная, по которой можно очень удобно ездить, и обсаженная деревьями, а особливо нарочитой величины ветлами. [247]

Скоро путешественники должны были проехать через мраморной мост, прекрасно выстроенный. Он очень широк, построен твердо, и поелику проходит через небольшую речку, которая никогда не выступает из берегов своих, то он и не многим выше ровной дороги.

Некоторые из составлявших гвардию Посланника, утомившись сидя в закрытых экипажах, решились итти пешком; таким образом народ, которой толпами собрался видеть иностранцев, имел случай рассмотреть их фигуру, вид и одежду. Красные щеки, напудреные волосы, узкие и короткие платья, которые не мешали видеть строение тела, возбудили всеобщее внимание. Погода была знойная. Фаренгейтов термометр в открытых экипажах стоял на 96 градусах. Поелику Англичан, шедших пешком, весьма беспокоила пыль, то многие из зрителей, которые то приметили, отошли дальше от дороги, но другие будучи глупее или легкомысленнее, только что над ними смеялись.

Все остановились завтракать в деревне, находившейся на дороге. Трактире, в которой вошли, совсем не похож был на новые домы сего рода, известные в Англии. Тут не было почти никаких украшений, но покои хотя не очень великие, были однакож чисты, и воздухе в них был свеж; поданы были всякого рода закуски. По выезде оттуда, или еще и прежде, Англичане всякую минуту ожидали, что наконец откроется перед взорами их величайшая столица в мире. Но никакое примечательное [248] строение, никакой увеселительной дом не возвещали им, что они скоро ее увидят. Наконец приближились они к одному из предместий с восточной стороны.

Они приехали в вымощенную улицу, наполненную людьми, особливо работниками и купцами; казалось, что народ собрался не столько для того, чтобы смотреть на иностранцев, сколько за собственными делами. Всякой, посмотрев несколько времяни, возвращался к своим упражнениям. — Чрез сие предместие ехали около пятнадцати минут, и потом приближились к самым стенам города Пекина.

Приезд Посланника был возвещен пушечною пальбою. Внутри города приготовлены были закуски для всех главных особ, принадлежавших к Посольству, Близь городских ворот стены были каменные, а в других местах кирпичные; над воротами возвышается башня в несколько этажей, и на оной ставится карауле. На всяком этаже нарисованы были места для пушек, так как иногда на купеческих кораблях рисуют бойницы. Вне ворот есть полукружная стена с боковою дверью. Она построена по правилам Европейских укреплений, и по всему, думать можно, что она пристроена после. Городские стены вышиною около сорока футов, парапете имеет большие зубцы, но нет правильных амбразур. Также не видно и пушек, только между амбразурами есть отверстия, откуда можно стрелять на неприятеля. Стены в своем основании толщиною в двадцать футов, а на супротив площади, на коей [249] возвышается парапет, в двенадцать. Наружная сторона сих стен не совсем перпендикулярна, но несколько наклонна; а внутренняя составляет нарочитый угол, потому что кирпичи положены подобно лестнице, один позади другого, точно так как изображают фасад Египетских пирамид. Стены защищаемы четвероугольными башнями, которые возвышаются одна от другой почти на шестьдесят шагов. Несколько человек сряду могут ехать верьхом по валам, на которые можно всходить со стороны города по проложенным дорогам.

Когда въедешь в Пекин, представится совсем не такой вид, как в Европейских городах, где улицы иногда так низки, а домы так высоки, что с одного конца улицы до другого кажется будто все домы соединены один с другим. В Пекине большая часть домов обе одном этаже, некоторые бывают и о двух, но не более. Улицы шириною гораздо больше нежели во сто футов, от того то воздух в них всегда чист, и они светлы и веселы. Улица, по которой ехало Посольство, была не мощеная, ее полили водой, чтобы не так было пыльно. Поперег оной было прекрасное строение, называемое Китайцами Паи-Лоо. Оно было деревянное, и состояло из трех ворот, из коих середние выше и шире прочих. Над сими воротами три крышки одна над другой, очень богато украшенные. На косяках и перекладинах золотыми литерами написано, для чего построено Паи-Лоо; причиною сему было намерение почтить отличных людей, или [250] предать потомству память какого нибудь достопамятного происшествия.

Первая улица, по которой ехали Англичане простирается в прямой линии к Западу до того места, где она пресекается стеною принадлежащею к Королевскому дворцу, названною Палтоло, потому что она крыта муравлеными черепицами. Там видны многие публичные строения, которые почитаются как принадлежащими Императору, и которые также имеют желтые крышки, на коих нет никаких труб. На краях и на вершинах оных сделаны зубцы, так что они от того похожи на фестон, который делает для глаз гораздо приятнейшее действие, нежели какое бы произвели длинные прямые линии. Сверх того украшены они великим множеством фигур, из коих некоторые суть подражания существенным предметам, а другие взяты из воображения. Все это сияя подобно золоту от солнечных лучей, поразило взоры Англичан наружностию величия, которого никто не ищет в сей части строения. Близ ворот находились огромные магазины с сарачинским пшеном, а на левой руке вдоль по городской стене видна была обсерватория, построенная Ионг-Лоом, одним из Императоров первой династии. Сему же Государю, как говорят, обязан Пекин главными своими украшениями.

На передней части домов сей большой улицы находятся лавки разрисованные, позолоченные и украшенные так, как в Тонг-Шоо-Фоо, только с большим великолепием. Над [251] некоторыми есть большие террасы, покрытые деревцами и цветами. Перед дверьми много роговых, кисейных, шелковых, бумажных фонарей, и формы их так различны, что кажется будто Китайцы истощили над ними всю силу своего воображения. Снаружи и внутри лавок было выставлено на продажу множество товаров.

Сверх прибытия Посольства, многие обстоятельства споспешествовали к собранию народа в сей обширной улице. К воротам шло довольное число людей, которые по Европейским понятиям, будучи одеты в белое платье долженствовали бы обещать брачную церемонию, но вид молодого человека отягченного скорбию скоро показал, что шли похороны. Тело усопшего было в прекрасном четвероугольном гробе, над коим был балдахин раскрашенный веселыми красками, а напереди несли шелковые разноцветные знамена. Гроб сопровождаем был многими носилками, покрытыми белым сукном, в которых сидели женщины, принадлежавшие к фамилии умершего.

В Китае белой цвет означает печаль тех, кто его носит. Его старательно избегают все, которые хотят казать противные чувствования, и в брачных торжествах никогда его не видно. Англичане скоро увидели церемонию сего рода. Молодую невесту, которую не видал еще будущий ее жених, несли в великолепно выволоченных носилках, украшенных гирляндами из искуственных цветов. Позади шли родственники, слуги и другие особы с приданым. [252]

Сверх того собрание сие было умножено главными Мандаринами, которые не выезжают никогда без великой свиты. Также много народу собралось около шарлатанов, ворожей, певцов, фигляров, и других такого рода людей.

Прибытие Посольства подало повод к многим басням, которые занимали в сию минуту воображение народа; рассказывали, что подарки, которые везли Императору, состояли во всем, что только есть редкого в других землях, и неизвестного в Китае. Уверяли с великою важностию, что из животных был между прочим слон, величиною не более обезьяны, но зверством подобный льву, и еще петух, которого кормили угольем. Думали что все, что везли из Англии, было совсем различно от того, что доселе видели в Китае, и имело совсем противные свойства; вид иностранцев, у которых были такие чрезвычайные редкости, пресек на несколько времени разные упражнения народа. Он теснился, чтобы их видеть; Китайские солдаты, которые прочищали для Англичан дорогу, были вооружены длинными бичами, коими они казалось хотели бить стоявших напереди, но вместо того только грозили им с кротостию сообразною их характеру, и с некоторым родом равнодушия; и в самом деле они бичами своими всегда почти хлопали только по земле.

Англичане приближившись к восточному фасаду желтой стены, поворотили направо вдоль по сей стене, и в Севере с противной стороны нашли гораздо меньше движения, нежели в [253] первой улице; вместо лавок были одни только дома, коих и самых фасадов было не видно, потому что дворы спереди огорожены стеною, и потому не льзя видеть оных. Посольство остановилось против тройных ворот, которые находятся почти в средине с северной стороны стены, принадлежащей к Императорскому Дворцу.

Сия стена заключает повидимому великое пространство земли весьма неровное, подобно тому, которое было вне оной. Часть оного составляли также небольшие горы и ямы, происшедшие от рытья для оных земли, и они были наполнены водою. В недре сих искуственных озер, коих берега неправильны и разнообразны, возвышаются небольшие острова с многими увеселительными строеньями, окруженными деревьями.. Главные жилища Императорские построены на горах разной величины; все вместе имеет очаровательной вид. На вершине высочайших гор большие деревья окружают Павильоны, беседки, сделанные для удовольствия и отдохновения. В одном из сих кабинетов произошла ужасная сцена, которая окончила существование рода Императоров, построивших сей великолепной дворец.

Около половины последнего столетия, человек, которому щастие казалось благоприятствовало, и которой думал о себе, что он назначен быть праотцом новой династии, воспользовался роскошию двора и нерадением, которое более нежели роскошь причинило погибель первой породы Императоров. Сей бунтовщик имея под [254] предводительством армию, состоявшую из Китайцев, (которых сперва обольстил он надеждою сделать свое отечество щастливее, а потом позволением грабежа) приближался к Пекинским стенам. Нещастный Монарх будучи слабо защищаем, хотя и не смел противиться, однакож не захотел покориться такому неприятелю, которой прежде был его подданный. Решившись спасти единственную дочь свою от бесчестия, которое угрожало ей, он заколол ее собственными руками, потом веревкою прекратил и свои дни. Сие происшествие, как мы уже сказали, случилось в одном из помянутых зданий, которое конечно было построено не для такого ужасного действия.

Из того места, где Англичане имели случай сквозь вороты дворца рассмотреть часть садов и строений, увидели они также улицу, которая простиралась прямо к Северу до городской стены. Потом приметили они обширное здание, заключающее в себе большой цилиндрической колокол, чрезмерной величины. Естьли ударить деревянным молотком по наружной части оного, то отдастся такой звук, что можно будет слышать во всем городе. За городской стеной более к Западу, находятся одни из северных ворот, которых высокая башня видима из за многих строений.

Между желтою стеною и домами находящимися в северной части города, находится довольно пространное озеро. Англичане увидели его в осень; оно почти совершенно было покрыто мохнатыми листьями растения, называемого [255] nymphoea nelumbo, а по Китайски Лиен-Гуа. Сверх других свойств данных ему природою, листы сего растения по их фигуре, и потому, что они непосредственно выходят из стебля, защищают от воды плод и цвет, находящиеся в самом центре. Хотя оно и противится жестокому зимнему холоду в Пекине, однакож весьма трудно сохранять его в Европейских теплицах. Листья оного столь же красивы и благовонны, сколько зерны приятны для вкуса.

Англичане продолжали итти к Западу: им показали дом, в котором жили несколько Руских, и, что всего страннее, они видели библиотеку состоящую из иностранных манускриптов, между коими была, как им сказали, копия с Алкорана на Арабском языке. Между зрителями было несколько Магометан, отличавшихся красными шапками; также видели они и женщин, которые по большей части родились в Тартарии, или были Татарской породы. Ноги их не были исковерканы, так как у Китайских женщин, и башмаки их тупые и без подошв, толщиною в дюйм, казались весьма грубы в сравнении с Китайскими. Некоторые из сих Татарок были очень хорошо наряжены, имели приятные черты лица и румянец, которой старались они возвысить помощию искуства. Следуя моде, румянили более всего середину нижней губы. Были женщины в закрытых экипажах, и надобно заметить, что в Китае во многих улицах стоят наемные экипажи. [256] Некоторые Китайские дамы ехали верхом, как мущины.

Со всех сторон видны были работники с своими инструментами, искавшие работы, и разнощики с разными товарами. На конце многих узких улиц были вороты, у коих стояли солдаты для восстановления порядка, в случае какого нибудь смятения; ночью сии вороты затворяются, и отворяют их только в чрезвычайных случаях.

Посольство Прошло по одной улице, простирающейся с Севера на Юг; она длиною почти в четыре мили, и пресекается только многими Паи-Лоо или Триумфальными воротами.

Прошедши мимо многих храмов, магазинов, и других больших зданий, часа Через два приблизились Англичане к одним из Западных ворот. Близь оных, и вне городской стены течет небольшой ручеек, который. тут становится гораздо шире, потом обтекает почти весь Пекин, и далеко от Тонг Шоо-Фоо впадает в Пеи-го. — Предместие, которым Англичане вышли с Западной стороны, было гораздо больше того, которым они вошли в Пекин; ибо они проходили через него более дватцати минут.

Англичане остановились на конце предместия, чтобы сообщить друг другу впечатления, произведенные над ними Пекином. Хотя они и знали, что по одному скорому обозрению они не могли судить о сем городе; но исключая Императорской дворец, ничего из всего, что они видели, не отвечало той идеи, которую они сперва [257] имели о столице Китая. Они думали, что беспристрастный Китаец с большим бы удовольствием смотрел на корабли, мосты, площади, публичные здания и прочие богатства Лондона, нежели с каким они смотрели на Пекин. Выехав из Пекина прямо на Северо-Запад, встретится гранитная дорога, похожая на ту, которая ведет в Пекин из Тонг-Шоо-Фоо.

Дорога с Северо-Западной стороны ведет к городу Ган-Тьен, который не обведен стенами, и содержит не больше домов, как сколько нужно для продажи товаров и для помещения работников, близ осеннего дворца Кен-мин-кен. Дворец построен несколько вне города. В сем последнем есть Италианские Миссионеры, которых двор употребляет как Артистов, и вероятно для того они и живут при нем. В Ган-Тинских лавках не только в изобилии можно найти все нужное, но даже всякого рода безделицы, которые могут забавлять праздных и богатых людей обоего пола. Есть также клетки, в коих содержатся насекомые, как-то стрекозы и род больших сверчков.

Между городом Ган-Тьен и дворцом Кен-мин-кен, стоял увеселительной дом, в котором жил Посланник с своею свитою. При оном был сад со многими искривленными дорожками, также небольшой ручеек, обтекавший остров, роща с дерновыми настилками, стоявшая на искуственно не равно сделанной земле, и наконец неправильные утесы. [258]

Строение состояло из разных Павильионов, отделенных один от другого. Покои были прекрасные и покойные. Многие были украшены миниатурными ланшафтами; сии картины казалось были нарисованы весьма правильно, дальновидность была в них соблюдена; но совсем не были означены действия света и тени, из чего видно, что это была Китайская работа. Середи дерев и домов было представлено озеро; но Китаец подумал бы, что он ошибается, естьли изобразить тень их в воде.

Прежде, когда Император занимал осенний дворец, жили в сем доме Посланники иностранных дворов, или главные Мандарины отдаленных провинций; но с некоторого времени он опустел и требовал починки.

Правитель дворца и Посланник оказывали друг другу взаимные учтивости. Первой желал знать мнение Лорда Макартнея относительно до расположения подарков, Решено было, что главные из оных будут расположены по обеим сторонам престола, в одном из Аудиенц-залов. Наружность оного великолепна. В него проходят через три четвероугольные двора, окруженные зданием отделенным одно от другого. Зал поставлен на гранитной площадке, возвышенной двором четырьмя футами; выдавшаяся крышка поддерживается со всех сторон деревянными колоннами в два ряда. Между капителями и базом раскрашено и наведено лаком, а капители украшены картушами, блистательными девизами и драконами, коих лапы вооружены пятью когтями. [259] Драконы могут быть изображены на домах, и на экипажах Князей Императорского двора, но только с четырьмя когтями у каждой ноги, а с пятью предоставлено иметь одному Императору.

Вызолоченная проволочная сеть, которую едва можно разглядеть, обведена около стропил зала, чтобы птицы не могли садиться на выдавшиеся довольно многочисленные и правильно расположенные углы. Внутри зал имеет более ста футов, в длину более 40, в ширину, а по крайней 20 в вышину; между залом и внутренним рядом колонн с южной стороны есть оконницы, которые все, или почти все, можно отворять и затворять по произволению.

Сей зал обширный и хорошо освещенный был весьма способен для расположения подарков. В нем не было ничего, кроме нескольких больших фарфоровых вазов со стенными часами, которые играли 12 старых Англинских песен, (и как видно из надписи) были сделаны в начале сего столетия Георгом Кларком в Лондоне.

Трон, поставленной в некотором роде святилища, ни богат, ни пышен. Над ним видна Китайская надпись, возвещающая славу и совершенство. С обеих сторон есть треножники и кадильницы, а перед троном небольшой стол, или лучше сказать жертвенник, на коем кладутся чай и плоды; потому что и в отсудствии Императора предлагают, что дух его всегда тут присудствует. [260]

Между разными названиями принадлежащими Императору, так как владетельному Государю, есть одно, которое выговаривается точно так, как то, коим означается и пишется в Китае Божество. Причиною сего сходства, есть без сомнения пристрастное уважение к власти, которую во всем, что касается до нравственного и гражданского состояния, имеет Император. В глазах бесчисленного множества его подданных, остальная часть мира никакой не имеет цены, и они думают, что сей Государь, естьли захочет, может распространить владычество свое по всей земле. По сим понятиям они очень редко различают то, чем обязаны ему другие нации, или частные иностранцы, с тем беспредельным уважением, которое они ему оказывают. Когда в его отсудствие приносят они ему жертвы, то удивительно ли, что в его присудствии они его обожают. Ко-теу, или обожание, состоит в девяти торжественных поклонениях, при чем всегда должно лбом касаться земли. Невозможно выдумать наружного знака, которой бы показывал такую глубокую покорность и смирение, такое уверение во всемогуществе того существа, коему мы покланяемся.

Китайской двор требует сих поклонений от иностранцев, также как от подданных и, вазаллов Империи. Легат, уведомивший о том Посланника, старался убедить его, чтоб и он исполнил то, приближаясь к Императорскому престолу; Лорд Макартней приготовился отвечать на такой вопрос. Англинской Король, [261] дал ему в общих терминах инструкции относительные до предложений такого рода. Он знал с каким, упорством Китайской двор требовал исполнения сих обрядов, которые может быть потому только и делают для него посольства приятными, что они сопровождаемы бывают знаками унижения от тех держав, которыми отправляются посольства. В сем-то духе большими Китайскими литерами написали на флагах яхт и возов, принадлежавших Посольству следующее: — «Посланник везущий дань из Англинской страны».

Поелику возможно было, что Лорду Макартнею не истолковали значения сих слов, то он и не почел за нужное жаловаться на то формально, потому что впрочем, естьли бы отказались сделать ему удовлетворение (что бы и в самом деле непременно случилось); то он был бы принужден остановиться на дороге, и кончить Посольство свое неприятным и внезапным образом. Однакож сии литеры были замечены, и повторены в придворных ведомостях. Хотели поместить их и в летописях Китайской Империи. Они даже могли дойти и в Европу посредством Россиян, живущих в Пекине, и Миссионеров приезжающих туда из разных Католических стран. И так нужно было Посланнику обратить еще строжайшее внимание на все свои поступки, иначе могли бы их представить неприличными для Государя, коего он имел честь заступать место.

В царствование предшественника теперешнего Императора, таковые недоумения [262] воспрепятствовали Российскому Посланнику подвергнуться употребительным обрядам, приближаясь к Императорскому престолу, покуда наконец формально установлено было, чтобы в подобных случаях Китайцы оказывали равные почести Российским Государям.

Голландцы, которые в последнем столетии без затруднения согласились исполнить все, чего от них требовали, имея в виду свою прибыль, после жаловались, что с ними обошлись с нерадением, и что они были отправлены не получив никакой выгоды.

Говорят, что некоторые Миссионеры жившие при Пекинском дворе, показали оному, что Голландия занимала весьма небольшое пространство на Ландкарте, и что политическое ее влияние соответствовало тому ее положению на карте. Может быть также хотели поступить и о Англиею. Китайские Министры получали доселе такие неисправные пристрастные известия о подлинном состоянии разных Европейских держав, что по степени сопротивления оказываемого Посланниками оных держав в исполнении требований Китайского двора, может быть стали бы относительно судить о их силе.

С другой стороны торговля в Европе распространились до такой степени, и сия часть земного шара имеет столь частые сношения с прочими, что Посланник какой нибудь державы, как бы она ни удалена была от той страны, куда он отправлен, не может там сделать ничего, чтобы для других показалось не заслуживающим внимания. Безрассудно бы было [263] думать, что благоденствие нации не зависит отчасти от того мнения, которое она умеет внушить извне о своей силе. Естьли бы забыто было сие правило, то можно было ожидать от расположения, в котором были тогда Китайские Министры, что Англичане пожертвовали бы своим достоинством без всякой пользы. Лондонской Кабинет желал иметь дипломатические сношения с Пекином, дабы мало помалу истребить невыгодные предубеждения (полученные против Англичан, когда они в первой раз явились на Китайских берегах) и подкрепленные несправедливыми об них известиями. К сему присоединилось еще вредное впечатление, о котором мы говорили по случаю Тибетской войны.

Не смотря на гостеприимство, соединенное даже с великою пышностию, которое оказывали Посольству, приметно было, что многие чиновники, а особливо Татарские, не доверяли намерениям оного. Они казалось страшились, что бы Англичане не захотели наконец разделить с самыми Татарами владычества Китая. Нет правления, которое бы столько, как Китайское, ненавидело правила французской революции; и как сии правила, равно как и Англинское Посольство были с Запада, то Китайское Правление тем менее хотело распространить свои отношения с сею частию земного шара; и соседство французов вредило Англии даже в великом отдалении от Европы.

Хотя бы и не случилось сих непредвидимых и неблагоприятных обстоятельств, [264] которых невозможно было отвратить; однакож все бы не льзя было ожидать внезапных выгод от сношения между Лондонским и Пекинским дворами. Англичане могли только наделяться некоторой благоприятной для себя перемены в мыслях правительства, и той части публики, коей мнения нечувствительное имеют влияние на оное. Следовательно таковая перемена не могла произойти вдруг, но постепенно; и однакож выгоды Британских владений в Индостане и выгоды торговли, естьли не всей Европы, то по крайней мере Англии, требовали оной. Нельзя было приметить, чтобы Посланник потерял бодрость, или заботился касательно решения своих переговоров, хотя в самом деле это его беспокоило.

Для восстановления дружеских и полезных сношений с подозревающим и неприязненным двором, нужно было сначала уничтожить главные трудности. Стараясь приобрести благоволение сего двора посредством искусных посредственников, и благоразумным учтивым, но неподлым поведением, можно было снискать его доверенность и уважение. Наконец весьма нужно было, что бы в сем первом посольстве, заступающий особу Англинского Короля не соглашался для доставления лично себе приятного приема, на такие условия или поступки, которые могли оскорбить в глазах других наций достоинство его Государя, и честь его отечества. Естьли же бы напротив сие достоинство, сия честь были сохранены при первом случае; то преемники Посланника могли бы подле, не [265] подвергая себя неприятным следствиям, соображаться Китайским обычаям.

Хотя Легату и известно было все происходившее с Российским Посольством, однакож он ожидал от Англинского Посланника, что сей Министр исполнит его требование без всякого условия. Такой успех сделал бы ему много чести в глазах Министров, которые более, нежели самый Император, были уверены в преимуществе Китайцев над другими нациями. Что бы придать еще более силы своим прозьбам, Легат употребил на то и тех Мандаринов, которые более прочих были в связи с Лордом Макартнеем. Они исполнили свое поручение с великим искусством и хитростию; начали сперва замечанием о обрядах разных народов, и о выгодах, которые иностранцы находили в том, чтобы подвергаться сим обрядам, в какой бы то стране ни было. Потом говоря о представлении себя Китайскому Императору, упомянули о повержении себя к его стопам, как о весьма обыкновенной церемонии, которую бы неприятно было сделать неискусно, прибавив, что для этова нужно было за несколько времени в том поупражняться.

Тут они с немалым удивлением услышали о происшествиях, случившихся, как видно из Истории, с одним Европейцем (Тимогор.), который приехав в виде Посланника ко двору сильного Европейского Монарха (Царь Персидский.), и повергшись [266] перед ним, был по возвращении своем во отечество (Афины.) осужден к лишению жизни за то, что обесчестил нацию, от лица которой он поступал. Сверх того напомнили Мандаринам, что в новейшие времена и меньшие снисхождения строго были наказываемы, что на поступки публичных людей смотрели не так, как на их собственные, но так как на поступки тех Государей, которых они представляли. — Что по сим причинам никакой Монарх не может ожидать, чтобы Посланники иностранных держав подверглись таким обрядам, которые исполняют его собственные Подданные, и что есть справедливое и нужное различие между действиями посольства и покорности, и добровольными знаками почтения и дружбы.

В сем затруднительном случае Посланник решился употребить всевозможные средства, чтобы удовлетворить требованиям Императора, не нарушая обязанности своей к собственному своему Государю. И так он согласился исполнить требуемый обряд на таких условиях, которые не делая его менее почтительным для Императора, уничтожали однакож главное неудобство, то есть нельзя было принять его в знак подданства и зависимости Посланника, заступившего особу иностранного Государя.

Условие, которое он предложил, состояло в том, чтобы Китаец, равный ему [267] достоинством, сделал перед картиною, на которой изображен был Англинской Король в церемониальной, одежде, те же поклонения, которые требовали от Лорда Макартнея.

Нужно было, что бы сие предложение дано было письменно, и исправно переведено на Китайской; иначе оно могло бы по какой нибудь ошибке или хитрости не иметь своего действия. Переводчик Посольства хотя был и Китайской уроженец, но совсем не знал придворного слога, и занимаясь несколько лет Латинским и Италианским языком, отвык писать Китайские литеры, весьма трудные и простирающиеся числом до 80 тысяч. Европейские Миссионеры хотя и разумеют язык, но пишут очень редко, а особливо, официальные бумаги: на сие употребляют они Китайского ученого, которому толкуют на словах то, что нужно им сообщить.

Легату, коего цель была та, чтобы получить чистое и простое согласие на свои предложения, совсем не хотелось трактовать письменно, и он бы верно не подал для сего добровольно никаких пособий. Однакож сии трудности можно было преодолеть посредством Европейских Миссионеров. Лорд Макартней знал, что они весьма охотно желали посетить его и так он просил, чтобы им то было позволено. Несомнительно было, что некоторые из них были весьма нужны в замену переводчика, которого здоровье было не в весьма хорошем состоянии, и для истолкования тех вещей, в которых принадлежавшие к Посольству имели [268] нужду в самых обыкновенных случаях. Сверх того можно было надеяться, что с помощию рекомендательных писем, которые имели они к сим Миссионерам от их начальников и приятелей в Италии, найдется кто нибудь из них, которой отважится доставить верной перевод самых нужных для Посланника бумаг и может быть сообщить многие полезные известия.

После многих прозьб, Посланник увиделся с многими Миссионерами; но все были представлены ему церемониально в присудствии Легата и Португальского Езуита, о коем говорено в письмах другого Миссионера, приведенных нами выше. Сей Езуит казался иметь всю гордость, которую внушает духовное состояние, и сия гордость еще увеличилась тем, что его платье недавно было украшено голубою пуговицею, которая давала ему преимущество над прочими его сотоварищами, кои все имели пуговицу белую. Однакож он не мог быть переводчиком при Англинском Посланнике, потому что не разумел на Англинского языка, ни того, которым вообще говорят в Европе (Без сомнения Французского.). Сверх того из разговоров его с своими сотоварищами видно было, что он не благоприятствовал Англичанам; между тем как Миссионеры других земель весьма усердно желали Посольству всякого успеха.

Поелику посещение Миссионеров подало Посольству случай требовать, чтобы ему позволено [269] было оставить Гоон-я-Иен, и отправиться в Пекин; потому что там удобнее можно было приготовиться к отъезду в Зеголь; то Езуит старался убедить Легата, чтобы он противился сему требованию, на которое все прочие Европейцы были согласны. В другом свидании Министр старался всеми силами склонить его в пользу Англинской нации. Езуит в самом деле переменил тон и уверил, что он будет оказывать услуги свои Посольству, что обещали также за него и некоторые из его соотечественников весьма почтенные люди. Но Китайцы предпочли переводчика Лорда Макартнея потому, что как он был Китайской уроженец, то произношение его было для них гораздо приятнее, нежели иностранного Миссионера.

Сей последний желая оказать услугу Посланнику, старался уговорить Легата, чтобы он отписал к Императору для узнания его воли, касательно желания Лорда ехать в Пекин, что по его словам, было необходимо нужно. Но Губернатор Юен-мин-Юенского дворца, которой чином своим превышал Легата, и имел более его власти, вмешался в сие дело, и Посольство тотчас отведено было в Китай. Там все Англичане помещены были в пространных палатам, состоявших из нескольких корпусов, которые построены, как сказывают, одним сбирателем пошлин, в Кантоне разбогатевшим от взяток с Англинских купцов. Но сии палаты были конфискованы правительством за то, что тот же самой человек брал [270] после взятки с Китайцев, будучи при одной должности ближе к столице.

Сии палаты были построены по такой же моделе, по какой и все палаты знатных Мандаринов. Высокая кирпичная стена, составляющая Паралелограм, обведена около всего, места. Наружность сей стены была проста, беловата, и имела одни только вороты в одном из углов, которые отворялись на весьма узкую улицу и совсем не обещевали тех великолепных зданий, к коим они вели. Во всю длину сей стены была крышка, которой сторона утверждалась на другой параллельной стене; под сей крышкой находились разные покои для слуг и для прочих домашних потребностей. Прочее место было разделено на многие четвероугольные дворы разной величины. В каждом из оных было здание на гранитном основании окруженное колонадою. Столбы были деревянные близ 16-ти футов в вышину, 16-ти дюймов в толщину при подошве внизу, а оттуда они начинали уменьшаться до шестой доли. Они не имели, ни капителей ни оснований по точному значению сих терминов в Орденах Греческой Архитектуры; даже не имели никакого разделения у стропил, но были ровны в той части, где бы должно быть карнизу также как и внизу, где они утверждались в пустом круглом камне, которой образовал около их круг почти так, как в Тосканском Ордене.

Между столбами от карнизу до конца были вырезаны деревянные украшения, кои можно было назвать стропилами. Колонада поддерживала [271] ту часть крышки, которая выдалась на ружу. И таким образом в каждой части сих пространных зданий можно было укрыться от непогоды; — всего было по крайней мере 600 столбов. Главные покои были заняты Посланником. Близ оных был построен зал для партикулярного театра и для концертов. Назади были особые покои, а кругом галлерея для зрителей.

Одно только из сих зданий было в два этажа. В нем жили прежде женщины, и оно стояло в отдаленнейшем дворе. Передняя часть состояла в длинном и возвышенном зале с окошками завешенными Корейской бумагою, сквозь которой не возможно различить, никакого предмета. Внутри была галлерея вышиною около десяти футов, которая вела в разные небольшие комнаты, в кои сеет проходил только из зала. Окны сего зала были украшены газом, вздетом на деревянных рамах и украшенном вышитыми или нарисованными цветами, плодами, птицами и насекомыми. Сей покой хотя был и невелик, но убран лучше многих других. Сверх того назади был небольшой двор с службами.

В одном из первых дворов был большей пруд, по среди коего возвышался каменной Павильон, имевший вид Китайского крытого бота. В других дворах насажены были деревья, а в самом большом была куча утесов, накладенных как будто бы по нечаянности; но в самом деле они были крепко утверждены один на другом. В одном углу было место, [272] приготовленное для небольшого саду, коего верно не успели кончить. Господин сих палат не долго пользовался плодом грабежей своих, и тогда он за все свои плутни был уже приговорен к смерти. В сих палатах скоро Встретился случай увидеться с одним из Пекинских Миссионеров. Расположен будучи в пользу Посольства, он охотно согласился найти нужного переводчика, и в следствие чего предложил молодого Китайского Христианина, которого он сам употреблял для своих дел, и которой был к тому очень способен. Но Китайцы обыкновенно так боятся чем либо оскорбить особ, имеющих в руках своих власть, или вмешиваться каким бы то ни было образом в Государственные дела, и сей Китаец столько страшился гнева Легата, в случае естьли бы узнали его руку, что он никак не хотел показать письма своего.

Впрочем известно было, что один Кантонской уроженец был казнен за то, что написал для Англичан прозьбу на Китайском языке. Однакож сие затруднение было преодолено посредством молодого человека, о котором мы упомянули уже, что он был при Посольстве пажом, и которой не только сделал довольно успехов в Китайском языке, чтобы служить иногда вместо переводчика, но сверх того умел чрезвычайно скоро писать Китайские литеры. После прибегали к нему во всех случаях, когда надобно было предложить на Китайском языке какие нибудь бумаги. [273]

С Китайским Христианином много было околичностей. Г. Гютнер перевел сперва Англинскую записку на Латинской для переводчика Посольства, которой не разумел подлинника. Сей последний словесно перевел потом смысле Латинского на обыкновенной Китайской язык, а новой переводчик выразил то в стиле официальных бумаг. Паже тотчас переписал сей перевод, а для успокоения переводчика на бело, а подлинник в его же присудствии был изорван.

В сей записке Посланнике обращался к Го-Хоонг-Таунг-Колао, первому Императорскому Министру. Вот содержание оной: «Его Величество Великобританской Король, отправляя Посольство к Его Величеству Императору Китайскому, хотел подать ему величайшие доказательства своего особенного высокопочитания к Его Императорскому Величеству. Посланник, коему то поручено, пламенно желает исполнить предмет своего посольства с усердием и успехом. Он готов соображаться со всеми наружными обрядами, кои в обыкновении у подданных Его Императорского Величества, и у Владетелей платящих ему дань, не только для избежания всяких новостей, но и для показания примером своим высокого и справедливого мнения, какое вообще внушают о себе достоинство и добродетели Его Императорского Величества.

«Посланник немедленно решился поступать таким образом, только с некоторым условием, которое и Его Императорское [274] Величество без сомнения признает за необходимое, и на которое он милостиво согласится, отдав нужные повеления, кои бы предупредили опасность, которой подвергается Посланник из усердия к Его Императорскому Величеству; ибо Посланник верно много бы потерпел, естьли бы поведение его при сем случае в чем либо могло почесться недостойным высокой степени, на которой стоит между независимыми Владетелями Государь, коего лице он заступает. Сей опасности легко избежать можно, и удовольствие с обеих сторон будет совершенно, естьли Его Императорское Величество повелит, чтобы один из чиновников двора его, равный Посланнику достоинством, исполнил пред портретом Англинского Короля, написанным в рост и со всеми Царскими украшениями (такой портрет Посольство имело тогда при себе в Пекине) все те обряды, кои Посланник наблюдет перед престолом Его Императорского Величества».

На сей записке был в обыкновенной форме поставлен адрес, и она вручена была Легату, которой обещал непосредственно доставить ее ко двору. Казалось, что он одобрял и содержание оной. Ни Миссионеры, ни главные Китайцы, коим она сообщена была, отнюдь не сомневались, чтобы Император не согласился на требование Посланника. Хотя в самом деле взаимные обряды, которых требовали от одного из подданных Его Императорского Величества, могли совершиться без всякой пышности в особливой комнате, и едва быть известными в Империи; [275] а поклонения Посланника долженствовали происходить в торжественном празднике, в присудствии всех Владетелей, платящих ему дань, и знатнейших подданных, и сие непременно сделалось бы известным через ведомости.

Посольство немедленно приготовилось предстать пред Императора. Те из подарков, кои должно было везти в Татарию, равно как и багаж Посольства, были перевезены из Гоонг-я-иен в Пекин. Между первыми были четыре небольшие медные пушки, весьма искусно вылитые и поставленные на длинных лафетах. Их за несколько времени до того пробовали для учения гвардейских артиллеристов, коих хотели заставить делать экзерциций в присудствии Его Императорского Величества. Из всякой пушки можно было выстрелить несколько раз в одну минуту. Столько проворства с военными орудиями не весьма нравилось Легату в иностранцах. Он говорил, что сие в состоянии сделать и Императорская армия, и хотя он же за несколько времени так усердно желал, чтобы все подарки были отвезены в Зе-голь, однакож теперь вдруг начал советовать, что бы не перевозили туда пушек, потому что Император скоро долженствовал возвратиться в Пекин. В багаже Посланника было столько бочонков пороху, сколько надобно было для салютаций и для прочих экзерциций артиллеристов и фузелеров. И о сем порох Легат начал заботиться, и требовал, чтоб он отдан был ему, что тотчас и было сделано; [276] из всех поступков сего Татарина видно было, что он боялся, чтобы Китайцы о храбрости Англичан не получили большого понятия, нежели о храбрости его нации.

Что касается до Китайцев, то они чистосердечно удивлялись многим вещам, привезенным Англичанами, назначенным или в подарки, или служившим для собственного их употребления, которые были разложены ими сколько для удовлетворения любопытства Китайцев, столько и для того, чтобы распространился между ними вкус к Англинским товарам. В Китае употребляется по большой части такая же посуда как и в Англии, но Китайская работа вообще должна уступить Англинской. Мелочные железные товары Англинской работы весьма уважаются в Китае, и естьли в последствии времени корабли Остиндской Компании будут иметь свободной вход в Тиен-Сингскую пристань, то в Пекине еще более будет росходиться товаров с Бирмингамских и Шефилдских мануфактур.

Пекин относительно к Китаю не столь велик, как Лондон относительно к Англии. Главная часть Пекина называется Татарским городом, потому, что она была снова построена в 13 веке при первой Татарской Династии. Она составляет Параллелограм, коего четыре стены отвечают четырем главным сторонам света.

Сии стены заключают в себе поверхность около четырнатцати квадратных миль, в средине которой находится Императорской дворец, [277] занимающий в окружности желтой стены, по крайней мере квадратную милю. Все вместе третьею долею больше Лондона. Но сверх великого пространства, принадлежащего Китаю и простирающегося от большой стены почти до Каспийского моря, в древние пятнадцать его провинций содержатся к Великобритании как пятнатцать к одному.

Другая часть Пекина, которая граничит с стеною Татарского города, называется Китайским городом. — Там по большой части живут жители провинций, которые по делам своим приезжают в столицу. Стены ее, кои почти совсем разрушены, замыкают в себе пространство около девяти квадратных миль. Домов однакож не много, и все они построены вообще нехорошо и неправильно, и набиты людьми. Остальная часть земли не застроена, а в иных землях обработана. Там воздвигли Сиен-кон-танг: то есть возвышение достопочтенных земледельцев. Император приезжает туда всякую весну, и сообразно с древним обыкновением берет в руки соху и направляет ее чрез небольшое поле, чтобы почтить чрез то звание земледельца. Между тем как Монарх занимается сею работою, которая продолжается около часу, следует за ним толпа крестьян, поющих гимны в честь землепашества. Потом Принцы и знатные чиновники берут по примеру его соху, и проводят в его присудствии некоторые бразды также как и Император, соответственно сим полевым трудам. Жатва с поля, ими вспаханного, [278] тщательно собирается, и сему ежегодному торжественному объявлению превосходит она качеством и количеством все, что в тот же год собрано с всякого другого поля равного пространства. Торжествование сего праздника, которой по справедливости можно назвать примерным, обнародывается в самых отдаленных деревнях. Оно приносит удовольствие последнему крестьянину и утешает его несколько в неудачах ему встречающихся, когда он вспомнит, что звание его принято и возвеличено его Государем; которой чрез то в самом деле становится членом полезнейшего и многочисленнейшего класса своих подданных, и так сказать имеет общие с ними выгоды.

В Китайском же городе возвышен Тиен-Тан, то есть возвышение неба. Слово Тиен или небо начертано на главном строении сего возвышения. Строение имеет круглую форму, по сходству с сводом небесным. Таким образом Тиен-Тан или храм земли четвероугольной потому, что древние Китайцы представляли себе землю совершенным четвероугольником.

Летом когда солнечный жар дойдет до высочайшего степени, Император с пышною свитою приходит в Тиен-Тан, чтобы признать могущество светила, озаряющего мир, и возблагодарить оное за его благотворное влияние. Во время зимнего поворота подобные сему обряды исполняются в храме земли. Но ничто, ни в том ни другом храме не имеет лица. Некоторые из законодателей Китая от созерцания вещественного творения до первобытной [279] причины, которой они дали имя, а другие приносили ей в жертву животных, как будто бы для существа, давшего жизнь всему, могло быть лестно отнятие оное.

Торжественно покланяться солнцу и земле имеет право один только Император, и для наблюдения его спокойствия сие поклонение делается в Пекине, где сей Государь является во многих других больших церемониях, изобретенных политикою и религиею. Вот почти единственные публичные зрелища; их можно несколько сравнить с процессиями Римского Понтифа. Впрочем в Китае мало причин, споспешествующих к приращению других столиц.

Пекин не имеет ни пристани, ни Мануфактур. В нем не сбираются Сеймы со множеством депутатов для рассматривания, вспомоществования или обуздания мер правительства. Также не льзя назвать его и местом удовольствия или рассеяния.

Главные Европейские города обязаны по большой части своим великолепием и величием стечению тех людей, которые от предков своих или по милости Государей получили богатства, не имев нужды трудиться для собрания оных, и ищут случая в большом свете пользоваться имением своим самым приятным образом. Будучи избавлены всех попечений, о своем пропитании, не зная скупости и честолюбия, не мучась никогда неизвестностию сопровождавшею все предприятия, составляют они приятнейшую и самую сведующую часть [280] общества. Приведение в совершенство многих предметов, разные открытия в науках, были плодом их досуга. Между ними находятся наиболее те чистые и возвышенные чувствования, те кроткие нравы, кои отличают характер честных людей. Но исключая искуства и науки, они почти бесполезны в других частях общества. Такие богатые и праздные люди весьма многочисленны во всех Европейских землях. Их семейства, слуги, ремесленники трудящиеся для их многоразличных нужд, много споспешествуют к увеличению всякой столицы. Но Пекин не таким причинам обязан своим пространством и многолюдством. Большая часть людей находятся при должностях, или при должностных особах, Исключая может быть некоторых сродников Императора, там совсем нет таких людей, которых главное дело то, чтобы искать увеселения, и терять время, которое другие должны употреблять на публичные должности, или на свое пропитание.

В Китае не столько неравенства в имениях, сколько в состояниях человеческих, Из древних летописей сей Империи видно, что чрез долгое время жители пользовались землей и другими стихиями нераздельно. Вся страна была разделена на небольшие равные округи, и каждой округ сообща обработывали 8 семейств, составлявшие всякую деревню, и пользовавшийся плодом трудов своих, исключая некоторую часть, которую сохраняли для публичных издержек. Наконец после происшедшей революции, о коей все Китайские Историки, жившие до Р. Х. [281] упоминают с горестию, хищник престола разделил все земли сотоварищам побед своих, а земледельцам осталось весьма мало.

Владение землями в то же время сделалось наследственным, но после части земли были разделяемы еще на небольшие доли отцами, отдающими их в наследство своим детям. Дочери никогда не получают приданого. Очень редко случается, что бы в семействе был один сын, которому бы досталось все наследство, и еще реже, что бы кто нибудь получил наследство от дальней родни. Обычай, равно как и потребности природы заставляют мущин жениться весьма рано. Некоторым образом почитается за бесчестие не иметь детей. В таком случае усыновляют чужих детей, и таковые исключительно принадлежат новым своим отцам. — Кто женится на бесплодной женщине, тот имеет право еще при жизни ее жениться на другой. Богатые люди могут, подобно как в других восточных странах, иметь наложниц, и никто не причитает им того в преступление.

Дети от сих наложнице почитаются равными с законорожденными, им всегда внушают к законной жене почтение и любовь, и они пользуются всеми правами прочих детей.

Вое сии причины споспешествуют равенству имений, и мало таких людей, которые бы собрали отличное перед другими богатство. Сверх того богатства в Китае очень мало придают важности, а власти и совсем никакой. Кто не отправляет публичной должности, [282] тот не может быть твердо уверен, чтобы имение его всегда за ним осталось. В Китае нет тех наследственных достоинств, которые бы могли доставить фамилии уважение и преимущества. Власть правительства гораздо тягостнее для богатых, не имеющих протекции, нежели для бедных людей, которые не могут обратить на себя корыстолюбия знатных.

Китайцы вообще замечают, что у них имение редко сохраняется в одной и той же фамилии до третьего рода (generation) частию от того, что оно делится многим наследникам, или от того, что владеющие оным теряют его в торговых предприятиях, в игре, или на пустые издержки, частию наконец выжимают оное корыстолюбивые Мандарины. Честолюбию своему можно удовлетворить только трудным и продолжительным упражнением в науках; ибо они одни могут сделать способным к отправлению публичных должностей.

В Китае можно разделить людей на три класса. Ученые, из коих выбираются Мандарины, земледельцы, и художники (сюда причисляются и купцы). В Китае отдается высочайшее преимущество тем ученым, кои в публичном экзамене покажут, что они приобрели великие сведения в науках, касающихся до морали и до Государственных дел, так как преподаются оные в древних Китайских писателях. Император раздает таковым все. Гражданские Государственные должности; должно, чтобы Кандидаты, желающие быть возведены на высочайшую степень, с успехом выдержали [283] экзамен в главном городе всякой провинции. Те, кои были выбраны в главных городах округов, делаются Кандидатами в главных городах провинций. Кто не имеет довольно способности для первого или второго класса, тот все еще может иметь надежду получить нижнюю должность, соразмерную с его способностями. Сии экзамены делаются весьма торжественно, и кажется с великим беспристрастием. Места в армии равномерно даются тем, кои превзошли своих соперников в военных науках и экзерцициях.

Главные судебные места построены близ южных ворот Императорского Пекинского Дворца. Туда дают исправно отчет во всем, что происходит в Империи. Случайные дела переносятся оттуда в частные советы Императора, с приложенными мнениями судей; из разных сочинений писанных в первых годах республики, составлено особое учение подтвержденное законодателями и Государями, и служащее правилом в решениях судебных мест; и можно сказать, что оно основано на всеобщих законах правды человечества.

Император обыкновенно соображается с мнением сих судилищ. Есть трибунал, коему поручено рассматривать способности и качества Мандаринов, отправляющих публичные должности, и предлагать мнение о неспособных или несправедливых из них. Другой учрежден для сохранения в Империи нравов и нравственности. Европейцы называют его Трибуналом церемоний, потому что он устанавливает [284] оные, поставляя за правило, что наружной вид много споспешествует к сохранению начал морали. Труднейший, строжайший из всех есть трибунал Ценсоров. Он рассматривает действия существующих законов, равно как и поступки прочих Трибуналов, Принцев, знатных Государственных чиновников и самого Императора. Сверх того есть многие нижние, как-то судилища Математики, Медицины, публичных работ, Литтературы и Истории. Все вообще составляет правильную систему, учрежденную в весьма древние времена, и сохраняемую с немногими переменами разными Династиями. Хотя она и была на время оставлена своенравием и страстями некоторых Государей, однакож всегда приходила опять в прежнюю силу. Перемены сделанные в оной теперь царствующею фамилиею происходят от того, что в каждом судилище присудствуют столько же Татар, сколько Китайцев. Мнение первых всегда одерживает верх над мнением последних. Правда, что многие из них такие люди, которые с великими способностями соединяют силу душевную, и весьма учтивое обхождение. Старой Вицерой Пехелейской Татарского происхождения.

В последнем столетии Езуит Ерималда, о коем упоминает Жемелли Карери, утверждал, что число жителей в Китае простирается до 16 милионов душ. Другой Миссионер очень уменьшил сей щет, и по его счислению Татарской город имеет не более милиона с четвертью. По самым лучшим известиям, [285] доставленным Посольству, весь город содержит около трех милионов жителей. Кажется, что в низких Пекинских домах не может поместиться столько народу, но и не много места надобно для Китайской семьи, особливо из среднего, или последнего класса народа. Китайской дом обыкновенно бывает окружен стеною в 6 или 7 футов вышины. В сей окружности часто живут деды с внучатами, включая туда всех женщин и детей. Небольшой комнаты довольно для всех холостых мущин семейства, которые спят в особых постелях, разделенных соломенными ценовками повещенными на потолке. Столовая у всех одна.

Сей обычай соединять под одну кровлю все отрасли одного семейства, имеет самые важные действия. Власть и пример стариков, делают юношество скромнее и порядочнее в его поведении, и живя вместе они лучше могут соблюдать экономию. Не смотря на сие, низкий класс народа принужден кормиться овощами, и весьма, редко употребляет мясо.

Не смотря на то, что в Пекине такое множество жителей, они наслаждаются однакож здоровьем. Китайцы большую часть, времени проводят на чистом воздухе, и одеваются всегда сообразно с температурою воздуха. В Пекинской атмосфере нет сырости, и потому она не производит гнилых болезней, а излишества, бывающие часто причиною оных, весьма редки.

Между многочисленными жителями столицы сохраняется великой порядок. Очень редко [286] случается, чтобы судились важные преступления. В Пекине есть учреждение, по которому всякой десятой купец обязан отвечать за поведение девяти соседних фамилий, по мере того, сколько может он надзирать за ними. Внутри стен благочиние наблюдается с великою строгостию, тут царствует столько же порядка и безопасности как в лагере, но за то такое же и принуждение. Только в предместиях терпимы несколько публичных девок, но и тем есть реэстр; число их соразмерно числу холостых людей и мужей разлученных с семействами и живущих в столице.

Мы заметили уже, что Китайцы имеющие достаток вступают в брак весьма рано. Что касается до бедных, браки заключаются из осторожности, потому что дети, и в особенности сыновья, обязаны пещись о своих родителях; все, что принято в общем употреблении, наконец становится некоторым образом священною должностию. Итак молодые Китайцы женятся тотчас, как скоро они видят хотя малейшую надежду прокормить детей, которых они иметь будут. Однакож сия надежда не всегда исполняется, и родители не имея иногда средств прокормить детей своих, часто оставляют их совершенно. Без сомнения самая сильная, самая жестокая необходимость принудила в первой раз к такому ужасному поступку; но после он показался не столь ужасным, потому что тут присоединилось суеверие, и начали думать, что приносят младенцев в жертву духу ближайшей реки. Нещастного ребенка [287] бросают в сию реку, привязав ему к шее род тыквы, чтобы он не тотчас потонуть мог.

Китайские философы, которые с великим успехом вселили в сердца правила сыновей любви, любовь отеческую оставили собственному ее произволу, и она не всегда сохраняет владычество свое над сердцами родителей. Китайцы чаще не радят о детях своих, нежели об отцах. Чтобы укрепить расположение к детской покорности, законы подают средства наказывать нарушение оной, оставляя отцам над детьми своими совершенную власть. Привычка научила, кажется, что жизнь становится истинно драгоценною, а небрежение оные преступным тогда только, когда душа и чувства имели уже время развиться, но что существованием в самом его начале можно в случае нужды и пожертвовать.

Для сего пожертвования выбираются по большой части дети женска пола, по тому что их потерю щитают меньше важною. (Дочери начинают истинно принадлежать к тем фамилиям, с коими они соединяются посредством замужства, но сыновья продолжают жить в своих семействах, и становятся подпорою и утешением своих родителей.) Дети претерпевают сие нещастие непосредственно после своего рождения, прежде нежели их лице оживится и черты будут образованы столько, что могут производить в сердцах родительских чувства любви и сострадания. Однакож все еще остается слабая надежда, что сии дети могут быть избавлены от преждевременной смерти людьми, [288] приставленными Правительством для отыскания сих нещастных жертв, чтобы после воспитывать тех из них, кои найдутся еще в жизни, и погребать умерших уже.

Миссионеры принимают ревностное участие в таких человеколюбивых состраданиях. Они поспешно крестят тех, кои сохраняют хотя малейший знак жизни, дабы (по их словам) спасти душу сих невинных существ. Один из сих благочестивых духовных особ, которой совсем не хотел увеличивать зля, признался, что в Пекине оставляют таким образом ежегодно около двух тысяч младенцев, из коих большая часть погибает. Миссионеры пекутся о всех, которым они могут сохранить жизнь. Они воспитывают их в строгих правилах Христианства, и многие из сих учеников делаются после полезными своей религии, стараясь обращать в оную своих соотечественников.

Обыкновенно такие обращения случаются больше между бедными людьми, которые составляют самой многочисленной класс общества. Разные благодеяния, которые оказывают им Миссионеры, сколько могут, убеждают в пользу учения им проповедываемого. Некоторые Китайцы, может быть, только по наружности следуют оному для благодеяний, коими они пользуются, но дети их становятся чистосердечно Христианами. Впрочем к бедным всегда удобнее можно иметь доступ; и они более трогаются бескорыстным усердием [289] иностранцев, которые с края земли приезжают для их спасения.

И в самом деле всякому покажется чудно, что люди действующие совсем не по тем причинам, кои производят большую часть действий человеческих, оставляют навсегда отечество и друзей своих, и посвящают жизнь свою старанию переменить догматы такого, народа, которого они никогда не, видывали. Производя в действо свое предприятие, подвергаются они многим опасностям, терпят всякого рода гонения и отрекаются почти от всех приятностей жизни. Но своим искуством, дарованиями, терпением, покорностию, прилежанием к таким наукам, которые совершенно были чужды первому их воспитанию, и упражнением в искуствах, совершенно для них новых, становятся они известны и приобретают покровительство. Они торжествуют над нещастием быть иностранцами в такой земле, где большая часть иностранцев в изгнании, и где почитается за преступление оставлять могилу отцов своих. Они получают наконец позволение делать нужные заведения для распространения их веры, не употребляя влияния своего на снискание личных выгод.

Миссионеры разных наций получили позволение построить в Пекине четыре монастыря с принадлежащими к ним церквами. Есть также несколько и в окружности Императорского дворца. Они имеют по близости города земли. Уверяют, что Езуиты владели в городе и в предместиях многими домами, с [290] которых доходы употреблялись для споспешествования видам, относящимся к их должности. Часто они своими благодеяниями делали прозелитов, и помогали нещастным.

В бытность Посланника в Пекине, большая часть Миссионеров посещали его. Один из них Португалец, исполненный кротости и общежительности, был наименован Императором Начальником Европейцев Математического Трибунала. И в то же самое время Папа, по рекомендации Португальской Королевы, сделал его Пекинским Епископом. Главные Католические державы присылают ежегодно небольшие суммы на содержание Миссионеров, а они из благодарности служат им до некоторой степени как бы поверенными, и защищают в случае нужды, выгоды сих Государств. Различие в мнениях, касающихся до особых пунктов их учения, разделяло прежде общества Миссионеров, и теперь еще существует между многими некоторое соперничество. Но по большой части все они соединены сходством своих намерений и нравов, кои весьма отличаются от Китайских. — В сих отдаленных странах всякой Европеец с радостию принимается своим соотечественником, и имеет право на его внимание и на его услуги.

Один из лучших Миссионеров, давно уже с выгодной стороны известный в ученом свете по любопытным замечаниям изданным им о Китае, где он жил с самой своей юности, сделался так дряхл, что был не в состоянии приехать к Посланнику; но он на [291] письме засвидетельствовал ему усерднейшее желание всяких успехов. Он предлагал ему все пособия, которые мог ему подать по своим наблюдениям и опытности; описал ему Китайской двор, и подал надежду, что он наконец получит все, чего желает. В то же самое время уведомил он его о трудностях и отсрочках, которые он при всяком случае будет претерпевать, потому что при сем дворе ничего нельзя было получить без великого терпения и усилий.

Сверх посещений Миссионеров, Легата и главных Китайцев сопровождавших Посольство, Лорд Макартней всякой день принимал знатнейших Мандаринов. Иные посещали его по должности, другие из любопытства, многие наконец привлекаемы были Европейскими музыкантами, которые всякой вечер давали в покоях Посланника концерты. Между прочим весьма часто приходил главный Директор Императорского Оркестра. Он так был пленен некоторыми инструментами, что захотел иметь с оных рисунки. Однакож он не согласился принять их вместо подарка, но послал живописцев, кои разослав большие листы бумаги, положили на них кларнеты, флейты, фаготы и охотничьи рога, начертили своими кистями изображения сих инструментов, измеривая все отверстия, и замечая все до малейших безделиц. Кончив сию операцию написали они замечания свои внизу рисунков, и вручили их Директору, которой намерен был заказать сделать такие инструменты Китайским [292] работникам, дав оным собственной свой размер. Некоторые Китайцы приняли употребление Европейской скрипки, но оно не сделалось всеобщим в Пекине. Здесь употребляли другой инструмент одинакой фигуры, но которой имел только две струны. Некоторые из Китайцев выучились уже писать музыкальные ноты по начертанной бумаге.

В Кеи-Ман-Иенской дворец стеклось великое множество народа, чтобы видеть назначенные для Императора подарки, которые были там разложены. Многие Европейские и Китайские работники начали вынимать из ящиков разные части складных машин, и другие вещи. Между зрителями находились три Императорские внука, которые чистосердечно удивлялись тому, что видели. Некоторые из Мандаринов напротив казалось боялись показать свое удивление, и притворно смотрели на сии новые предметы, как на весьма обыкновенные вещи. Однакож взоры всех устремлялись на вазы, которые были из числа самых лучших произведений Ведгвуда (Славной недавно умерший художник.). Всякой Китаец знаток в фарфоре, и все они единодушно хвалили сии образчики славных Европейских Мануфактур.

Между подарками было собрание портретов главного Англинского Дворянства. Чтобы Императору приятнее было рассматривать оное, один Мандарин взялся написать на полях Китайскими литерами имена и чин [293] изображенных особ. Когда сей Мандарин дошел до естампа, представляющего Англинского Герцога еще в детстве, сказали ему, что подлинник был Та-Згин, то есть весьма знатная особа. Мандарину казалось столь непонятно, чтобы младенец по наследственному праву был так знатен, что он бросив взор удивления и положив кисть, которою пишутся Китайские литеры, вскричал, что он не может сделать такой надписи к сему портрету, потому что Император очень хорошо умел отличить человека, имеющего высокой чин, от ребенка.

Во время пребывания Посольства в Пекине, некоторые Англичане часто имели случай ходить в Императорской дворец, лежащий в поле, и возвращаясь воякой день по другой дороге, они легко могли видеть большую часть столицы. И Посланник ездил прогуливаться в Англинской карете, запряженной четверней статных Татарских лошадей, а форейтеры были выбраны из Гвардейских солдат, которые прежде в Англии отправляли сию должность. Это было новое зрелище для Китайцев, привыкших к низким грубой работы повозкам о двух только колесах без ресор и ни чем не лучше самых негодных Европейских тележек. Когда раскрыли совершенно великолепную карету, назначенную для Императора, возбудила она во всех чрезвычайное удивление; но надобно было приказать снять козлы, ибо Мандарины узнав, что такое возвышенное место назначено для того, кто правит лошадьми, весьма удивились что еще надобно было сидеть выше Императора. [294] Столько-то уважает народ сей все относящееся до высочайшей особы их Императора.

Ввечеру на кануне того дня, в которой Посланнику должно было отправиться в Зе-голь, Мандарин первого класса посетил Лорда Макартнея с весьма милостивым приветствием от Императора. Сей Государь узнав, что здоровье Посланника несколько повредилось, осведомлялся о состоянии оного, и советовал сему Министре понемногу путешествовать по Татарии, так как делал он сам. Он прибавлял, что Посланник и его свита будут принимаемы в палатах построенных на дороге, где Император и сам останавливается ездя в Зе-голь.

Изображение планетной системы не было еще установлено, когда Посланник отправился в Татарию; Доктор Динвинда оставался для надзирания за сею трудною работою. И другие Англичане, принадлежавшие к Посольству остались для разных причин в Пекине и в Кен-Мин-Иен. Садовник, Ботаник, так как и некоторые другие осталися за болезнию. Он собрал уже много разных растений в Пе-ле-лейской провинции, и сделал оным реэстр, которой мы приложим здесь, надеясь, что он может быть интересен для Ботанистов:

Corifpermum hyffopifolium, клоповник иссопной.

Blitum, жминда.

Cyperus odoratus, Ситник пахучий.

— — Jria, ситник Китайской.

Scirpus, камыш. [295]

Panicum ciliare, боровое пшено.

— — Crus corvi, белое пшено.

— — Glaucum, серое пшено.

Poa. Мятник.

Briza eragroftis, дрожанка.

Cynosurus Indicus, Ишисник Индейской.

Arundo phragmites, тростник.

Lolium, Головолом.

Rubia cordata, марьона.

Cuscuta, Павилица.

Sollanum melongena, Паслен.

— — — — другой род сего же растения.

Lycium chinense, волчник.

Rhamnus, Крушина.

Evonymus, вересклед.

Nerium oleander, пухород.

Asclepias Sibirica, ласточник Сибирской.

Cynanchum, Песомор.

Chenopodium ariftatum, кудрявец колючий.

— — Scoparium, кудрявец веничной.

Chenopodium viride, кудряв. зеленой.

— — glaucum — — низкой.

Salsola altiffima, Усола большая.

— — — другой род оной.

Tamarix, Гребенщик.

Statice limonium, желтокорень.

Asparagus. Спаржа.

Hemerocallis japonica, красяна.

Poligonum aviculafe, Спорыш мелкой.

— — Lapathifolium, — — щавельной.

— — tinctorium, — — красильной.

— — perficaria, почечуйная трава. [296]

Sophora japonica, Софора.

Tribulus terreftris, Чилим.

Arenaria rubra, Песчинка красная.

Euphorbia cypariffias, молочай кипарисной.

— — esula, — — едкой.

— — Tithymallvides, — — волчий.

Potentilla, Серебрянка.

Nymphaea nelumbo, Кувшинчик щитовидной.

Leonurus Sibiricus, косматик Сибирской.

Antirrhinum, жабрей.

Incarvillea, Инкарвиллия.

Sefamum orientale, Сезам восточной.

Vitex negundo, Систяна.

Lepidium latifolium, кресс широколиственной.

Sifymbrium amphibium, Гулявник.

Cleome, Клеоме.

Erodium ciconium.

Sida, Грудника.

Hibiscustrionum, Кетмия.

Dolichos hirsutus, Длица.

Hedyfarum Striatum, дереза полосчатая.

— — — — второй род оной.

Aftragalus, вихрица.

— — другие два рода оной.

Trifolium melilotus, Донник.

Sonchus oleraceus, Осот.

Prenanthes, Гусянка.

Bidens pilofa, двурубка пушистая.

— — — — другой род оной.

Artemifia capillaris, чернобыльник мелкой.

— — integrifolia — — цельной.

After, Астры. [297]

After, другой род.

Inula japonica, девесил Японской.

Chrysanthemum, золотоцвет.

Eclipta erecla, Элифа прямая.

— — proftrata — — лежащая.

Impatiens balfamina, балсамин.

Typha latifolia, рогоз широкой.

Xanthium Strumarium, дурника.

Amaranthus caudatus, Амаранф.

Acalypha, Акалифа.

Sterculia platanifolia, навозник.

Cucurbita citrullus, арбуз.

Salix, Ива.

Cannabis Sativa, Конопля.

Iuniperus barbadenfis, можжевельник барбадской.

Andropogon ischoemum, бородина.

Holcus, следник.

Cenchrus racemofus, зацепа ветвистая.

Rottbollia. Ротбеллия.

Atriplex, лебеда.

Ailanthus glandulosa, еланф железистой.

Egiusetum, хвощ.

Matricaria, Ромашка.

Prunus armeniaca, абрикоз.

Avena, овес.

Lonicera caprifolium, жимолость пахучая.

Sempervivum tectorum, Подснежник.

Malva, просвирка.

Meliffa, Мелисса.

Apium, Петрушка.

Corylus avellana, орешник.

Thlafpi, денежник. [298]

Braffica, Капуста,

Pinus, Сосна.

Fraxinus, ясень.

Moras, Шелковичное дерево.

Конец второго тома.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие во внутренность Китая и в Тартарию, учиненное в 1792-м, 1793-м, 1794-м годах лордом Макартнеем, посланником английского короля при китайском императоре, Часть 2. М. 1804

© текст - ??. 1804
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001