ДЖОРДЖ СТАУНТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КИТАЯ И В ТАРТАРИЮ,

учиненное в 1792-м 1793-м 1794-м годах

ЛОРДОМ МАКАРТНЕЕМ

Посланником Англинского Короля при Китайском Императоре,

С присовокуплением

Реляции оного Посольства, путешествия предпринятого при сем случае кораблями Лионом и Индостаном, и весьма любопытных известий о Гишпанских, Португальских и Голландских селениях, где сии корабли останавливались,

Выбранных из бумаг Лорда Макартнея, Сира Эразма Говера, начальника Экспедиции, и других Особ, принадлежащих к Посольству,

Сиром Георгом Стонтоном,

Членом Лондонского Королевского общества и Полномочным Министром при Китайском Императоре.

С приложением Ландкарт и Естампов.

Перевод с Французского.

МОСКВА, 1804.

В типографии Христофора Клаудия.

=================================================================

С дозволения Московской Цензуры.

1801.

=================================================================

 

ПУТЕШЕСТВИЕ В КИТАЙ.

 

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

ГЛАВА I-я.

Переезд из Кохинхины к островам Ларронским, находящимся близ Макао, а оттуда в Шу-сан. Замечания на сии земли.

Как кончутся по обыкновению своему юго-западные периодические ветры называемые Муссон, то переправа из Кохинхины к берегам Китая бывает самая скорая и самая удобная. Надежда скоро показаться в виду той земли, которая была предметом сего продолжительного их путешествия, сделала то, что путешественники с большею нетерпеливостию желали достигнуть назначенного им места, нежели как они повидимому желали сего тогда, когда были еще на весьма великом от него расстоянии.

Но до гавани Тиен-синг, где Посланник намеревался сойти с корабля, было еще довольно расстояния. До прибытия своего туда положено было заехать на один из островов Ларронских, лежащих насупротив Макао, поелику оттуда хотели отправить депеши в Европу [6] при оказиях, могущих выпили в Кантоне или на самом Макао.

Особливо же хотели узнать о том, что касалось до посольства, и проведать, не можно ли достать кормчих для Желтого моря, по которому хождение совершенно неизвестно Европейцам. Чтож касается до пространства моря, отделяющего Кохинхину от Макао, то хождение по оному не так безызвестно, и для переезду чрез оное не нужен кормчий. Однако можно сказать, что замечания до сих пор сообщенные как о сем пути, так и о том, которой идет от Макао к островам Шу-санским, весьма неверны.

В тот день, как эскадра вышла из залива Турона, гора Тиен-тша, или новой Гибралтар, делающая гавань, предохранила суда от действий ветра дующего с моря. Почему они дожидались ветра с матерой земли, которой дует там всегда после полудня, и которого направление с Юга на четверть от Востока к Юго-Юго-Западу. Он поставил их в течение дватцати четырех часов на сто миль от Турона. На пути сем узнали, что быстрина, которой направление к Северу сорок семь градусов на Запад, ускорила ход тритцатью милями, то есть одною милею с четвертью в час, чего без сомнения в этом случае и ожидать было должно. Прилив идет от Востока к берегам Кохинхины, и подымается между Парцеллами, о которых мы упомянули в последней главе, и большим островом, называемым Гаи-нан. А как вода отступая [7] назад, не в состоянии воспротивиться беспрестанному приливу с Востока, то и принуждена бывает взять течение свое к Северу в доль берега, и в залив Тунквинской. Тут нет другого ей проходу, кроме весьма малого пролива, составившегося от положения острова Гаи-нана и от длинного прямого мыса, выдавшегося из матерой земли Китая. А как сей проход прямо лежит к Востоку, то вода нанесенная морским приливом, идущим, как то мы уже сказали, всегда с сей же стороны, запирается в заливе, и скопляясь в весьма великом количестве причиняет те превысокие приливы и ту неправильность, о которых говорил Сир Исаак Невтон.

Во второй день приметили небольшую быстрину, заставившую пройти около восьми миль к Северо-Востоку. Она без сомнения произошла от воды нанесенной приливом и идущей назад от Восточной стороны Гаи-нана, против которой в полдень эскадра находилась.

В третий день, 19 Июня 1793, быстрина шла от Востока, и ускорила ход тритцатью милями: это приписать должно морскому приливу, стремившемуся в пролив Гаи-нанской, пред которым Агличане в этот самой день проходили.

20-го июня открылся им остров, на котором находится весьма высокая гора на подобие сахарной головы: этот остров Европейцы называют Гранд-ларрон. С боку его находится другой, которого горы не так завостроваты [8] и гораздо ниже. В этот же день увидели матерую землю Китая, в направлении к Северо-Востоку. Хотя она была так далеко, что ничего не можно было различить кроме неровных и возвышенных мест, не имевших по видимому ничего отменного, однако вид их произвел приятное впечатление в душе Агличан. Они с сих пор воображали себе, что достигли того пункта, которой должен сделать эпоху в истории их путешествия.

21 Июня эскадра бросила якорь на двенатцати саженях воды в иловатой грунт и под ветром, дующим с одного из островов Ларронских, называемого Шоок-шоо: Гранд-ларрон в расстоянии трех миль лежал к Западу-Юго-Западу, а Шоок-шоо в таком же расстоянии к Югу на четверть от Запада. Нашли, что Гранд-ларрон находился под дватцать первым градусом пятьдесят двумя минутами северной широты, и под сто тринадцатым градусом тритцатью шестью минутами Восточной долготы от Меридиана, проведенного чрез Гренвич. — Шоок-шоо лежит под дватцать первым градусом пятьюдесятью пятью минутами Северной широты, и под сто тринатцатым градусом сорока четырью минутами Восточной долготы. Долготы сии несколькими милями меньше к Востоку, нежели как положение обыкновенно назначаемое островам Ларронским. Но они определены по морским часам, которых показание весьма немногими минутами несогласно было с большею частию Лунных замечаний, сделанных за два дни [9] перед тем. И так можно согласиться, что определение оных довольно исправно.

Берега островов Ларронских состоят из скал почерневших от действия соленой воды. Морская пена и приражение волн во многих местах поверхность их так изможжили, что они получили от того вид медовых ульев. — На сих островах находятся разные источники, в которых вода не солона и нимало не отзывается железом или другим каким минераллом. Земля по видимому такого же свойства, какого и камень покрываемый оною; и она действительно нечто иное есть, как слой скалы от соединенного действия солнца и дождей в продолжение времени разрушившийся и превратившийся в пыль. Камень состоит из смешения глины, небольшого количества железных опилок, превращенных в известку, великого количества стеклующейся земли и глиммеру. Море, окружающее острова сии, желтоватого и иловатого цвету, и не слишком глубоко. Дно иловатое и глинистое.

Ларронские острова, и еще другие лежащие в великом множестве между первыми и полуденным краем Китая, так близко находятся друг от друга и от твердой земли, так исковерканы и так неправильны в рассуждении их вида и положения, что походят на отломки, оторванные от твердой земли в весьма отдаленные времена, и отделенные друг от друга стремлением вод, или другими какими потрясениями природы. Отломки сии имеют теперь вид бесплодной и неприятной. На [10] некоторых местах видно несколько зелени. Но вообще представляют они глазам голые утесы, между которыми едва где приметить можно какое нибудь дерево или кустарник. Они служат обыкновенным убежищем для морских разбойников и временным пристанищем для преступников.

Сир Еразм Говер замечает, что все острова лежащие к Востоку от Гранд-ларрона гораздо круче тех, которые лежат с Западной стороны. Первые высоки, неровны и море около их имеет в глубину до дватцати сажен; а последние довольно ровны, и кажется представляют неразрывно продолжающуюся землю. Вода, разделяющая их, гораздо мельче, нежели как при берегах первых.

Как эскадра находилась на границах Китая, и Посланник намеревался отправить известие в Макао, двое Китайцев бывших вместе с переводчиками, которым Лорд Макартней позволил сесть на Индостан, просили его употребить в пользу сей случай для высадки их на берег. Во все путешествие они вели себя весьма честно. Один из них превосходно писавший по Китайски весьма много сделал пользы, пособляя переводить на Китайской язык бумаги, которые Посланнику нужны были к его приезду. Итак Министр сей хотел наградить его за его труд; но он хотя и не имел другого вспоможения для содержания своего кроме некоторых небольших пособий, сделанных ему от Римского двора; однако воспротивился всем усилиям, которые употреблены были с тем, [11] чтоб убедить его принять деньги, или другой какой нибудь род подарка. Он сам себя почитал одолженным не только за то, что доставили ему случай возвратиться в свою землю, но еще и за внимание, которое имели к нему во все продолжение путешествия. Он был исполнен почтения и признательности к Аглинской нации, и естьли бы соотечественники его приняли его же мысли в рассуждении сего, то Китай отдал бы сей нации всю достодолжную ей справедливость.

Один из переводчиков просил также о увольнении себя из службы посольства. Он весьма опасался, чтобы не узнало его Китайское правительство, естьли он долее проживет с Агличанами; поелику по законам их земли подвергался он сугубому наказанию и за то, что выехал из нее без позволения, и за то, что вступил в службу у иностранного народа. Другой переводчик, находившийся совершенно в таких же обстоятельствах, более показал твердости духа, нежели первой, и принял совсем другое намерение. Он почитал себя нанятым с тем, чтобы быть при посольстве во все то время, сколько оно продолжится, и поздные размышления о опасности, которой он подвергался, не отвратили его от сего предприятия. Впрочем он мог надеяться, что Посол, естьли бы открылось, что он Китаец, в состоянии будет его защитить. Он родился в части Татарии, зависящей от Китая, и совсем не видно было, чтобы черты лица его показывали происхождение чисто Китайское. Но как имя его [12] изображало на Китайском языке известную вещь, то он принял другое, которое имело тоже значение на Аглинском. Тут же оделся в Аглинское платье, и надел шляпу с бантом. Он почитал за нужное взять таковые предосторожности для безопасности своей, но не менее готов был без всякой робости сносить все, чтобы ни случилось.

Другие трое Китайцев сели на судно с теми, которых Посол отрядил в Макао. В это же время отправлены депеши от главного правительства Голландских селений в Индии к их Резиденту в Китае, содержавшие в себе повеление, оному Резиденту действовать совокупно с Аглинским посольством. Также посланы были к Генерал-Прокурору Миссий в Макао, письма, писанные к нему в пользу Агличан Кардиналом Префектом общества, учрежденного в Рим для распространения веры. Аглинская купеческая кантора находилась в Макао, потому что ни одно еще купеческое судно не показывалось этого году на реке Кантон.

По уведомлении Посла чрез Коммисаров Аглинской Индейской компании расположения Китайского Императора ни мало не переменились. Ему угодно было сделать посольству прием, соответствующий оного важности, и он для сего дал предписания, разосланные по разным Губерниям, лежащим при берегах, к которым посольству сему приставать надлежало. Он дал также повеления Мандаринам встретить Посла, поставить где должно кормчих для принятия Аглинских судов и отведения их в [13] безопасное место в Тиен-синг, и приготовить также других людей для препровождения Посла и его свиты до самого Пекина. Император заключил приказания свои сими достопримечательными словами: — «так как большой чиновник прибыл из толь отдаленных краев для посещения его, то и принять его должно отменным и соответственным образом».

Комисары зная, что иностранцев в Кантоне принимали и с ними поступали совершенно с другим расположением, нежели какое по видимому было в Императоре, нимало не сомневались в том, чтобы чиновники правительства, находящегося в сем городе не скрывали намерений Его Императорского Величества в рассуждении иностранцев. И посему они думали, что ничто не могло бы быть нужнее и полезнее для компании Индейской беспрепятственного и непосредственного сношения между их Агентами и Пекинским двором, естьли бы найти какое нибудь средство для достижения оного в течение наступающих негоциаций. — Посольство, говорили еще Комисары, по видимому очень неприятно для некоторых чиновников Кантонского правительства, которые, может быть, опасаются, чтобы оно не имело для них худых следствий. Они с великою заботливостию осведомлялись о побудительных причинах сего посольства. Гоппо, или главной казначей и Инспектор иностранной торговли зная, что он неоднократно заслуживал наказание за употребление во зло прав своего места, не мог вспомнить о посольстве, не приведши себе на память людей им [14] обиженных. Комисары думали, что сей чиновник употребил всякого роду интриги для воспрепятствования успеху первых их предприятий; и как он думал сыскать недостаток в их коммиссии, открыв, что они не прямо посланы от Короля Великобританского, но от Индейской компании, то и не упустил случая делать им затруднения и все возможные препятствия.

Фоо-иен, или Губернатор Кантона, много также заботился о выведании того, в чем состоит особенной предмет посольства, и думая, что может быть касается он до таких людей, от которых комисары желали бы его скрыть, уверял, что естьли бы они ему его сообщили, то тайна сия осталась бы запечатленною в нем и в Императоре. — Комисары отвечали ему весьма искусно, что им известно только то, что намерены изъявить его Императорскому Величеству достодолжное почтение и искать его дружества: но естьли есть другое какое намерение, то оно без сомнения вверено единственно только Послу.

И то, может быть, делано было в надежде проникнуть предполагаемое сие намерение, и естьли бы оно существовало, воспрепятствовать успехам посольства, что несколько раз понуждали Комисаров писать к Послу, чтобы он остановился в Кантоне, куда приходят все иностранные корабли, вместо того, чтобы итти в Тиен-синг. На это так настояли, что Комисарам недовольно казалось заметить, «что им не следует советовать Послу отступить от тех предписаний, которые он для сего [15] получил, и что может быть не в его власти это сделать». — Они сочли еще за нужное объявить, что весьма вероятно корабли, которые отправят из Кантона на встречу тем, на которых был Посол, с ним не сойдутся.

После таких разговоров не можно было им просить кормчих для сыскания Ескадры на Южном краю Китая. Они просили только, чтобы сих заготовить в Шу-сане в провинции Ше-шианг, и в Нинг-гаи в провинции Шан-тунг; та и другая из сих гаваней лежала на Восточных берегах Империи. Впрочем вероятно, что кормчие сих гаваней знали лучше дорогу Пекинского залива, нежели те, которые жили далее. Сверьх того гавань Шу-сан, учащаемая прежде купеческими кораблями, не могла иметь в них недостатка: наконец казалось, что взяв кормчих в Шу-сане, должно было надеяться, естьли не успеха в посольстве, то по крайней мере успеха в путешествии, поелику кормчие сии не будут, так как кормчие Кантона, подлежать влиянию и интригам людей, признанных за противников предприятию Агличан.

Не смотря на зависть, которую Аглинская купеческая кантора вселяла в другие Европейские канторы, некоторые из них, а особливо Голландская, воспользовались новым влиянием Агличан для избежания притеснений, которым обыкновенно подвергались все иностранцы вовремя переправы их из Кантона в Макао. Простое извещение посольства произвело такое действие в главных чиновниках Кантонской [16] Губернии, что многие плутовства, введенные Гоппом при собирании пошлин, со времени прибытии Комисарове совсем были отринуты, без потерпения от того неудобства обыкновенно случавшегося в подобном случае, то есть, без замедления в нагружении кораблей чаем. Опасение Гоппово, чтобы не принесли у двора на него жалоб, сделало его с неравного времени отменно снисходительным и учтивым.

Приметно было также, что Китайские Агенты Аглинской купеческой канторы, почувствовав себя на основании более твердом, нежели прежде, начали без всякого опасения защищать права тех, от которых они были посланы, противу притеснения, которое они до тех пор обыкновенно сносили. Каков бы успех посольства ни был, но оно все произвело первую сию выгоду, и уверены были, что с этих пор откроется путь, по которому удобно могут восходить к Монаршему престолу жалобы на несправедливость.

Губернатору Кантонскому весьма хотелось получить от Комисаров список подарков, которые Посол должен был поднести Императору; и казалось, что Пекинской двор в рассуждении сего оказал любопытство, которому Губернатор хотел удовлетворить. Он поставил это даже условием, предлагая свое ходатайство; представил также, что ему нельзя послать письма, извещающего о прибытии Посла с подарками Императору, не объявя качества сих подарков. Комисары удовлетворили его в рассуждении сего столько, сколько [17] могли; но они сказали ему, что имеют недостаточное сведение о вещах, которыми снабден Посол, потому что они оставили Англию прежде, нежели заготовлено оных было довольное количество. Желание узнать, какого существа были Аглинские подарки, должно приписать не жадности великого Монарха, которому они были назначены, но тому, чтобы смотря по редкости и цене их, можно было судить о уважений к нему Государя, пославшего оные. В первый раз непосредственного их между собою сношения. Произведения художеств и тщательности Европейцев, пришедшие в Пекин другими путями, достаточны были к тому, чтобы дать высокую идею о том, чего ожидать должно в экстраординарных случаях.

Комисары известили также, что двое китайских купцов в Кантоне получили повеление быть в готовности отправиться в гавань, где пристанут корабли, идущие с Послом; и вероятно наряжены были провожать его ко двору. Они, говорят, не только должны были служить переводчиками, но и договориться в рассуждении всех товаров, естьли есть какие на кораблях его. Но Комисары думали, что великие выгоды, получаемые компаниею от торговли с сими купцами, понесут ущерб от их отсутствия, и просили правительство, чтобы оно их не отвлекало от дел их, уверяя, что Посол довольно уже запасся переводчиками, и что компания на корабле, следовавшем за Послом не отправила товаров для продажи, потому что [18] корабль сей нагружен подарками, назначенными Императору.

Кроме того, что купцы сии неспособны были отправлять должность переводчиков, они столько получали выгод от торговли, производимой с иностранцами в Кантоне, что верно не очень захотели бы благоприятствовать посольству, которое, как то они могли предвидеть, долженствовало произвести некоторую перемену в сей торговле, и напротив того в состоянии бы были весьма много споспешествовать интригам, которые бы стали делать против него в Пекине. В это же время так вышло, что путешествие сие нанесло бы ущерб в рассуждении собственных их дел; почему они присоединили свои домогательства к настоящей прозьбе, к их пользе клонящейся; они поднесли знатные подарки некоторым чиновникам Кантонского правительства, и получили дозволение остаться.

Со времен Европейских посольств в Китай, предшествовавших Аглинскому посольству, Пекинской двор наряжал иногда одного из Миссионеров, зависящих от Императорского двора, для встречи Посла и для препровождения его в столичной город; но недавно в Пекине произошла перемена в оной систем. За два или за три года пред сим узнали там о революции, происшедшей во Франции и о началах нарушивших тишину ее правления, и опасаясь, чтобы начала сии не проникли до стран восточных, взяли предосторожности для отвращения их. Хотя не положили исключить [19] иностранцев из Кантона, но больше их ограничили, и с сугубым тщанием смотрели за поведением их. Миссионеры всегда в Китае были принимаемы, и даже по примеру астрономов и артистов ободряемы в столице; но переписка их со всеми частями Европы была перенимаема и пересматриваема. Хотя никакое состояние людей не имело более их отвращения от революции, в течение которой отняты у них во Франции поместья, доставлявшие им до того времени немалые вспоможения: но не смотря на это, они вселяли еще недоверчивость в Китайское правительство, исполненное ревности и подозрения.

Итак натурально, что при новой окказии, представившейся к назначению посредствующих агентов для сообщения с иностранцами, правительство сие предпочло избрать к сему собственных своих подданных. Португальцы, находившиеся в Макао, некоторым образом признаны таковыми. С другой стороны тесный связи, существовавшие с давных времен между сею нациею и Агличанами, заставляли последних думать, что им должно ожидать от нее всех дружеских вспоможений. Но тут узнали весьма надежным путем, что древняя политика Португальцев отдалять от Китая все другие нации, существовала во всей своей силе. Сие известие не бесполезно было для Посла. Оно заблаговременно ему показало, что истребление предрассудков, питаемых против представляемой им нации, и преодоление препятствий, которых не оставляли ему делать; [20] зависит единственно от впечатления, которое сделают на Китайцев собственное его поведение и поведение людей при нем находившихся.

По возвращении судов из Макао, эскадра выступила из Шоок-шоо, 23 Июня, и продолжала путь свой при благоприятном ветре до пролива, отделяющего матерую землю Китая от великого острова Формозы. Сей остров назван так Европейцами; но Китайцы и самые жители называют его Таи-ван.

В тот же день эскадра прошла между двумя небольшими островами, из которых один по причине развилистого своего виду назван Ушами ослиными, а другой Лема. Они оба бесплодны, необработаны и окружены великими скалами, возвышающимися над поверхностию воды, и по видимому так как и первые два острова, состоят из твердого граниту. Местоположение их назначено в соответственность многим солнечным замечаниям и различным морским часам. Оно есть следующее:

Широта Ослиных ушей

21°

55'

к Северу
Лемы

22

 
Долгота Ослиных ушей

144

7

к Востоку
Лемы

144

17

На другой день 24 Июня корабли были в виду великой и превысокой скалы. Она чрезвычайно бела; почему и названа Португальцами Педра Бранка; и так как они первые из Европейцев начали ходить в эти моря, то большая часть имен ими данных удержана [21] их преемниками. Педра Бранка лежит под дватцать вторым градусом, девятнатцатью минутами Северной широты, и под сто четырнадцатым градусом, пятьдесят семью минутами Восточной долготы. В полдень Фаренгейтов термометр поднялся на восемьдесят четыре градуса, а барометр на дватцать девять дюймов семдесят три пункта. В последние дватцать четыре часа быстрина несла к Северо-Востоку, около мили в час.

25 Июня прошли тропик рака. Перед захождением солнца небо было весьма красно. Ртуть в барометре опустилась вдруг, и ветер сильно дул от Юго-Запада. На другой день по утру, что было еще 25 Июня говоря по морскому, потому что морские считают дни с полден до полден, на другой день, говорю, началась буря сопровождаемая дождем, громом и молниею. Перед полуднем в воздухе все успокоилось; но море продолжало еще волноваться. Термометр показывал восемьдесят два градуса; а барометр дватцать девять дюймов, шестьдесят три пункта.

26 Июня много еще было грому, молнии и беспрестанно почти шел дождь. Ветер постепенно переходил от Юго-Востока к Югу четверть на Запад. Воздух так был туманен, что не возможно было сделать ни малейшего астрономического наблюдения во весь день. Нельзя было также отличить берегов Китая, хотя эскадра находилась тогда в самой узкой части пролива, и по большой мере на десять миль расстояния от берегов его, и от острова [22] Формозы, которого поверхность имеет одинаковое возвышение с матерою землею, так что в хорошее время удобно можно смотреть с одного на другую. Однако не много спустя по восхождении солнца, видели несколько минут Северо-западную часть Формозы, лежащую от Юго-Востока на четверть от Востока к Югу.

Как пойдет дождь, то Китайские мореходцы скидают с себя платье из хлопчатой бумаги, и надевают камзолы и длинные штаны, сделанные из тростнику не так плотно связанного, но параллельно укладенного один прутик подле другого. Надевают также большие развесистые шляпы, сделанные равномерно из тростнику; так что дождь стекает по этому тростнику, как по перьям водных птиц. Сия грубая, но выгодная одежда весьма сходствует с тою, которую носят также во время дождя жители Северо-западного берега Америки. Некоторые древние связи между сими двумя народами может быть сделали то, что сей обычай от одного перешел к другому; но еще того вероятнее, что одинакая необходимость заставила их прибегнуть к одинакому изобретению.

Естьли есть какое годовое время, в которое должно надеяться хорошей погоды в проливе Формозском, то вероятно летом на половине периодического ветра, имянуемого Муссоном. Но положение сего пролива без сомнения препятствует быть в нем часто тишине; ибо как он простирается от Юго-Запада к Северо-Востоку, и огражден со всех сторон высокими [23] цепями гор, идущих в том же направлении, то действие ветра возрастает от стеснения, причиняемого ему в сем узком канале, которой стоит открыт, как воронка для принятия с двух сторон, обыкновенно дующих, периодических ветров. Быстрины, так как в таком случае ожидать должно, неизменяемо следуют направлению постоянных ветров. Также из сего явствует, что кораблям, в этом месте не возможно плыть при противном ветре. В рукописной дневной записке путешествия Аргонавта по проливу Формозскому, в конце Апреля месяца 1789, замечено, что корабль сей шел против ветра, дующего от Северо-Востока. Но из той же записки видно, что периодический ветер приходил к своему окончанию, и что ветер, дующий со всех сторон горизонта столь же часто был попутным, как и противным. Сверьх того корабль сей, будучи мал, мог заходить в промежутки большей части островов, лежащих по берегу Китая, где он даже и на якорь становился всегда, когда только время того требовало.

27 Июня, Эскадра продолжала выдерживать сильное стремление ветра, беспрестанно почти дующего с западной стороны, при сильном дожде и колебании моря во все стороны. В ночи ветер сделался переменчивым, а по утру направление получил к Северу. Широта, по исчислению, разнствовала шестнатцатью милями от показанной замечаниями в полдень; а долгота, по хронометру, была пятидесятые милями к Востоку далее полагаемой: из чего и заключили, [24] что в последние три дня быстрина сделала сорок восемь миль к Северу, семдесят степеней к Востоку, или две трети мили в час. В полдень термометр стоял на семидесяти девяти градусах, а барометр на дватцати девяти дюймах, семидесяти трех пунктах.

Во весь день 28-го Июня, ветер был умеренной и переменчивой, но беспрестанно почти идущий с разных сторон Севера: великое волнение подымалось к Востоку. Как эскарда из пролива вышла, то оказалась быстрина, которая шла к Западу, и повидимому делала против волнения более полумили в час. Как хорошая погода установилась, эскарда направила парусы к островам, находящимся пред Шу-саном.

29 погода была туманная и скучная. Глубина простиралась от пятидесяти двух до дватцати двух сажен. Показалась группа островов называемых Гаи-сан, или мрачные острова. Они не что иное суть, как голые скалы. Широта их дватцать два градуса, пять-десять три минуты к Северу, а долгота сто дватцать один градус, дватцать четыре минуты к Востоку. Группа сия находится в нескольких милях от матерой земли Китая.

30 погода была пасмурная и туманная; ветер дул умеренной с Юго-Запада. Правя к Северу, море нашли глубже. Водомер постепенно показывал от дватцати двух до тритцати двух сажен.

Во весь день 1 Июля, погода была еще пасмурная, и много шло дождя, Ветер был [25] переменчив от Юго-Запада к Югу. Увидали другую группу островов называемых Кве-сан, близь которых Эскарда на другой день, 2 Июля, кинула якорь на девяти саженях глубины в иловатое дно. Самой высокой и самой полуденной из сих островов лежал к Северу четверть от Запада, на четыре мили расстояния они кораблей. Остров сей (Агличане прозвали его Патшкокк.) находится под дватцать девятым градусом дватцатью двумя минутами северной широты, и по хронометру под сто дватцать первым градусом пятьдесят двумя минутами восточной долготы.

На другой день поутру, что означало последнюю часть корабельного дня 2-го Июля, эскадра подняла якорь, чтобы подойти к Шу-сану. Она не без труда совершила путь сей, потому что ходе ее был воспящаем чрезмерным множеством Китайских ботиков всякой величины, которых завлекло любопытство посмотреть Европейских кораблей. Лион нащитал их более трех сот, которые около его теснились. Подалее видели их не одну тысячу, из которых меньшие занимались ловлею рыбы, а другие перевозом разного тесаного строевого лесу и других различных товаров. Некоторые из сих последних находились в порядке и шли вперед одинаким ходом. Иные же были сцеплены вместе и везли деревья чрезвычайной величины, которые лежали поперег на палубах. Все они имели парусы из соломенных ценовок, вместо парусины, и людей на них [26] гораздо было более, — нежели сколько бывает на Европейских судах такой же величины. Все наконец показывало великую торговлю и чрезмерное многолюдство, несравненно более, нежели сколько примечено было до сих пор.

Индостан с одного из сих судов взял разумного кормчего. Он его тотчас пустил между островами Кве-сан и твердою землею, правя на Север, и к другим группам весьма многоразличных островов, из которых Шу-сан есть последний. Опасно только то, чтобы идучи между Кве-саном и твердою землею, не удариться о небольшую скалу, обыкновенно покрываемую водою во время морского прилива; эта скала в первой раз примечена в 1736-го году кораблем Нортантон. Вот как стоит в рукописном журнале сего корабля. — «Скала сия лежит к Юго-Западу на четверть от Запада, от Патшкокка в расстоянии четырех миль. В то время, как ее увидели, отлив морской был на три четверти; на четырех или на пяти милях расстояния она казалась не более опрокинутой лодки, и как море было тут очень низко, то морские приливы должны ее покрывать весьма много». — Легко можно избежать сей скалы идучи подле островов Кве-сан, или по крайней мере держась не на великом от них расстоянии. Нет ни малейшей опасности на полторы мили к Юго-Западу от островов сих.

В любопытной коллекции карт, изданных Г. Далримплем, находится карта одного из островов Шу-санских, снятая [27] Капитаном Торнтоном. На сей карте видна другая скала г названная Голдернесс по имени корабля, к ней подходившего. Она означена более нежели на три мили расстояния от небольшого острова, который по известиям и расстояниям поставленным в журнале сего корабля, находится на полуденком краю самого большого из островов Кве-санских. Но Китайской кормщик, бывший на Индостане, не знал никакого, подводного камня на таком расстоянии от берега. Истинное его положение означено по признакам благосклонно сообщенным нам от Г. Томаса Фитцгугга, бывшего на Голдернессе, которой теперь Директором Аглинской Индейской компании. Он говорит, что снимал положения в то время, как Голдернесс был близь этой скалы. — «Самой Восточной край острова именуемого Буйволова морда, лежал к Северо-Северо-Западу-Северу; небольшой остров Кве-сан, самой полуденной к Юго-Востоку; высокая гора, находящаяся посереди второго Кве-сана, к Юго-Востоку на четверть от Востока; центр третьего Кве-сана находится почти на расстоянии одной мили с четвертью; самая полночная часть островов Кве-санских, к Северо-Северо-Востоку. Самой большой остров из группы, называемой маленькие собачьи (whelps), к Северо-Северо Западу на две четверти от Запада». Положения, находящиеся в журнале корабля Голдернесс, определены были, когда он стал на якорь в отдалении от скалы. [28]

Эскадра следовала своему пути между островами Кве-санскими и небольшим собранием других островов, названных Агличанами Медведем и морскими ежами (The Bear and cubs.), которые от первых лежат к Западу и весьма близко от матерой земли. Сан-ман или маленькие собачки составляют другую группу островов, лежащих к Северу и на средине пути ведущего в Шу-сан. К Западу от маленьких собачек вода глубиною на пять сажен, а к Востоку на семь. Отсюду правя к Северо-Северо-Западу, проходят между множеством небольших островов или скал, окруженных иловатым грунтом и называемых Калфат и Шато де Рок, и небольшим островом, лежащим к Востоку от сих последних, имянуемых Кин-са Гоиа, или Жак де Стриборд, на полуденном краю которого находится несколько рассеянных скал. В сей части моря дно весьма ровно. Также Агличане видели тут бесчисленное множество судов с рыбаками, которые ловили рыбу. Сети их протянуты были с одного судна на другое во все стороны.

Эскадра оставила потом остров Буйволову Морду к Западу, а Котельщик к Востоку (The Tinker.), и направила парусы к острову называемому Дерево на вершине. Название сего острова служило бы довольным отличием в Архипелаге, где все земли хотя совершенно зеленью покрыты, однако весьма малое число дерев имеют. Нет [29] в том сомнения, что он не заслужил данного ему названия, когда более нежели за половину столетия Европейцы, которым позволено было тогда ездить торговать в Шу-сан, в первой раз означили его вместе с другими около его лежащими: но лесу на нем нет; и сей остров столь же обнаженной, как и другие, известен только по положению его на карте.

К полудню от острова называемого Дерево на вершине в трех или в четырех милях расстояния находится на глубине пяти или шести саженей превосходная рейда, в которой корабли безопасны от всяких ветров. Индостан кинул тут якорь; но Лион и Яккал, остановились между островами Земледельцем и Буйволовою мордою, и взяли воды на первом из сих островов, между тем как Кларанс вез в Шу-сан Г. Баррова, Китайского переводчика и двух других особ принадлежащих к посольству. Они отправились искать кормчих, которые должны были их там дожидаться для препровождения эскадры в Тиен-синг. Большая часть островов Шу-санских не что иное есть как горы, которых покатость правильная, а вершина скругленная. Кажется, что они происходят из стольких же острых углов, которых начальная точка стерта временем и сохраняет только выпуклый вид. Хотя острова сии весьма близко лежат друг от друга, однако вода разделяющая их весьма глубока на многих местах. Основание их составляет сероватой и красноватой гранит, которого [30] некоторые части походят на порфир, но не имеют его твердости.

Без сомнения острова сии составились не от постепенного скопления земли нанесенной в море великою рекою, против которой они находятся. Верно таким образом произошли острова низкие и тинистые, которые видны в устье По и многих других рек. Но острова Шу-санские должно более почитать остатками некоторой части твердой земли, размытой и грубо образованной в острова силою источников гораздо далее заносивших в море все то, что меньше оказывало им сопротивления, нежели как каменная скала.

Некоторые из сих островов имеют самой привлекательной вид. Один особливо тот, которой называют Поотоо, представляет настоящий земной рай. Без сомнения красоты сии, которые с тех пор довольно приумножены искусством, заставили один духовной орден основать здесь свое пребывание. Монахи сии, числом до трех тысяч, одни владеют оным и живут холостые. Здесь находится четыре ста церквей, подле всякой из оных есть сады и домы, в которых живут Монахи. Сей обширной монастырь, естьли его так назвать можно, весьма богат и славен во всей Империи.

В отсутствие Кларанса, у Лиона, стоявшего на якоре между Земледельцем и Буйволовою мордою, первой из сих островов был к Северо-Западу на четверть от Севера, а последний к Северо-Востоку на четверть от Севера. [31] Тут есть знатная гавань, защищенная от всех ветров, у которой дно так хорошо и так твердо, что надлежало употребить всю силу корабельных служителей и еще постороннюю помощь, чтобы поднять якорь. Глубина моря тут от двенатцати до дватцати двух сажен. Вода прибывает там почти на двенатцать футов, и начиная с полнолуния и четвертных перемен Луны протекает она по две мили с половиною в час. Широта сей гавани дватцать девять градусов, сорок пять минут к Северу, а долгота дватцать один градус, тритцать шесть минут к Востоку.

Остров Земледелец населен, и на многих местах видна прекрасная зелень; но нет на нем совсем кустарнику. Находится также несколько небольших плодоносных дерев, несколько сосняку и дубу. Скалы сего острова такого же свойства, как и Ларронские. Они имеют только более нежели сии перпендикулярных жил белого и белого с синим шпата.

Лион достал себе тут за умеренную цену быков, коз; а суда, ловившие около его рыбу, доставили ему разного роду прекрасных рыб. Вид такого корабля, каков был Лион, которого строение и величина казались столь необычайными для Китайцев, заставил прекратить почти все работы на суше и море. Палуба его и внутренние покои так наполнены были людьми, пришедшими оные смотреть, и столько было других нетерпеливо дожидавшихся взойти на корабль, что необходимо нужно [32] было немедленно отпускать взошедших на корабль прежде, чтобы иметь время удовлетворить любопытству других. Некоторые из них вошед в большую залу Лиона, в которой у посла был портрет Китайского Императора, тотчас оной узнавали, и повергались перед ним, целуя землю насколько раз с великим благоговением. Вставши казались они исполненными признательности к Иностранцу, которой из уважения к Их Государю имел в покоях своих его портрет. Хотя служители корабельные наконец пустили большую часть любопытных ходить одних по всему кораблю, однако никто из них не употребил во зло сей вольности и не сделал ничего предосудительного. По видимому весьма мало из сих Китайцев было таких, в которых бы приметна была та неловкость, та грубость во нравах, или та робость, которые так часто примечаются между низшими классами других наций.

Направляя путь свой к Шу-сану Кларанс с приливом моря вошел в проход Дюффелдской, где ему надлежало стать на якорь при начавшемся отливе. Сей проход составляется из большого острова Лованга, граничащего с ним к Востоку, и из другого гораздо меньшего, лежащего к Западу. Он не более трех миль в ширину; но вода глубиною в нем от ста до ста дватцати сажен, и на средине видно много подводных камней и два или три острова. Кларанс стоял в сем проходе, на длину каната, то есть, на четверть мили от [33] одного небольшого полуострова, окруженного иловатою мелью, которая к тому месту, где море мелко, частию вышла наружу. Перешеек, соединяющий его с островом Ловангом покрывается водою во время прилива. На краю мели рейда глубиною в пятнатцать сажен на мягком иловатом дне.

Путешественники, находившиеся на корабле Кларансе, видя, что еще долго дожидаться им того, чтобы прилив морской сделался благоприятствующим их пути в Шу-сан, хотели свободное сие время употребить для первого выходу на Китайскую землю. Но им трудно было пристать тут к берегу; потому что берега Лованга в тех местах, где идет мель, окружены мягкою и вязкою глиною глубоко, и сверьх инде крутыми скалами. Однако они нашли средство взобраться на сии скалы. С вершины одной из близлежащих гор проход, в котором находился Кларанс, имел вид реки, а море, которое за ним было, казалось пространным озером, усеянным бесчисленным множеством островов. Гора покрыта была густою травою, тростником и разными такими растлениями, которые довольно доказывали, что место сие весьма далеко от Европы. На нем так мало было лесу и скота, что поле в глазах Европейцев казалось обнаженным.

Спустясь с горы Агличане вступили в небольшую ровную долину, укрытую от моря и защищаемую от волн его плотиною шириною более тритцати футов. Количество земли сею плотиною сбереженное повидимому не стоило [34] труда на нее употребленного. Равнина была весьма тщательно возделана и почти вся покрыта сорочинским пшеном, которое посеяно было на грядах, и орошаемо каналами, получавшими воду с соседственных гор. Земля была унавожена не калом животных, но веществами более противными для чувств наших, и вообще в Англии не употребительными в земледелии. Видны глиняные сосуды врытые в землю, для собирания сего роду угобжения, равно как и для сохранения влаги ему подобной, в которую погружали зерно прежде его посеву, в тех мыслях, что сие способствует к скорому спеянию растения, и препятствует насекомым прокусывать его в то время, как оно еще весьма нежно.

Агличане встретились с одним земледельцем, которой хотя и изумился при воззрении на них, но не так испугался, чтобы уйти от них. На нем платье было синее бумажное, весьма широкое, в полусапожках и соломенной шляпе подвязанной веревочкою под бороду. Он казалось чувствовал, что дух любопытства всегда одушевляет путешественников, и охотно взялся провести их в близлежащую деревню.

Проходя мимо одного места отданного на откуп, встретились они с откупщиком, которой пригласил их зайти к нему и вместе с сыном своим смотрел на них изумленными глазами. Дом был деревянной; вереи имели натуральной свой вид. В нем не было потолку закрывающего нижнюю часть крышки, [35] которая была крепко связана и покрыта соломою сорочинского пшена. В покоях вместо досок и каменного помосту, земля хорошо была убита, и комнаты разделены ценовками привязанными к брусьям; две пряслицы находились в передней комнате для прядения хлопчатой бумаги, но лавки, находившиеся в переди, были пусты. По видимому они принадлежали женщинам, которые при приближении иностранцев ушли; потому что они ни одной женщины не видали. Около дому растет часто насаженное Индейское дерево бамбу, равно как и некоторые из тех пальм, которых лист от природы круглой и складчатой служит опахалом (Она есть le latanier des Antilles. (Замечание переводчика.)) и составляет предмет торговли.

Возвращение морского, прилива призвало путешественников на бриггу. Перед отъездом их из Лованга, один на островитян сказал им, что остров сей так велик и так населен, что жителей на нем находится десять тысяч.

Кларанс продолжая путь свой к Шу-сану, вечером, как уже стало темно, приближился к долгому мысу, называемому острота Кее-то. Он есть окончание одной цепи гор, находящихся на твердой земле Китая, и по видимому состоящих из куч гранита. Около сего мыса морской прилив сражался с течением реки, и вертел с такою быстротою, что судно [36] поменее Кларанса легко бы мог остановить, по крайней мере тогда, когда бы сильной ветер его не поддерживал. Около ста шагов от мыса, ил со дна морского вышел на верьх в толь великом количестве, что незнающие глубины этого места не могут не опасаться, чтобы их судно тут не село на мель. Между тем однако вода глубиною здесь более ста сажен.

Несколько к Югу от мыса, Кларанс нашел весьма удобное пристанище на семнатцати саженях глубины. Управлявшие кораблем за благо рассудили остаться тут на ночь, потому что дорога в Шу-сан была узка и наполнена островами. В следствие предписаний бдительного Китайского правительства, приближение Кларанса было уже известно в Шу-сане. Китайское судно стало подле его на якорь, и офицер взошел на Аглинской корабль, для объявления Агличанам, что на другой день по утру лодка его отведет их корабль в гавань Шу-санскую, где, как думали, намерен он пристать. На другой день заблаговременно отправился он при морском приливе, и прошедши множество небольших проливов, вступил в желанную гавань.

Между Квесаном и Шу-саном, то есть, в расстоянии почти шестидесяти миль долготы, и тритцати миль широты, считается более трех сот островов. Опасной подводной камень попадается на дороге, ведущей в Шу-сан. Он не есть Голдернесс, о котором мы уже говорили, но другой, о которой ударился Индостан возвращаясь на Юг. Из рукописных [37] журналов кораблей Аглинской Индейской компании, бывших некогда в Шу-сане, видно, что в 1704 Нортумберланд был один, на котором узнали о существовании сего камня. В книге его Лог сказано, что он держался между мысом Кее-то, и островом Даим для избежания камня, которой скрыт под водою впереди острова. Сариг-Галлей, и против которого корабли поравняются, когда камень сей и палатки на горе Шу-сане покажутся за одно.

Часть гавани, в которой Кларанс бросил якорь на пятнатцать сажен в воду, находилась на полмилю от того места, где выходят на берег, подле дому Тсунг-пинга или военного Губернатрра, начальствующего в Шу-сане. Смотря с бригги, дом сей лежал к Северо-Востоку на четверть от Севера. Отсюду не видно ни одного из четырех путей, ведущих в гавань, так что находились как бы в большом озере, окруженном горами, и бывшим на борде Кларанса не возможно было показать того места, чрез которое этот корабль вошел. От Севера к Югу гавань простирается не более как на милю; а от Востока к Западу на три мили. Вода прибывает здесь почти на двенатцать футов; и кажется, что она около полудня приливает во время полнолуния или при четвертных переменах Луны. Однако приливы бывают непорядочно. Ветры и быстрины, происходящие от множества островов, много имеют на них влияния. На том месте, где Кларанс остановился, — прилив и отлив моря следовали неизменно [38] одинакому направлению, между тремя точками Компаса, в то время, как быстрина беспрестанно шла между Востоком и Северо-Востоком на четверть от Востока. И в течение двух дней и двух ночей, в которые бригга сия находилась в гавани, нос корабля обращен был к той же стороне берега. О непостоянстве приливов в рукописном журнале путешествия, предпринятого на корабле Стрингере в сих морях 1708 года, сказано. — «Между островами Шу-сан, говорит сей журнал, непостоянство морских приливов таково, что на двух только милях расстояния разница бывает в двух часах между временами, в которые море прибывает.

Между многочисленными оными островами, нет почти ни одного места, где бы суда всякой величины не могли сыскать себе совершенно надежного пристанища. Сия выгода, и то, что они находятся в центре восточной стороны Китая и в соседстве с Кореею, Япониею, Лео-Кеоо и Формозою доставило важную торговлю сему Архипелагу, равно как и Нинг-Поо, городу провинции Ше-шианг, от которого зависят все острова Шу-санские. Одна гавань сей провинции ежегодно отправляет в Японию двенатцать кораблей для нагружения их медью.

Тотчас после того, как Кларанс стал на якорь, несколько штатских и военных офицеров взошло на корабль для осведомления о побудительных причинах, приведших его в Шу-сан; и после переговоров об этом положено Агличанам на другой день вышли [39] на берег, чтобы явиться к Губернатору им самим, и представить ему свою прозьбу. Китайские офицеры привели им в переводчики одного купца их нации, который по делам был в связи с агентами Индейской компании в то время, как им еще позволен был вход в эту часть Китая. Он несколько еще говорил по Аглински. Сказывал, что Агличане, хотя им вход в гавань Шу-санскую и запрещен, однако не подали никакой настоящей причины к неудовольствию; а вероятно, что исключение их произошло от влияния главных чиновников Кантонских, получающих великие выгоды от приумножения иностранной торговли в их гавани. Может быть оно произошло также от одного только опасения Китайского правительства, чтобы не воспоследовало какого нибудь пагубного следствия от неограниченного сообщения своих подданных с иностранными вдруг во многих гаванях Империи.

Китайской купец с удовольствием воспоминал имена Г. Фитцгугга и Г. Бевана, двух главных агентов компании в Шу-сане и в Нинг-Поо; и надеялся опять увидеть Агличан торгующих в сих гаванях. Он объяснил, для чего Кларанс отсалютовали тремя только выстрелами из пушки, между тем как он сделал семь выстрелов. Это сделано единственно потому, что экономические распоряжения Китайского правительства не позволяют более стрелять из пушки, когда дело идет только о комплименте. При сем случае сказал он, что у Китайцев положено за [40] правило, при салютованьи палить из пушки вверьх; присовокупи к тому, что естьли бы Агличане имели сию благоразумную осторожность, то двое Китайцев в Кантоне не были бы убиты из пушек одного корабля, праздновавшего одно торжество; случай стоивший потом жизни канонеру, и прервавший было у Англии торговлю с Китаем. Китайское правительство пушки поставленные горизонтально, какая бы впрочем ни была причина к стрелянию из них, почитает как бы предопределенными для соделания зла.

Как узнали, что бригга Кларанс принадлежит к Посольству, для которого Пекинской двор разослал повеления по всему этому берегу, чтобы делать оному вспоможения и воздавать почести, каких в подобном случае никогда не бывывало; то Губернатор послал на корабль в подарок всякого роду запасы. На другой день принял он Агличан отменно учтиво. Сделал для них богатой обед, доставил им удовольствие быть в театре и дал им знать, что он надеется, что формальное послание отправленное на корабль Лион, стоявший, как то мы уже сказали, на якоре в некотором расстоянии, упросит Посла сойти на берег, где готовилась ему великие почести. Чрезмерное желание неукоснительно явиться пред Императором, побудило отклонить предложения, могущие причинить замедление, и усильно просить, чтобы поспешили отправлением кормчих. [41]

Что касается до кормчих, Губернатор думал, что совершенно согласно будет с намерением двора, иметь в готовности мореходцев для препровождения Эскадры вдоль берегов до Провинции, лежащей к северу от его Провинции. Потому что она после найдет сего других людей, которые попеременно будут провожать ее даже до Тиен-синга. Но то справедливо, что сей способ итти около берегов Китая, мог быть весьма скучен, и даже опасен для больших судов, которые идучи глубоко в воде, всегда более подвергаются опасности стать на песчаных мелях или подводных камнях вдоль берегов, нежели на открытом море. Сие замечание сделано было Губернатору; но плыть к Пекинскому заливу без остановки, казалось ему совершенно новостью. Он попросил времени на размышление о сем до другого дня.

Агличане видя себя таким образом присужденными отсрочить возвращение свое на корабль Лион, пошли посмотреть города Тинг-гай, лежащего на милю от большой деревни или предместия, построенного на берегу морском. Пробираясь в Тинг-гай, перешли они через равнину, перерезанную во все стороны источниками и каналами, которые кроме всякой другой пользы служили для разделения собственностей. Равнина возделана была как сад; ни одного не было места невспаханного; и дорога, хотя спокойна, но узка как будто бы для того, чтобы сколько можно менее потерять земли нужной для землепашества. [42]

Стены города вышиною в тритцать футов; и будучи похожи на стены большой тюрьмы, скрывают они верьхи домов, внутри их находящихся. Вдоль сих стен на сто шагов друг от друга находятся каменные четвероугольные башни. Брустверы с амбразурою и с бойницами для стрелков. Но кроме нескольких старых железных пушек ничего близь города не видно. Ворот двое; и внутри города видна гауптвахта со множеством солдатов. Луки, стрелы, копья, огнестрельное оружие расположенное порядком без сомнения приготовлено для употребления.

Из всех городов Европейских на Венецию более всего походит Тинг-гай; но не так велик. Почти совершенно окружен и перерезан он каналами; есть в нем весьма высокие места, на которые всходят по лесницам как на Риалто. Дороги весьма узки и устланы гладким четвероугольным камнем. Но домы совсем напротив Венецианским, весьма низки и вообще об одном только этаже. Украшение сих домов состоит только в крышке, на которой черепица, покрывающая решетник не только смазана алебастром для предохранения ее от порыву ветров, могущих ее сорвать, но и расположена еще наподобие выгнутой кровли и полей, что у палаток или крышек, сделанных из кожей животных и других гибких материй. Употреблявши сперва материи более твердые, форму сию без сомнения предпочли, для воспоминания обычая, которому человеческий [43] род вероятно обязан был убежищем, до изобретения искусства строить правильные домы.

На верхушке домов видны изображения животных, грубо сделанные из глины, камня и железа. Город наполнен лавками, в которых особенно хорошо разложено платье, съестные припасы и домашняя посуда. Есть также тут и гробы, выкрашенные разными превосходными красками. Домашние птицы и мелкие четвероногие животные, даже собаки определенные в пищу, все живые продаются. Рыбы продаются в сосудах наполненных водою, а угри в песке. Множество мест, в которых продаются оловянные листья и палки из благовонного дерева, сожигаемые в храмах, показывает, сколько народ сей суеверен.

Люди обоего полу носят длинное широкое платье и длинные штаны. У мущин есть шляпы соломенные или из тростнику, потому что волосы у них весьма коротко обрезаны, или выбриты, выключая весьма тонкого и длинного пучка. У женщин напротив того все волосы переплетены и прекрасно завязаны на самом верьху головы, как то видно на некоторых древних статуях.

Прилежание и деятельность царствуют во всем городе, чему бы казалось не льзя быть в климате, находящемся не более тритцати градусов от Екватора. Но властительная нужда и желание получить награду понуждают к труду. Никто повидимому от оного не свободен. Никто не просит милостини. Мущины одни ходят с заботливым видом по [44] улицам, а женщины остаются в лавках, у ворот своих, или у окна.

Большая часть из женщин даже среднего состояния и самого низкого имеет ноги весьма малые, или лучше сказать обрубленные. Кажется, что будто передняя часть ноги случайно отрублена, и остаток сохраняет натуральную свою величину. Они их увивают перевязками, как будто бы в самом деле сделано им было отнятие какого члена. Конечно женщины сии много претерпевают страдания, и сами себя уродуют для подражания благородным дамам, у которых обыкновенно с младенчества препятствуют приращению нижней части голени равно как и ноги. Большой палец у ноги оставляют в натуральном его положении, а протчие пальцы до того изгибают, пока наконец они останутся сжатыми под ступнею ноги, и не в состоянии будут от нее отделиться.

Не смотря на гибкость членов человеческого тела в нежном возрасте, расположение их к приращению, когда так жестоко будет переламываемо, должно причинить сильные мучения, и прежде нежели желание заслужить удивление, достигнет жертв моды, матерям их стоит великого труда и бдительности не давать им развязывать перевязок, стягивающих их ноги и нижнюю часть их голеней. Естьли за сими перевязями смотрят тщательно, то нога получает соразмерную малость. Подлинно молодые особы долгое время должны заставлять себя поддерживать на ходу; и даже после того ходя они [45] пошатываются, и опираются о землю только пятою.

Но как искусственное сие умаление не совсем отнимает у Китайских женщин употребление ног, то и должно оно без всякого сомнения иметь влияние на приращение прочих частей тела, и вредить их темпераменту. Некоторые из низкого состояния Китайские женщины, живущие вообще в горах и в отдалений от больших городов, не имеют обыкновения столь противного натуре; но женщины такого состояния находятся в величайшем презрении, и их употребляют к самым низким должностям. Предрассудок, дающий преимущество ногам изуродованным пред ногами хорошо образованными, так закоренел, что по уверению переводчика, подтвержденному многими потом известиями, естьли из двух сестер, впрочем друг на друга совершенно похожих, одна изуродовала свои ноги, а другая дала им вырости, как должно, то последняя будет сочтена как бы происшедшею из низкого состояния, не удостоится причтена быть к фамилии, и осуждена будет остаться в подлости и самом низком рабстве.

Делая догадки о происхождении странной моды Китайских дам, трудно понять, как мущины могли оную ввести между ими насильственным и нечаянным образом. Естьли мущины хотели держать своих жен всегда запертых в домах своих, то могли бы успеть в том не лишая их бесчеловечно способности иметь движение. Сей обычай не известен [46] ни в Турции, ни в Индостане, где женщины живут гораздо скрытнее, нежели как в Китае. Правда гораздо более мнение, нежели власть управляет делами рода человеческого; и такое безрассудное обыкновение не могло иначе быть соблюдено, как советами и примером особ добровольно себя тому подвергнувших. Мущины внутренно одобрили оное и некоторым образом ободрили, как Индостанские мущины одобряют и ободряют, как сказывают, обыкновение женщин еще более варварское, сожигать себя по смерти мужей своих. Но не принуждение или опасение подвергнуться телесному наказанию доводит Индианок до совершения толь ужасной жертвы, а омерзение и презрение, которому бы они подверглись в случае неисполнения сего обычая, а особливо мысль приобресть славу, исполняя должное с потерею своей жизни. Потребно несколько веков для истребления предрассудка, имеющего толь пагубные следствия. Но желание превзойти других и страх унизиться часто достаточны были к тому, чтобы торжествовать над силою природы, и множество женщин снискало навык делать насилие своему телу и душе. Памятующие моду тонких талий в Англии, и то, сколько принято беспокойства, и сколько перенесено болезней единственно для того, чтобы превзойти других в сем роде щегольства, может быть меньше будут дивиться насилиям, делаемым в других местах для разных прелестей. Приятной вид без сомнения всегда был предметом желания одного пола, по тому что он возбуждал в другом удивление. [47] Однако со всем невероятно, чтобы, как обыкновенно рассказывают в Китае, необычайной пример одной женщины весьма высокого состояния мог заставить всех прочих сжимать бесчеловечно свои ноги для того, чтобы они походили на ее. Но желание превзойди других в каком нибудь роде украшения, могло одушевить великое число женщин всякого роду; и мода сохраняемая чрез многие веки дошла до излишества, переменяющего действительно настоящую ее цель. Все то, что может заставить женщину искать себе мнимых красот ноги, гораздо уступающих величественности, которую хотела дать ей природа, более нежели перевешивает вред наносимый ее здоровью и ее фигуре; ибо в поступи ее нет той приятности, ни в лице ее той живости.

Агличане занимаясь удовлетворением крайнего любопытства, возбуждаемого в них всем тем, что их окружало, сами были предметом величайшего удивления в глазах тех, которые их рассматривали. Весьма не многие еще из жителей Тинг-гая видели Европейца, или другого какого иностранца, во многом разнствующего от Китайцев. Почему они и собрались в превеликом множестве около Агличан, которым Губернатор дал команду солдат для препровождения их. Но народ подходил, по-видимому нимало не опасаясь солдат. Он поступал вольно, однако без всякой обиды и насмешек, не делая при том ни малейшего шуму. Это было в Июле месяце, и многолюдство усугубляло еще непомерной жар. [48] Путешественники одетые, по Европейски в узкое платье перетянутое у иных еще тесьмами, претерпевали великое беспокойство. Народ же напротив того собравшийся около их, имея широкое и легкое платье, казалось ни малейшего не чувствовал неудобства. Солдаты старались его отдалить: но они говорили учтиво; и естьли употребляли иногда угрозы, то приметно было, что они не привыкли употреблять против него средств, которые у них были в руках.

Агличане старались укрыться от жару в капище, наполненном нелепыми и странными изображениями богов охранителей города; и вскоре потом сели они на носилки, что бы пробраться в гавань. Новая толпа любопытных провожала их. На дороге застал их ураган, едва не опрокинувший их носилок и принудивший их искать убежища в Китайском монастыре. Жрецы взяли их к себе в гости и подчивали чаем, обыкновенным в сих странах напитком, употребляемым на дню всякой час.

На другой день Агличане прибыли в аудиенц-залу так рано, что Губернатора еще там не было. Зала сия, находившаяся на краю одного вымощенного двора, была весьма пространна и окружена галлереями. Крышка ее поддерживаема была несколькими рядами деревянных колонн, красною краскою расписанных и превосходно покрытых лаком, купно с перекладинами и стропилами. Лампады и фонари всякой формы и всякой величины в великом множестве развешены были по перекладинам и [49] около колонн на шелковых бечевах, украшенных раковинами разного вида и разного цвету.

Некоторые из сих фонарей сделаны были из флеру, на котором написаны и вышиты были птицы, насекомые, цветы, и плоды. Деревянная основа, поддерживавшая флер была отменно хорошо выработана. Прочие фонари были совершенно роговые, но так тонки, так прозрачны, что на первой раз путешественники сочли их за стеклянные. Китайцы предпочитают рог стеклу в мебелях такого роду, потому что он легче, дешевле, не так удобно разбить, а в случае нужды и скорее поправить его можно. Большая часть из сих фонарей имеют два фута в поперешнике и представляют цилиндр с двух концов округленной, которого края соединяются в той точке, где привязана бечева, на которой он висит. Каждой фонарь состоит из одной только роговой штуки, которой складки искуство изобретенное Китайцами делает неприметными. Без сомнения бесчисленное множество фонарей, употребляемых в их домах, капищах, так как и при их празднествах и торжественных процессиях, заставило их много делать опытов для усовершенствования строения оных. Рог, употребляемый ими, вообще идет от баранов или коз.

Вот способ употребляемый для приуготовления сей материи, описанный сообразно с тем, что мы об нем узнали в тех местах. По разрезаний и выглажении рогов, кладут их в кипящую воду для доставления им приличной [50] формы; чрез это они удобно лупятся, или лучше сказать делятся на две или на три самые тоненькие небольшие пленки. Чтобы слепить сии пленки, дают проникнуть в них парам, которые делают их чрезвычайно мягкими. Края штук, приготовляемых для слепливания, весьма тщательно выстроганы так что хотя края сии и лягут один на другом, однако слепленное место не толще будет остальной части штуки. Края таким образом приготовленные непосредственно между собою складывая, и сжимая клещами, так крепко сплачивают, что они ни чем не разнствуют от прочих частей рога; и таким образом можно делать роговые пленки чрезмерной почти величины. Хотя сей способ приготовления весьма прост, однако он очень мало известен в других местах кроме Китая. Может быть также мы забыли в данном нами описании о некоторых небольших предосторожностях, которые могут быть нужны для успеха в этом деле.

Аудиенц-зала представила еще другой любопытный предмет, поразивший Агличан. На многих столах поставлены были в ящиках, наполненных землею, низменные дерева, как то сосны, дубы, померанцы с их плодами. Ни одно из сих дерев не имело более двух футов вышины; и некоторые из них имели знаки древности. На земле, их окружавшей, рассыпаны были небольшие кучки каменьев, которые по пропорции к низменным деревам можно назвать скалами. Они изглоданы и покрыты были мохом, как будто бы стояли тут [51] с давних веков, что служило к большему очарованию и к тому, чтобы придать, всему вообще вид древности.

Сей род уродливого произращения повидимому в великом уважении у любопытных людей в Китае. Ибо примеры оного, находятся во всех знатных домах. Часть садовничьего искусства состоит в знании ходить за оным; и искусство сие изобретено в Китае. Кроме достоинства, поставляемого в преодолении трудности, сему искусству одолжены введением в обыкновенные покои таких растений, которым бы иначе натуральная их величина не позволила быть там. Соответственно законам природы прозябаемые существа достигают совершенного своего состояния в разные определенные времена, получив разную меру и прошед разные степени возраста. Таким образом кедру ливанскому потребно несколько лет для образования высокого и твердого своего пня купно с горизонтальными ветвями, прежде нежели дает от себя те бесцветные цветы, и те небольшие зерна, служащие к произведению себе подобных и показывающие совершенной его рост; между тем как Гиссоп, имеющий короткой и травяной ствол, дает от себя цветы и зерна несколько месяцов спустя после своего посеву. Некоторые дерева родятся от черенков, то есть, от отрезков молодых ветвей, посаженных в землю вместо посеву их семен; и сии отрезки ветвей, при конце возраста, назначенного их виду, сделавшись пнями и получа надлежащую высоту, дают во время свое ветви, не [52] получа еще совершенного возраста и не сделавшись способными к оплодотворению. Но помощию искусства уменьшать большие растения, ветвь взятая от дерева и посаженная в землю продолжает давать от себя плод, как будто бы привитая к другому какому дереву, в то время, как древесной сок способен к возрождению.

Способ употребляемый в Китае для произведения низменных дерев есть следующий. Выбрав дерево, от которого хотят вывести небольшое деревцо, кладут на пень его и притом как можно ближе к тому месту, где он разделяется на ветви, известное количество глины или чернозему, которой приклепляют посконною или бумажною оберткою, и часто поливают для содержания его в мокроте. Сей чернозем иногда лежит целой год, и в это время дерево им покрываемое пускает тонкие волокна наподобие корней. Потом часть пня, пускающего от себя сии волокна, и ветвь непосредственно на оной находящаяся осторожно отделяются от дерева и сажаются в новую землю, где волокна становятся вскоре настоящими корнями, между тем как ветвь представляет ствол растения, некоторым образом преобразившегося. Сие действие ни истребляет ни переменяет произрастительной способности, находившейся в ветви до отделения ее от первоначального пня. Равным образом, так как она приносила цветы и плоды, продолжает ими покрываться, хотя уже и не на первом своем стволе находится. отпрыски от концов ветвей, назначаемых в умаленные дерева, непрестанно [53] обрывают, что препятствует расти им в длину и заставляет пускать их другие отпрыски и боковые маленькие ветви. Ветви сии привязываемы бывают проволокою и получают изгибы, какие угодно дать садовнику. Когда надобно, чтобы деревцо имело старой и обветшалой вид, то мажут его несколько раз териаком или патакою чем приманивают множество муравьев, которые сожрав вещества сии кидаются на древесную кору и источив ее вскоре производят желаемое действие. Приемы употребляемые в сих случаях иногда скрываемы бывают садовниками, которые нарочно делают перемены в способе хождения за ними: но главные правила, по которым они поступают, довольно явствуют из объявленного нами. Изобретения их доказывают более тщание и терпеливость, нежели сколько способ их показывает вкусу; ибо вкус состоит в том, чтобы следовать натуре в усовершенствовании ее произведений, а не в том, чтобы воспящать работы ее и искажать ее произведения.

Между тем как путешественники расспрашивали о предметах, находящихся в Аудиенц-зале, прибытие Губернатора вдруг обратило внимание их на то, за чем они пришли в это место. Сей чиновник сопровождаем был гражданскими чинами, имевшими на груди у себя шитье, изображающее четвероугольник, в котором вышита была шелками разных цветов вымышленная птица, т. е. Китайской феникс. Напротив того [54] Губернатор имел на верхнем своем платье шитье, представляющее изображение тигра для ознаменования его военных должностей. Сие животное есть довольно верная емблема зол, происходящих от войны; а птица, по древней Европейской Мифологии, показывает мудрость, долженствующую составлять одно из качеств свойственных правительству. Два чиновника и некоторые из их подчиненных если в кресла, покрытые алым Аглинским сукном, а Агличане сели на такие же кресла, поставленные противу первых.

После первых учтивостей поднесли чаю. Потом гражданской чиновник говорил речь, произносимую им в многоразличных тонах и сопровождаемую множеством жестов, по которым можно было заключить, что он хотел показать красноречие для большей части из его слушателей, истощенное без всякой пользы. Но смысл сих слов был тот, что у Китайцев всегда было обыкновение плавать от провинции до провинции вдоль берегов; и потому преимущественно должно оно наблюдено быть в сем случае, что Шу-сан есть гавань зависящая от главной гавани Нинг-Поо, и не может доставить таких кормчих, какие им надобны.

На сие ответствовано было просто, что величина и строение Аглинских кораблей требуют способа со всем отменного от того, которой обыкновенно употребляют Китайцы, и что они, так как Нинг-Поо может доставить им кормчих, каких не льзя найти в [55] Шу-сане, непосредственно отправятся туда для сыскания оных.

Губернатор казалось вдруг приведен был в смятение сим предприятием. Он сказал, что отъезд Агличан в Нинг-Поо подаст повод Императору думать, что они не довольны его приемом, от чего вероятно он может лишиться своего места и достоинства. Произнося последние сии слова указал он пальцем на красную круглую пуговицу, которую он носил на своей шапке, и которая показывала, что он принадлежал ко второму классу чиновников Империи. Люди употребляемые в правление составляют у них девять классов и кроме оных нет более никакого чину и достоинства.

Губернатор не желая подвергнуть себя опасности притти в немилость, взялся немедленно сыскать людей способных для управления Эскадрою на пути предпринимаемом оною. Он дал приказание искать в городе мореходцев, которые бы были в Тиен-синге. Как скоро они явились, то сделано им было особенное испытание в морской их науке. Наконец нашлось двое таких, которые многократно бывали в гавани Тиен-синг, но которые с некоторого времени оставили море. Они говорили, что мореплавание по желтому морю и удобно и безопасно, по крайней, мере для кораблей, имеющих такую же величину, как те, которые обыкновенно по нем ходят; что находится песчаная мель при устье реки Пеи-го, по которой приходят в Тиен-синг; [56] и что песчаная сия мель преграждает вход в реку судам, идущим в воде более семи или восьми футов: но что в день или в два дни ходу самые большие корабли могут сыскать безопасную пристань на острове Ми-а-тау.

В туже минуту сии два мореходца получили повеление от Губернатора отправиться на корабль Кларанс, для соединения Эскадры и для препровождения ее к острову Ми-а-тау, или сколько можно ближе к Тиен-сингу. Но люди сии основали свои жилища в Шу-сане и имели тут у себя семейства, от которых они совсем не расположены были отдаляться. Они представляли, что отсутствие их нанесет вред собственным их делам. Пали к ногам Губернатора, умоляя его о увольнении их от сего препоручения. Агличане не могли говорить за сих людей, не отрекшись в тож самое время от получения кормчих, и не предоставя чрез то слепому случаю безопасность Эскадры. Губернатор объявил, что воля Императора должна быть исполнена, и не хотел слушать никаких представлений.

Между тем как кормчие спешили приготовиться к сей неожиданной коммиссии, путешественники возвратились на корабль Кларанс, чтобы не замедлить отъездом. Едва они на оном появились, как прибыл туда Губернатор. Сколько учтивость, столько и любопытство участвовали в сем посещении. Высота мачт, способ ставить парусы один над другим, и проворство матросов в беганий вверьх по канатам, особенно привлекли внимание сего [57] чиновника. Китайские суда имеют иногда полотняный парус поверьх большого их паруса; но сей последний всегда бывает из рогож, и поперег его параллельно кладутся шесты из бамбу, дерева дуплястого, и равно известного по своей крепости и легкости. Матросы взбираются по шестам сим, когда надобно взойтить на вершину мачт; но вообще они управляют кораблем не сходя с палубы.

Как Кларанс находился в гавани Шу-сан, один из Агличан наевшись на берегу весьма много кислых плодов сильно занемог болезнию, называемою Colera-morbus. Так как тут не было на корабле ни врача, ни аптеки, то и пригласили Китайского врача подать скорую помощь сильно страждущему больному. Доктор тотчас явился. Ничего не спрашивая о свойстве и причине болезни, взял он с важностию левую руку больного, и щупал у него легонько пульс четырьмя пальцами. Потом отнял он один палец, и продолжал пробовать пульс прочими тремя, потом двумя, а наконец одним, несколько раз переменяя положение, и водя рукою своею в зад и в перед, как будто на клависине, от кисти ручной до того места, где пульс становился неприметным. Во все это время он молчал. Не смотрел на больного, а только держал глаза свои неподвижно, как будто бы себе воображая, что всякая болезнь должна быть показываема различным биением артерии и отличаема внимательным практиком. Он объявил, что болезнь, для которой он призван, [58] происходит от желудка, что весьма было явно судя по припадкам, о которых он вероятно узнал еще до приходу своего на корабль, и которые тотчас уступили лекарствам данным от него больному, по собственному требованию сего последнего.

Как кормчие пришли на Кларанс, то бригга сия отправилась из гавани Шу-сана, и желая сойтись с Лионом направила путь свой вдоль острова Сараг-Галлей, где ветер вдруг перемежился. В это время она унесена была великим приливом рек, которой принудил ее, как вихрь, несколько раз повернуться и притом с чрезвычайным стремлением. Во время оного кружения боксприт находился часто только на несколько футов от подводного камня, перпендикулярно возвышавшегося из недр морских. Кормчие, для которых положение сие было не новым, великую оказали пользу, предупредя смятение, и обнадежа, что тут нет никакой опасности. И действительно прилив морской отдалил бриггу на немалое расстояние от водоворота, и она в эту же ночь стала на якорь близ северного конца Лованга. На другой день прошла она пролив Гугг и сошлась с Лионом стоявшим на рейде, которую мы уже описали.

В отсутствие Кларанса нарочные, отправленные из Шу-сана и от Генерал-Губернатора той провинций, явились перед Посла. Те и другие принесли в подарок съестных припасов, и приглашали Посланника и его свиту к торжествам, приуготовляемым для него на суше. Но он от того отказался представя, что ему [59] должно путешествие свое довершить как можно скорее, чтобы явиться ко двору Императора.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие во внутренность Китая и в Тартарию, учиненное в 1792-м, 1793-м, 1794-м годах лордом Макартнеем, посланником английского короля при китайском императоре, Часть 2. М. 1804

© текст - ??. 1804
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019

© дизайн - Войтехович А. 2001