ДЖОРДЖ СТАУНТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КИТАЯ И В ТАРТАРИЮ,

учиненное в 1792-м 1793-м 1794-м годах

Посланником Англинского Короля при Китайском Императоре

Переплытие Желтого моря; вход Посла в реку, ведущую в Тиен-синг.

Часть Китайского берега, пройденная вдоль Эскадрою от западных пределов Тунквина даже до островов Шу-санских, содержит в себе более тысячи морских миль, что составит более нежели шестую долю обыкновенных Аглинских миль. Но оставалось еще гораздо большее береговое пространство от островов Шу-санских до ближайшей гавани к Пекину, находящейся в заливе, получившем наименование свое от сей столицы.

Будучи в Шу-сане Эскадра находилась на самых отдаленнейших пределах, до которых Европейское мореходство когда либо достигало. Море простирающееся отсюда на десять градусов широты и на шесть долготы, совершенно неизвестно было никому кроме тех, которые жили на берегах его. В это море вливаются воды великой Ванг-го или желтой реки. Она в протяженном и излучистом своем течении имеет столь великое количество желтоватого илу, что ему единственно одолжена отличительным своим эпитетом, сообщаемым от нее морю принимающему в себя ее воды. [60]

Желтое море находится между Китаем, Татариею и Кореею. Немалая была выгода, доставленная Посольством та, что нашли случай не подвергаясь никакой опасности пройти толь великое пространство моря, под управлением людей часто по нем ходивших. Из двух кормчих взятых с сим намерением в Шу-сане, один остался на корабле Лионе, а другой послан был на Индостан. Хотя и силою они взяты были в эту должность, однако оказались усердными в отправлении оной соответственно своим способностям.

Когда Европейской кормчий взойдет на корабль, на котором нужна его помощь, то тотчас принимается за руль, и подобно Римскому диктатору отправляет свои должности, между тем как всякая другая власть прерывается, или употребляется только для усугубления надлежащего повиновения его неограниченным повелениям. Но Китайцы взятые для управления Эскадры, в толь великое изумление приведены были новым их положением между иностранцами, что во многое не мешались. Между тем с великим вниманием смотрели они на приуготовления к продолжению путешествия, и на все эволюции кораблей. Каждой из них принес с собою небольшой Компас: но они не имели ни карт, ни инструментов для определения долготы. Правда что местной опыт разумных кормчих почитается довольным относительно до берегов, у которых они часто бывали. Однако не редко можно видеть на Китайских кораблях карты или чертежи [61] предлежащего им пути и близлежащих мысов, вырезанный или выгравированные на тыквах, которых вид соответствует некоторым образом виду земли. Подобие сие может несколько способствовать к деланию чертежей сих менее ошибочными; но сим пособием одолжены они единственно слепому случаю. Ни Астрономы, ни мореплаватели Китайские не бросили еще совершенно тех грубых идей, с давных времен заставлявших род человеческий думать, что вся земля не что иное есть, как ровная плоскость. Они думают также, что их Империя лежит в центре сей плоскости, почему они и называют ее преимущественно Империею средоточия. По их мнению прочие земли, ее окружающие, весьма ограниченны и лежат по краям земли, позади которых должны быть пропасти и страшная пустота.

Сие незнание вида земли препятствует попробовать Китайцам определить широту и долготу разных ее частей чрез наблюдение небесных тел, в пользу кораблеплавания. Но другие нации даже такие, у которых философы сделали важные открытия, редко приспособляют сии открытия к вещам полезным, пока великая изобретательница общеполезных искусств, необходимость, заставит их употребить неимоверные напряжения. Не смотря на знание, плодовитость и тонкость ума, Греки не могли дойти до того, чтобы помощию инструмента определить положение корабля на море. Они довольствовались в рассуждении сего замечанием звезд во время ночи, а во время дня [62] замечанием того, какая часть берегу Средиземного моря, или какой из многочисленных островов по нем рассеянных, потому что мореходство их обыкновенно простиралось не далее сего моря. Китайцы имеют туже выгоду, какую и Греки. Моря их подобны Средиземному морю по причине тесных своих пределов и по многочисленным островам, усматриваемым со всех сторон. Должно также заметить, что усовершенствования между Европейцами берет свое начало от той самой эпохи, когда страсть и нужда побудили их предпринять отдаленные путешествия по неизмеримому Океану.

Что касается до компаса, то он у Китайцев во всеобщем употреблении. Магнитная стрелка ими употребляемая редко бывает длиною более дюйма, а толщиною меньше линеи. Она навешена чрезвычайно искусно, и отменно чувствительна; то есть, что она кажется движущеюся, естьли только немножко коробочка, в которой она находится, переменит положение свое к Востоку или к Западу, хотя в самом деле свойство магнита и совершенство машины, содержащей в себе оной, состоят в том, что стрелка бывает свободна от всякого движения, и всегда остается обращенною к той же части Неба, с какою бы скоростию не оборачивалась коробочка у компаса, или другие предметы его окружающие. По замечанию Г. Баррова оная правильность Китайского компаса есть действие особенного изобретения. Центр стрелки обкладывают кусочком тонкой меди, и утверждают оной концами на внешней поверхности [63] небольшой полусферической чашечки того же металла, вверьх дном обращенной. Чашечка сия принимает в себя стальную шпильку, выходящую из полости, сделанной на куске округленного и весьма легкого или пробкового дерева, составляющего коробочку у компаса. Поверхность чашечки и шпильки совершенно выглажены для избежания, сколько можно, всякого роду трения. Края чашечки по пропорции будучи широки, придают ей более весу и делают то, что по приведении ее в горизонтальное положение, она стремится сохранить центр тяжести во всех положениях компаса, и даже в одинаком направлении с центром привешивания. Полость, в которой повешена стрелка, имеет вид круглой, и не более, как сколь велика надобна для вмещения стрелки, чашечки и шпильки. Поверх этой полости находится небольшая штучка тальку, которой сохраняет стрелку от повреждения внешнего воздуха, но ни мало не мешает замечать малейшее ее движение.

Небольшая стрелка Китайского компаса имеет великое преимущество перед теми, которые употребляются в Европе, относительно до наклонения к горизонту. В последних необходимо надобно, чтобы один конец был тяжелее другого для получения равновесия с магнитным привлечением. Но как необходимость сия разнствует в разных частях света, то и стрелка может быть точно справедлива в том только месте, где она сделана. В коротеньких и легоньких стрелках, привешенных на Китайской манер, тяжесть [64] находящаяся ниже пункта привешивания весьма достаточна для преодоления магнитной силы наклонения во всех частях земного шара. Стрелки сии не показывают также никакого уклонения в горизонтальном их положении.

На внешней поверхности коробочки видны концентрические линии, или круги соразмерные величине сей коробочки, которая редко бывает более четырех дюймов в диаметре. Круги сии означены различными знаками. Восемь знаков находится, на центральном кругу, из которых четыре показывают главные четыре пункта, то есть, Восток, Запад, Север и Юг, а прочие четыре показывают промежуточные пункты. Те ж самые восемь знаков показывают еще восемь существенных разделений дня или того времени, в течение которого земля обращается около своей оси, совершая течение свое около солнца. — Следовательно каждое из сих отделений содержит в себе три часа; и знаки, их показывающие, поставлены почти противу того положения, в котором находится солнце в сии разные доли дня; первое на пример отделение начинающееся с восхождением солнца стоит прямо противу Востока. Разделение сие совершенно сходствует с первым компасом, которой, как говорят, появился в Европе в начале четырнадцатого века. Уже тогда, как мореходцы сделались опытнее и исправнее в своих наблюдениях, инструмент сей подразделен на тритцать две точки.

На другом кругу Китайского компаса проведено дватцать четыре отделения, из [65] которых на каждом находится знак показывающий одну дватцать четвертую долго неба, и одну дватцать четвертую долю дня. По этому разделению каждой пункт или дватцать четвертая часть компаса содержит в себе совершенное число пятнатцати градусов, из трех сот шестидесяти, на которые по положению разделяются все круги небесного шара, что вероятно начало свое ведет от той древней эпохи, когда предполагали, что солнце мнимое свое течение совершает в продолжение трех сот шестидесяти дней. Прочие круги, проведенные на Китайском компасе, содержат в себе знаки шестидесятилетнего Цикла, по которому народ сей ведет свою хронологию, так как и другие знаки соответствующие философскому и мифологическому их учению, к которому они столько привязаны, что знание компаса столько же в обыкновении у людей живущих на твердой земле, как и у тех, которые преплывают моря.

Натура и причины свойств магнита во все времена были предметом внимания Китайцев. Теория их в рассуждении сего, так как и в рассуждении многих других случаев, совершенно противна Теории философов Европейских. Известно, что естьли намагниченную стрелку повесить на ее центре, то один Конец оборотится к Северу, а другой к Югу. Но каждой из них удержит потом направление к своему полюсу, и естьли силою обернуть стрелку на выворот, то увидим что она получа свободу, тотчас придет в прежнее свое положение. И так силу притягивающую сию стрелку [66] можно предполагать в одной или другой части земли. В Европе думают, что магнитная стрелка главное притяжение имеет к Северному полюсу; а в Китае одному Южному полюсу приписывается сила привлечения. Название дано Китайцами своему компасу Тинг-нанхинг, что значит стрелку показывающую Юг; и в сем компасе находится отличительной знак на полуденном полюсе магнита, так как в Европейских компасах на Северном полюсе.

Император Каунг-Шен, дед владеющего Китаем Императора, имел обычай писать замечания свои на разные предметы; и пригласив ко двору своему ученых Миссионеров, не был не внимателен к философским их мнениям. Вот что он написал в рассуждении компаса: — «Я слышал от Европейцев, что стрелка покорствует Северу. В наших же древних летописях сказано, что она обращается к Югу. Но как ни те, ни другие не объясняют тому причины, то я и не предвижу большой из того пользы, принять которое нибудь мнение предпочтительно перед другим. Древние щитаются первыми; и чем я далее вперед иду, тем более уверяюсь в их знаниях относительно до действий и механизма натуры. Сверьх того как всякое действие слабее становится и почти прерывается при Северном полюсе, то тем неимовернее, чтобы сила привлечения магнита выходила оттуда». [67]

В мифологических Китайских книгах, составляющих баснословную часть истории сей Империи, есть также намеки относительно до свойств магнита. Там сказано: «В царствование Шин-нонга мятежник, по имени Шоо-Иоо, думая уйти от своих неприятелей и постыдить их, изобрел средство наводить по своему изволению густой туман и глубокой мрак; но для предупреждения сего действия Император изобрел машину, составленную из одной фигуры, стоящей прямо на маленькой колеснице и имеющей один конец беспрестанно обращенной к Югу, при помощи которой Императорские войска были в состоянии преследовать мятежника и одолеть его».

Император Каунг-Шен очень знал, что стрелка не всегда прямо обращена бывает к Северу и Югу, и что отклонение ее не всегда тоже во всех землях, и неизменяемо на одном и том же месте. Но круг Китайского мореплавания так ограничен, что опыт и замечания, приобретенные посредством оного, недостаточны для основания системы на законах, правящих изменением направления магнитной стрелки. Знание генерального ее стремления к полюсу удовлетворяет всем нуждам, какие только в ней Китайцы поставляют; и изыскания их в рассуждении большей части предметов кажется более всего, только с немалыми околичностями обращены к пользе, могущей непосредственно произойти потом от употребления. [68]

Вскоре Китайские кормчие, находившиеся на Аглинских кораблях приметили, во сколько раз менее потребно для них совершенство компаса, нежели как для смелых Европейских мореходцев; ибо управляющие Лионом и Индостаном, вверясь сему инструменту, отдалились от берегов и на всех парусах пустились прямо на глубину моря.

Эскадра вступила в желтое море во вторнике, 9 Июля 1793. Погода была пасмурная и туманная: густая мгла покрывала горизонте; волны были велики и шли от Востоко-Юго-Востока. Точка, от которой Эскадра должна считать путь свой выходя из сих воде, был острове называемый Патш-Кокк, лежащий под дватцать девятым градусом, дватцатью двумя минутами северной широты, и под сто дватцатым градусом, пятьдесят двумя минутами восточной долготы. Сходя с того места, где они на якоре стояли на глубине шести сажен, корабли унесли с собою столь великое количество илу, что следе их почти около мили оставлял из темна желтую полосу, что могло бы устрашить людей незнающих сему причины, и заставило бы их думать что плывут по мелкому месту.

В середу, 10 Июля, погода была весьма туманна, и волны шли беспрестанно от Востока. В первую половину дня ветер дуле от Северо-Запада и от Запада. Во вторую половину была совершенная почти тишина. По утру приметили два острова, которые кормчие называли Тшин-сан и Шоо-тонг-Иенг. Они лежали к [69] Северо-Западу на четверть от Запада на расстоянии восьми или девяти миль. Дно было из мелкого песку на тритцати двух или тритцати семи саженях глубины.

В четверток, 11 Июля, в первую часть дня был попеременно то легкой ветерок, то тишина. В вечеру поднялся ветер с южной стороны: в пять часов другие два небольшие и каменистые острова показались к Западу, на семи и восьми милях расстояния. Кормчие говорили, что они называются Па-тша-сан и Те-тшонг. В полдень нашли дно на тритцати шести саженях глубины.

В пятницу, 12 Июля, в начале корабельного дня ветер дул с Юга и Юго-Востока, и сопровождаем был густым туманом. Дно почти вдруг подымалось от тритцати шести сажен до семнатцати. Оно было из серого песку перемешанного с черным. Кормчие приметили, что Эскадра находилась тогда против Китайской провинции Кианг-нал, и что не далеко отстояли большие мели, приближение которых предъявило песчаное дно. По утру туман сделался так густ, что невозможно было видеть с одного конца судна на другой. Трудно изъяснить, почему мелкое море имеет почти всегда над собою туманную атмосферу: но всегда тоже можно видеть на мели Терра-нова, и в других местах, где мало воды. Эскадра заметила другое действие, которого причина может быть столь же неизъяснима. На тех местах, где дно выше, и притом покрыто водою, вдруг около кораблей появлялись тучи [70] мух называемых dragons, и по мере, как вода становилась глубже, они пропадали.

Все возможны употребленые усилия, чтобы корабли во время тумана друг от друга не отдалились. Палили из пушек, как то обыкновенный знак в таком случае. Не смотря на это Индостан удалился от эскадры. Несколько спустя он встретился с тремя Китайскими кораблями, которые нарочно или по случаю отступили от обыкновения своего плавать вдоль берегов. Вся Эскадра находила глубину моря так часто и так внезапно переменяющуюся, что не смотря на то, что тут были кормчие, она за благо рассудила продолжать плавание с чрезвычайною осторожностию и иногда останавливаться. Водомеры не показывали более сорока двух сажен. Когда воду находили глубже, то дно всегда было иловатое; а песок обыкновенно показывал высокое дно. Кормчие заметили, что ветер от Юго-Востока всегда сопровождаем был густыми туманами, и что он обыкновенно продолжался четыре или пять дней с ряду.

В субботу, 13 Июля, ветер дул от Юго-Востока, атмосфера была густа и по временам прочищалась. Ежеминутно опускали зонд для удостоверения, довольно ли далеко от дна.

В воскресенье, 14 Июля, ветер оставался Северо-Восточный. По утру туман на несколько времени рассеялся. Увидели много птиц с твердой земли, трав, и дерев бамбу, плавающих по морю, и других различных знаков, показывающих близость берегов. Китайские [71] суда плавали в великом числе по водам сим, и совершали различные пути.

Между тем как Индостан был в отдалении от Эскадры, встретился он с небольшим судном Европейского строения. Китайское судно в Европейских морях не более бы произвело удивления, естьли бы не предварены уже были известием из Макао, что до прибытия Эскадры в окрестности его, Аглинские коммиссары послали в Желтое море судно с депешами к Послу. Это была бригга Эндеавур, на которой командовал капитан Проктор. На ней находился один молодой человек, которой говорил по Ишпански и Китайски, и хотел предложить свои услуги Послу в качестве второго переводчика.

Ендеавур принадлежал Аглинской Индейской компании. Соответственно плану предположенному сею компаниею, среди коммерческих своих дел пекущеюся о споспешествовании наукам, бригга сия тотчас отправлена была, под командою искусного Капитана Мак-клюера, для учинения открытии и замечаний в великом восточном Архипелаге, заключавшемся в том, что называют Китайскими морями. Капитан Мак-клюер признан был сколько прилежным, столько же и знающим наблюдателем. Он был уже на островах Пелевских, или лучше сказать, он получил высокое понятие о их климате и о расположении жителей, читая любопытную реляцию, выданную Г. Кеатом по известиям, сообщенным Капитаном Вильсоном. Решившись на островах Пелевских [72] искать щастия, которого ему без сомнения труднее казалось достигнуть в обществе многолюдном и многосоставном, но более испорченном, Капитан Мак-клюер долгое время занимался своею выдумкою и запасся всем тем, что могло быть для него нужно в новом его убежище. Приехав туда он отдал начальство над своим кораблем второму Капитану, и писал к агентам компании, чтобы дать отчет в своем предприятии. Он между прочими причинами сказал им, что таковое намерение предпринимает с тем, чтобы отличиться поведением, которому примеров было еще мало. Жители островов Пелевских приняли его с радостию и с отличными почестями. Они в тоже время предложили ему принять над собою верховную власть, но от сего он отказался, будучи доволен небольшою частию земли, взятою им для возделывания, и желая более сделаться полезным избранному от него отечеству советами, которые он мог давать по превосходству своему в познаниях, нежели иметь в оном какой либо род власти. Таковые поступки были без сомнения удобнее для снискания надежной любви островитян, нежели похищение власти, которая со временем не укоснила бы возбудить зависть и неудовольствие. Однако не льзя надеяться, чтобы какой нибудь случай не нарушил согласия, существующего теперь между гостеприимным родом жителей островов Пелевских и их новым гостем, и чтобы он сам не переменил расположения и не восчувствовал привязанностей, [73] влекущих большую часть людей к старинным их друзьям и к первоначальным их обычаям.

Капитан Проктор в рассуждении многих пунктов подтвердил хвалу приписанную Капитаном Вильсоном островам Пелевским. Жители сих островов не только не имеют ничего зверского в своем характере, и глядят на иностранцев без всякого отвращения, но они еще весьма благосклонно принимают тех, которые к ним приходят, и некоторых из знатнейших допускают в число их дворян, чего удостоены были также Капитан Вильсон и Капитан Проктор. Последний видевший некоторые части Новой Гвинеи, где с иностранцами, совсем вопреки сему, обходятся бесчеловечно, приписывает толь отличной образ поведения остаткам оскорбленных чувствований, произведенных вероломными и лютыми поступками, которые без сомнения позволяли себе некоторые побродяги, пристававшие к сему берегу; и он не думает, чтобы характер его жителей от природы был зол.

До вступления своего в Желтое море Ендеавур заехал в Шу-сан, где взял себе такого же кормчего, как первые представленные Эскадре. Сей кормчий вел его вдоль берегов без всякой опасности, потому что бригга шла в воде только на несколько футов. Она прошла мимо острова Тсунг-минга лежащего против реки Кианга. Сей остров нимало не походит на острова Шу-санские, совершенно плоской, и повидимому составился из земли нанесенной [74] рекою; потому что между им и устьем реки море очень неглубоко. В таком месте тотчас нанесет земли выше воды. Не бесполезно заметить, что на карте в Герцогском Венецианском дворце хранимой, и в рассуждении того, что касается до Китая, как сказывают, по абрису Марк-Павла, сего славного путешественника тринатцатого века, начерченной, не находится острова Тсунг-Минга. Однако острова Шу-санские, лежащие не так близко к Югу как сей, на оной видны. Надобно думать, что в то время, когда Венецианец путешествовал в оных краях, остров сей так был мал, что он не счел его достойным замечания, или так низок, что проходя мимо он его не приметил. Естьли действительно он получил столь великое приращение в течение пяти веков, то он до сего времени мог претерпеть противные тому перемены. Не трудно понять, что рыхлая земля постепенно высыпающаяся из устья реки, и сносимая в то место, где прилив морской противодействует быстрине воды, удобно может снова приведена быть в движение и унесена каким нибудь стремительным и внезапным разлитием, одолевающим препятствие составленное самою же рекою в обыкновенное ее течение.

По близости Тсунг-минга и вдоль берегов Китая Капитан Проктор встречался со многими небольшими судами, на которых находились Мандарины, и которые разъежжали по повелению Императора для встречи Посла и препровождения его в гавань. Но Мандарины сии [75] редко отдалялись от мест, имеющих глубины менее двух сажен. Они не сомневались что корабль, на котором находился Лорд Макартней, шел в воде вдвое глубже этого, так мало имели они понятия о величине, или лучше сказать о строении Аглинских кораблей. Китайские корабли часто весьма большие имеют дно плосковатее большей части Голландских кораблей.

Лион на всех парусах шел к Востоку от того пути, которому следовал Индостан, и гораздо ближе, хотя и не в виду Западного берега полуострова Кореи, простирающегося прямо от Татарии к Югу. С другой стороны полу-остров Шан-Тунг так вытягивает к Востоку матерую землю Китая, что широту Желтого моря в этом месте приводит почти в сорок миль.

Июля 15 оба отделения Эскадры плыли Южным ветром, сопровождаемым густым туманом, целую часть дня. Как погода сделалась ясною, то Индостан приметил небольшой остров имеющий вид конуса, которой по словам кормчего называется Ка-те-ноо. На другой день он увидел крутой берег мыса Шан-тунг и небольшой островок на полдень от сего берега. По том примечено, что небольшая быстрина шла к Северу. В этом месте, по многим замечаниям расстояния от луны к солнцу, узнано, что восточная долгота была сто дватцать два градуса, четыре минуты; а Северная широта в это же время была тритцать пять градусов десять минут. Отсюда [76] Лион направлял путь свой, поворачивая к Северу на четверть от Запада, пока достиг тритцати шести градусов дватцати минут Северной широты. Дно подымалось мгновенно от сорока до шестнатцати, четырнатцати и двенатцати сажен. Каждую четверть часа находили разность в двух саженях, и дно было песчаное. Таковое умаление воды натурально произвело опасение. Которое однако вскоре уничтожено было известиями, доставленными с бригг всегда плывших вперед и беспрестанно опускавших водомер. Уверения кормчих также бы долженствовали успокоивать; но они мало имели действия, потому что незнание их в Аглинском языке заставляло иногда думать, что они не знают своего дела.

Июля 16, остров усмотренный Индостаном к Северо-Востоку, применен был Лионом к Северо-Западу, потому что сей последний корабль был более на Восток. Вся Эскадра соединилась вместе в середу 17 числа.

В тот же день приметил он два продолжения земли или носа, которые, с упомянутым островом, вероятно были первыми землями усмотренными с кораблей идущих прямо с Югу к Пекинскому заливу. Почему Коммандор експедиции почел, за нужное определить с точностию их положение, и дать им имена.

Широты и долготы сих трех пунктов земли суть следующие:

Увидев мыс Макартней, лежащий от Северо-Северо-Востока к Северо-Западу, приметили шесть весьма острых вершин. Внутри оного мыса находится природою устроенная пристань, в которой Эскадра нашла множество судов стоявших на якоре. Близ мыса Говера находилась мель, состоящая из подводных камней, которая идет вдоль, составляя продолжение косы. Так как грунт был нехорош, то Агличане не рассудили за благо приставать к оному. Однако они увидели внутри носа прекрасную гавань, в которую вход находился между мысом Говером и подводными камнями. Великое число кораблей стояло в гавани на якоре, и за нею виден был довольно большой город.

В четверток, 18 Июля, ветер дул почти беспрестанно с Востока, и погода была пасмурная. После полудня Эскадра прошла мимо другой гавани, которая была пространна, и в которой видно было множество больших судов. Потом северной конец мыса Шан-тунг находился к Северу на четверть от Запада почти в расстоянии осьми миль. Оттуда самой возвышенной и самый выдавшийся конец земли казалось имел вид конуса сплюснутого по бокам, и на вершине которого возвышалась пирамида [78] или капище, у которого купол был весьма завостроват. В шутку сравнивали вершину сию с мандариновою шапкою. Между мысом Макартнеем и носом берег вообще крут, и горы по видимому далеко простираются во внутренность земли. Они перерезаны превосходными долинами, простирающимися вдоль берега, и отменно хорошо обработанными. Видны также на этом берегу натуральные пристани способные для убежища небольших плоских судов, каковы Китайские.

В пятницу, 19 Июля, ветер дул от Востоко-Юго-Востока и Севера. Погода была еще пасмурная. Эскадра думая, что довольно миновала полуостров Шан-тунгской, и, прошед восточный край берегов Китайских, направляла путь свой к Западу на четверть от Севера. В полночь туман сделался так густ, что сочли за нужное поднять один большой парус для прикрытия себя. На другой день поутру погода сделалась лучше, и корабли и бригги находились в двух милях от небольшого каменистого острова, простирающегося к Юго-Востоку, на две четверти от Востока. В тоже время один угол матерой земли лежал к Юго-Востоку на две четверти от Востока. В пяти милях казалось, что можно было там сыскать удобную пристань, по крайней мере для судов идущих в воде неглубоко. Опустив водомер на три мили от берега, нашли шестнатцать и осмьнатцать сажен воды и иловатое дно.

При небе совершенно ясном Эскадра направила парусы к Западу, в параллель с [79] берегом, от которого она находилась на пять или на шесть миль. С небольшого острова, о котором мы упомянули, самой восточной нос матерой земли, которой там виден, представляет вершину конуса, которою оканчивается цепь неровных гор, отстоящих от острова почти на восемь миль и простирающихся к Западу на четверть от Юга. Часть сего острова камениста и бесплодна, но вообще земля ровная, хорошо обработана и оканчивается песчаным берегом.

Эскадра прошед конической угол земли, о котором мы теперь упомянули, тотчас приметила другой, имеющий подле себя небольшую гору примечательную по выпуклости, находящейся на вершине ее. Между сими двумя углами почти прямо направили ход свой к Западу, идучи вдоль берега на расстоянии двух или трех миль, по глубине семи или восьми сажен. Бесчисленная толпа народу взошла на возвышенные места берега, дабы увидеть шествие Европейских кораблей. Миновав последний угол вошли в длинной залив, где по словам кормчих думали найти гавань, которую они до выходу своего из Шу-сана означили способною, для принятия Эскадры. Но посредством народа, привлеченного любопытством на берег, тотчас узнали, что находились в заливе Ки-сан-сеу, и что гавань Ми-а-тау находилась на острове, лежащем пятнатцатью милями далее к Западу, но которого широта только несколькими милями была более к Северу. [80]

Залив Ки-сан-сеу пространен и довольно защищен от всех ветров, выключая тех, которые бывают с Востоко-Северо-Востока к Востоко-Юго-Востоку, потому что вход в залив находится в сем направлении. Он огражден с Северной стороны десятью или двенатцатью небольшими островами и великим числом больших скал, а к Западу и к Югу окружен твердою землею. Сей залив по крайней мере на десять миль простирается от Востока к Западу, и почти на такое же пространство от Севера к Югу. Он имеет две гавани; одна за крутым мысом, называемым Цеу-а-тау, в глубину имеет четыре сажени, и Эскадра видела в ней множество Китайских судов. Другая гавань в устье реки Иа-ма-тао и прикрыта косою, идущею с Юго-восточной стороны залива.

Великое число судов, примеченных почти во всех заливах сего берега, показывает важную менку товаров между его жителями и жителями других провинций. Торговля сия не только привлекает много мореходцев, а следовательно и число людей умножает, но еще производит некоторое движение, некоторую деятельность, каковой не приметно между спокойными, хотя и трудолюбивыми земледельцами.

Поперег устья реки Иа-ма-тао идет насыпь, которую вода покрывает не более как на две сажени с половиною: но в этой же самой реке есть места глубиною от четырех до пяти сажен. Река сия в ширину простирается от четверти мили до полумили. Хотя [81] позади залива земля не весьма гориста, однако имеет вид довольно бесплодной, и жители: кажется весьма бедны.

Между мысом Цеу-а-тау и одним из Островов, лежащих к Востоку и составляющих ту группу, о которой мы уже упомянули, есть для выходу из залива проход в направлении идущем к Северу и к Югу. Хотя он и узок, однако вода в нем глубиною в восемь, девять и десять сажен с той и другой стороны берега. Но перед островами той же группы, лежащей к Востоку, находятся небольшие песчаные мели; которых не можно видети не подошед весьма близко, потому что они почти наравне стоят с поверхностию воды. Крутая вершина или мыс Цеу-а-тау есть конец небольшого, но высокого полуострова, простирающегося к Северу. Посереди большого полуострова Шян-тунга видна цепь гор, простирающаяся от Востока к Западу; которой перпендикулярные почти бока представляют глазам громады бесплодного гранита.

Эскадра провела день 20 Июля в заливе Ки-сан-сеу: но 21 в воскресенье доставши новых кормчих; вышла она проходом, находящимся: между мысом Цеу-а-тау и островами, держась более первого. Несколько к Западу они Северного конца Цеу-а-тау находится залив; в которой Агличане видели множество судов идущих. На генеральной карте Китая, начерченной превосходно и притом с довольною точностию миссионерами нынешнего века, и находящейся теперь в руках у одной славной и [82] почтенной особы, означена в этом месте удобная и безопасная гавань.

Прошедши мыс с Восточной стороны, Эскадра сделала две мили направляя ход свой к Северо-Северо-Западу, потом обратила парусы к Северо-Западу на четверть от Севера, после к Сеееро-Западу, а потом к Западу, идучи во всю дорогу вдоль берега. Продолжая итти до вечера, обошла она косу земли подобную той, которая находится при входе в залив Ки-сан-сеу. Тут увидели как бы на страже стоявших зрителей на возвышенных местах покрытых ими. Горы лежащие позади берега, вдоль которого шла Эскадра в этот день, имеют отменной вид и походят более на произведение искусства; нежели натуры. Бока их по видимому округлены коркою, и на вершинах их видны небольшие кучки земли, имеющие вид древнего кладбища.

Аглинские корабли прошед последний оный мыс, приметили новой весьма крутой, лежащие прямо к Западу от первого почти на восьми милях расстояния. Берег, простирающийся между сими двумя мысами, представляет род залива, называемого заливом Тен-шоо-фоо; он отверст к Востоку и к Западу, но отчасти прикрыт к Северу группами небольших островов, рассеянных в разном между собою расстоянии от пяти до десяти миль от берега. Острова сии повидимому вдвое более занимают пространства, нежели сколь широко море в этом месте, оставляя только пролив между группою, лежащею более к Северу, и мысом [83] находящимся насупротив и зависящим от провинции Леатунг. Между группами находится два небольших острова, достопамятных по правильности своей фигуры, представляющей усеченные конусы, и по сходству с двумя стеклянными сосудами, подымающимися со дна моря. Они вероятно произошли от извержения нескольких вулканов, которых материалы так были легки, и усилие так умеренно, что материалы сии оставались на том месте, куда они сперва упали, и таким образом постепенно собираясь в кучи получили правильной вид нами описанной.

Эскадра стала на якорь на семи саженях воды в заливе Тен-шоо-фоо, и на две или на три мили к Северо-Востоку от города того же имени. Дно морское было нехорошо, весьма твердо и наполнено раковинами. Поспешали отправить Кларанс для обозрения гавкни, показанной весьма безопасным местом для Эскадры. Отрядили также офицера объявить Губернатору Тен-шоо-фооскому о прибытии Агличан. Окончание слова Тен-шоо-фоо означает на Китайском языке город первого класса, под ведомством которого находится множество посредственных и малых городков. Тен-шоо-фоо построен на возвышенном месте, и с кораблей кажется он весьма велик. Большая стена окружает его.

Когда Европа была еще в невежестве, и когда люди собирались в общества для собственной своей безопасности и для сохранения своих имуществ, затруднения и издержки, [84] происходившие от необходимости обносить города стенами и укреплять их, вероятно ввели обыкновение строить домы в несколько этажей, чтобы валам как можно менее оставлять места. Но состояние общества в Китае было без сомнение не таково, когда укрепления Тен-шоо-фоо построены; ибо в него захвачено было много пустого места. Тут думали, что число домов сего города возрастет еще более, или довольное пространство, остающееся еще в пусте определено для военных Екзерциций или для другого какого предмета.

Гавань, или лучше сказать залив Тен-шоо-фоо не только отверст с восточной и с западной стороны, но и с Северу защищен не довольно; ибо острова Ми-а-тау так отдалены, что не могут совершенно остановить действия ветра и волнующегося моря. Дно, над которым корабли становятся, вообще состоит из твердых и завостроватых камней; и почти около мили с четвертью от берега находится опасная каменистая мель, покрываемая в стояние морского прилива, и простирающаяся почти на милю от Востока к Западу. Около сей мели дно подымает столь неожиданно, что приближение к ней весьма опасно. В Тен-шоо-фоо есть бассеин; в которой входят корабли для забирания или выкладки их грузов. Ход в оной между двумя плотинами, имеющими между собою расстояния от тритцати до сорока футов. Земля простирающаяся вдоль берега совершенно обработана, и нечувствительно подымается даже до самой подошвы неровных, [85] бесплодных и повидимому из гранита состоящих гор.

Проход между Тен-шоо-фоо и островами Ми-а-тау называется проливом Ми-а-тау. Между морским приливом и отливом разность от семи до восьми футов. Во время прилива вода идет к Востоку прямо к морю, откуда бы по надлежащему должно было ей итти; а во время отлива, который собственно нечто иное должен быть, как отлитие воды в море, напротив она идет с моря прямо к Западу в Пекинской залив. Сие чудное явление происходит не от положения островов Ми-а-тау, которые, в отношении к пространству моря, в котором они наподобие точек возвышаются, так малы, что не могут остановить течения или переменить направления морского прилива и отлива. Но можно дать в рассуждении сего более удовлетворительное объяснение, рассмотрев северные пределы Желтого моря. Прилив, идущий с Югу и вступающий в проход, находящийся между северным мысом Шан-тунг и полуостровом Кореею, продолжает течь с стремлением прямо к Северу до тех пор, пока берег Леа-тунг поставит ему преграду. Потом идет он вдоль берега к Западу, и в Пекинской залив, следует направлению гладкого и песчаного его берега, описывая кривую линею, предписанную фигурою залива. Наконец достигнув Тен-шоо-фоо, довольно еще имеет силы для сопротивления или лучше сказать для преодоления слабого усилия, оказываемого речным [86] приливом, идущим вокруг косы провинции Леа-шунгской.

Губернатор Тен-шоо-фооский получа известие, что Посол находится на корабле Лионе, послал ему в подарок плодов и других свежих припасов, и сам пришел посетить его. Сей чиновник сопровождаем был великим множеством людей, из которых один имея случай говорить с ним во время вступления его на корабль, упал пред ним на колени, и находился в этом положении во все то время, как он ему говорить изволил. Агличане, вдруг изумленные сим поступком, еще более изумились, увидя, что Губернатор слушал человека, падшего на колени, с таким спокойствием, которое показывало, сколь для него было обыкновенно видеть к себе, подходящих таким образом.

Сие доказательство чрезвычайной разности между состояниями, повидимому происходило ни от особенной высокости одного, ни от презренности другого. Оно показывает только формы и обычаи, установленные для соблюдения навыка подчиненности. В Китае формы и обычаи сии почитаются надежнейшими средствами для отвращения возмущения и беспорядка, чего в других землях не можно ожидать от страху и наказаний. Хотя и равные по чину люди подходят там друг к другу с великою церемониею и взаимными знаками почтения, но тем не менее однако видеть можно между ними свободное и дружеское обращение. [87]

Во время свидании своего с Лордом Макаритнеем, Губернатор Тен-шоо-фооский показал, не только благородство, но вместе ловкость и учтивость. В сем случае увидели то, что примечено уже в Шу-сане, т. е. что торжественный вид, по многим известиям приписанный вообще характеру Китайцев, принимаем был ими только в присутствии тех, которых они почитали ниже себя.

Губернатор приглашал Лорда Макартнея и его свиту сойти на берег и принять участие в празднествах и зрелищах для них от него назначаемых, в соответствие некоторым образом, так как он говорил, великолепному приему, каковой намеревался сделать Государь его Послу, по прибытии его к Императорскому двору. Но Посол учтиво от того отказался, так точно как отделался от Губернатора Шу-санского, от которого сделано ему было таковое же приглашение.

Блеск приема объявленного Императором долженствовал без сомнения произвесть великое впечатление на умы Китайских народов, взирающих на трон с особенным благоговением. Он долженствовал внушить в них к Аглинской нации уважение, которого весьма выгодные действия почувствовали Агенты компании в Кантоне. В это же время все требовало, чтобы люди, составлявшие Посольство, отменною скромностию и осмотрительностию старались избегать случаев, причинить неудовольствие в такой земле, где малейший беспорядок, малейшая ветреность в поступках [88] весьма удобно оскорбить могут. Надобно было, чтобы они на пути своем везде старались снискивать доброе мнение Китайцев, для истребления невыгодных предрассудков, которые народ сей, по словам находящимся в записках компании, получил в рассуждении нравственности и нравов Агличан.

Почему как Эскадра вошла в Желтое море, и готовилась, судя по всему, ко вступлению в предопределенное ей место в Пекинском заливе, Посол вознамерился сделать замечание, читанное публично служителям и пассажирам каждого корабля. Министр сей в замечании оном означил: — «что без благорасположения Китайцев Посольство не может совершить разных важных предприятий, которых исполнение ему вверено. — Что благорасположение сие зависит много от идеи, какую Китайцы получат о расположениях и характере Аглинской нации, о чем они не иначе могут судить, как по поведению Агличан к ним пришедших. Что впечатление, сделанное уже на умы сего народа безрассудными поступками вышедшими от некоторых Агличан в Кантоне, столь невыгодно для них было, что он счел их негоднейшими из всех Европейцев; что впечатление сие сообщено было в тот суд столицы, которой должен извещать Императора обо всем, что касается до иностранных государств, и подавать советы свои в рассуждении сего. [89]

«Что по этому необходимо должно отменно исправным и осмотрительным поведением со стороны тех, которые принадлежат к Посольству, или которые имеют сношение с оным, вселить в Китайцев новое, но правильнейшее и выгоднейшее понятие об Агличанах. — Что последний даже чиновник, какой бы он ни был, сухопутной ли морской или гражданской, должен показать, что Аглинская нация способна примером и дисциплиною соблюсти между нижшими воздержность, порядок и подчиненность. — Что хотя Китайской народ ни малейшего не имеет участия в управлении, но непреложное правило начальников есть защищать самого последнего Китайца в раздорах могущих произойти с иностранцем и даже отмщать, кровь его, естьли бы то случилось; что недавно в Кантоне был один роковой пример, когда Аглинской пушкарь, сделавшийся невинною причиною смерти одного полянина, казнен был не смотря на соединенные усилия многих Европейских купеческих кантор, желавших спасти его; что; по этому должно поступать весьма осторожно и ласково во всех отношениях прямо или случайно могущих воспоследовать со всяким человеком, хотя бы он был самой последний в Государстве.

«Посол несомненно зная, что нет нужды напоминать Сиру Еразму Говеру, сделать все те предписания, каковые может внушить в сем случае благоразумие для людей непосредственно [90] находящихся в его повелениях, и надеясь, что капитан Маккинтосг тоже сделает в рассуждении офицеров и служителей находящихся на Индостане, не сомневался что справедливые сии предписания, столь нужные и полезные для приведения в уважение имени Агличан и для споспешествования выгодам отечества, в странах от него столь отдаленных, выполнены будут с удовольствием и с точностию; так как ласкал себя купно надеждою, что одинаковые побудительные причины воздействуют и на людей, находящихся при Посольстве или при свите его.

«Его Превосходительство объявил, что как он готов поддержать тех, которые того стоят, и сделать в их пользу донесение, то равным образом, в случае худого поведения или невнимания к его повелениям, поставляет для себя долгом дать в том отчет с такою же точностию, и даже вешать или прощать виновных, естьли того случай потребует. Что естьли кто обидит хотя одного Китайца, или естьли кто сделает преступление достойное наказания по законам той земли, то он не почитает себя обязанным входить в это, и стараться умягчить или удержать строгость сих законов.

«Посол надеялся на Бенсона, находящегося в должности полковника, командующего его гвардиею, что он тщательно будет смотреть за людьми, составляющими сей корпус. Бдительность в рассуждении личного их поведения, в обстоятельствах, в которых они [91] находились, не менее была нужна, как и на войне в присутствии неприятеля, хотя по другим побудительным причинам. Корпусу всегда надлежало находиться в полном собрании, и по правилам экзерцировать себя во всех военных эволюциях. Ни один из солдат не мог бы отлучиться с кораблей, или с мест назначенных на земле для их пребывания, не получив на то позволения от его Превосходительства, или от командующего ими офицера.

«Еще присовокуплено было, чтобы ни один из мастеровых людей, или из домашних служителей не отлучался с корабля, или из дому, в котором оно будет жить, без позволения Посла или Г. Максвеля; что его Превосходительство надеется, что люди из свиты его подадут пример подчиненности, и будут предварять оную своим послушанием, когда им вздумается отлучиться с корабля, или из жилища их на матерой земле.

«Посол строго наказал всем людям, принадлежащим к кораблям, так как и относящимся к его свите, к его гвардии, к мастеровым его людям, и к его служителям, не выносить на продажу и не покупать ни под каким предлогом никакого товару, не получивши сперьва на то позволения. Что Посольству в Пекин необходимо должно избегать всякого рода торговли; и что Иидейская компания отреклась от выгод новой торговли и нагружения корабля Индостана товарами на продажу, потому что Посольство, утратило бы важность свою и достоинство в глазах [92] Китайцев, и не имело бы никаких действий, каких бы от него ожидать должно относительно до торговли, естьли бы открылось, что люди из свиты Посла, или имеющие какое нибудь соотношение с оным занимаются не большею торговлею в чаянии барыша; торговлею, которую бы не оставили тотчас представить генеральною системою торговли. — Его Превосходительство обещает уменьшить эту строгость, как скоро дела его до того достигнут, что он уверен будет в успех его Послания, и когда позволение данное им Агличанину продавать какой нибудь товар, сочтено будет знаком благосклонности, оказываемой Китайскому купцу.

«Посол при сем случае объявил наконец, что он твердо решился по должности возложенной на него Миссиею, надзирать, открывать, наказывать, сколько то в его власти, преступления, невнимание к его повелениям, и всякой поступок клонящийся ко вреду Посольства, к замедлению его, к причинению ему какого либо затруднения, или лучше сказать к поношению Аглинского имени. Но что он почтет себя щастливым, естьли ему когда удастся представить заслугу, вознаградить оную, споспешествовать выгодам и вспомоществовать желаниям людей в сем случае ему сопутствующих, поелику сие послужит к чести его и ко благу общему».

Желающие знать, какое действие произвело сие замечание над людьми, к которым оно клонилось, весьма удобно понять могут из того, [93] что не только Посол почел себя обязанным сделать выгодной отзыв о их поведении, но и один Мандарин из первокласных, сопровождавший везде Посольство, объявил при отъезде своем от оного, что такое же число Китайцев взятых из разных классов людей не могло бы вести себя так тихо и благопристойно.

Предосторожности, которые оставалось взять Послу до вступления своего в Китай, относились частию до положения Эскадры во время его отсутствия. Первой предмет был узнать, может ли она иметь надежное пристанище в гавани Ми-а-тау. Когда бригга Кларанс оттуда возвратилась, то офицер ею Командовавший объявил, что каменистая мель Простирающаяся к Северо-Востоку на четверть от Севера и к Юго-Западу на четверть от Юга, и находящаяся в двух милях от восточного края Шан-сана, самого восточного из островов Ми-а-тау, в заливе сего острова составляла единственную защиту с восточной стороны. Матерая земля, простирающаяся за городом Тен-шоо-фоо защищала сей залив от южного ветра, так как самой остро в закрывал его от Северного ветра. С Западной стороны оставался он совершенно без защиты: не смотря на это, пристань была тут гораздо лучше той, которая перед Тен-шоо-фоо. Но каменистая мель была весьма опасна и не позволяла подходить к себе ближе того места, где было воды на девять сажен, потому что дно подымалось мгновенно. Кларанс бросил якорь в сем заливе на милю от берега на семи саженях [94] воды, и на глинистом дне. Остров имеет около трех миль длины и почти столько же ширины. Он довольно населен, хорошо обработан, и производится на нем изрядная торговля.

Остров, находящийся в средине группы, есть собственно Ми-а-тау. Между им и первым находится залив, из которого выходы идут к Северу и к Югу, и в ширину имеют не более четверти мили, но не представляют никакой опасности. Залив сей безопасен и довольно пространен для содержания почти ста кораблей, естьли только они не более трех сажен в воде... Дно глинистое, и следовательно удобное для удержания якорей. Сей остров гораздо менее Шан-сана; но он по пропорции столько же многолюден, и землепашество на нем находится также в хорошем состоянии.

Кеи-сан есть самой восточной из островов сей небольшой группы. Он купно с последним то есть Ми-а-тау, представляет превосходной залив для кораблей, идущих в воде не более двух или трех сажен. Опасная каменистая мель находится перед мысом к Западу от острова, простирается к Северо-Востоку и к Юго-Востоку на одну милю, и не позволяет к себе подходить ближе, как на канат расстоянием, потому что там не более трех сажен глубины. Эту скалу должно оставить в леве, входя в залив, защищаемый ею с западной стороны. На Кеи-сане видно множество изрядных деревень. Равнины хорошо обработаны; но [95] горы совершенно бесплодны. Против круглого выдавшегося мыса, лежащего к Западу, на милю от берега, находится шесть сажен с половиною глубины.

Известие Кларанса не позволяло надеяться сыскать постоянное пристанище в Ми-а-тау для кораблей таковой величины, каковы Лион и Индостан, и совершенно разрушило надежду, которую могли иметь на Китайских кормчих, сделавших столь выгодное описание гавани сего острова.

Не пускаясь на удачу с Эскадрою в Пекинской залив, в которой пролив Ми-а-тау можно почесть входом, Сир Еразм Говер решился послать одного офицера, особенно осмотреть устье реки, которая прошед Тиен-синг там впадает, с тем дабы узнать, можно ли кораблям туда отважиться, и найдут ли они безопасную гавань, естьли должно будет остановишься по близости.

Яккалл был отправлен для доставления сих известий. Едва он уехал, как новой Китайской кормщик представлен был таким, которой совершенно знает Пекинской залив и реку, ведущую в Тиен-синг. Он был человек почтенного виду, хорошего поведения и повидимому весьма знающ в мореплавании. Он уверял, что есть превосходная гавань, и что в шести милях от Пеи-го, то есть от белой реки, идущей в Тиен-синг, самые большие корабли могут найти довольно глубины; и чтобы доказать истинну слов своих, он сделал [96] абрис гавани с относительным ее положением к Северной стороне залива и к устью реки.

Залив Тен-шоо-фоо, в котором находилась тогда Эскадра, был так ненадежен, что не имели причины думать, чтобы можно было променять его на хуждший, естьли бы известия нового кормчего были и неверны. И так решились тотчас войтить в Пекинской залив без малейшего отлагательства.

По полудни, 25 Июля при восточном ветре, при легком воздухе и прекрасной погоде, Эскадра пустилась в море, оставя острова Ми-а-тау в праве. Западной берег, окружающий крутой Тен-шоо-фооский мыс, весьма ровен, и едва можно его видеть с кораблей. В сей части берега есть большая натурою устроенная пристань или низменной остров, находящийся весьма близко от оного, потому что видны мачты многих судов во внутренности земли.

Лион оставя залив, нашел весьма великую мель, простирающуюся к Востоку на четверть от Юга, и к Западу на четверть от Севера, на две мили, на трех саженях с половиною глубины в том месте, где она выше. Оттуда крутой Тен-шоо-фооский мыс лежит к Востоку на четверть от Юга в осьми или десяти Милях расстояния, а Остров Кеи-сан к Северу на четверть от Запада.

Во весь остаток дня 23 Июля показания водомеров были беспорядочны. Попеременно находили двенатцать, девять и пятнатцать сажен воды, но чаще всего двенатцать. [97]

В середу, 24 Июля, ветер с Юго-Востока дул умеренной, и погода была прекрасная. К трем часам утра дно поднялось вдруг от четырнатцати до девяти сажен, и вскоре потом до шести с половиною. В эту же минуту Кларанс шедший впереди, несколько раз выстрелил из ружья для предупреждения опасности; и корабли поворота направили путь свой к Востоко-Юго-Востоку. Довольно слышны были волны, разбивающиеся о надводные камни или об мели. В шесть часов утра погода почти утихла. Увидели Длинной ряд песчаных островов едва от поверхности воды Возвышавшихся. В полдень края сих островов, по компасу лежали от Запада на четверть от Севера к Северу; самой последний конец на расстоянии почти осьми миль. На самом восточном из сих островов находится весьма возвышенное здание, определенное, по словам кормчего, для извещения кораблей в ночное Время, держаться далее от Песчаных мелей, которыми острова сии окружены.

В четверток, 25 Июля, ветер дул от Юга и Юго-Запада, но с меньшею силою. Погода была прекрасная; Эскадра удобно совершая путь свой, держалась к Западу, несколько склоняясь к Юго-Западу для избежания низменных островов. Вода постепенно уменьшалась от пятнатцати до семи сажен. Потом увидели другой низменной остров, лежащий к Северу в расстоянии почти семи миль. Отсюда держали путь свой к Западу до той минуты, как Кларанс дал сигнал предлежащей опасности. [98]

Лион однако имел еще шесть сажен воды. Корабли поворошили к Юго-Востоку, и тотчас нашли глубину десяти сажен. Прошед около сорока миль в сем направлении, поворотили к Западо-Северо-Западу и прошли еще четыре мили: но как вода вдруг умалилась до шести сажен с половиною; то они стали на якорь.

На другой день, 26 Июня, до самых полден шел не малой дождь; а в вечеру несколько часов с ряду была молния и такие сильные громовые удары, каких не многие из находящихся на Лионе могли запомнить. Молния закрывала небо неизмеримым покровом багрового пламени, и сопровождаема была громовым треском, которой протяжностию своею уподоблялся пальбе, идущей из армии, которая стреляет с расстоновкою. Однако море не колебалось от потрясений атмосферы, и корабли спокойно стояли на одном якоре.

По окончании бури приметили Яккалл идущий с Западу. Он окружен был бесчисленным множеством Китайских судов, идущих одним с ним путем. С Лиона не видно, было земли; но вершины дерев и домов представляли отменной вид; казалось что они на воздухе висели. Между тем с вершины мачт увидели, почти на ровне с поверхностию воды, песчаной берег простирающийся с Северо-Запада к Западу, в расстоянии почти четырех миль от корабля. [99]

По уверению порутчика Кампбелля (Теперь Капитан Кампбелль.), посыланного на Яккалле для обозрения берега, река Пеи-го, идущая от Тиен-синг, была в пятнатцати милях расстояния от того места, где Эскадра стояла. Переде устьем реки есть полоса земли, простирающаяся от Северо-Северо-Востока к Юго-Западу; и как море не глубоко, то поверьх сей полосы не более трех или четырех футов воды, а во многих местах остается она почти совсем непокрыта водою. Прилив подымается в устье реки от пяти до шести футов, и в полнолуние, или в четвертную перемену луны море стоит в прилив до трех часов с половиною. В пяти или шести милях от устья реки видно на полосе большое дерево бамбу с несколькими другими поменьше, посаженными почти в прямой линии до самого морского берега, и служащими к управлению кораблей, входящих в реку. Тут должно весьма близко итти вдоль сих дерев, оставляя их в леве. Лучше входить держась к Западу на четверть от Севера по компасу, и идучи прямо к крепости, находящейся на морском берегу к Юго-Западу от реки. Река имеете около трети мили ширины в своем устье, и три сажени глубины вовремя морского отлива. — Сообщая сии подробности, порутчик Кампбелль присовокупил, что говорят, будто бы от устья реки до Тиен-синга тритцать или сороке миль сухим путем, а водою вдвое. [100]

Что касается до гавани, обещанной кормчим, то ни малейшего следа оной не приметили. Увидели только, что можно сыскать некоторое убежище от морского волнения за песчаными островами; но не надеялись сыскать тут убежища от ветру. Положение островов сих совершенно соответствовало чертежу, сделанному кормчим, и за ними видны были мачты многих судов, стоящих на якоре. Однако слабая надежда отыскать хорошую пристань для Эскадры, удержала от точнейшего обозрения оных. Примеченная рыхлость земли, окружающей сей залив, довольно показала, что вероятно не сыщется при берегах сих хорошей гавани. Хорошая гавань вообще находится между громадами скал, или по крайней мере между большими грудами твердой земли, происшедшими от какого нибудь необычайного действия или какого либо потрясения натуры, оставившего проход к морю, которой оные возвышения, состоящие из земли или скал, защищают от ярости ветров и волн. Но в стране, видимой на конце Пекинского залива совершенно нет сих твердых и возвышенных груд способных к произведению вала, за которым бы корабли могли найти себе надежное пристанище. Вместо сего валу видна только низменная гладкая поверхность, происшедшая от постепенного накопления земли, уносимой водами от гор, находящихся во внутренности земли. Сие накопление сгладило все неравности в тех местах, где они были, и сделало близ моря прямую линию, [101] на которой не находится никакого убежища. Без сомнения часть воде, низвергающихся с гор, собирается в источники, которые увеличиваясь и соединяясь составляют реки. Но движение, полученное сими водами при ниспадении с высот, становится потом медленнее по мере пространства равнины ими пробегаемой. Земля кажется ежедневно берет верьх над морем, и следовательно по мере, как пространство равнины увеличивается, можно думать, что река теряет часть той силы, с которою она обыкновенно несет и рассевает в заливе землю, смытую с гор. Наконец земля сия скопляется несколько повыше устья реки и составляет полосу, идущую поперег ее.

Однако полоса не препятствует плаванию Китайских кораблей. Есть из них такие, на которых находится по триста и по четыреста тонн; но дно у них так плоско, и мачты со снастями так легки, что большая часть из них проходите через полосу или насыпь реки, между тем как Яккаллу, которой не имел грузу более ста тонн, многого труда стоило следовать за ними. Справедливо, что бригга сия сделана была для мореплавания при переменчивых и часто противных ветрах, дующих в морях Европейских, и что по этому она была в воде вдвое более, нежели Китайские суда одинакого грузу. Невыгода, происходящая от упущения ветра, идущего с боку, которой подвержены Европейские суда, имеющие весьма плоское дно, не так ощутительна [102] в морях Китайских, где суда вообще плавают при попутном ветре. Сверьх того парусы Китайских судов сделаны так, что удобно можно их поворачивать вокруг мачт, и составляют такой острой угол с боками судов, что весьма хорошо противопоставляют их ветру, не смотря на малую глубину судна в воде.

Г. Гиттнер, сей иностранец, о котором мы упомянули (Он был учителем Стаунтона младшего, пажа при Посланнике.) во второй главе первой книги, находился с Капитаном Кампбеллем во время поездки его к устью реки Пеи-го. Вот его слова: — Входя в реку, увидели немалое число судов со множеством людей, из которых большая часть без сомнения завлечена была любопытством видеть идущие Европейские корабли. Некоторые из судов шли греблею; тут старшина пел согласную песню, и при всяком куплете гребцы отвечали хором. Пение сие не только доставляло им удовольствие, но и служило еще к тому, чтобы удержать их внимание и утрафить более в такт удары их весел.

К Яккаллу тотчас подплыло одно судно, на котором находились солдаты, просившие Агличан остановиться, чтоб подождать прибытия Мандарина, назначенного для получения от них некоторых известий. Мандарин сей не замедлил прибыть на борд со многочисленною свитою. Узнавши, что Яккалл [103] принадлежит Посольству, спрашивал он много о Лорде Макартнее, и о подарках, назначенных для Императора. Ответствовано было генерально. Но спустя несколько минут, начал он добираться подробнейших известий, перемени тон и форму своих вопросов; и употребил немало искусства к достижению своей цели. Хотя и беспокоило его движение бригги и запах смолы, однако он долго пробыл на борде, чтобы узнать о величине и силе кораблей, идущих с Посольством, и о числе людей и пушек, которые на них были. В это время один человек из его свиты писал и по видимому замечал все, что ни происходило. Мандарин заключил объявлением, что Император дал повеления для принятия Посольства приличным образом, и приказал доставлять оному все нужные для него вещи.

Так как Яккалл принужден был дожидаться в реке прилива следующего дня, то Капитан Каммпбелль и Г. Гиттнер приглашены были сойти на берег, где отменно их угощали. Однако не весьма ловко их расспрашивали и повторяли вопросы, сделанные им на борде. Спрашивали также, какой род пищи употребляют Посланник и его свита, и как угодно отправиться его Превосходительству. Тут же дано было знать, что в Китае люди высокого ранга путешествуют сухим путем либо в носилках, либо в повозках о двух колесах, или водою в спокойных и легких судах; и сей последний способ всегда предпочитается другим, когда только можно. Но что [104] Посланнику и свите предоставляется избрать то, что лучше покажется.

Мандарины просили также уведомить о товарах, которые предполагали они идущими на продажу в Пекин, и говорили, что можно их безопасно оставить и продать с выгодою в четырех Христианских церквах, находящихся в сем городе. В уме Китайцев идея торговли так соединена была с идеею Агличан, что они людей сей нации и почитали только продавцами и покупщиками товаров, и что трудно для них было поверить, чтобы составляющие Посольство не были из купцов. Наконец они не могли поверить, чтобы на военных кораблях не было никогда товаров для продажи, и что бы на кораблях, составляющих Эскадру весьма мало находилось других вещей, кроме назначенных в подарок Императорскому Двору.

Предложение сделанное без дальней церемонии, церкви обратить в лавки для продажи товаров, может показаться странным для Европейца, но нимало не удивительно для Китайцев; потому что места, в которых отправляют они духовные свои церемонии, употребляются у них для предметов корысти, какие бы они ни были, естьли случай того потребует. Разговор, нами теперь описываемый, происходил в одном капище. Некоторые из жрецов, при нем служащих, отличались в толпе тем, что белыми своими бородами и длинным шелковым платьем розового цвета делали совершенной контраст. [105]

Как Мандарины узнали, что Аглинские корабли не могли пройти чрез насыпь, то тотчас вообразили себе, что они должны быть отменной величины, и что подарки на них находившиеся должны соответствовать сей величине. Они велели приготовить суда для перевозу сих подарков на берег, равно как пассажиров и багажа их. Приготовили близ устья реки хороший дом для принятия Посла, и думали, что он пробудет тут несколько дней для отдохновения от трудов толь долговременного путешествия. Тут же Мандарины дали знать, что его Превосходительству нет нужды спешить отправляться в столицу, потому что торжествование дня рождения Императорского еще весьма далеко. Они Посольство не за что другое почитали, как за визит, или за послание для поздравления их Государя со днем его рождения, или по случаю другого какого торжества.

Едва Г. Гиттнер успел возвратиться на Лион, как показалось множество Китайских судов, нагруженных живым скотом, плодами, огородным овощем и другими съестными припасами в толь великом количестве, что Агличане не могли принять более, как часть оных, и принуждены были остальное отослать назад. Может быть довольно любопытно будет предложить здесь реестр вещей, присланных в один раз. Они суть следующие: — дватцать молодых волов; — сто дватцать баранов; — сто дватцать свиней — сто голов домашних птиц — сто уток; — сто [106] шестьдесят мешков муки; — сорок ящиков хлеба; — сто шестьдесят мешков обыкновенного Сорочинского пшена; — десять ящиков красного Сорочинского пшена; — десять ящиков белого сорочинского пшена; — десять ящиков мелкого Сорочинского пшена; — десять ящиков чаю; — дватцать два короба сухих персиков; — дватцать две коробки вареньев; — дватцать два ящика слив и яблок; — дватцать две коробки серого гороху; — дватцать две коробки других растений; — сорок корзин крупных огурцов; — тысяча гиромонов; — сорок пучков саладу; — дватцать мер гороху в стручьях; — тысяча арбузов; — три тысячи дынь; — нет сколько мер сладкого вина и ликеров; — десять ящиков сальных свеч; — три корзины фарфоровой посуды.

Все это доставляемо было в таком изобилии и так щедро, что Агличане всегда получали запас без всякого требования. Подлинно знакового гостеприимства и уважения, с каковым Посольство и Эскадра были принимаемы во всех случаях, а особливо в заливе Туронском на островах Шу-санских, в Тен-шоо-фоо, и в устье реки Пеи-го, негде более сыскать, как только на Востоке.

Первые два Мандарина, один гражданской, а другой военной, назначенные двором для принятия Посла, взошли на борд Лиона со многочисленною свитою, отдать ему свое почтение. Казалось, что они в первой раз вышли на море, и точно никогда не видали корабля такого строения, такой величины и высоты, как Лион. [107] Они не знали как взойти на корабль. Спущены были кресла привязанные на веревках, и посредством блоков подняты они на палубу. Сей удобной, скорой, но с первого взгляду опасной способ всходить, произвел в них страх и удивление.

Из усердия к выполнению своей должности, делая сей скорой визит Посланнику, двое Мандаринов переехали насыпь на первом судне, которое им попалось, и которое не будучи, приготовлено для перевозу таких особ, было наполнено народом худо одетым и даже замаранным. Оставя оное они еще более поражены были порядком и военным видом, господствовавшим на корабле Лионе. Когда ввели их в большую залу, занимаемую Посланником, то удивлялись ее обширности, чистоте, так как и всем выгодным расположениям, сделанным на корабле.

Они поздравили Посла и от имени Императора, и от собственного своего с благополучным прибытием по преплытии толь неизмеримого пространства моря. Они сказали ему, что Императорский Двор отправил их для препровождения Посольства; что намерение их Государя есть то, чтобы оно путешествие свое совершило безопасно и приятно; что они готовы споспешествовать сему; и действительно они это доказали. Поступки их заслуживают, чтобы особенно упомянуть об них в сем сочинении.

Гражданской Мандарин был человек важной, но не суровой. Все показывало в нем прямой и основательной ум. Он никогда [108] слишком не заботился о том, чтобы говорить, и как сам не старался сказать что нибудь блистательное, так и другим не давал ослеплять себя. Желание исполнить должность свою с точностию и доброжелательством, по видимому составляло единственной предмет, которым он занимался. Он был наставник одного из детей Императорской фамилии; и его почитали человеком ученым и рассудительным. Он имел на шапке своей отличительным знаком синий шарик. Все Мандарины, или другие особы украшенные какими нибудь почестями, от первого Министра до самого последнего придверника, разделены на девять классов; и носят также небольшие шарики, или пуговицы на шапках своих; но шарики сии различного цвета и из различных материй. Сверьх того Мандарины отличаются особенным платьем, чтобы узнаны будучи народом и иностранцами, уверены были в получении соответствующего их особам уважения, и достодолжного повиновения их повелениям. Гражданской Мандарин, сопровождавший Посольство, имел также титло Та-цгина, то есть, великого. Фамильное его имя было Шов.

Воинской Мандарин, находившийся при Шов-та-цгине, был таков, каковым он должен быть по своей должности, откровенен, чистосердечен и отважен. Имя ему было Ван; и как он имел тоже титло, которое и другой, то и называли его Ван-та-цгин или Ван, то есть, великой. Кроме красного шарика, находящегося у него на шапке, одолжен он был [109] заслугам своим другим знаком почести, которой был в самом деле не что иное, как перо, выдернутое из павлиньего хвоста: но оно дано ему Императором с позволением носить оное на шапке. На теле его видно много ран, полученных им на сражении. Натура произвела его способным к военной службе. Он прям, плотен и росту выше среднего. Его крепость, деятельность и другие воинские качества были весьма высоко почитаемы в Китайских армиях, где лук и стрела еще в употреблении и предпочитаются огнестрельному оружию. Он собою не величался, но иногда приметно было, что он чувствовал цену своей доблести и заслуг своих. Однако будучи далек от надменности и грубости, являл он на лице своем вид природной доброты, и поступки его показывали, что он любит обязывать. Обращение его было приятно и забавно. Он охотно отлагал всякую скрытность, и обходился с новыми друзьями своими так, как бы давно уже знал их.

Третья важная особа, Татарского происхождения, послана была в чине главного Посланника от Императора, которой сам был из одной Татарской Династии. Но Посланник, натурально надменной и сверьх того весьма боящийся моря, ожидал Посла на берегу. Другие два Посланника, хотя и не такого характера, однако не более показывали охоты ввериться опасной стихий; но будучи происхождением и родом Китайцы, почли себя обязанными к [110] точнейшему повиновению, и следовательно имели случай посмотреть на оную.

Сии два Мандарина приняты были на корабле Лионе с великим почтением и весьма дружественно. Обыкновенно много принужденного бывает в разговорах, когда объясниться не иначе можно, как только посредством переводчика; но здесь этого почти неприметно было. Веселое расположение разговаривающих, и сильное их желание узнать друг от друга то, что каждой из них думал, прогоняли это. Разговоры их нимало не заключали в себе той скрытности, которую имеют иностранцы, подозревающие друг друга. Иногда, прежде нежели выражение было переведено, самые обстоятельства показывали то, что оно должно значить, и телодвижения часто вспомоществовали словам. Между тем переводчик Китайской так был занят, что хотели попытать искусства двух особ (Сир Георг Стаунтон и сын его.), принадлежащих к Посольству, которым сей Китаец и тот, которой оставил Агличан в Макао, старались сообщить некоторое сведение в их языке, с самого их отъезда из Неаполя, то есть более нежели в год.

Одна из сих особ прилежала к сему Учению со всем вниманием и постоянством зрелого возраста: но имела нещастие увидеть, что едва могла понимать некоторые из слов говоренных Мандаринами, которым выговор [111] его был также непонятен. Другая особа будучи моложе, без сомнения гораздо менее употребила старания, но имея чувства живее и органы гибче, доказала, что она может по нужде быть годным переводчиком. Казалось, что многие Китайские слова, имеющие совсем противное значение, разнствуют в произношении одною только легкою переменою акцента или ударения; что гораздо скорее и вернее можно перенять тем, которые учатся языку в юных летах, нежели тем, которые начинают учиться оному не прежде, как в совершенных летах. Иногда столько бывает сходства при изменениях голоса в произношении Китайских слов, имеющих различное значение, что не редко видеть можно самих Китайцев, для избежания недоумения в разговорах, прибавляющих к главным терминам ими употребляемым синонимы более оным приличные. Нужда в объяснении происходит во-первых от того, что Китайской язык имеет много односложных слов, которые не так внятны, потому что менее допускают соединений; а во вторых от того, что сей язык исключил некоторые грубейшие тоны других народов, много доставляющие облегчения в рассуждении различия в выговоре слов.

Двое Мандаринов спрашивали, переведено ли на Китайской язык письмо, отправленное с Послом, и усильно просили объявить им содержание оного. Однако прозьбу сию они чинили совсем не так, как будто бы обычай Императорского Двора требовал, чтобы тут [112] Приступлено было к переговорам. Она не была также действием пустого любопытства. Казалось более, что они хотели соображаться с обыкновением, и сами собой брались исполнить собственное свое желание собрать сколько можно более возможных известий, касающихся до Посольства, для доставления их потом к своему Государю. Казалось однако, что благоразумнее и приличнее будет помедлить сообщать письмо Аглинского Короля, по крайней мере до тех пор, пока Посол прибудет в столицу. И так дан ответ двум Мандаринам, что оригинал и перевод письма запечатаны вместе в золотой коробочке, для доставления в руки Императора.

Мандарины изъявляли сильное желание узнать подарки, назначенные Императору; и формально спрашивали им реэстра, для доставления к его Императорскому Величеству. Это же самое требование делано было всеми Китайцами, имевшими какие нибудь сношения с Послом, или с комисарами в Кантоне в рассуждении Посольства. Обыкновенной список подарков, находившихся на корабле Индостане не дал бы понятия ни о качестве, ни о внутренней цене их, ниже посредством какого либо перевода мог бы учиниться понятным. Сверьх того подарки сии таким образом объявленные без сомнения перемешаны бы были с предметами прямо только любопытными, посылаемыми для продажи, которые хотя весьма драгоценны и остроумно выдуманы, однако более блистательны, нежели солидны. Итак необходимо нужно было сделать генеральное описание в рассуждении [113] существа тех артикулов, которые Посол должен был поднести Императору; но чтобы приятнее сделать подарки, то описанию сему надлежало быть написану несколько в восточном штиле, полагающем цену их по мере их пользы, и представляющем самое опущение блистательных безделок достоинством.

Почему и начато сими словами: — «Что Король Великобританской желая изъявить его Китайскому Императорскому Величеству Высочайшее свое почтение отправлением к нему Посольства из толь отдаленных мест, и избранием Посла из людей самых отличнейших в Британнии, хотел также, чтобы и посылаемые им дары Достойны были столь премудрого и просвещенного Государя, каков Император Китая. Ни количество, ни цена их не могут приняты быть в уважение пред Императорским троном, преизбыточествующим богатствами и сокровищами всякого рода. Не прилично бы было представить любопытные только и бесполезные безделки. Итак его Великобританское Величество потщился избрать такие только вещи, которые могут показать успехи наук и художеств Европейских, и сообщить какую либо новую идею высокому уму его Императорского Величества; или лучше сказать предметы прямо полезные. Намерение и расположение, с которыми подносимы бывают дары, а не самые дары, должны ценимы быть Государями».

Некоторые из сих артикулов описаны были следующим образом: [114] «Первой и главной состоит из многих частей, которые могут употреблены быть вместе и порознь. Он представляет вселенную, в которой земля составляет малую только часть. Сия машина есть величайшее творение, какое только когда либо произведено было в Европе совокупными силами астрономических и математических наук. Она показывает весьма ясно и с математическою точностию разные движения земли, сообразно с системою Европейских астрономов. Показывает также Эксцентрические или неправильные обращения луны около земного шара, обращения солнца и планет, его окружающих, равно как и специальную систему планеты, называемой Европейцами Юпитером, с четырью его спутниками, непрестанно обращающимися около него, и кольцами принадлежащими к его поверхности. Виден также тут Сатурн с кольцом своим и со спутниками: и наконец затмения, соединения и противостояния небесных тел. Другая часть машины показывает месяц, неделю, день, час, минуту, в которую смотришь. Творение сие столько же просто в рассуждении строения своего, сколь сложно и удивительно в рассуждении своих действий: в Европе не сыщется еще столь совершенного произведения. Исчисление сделано более нежели на тысячу лет; и оно пребудет незабвенным памятником уважения, вселяемого в отдаленнейших частях земного шара доблестями его Императорского Величества. [115]

«Другая машина непосредственно следующая за первою есть любопытного и полезного строения, и служит для наблюдения издали самых малейших и самых отдаленнейших небесных тел, и притом лучше, нежели когда-либо было прежде, потому что она представляет движения их в гораздо большем пространстве. Последствие сих наблюдений удостоверяет в точности, с какою движения звезд уподоблены в первой машине. Наблюдения делаются, не смотря прямо на предмет, как в обыкновенных телескопах, в которых сила зрения более ограничена, но примечая с боку отражение сего предмета от зеркал; способ изобретенный великим философом Невтоном, и усовершенствованный славным Астрономом, по имени Гершелем, которые по открытиям, сделанным ими в науках, заслуживают, чтобы имена их обоих достигли до слуха его Китайского Императорского Величества. Особенно сила зрения, посредством их распространенная, превзошла все исчисления и всю надежду.

«Астрономия не только необходимо нужна для усовершенствования Географии и мореплавания, но и возвышает дух величием своего предмета, а потому и соделывается достойною внимания Государей: она удостоилась щедрот и его Императорского Величества, ободрившего упражнение в сей науке. К сему присовокуплен инструмент, служащий для объяснения и сообразования настоящего движения земли с [116] мнимым движением солнца и других небесных тел.

«Другая машина состоит в глобусе представляющем небесную твердь; грунт у ней лазуревого цвета по подобию небесного: и видны на нем все неподвижные звезды, находящиеся точно в относительном их положении. Звезды сделаны из золота и серебра разного колера и разной величины, в сходственность тому, как они представляются глазам нашим. Находятся также на нем серебряные линии для показания разделений, означающих все части неба.

«В соответственность сему небесному глобусу есть другой, представляющий матерую землю с морями и островами. На нем означены владения разных Государей, главные города и большие цепи гор. Творение сие обработано с отменным тщанием, и содержит в себе все открытия, сделанные в разных частях земного шара, чрез путешествия, предпринятые для сего по повелению его Британского Величества, равно как и чрез плавание различных кораблей, употребленных в эти экспедиции.

«Во многих ящиках находятся инструменты, служащие для узнания времени, и показывающие все совершенство и чистоту новых изобретений. Один из сих инструментов представляет периоды новолуния и полнолуния, с разными ее изменениями, другой показывает состояние воздуха, и предсказывает перемены в Атмосфере. Есть [117] пневматическая машина служащая для делания в пустом пространстве многих любопытных и удивительных опытов, доказывающих, сколь необходимо нужна атмосфера для жизни животных, и какую силу имеет над существами неодушевленными.

«Другая машина показывает разные способы, называемые у Европейцев механическими силами которые вспомоществуют натуральным силам человека и животных, с изобретениями для показания оных сил, приспособленных к тому, чтобы доставлять помощь и облегчение слабости и летам.

«Другие артикулы состоят в разных медных артиллерийских орудиях, употребляемых на войне. Тут находятся висячие и сидячие мортиры, те опасные машины, которыми бросают горючие материи в неприятельские города и укрепления. Думали, что машины сии покажутся интересными для такого искусного воина, такого великого завоевателя, каков Китайский Император. Тут же находилось и другое оружие, как то ружья, пистолеты и острые шпаги. Оружие сие богато украшено и отменно дорогой цены по своей доброте: ружья и пистолеты весьма меткие, а клинки у шпаг рубят железо, не получая от того зазубрин.

«Его Британское Величество, которого вся Европа признала первым по морской силе, и которой действительно господствует над [118] морями (Каким же державами признано сие господство? Сир Георг Стаунтон должен бы был это сказать. (Замечание Французского переводчика).), желал бы в знак своего уважения отправить к его Императорскому Величеству с Посольством насколько из самых больших своих кораблей; но принужденным себя нашел употребить к тому корабли не так огромные, по причине малой глубины и песчаных мелей Желтого моря, не очень известного Европейским мореплавателям. Однако он посылает к его Китайскому Величеству модель самого большого Аглинского военного корабля, вооруженного сто десятью пушками большого колибру. Модель сия показывает даже самые малейшие части толь огромного произведения.

«Есть также работы, сделанные лучшими Аглинскими художниками из глинистых и каменистых материй, находящихся в их земле. В числе сих работ находятся вазы, служащие для украшения и для пользы. Из них некоторые сделаны по примеру древних, а другие в лучшем новейшем вкусе.

«Многие из сих артикулов большею частию одолжены твердостию и красотою своею действиям обыкновенного или земного огня: но жар, которой гораздо сильнее, и которого действия гораздо нечаяннее и удивительнее действий земного огня, есть тот, которой, получается от лучей солнечных посредством инструмента, находящегося в числе даров, [119] посланных Королем Аглинским. Он состоит из двух прозрачных стекол, из которых одно ужасной величины относительно к такому творению, и приняло от рук одного искусного и трудолюбивого художника такой вид, что будучи хорошо поставлено и хорошо наведено, может не только зажигать горючие материи на известном расстоянии, но также размягчать и превращать в пепел или растоплять самые твердые камни и металлы, как то: золото, серебро, медь, железо, или даже самую недавно открытую материю, названную платиною или белым золотом, которая гораздо труднее других известных металлов растопляется в обыкновенном огне. Главные части сей машины, будучи столь же рухлы в своем составе, сколько вся машина могущественна и скора в своих действиях, так редко выходят без изъяну, и так легко разбиваются при самой их отделке, что довольной величины их совсем не видно. Одна из стеклянных штук машины, поднесенной его Китайскому Величеству, есть самая величайшая и самая совершеннейшая из всех, какие только деланы были в Европе.

«В отдельных коробках заперты разные части двух великолепных люстр, то есть, хрустали, оправленные в золоте так, чтобы они могли пропускать свет для освещения великих царских чертогов. Люстры сии разнствуют и фигурою и действиями своими, смотря по расположению бесчисленных штук, [120] их составляющих. Тут находятся круглые лампады, которые, по изобретенному недавно методу, издают свет гораздо живее и на большее расстояние, нежели сколько искусство могло производить прежде.

«Есть много кип, содержащих в себе великое количество вещей, вышедших с Великобританских фабрике, особенно шерстяных и бумажных материй, стальных и других металлических работе. Должно думать, что из такого множества вещей найдутся, которые могут понравиться либо по своей пользе, либо потому, что доставят случай сравнить с собою некоторые произведения великих фабрик его Императорского Величества.

«К предметам, взятым для перевозу, присовокуплено множество весьма верных изображений, представляющих крепости, города, церкви, загородные домы, сады, замки, мосты, озера, вулканы, древности, сражения на море и на суше, верфти, где строют корабли, конские ристалища, сражения волов, и всякие любопытнейшие и достопримечательнейшие предметы во владениях его Британского Величества, и в других частях Европы. Тут же есть и портреты знатнейших особ, в том числе заключаются портреты Королевской Великобританской фамилии. Сии творения служат также памятником успехов в художествах, оные произведших».

Описание сие не только переведено было на Китайской языке, но еще Г. Гиттнер [121] тщательно перевел его и на Латинской, так как и письмо от Аглинского Короля к Императору переведено было на оной. Взята предосторожность сия для того, чтобы Миссионеры, находящиеся при Пекинском дворе могли поправить ошибки, которые могут случиться в Китайском переводе; ибо придворной Китайской штиль известен только тем, которые часто бывают в Императорском дворце. — Однако перевод сей столько был понятен для Мандаринов Шов-та-цгина и Ван-та-цгина, что содержание оного возбудило в них удивление.

Доставлено было довольное число судов для перевозу подарков на другую сторону насыпи. После чего надлежало их перекладывать в другие суда, потому что первые не могут итти по реке до окрестностей столицы, а другие так слабы, что совершенно не в состоянии противиться морским волнам, разбивающимся о насыпь, и всем случаям могущим море привести в колебание. Были также и другие суда для перевозу с кораблей на реку людей, принадлежащих к Посольству, равно как и их багажа. На ней нашли суда готовые для принятия их. Посол объявил уже свое желание путешествовать водою, потому что ему сказано было, что этот способ есть самой удобнейший.

Китайские суда собравшись около Эскадры представили довольно любопытное зрелище. Виден был чрезвычайной констраст, естьли кто смотрел на высокие мачты, сложные снасти Аглинских кораблей, возвышающиеся среди [122] низких, простых, грубо сделанных, но твердых.; пространных Китайских судов, из которых каждое имело грузу около двух сот тонн. Часть судов находящаяся под водою разделена на двенатцать отделений, сделанных из досок толщиною в двенатцать дюймов, смазанных известковою замазкою приготовленною для доставления им непроницаемости, или говоря поморскому, для учинения их годными к воде. По замечанию Доктора Динвиддие замазка сия состоит из известки и масла. Кладется тут же несколько стружек от бамбу, так как в Англии кладутся в гипс лошадиные волосы. Состав сей, присовокупляет Доктор, делается весьма тверд, вязок и противится огню. Не смотря на то, что в нем есть масло, он действительно несгараем. Нет сомнения, чтоб он не был лучше смолы и сала, которые никогда не употребляются в строении Китайских кораблей ни для лесу, ни для снастей.

Выгода, состоящая в разделении нижней части корабля, по видимому довольно изведана в Китае, потому что это обыкновение в общем употреблении. От чего иногда бывает, что у одного купца товары не терпят никакого урону в одном отделении, между тем, как другой купец в соседственных отделениях, в которые вода вошла, остается с убытком. Корабль может попасть на подводный камень и избегнуть погибели, потому, что вода остается в разделении подводной части корабля, получившем отверстие; и тот, кто нагружает [123] товары во многие отделения, может надеяться, что естьли в одно пройдет вода, другие от того предохранены будут.

Тому, чтобы употребить сей план строения в купеческих Европейских кораблях, без сомнения противоборствовать будут народной предрассудок, издержки и сомнительная удача в новых опытах. Скажут также, что сей способ причинит уменьшение в количестве груза, и что нагружение больших тонн и ящиков сделается гораздо труднее. Но остается рассмотреть, сколько возражения сии превышать должны великую безопасность судна, служителей корабельных и грузу. — Как бы то ни было, возражение не может иметь места в рассуждении военных кораблей, которым нет нужды перевозить большие тяжести.

Все суда имеют по две большие мачты, которые сделаны из одного дерева или из одной штуки дерева, и у которых поперешник гораздо больше по пропорции к длине своей, нежели как у мачт Европейских судов. У каждой мачты большой квадратной парус обыкновенно из расщепанного бамбу, или из соломенных и тростниковых цыновок. Суда с обоих концов почти равно плоски; на одном из оных находится кормило столько же широкое, как на Лондонских паромах, и привязано канатами, идущими с одного боку судна к другому. Компас находится в небольшой чаше, поставленной на месте, соответствующем деревянному ящику Европейских кораблей. По [124] сторону компаса находится свеча часто зажигаемая, с довольно великим количеством песку в чаше, потому что в оную ставят несколько благовонных свеч, когда хотят принести жертву божеству, почитаемому господствующим на море. Божество сие имеет сверьх того жертвенник хорошо украшенной и обставленной свечами, на краю самой малой комнаты, около которой находятся кровати Капитана и матросов. Каждая из сих кроватей имеет не более места, как сколько нужно для одного человека, и тут спят на цыновках, или на жестких подушках. Суда эти имеют обыкновенно сорок или пятьдесят человек экипажу. Все по видимому берут равное участие в строении, и у всех одинакие маневры. Говорят, ни одно из них не получает положенного жалованья; а берут часть из прибытков путешествия.

Подарки и багаж переложены были на довольное количество судов; и хотя перекладка сия происходила на открытом море, но ни малейшего не имела последствия. Погода была прекрасная. Однако бурное время приближалось, и не возможно было Эскадре остаться на долго в беззащитном положении. Индейская компания хотела, чтобы Индостан, по получении увольнения от Посла в Тиен-синге, отправился в Кантон для принятия грузу и для перевозу оного в Европу по коммерческому обыкновению. Но как корабль сей мог итти в Шу-сан, то почли за выгоднейшее для него пристать тут, потому что вероятно можно достать здесь [125] грузу за меньшую цену, нежели в Кантоне, естьли только получат позволение покупать тут чай и шелк, собираемый соседственными провинциями. Почему Посол постарался доставить удовольствие Капитану Маккинтосгу следовать за собою в Пекин для испрошения желанного ему позволения. Впрочем надеялись, что Капитан Маккинтосг возвращаясь на корабль может иметь случай заметить способ, которым делаются товары обыкновенно нагружаемые в Китае, и о котором Индейская компания желала иметь особенные известия.

Подумавши о том, что касалось до Индостана, надлежало непременно заняться Лионом, и положить, прежде нежели получит он увольнение от Посла, к чему употребить его в течение того времени, которое его Превосходительство по публичным делам пробудет на сухом пути. Во всем Пекинском заливе не нашли ни одной гавани, в которой бы корабль сей мог перезимовать безопасно. Думали также, что Китайская гавань будет местом менее всего удобным для долговременного его пребывания; потому что, не смотря на все возможные предосторожности, какая нибудь ссора с Китайцами, или какой либо случай мог много помешать главной цели Посольства. Самое опасение какого нибудь неустройства могло побудить такое правление, как Китайское, просить преждевременного отъезду Посла Впрочем Сир Еразм Говер думал, что дисциплина и здоровье его экипажа могут много потерпеть от [126] бездейственной жизни, которую он будет вести во время долговременного своего пребывания на сухом пути. В это время употребя часть своего досугу на путешествие в Японию, для выведания расположений двора относительно до коммерческих связей с Аглинскою нациею, Сир Еразм может привести Посла в состояние решительно положить, должно ли ему самому туда отправляться. Его предписания клонились к тому, чтобы он туда шел, но в таком только случае, когда предусмотрит из сего прямую выгоду; наконец, естьли Сир Еразм Говер найдет, что Японцы не отступили еще от исключительной своей системы, или даже нет большой и пользы заводить с ними сношения, то в издержках делаемых сим чиновником не должно быть излишества, какое бы могло вытти от долговремянного пребывания Посольства в Азии.

По сим различным побудительным причинам, соединенным с генеральным предметом его Посольства, и соответственно полученному им полномочию, Посол написал к Сиру Еразму Говеру следующее:

— «Как не можно Лиону остаться на весьма долгое время в таком положении, в каком он находится, позади насыпи, преграждающей вход в реку Пеи-го, то Посол почитает себя обязанным объявить Сиру Еразму Говеру свое мнение, то есть, что корабль сей должен употреблен быть на службу его Величества, в течение того времени, которое дела Посольства продержат оное при Пекинском дворе. — Без [127] сомнения, по моему мнению, нужно ему зайти, в первую гавань, где бы он мог заготовиться к путешествию на некоторые из главных островов Китайского моря, по излечении больных пострадавших от нездорового климата берегов Явы и Суматры. — Вероятно Сир Еразм Говер изберет для этого залив Кисан-сеу, или Шу-сан; потому что там есть небольшие острова, на которых удобно можно поставить палатки в сухих, ветром провеваемых и выздоровлению благоприятствующих местах, и где при помощи соседственных Мандаринов можно получить всякого роду свежие запасы. — Посол знает, что главному начальнику корабля следует платить за все, что на корабль ни возьмет. Однако может быть, что Мандарины почтут себя обязанными, в следствие генеральных Императорских повелений, относящихся до Посольства, не принимать никакой платы за доставляемое ими Лиону; и в таком случае будут приводить казну в убыток, и может быть довольно немаловажной, или по количеству, или по цене вещей. Как необходимо нужно, чтобы Посольство казалось как можно менее стоющим для Китайцев, то Посол и надеется, что главной начальник корабля даст особенные повеления, чтобы на корабль никаких запасов или чего другого не принимать более, как сколько по генеральному счету найдено будет необходимо нужным для корабля или для здоровья людей на корабле находящихся; и чтобы даже не подпускать к [128] кораблю всего того, что придет под видом подарка для частных людей.

«Посол знает, что, не смотря на продолжительное путешествие, люди находящиеся на Лионе почти совсем еще не были больны скорбутом; что должно приписать частым окказиям, доставлявшим удовольствие наслаждаться сухим воздухом в разных местах, где приставали; свежим припасам, которые столь часто доставлял ему Коммодор, равно как и неусыпному его тщанию в рассуждении соблюдения чистоты между матросами, и в рассуждении испражнения дурного воздуха изо всех частей корабля.

«Между тем как делаемы будут нужные для выходу опять в море приготовления, которые Коммодор без сомнения может препоручить внимательности и искусству своих Офицеров, Посол желает иметь удовольствие быть им сопутствуем в Пекин. Может быть, во время его там пребывания, Императору в какую нибудь Аудиенцию угодно будет сделать некоторые вопросы относительно до Аглинской морской силы, то в таком случае человек столь опытной, как Коммодор, совершенно удовлетворит любопытству сего Государя. Одна из бригг может остаться на реке Пеи-го, для перевезения Сира Еразма Говера на корабль Лион. После чего Посол желает, чтоб он отдалился от берегов Китая, и не показывался ни в какой части сей Империи до следующего Маия месяца. — В следствие чего он должен будет [129] отправиться в гавань Иеддо, лежащую на южном берету Японии, где он может вручить Кубо, то есть временному владетелю сей земли, письмо от Посла, на которое Кубо вероятно обратит некоторое внимание, поелику оно дойдет до него столь почтенным образом.

«Его Превосходительство совсем не может показать Коммодору того, что должно быть главным предметом его внимания как на пути, так и в Японии. Но, выключая все морские замечания и открытия, которые по важности своей займут Сира Еразма Говера, и в рассуждении которых Посол одинаких с ним мыслей, сей Коммодор сам сыщет способ узнать, имеют ли жители Японские ко всем иностранцам то крайнее отвращение, приписанное им впрочем людьми, которые может быть распустили таковые известия, желая воспрепятствовать Агличанам в изыскании способов завести торговлю в сих краях. Коммодор может также иметь случай приметить, сколько нужды и пожелания Японцев делают приятными для них предметы Аглинской работы; и найдутся ли у них в таком случае, кроме меди, которой Англия с собственных своих рудниках получает, довольное количество, какие нибудь товары, или какие неделаные вещества, годные для перевозу в Европу.

«Великое препятствие предлежит теперь касательно до вступления в особенные переговоры с двором Японским. Посол не мог [130] еще достлать себе Японского переводчика. — На этот раз довольно на корабле иметь людей, знающих два общие языка восточной Азии, Индейской и Китайской. Для первого можно употребить Индейского матроса, находящегося на корабле Лионе, и говорящего несколко по Аглински, и Аглинского матроса, понимающего по Индейски. Чтож касается до Китайского языка, то Посол намерен, для общей пользы, лишить себя предполагаемого удовольствия иметь при себе служителя, данного ему одним Миссионером в Макао, и говорящего по Китайски и Португальски. Посредством сих трех человек Коммодор может исполнить преднамереваемое, не только в Иеддо, но и в других южных странах, в которые оставя Японию будет иметь случай зайти.

«Тотчас по получении ответа от Японского Государя, или по пятнатцатидневном ожидании в Иеддо без всякого на то словесного или письменного отзыва, Коммодор отправится в Маниллу, где он Губернатору островов Филиппинских, имеющему тут свое пребывание, вручит письмо от Посла. Гавань Кавита в Манилле, описана совершенно безопасною и способною для принятия больших кораблей во всякое время года. Легко можно достать всякого роду запасов в великом количестве и за сходную цену: Лион может пробыть тут до тех пор, пока Коммодор увидит возможность отправиться далее на Юг; чему, по опыту Г. Далримпла, должно быть в Ноябре месяце. [131]

«Коммодор находясь в Кавите, Может получить выгодные известия о естественном и гражданском положении сей страны, о ее торговле, и о характере Жителей. Вероятно, что в многолюдной гавани Манилльской можно найти несколько людей, которые бывали в Японии и приобрели сведение в языке сей страны. Естьли с таковым сведением человек говорит еще и на каком нибудь Европейском языке, или по крайней мере на Китайском или Индейсксм, то таковое приобретение будет весьма важно на тот случай, когда Посол отправится для совершения своей миссий к Японскому двору. Он охотно таковому человеку даст всякую плату не с излишком только превышающую законную цену; и потому согласится на условия, которые Сир Еразм Говер в рассуждении сего за благо рассудить сделать.

«Совершая путь свой на Юг, как скоро можно будет, Сир Еразм Говер кстати присовокупит к корабельным замечаниям, делаемым для усовершенствования навигации и географии, познание острова Лалутаиа, которой, по рукописному объявлению одного опытного мореходца, приобщенному к сим известиям, кажется имеет хорошую гавань и много других выгод. Лежит он почти под десятым градусом пятьюдесятью минутами северной широты, и около дватцати миль на Запад от длинного острова Палавана. Он находится на карте Фавова путешествия, так как положил его Г. [132] Далримпл. Остров Куио, лежащий близ него изобилует всякого роду съестными припасами.

«Посол желает, чтобы Из Лалутаиа Коммодор Лиона отправился к острову Магинданао, иначе имянуемому Минданао, который хотя и причисляется иногда к островам Филиппинским, потому что лежит от них близко, однако по большей части, естьли не всегда, находится в независимости от Ишпанцев, и правительство его беспрестанно в ссоре с сею нациею.

«Султан Магинданаоский объявил себя некогда другом Агличан, и для ободрения торговли их в своих владениях уступил им остров Бон-воот, лежащий по близости, и почти против главной гавани Магинданао. Коммодор будет также иметь письмо от Посла к сему владетелю, и по испрошении скорого ответа, посетит остров Бон-воот, на котором сказывают находится выгодная гавань. Довольно для Коммодора пробыть весьма немного дней, чтобы воспользоваться тем, что выгодно, и получить, все нужные для него известия. Он сам тамо увидит, можно ли и безопасно ли будет продолжать свое путешествие даже до Гилоло. Хотя сей остров есть один из Молукских, однако не подлежит Голландцам, и следовательно может доставить весьма любопытные и весьма полезные известия. [133]

«Но как сомнительно, чтобы время определенное для его експедиции, позволило Коммодору дойти до Гилоло, и как расположения Государя, сим островом обладающего, в рассуждении Агличан и других Европейцев неизвестны, то Посол и не посылает к нему письма. Однако ему препоручены и особенные коммиссии к некоторым владельцам, и полномочие для трактования именем его Величества со всеми Государями морей Китайских. Но естьли Коммодор Лиона сыщет средство дойти в Гилоло, и откроет там некоторые выгодные для Агличан расположения, то может объявить там, что его Превосходительство намерен посетить страну сию, и завести в ней сношения, выгодные для обеих наций, естьли только время, которое он пробудет в Азии, ему это позволит.

«Отъезжая из Гилоло, или лучше из Магинданао, Сир Еразм Говер должен направить путь свой к той части большого острова Целебеса, которая не принадлежит Голландцам. Та выгода, что он видел уже сей остров, должна ему много споспешествовать в сем случае и к тому, чтобы в окрестностях его делать замечания, относящиеся до навигации, и к тому, чтобы узнать свойство жителей. Посол просит только Сира Еразма Говера действовать также в Целебесе, как и в Гилоло, и в подобных обстоятельствах сделать подобное же объявление относительно до намерений его Превосходительства. Министр сей тоже рекомендует ему и в [134] рассуждении острова Борнео, где он надеется, что Лион также может остановиться, или в Бангаре, или в Сукцедане, или наконец в столичном городе, имеющем одинакое название с островом. Агличане имеют купеческую кантору в Бангаре; думают, так же что в городе Борнео есть еще несколько Британских подданных, которые основали там свое жилище, или производят в нем временную торговлю.

«Ничто столько не желательно, и ничто столько не соответствует генеральной цели миссии Лорда Макартнея, как честные и миролюбивые предприятия, делаемые для распространения продажи Аглинских товаров во всех частях Азии, откуда можно получать прибытки в Европу; что особенно разуметь должно о Борнео. Зависть Голландских торговщиков может сыскать случай воспротивиться Агличанам в некоторых частях сей обширной страны: но есть такие места, в которых вероятно кажется не выдет никакой с ними ссоры.

«Время, которое должно провести, путешествуя по разным местам, о которых мы упомянули, равно как и пребывание, которое может быть нужно будет во многих гаванях, в которых Коммодор должен останавливаться, вероятно продержут его до весеннего равноденствия, после чего он может притти в Макао, где Посол будет ожидать его в начале следующего Мая месяца. [135]

«Как ничего не должно опускать, что может быть полезно, или сообщить некоторые новые сведения, то Посол надеется, что Коммодору можно еще будет попытаться войти в Пуло-линген, и притом очень удачно, естьли сей остров встретится на пути, которому Лион будет следовать возвращаясь на Север. Естьли бы его Превосходительство не опасался нанести вреда важнейшим предприятиям Коммодора, то общественная польза заставила бы его еще посоветовать ему осмотреть мимоходом восточную часть острова Формозы, которая, как говорят, находится в независимости от Китайцев; Посол назначил бы ему также острова Леоо-Кеоо, лежащие к полудню от Кореи; и действительно весьма бы был доволен, естьли бы Коммодор мог получить верные известия о сих различных странах».

Предписания Лорд Макартней заключил следующими замечаниями: «Посол свободно объявил желания свои относительно до предметов, предлежащих Сиру Еразму Говеру, и не распространялся о предосторожностях, которые принять должно в рассуждении сих предметов, потому что ему не безызвестна та доверенность, которую он должен иметь к благоразумию и искусству того, кому он препоручает. Понуждаемый происшествиями, которых Посол не может предвидеть, или обстоятельствами, которые ему неизвестны, Сир Еразм Говер может уклониться от пути, означенного в его предписаниях: но его [136] Превосходительство уверен, что будет иметь случай одобрить поступки сего Коммодора, и не сомневается, чтобы время его не было употреблено с пользою для общего блага».

Сир Еразм Говер отвечал, что как скоро морские служители совершенно или отчасти поправятся, то он в состоянии будет побывать в разных местах, упоминаемых в Посланниковом предписании: что он тотчас нарочно осмотрит залив Ки-сан-сеу, и что ест ли найдет в нем такую пристань, в которой Лион может быть безопасен, то ему останется тут только заняться пользованием своих больных; что в противном случае непременно должно ему будет отправиться в Шу-ан; что он желал бы получить от правительства письмо в рассуждении сих двух мест, в котором бы означено было доставить ему свежие запасы, с домом для больных, или по крайней мере место, на котором бы можно было раскинуть для них палатки; что должность его пещися о больных, обязывает его отречься от лестного предложения быть в Пекине; что он таким образом их не оставит, и потом поспешит заняться предметами, которые ему следует выполнить для общей пользы.

Предложено было Мандаринам, чтобы они доставили письмо, долженствующее обеспечить Лион в выгодном ему приеме. Они обещали, что оное без замедления получат от Губернатора той провинции. Между тем, как все [137] подарки и багаж укладены были на суда, Посол и его свита готовились оставить Лион и Индостан. В это время собрались на корабли и те, которым отправляться, и те, которым оставаться было должно. Все припоминали себе разные приятные происшествия, случившиеся во время путешествия, и прощались истинно дружески. Екипаж Эскадры состоял из отборных людей, ведших себя с отменною похвалою в продолжение путешествия, и получивших по этому знаки Посольского благоволения. В ту минуту, как Министр сей взошед на бриггу отъежжал, они потщились исполнить данное им повеление, взойти на райны, воскликнуть гузза, и отсалютовать из пушек с кораблей, что было новым зрелищем для Китайцев.

Дабы войти в реку Пеи-го, Посол и главные особы его свиты сели 5-го Августа 1793 на бригги Кларанс, Иаккалл и Ендеавур, между тем как гвардия, музыканты, служители и другие люди, принадлежащие к Посольству следовали за ними на судах, шедших с подарками и багажом. При благоприятствующем ветре и морском приливе прошли они насыпь в несколько часов. Близ лежащий край так низок, что едва бы можно было увидеть оной на двух милях расстояния без домов тут построенных. Поверьх насыпи и за нею вода была мутна и иловата, хотя перед оной и в том месте, где Лион стоял, отменно зеленовата и чиста. Насыпь разделяется на [138] множество небольших песчаных мелей, лежащих в разных направлениях, но столько возвышенных и так близко друг от друга находящихся, что даже и небольшие суда, каков Кларанс и Иаккалл, не могли пройти оных, как только во время морского прилива. Как скоро пройдешь насыпь, то вода будет на три сажени глубиною, и река в этом месте около пяти сот футов в ширину. Агличане увидели ее почти совершенно покрытую паромами и судами всякого рода. Близ устья на южном берегу видна небольшая прекрасная деревенька, называемая Тунг-коо, с гауптвахтою, на которой солдаты стали в ружье, чтобы отдать честь Послу.

В тех мыслях, что Министру сему со всею свитою желательно вытти на берег для прогнания скуки, которую долженствовало причинить ему долговременное пребывание на море, Китайские суда за ним шедшие, стали на якорь, как скоро перебрались чрез насыпь. Не смотря на это, его Превосходительство предпочел итти до яхты, ожидавшей его несколькими милями далее вверьх. Да и действительно положение Тунг-коо не заманивает сойти в этом месте на берег. Земля низкая, болотистая и отчасти покрытая тем длинным и полезным тростником, которого вид известен под именем arundo phragmites, и которой в то время цвел, как Агличане проходили мимо этого места.

Отсюда надлежало итти против быстрины, что натурально затрудняло ход. Малая [139] глубина сей излучистой реки также препятствовала путешественникам. Когда ветер или морской приливе им не благоприятствовал, довольное число Китайских поселян волокло суда их веревками, и таким образом преодолевало быстрину. Вскоре прошли они и другую деревню, называемую Сее-коо, и в вечеру достигли они Та-коо. Слог, находящийся у имен сих трех мест, как видно, тот же самой. Он значит на Китайском языке, что они лежат близ устья реки; а предыдущие слоги показывает, что одно лежит к Востоку, другое к Западу, а последнее довольно обширно.

Большая часть домов в сих деревнях, равно как и в тех, которые в великом числе рассеяны по берегам реки, имеете стены мазаные и крышки соломенные; есть также некоторые из них, которые пространны, высоки, расписаны, украшены и по видимому служат обиталищем богатству. Но не видно ни одного такого, которой бы показывал середку между теми и другими, ниже тех многоразличных постепенностей, которые обыкновенно примечаются между богатством и бедностию.

Между людьми примененными вдоль по реке, видно было несколько женщин столь проворных, как бы ноги их были совершенно целы. Справедливо, как говорят, что в северных провинциях обыкновение сие теперь не так строго наблюдается, как прежде, в рассуждении людей низкого состояния. Все сии женщины ходят в волосах; которые вообще черные, [140] большие, хорошо заплетены, и приколоты длинною шпилькою на верьху головы. Малые дети ходят почти все нагие. Мущины здоровы, статны и имеют хорошую физиогномию. Может быть также, что, как увидели они Агличан, любопытство дало им вид живее обыкновенного; и они собрались в таком множестве, что можно было с стихотворцем воскликнуть:

«Сколь привлекательны существа стекшиеся в сии места!»

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие во внутренность Китая и в Тартарию, учиненное в 1792-м, 1793-м, 1794-м годах лордом Макартнеем, посланником английского короля при китайском императоре, Часть 2. М. 1804

© текст - ??. 1804
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001