ДЖОРДЖ СТАУНТОН

ПУТЕШЕСТВИЕ ВО ВНУТРЕННОСТЬ КИТАЯ И В ТАРТАРИЮ,

учиненное в 1792-м 1793-м 1794-м годах

Посланником Англинского Короля при Китайском Императоре

Вход в пролив Зондской. Отдых в Батавии и Бантаме на острове Яве. Обозрение полуденной конечности острова Суматры. Проезд в пролив Банкской. Приезд в Пуло-Кондор.

Проехавши в первому месяце 1793-го года вышние полуденные широты, и переплыв Океан гораздо обширнее того, которой омочает берега Европы, Лорд Макартней и другие пассажиры Льва, кои с долгого времени не чаяли встретить ни единого корабля, начали наконец ласкаться надеждою приехать в те воды, где корабли, возвращаясь из Кантона в Англию, могут уведомить их, какое впечатление произвело в Китае известие о Посольстве. Сии корабли, держась южной стороны, удаляются обыкновенно от прямого пути дотоле, пока [214] достигнут тех мест, где ветры всегда более споспешествуют тем, кои направляют свое шествие к Европе.

Лев и Индостан находились еще далеко от сего пути к Югу; но можно было думать, что направляя путь свой к Северо-Востоку, и вошедши в Зондской пролив, они могут встретиться с кораблями, кои, выходя из сего пролива, будут возвращаться в Европу. Однако ветр не всегда споспешествовал нашему намерению. Иногда дул он с той самой стороны, куда наши Корабли хотели направлять свой путь. Но он скоро переменился, хотя не совсем, но по крайней мере столько, что можно было его назвать ветром бакштагом (Боковым попутным ветром.); и как он мог тогда споспешествовать большему количеству парусов, нежели, естьли бы он ударял в корабль со стороны кормы, то он и производил гораздо сильнейшее действие. Лев толико ускорил свое шествие, что в тот день, когда он вступил в знак тропиков, он проехал не менее двух сот тридцати миль, чего он еще ни однажды до тех пор не совершал.

Между тем как ветр дул с силою, вертикальное ударение солнечных лучей не препятствовало погоде быть приятною. Птицы сего тропика примечательные по высоте своего полета и по длинным, на хвосте их находящимся перьям, начали опять показываться. Стада ворваней прыгали по водам, а летучая рыба, [215] которая находится здесь в великом множестве, хотя избегала от неприятеля водяного, но делалась в тоже мгновение добычею того, который ожидал ее в воздухе. Мы видели много водяных столбов, из коих иные, подобно водометам, достигали до ближайших облаков, а иные могли почесться за действие дыхания, китов.

Лев и Индостан удалились один от другого более обыкновенного, дабы объять большее пространство горизонта, и следовательно получить более удобности к открытию кораблей, кои, выходя из Зондского пролива, плыли к Европе. Многие из наших путешественников, надеясь на подобные встречи, и зная, что при таковых случаях нельзя было останавливаться на долгое время, начали приготовлять письма к родственникам и друзьям, оставшимся в Англии. Сия приятная заботливость привела им на память на несколько минут отдаленные выгоды, и возобновила в душе их нежные чувствования; — но в то самое время, когда они старались встретиться с другими кораблями, Лев и Индостан не могли найти один другого. Проходя сто и несколько градусов широты, а еще более долготы, они следовали беспрестанно даже до сих пор один за другим. Каждой направлял путь свой к северному острову, который есть обыкновенным местом свидания кораблей в проливе Зондском. Невыгоды от долгого пребывания на море начали оказывать свои следствия. Признаки цинготной болезни открывались между [216] екипажем обеих кораблей; однако к вышеупомянутым средствам, принятым нами для соблюдения здоровья, мы присоединили еще употребление противу-цынготных лекарств; в кушанья матросов примешивали кислую капусту; им также давали по времени ессенции из солода. Порции табаку, которые им доставались, приносили им чрезмерное удовольствие: но лекарства, на которые более всего полагались, и кои конечно долженствовали быть самими действительнейшими, были, климат земли, к которой мы приближались, плоды и зелень, кои мы надеялись там сыскать.

Когда Лев и Индостан находились под двадцатью градусами широты и ста градусами слишком долготы, на Восток от Меридиана Гренвичева; от Офицеры надеялись, что травы, сухопутные птицы, и береговые рыбы покажут им какую нибудь в близи находящуюся землю, или остров Клапп, или скалы, кои назначены на некоторых картах в окрестностях сих вод. Но они не приметили ничего даже до тех пор, пока достигли семи градусов, широты, и ста трех слишком долготы. Тогда они увидели маленькой остров, которой они почитали за остров Клапп. Он в окружности не больше семи или восьми миль, довольно высок, и в ясную погоду может быть виден за несколько миль. В следующий день, то есть 25-го февраля 1793 года, мы приметили западную конечность острова Явы, которая названа Мысом Явы. Вскоре потом мы приметили, остров Князя и вход в пролив Зондской. [217]

Сей пролив находится между юго-восточным берегом большого острова Суматры, и северо-западною конечностию Явы. В нем находится великое множество небольших островов кои, хотя не представляют столь величественного зрелища, как огромные горы, окружающие пристань Рио-Жанеиро, но в приятностях и богатстве гораздо превосходнее оных. Острова Ява и Суматра, имеющие берега свои низкие и отчасти болотистые, возвышаются постепенно даже до самой средины, и представляют амфитеатр, в коем находятся разнообразнейшие местоположения и все цветы зелени.

Между небольшими островами весьма мало находится таких, коих бы берега были сухи или утесисты. Один только из таковых находится в самой средине сего пролива. У Англинских мореплавателей он известен под именем Ла-Контра-Риант (Противуречащий.).

Также находятся еще два небольшие и круглые, известные под именем Боннет (Шапка.) и Бутон (Пуговица.). Почти все остальные острова равны, покрыты деревьями и в основании имеют коральные слои. Некоторые из них имеют белопесчаные берега, в коих находится весьма много черепах. Но большая часть из сих островов покрыты бесчисленным множеством деревьев, коих коренья и нагнутые ветви омочает море. Здесь видно повсюду много камней, [218] около которых небольшие водяные животные копа гот себе в извести жилища, в коих они находят спокойствие и безопасность. Сии жилища возвышаются неприметно над поверхностию моря; а скопляющаяся в них прозябательная материя, давая родотворную силу растениям и деревьям, делает из оных новые, или увеличивает прежние, таким же образом происшедшие острова.

Нельзя не удивиться, рассмотрев различные средства, употребляемые природою для достижения одной и той же цели. Иногда полагает она Бразилию на гранитном основании, иногда по внезапным конвульсиям выпускает она из недра волн остров Амстердам, иногда с помощию оживленных существ образует новые земли в проливе Зондском.

Одно из таковых коральных произведений есть северной остров, у которого Лев застал Индостана на якоре. Сей последний встретился при входе в оной прилив с кораблем Индийской компании, возвращавшимся из Китая. Комиссары сей компании в Кантоне препоручили сему кораблю депеши свои к Лорду Макартнею, в следствие чего он и остановился было в Батавии. Но простояв там десять дней и видя, что Посланник не приезжал, он отложил депеши и пустился опять в море.

Лев и Индостан поехали вместе от северного острова к Батавии. Сей проезде подобен был веселой прогулке. Море было чрезвычайно тихо, и на поверхности его видно была бесчисленное множество группе коральных [219] островов. Вещество, составляющее их, весьма твердо и похоже несколько на камень. В иных местах путешественники вытаскивали из моря довольное количество животнорастений, из коих иные были сложения мясистого, и иные похожи на кожу. Здесь находилось также множество больших куч разного рода кораллов, мадрепоров, тубипоров, селлипоров, из коих иные были гладки, иные круглы, а иные ветвисты; цветом белые, синие и темноватые, а иногда и одна стебель заключала в себе все сии три цвета. Один только тубипор (Tubipora musica.) был красного цвета.

Исключая морских животных, производящих хоральные острова, здесь находится еще весьма много таковых, кои двигаются только во внутренности моря. Из животных сего рода в Зондском проливе находится в большем количестве, еж морской, морская звезда и кубышка. Иные же имеют еще гораздо менее движения, нежели обыкновенная устрица, которая по крайней мере не имеет положенного места, но иногда с помощию приливов, течений или какого нибудь другого колебания волн переносится с одного места на другое. Итак находятся животные, кои не только подобно устрице заключены в двучерепной раковине, но и такие, коих раковина заключена в огромной массе известкового камня. Они могут только в нужное время открывать свои затворцы, и заключать их по получении добычи, приносимой им [220] случайно морем. Сии черепокожные представляют один, из многочисленных примеров различных степеней, — находящихся в жизни животных, начиняя от быстрого движения и излишней чувствительности, даже до прозябательной раздражимости: в чем сии два царства натуры кажется сближаются и смешиваются.

Между хоральными островками, кои видны род поверхностию вод и на коих прозябение начинает показываться, находится большое количество малых, из коих каждой не приносит более одного стебле, похожего на корабельную мачту, — так что в некотором расстоянии они представляют вид нескольких флотов, стоящих на якоре. Лев и Индостан закинули якорь для ночлегу подле одной из сих групп, которая по причине большого множества составляющих ее островков, названа тысячью островками. Небо было ясно, звезды блистали ярко. Самые большие из них, и даже те, кои непосредственно за ними наступают, можно было легко приметить, когда они возвышались над горизонтом, или скрывались за оной, широта их и расстояние от Востока или Запада могли тогда быть столь же исправно наблюдены, как солнечные и лунные. Южное созвездие Центавра, Креста и Арго казалось составляли самую блистательнейшую часть тверди, какую только оно можно объять оттоле даже до вышних полнощных широт.

6 Марта 1793 Лев и Индостан вошли в Батавскую губу, лежащую под 6° 10' южной широты, и под 106° 51' долготы на Восток [221] от Гренвичева Меридиана. Компас переменяется здесь почти на полуградуса к Западу.

На дороге от северного острова к Батавии встречается много камней. На некоторых поставлены значки; но другие не назначены даже на картах, выгравированных Голландцами в первые времена пребывания их на сем острове: и можно думать, что они произошли от коральных островов, кои находившись сперва весьма глубоко под водами, мало по малу вырастали, и наконец возвысились даже до поверхности моря. Также земля при входе в Батавию гораздо увеличалась. Сие можно ясно видеть из плана сего города, который был снят за сто пятьдесят лет пред сим, и соединен с донесением Огилби о путешествии, предпринятом в Китай Голландским Посольством. По сему плану главная крепости или цитадель находилась на самом краю берега, а двойной род столбов подавался не много в море, для показания кораблям безопаснейшего проезда Но теперь сей проезд засыпан, и с одной стороны находятся домы даже до последнего из сих столбов. Сие приращение должно приписывать, хотя не совсем, но по крайней мере большей частию старанию жителей, кои делали насыпи из земли, приносимой рекою с горы, откуда она низвергаясь сперва с тремлением, течет потом тихо даже до самого моря.

Многие небольшие острова, составляя круглой ряд, защищают Батавскую губу от морских приливов. и делают то, что здесь можно стоять безопасно на якоре. Сия губа весьма [222] велика, и может содержать все корабли, проплывающие Мыс Доброй Надежды. Множество Голландских кораблей, стоявших на якоре пред сим городом, довольно могло показать, что здесь было средоточие их торговли, и столица их правительства в Азии. Стоявшие в сей губе, весьма худо для дальных путешествий построенные Китайские судна, возвещали в то же самое время, что мы были не далеко. от Китая. Батавское здание, которое одно, только можно приметить из губы, есть купол большой церкви. Все прочее закрыто длинными листами пальмовых и других больших и насажденных там дерев.

Посланник был поздравлен на корабле со стороны Батавского Правительства, и принят на береге с отличною почестию. Однако же его миссия причинила было там много беспокойств. Туда еще не дошло никакого известия о великодушном сообщении и о предложениях, сделанных Сент-Жамским Кабинетом по случаю Посольства. Когда Лорд Макартней известил о сем Губернатора и Батавской Совет, то они признались чистосердечно в тайном их опасении и в намерении, которое имели Агенты их в Кантоне, чтобы препятствовать Англичанам. Но правительство, почувствовав вскоре, что торговля обоих народов могла равномерно процветать, решилось послать непосредственно в Китай предписания к своим Агентам, дабы они, вместо всякого сопротивления, намерениям Посланника, старались оным более споспешествовать. [223]

Депеши Коммиссаров Индийско-Английской компании в Кантоне предвещали Лорду Макартнею, что он будет принят с почестию при Дворе Пекинском. Комиссары объявляли: — «Что явившись к двум из главных Китайских купцов, они просили их исходатайствовать им аудиенцию у Кантонского Губернатора, управлявшего сею провинциею в отсутствии Вицероя, для вручения ему письма от главного Директора Индийской Компании; сии купцы тотчас догадались, что это письмо касалось Посольства, известие о коем распространилось уже между ними, и казалось, что они боялись, что бы сия миссия не имела пагубных следствий для торговли, собственности и личной безопасности Китайских, в Кантоне торгующих купцов, но что Комиссары уверили их, что оно не могло произвести ничего, кроме хорошего успеха для всех занимавшихся торговлею. — Что Китайские чиновники еще до согласия на аудиенцию сим Комиссарам, осведомились обстоятельно, о всех намерениях Посланника, и что последние уверили их, что единая его цель была та, чтобы установить теснейшую дружбу между Дворами Лондонским и Пекинским, и распространить сношения, кои служили уже с толиких лет к выгоде обоих народов; что сие объяснение показалось им конечно удовлетворительным, ибо день к принятию их был назначен гораздо ближе, нежели как они могли надеяться, судя по мешкотному и отлагательному характеру Китайцев, — что [224] Губернатор присылал спрашивать, какой чин и место имел писавшей письмо; Офицер ли Королевский, или один из главных чиновников Правительства: — на что ему отвечали, что, хотя писавший к Кантонскому Вицерою не был из чиновников Короля Англинского, однако же его письмо было отправлено с согласия сего Монарха для возвещения приезда своего Посланника ко Двору Пекинскому, — что как сие письмо не писано чиновником, непосредственно зависящим от Государя, то оно и не должно быть отдано людьми, находящимися в его службе, но кем нибудь из Индийской компании; то и сделаны были возражения относительно их приема; а как всякой род спора в рассуждений церемониала мог бы иметь следствием отказ в принятии письма даже до тех пор, пока получит известие из Пекина, а Гоппо, или Мандарин, который имел более всех соотношений с Европейцами и весьма старался препятствовать, чтобы их представления не доходили до Двора, как казалось, имел намерение представить сию отговорку правителю, то и решились подать письмо, как им бы того они образом ни требовали. — Что равномерно полезно было сообщить предварительно содержания сего письма; и что не без великого труда могли истолковать Китайским купцам, единым переводчикам Европейцев, и содержание его и предмет Посольства — что недостаток в хороших переводчиках, и необходимость ободрять упражняющихся в сем трудном [225] языке, не взирая на все испытываемые препятствия при учении его, не были никогда столь живо почувствованы, как при сем случае; что Комиссары весьма жалели о том, что они не имели Англинского переводчика, который бы мог понять и изъяснить всю сущность сего письма, и пособить в толико же тонкой, как и важной конференции. — Что наконец по свидании Губернатор обещался послать сие письмо к Императору, и объявить им в последствии резолюции его чрез Китайских купцов. — Что несколько времени спустя Император обнародовал указ, в котором он изъявлял свое удовольствие в рассуждении преднамереваемого Посольства, и дал повеление поставить по берегам кормчих, дабы проводить корабли, на коих ехал Посланник с дарами в Тиен-Синг, или в другую какую либо пристань, какую ему будет угодно избрать.

Комиссары прибавляли: «что действие, которого ожидали от Посольства, стало уже приметно между чиновниками Кантонского правительства; что весьма мало было остановки в торговле; и что оказывали более уважения к представлениям Агентов сей компании, и что Гоппо намерен был истребить непомерные, в Макао установленные права; что самое следовательно прекратит главные обманы, коим подвержены были чужестранные купцы».

Губернатор и Совет Батавской переменил, как мы уже выше сказали, образ своих мыслей [226] и действий, и весьма старался об успех сего Посольства. И так Лорд Макартней сообщил им депеши Комиссаровы; и сие самое заставило их сделать гораздо блистательнее празднества, кои они намерены были торжествовать по случаю дня рождения Оранского Принца, Штатгальтера соединенных областей. Важность места, которое занимал сей Принц, и влияние, которое он имел на дела Голландско-Индийской компании, поставили его наровне с Государями; и хотя Генеральской штат был в самом деле старше его, однакоже тому гораздо менее оказывали почтения и уважения.

Голландской вкус и восточная роскошь видны были в празднестве, которое дали Посланнику и всей его свите. Сие торжество было совершенно в доме Генерал-Губернатора, лежащем в некотором расстоянии от города. Дорога, ведущая туда, идет между двумя рядами деревьев и каналов. С одной стороны видна была Фландрская красавица, старавшаяся забавлять народ своими ужимкими, а с другой несколько Китайских комедиантов взошли на таратайку не более той, которая, как думают, служила вместо театра для первых драмматических опытов: некоторые из новых гостей гораздо бы лучше хотели остановиться и смотреть на сих Китайцев, нежели сидеть за великолепным столом, которой дан был в сем доме. Пред сим столом был бал, а после оного иллюминация и фейерверк в саду, где вся сия ясность умножилась еще от отражения бассейнов, кои покрывали большую часть [227] земли. Общество разошлось не прежде, как по утру.

Хотя сии сцены удовольствия кажется показывают, что актеры их не лишены ни здоровья, ни сил, однакоже большая часть Голландских поселенцев в Батавии, а наипаче те, кои встречаются обыкновенно у ворот, или на улице, бледны и немощны, и кажется находятся уже в челюстях смерти. — Правда, что город окружен озерами и болотами, из коих каждое утро при подувании морского ветра поднимается множество заразительного пара. Около полудни солнечные лучи ударяют в иловатые каналы, находящиеся на улицах, и воздух заражается испорченными испарениями; наконец деревья, осеняющие набережные и окружающие каналы, выпускают ночью множество пагубного пару. Сверх того особы, переплывающие вдруг из холодных северных стран в жаркой пояс, не имея темпераметра, способного к пренесению сих жаров, гораздо более других подвержены всем болезням.

Доктор Гиллан осведомился, что весьма мало находится примеров, что бы чужестранцы жили долгое время в Батавии, не имевши лихорадки; но надобно знать, что под сим названием лихорадки здесь означают болезни всякого рода. Несколько времени спустя по приезде их, Европейцы делаются там слабыми и немощными, а чрез несколько недель, а иногда дней, они делаются больными. Они бывают обыкновенно одержимы тридневною лихорадкою, [228] которая после двух или трех параксизмов делается шестидневною, потом продолжается опять тридневная и часто умерщвляет больного. Многие особы умирают с второго или третьего приступа.; но в сем случае беспрестанной бред и сильное обращение крови около мозга сопровождают другие признаки. Иногда болезнь открывается ежедневною лихорадкою с (правильными перемежками чрез день или два; и в сем случае следствия не менее пагубны, какие в первом.

Quinquina редко употребляется во время болезни; или, хотя ее и дают, но столь мало, что она не может произвесть сильного действия. Не требуют даже, что бы больной переменял лекарства: а главное, или паче единое средство, которое здесь употребляют, есть распущенная в спирте камфора, коея целую ложку вливши в стакан, дают пить по времени больному.

Батавия есть неоспоримо такой город, который имеет нужду в самых лучших врачах; но те, кои здесь находятся, не учившись почти совсем своему искуству, довольствуются тем, что бы в рассуждении теории почитать лихорадку за разрушительницу человеческого тела, а в рассуждении практики верить, что камфора есть самое сильнейшее из всех известных лекарств. Будучи в правилах своих гораздо простее лекарей Молиеровых, они употребляют сию камфору во всяком случае, и в каждом обороте болезни. Перерывчивая лихорадка гораздо опаснее; но она продолжается иногда несколько лет сряду. Тогда к ней [229] привыкают так, что ее не почитают за болезнь, и в продолжении припадков занимаются делами и наслаждаются удовольствиями общества.

Человек, находившись в сем последнем состоянии, приметил, разговаривая о свойстве климата, что он был в самом деле пагубен для многих Европейцев, поселявшихся в Батавии, — и что многие из друзей его умерли в том году, но что он сам наслаждался весьма хорошим здоровьем. Вскоре потом он потребовал салфетки, что бы утереть голову, говоря, что тогда был день лихорадочный, что он по утру имел сильный припадок лихорадки, и что он весьма потел. Тогда ему напомнили, что он лишь только теперь упоминал о своем здоровье; он отвечал, что это была правда, но что лихорадочные приступы не препятствовали ему быть здоровым, что он уверен, что, естьли бы он остался еще долее в сей стране, сии припадки его не приметно бы погубили, но еще он надеялся, что еще до истечения сего времени его дела позволят ему уехать. За сими лихорадочными припадками всегда следуют обструкции и опухоль в кишках, которые увеличиваются всегда одинаково и постепенно. Больной, естьли примечает тогда, как они усиливаются, почти всегда может точно исчислить время, сколько еще он проживет. Полагают, что половина Европейцев всякого звания, которые приезжают селиться в Батавию, до году умирает. Батавия в сем случае походит на поле сражения, или на осажденной [230] город. Множество умирает людей, о которых почти нет и в помине; и не видно, что бы весьма трогало и поражало то жителей, когда они слышат, что того, которой с ними вчера веселился, уже на свете нет. Вероятно, что женщины меньше подвержены сим злоключениям, нежели мущины: они не столь часто подвержены солнечному жару; часто моются в холодных банях и живут гораздо воздержнее.

Сильным доказательством пагубных действий климата Батавского на тот и другой пол для нас было то, что слышали от одной дамы, которую там видели. Десять месяцов тому было, как она приехала с одиннатцатью человек своего семейства, и уже лишилася там своего отца, шести сестер и деверя. Однако есть люди, которых сложение переносит причины болезни, смертельные для других премногих. Вот примеры некоторые: Генерал Губернатор, бывший тогда, как корабль Лев заходил в Батавию, жил уже там больше сорока лет, он был весьма прилежен к делам, и не брал ни какой предосторожности для предохранения своего здоровья. Таков же был еще один из Индейских Советников (Титул, которой имеют члены правительства в Батавии.), в доме которого стоял Посланник и двое особ его свиты, и где угощали их столько же великолепно, сколько и рады им были во всю бытность их на суше. Дом сего Советника щедро открыт был для всех иностранцев, и [231] хозяин не подавал им примера в трезвости. При всем том Советник также, как и Губернатор не только был от всякой болезни свободен, но и не чувствовали они ни тот, ни другой того расслабления, какому приезжие жители обыкновенно подвержены бывают во всех землях, лежащих в жарком поясе. Были еще и другие люди, которые, хотя не столь крепкого сложения, не теряли однакоже деятельности, так что мало приметно было на них действие климата. Там занимаются даже и науками при всем множестве гораздо прибыльнейших упражнений. Там видна обсерватория, которая правда запущена была, но еще находилася Академия наук и словесности. В знак чести, оказанные Посланнику, между прочим поднесен был ему и еще одному из его свиты, диплом члена сей Академии с собранием записок, которые она уже издала в свет. Один из Советников, которой прежде находился в Японии в чине начальствующего там над Голландскою торговлею, намерен был издать в свет описание сей Империи, и подлинно его место и его дарование делали его в состоянии достать для сего любопытные материалы.

Советник, у которого стоял Посланник, имел драгоценную коллекцию разных предметов, касающихся до Естественной Истории, и много из них он раздарил своим гостям. Между прочими вещами он подарил им прекрасного фазана, которой и отослан в Англию и которого доктор Шав, член Британского Музеума и знаменитый по знанию своему во всех [232] частях Зоологии (царства животных), нашел по строгом исследовании, что оный фазан не описан еще ни кем из Авторов Орнитологических (писавших о птицах). Сия птица кажется не имеет сходства ни с какою из тех, о которых упоминают Линней и Латам (M. Latham). Вид, к которому он по видимому больше всех подходит, есть фазан кривоносой (Phasianus curvirostris), или фазан импеян (le faisan impeyan), птица восточной Индии, описанная и выгравированная в Орнитологии Г. Латама и в Museum Leverianum. Однако от сей оная отличается знатно. Как хвост его от части обломан, то и не можно точно определить, должно ли в разделении фазанов причислить его к тому классу, которой заключает в себе фазанов, имеющих хвосты клином, или долгие, или к классу фазанов с хвостами опахалом, как фазан импеян.

Перье сей красивой птицы есть вообще черное с сизостию, или говоря языком Естественной Истории, железной черноты с блеском стали. Цвет под конец спины отменно блистателен и кажется в разных точках зрения то густой черноты стальной, то краснооранжевой весьма яркой. Сей величественной цвет составляет полосу вокруг по всему корпусу птицы. Но на подбрюшье (abdomen) темнее, нежели на спине. Горло снабдено парою решеток или перепонок, которые делают почти один угол и соединяются в верьху отверстия носа. Он имеет на голове перья долгие и загнутые назад, которые составляют род хохолка. Нос [233] его гораздо дольше и кривее носов всех других птиц сего роду, кроме фазана импеана. Перья на шее, на спине и на горле круглые на подобие чешуи, как перья Индейских петухов. Ноги имеет плотные и вооруженные шпорками (задними когтями), чрезвычайно толстыми, долгими и острыми. Цвет ног также и носа бледной.

Известна ли подлинно была сия птица Орнитологистам Европейским, или нет, по крайней мере можно с точностию сказать, что она никогда не была еще хорошо описана, и что ни коим образом не могла быть отличительно изображена по свойствам тех видов, о которых упоминается в сочинениях систематических Натуралистов. Ее можно назвать фазаном огненного цвету на спине; и существенной характер его должен быть изображен в следующих словах: «Фазан черной с синью стали; бока корпуса красные; конец спины цветом раскаленного железа; хвост опахалом с двумя перами посредине желтобледными».

Вотще искал бы человеческой глаз около Батавии животных, дерев и трав таких, на которые он привык смотреть в Европе; он не найдет там ничего подобного. Самая обыкновеннейшая птица около дому советника, о котором мы говорили, есть та, которую в Батавии называют короною. Однако не должно смешивать ее с Линнеевою цаплею павлинною (ardea pavonina); потому что она не имеет ничего общего с сею птицею, разве только хохол; а напротив того походит она на хохлатую [234] голубку (columba cristata) тогож Натуралиста.

Тот же чиновник на заднем дворе своего загородного дому имел несколько больших кассоваров (cassawarys), которые хотя давно уже находятся у него и кажется уже ручны сделались, однако все еще иногда оказывалася в них природная дикость, и они клевали носами тех людей, которые к ним подходили весьма близко.

Поле равномерно не представляет, как все новые же предметы. Цветники в садах обсажены не буковыми деревцами, но Арабскими жесминами, которых душистые цветы украшают также Индостанские пагоды. Голландцы, которых известна охота к садам в отчизне их, внесли сей вкус и в Батавию, где они подлинно могут удовлетворить ему гораздо с большим успехом; и они предаются ему с великою разборчивостию и замысловатостию в загородных домах, которые имеют они в малом расстоянии от города. В сей болотистой земле, в которой один остроумный человек изъяснялся в сильных выражениях, что воздух там заразительной, вода ядовитая, видны со всех сторон поля зеленеющиеся, испещренные цветами и плодоносные. Она наполнена великолепными домами, садами, местами устроенными для прогулки, каналами, подъемными мостами; наконец в ней есть все то, что может сделать ее приятною, кроме здоровости. Также один молодой человек, которой приехал туда и восхищен был всем тем, что поражало взоры его, но которой в тоже время [235] представил себе, в коликой опасности находилась там человеческая жизнь, вскричал в восторге своего удивления: «коль великолепное обиталище было бы для бессмертных».

С Марта, или Апреля месяца до Ноября стоит в Батавии самая сноснейшая погода, потому что с того времени настают дожди и продолжаются чрез все прочее время года. С десяти часов утра поднимается периодической ветр с моря и не престает, как уже в четыре, или пять часов вечера. После чего стоит тишина до семи или осьми часов. Тогда ветр начинает дуть с земли и дует перемежками прочее время ночи. На рассвете опять восстановляется тишина, которая продолжается до самого времени, когда начинает дуть морской ветр. В то время, как корабль Лев стоял на якоре в заливе Батавии, термометр Фаренгейтов восходил всегда от восемдесять шестого до девятидесятова градуса, а в городе он показывал от восемдесять восьмого до девяносто второго градуса. Но сии разности ни как не соответствовали тем чувствованиям, какие в людях производил жар, потому что и малейшее дуновение ветра довольно для доставления прохлады людям, а над термометром оно не производит ни какого действия. И при том по чрезвычайному дневному жару должно судить о том, что должно сносить от него, а паче по продолжению его во время ночи. Находятся климаты и не столько жаркие, в которых термометр упадает ночью до дватцати градусов; но в Батавии бывает совсем [236] противное тому. Он обыкновенно поднимается четырьмя или пятью градусами выше того, сколько он был к тени в то время, когда солнце стояло в зените.

Уроженцы Яванские получают по крайней мере некоторую пользу от климата, которой не подвержен переменам годовых времен, какие бывают в северных сторонах Европы. В сих холодных сторонах зубные болезни весьма обыкновенны; но Яванцы совершенно свободны от них. Правда и то также, что они обязаны тем от части обыкновению питаться только растениями и что они воздерживаются от крепких напитков. Однако капризы вкуса таковы, что между сим народом любимый цвет зубов и цвет составляющий красоту их, есть лоснящийся черной гагатовой цвет. В следствие чего они стараются чернить все зубы свои, кроме двух средних, которые прикрывают золотыми листами; и когда кто нибудь из них видит, что краска или золото начинает стираться, то они стараются столько же снова наводить оными зубы свои, сколько и наши Европейские красавицы прилагают старания чистить и белить их.

Нездоровость климата Батавского так повсюду известна, что, не смотря на удобность скоро составить там щастие, большая часть Европейцев, которые могли бы туда отправиться, отрекаются от того, естьли они могут остаться дома хотя с некоторым продовольствием. От сего происходит, что важные должности бывают часто поручены людям, весьма мало [237] способным отправлять их. Во время нашего проезду главной городской лекарь и один из членов духовенства были тот и другой породою из брадобреев.

Гарнизонные солдаты набираются совсем не из соединенных Нидерланд. Они вообще Немцы, которых большая часть взяты силою, или обманом. Хотя говорят, что им позволено по выслужении уреченного времени возвратиться в свою землю, однако в самом деле они всегда принуждены бывают записываться в службу снова, потому что жалованье их весьма мало, чтобы они могли скопить из него столько, чтоб когда нибудь напоследок быть в состоянии заплатить на проезд обратной в Европу. Винят правительство в варварской политике прерывать всякое сообщение между сими нещастными солдатами и их отечеством, так что они лишены на веки утешения. уведомить друзей своих о том, что могло бы касаться до них и надежды получить какую нибудь помощь, чрез чтобы они сделались в состоянии еще увидеть свою отчизну. Один из сих нещастных воспользовался случаем, которой нечаянно представился ему; поговорить по немецки с одним из своих соотечественников, бывшим в свите Посольства. Он в самое сие время казался в крайнем беспокойстве, потому что боялся того, чтоб не увидели его, что он говорит с человеком, не зависевшим от Голландского правительства. Он говорил с сильнейшим чувствованием сердца, исполненного величайшей горести, и умолял его [238] сделать милость доставить письмо к родственникам его из почтенной фамилии в Германии. По нещастию письмо сие было еще не написано, и бедной солдат после уже не сыскал способного случая подать его.

Не задолго пред нашею поездкою Герцог Виртемберской по договору, учиненному между им и Индейскою Голландскою компаниею, послал один свой полк в Батавию, но большая часть солдатов его и Офицеров в один год померли.

Кто бы ни ехал поселиться в Батавию, должен взять на себя обязательство принять оружие для защищения ее. Один из Индейских Советников, разговорясь весьма пространно и о старании своем и его товарищей, какое прилагать не преставали они для приведения колонии в безопасность от внешних нападений, окончал речь свою беспристрастным. признанием, что самое главное, на что они больше всего надеятся, есть губительность климата, которой никогда не проходит без истребления неприятельской силы. Капитан Париш такоже мнения, что самой страшнейший для Европейцев неприятель в Батавии, есть климат. Укрепления ее ни как не таковы, чтоб в Европе почли их за страшные; но когда рассмотришь трудность овладеть въездом реки и высадить войско в других местах острова, тогда увидишь, что укрепления те гораздо оборонительнее, нежели как сперьва было думано. Река защищается крепостью, построенною при [239] ее устье, и имеющею четырнатцать пушек с двумя орудиями, (мортирами на лафете с колесами, из которых стреляют горизонтально) поставленных или снятых со станка. Сия крепость имеет парапет или бруствер, которой с начала был построен весьма хорошо и утвержден на стене: но парапет весьма запущен и стена почти разрушилась от непрестанного биения ее морем. Кроме того крепость со стороны суши прикрывается опасным болотом, а с морской северозападной стороны великими пещаными косами, поверьх которых вода столь мелка, что и самые боты чрез них пройти не могут. Одна сторона, с которой можно безопасно подойти к ней, есть только тот проход, пред которым находится, крепость, и чрез которой сия может всегда запретить вход.

Другое укрепление, построенное для защищения реки, есть на западном берегу на четверть мили от крепости де Л’ О. (с воды, или охраняющей устье реки). Сие здание есть батарея с седмью пушками, которые поставлены по течению реки. Насупротив сей батареи находится другая батарея, которой шесть пушек обращены к реке, а две к Востоку. Сия делает фланг линии, которая занимает низменное место на Северо-Востоке от города. Линия есть парапет земляной весьма низкой, которой с трудом можно усмотреть. Каналы, которые проходят чрез город оканчиваются великим каналом, то есть рекою, на расстоянии [240] полумили от устья. Ниже сего соединения поставлена деревянная рогатка с железными долгими пальцами. Несколько повыше находится крепость, которая четвероугольна, правильна, но без равелинов и других внешних укреплений. Находятся пушки, поставленные на каждом фланке По две, а иногда и по три на каждом фасе. Они ни в амбразурах, ни на барбеттах (возвышенностях, выдавшихся местах, на которых ставятся пушки, чтобы можно было стрелять чрез брустверы), а положение их устроено с обоих сих манеров, и имея невыгоды того и другого, не имеют выгод ни того, ни другого.

Стена кирпичная и высока около дватцати четырех футов. Она не имеет ни кордона, ни рва, а в некотором расстояний окружает ее канал. Внешняя длина сего укрепления около седьми сот футов. Город построен прямоугольником, которого три четверти мили длина и полмили ширина. Он окружен стеною в дватцать футов вышины, имеющею малые выставки, различные видом, в отдалении друг от друга на триста пятдесят футов. Каждой такой выставок стены снабжен тремя пушками и вокруг всея стены простирается канал с различными слюзами. В некотором расстоянии от борода находятся три, или четыре малые крепостцы с сухого пути, сделанные на подобие звезды, которыми защищаются разные дороги, и вероятно построены они для удержания островитян. [241]

Гарнизону Батавскому должно бы состоят из тысячи двух сот человек Европейцев, в числе которых надлежало быть трем стам артиллеристов, а прочим пехотным. Но как климат не допускает иметь всегда такое войско из Европейцев, то принуждены бывают для наполнения числа положенного набирать из Яванских уроженцев. Во время нашего проезду в Батавском гарнизоне находилося их пять сот, так что число Европейцев простиралося только до семи сот. Еще находится в Батавии три ста волонтеров, которые составляют две роты, необученные воинской дисциплине. Голландцы кроме того имеют регулярные войска из тамошних земляков весьма многочисленные; они состоят из Яванцев записанных, но никогда не вступавших в действительную службу, и из Китайцев, которым они столь не доверяют, что они не вооружают их ничем больше, кроме копей. Действительно они не должны ожидать прямого усердия от Китайцев, ниже от Яванцев; и как они ежегодно лишаются иногда из солдат своих Европейских, то прочие составляют весьма слабый остаток, чтоб могли они сделать важное сопротивление.

Худо оснащенные суда, которые находятся на рейде, должны быть прикрываемы наиначе островом Онрустом, которой укреплен и имеет выгодное положение, чтоб запереть ход по тому проезду, которой один только и есть Хороший для проходу на рейду. Крепость, находящаяся на сем острове, составляет [242] пятиугольник. Бастионы его малы не больше 12 футов вышины, и отчасти не имеют куртин. Некоторые батареи построены были недавно вне сей крепости и насупротив моря; и на сих батареях, так как и на бастионах, всего на все находится до сорока пушек, расположенных на все стороны. В нескольких стах шагов к Югу от острова Онруста находится другой малой остров, где также видны две новые батареи, на каждой по восьми пушек.

Крепость Батавии построена из кораллового камня, взятого из некоторых близких островов, которые целые из одного его состоят. Он имеет то преимущество пред укреплением из кирпича, что в нем пушечные ядра остаются углублены, не ломая стены и не отшибая глыб от нее. Городовые стены построенны от части из лавы густого синего цвету, составом весьма крепкой, звенящей как металл, и весьма похожей на лаву Везувскую. Ее брали из гор, находящихся в самой средине острова Явы, и в средине которых виден зев вулкана, которой еще изрыгает дым. Пошва земли около города Батавии на многие мили не производит ни одного камня. Мармор и гранит привозятся туда из Китая в жонках, приходящих из Кантонской и Фокиенской провинции, лежащих на Юге и Юго-Востоке сей Империи. Сих жонок грузу великую часть, составляют чай, фарфор и шелковые товары.

Многие из Китайцев получают случай приезжать на сих жонках для поселения в Батавии в том же точно намерении, которое [243] привлекает туда и Голландцев, в намерении составить щастие в чужой земле. Те и другие из низкого состояния и равномерно привычные к работе на своей родине; но, обстоятельства, в каких находятся они в Батавии, делают между ими великую разность. Китайцы там не имеют другого способа к ощастливлению себя, кроме продолжения отправлять свое ремесло, которое там щедрее награждается, нежели в их отчизне, и при великой ощадливости скоплять выробатываемые деньги. Они не могут ничего получить даром, Государственными должностями не может ласкаться их любочестие; а посему они и занимаются только такими делами, которые доставляют какой нибудь прибыток, и делают все то, что требует старания и труда. В городе они портные, прикащики, агенты. В деревне они становятся откупщики; и они то наипаче возделывают сахарной тростник; они оканчивают труды свои нажитием богатства, которого великость щитают по соразмерности времени и труда, какого оно им стоило. Но приобретение такого щастия не переменяет ни склонностей их, ни образа жизни.

Голландцы напротив, посланные компаниею для отправления дел ее в Азии, ощущают тотчас, что они имеют в своей власти силу, богатство и обладание земель. Те, которые перенесут климат, достигают быстро до прибыльных и не много трудных должностей. Их влияние в скором времени делает их в состоянии делать планы, для торговли весьма [244] выгодные. Тягости и мелкости остаются поручены Китайцам, которые подобно Банианам и Дебашам Калкутским и Мадрасским никогда иначе не щитаются, как такими машинами, которых действие зависит от других; между тем, как те, которые употребляли их, находяся в новом положении, с трудом могут сохранить свои первые способности и противиться беспечности, роскошам, которые часто им стоят естьли не жизни, то по крайней мере здоровья. Между прочими удовольствиями стола часто простирают они до крайнего излишества.

Во многих из главных домов Колонии стол изготовляется поутру рано. Там подают в завтрак не только чай, кофе, шоколад, но и говядину и рыбу. Потом в некотором роде покрытой галлерии на столбах возле столовой ставятся вина Мадерское и Бурдосское, можжевеловая водка, Голландское пиво и Англинской портер. Каждому в компании подают трубку и табак, и ставят по сторону подле его малинкой медной весьма светлой тазик для мокрот, которые из груди гонит табак. Таким образом курят и пьют до первого часа по полудни, в котором накрывают на стол обедать; нередко бывает, что курящие в ожидании обеда выпивают по целой бутылке вина. Напротив того те, которые предпочитают напиток своей земли, выпивают по нескольку бутылок пива, потому что они думают, что сия жидкость разводит кровь и делает удобнее испарину. Перед самым обедом двое невольников мужеска полу подносят Мадерского [245] вина, которого каждой из садящихся за стол пьет рюмку как аппетитные капли, способные возбудить позыв на пищу. После чего приходят молодые служанки, из которых одна несет серебряной сосуд, наполненной водою, а иногда и розовою, которою моют себе руки; другая держит серебряной таз с крышкою из того же металла вогнутою, и на которой просверлено много дырочек, чтобы вода, как скоро вся тотчас сбегает с рук, и стекала, а третья подает полотенца для утирания рук. Во время стола толпа музыкантов играют на разных инструментах в боковой зале подле столовой. Сии музыканты все из невольников, обученных тщательно. Немалое количество невольниц служат при столе. Обеденное кушанье всегда состоит из многоразличных блюд; но обедающие бывают уже слишком сыты, чтобы еще много кушать тяжелые кушанья; и они не кушают ничего более, как напитки. После стола тотчас подают кофе.

Таким образом там оказывается, что сутки разделяются на два дня и две ночи, Как скоро отпили кофей, то расходятся спать. Постели состоит из тюфяка, взголовья, подушки и нарядного шитого Индейского одеяла, но без простыни. Всякой из собеседников надевает бумажной халат и кисейной колпак. Естьли случится кто холостой, что и всегда почти бывает, то молодая невольница, держа в руках опахало, остается при нем до тех пор, пока он уснет. В шесть часов встают, одеваются, пьют чай, ездят [246] прогуливаться и продолжают прогулку иногда до глубокой ночи. Утренние собрания бывают из одних мущин, потому что Батавские дамы не любят казаться, как только по вечерам. Мало из сих дам находится рожденных в Европе; однако большая часть их происходит от Голландских колонистов и тщательно воспитаны. Они сохраняют черты, возвещающие породу их; но цвет лица, характер и образ жизни их имеют великое сходство с цветом лица, характером и образом жизни Яванцев. Бледная томность видна во всей физиогномии, и цветы роз ни когда не украшают щек их. Когда они бывают дома, тогда одеты бывают как их невольницы в бумажное долгое платье, расписное красным и разными цветами, которое длиною по холки. Они не носят никогда чепцов, а счесывают волосы и поднимают их над верьхом головы посредством долгой серебряной булавки, на подобие крестьянок в разных Швейцарских Кантонах. Почти все они имеют черные волосы, и намазывают маслом кокосовых орехов и украшают их гирландами из цветов. Когда ходят в гости или прогуливаются в своих экипажах, и наипаче, когда они выходят из домов прохаживаться вечером, то надевают робы из превосходной кисеи, усеянной золотыми и серебряными блестками, и убирают свои волосы дорогими каменьями, но никогда не пудрятся. Они никогда не стараются дать другой и принужденной вид своему стану то смешному понятию щегольства, или чтоб сообразоваться пустой моде. Также [247] видели мы разительную противообразность, какую они делали с некоторыми другими, дамами, недавно приехавшими из Голландии, которые, имея блистательной цвет лица, пудряные волосы, на головах большие чепцы и фижмы, продолжали по прежнему своему обыкновению стараться втягивать в себя подбородок, плеча, и поджимать локти.

Каждая дама Батавская всегда имеет при себе молодую невольницу чисто одетую, которая, как скоро села госпожа ее, садится перед ней на штучном полу и держит в руке коробочку золотую или серебряную, разделенную на многие ящички, где находятся арраковые орехи, кардамоновые зерна, перец, табак и гашеная известка. Все сии вещи, смешенные по надлежащей сразмерности и завернутые в бетелевом листе, составляют для жевания прием весьма острого вкуса, чего употребление всем обще.

Когда в публичных собраниях дамы почувствуют, что весьма жарко, то выходят снять богатой и беспокоящий их убор, и возвращаются потом по просту в таком платье, которое гораздо легче и не так жмет, так что иностранцы едва опознают их. Следуя им, тоже делают и мущины. Они снимают тяжкое свое платье и возвращаются в белом полукафтанье, или роде длинного камзола, иногда украшенном алмазными пуговицами. Мущины зрелого возраста снимают даже и парики и надевают ночные калпаки. Но выключая сии минуты, члены правительства кажется находят удовольствие в восточной политике, [248] поражающей страхом дух простого народа, принимая наружное великолепие и особенные отличия. Они одни например показываются в публике в платье, из высокого алого бархату. Их кареты имеют собственные украшения, которые им одним принадлежат; кареты других, когда с ними встретятся, должны остановиться до тех пор, пока они проедут. Одни из городских ворот не отворяются ни для кого больше, как только для них. Таким образом они успели в утверждении владычества своего над гораздо большим их числом потомков от природных жителей той земли, невольников, туда ими перевезенных, и Китайцев, которых привлекает туда страсть к прибытку. Сих трех последних пород люди при всей крепости и расторопности, и живучи в собственном им климате, покорствуют нескольким Европейцам изможденным. Таковы суть следствия господства, единожды утвержденного, силы ума над совершенно телесными способами, и власти соединенной против разделенных сил.

Яванцы, то есть природные жители сего острова, суть вообще слишком далеки от всякого рода просвещения, чтоб чувствовать другие нужды, кроме тех, которые легко удовлетворить можно в жарком и плодоносном климате. Их не трогают приводить в рабство и они почитают правление Голландцев не столь тягостным, как других завоевателей, которые с ними разделяют владение острова. Султан Матарамской царствует в восточной части. [249] Император Яванской в средине острова и Царь Бантамской на Западе. А морской берег и сущая власть принадлежат почти совершенно Голландцам. Три другие обладатели чужестранной же породы, как и они. Они из тех Аравлян, которые, основывая Магометанство в Яве, покорили под иго свое почти всех владельцев сей земли. Малое число тех, которые им не поддались, ушли в горы, где они сохраняют свою веру с независимостию и продолжают верить преселению душ.

Ежели верить Голландцам, то нет тиранства тягостнее, как Магометанских обладателей в Яве. Для сохранения власти своей Император имеет армию, состоящую из многих десятков тысяч, рассеянную по его области, и кроме сей он держит многочисленную гвардию при своей особе, состоящую из женщин. Сии женщины, как кажется, обучены военному искуству, не пренебрегая и тех талантов, которые могут подать случай некоторым из них к перемене их дела, и вывесть их из состояния невольниц в состояние супруг Монарших. Сие особенное установление гвардии долженствовало без сомнения произойти от удобности набору таких новых солдат, естьли правда, как уверяют, что в Яве родится несравненно меньше мальчиков, нежели девочек.

Большая часть невольников, которых видеть можно в Батавии, взяты из Целебеса и других восточных островов. Они не составляют целого народа или общества, и не соединены между собою никоим образом. Поведение их [250] господ с ними вообще не таково, чтоб заставить их чувствовать нещастие своего состояния. От них не требуют излишней работы. Пищи имеют они довольно, однако многие из них, которые может быть жили в независимости до тех пор, как военная участь учинила их пленниками, часто, раздражены будучи за малейшие причины против своих господ, насыщали свою мстительность, убивая их. Боязнь подпасть подобным злоключениям есть одна из тех причин, которые заставляют Батавских жителей предпочитать невольниц невольникам во всяком роде услуг, в каких только можно их употребить. И потому число их много превосходит число невольников.

Когда невольники вознамерятся отмстить за себя, то они стараются умножить свою смелость, поглощая необычайной прием опиума. Пришед тотчас в бешенство и отчаяние, приносят в жертву ярости своей не только тех, которые возбудили их ненависть, но и бросаются на всех, кто бы им не попался тогда, и стремятся колоть до толе, пока наконец нужда для спасения себя от их бешенста заставит кого нибудь предать их смерти. Сказывают, что они в сем состоянии бегают как сумашедшие. В прочем такие примеры не меньше редки и между островскими уроженцами, как и между невольниками. Они имеют прибежище к тому же средству и теже испытывают действия, как в то время, когда проиграют они все деньги, имение и самых детей, так и во [251] всякое другое, когда овладеет ими другая какая нибудь бедственная страсть.

Любовь к игре и склонность к опиуму не больше нужды и Китайцам, поселившимся в Батавии; однако навык, какой имеют они к умерению себя и к воздержанию, и мудрые правила, которые им вперяются с малолетства, противудействуют их склонности и не допускают их предаваться тем же излишествам, как Яванцы. Однако и они не меньше способны вступить в опаснейшие предприятия против правительства, как то в 1740 году видели их тысячами сбегающихся со всех сторон острова и вооружающихся под предводительством одного из своих соотечественников, которой утверждал, что он происходит от роду Императоров их нации. Не малое число Яванцев присоединился к сим бунтовщикам, которые осадили Батавию, но были отражены.

Чрез несколько дней сделался пожар в Китайской слободе, и многие из них обвинены были в том, что они приняли оружие для воспрепятствования тушить пожар для того, что, говорят, хотели они, чтоб распространить пожар везде, дабы пользуясь смятением и беспорядком, которой бы тем причинен был, побить Европейцев и самим овладеть городом. Тревога сделалась такая, что Голландское правительство тотчас повелело предать смерти всех старшин Китайских фамилий. Матросы с кораблей, находившихся на рейде, позваны были на сушу, и правительство дозволило им грабеж, дабы склонить их ко взятию участия в [252] исполнении кровожадного своего повеления. Нещастные Китайцы предавалися убийству без малейшего сопротивления.

Однако варварское определение Батавского Совета не одобрено было в Голландии. Директоры компании опасаясь, чтобы оное не возбудило гнева в Китайском Императоре, отправили к нему в следующем году депутатов для извинения принятой меры агентами их, и то приписать единственно тогдашней нужде. Сии Послы сверх чаяния обрадованы были услышать от Императора ответ с покойным духом: «что он весьма мало беспокоится об участи недостойных подданных, которые из любви к прибытку презрили свое отечество и оставили гробы своих предков».

Однако Китайцы, которые видны в Батавии, кажется имеют величайшее почтение к телам, там умирающих. Превеликое место определено для погребения их, и они употребляют знатные суммы на построение монументов в память их. Каждая фамилия, вышедшая из бедности, имеет особенную пещеру подземную и огражденную стеною из железной рогатки отлого сделанною, так что отверстие железной решетки находится в ровен с землею, и пред сим отверстием находится дверь в пещеру, над которой видны различные колонны с надписями.

Когда умрет кто из главных Китайцев, находящихся в Китае, ближайшие его родственники возвещают о кончине его всем сродникам его роду. Тело умершего омывают, [253] намащают духами, одевают в самые лучшие одежды. Потом сажают его в кресла, и его жены, дети, родственники повергаются пред ним в плаче. На третий день кладут его во гроб и относят в самой лучший покой, которой в сем случае обит бывает белою материею, потому что у Китайцев сей цвет траурной. На средине покоя находится жертвенник, на котором ставится изображение умершего, а возле его курится ладон. Дети, одетые в белое толстое полотняное платье, стоят подле гроба и показывают все знаки глубокой печали; мать же и дочери, находясь по другую сторону за занавесою, равномерно изъявляют рыданием свою горесть.

В день погребения собирается вся родня покойника, и его тело провождается к могиле с великолепнейшею церемониею. Так как у древних Римлян, впереди всей свиты несут изображения родственников того и другого полу. Бывают также притом и изображения животных, а особливо великое число восковых свеч и кадильниц. Потом идут священники с разными музыкальными инструментами, а за ними несут тело в гробнице на одре. Сыновья покойника всегда провождают оное в белых платьях, опираясь о палки, искривленные в верьху, как будто бы печаль их мешала им итти. Все жены несены бывают в носилках и завешаны белыми шелковыми завесами, а они наполняют воздух продолжительным воплем. Другие женщины, которых нанимают, поднимают еще пронзительнейшие крики; обыкновение, и по [254] ныне хранящееся отчасти и подражаемое в некоторых странах Европы, где находятся люди, у которых в том состоит ремесло, чтобы ходя по похоронам плакать по других. Пред опущением в землю покойника ставят пред ним стол, уставленной плодами и другими ествами с восковыми изображениями, представляющими слуг, определенных для услуги ему.

Сказывают, что в Батавии и в окресностях ее находится еще столько же Китайцев, сколько их и прежде было. Не смотря на висящую над головою опасность, какой, говорят Голландцы, были они подвержены чрез вышеупомянутое возмущение, приписываемое сему народу, и не смотря на жестокий и несправедливый поступок Голландцев с Китайцами, о котором горестное воспоминание хранится в них и поныне, нужда, которую те и другие имеют друг в друге, заставляет их опять искать друг друга. Голландцы сами говорят, что без смысленности и рукодельности Китайцев блеск их колонии не мог бы содержаться. Уверяют, что тоже происходит и на филиппинских островах. Столь мало можно употреблять тамошних природных жителей, и Испанцы там так нерадивы, что Китайцы там не меньше многочисленны и не меньше нужны, как и в Яве.

Испанцы и Голландцы делая теже ошибки, как и Португальцы предшественники их, должны испытать туже участь. В Батавии виден еще остаток Португальцев, которые по большей части ремесленники или слуги в Голландских домах. Батавские дамы говорят не [255] только по явански, так как по голландски, но они судят за благо учиться и Португальскому языку, которой, не преставая быть в употреблении почти во всех прежних селениях в Азии, показывает еще, сколько сей народ некогда распространился было в сей части света. В Батавии язык пережил их господство и самую веру; ибо потомки их мало по малу приняли Калвинскую, и представляют один может быть пример из Португальцев, читая молитвы и ходя на проповедь вне лона Папской церкви.

Что внутренние жители острова Явы не в состоянии покупать драгоценных товаров, какие бы можно было провозить к ним, или по крайней мере имеют мало охоты к тому, сие доказывается тем, что лавки столицы не походят на лавки Рио-Жанеирские, которые содержат полной прибор вещей самых редких, для употребления во внутренности Бразилии многочисленным и богатым Португальцам. В Батавии видны только некоторые мелочные лавки торгошей, которые продают всегда обыкновенные вещи и второй руки. А есть богатые магазины, куда свозят богатые произведения Молукских островов, или ароматы для развозу оттуду по прочему свету. Тут же складывают сверьх того кофе, сахар, перец и аррак, которые ростут на Яве; мускатные орехи, мускатной цвет, гвоздика, бывшие столь долго заключены в малых островах Тернате, Банде и Амбоиде, без сомнения могут быть разведены с успехом и в других землях. Но Директоры Голландской компании, желая присвоить [256] себе одним торг сими предметами, и даже не допустить, чтоб весьма великое количество не унизило цены их, приняли необыкновенные меры. Они набрали партию людей, которым дали имя истребителей, и строго наказали им искоренять дерева, на которых ростут сии приятные и драгоценные произведения, во всех местах, где они разродиться могли, кроме сих малых островов, в которых собственность и исключительная продажа их наверно утверждена была за изобретателями такого вымысла, противившегося столь ужасно намерениям благотворной природы. В следствие чего истребители искоренили мускатные деревья на всех Молукских островах, выключая острова Банды; и как несколько тому лет оказалося извержение страшного вулкана на сем острове, то растения и дерева засыпаны были пеплом, или так повреждены, что опасалися несколько времени, чтобы сбор мускатных орехов не уменьшился весьма, и чтобы Голландская компания не предалася до безумия своей ненасытной жадности к корысти. Однако Агенты ее мыслят ныне гораздо благороднее; один из них был даже столь щедр, что выбрав в Ботаническом Батавском лесу молодое мускатное деревцо и мускатной орех (Известно, что прежде, нежели пустят в продажу мускатные орехи, Голландцы сыплют их в печь, чтоб они не могли отрости (прим. Франц. перевод.)), могущий отрости, подарил одному из бывших при Посольстве. Сей человек препоручил их одному путешественнику, которой отъезжал в Англию, и просил его [257] отдать их в превосходной Королевской сад в Кеве. Естьли бы сие дерево выспело в Англии, то могли бы развести от него мускатные деревья в Англинских селениях в восточной Индии таким же образом, как в начале сего века французы расплодили в Антильских островах несколькие корни кофейных дерев, которые они вырыли из Ботанического Парижского саду. Но мускатное дерево взятое в Батавии весьма попортилося во время проезду и оставлено в острове св. Елены.

Мускатное дерево прекрасное. Бревно его чрезвычайно прямо и покрыто корою гладкою и темноватою. Многочисленные сучья поднимаются порядочно в косвенном склонении и имеют листья овальные и висячие, которые иногда в фут длиною. Вершинки верхняя сторона листьев его гладкие и густого зеленого преприятного цвету. Начиная от стебля до самой вершинки они разделены весьма крепкою жилкою, от которой другие по меньше жилки, простираясь поперег и косвенно, идут к краям и вершинке листьев; однако нижняя сторона листов отличается особенно темноватым и лоснящимся цветом, не отсвечивает ни мало зелени и кажется посыпана самою мелкою темною пылью; кроме того сии листы испускают запах такой, которой дает знать, какие плоды приносят сие дерево. Сии плоды величиною и видом похожи на брюньоны (род персиков собственно так называемых). Он сверьху покрыт скорлупою, между которою и орехом находится кожица (membrana reticularis), которая [258] будучи высушена составляет так называемое мускатной цвет, а орехи, которые известны у нас под именем мускатных, суть самые ядра тех орехов, и бывают с начала мягки.

В Батавском Ботаническом саду находится гвоздичное дерево. Гвоздика есть только зародыш с цветком гвоздичного плода, или почка содержащая оный. Лист на нем овальной, гладкой, мелкой, узкой и благовонной.

Дерево, которое производит канфору, имеет листья, подобные листьям гвоздичного дерева, но крупнее и испускающие, так как и другие все части дерева, запах сего вещества. Канфору достают, варя в воде корень, бревно, сучья и листья канфарного дерева. Она тогда поднимается на верх и легко отделяют ее от воды. Коришневое, дерево можно различить не только по трем жилкам разделяющим правильно нижнюю поверхность овального листу его, но и потому еще, что лист и прутья, когда ломают их, испускают бальзамической запах, какой мы находим в его корке.

Растение, приносящее перец, которое, как приметно, растет всегда сильнее в самой близости к равноденственной линии, стелется и вьется около дерев, к которым пристает. Листья его черно-зеленые, много похожие на ореховые, и имеют крайне острой вкус. Перец растет гроздами, как винаград, но мельче.

Есть другой род перечного быльника, которой производит те листья, которые называют бетелем и которой жевать обыкновение столь обще в южной Азии. Они употребляются [259] также для завертывания малых кусочков арраку, которым весьма не свойственно дают они имя бетелевых орехов.

Дерево приносящее арраковые орехи, есть род самых малых деревьев, однако оно (Антильские Колонисты называют его пальмовою капустою (примеч. Франц. переводч.).) почти не уступает в красоте величественному пальму, которого вершина производит то мягкое и сладостное вещество, которое едят в западной Индии. Но ежели сей последний род пальмов столько же приводит в удивление своего высотою, сколько и красивостию, то первоозначенной не выше осьми или двенатцати футов, и бревно, которое ростет коленцами, в отрубе не толще четырех дюймов. В прочем они во всем похожи друг на друга. Столпы храмов не могут быть правильнее, как их бревно, которое выбегает, не имея ни одного сучка, а из вершины уже выходят длинные листы, которые составляют ему прекраснейшую капитель. Когда арраковой орех засохнет, то он походит несколько на мускатной орех видом и вкусом, но мельче.

Доктор Гиллан и некоторые другие из находящихся в Посольстве тщательно наведывались, правда ли, что есть упас или ядовитое дерево Яванское. Пока Ферш рассказывал в первой раз о сем мнимом дереве, то имели мало внимания, по крайней мере в Англии, и не прежде начинали думать о том, как с того времяни, когда Доктор Дарвин упомянул о нем в примечании на славную свою Поему о [260] саде Ботаническом. Бесспорно Ферш отправлял несколько времени должность Хирурга в Яве, и путешествовал в некоторые стороны во внутренность сего острова; но что он сказал о дереве столь ядоносном, чтоб испарения его в расстоянии на несколько миль причиняли смерть, то почитается в самой той земле за такой вымысел, каковы Барона Мюнхаузена, или за смелое желание удивить ими отдаленных людей. Однако как Голландцы подумали, что естьли возмнят, что Ява произращает столь ядовитое растение, то сие произвело бы худые мысли и отвращение от острова, напечатали диссертацию в опровержение Фершовой сказки.

По сей диссертации кажется, что правительство Батавское посылало спросить у того Яванского Владельца, в земле которого сказывали, ростет упас, знает ли он о тем пагубном дереве; и что сей Государь отвечал, что он не слыхивал, чтоб когда нибудь говорила что нибудь такое, чтобы похоже было на рассказы о таком растении.

Румфий, почтенный писатель, которой писал о Естественной Истории в последнем веке, упоминает о ядовитом дереве, растущем, в Макассаре, и которое называют токсикария. Он говорит, что не только смола сего дерева есть смертельный яд, но и водяные капли падающие с листьев на людей, собирающих смолу сию, производят опухоль, и для предохранения себя от сего приключения они прилагают великое старание укрывать свое тело. Наконец он прибавляет, что испарины сего дерева [261] пагубны для малых птиц, которые садятся на сучья его. И хотя большая часть сих подробностей еще весьма не таковы, как Фершовы, однако Автор не выдает их за свои собственные наблюдения, и они могли быть увеличены (Сие не увеличено бы было в рассуждении дерева Маншениллиер, которое находится в Сент-Доминго. Известно, что плод сего дерева не делает вреда жабам и рыбам, которые едят его, а потом тем жабами и рыбою отравливаются люди, которые их едят. Известно также, что от Дерева Маншениллиер, когда оно зелено, умирают те люди, которые делают что ни будь из него. Я был тому свидетелем, как у одного Негра руки стали обожжены и вздуло лице от того, что он расщепил небольшой сук дерева Маншениллиер, не знавши его. (Примеч. Франц. переводч.)). Вообще думают в Батавии, что находится в тамошней земле яд из растений, которой Яванцы употребляют для натирания своих кинжалов, и что самые легкие раны тогда от оружия их становятся неизлечимы. Однако некоторые Европейские Хирурги недавно уверяли, что они вылечивали таких людей, которые ранены были Яванскими кинжалами; но и то правда, что те люди имели предосторожность держать долго ту рану отворенною, дабы в ней произвесть загноение.

Один из главных смотрителей над самом Ботаническим в Батавии уверял Доктора Гиллана, что есть в саду сем дерево, источающее ядовитой сок; однако не сказывают о сей тайне Колонистам, опасаясь, дабы не узнали [262] о том невольники, которые могли бы покуситься употребить его во зло. В том же саду, которой, как кажется, содержит опасные и полезные растения, находится и то, из которого делают славное лекарство от лому в костях, или мокса Японская. Сир Виллиам Тампль дал знать о сем лекарстве, что оно есть ничто иное, как тот род артемизии Линнеевой, которую назвали мокса; потому что ее удобнее, нежели другие растения, обращают в некоторой род мягкой светильни. Когда ее зажигают, то она горит, как легкое горючее вещество, делает долгоровную и умеренную теплоту.

Остров Ява производит много плодов хороших вкусом. Там не так, как в северных странах, где земля кажется быть бесплодна во время скучной зимы и не представляет ничего в зрелости до поздней осени. Между тропиками дары природы расточаются щедро чрез весь год. Мангуст и многие другие плоды созревают в Марте месяце. Мангустами изобилует Ява, и там почитаются они вкусом лучше всех плодов. Редко находятся они в самых жарких климатах на Севере от Екватора; не видно их ни на Антильских островах, ни на твердой земле Индии. Сей плод величиною с средственное яблоко; кожа его толстая, жесткая и, красно-смуглая, заключает в себе от пяти до седьми зерен в белом мясе, которое одно едят. Сие мясное вещество имеет приятнейший вкус с некоторою кислотою, и гораздо лучше вкусу [263] кашиманов Антильских, с которыми в прочем довольно имеют сходства.

В Яве ананасы садят не в садах, а в обширных полях. Их возят на рынок полными телегами и связанные, как репа, пучками, и продают гораздо меньше копейки пучок, хотя деньги в самой Англии гораздо реже, нежели в Батавии. Обыкновенно там чистят шпаги и другие орудия стальные и железные, втыкая и проводя оные сквозь ананас, потому что сей плод содержит в себе кислоту самую дешевую и самую способную съедать ржавщину. Там сахар продается не больше, как копеек около пяти фунт. Все припасы там весьма дешевы и корабельные наши люди всякой день ели свежую говядину.

Не должно сумневаться, чтоб в земле столь низкой, столь болотной и столь жаркой, как окрестности Батавии, не было великого числа опасных ползающих животных. Ящерица игуана (Антильская ящерица (прим. Франц. переводч.).) хотя есть животное обитающее больше на суше, нежели земноводное, по виду своему не много различается от крокодила (Lacerta crocodilas.), которых много водится в каналах и реках Яванских. Однако первая не наносит вреда, — а последний есть самое прожорливое хищное животное. Подлинно он пугалище, и чрез переход сего чувствия, которое там очень не редко, постепенно делается предметом благоговения и приемлет жертвы, как Божество. [264]

Когда Яванец почувствует болезнь; то делает иногда род клетки и кладет полну еств, которые щитает он самыми приятнейшими для крокодилов. Тогда ставите он сию жертву свою на берегу реки или канала, думая, что сим способом он освободится от болезни, и притом веря, что естьли кто нибудь найдется столько смел, что отважится прикоснуться к ествам поставленным от него, то безбожник такой навлечет на себя то зло, для избавления от которого были поставлены ествы оные.

Обожание крокодилов есть весьма древнее заблуждение. Иродот повествует о нем в своей Истории (В книге называемой Евтерпа.), и именно слова его: «Некоторые поколения Египетских жителей почитают крокодилов за святые животные; а другие щитают их за злодеев. Жители окресностей Фивских и Меридова озера не сомневаются о божественности их. Сии два поколения воспитывают крокодила и делают ручным; уши его украшают золотыми и из дорогих камней сергами, и накладывают блистательные цепи на передние ноги. Они тщательно кормят его, приносят ему жертвы благоговейнейшим образом; и когда он умрет, то они бальзамируют его и погребают в освященной гробнице».

Статься могло, что сие суеверие имеет свое происхождение от того, что крокодилы при всей своей алчности пожирают весьма мало людей. [265] Им не приходило в голову, что редкость таких случаев ничему другому может быть приписана, как неповоротливости животного и неподвижности позвонков его шеи, которая не дает ему оборачиваться легко для преследования своей добычи; однако то, что есть крокодилы, Батавским природным жителям также и невольникам обоего пола не мешает купаться вместе раза по два в день в реке или каналах. Сии каналы идут чрез поле и простираются до подошвы горы на многие мили от моря.

На Яве сеется наипаче сарачинское пшено, да и климат для него столь способен, что в одно время там можно видеть сей хлеб во всех периодах его росту. Сперва нежные листочки его начинают оказываться поверх воды, которая покрывает землю; потом увидишь ее несколько поблеклую, потому что будучи пересажена не успела еще вновь отрости; наконец, когда она пришедши в зрелость имеет желтеющие свои колосья нагнувшиеся от собственной своей тяжести. Тогда, как корабль Лев стоял в Батавии, пшено там находилося гораздо в меньшем количестве против обыкновенного; однако не смотря на то, фунт продавался меньше двух копеек. В полях, которые готовили для посеву, было столько же воды, сколь и земли. Для пахания полей сих употребляют буйволов; и кажется что природа сотворила их точно для сего труда; ибо сии животные, почти как Амфибии, рады быть в воде и заходят по шею в озера или каналы стоять до тех [266] пор, пока голод заставит их оттуда выпили.

На острове Яве находятся двух родов буйволы. Обыкновеннейшие тонкие и имеют кожу темного отвратительного цвета, на которой весьма мало шерсти, голова их продолговатая, рыло острое, отвислой кожи над шеею не имеют; и рога чрезвычайно долгие у него так загнулися назад, что они должны больше способны быть им биться как баранам, нежели как быкам бодаться. Другие буйволы много отличаются от сих цветом и шерстью, которую имеют короткую и густую. Они имеют рога весьма короткие и почти прямые, плотную шею, толстые члены и кажутся весьма дики. Одно, что они имеют общее с теми, есть обыкновение стоять в воде. Буйволы, которых запрягают в плуг, плавают так сказать в тинистых и глубоких болотах, и там ходят прямыми чертами столь же порядочно, как и те, которые тащат кареты колонистов, когда они едут в свои загородные домы. Но правда, часть сих карет остаются теперь праздны, потому что число новых колонистов не может наполнить числа умирающих или тех, которые торопятся вырваться из такой земли, где они боятся остаться навсегда.

Щитают в окрестных уездах Батавии и подверженных Голландской власти близь пятидесяти тысяч Яванских семей, которые, полагая во круг каждую по шести человек, составят до трех сот тысяч человек число народа. В городе и предместиях Батавии [267] находится до осьми тысяч домов. Домы Китайцев низки и наполнены людьми. Домы Голландцев строены хорошо, пространны, чисты и постройка их по большей части весьма сходственна с климатом. Двери и окна широкие и высокие, и двор высланной мрамором и поливаемой часто водою придает много прохлады покоям. Однако многие из сих домов остаются необитаемы, что показывает упадок Колонии. Между многими другими доказательствами сего упадка замечают корабли, принадлежащие компании, — которые трупеют на рейде за недостатком грузу или екипажу. Нет совсем военных кораблей для прикрытия торговли даже от морских разбойников, которые иногда нападают на корабли в виду рейды Батавской. Когда мы там были, то ожидали нападения со стороны жителей Иль-де-Франса. Город был вовсе не в состоянии защищаться и особливо против такого неприятеля, которому гораздо меньше вредит климат, нежели войскам, приходящим из Европы. Там иногда бывало в госпитале столько же солдат, сколько надлежало быть в службе. Сверх того ожидали тогда из Голландии Комисаров, наряженных для поправки злоупотреблений. Во как такая коммисия возвещала великую недоверчивость, то и не могли взирать на ее равнодушно, и не льзя было точно сказать о некоторых людях, что больше проклинали они приезд ли сей коммисии, или неприятеля.

Среди сих грустных забот радение Голландцев о своих гостях не уменьшилося. Лорд [268] Макартней сделавшись нездоров, прошен был поехать для проведения несколько времени в один из увеселительных дворов Губернаторских, которой был весьма далеко от Батавии и в части гор на месте не меньше здоровом, сколь и приятном. Однако Лорд почел за долг свой не откладывать исполнения своего Посольства, как скоро припасы, в которых корабли имели нужду, перенесены были на борт и 17 Марта он опять сел на корабль, чтоб быть готову итти в пролив Бандской, когда повеет Муссон, благоприятной для мореходцев, плывущих с Югу так, чтоб проехать в Китай. Муссоном называется такой ветр, которой дует в сих морях около шести месяцов с Севера к Югу и потом столько же времени с Юга на Север. Перемена Муссонов бывает постепенно, и уже наступало то время, в которое долженствовала произойти сия перемена.

Чрез несколько времени отъезду его из Батавии, корабль Лев сел на верхушку камня неозначенного на картах, и поверьх которого воды было не больше трех сажен; сей камень величиною был не больше шлюбки и море вокруг его глубины имело от шести до седьми сажен. Оттуду ветреная мельница на острове Каренаж была на Юг-Юго-Восток, а Гошпиталь острова Пюрмюран на Юго-Восток к Востоку. Как Корабль наткнулся боком кормы, то пушки, которые находилися на сем краю, перенесены были в перед. Бросили в некотором расстоянии малой якорь для стащения корабля и корабль свободился от опасности без всякого вреда. Но [269] естьли бы верхушка камня доставала до самой поверхности морской, то сие приключение имело бы может быть самые плачевные следствия. Жалели тогда, что с ними не было Жакалла, и узнали нужду в легком судне, которое бы могло итти впереди больших судов и вымеривать морскую глубину в неизвестных местах и где боялися какой нибудь опасности. Англинские Комисары в Кантоне назначили два малые корабля, принадлежащие компании, чтоб служить для облегчения Льву; однако они уведомляли в письмах полученных в Батавии, что они весьма жалеют, что сии суда уже употреблены были на другое. Тогда думали, что хотя бы и Жакалл соединился со Львом и Индостаном, то и другой отряд судов для облегчения был бы не бесполезен. Посланник отправил несколько человек для покупки такого корабля, какой требовался для такой надобности; в доказательство своего почтения, какое имеет он к Адмиралу, Герцогу Кларанскому, назвал корабль сей его именем.

Тогда малая Эскадра взяла для ходу ту дорогу, которая ведет к проливу Банкскому. Восточной край острова Суматры составляет западной берег сего пролива, так как край его южной делает северной берег Зондского пролива. Почти на углу сего последнего пролива и насупротив Банкского лежит Северной острове, которой, как уже сказано, долженствовал быть местом сбора нашего, в случае разлучения. Глубина моря вокруг сего острова весьма неправильна и наполнена мелководий. В [270] некоторых местах есть от двенатцати до семи сажен воды, в других от семи до четырех только. Подобную неровность находят в прочем проливе, кроме мелей коралловых, которые под самою поверхностию моря и которые легко узнать можно по белой полосе простирающейся над ними.

Скоро по возвращении корабля Льва к острову Северному, пришел и Жакал, которой столь давно уже пропал из виду. Думали, что в бурную ночь, которая отдалила его от прочих кораблей, или ища потом с ними соединиться, претерпел он какое нибудь нещастие. На сию бриггу посажена была часть матросов со Льва; и сии последние, которые не знали, что Англия была уже в войне, не имели даже и утешения, воображать себе, что их прежние товарищи, их друзья, могли быть пленниками, однако еще в живе. Радость, увидевши их, была всеобщая. Жакалл в самом деле был весьма поврежден в начале путешествия и он возвратился в гавань для своей поправки. Потом постарался как наивозможно вытти. Дошедши до Мадеры почти в то самое время, когда лишь только вышел Лев, он принужден был там остановиться для запасения себя свежими запасами. Потом немедленно поплыл в Сан-Яго; он равномерно опоздал несколькими днями только застать там Льва. Наконец оттуда приплыл к Северному острову, ни разу не останавливаясь. Шакал был, как мореходцы говорят, бравой морской ботик, построен крепко и мог вынести худое время, но мало защищал [271] от досад, встречающихся в многотрудном путешествии, и не мог так скоро итти, как большие суда, в взволновавшемся норе. Запасы его испорчены были соленою водою; и в то время, как он достиг Льва и Индостана, то матросам и солдатам его выдавалися уже только самые малые порции. Порутчик Зондерс, командовавший им, сделал себе много чести своим поведением во все время пути.

Жакал не замедлил быть в состоянии сопутствовать Льву, но Муссон был еще противен, что было тем скучнее, что матросы и солдаты обоих судов начинали быть больны. Хотя число сих корабельных служителей простиралось до шести сот человек, однако Офицеры их имели то удовольствие, что не потеряли ни одного человека в шесть месяцов со, времени отъезду их из Портсмута. Сие случается редко, в каком бы то ни было месте. Чрез толикое время умирает по крайней мере по человеку изо ста на суше и в таких местах, где самой здоровой климат; в Лондоне, во столько времени и из такого числа по два; однако, как мы уже сказали, болезнь уже распространялась в матросах. Сие произошло от долговременного пребывания на море и от знойного климата. Наконец число больных весьма увеличилось. Суда ходили часто со стороны Суматры в сторону Явы, и искали беспрестанно здоровейших и прохладнейших мест, ожидавши способного времени к продолжению своего пути. [272]

Между тем Математики, которые были на корабле, и имели ту выгоду, что с ними был превосходной инструмент для снимания углов, думали употребить в пользу свое свободное время, измеряв на суше основание для поверки, точно ли верны были первые карты северного входа Зондского пролива. Почему они избрали на берегу Суматры равное место, которое было почти на супротив того места, где обыкновенно становятся на якорь корабли. Основание взято было на Севере близь места, где корабельщики берут пресную воду в запас, и отщитано было осмнатцать шестидесяти-пяти-звенных цепей, или четыреста десять футов, так что оно с Меридианом делало угол тритцати осьми градусов. Потом продолжая в туже сторону делать измерение дотоле, пока дозволяла излучина берега, и протянули основание до дватцати пяти цепей до ста пятидесяти шагов. Из концов сего основания сняли разные углы, чрезвычайно верные посредством Рамеденава Теодолита, и определено положение острова Северного, Пуло Сины, которой близко от оного места стояния на якоре кораблей Льва и Индостана, трех островов, которые почти касаются друг друга, и которых называют тремя сестрами и Пуло-Коппиа. Потом острова Пуло-Сина, Пуло-Коппиа и один из трех сестер употреблены были для определения положения остроконечий восточного и западного острова Контрарианта, острова Бутона и мыса Николаева в острове Яве, так как и для поверения, точно ли утверждалось по первому основанию [273] положение мест, о которых сперва нами упомянуто было. Когда Индостан снявшись с якоря, оставил место подле Северного острова и перешел в залив Николаев на северной стороне Явы, то легко можно было продолжать действие от мыса Николаева до остроконечия Анжери, находящегося на Юге.

Когда судно вошло в залив, то широта места, где оно стало на якорь, найдена была по солнечной полуденной высоте и стороне, в какой был от него остров Северной, которая взята верно по компасу с двумя зрительными, стеклами для направления глазу и называемому компасу Азимутному; и дабы с большею точностию узнать, нежели как то можно по исчислению, расстояние, какое находилося между Индостаном и малым островом Пуло-Салиер, которой находится в заливе, то взяли за основание деки корабля от кормы до носу. В тоже время сняли посредством Секстантов углы порознь с каждого конца, и расстояние было исчислено тригонометрически; как судно стояло на якоре близь острова, то сей метод был довольно исправен. Найдено было, что широта Пуло-Салиера была пяти градусов пятидесяти минут и тритцати секунд на Юге от Екватора, и по погружении первого спутника Юпитерова, примеченному двумя телескопами поставленными на острове, восточная долгота его по Лондонскому Меридиану была ста пяти градусов, пятидесяти шести минут, тритцати секунд, щитая время погружения спутника по примеченному в [274] Гренвиче, так как показано было в мореходных Ефемеридах.

Найдено также, что мыс Николаев определялся пятью градусами, пятьюдесятью минутами, сорока секундами восточной долготы, щитанной по наблюдению спутника Юпитерова, о котором уже мы упоминали. По разным пересечениям и наблюдениям широты и долготы разных предметов определены были следующим образом:

Легко уверялися на суше о исправности морских часов, наблюдавши в следующие ночи явление некоторой звезды, испускающей нежной цвет в некоторой известной принятой точке тверди небесной. Одно из сих наблюдений привело в беспокойство на несколько минут. Доктор Динвидди оперся лицем своим о дерево, чтоб быть готову для наблюдения звезды тотчас, как будет проходить, а другой человек тогда ж смотрел пристально на морские часы, как вдруг длинная змия, которая ползла между бревном и расщепившеюея кожею дерева, высунула голову, и хорошо, что еще скоро отскочив оба Астрономы, избавилися от угрызения ее и выбрали другое дерево для делания своих наблюдений. [275]

Чрез несколько потом времени, ездили ни Малые острова Боннет и Бутон, которых виде отменно отличен от плоских островов, видимых в тех же водах. Берега двух первых столь круты и столь скалисты, что едва с величайшею трудностию пристать к ним Можно. В небольшом расстоянии представляется, как будто видны остатки старых замков обваливающихся, и которых развалин верхи поросли уже великими деревьями; но как подъедешь весьма близко, то в сих развалинах не увидишь ничего больше, как развалины после вулкана. Исторжения подземных огней производят весьма часто горы правильного вида и оканчивающиеся усеченными конусами. Но когда вулкан кроется под водами, то вещи извергаемые им по верьх моря, валятся опять на все стороны и разметанные неровно, делают наружность нового произведения голую и безобразную, как наружность острова Амстердама и наружность сих двух островков, так как уже нами то замечено, что их фигура заставила дать им и имена Боннета и Бутона, т. е. колпака и пуговицы.

На острове Боннете находятся две пещеры, который простираются горизонтально в боках каменной горы, и содержат бесчисленное множество тех гнезд птичьих, до которых чрезмерно лакомы Китайские обжоры. Сии гнезду составлены из волокон столь нежных, слепленных некоторою вязкою прозрачною материею и довольно похожею на остающуюся прилипшею на камнях, которые были много раз покрыты [276] пеною морских волн, или на те животные существа и склизкие, которые плавают при всех берегах. Гнезда находятся прилеплены одно к другому так же и к стенам пещеры, и составляют ряды без всякого перерыву. Птицы, которые вьют их, суть маленькие серые ласточки с белесоватым брюшком. Они летают большими стадами, но сами они так малы и так быстры, что нельзя убить их на лету.

Тот же род гнезд находится в глубоких пещерах высоких гор, которые находятся в средине острова Явы и в отдаленности от моря. Так же думают, что ласточки которые вьют сии гнезда, не берут ничего из моря ни для своей пищи, ни для своей нежной работы. В самом деле вероятно, что они не летают чрез верьх высоких гор, отделяющих море от Яванских пещер, и притом не в состоянии превозмочь бурных ветров, стоящих на сих горах. Они питаются тучами насекомых, носящимися над застойными озерами долин, и широкой их нос кажется нарочно на то сделан, чтобы ловить их. Что служит им пищею, тоже самое служит и к витию гнезд их. Самой величайший враг их есть коршун, которой их хватает часто на вылету из пещер. Сии пещеры вообще находятся в средине серых и известковых, или белых мраморных скал. Там находят гнезда горизонтальными рядами и постепенно в различной высоте расположенными. Есть иные в глубине пятидесяти только, а другие даже до пяти сот футов. Цвет и доброта гнезд [277] зависит от количества насекомых, пойманных птицею, так как и от количества их, а может быть также и от большей или меньшей глубины, в какой они были сбиты. Цена их ставится наипаче по ровности и нежности строя их. Ценят дороже те, которые белы и прозрачны, и часто в Китае их ценят во столько серебра, сколько потянут весом.

Сии гнезда составляют предмет весьма важной торговли между Яванцами, и многие из них занимаются тем с младенчества своего. Когда птицы проведут около двух месяцов в приготовлении своих гнезд, тогда сносят по два яйца в каждом, и сидят на них около двух недель. Когда выведенные дети их оперятся, тогда почитается время брать гнезда, что делается без перемешки три раза каждой год. Для спуску в пещеры употребляют обыкновенно бамбуевые и тростниковые лестницы; но естьли пещеры весьма глубоки, в таком случае предпочитают веревчатую лестницу. Сие дело бывает не без великой опасности. Почти всегда горные жители берутся за то, и никогда не начинают его, не принесши в жертву буйвола, которой обычай всегда наблюдается сими народами на кануне какого нибудь чрезвычайного предприятия. Они также произносят некоторые молитвы, труте тело свое благовонным маслом и курят вход в пещеру бензуем.

В близи сей пещеры молятся некоторой богине покровительнице, которой жрец сожигает ладон и простирает покровительствующие [278] руки ее на всех тех, которые готовятся сходить в пещеры. В тоже время тщательно приготовляют свечу, которую делают из смолы некоторого дерева, растущего на сих горах, и которая не скоро может погаснуть от спершегося воздуха и подземных паров.

Сказывают, что ласточка, которая вьет гнезда, доставаемые с толиким тщанием, не имеет перьев в своем хвосте с белыми пятнышками, как Линнеева. Но быть может, что есть два рода сих птиц, которых гнезда равномерно драгоценны.

Нам показалося, что сии гнезды не были известны на южном конце острова Суматры; потому что тамошние уроженцы, приходившие часто на суда, не имели ни какого понятия о том. Сии приносили плоды и овощи, и одни из них приезжали в лодках, имеющих оба концы равномерно острые, и на каждом конце по подвижному рулю, дабы можно было итти в зад и вперед; другие в пирогах столь узких, что снаружи находилися доски для недопущения их опрокинуться. В каждом из сих пирогов было только по одному человеку, которой имел одно весло с широкими обоими концами, и греб им то с той стороны пирога, то с другой.

На пирогах и лодках ездили только люди, жившие по берегам большей части островов, рассеянных в Китайских морях. Они вообще известны под именем Малаев и имеют язык и нравы всех общие. Южной край Суматры населен сими Малаями, которые находятся не в великом числе, и живут в нерадивости [279] и бедности. Они для жилья имеют только шатры, поставленные на берегу реки, и столь низкие, что не можно стать в них прямо. Одеяние их прикрывает только средину тела их. Подобная жизнь в величайшей части Европы была бы безмерно нещастною; но климат Суматры не допускает ведущих такую жизнь много терпеть от того.

В окольностях жилищ сих Малаев великое пространство земли покрыто только долгою и жестокою травою, которая растет свойственно на какой нибудь земле, похожей на ту, которая в окресностях покрыта лесами. Без сомнения сия пошва земли была расчищена от лесов ее человеческим тщанием; но потом будучи запущена, кажется дает знать, что народное число сих сторон прежде было знатнее, нежели в наши времена.

Не должно удивляться чрезмерному упадку и опустошению сей земли, когда жители находятся в состоянии непрестанной войны, как заставляла нас так думать их предосторожность, какую они имеют никогда не ходить, хотя и полунагие, невооруженными. Бедные народы не покупают того, что излишно; ленивые не стараются снискивать трудом бесполезных вещей, и в жарких климатах не носит без нужды того, что их беспокоит. Оружие Малайцев Суматрских есть род кинжала или кортика (Criss.), которой, дабы сделать еще [280] пагубнее для тех, против кого они употребляют, мочат их соком некоторой ядовитой травы. Сии Малайцы суть вообще малого росту, они цвету смуглого, лице имеют широкое, рот большой, волосы черные и весьма густые и весьма мало бороды, которую иначе они тщательно выщипывают щипцами. Из тех, которых видели на кораблях Льва и Индостана, не было ни одного, которого бы вид лица не показывал душу преданную без всякого обуздания всему стремлению страстей грубой черни.

Однако, что их поведение управляется какими нибудь правилами вежливости, видно из следующего обстоятельства. Пред отъездом своим в Батавию Сир Еразм Говер приказал прибить доску к столбу, поставленному на берегу Суматры, а да доске написаны были некоторые уведомления для Жакалла в случае, естьли он придет к сему острову в отсудствие Льва. Но по возвращении нашем мы увидели. что доска отнята и гвозди унесены, которые без сомнения чего нибудь стоили для Малаев. После такого учиненого поступка просто дикой доволен будучи тем, что получил то, что его соблазняло, не заботился бы о тех побудительных причинах, которые заставили иностранцев прибивать доску. Но Малаи хотели удовольствовать себя, не испровергая оных причине; и похитив железные гвозди, они опять прибили доску гвозьдями, так как и нашли ее Англичане, хотя правда и позбиты были буквы по неведению языка. Однако буквы не совсем были им неизвестны. Некоторым Офицерам [281] со Льва случилось то испытать. Ходя по лесу, увидели они на одной тропе бамбуевую дощечьку, прибитую к столбу и на которой вырезаны были две строки письма, вероятно на Малайском языке (Находится много пространнейших и весьма любопытных подробностей о сем острове в путешествии в Суматре Voyage a Summatra traduit de l’anglais, de William Marsden et imprime chez Buisson, libraire en 1792.).

Один из матросов со Льва, случайно оставленный на берегу один с немалым числом белья, которое надлежало вымыть, прохаживаясь доходил до ближней деревни, где его приняли ласково и весьма угостили. Но Малаи имеют поведение и правила столь неизвестные, что на завтре же после такого приключения с матросом они убили одного из неоцененнейших ремесленников, бывших при Посольстве, которой ходил с небольшим вьюком белья мыть на некоторое расстояние от берегу. Сей человек был примечателен не меньше по своему искуству, как и по вертопрашеству, которое мешало ему пользоваться своими драгоценными дарованиями, какие получил он от природы. Он был превосходной столяр и эбенист, а в случае нужды способность его делала его годным и ко всякому делу. Преимущество весьма полезное в путешествии, где мастеровые могли стать весьма редки. Он имел прежде изрядной достаток; и хотя лишился своего имения, однако он не тужил и был весел, что делало его любезным всем корабельным [282] служителям; да и, мало было людей, которых бы смерть причинила столько страху его убийцам.

Сия часть Суматры некоторым образом подвержена Бантамскому Царю, которой имеет свое пребывание в городе Бантаме на берегу Явы. Положено было донесть о убийстве Англичанина; ибо хотя убийц, или тех, кто побудил к сему злодейству, не можно было показать, довольно было вступиться сему Государю для отыскания виноватых и для получения над ними казни. Жители сей части берега, опасаясь, чтобы корабельщики как нибудь за то не отплатили, уже не приезжали на корабль и утверждали, что убийство то сделано не ими и не соседами их, а морскими разбойниками, которые пристают иногда к их берегу для запасения себя водою. Сии разбойники Малаи же; но они обитают на островах лежащих дальше к Востоку. Они имеют лодки, вооруженные четырьмя или шестью пушками так же и больше, и соединяются иногда во многочисленные флоты. За несколько времени перед проездом корабля Льва они взяли разные Голландские суда, так же и несколько Англинских, называемых земельными судами, потому что употребляются только для плавания около берегов в Азиатских морях. Многие из сих кораблей принуждены были брать морских солдат т. е. других вооруженных людей, дабы защищаться против морских разбойников, которых суда будучи меньше, и как водою идут не глубоко, то и могут во время безветрия ходить на веслах, и убегут, естьли встретятся с [283] превышающею их силою, в глубокие большие заливы южного конца острова Суматры. Сей край почти весь покрыт манелиеровым лесом, растущим в море и в соленых болотах.

Манглиер простирает свои корни, естьли можно так назвать кружалами, выходя из различных частей бревна, и делая род дуг, которые вонзаются в землю покрытую морем. К сим корням или ветвям за прокинутым пристают часто устерсы и другие малые черепокожные; что и подало случай к речи, что устерсы ростут на деревьях.

Ядовитой воздух и туманы ночные, стоящие над сею болотною землею, производили по необходимости действие даже; и в острове Северном и на рейде, где стояли на якорях Лев и Индостан. Вечером тучи ходили весьма низко и сжимали горизонт, потому что ни какое движение воздуха не было довольно сильно разогнать оные. Самые темные наполнены были великим количеством електрической материи, которая доказывалась почти непрерывными молниями: однако редко слышан был гром, и его удары весьма мало соответствовали предшествовавшим молниям.

Фосфорические огни, которые видны под веслами, когда ими гребут, и на поверхности моря, причинены были точно светящимися частицами смешанными с его волнами. Как только опустишь руку в воду; то многие из сих частиц пристают к руке и остаются видны несколько минут. Однако подлинно они не делали во время ночи море блещущее берега, над [284] которым носилися тучи сего родя огнецветных мух, которых Энтомологисты называют лампиридами (Lampyris). Блеск огненных мух происходит от двух последних обручиков брюха, которое при каждом вздохе насекомого сотрясается, и кажется попеременно исполняется света и наружу бросает его.

Думают, что метеотр, обыкновенно называемый падающею звездою (etoile filante), виден реже между тропиками, ежели в другом месте. Но мы видели некоторые из них на стороне Суматры, и мы приметили, что они имели меньше скорости и пропадали гораздо тише, нежели в умеренных поясах. Фаренгейтов термометр редко поднимался выше восьмидесяти пяти и восьмидесяти градусов. Однако воздух, которым дышат, казался подобным выходящему из печи. Люди, которые были самые здоровые, чувствовали много тягости и расслабления, и сему то неудобству отчасти приписывали то нещастие, что сперьва лишилися двух матросов, которые с верьху мачт или райн упали в море и потонули.

Малая Эскарда решилась тогда оставить свое место, в надежде найти оное лучше при Николаеве мысе, которой находится на самом северном конце острова Явы.

Она в самом деле не нашла там ни болот, ни густых облаков. Ветры с моря и земли настают друг после другого всегда порядочно; воздух был ясной, время весьма прекрасное между тем, как на супротивной стороне ливьмя лил превеликой дождь. Хотя ехать [285] в Китай и из Китая ход чрез пролив подле берегу Явы не столь скор, как подле Суматры; за то сие промедление дня или двух довольно вознаграждается выгодою сбережения здоровья корабельных служителей. Переезду из острова Северного к мысу Николаеву не больше, как около 18 миль, и плыть должно с Северо-Запада на Юго-Восток.

Когда от Николаева мыса поплывешь к Востоку, то первой залив, которой встретится, будет Бантамской залив, славное место тем, что в старину было главным сборным местом Европейских кораблей в сих морях. Бантам был местом складки, откуду перец и другие пряные зелья развозилися по прочему свету. Индейские компании (торговые общества) Англинская и Голландская имели там свои главные канторы; и купцы Аравитские и Индостанские съезжалися туда. Государи Батавские ободряя ревностно торговлю, так покровительствовали иностранцам против насилия и вероломства своих подданных, что никогда не прощали сим последним за убийство кого нибудь из Европейцев; а естьли кто нибудь из иностранцев убьет Бантамского уроженца, то весь взыск оканчивался только тем, что он подарит какие нибудь подарки родне убитого.

Сей город долго был цветущим; но когда Голандцы завоевали в соседстве его область Якатру, где построили они Батавию и перенесли столицу своей торговли, и Англичане уехали в Индостан и Китай; то торговля взяла другой оборот и в Бантаме сохранилися только [286] некоторые остатки прежнего богатства и блеску сего. Другие обстоятельства еще больше ускорили его падение. Залив так наполнился землею, которой нанесло туда потоками, стремящимися с гор и коралловых бугров простирающихся весьма далеко с восточной стороны, что он сделался почти неприступен для нагруженных судов. Не довольно еще: люди, которые хотели туда ехать на большей шлюбке корабля Льва, принуждены были сесть на лодку, чтобы доехать до городу. Пожар истребил большую часть домов сего города, и вновь выстроены только некоторые. Теряя свою торговлю, Бантам увидел упадающею и власть своего Государя. В войнах, которые он должен был выдерживать против некоторых других Яванских Князей, он просил помощи у Голландцев, и с того времени он стал ничто иное, как пленник их. Сей Государь теперь занимает палаты, построенные на Европейской манер, а внутри крепости, где находится гарнизон, которой есть часть Батавского, и которого Командир получает приказы не от Бантамского Царя, а от Голландского Губернатора, имеющего свое пребывание в другой крепости близь города и гораздо ближе к морю.

Однако Монарху дозволяют держать корпус войск из природных, жителей земли и иметь многие малые вооруженные суда, посредством которых он поддерживает свою власть над частию южного берега Суматры. Подданые его обязаны продавать ему за весьма низкую цену перец, которой они сбирают на том и [287] другом острове, и по учиненному с Голландцами договору, он им отдает его, получая небольшой задаток, и гораздо дешевле, нежели чего он стоит в самой вещи. Государь, которой ныне царствует в Бантаме, имеет власть как светскую, так и духовную. Он есть священник Магометанской веры, к которой он примешивает много обрядов и суеверий уроженцев Яванских, напр.: он обожает великого Баниана или Индейскую смоковницу, равномерно за свято почитаемую в Индостане, и под которою совершают богослужебные обряды. Народы Бантамские также верят, что их государственные дела должны отправляться под тению некоторых дерев, когда луна светит.

Англичане представлены были Бантамскому Королю Коммендантом Голландским, и они донесли ему о убийстве одного из них. Тотчас сей Государь отправил два из его судов в Суматру с повелением отыскать виновников сего преступления. Сей труд был не тщетен. Чрез несколько времени после того, как Лев и Индостан оставили сей берег, узнано было, что один из виноватых найден и предан смерти.

В Николаеве заливе находится источник, из которого удобно черпать воду, и в деревне, находящейся недалеко от моря, можно доставить за сходную цену буйволов, птиц, овощей и плодов. Карабельные служители им каждой день имели свежие припасы. Мыли мосты и между-мостья уксусом и давали его матросам. Зажигали огни на корабле для очищения [288] атмосферы, и вентиляторы (Вентилятор новоизобретенная машина для очищения воздуха в запертых местах.) или воздушники были в непрестанном движении. Также старялися высадишь больных и выздоравливающих на сушу, чтобы иметь им перемену воздуха и телесное упражнение.

Те же предосторожности возобновлены были и на остроконечии Анжери, которое находится на Юге залива Николаева. Голландцы на Анжери имеют малую батарею о четырех пушках, близь которой есть деревня обитаемая Малаями. Там находятся мануфактуры индиговые, где синей камень делают только из листу индигового (Чтобы сделать синей камень или кубовую краску, то гонят в больших чанах лист индигового растения. Тесто, которое из того происходит, режут в четверо угольные куски или кубики, а потом дают им сохнуть дотоле, пока они составят тот род камешков, какие привозят в Европу. На Антильских островах делают индиго не только из листу, но из ветвей сего растения; а потому то он и всегда хуже Индейского индигу и Гватималского, которые делаются только из листу (примеч. Франц. переводч.).), растущего в сих окресностях. Запор, находящийся в устье реки Анжери, удерживает течение воды, и сток из чанов индиговых смешивается с нею, от чего речная вода делается гораздо хуже воды в заливе Николаевом.

Нижний класс жителей сего берега кажется не имеет нужды трудиться непрестанно для [289] доставления себе способов к содержанию жизни своей. Напротив того он имеет время, случай и охоту веселиться различными забавами. Одна из утех Малаев есть смотреть игрока, принимающего разные позитуры в различных масках. Англичане были на одном из таковых зрелищ. Многократным усилием и долгим упражнением игрок снискал столь сильной навык во всех наружных мускулах своего тела, что он за раз делал каждым порознь особенное движение и не шевеля другими... Когда его коверкания пошли весьма необычайные для возбуждения удивления и рукоплескания зрителей; то арлекин тотчас почувствовал действие от того, увидя посыпавшиеся к ногам в немалом количестве мелкие медные деньги, которые там в употреблении. Собрание их было многочисленно. Малаи все по их обычаю были вооружены своими кинжалами. Их движения при виде того, что им нравилось больше всего на театре, были сильны и быстры; и некоторые из Европейцев, которые между ими находились, боялись, чтобы их грохоты не учинилися предшественниками какого нибудь вероломного нападения.

Худые расположения Малаев не воспрепятствовали Англинским матросам вступить с ними по-приятельски в торговлю. Некоторые из них захотели купить себе обезьян на часть жалованья, которое доставали они с толиким трудом. Большая часть сих обезьян были того роду, которой у Линнея называется (simia aygula) обезьяна айгула, у которой волосы [290] со лба кажутся всегда зачесанными назад и сделанными как бы нарочно тупеем, и которая может дать столько протяжения своим свиным щекам, что она их навьючивает припасами, которые не хочет употребить тотчас.

Другие матросы предпочитали обезьянам птицу, называемую мино, которая имеет почти род и величину красноногой вороны, и которая примечательна по перепонке, находящейся у нее вокруг шеи. Думают, что из всех птиц сия имеет больше способности подражать звукам человеческого голоса.

Рыба, которую Натуралисты называют (blennius ocellatus) бленний с ошейником, служила иногда удовольствием нашим матросам. Глаза у нее чрезвычайно выставились и часто видно, что она выскакивает на поверхность воды и весьма близко от берегу. Во всем Зондском проливе не попадается рыбы хорошей вкусом. Малаи часто принуждены питаться молодыми рекинами (морскими собаками) или рекинами малого роду; но мясо сих рыб весьма неприятно, чтоб для вкусу есть его. Думают, что сие одно, что есть там рекины, довольно для прогнания другой рыбы. Однако залив острова Амстердамского, так как выше видели, есть одно из тех мест в свете, где находится превосходнейшая рыба, и где больше, нежели во всяком другом месте, рекинов и рекинов чрезмерной величины.

Другою причиною, которая прогоняет рыбу, быть может в проливе Зондском великое [291] множество кораблей всякой величины Европейских и Азиатских, которые ездят по нему непрестанно. Но естьли сии моря недостаточны рыбою, то изобильно вознаграждается сей недостаток плодоносием их берегов. Не только поля там обработываемые щедро платят за труды их возделывателям; но и плоды сами собою растущие там родятся во множестве во всякое время, и их делают удобно способными к употреблению в пищу людям, Там в лесах есть плоды, которые, хотя можно есть, остаются без употребления, потому что находится их в великом изобилии. Некоторые Офицеры со Льва, которые однако не весьма отдалялись от берегу, видели плод величиною и видом похожий на грушу, которого никогда не приносили на продажу, но которой тамошний народ ел. Сей плод растет непосредственно по всему стеблю дерева, а не на верху только бревна и на части главных ветвей, где они самые толстые, как какао и плод хлебного дерева.

Весьма трудно проходить сквозь леса Явы, по причине великого множества хворостнику и других растений стелющихся, которые цепляются к деревьям и делают род сетки или плетня. Естьли хочешь итти в перед, то надобно отменно расчищать дорогу резцом или ножом. Некоторые из сих растений стелющихся весьма крепки. Из их видели между прочим одно, которое слалось по земле больше ста сажен в длину, а было не толще дюйма. Как воздух в сих лесах оставаясь без движения застаивается, то теплота иногда [292] бывает такая, что дух захватывает; и в окольностях болотных мест марингуины или комары бывают крайне беспокойны. В некоторых найденных местах находятся пауковы тенета, состоящие из таких крепких нитей, что их не можно разорвать без режущего инструмента. Кажутся они как будто бы сделаны для того, чтобы оправдать мнение того жителя южных Европейских стран, которой предлагал делать материй из пауковых тенет, дело чрезвычайно смешное для тех, которые не видали, как только тенета недержущиеся в руке, какие вьют пауки в Англии.

Часто увеселяется взор в сих лесах при взгляде на дерева превосходно цветущие и на птиц убранных прекрасным перьем, — однако многие из сих птиц имеют весьма не таков голос, чтобы могли пленять пением, испускают крики пронзительные, которые наводят часто страх: нет ли в тех окресностях какого нибудь змия, стремящегося изрыгнуть свой яд.

Во время Ходу, которой предпринимали Англичане в леса, только из редка попадали под дождь. Сухая погода началась, и ветер позволял уже кораблям подаваться потихоньку к проливу Банкскому. И так решилися пуститься туда поехать без откладыванья времени.

Около половины Апреля два судна приехали из Китая. Они ехали недолго; что доказывало, что Муссон был еще неблагоприятен плыть, по крайней мере плыть скоро с противной стороны. Сии суда привезли подтверждение первых [293] известий, которые Посланник получил из Китая, и они подали благоприятной случай писать в Европу. Вскоре потом ветры довольно переменились, чтоб заставить Льва поднять парусы. Однако морская быстрына несла еще на Юго-Запад и уносила в час иногда больше двух миль.

Между тем, как ветр был еще стеле слаб, столь часто перерывался безветриями, что проходили только весьма понемногу пути и что принуждены были часто кидать якорь, дабы удержать, чтоб корабль не несло назад. Уже не прежде 26 Апреля сделалося, что течение воды начинало быть к Восток-Юго-Востоку, а назавтре к Северо-Востоку, делая ходу по полумили на час.

Стараясь получить большую выгоду от малого ветру, каков был, подняли столько парусов, сколько можно было на Льве. На каждой стороне были колпаки, (род малых парусов, которые привешивают к большим во время слабого ветру) которые выдавались гораздо дальше корпуса корабля. На верху паруса, которой поднят над парусом брамстенга или самой верхней мачты, и которой был четвертой, начиная от палубы, и соразмерь меньше, нежели те, которые находятся ниже его, подняли пятой самой маленькой треугольной, и по причине возвышенности его Англинские мореходцы называют его небесною скобелью (racle-ciel). Сей парус был небезполезен.

Между тем, как Эскадра была на якоре в трех милях от Братей, которые суть два [294] малые острова, покрытые деревьями и окруженные коралловыми скалами, имели случай определить с точностию положение их. Они находятся под пятью градусами осьмью минутами южной широты, под сто шестью градусами и четырьмя минутами восточной долготы. Там видели много китов: с тех пор, как Лев и Индостан удалился от острова Амстердама, это еще в первой раз видели.

Апреля 28 увидели горы Банкские сквозь туманы, которыми закрывалась, низкая земля. Дан был приказ Жакаллу и Кларансу итти в перед, и они тотчас уведомили, что они не находили больше трех сажен глубины, что заставило Льва кинуть якорь. Индостан зацепился на Северо-Западе малого острова. Луципары. Выслали в море шлюпки, чтоб помочь ему, и послали ему конец каната со Льва, которой был на парусах. Сила, с какою Лев тащил с места Индостан, была такая, что канат, которой был в шесть дюймов в окружности, порвался; однако Индостан уже тронулся и скоро уже стал вне опасности.

Эскадра не теряла из виду восточного берега Суматры; и великие реки сего острова, которые влекут много земли, делали на довольно великое расстояние море мутным и не столь соленым. Тут видны были также великие глыбы земли, которые сперва будучи утащены реками, потом плыли туда, куда несло их ветром и стремлением воды. Подлинно то были плавающие острова, оторванные от своего берега силой вод, Должно, чтобы корни дерев и [295] кустарников, которые на них росли, крепко переплелися, и чтоб земля, которая облегла их, слежалась весьма плотно, чтобы малой остров не расползаясь, находился в целости так, что мог держать дерева сии прямо.

30 Апреля Эскадра стала на якорь в стороне самого южного из трех островов Нанка, лежащих подле западного берегу острова Банка. Сей последний известен в Азии по своим оловянным рудам; так как таже самая выгода делала Англию знатною в Европе задолго еще до того времени, дока ее художества также и оружие пронесли славу ее во все части света. Остров Банка лежит на супротив реки Паламбанг, которая орошает часть острова Суматры, и Банкской Государь владеет также и Паламбангского страною, и в Паламбанге имеет обыкновенную свою столицу. Ежели он соблюдает свою власть над своими подданными, и ежели заставляет своих соседей уважать себя; то он одолжен большею частию того помощи Голландцев, которые имеют селение и войска в Паламбанге. В награду за то Государь обязан по договору отдавать им олово Банкских рудокопей. Также как Бантамской Король заставляет своих подданных отдавать ему перец их за самую низкую цену; и Голландцы забирают потом, давши малой задаток. Рудокопы Банкские дошли чрез долгое упражнение до того, чтоб превращать руду с великою цельностию в чистой металл, топя печи их дровами, а не земленым угольем, которое редко бывает без серы, чтобы тягучьем [296] металла под молотом не была поддельная. И потому то Китайцы иногда предпочитают Банкское олово олову Европейскому. Думают, что годовые барыши, получаемые Индейскою Голландскою компаниею простираются до ста пятидесяти тысяч фунтов стерлингов.

Суда (Весь сей параграф, взят из бумаг Сира Еразма Говера.) имеют много выгод заходить к островам Нанка, потому что на них можно способно доставать себе дрова. Воду брать там также легче, и гораздо дольше не портится она, как та, которую Лев и Индостан брали на других островах в сих морях, Тремя малыми ключами она бежит в одно глубокое озерко. Врыли в некотором расстоянии от озерка бездонную бочку в песок, и она тотчас наполнилась весьма светлою и весьма чистою водою. Когда море высоко, то бочки не больше надобно катить, как обвернуть раз десяток; а когда море низко, то должно обвернуть раз до ста; однако земля весьма гладкая, и что еще должно не иначе щитать, как за весьма важное в сих жарких климатах, есть то, что матросы бывают в тени тогда, как наливают бочки, и на большой части дороги, как их катят. Приливы морские поднимаются до одиннадцати футов в вышину и бывают только по однажды в сутки; по крайней мере было так во все то время, пока Лев там находился. Залив, в котором стоял на якоре сей корабль, находится в двух градусах, дватцати двух минутах южной широты, и во сте [297] пяти градусах и сорока одной минуты восточной долготы. Она совершенно прикрыта от Юго-Запада к Юго до Северо-Запада, и там никакой ветр не может сделать море свирепым, по тому что остроконечия земли, между которыми вход, отстоят только на малое расстояние друге от друга.

Объезжая на боте самой большой из островов Нанка, приметили закраину, которой деревья зеленее и моложе, нежели прочий лес окружаемой ими, и вышед на берег увидели, что сей род покроми рос на земле влажной и только что оставленной морем. Во многих местах острова нашли обломки гематитов или кровавиков в кругловидной фигуре, в средине которых были ямки, от части по краям объеденные песком, которой казалося заступил место какой нибудь жидкости, кипящей без сомнений некогда в сих природных варницах. Вокруг сих малых островов морское дно наполнено возвышенностей, и там находятся многие бугры камней смешенных с железною рудою, которые едва выставились из водяной поверхности и не имеют ни малейшего следу растения, как бы были не задолго накиданы силою какого нибудь вулкана, скрывающегося под морем.

Эскадра отправилась от островов Нанка 4 Мая. Говорят, что возвышенности морского дна находятся от сих островов до самого подворного камня, которой весьма мало покрыт водою, и которой называют Фридериком Генрихом по той причине, что корабль сего имени за несколько лет пред сим претерпел [298] кораблекрушение. По чему важно было, чтобы определить точное положение сего камня, дабы не допустить впредь его быть вторично пагубным мореплавателям; но Жакалл, Кларанс и шесть ботов тщетно посыланы были для от искания его. Надобно, чтоб они были весьма нещастливы в их иске, или показание подводного того камня было весьма ошибочно; ибо не только браки и боты не приметили его, но и не задевали нигде за возвышенности, которые говорят находятся в сем месте. Эскадра продолжала свой путь, и проходили чрез Екватор десятого Мая под сто пятью градусами, сорока осьмью минутами долготы.

Посредством высоты, взятой в полдень, Сир Еразм Говер приметил, что быстрина моря несла корабли полградусом к Северу, что надлежало бы предвидеть из сочинения Гн. Дюнна (Под названием Dunn’s directory.). В самом деле сей писатель прибавляет, что в сие время года быстрина моря тянет и на Запад. Но по поверстании насупротив Пуло-лингена найдено было, что она увлекла на дватцать на семь миль к Востоку-Северо-Востоку в сутки.

Равноденственная линия проходит чрез Пуло-линген остров весьма важной и примечательной по горе, которая возвышается из центра его, и которой верх оканчивается вилами, как гора Парнасс, но которую мореходцы не ученые называют Ослиными ушами. Каждой день представлял зрению новые острова и все различные вышиною, фигурою и цветом. Некоторые были [299] по одиначке, другие кучами, многие одеты зеленью; другие покрыты великими деревьями; находилися и такие, которые были ни что иное, как сухие скалы, пристанище бесчисленного множества птиц, которые убеляли их своим калом... В сем переезде ветр дул часто с сильными вихрями, сопровождаемыми молниями, громом и многим дождем. Эскадра часто принуждена была бросать якорь. Море, в котором она плавала, почти, никогда не имело больше осьми сажен глубины. Термометр Фаренгейтов восходил в тени от восмидесяти четырех до девяносто градусов; и теплота становилась иногда столь тягостна, что мало было таких, — как между пассажирами, так и между корабельными служителями, которые были подлинно здоровы. Некоторые из пассажиров переезжали по переменно с одного корабля на другой для перемены воздуха, и сей труд был для них не бесполезен. На многих матросов напал кровавой понос, которой сделавшись заразителен, причинил много беспокойства прочим корабельным служителям. Сверх того мало было надежды, чтобы он прекратился до тех пор, пока не высадят больных на сухой берег, где бы они получили чистой воздух и свежие припасы.

Пуло-Кондор, то есть остров Кокдор имеет ту выгоду, что представляет хорошие места для стояния на якорях во время того и другого Муссона. И так Эскадра остановилась 17 Мая в пространном заливе на восточной стороне сего острова, и бросили якорь в южном [300] конце залива. Море тамо имело не больше пяти с половиною сажен глубины, потому что находилась мель, которая пересекала две трети входа. Потом увидели, что за мелью находился безопасной проход для проезда во внутренность залива, которого северная сторона находится прикрыта островом, лежащим на Востоке. Залив делается четырмя островами столь близко друг от друга лежащими, что смотря на них из разных мест, кажется, что они соединены. Все они безе сомнения отрывки первобытных гор, отделенные от твердой земли в течении времяни. Главной из сих островов имеет от одиннатцати до двенатцати миль в длину и три мили в ширину. Он покрытой цепью малых остроконечных горе представляет вид новой луны. По наблюдению солнца найдено, что он был в осми градусах, сорока минутах северной широты; а по превосходному хронометру долгота его определена была сто пятью градусами, пятьюдесятью пятью минутами на Востоке от Гринвича. Гн Жаксон, которой вымеривал глубину залива, приставал к одному из сих островов. Он нашел на берегу гнездо черепахи, содержащее многих детей, которые вылупалися и имели еще некоторой роде лепешки, приставшей к их брюху. Каждое из сих животных, которые, когда они уже велики, весом бывают во многие центнеры; тогда были не больше несколька унцов и не больше полутора дюйма длины.

Англичане имели прежде селения на Пуло-Кондоре. Но в начале сего века солдаты [301] Малайские, которых они там содержали, и которые имели причину жаловаться на некоторую несправедливость, мстя им, почти всех побили. Малое число Англичан, которые избегли от смерти, оставили остров; и с того времени не жило там ни одного Европейца. В самом нутри залива и близь берегу, которой состоит из песку самого мелкого, видна деревня с долгим рядом кокосовых дерев. Сие место защищается от моря с Северо-Восточной стороны мелью из коралловых камней, за которою малые корабли могут стоять на якоре безопасно и боты приставать удобно.

Некоторые с Эскадры сошли на землю, однако вооружившись для предосторожности, по тому что видели лодки большие за скалами коралловыми, и потому опасалися, что не морские ли то разбойники Малайские. В самое то время, когда наши люди выходили на береге, сошлося туда много жителей и приняли их с великим оказанием благосклонности, потом они повели их в жилище своего начальника. Они обрели его в шалаше бамбуевом, опрятно выстроенном и большем, нежели другие хижины той деревни. Пол был поднят на несколько футов выше земли и покрыт цыновками, и в шалаше было столько людей, сколько могло вместиться в него. Казалося, что жители собралися для какой нибудь церемоний, или по крайней мере для своего увеселения. В средине одного из покоев виден был олтарь, украшенный изображениями чудовищных божеств. Но ни вид, ни поступки уроженцев тамошних не [302] показывали никакого знаку набожного и никто ни молился, ни приносил жертв. У перегородки комнаты находилося несколько дротиков, обращенных остриями в низ, с несколькими ружьями, из которых стреляют посредством фитиля и с одним мушкетонем. Одеяние сих людей состояло в лоскуте бумажной материи, расписаной синим цветом и обернутой с небрежением вкруг тела их; и их плоские лица и малые глаза показывали, что они Китайской породы. Многие долгие клочки бумаги, висящие с потолка, покрыты были столицами Китайского письма. Один из Англинских переводчиков, которой выходил с ними на землю, не мог никоим образом разуметь того, что островские жители говорили, но как только написали свои слова, то он удобно понял их; ибо хотя их наречие отличное было от того, каким говорят в Китае, однако письмена их все были Китайские. Судя потому, что испытано в сем случае, известно, что письмена сии имеют выгоду Арабских цифров, которых знаки имеют одинаковое значение везде, где их знают; вместо того, что буквы других языков не означают вещей, но первоначальные звуки, которые совокупно соединяемые различным образом составляют слова или другие звуки больше сложенные, и означают различные понятия в разных языках, хотя их одна и та же азбука.

Жители Пуло-Кондора по видимому, кажется, Кохинхинцы. Предки их убежали из Кохинхины по привязанности к одному из их [303] Государей, которого часть его подданных свергла с престола.

Англичане спросили купить припасов в той малой деревне, к которой они пристали, а жители обещали всеми силами постараться изготовить требуемое к завтрешнему дню. Думали еще воспользоваться сим завтреем, чтоб высадить на землю больных, естьли время позволит то сделать. Утро началося ясною погодою. Некоторые люди с Индостана почли за случай поехать прогуляться на малой остров не далеко от Пуло-Кондора, и лишь только туда они приехали, то погода помутилась. Бот пустился тотчас в море, чтобы поспеть доехать до корабля, пока не настала буря: однако она началася прежде, нежели они были на половине дороги. Один из находившихся в лодке был мальчик, которого отец бывши не очень здоров, принужден был остаться на корабле, и дожидался в крайнем беспокойстве на деке Индостана возвращения бота. Иногда казалося ему, что он видел его всплывающего поверх волн, потом глаза его тщетно искали его долго. Самой нечувствительной свидетель того (Сестоли только можно быть нечувствительным в таком случае) находился в недоумении, не поглощена ли была уже лодка ярящимся морем между тем, как отец в неутешной горести жестоко досадовал на себя, что не поехал туда же, как будто бы мог он утишить бурю своим присудствием.

Однако кормщик бота правил им с таким искуством, и всегда подставлял нос [304] бота так хорошо на супротив подбегающей волне, которая в противном случае затопила бы его, что он доехал до корабля; но и тогда подвергался опасности быть опрокинутым, или разбитым в щепы о бок корабля; толико то биение моря было сильно.

Как только восстановилось опять красное время, то послали людей для принятия обещанных запасов и заплачения за них. Но приехав, в деревни, они весьма были удивлены, нашедши ее оставленную пусту. Двери были отворены и ничего из них не было унесено, кроме оружия, которое Англичане видели вчерась. Даже домашние птицы были оставлены, и искали пищи вокруг домов. В главном шалаше найдена бумага, на которой написано было по Китайски. Буквальной перевод того письма состоял почти в следующих словах: «Что жители острова были не многочисленны и весьма бедны, но честные, и не в состоянии сделать зла. Что они испугались приезду столь великих кораблей и людей столь сильных, каковых увидели на рейде; тем наипаче, что они находились не в состоянии удовлетворить их в таком количестве скотины и других припасов, какое требовано было от них. Что у бедных жителей Пуло-Кондора весьма мало, чего бы у них взять; а потому они и не могли исполнить того, чего надеялись от них. Что боязнь, чтобы не было поступлено с ними худо, и желание, спасти жизнь свою, заставили их бежать. Что они покорнейше просят сильной народе пожалеть их; что они оставили в деревне своей [305] все то, что имели; что они просят их о том только, чтобы не жечь их шалашей, и заключают сию прозьбу свою, повергаясь стократно к стопам сильного народа.

С сочинителями сего письма вероятно потуплено было худо от иностранцев. И так принято было намерение поступить с ними так, чтобы не допустить их по прежнему думать худо о всех, кто бы не пристал к их острову. Может быть они по возвращении своем, нашедши домы свои все в целости, были столько же удивлены, как и гости их, увидя их пустые. В них не коснулися ничему совершенно, и в главном шалаше еще оставили недорогой подарок, о котором думали, что будет приятен их начальнику, с письмом на Китайском языке, состоящем в следующих словах: — «Что корабли и люди, бывшие на них, были Англичане. Что они приходили единственно для покупки свежих припасов и без всякого вредного намерения; что народ их находится в благоустроенном состоянии гражданского общежития и просвещен правилами человеколюбия, которые не дозволяют им ни грабить, ни обижать тех, которые слабее их, или меньше числом.

Невероятно, чтоб сие письмо было читано в то время, пока корабли стояли в заливе; по тому что островитяне бежавшие конечно боялися возвратиться в домы. Впрочем Англичане желали поскорее приехать в такое место, где бы больные их на суше могли попользоваться, чего на Пуло-Кондоре они казалося не могли [306] дождаться. Сигнал вытаскивать якорь дан был 18 Мая.

На больших кораблях якорь вытаскивается посредством шпиля, или корабельного ворота, которой состоит из претолстого бревна, утвержденного в киле корабля и стоящего прямо к палубам. Шпиль или вал сей в возвышении по груди человеку просверлен со всех сторон, и вкладывают в дыры бревны, посредством коих его ворочают. Между тем веревка, которая называется гонцам (messager), привязанная к якорному канату, наматывается на шпиль.

Когда Англичане намеревалися вытти из Пуло-Кондора, тогда стояли шквалы или березовые ветры, и дно, где стоял на якоре Индостан, было весьма жесткое, так что с трудом вытащили якорь; на корабле было несколько солдат Гвардии Посланниковой, которые старались помочь матросам ворочить шпиль. Вдруг конец порвался. Якорь, которой уже из дна был вытащен и много поднят, упал обратно, и стремился с увеличивающеюся тем больше, чем дальше валился, скоростию, и шпиль вертелся с такого силою, что бревна, которые были шести футов в четверике и шестнатцати футов в длиннике, выскочили из своих дыр, и летели во все стороны, повергая на деки всех, кого ни задевали. Один из брусьев пролетел сквозь столовую комнату, и стремился удариться в дверь большой комнаты. Назади возвышение сверх деков покрыто было ранеными людьми.

Самая большая часть корабельных служителей занята была в сей день шпилем. Не могли [307] теперь знать, сколько было убитых или раненых: а сие приключение сделало такое впечатление в душе Капитана, которой был в стороне кормы, что хотя было тогда три Хирурга на боте, кричал, что надлежало начинать подаванием помощи тем, у которых что нибудь переломлено, и потом бы старались о прочих. Подлинно изумление от ужаса было больше, нежели какое бывает во время сражения; ибо во время сражения по крайней мере бывают предуготовлены к опасности, и притом надеются, что оная наградится или честию, или добычею. Горестное приключение, происшедшее на Индостане, по крайней мере не лишило никого жизни. Большая часть матросов, приобыкших к уверткам, и опасаясь может быть случаев, какие выходят иногда, были столь проворны, что увернулись от брусьев, но мало солдат спаслося от них. Тотчас начали пользовать их, которые были зашибены; и десять человек, у которых или переломлено было что нибудь, или получили другую какую нибудь рану, выздоровели от того один после другого.

Сие приключение задержало Индостан несколько времени в заливе. Но когда погода усилилась, то канат якорной оторвался от якоря. Он потерян, и корабль вынесло в открытое море. Ветер дул с такою силою, что брики едва могли стоять против него. Вечером, как скоро буря престала, вся Эскадра пошла на Севере.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие во внутренность Китая и в Тартарию, учиненное в 1792-м, 1793-м, 1794-м годах лордом Макартнеем, посланником английского короля при китайском императоре, Часть 1. М. 1804

© текст - ??. 1804
© сетевая версия - Тhietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001