ЖАН ЖОЗЕФ МАРИ АМИО

ЗАПИСКИ

MEMOIRS CONCERNANT L'HISTOIRE, LES SCIENCES, LES ARTS, LES MOEURS ET LES USAGES DES CHINOIS (PAR LES MISSIONAIRES DE PEKIN)

ПАМЯТНИК.

Завоевания Орды Элеутов.

Четвертый идет год после того, как войска мои начали войну вне западных рубежей империи. Коликое множество подвигов, достойных незабвения, проявили полководцы, подчиненные им властители и ратники! Рядовые, находяся столь долго отлучными из отечества, естественно было им желать возвращения своего. Посреди кроволития и убиений сердца их не ожесточилися даже до того, чтоб не направлять мысленно вздохи к своим семьянам. Простительно, по преодолении толиких опасностей и препятств, напоследок желать успокоения; справедливо помышлять и мне собственно о доставлении их оным.

Не предприемлется ничто без предварительного поставления на мере цели. Избираются средства, разумеемые действительными, дабы возыметь в предприятии успех. Обнажается ли меч, то на поражение неприятелей; исполнив, для чего обнажен, вкладывают его в ножны.

Далекое расстояние мест, на которые внес я войну, не позволило мне производить ее самолично; могу однако же сказать, что сражался я, действовал, подобно как играют в шахматы; [76] расставлял их по надлежащим местам, подвигам вперед и на заде, как было надобно.

С крайним отвращением решился вооружить воинов моих, когда уже стало необходимо. Послал их на мятежников наказать как воров, которые сбросили с себя всякое обуздание; привел в движение толикое множество рук. Опишу в подробности убедительные причины сего предприятия моего. Поведу от самого источника; сокращенно изображу продолжение оных до самого конца войны, преславно увенчавшегося.

Император, предок мой, принуждаем некогда был наказать же Элеутов, укротить наглости их силою оружия. Дерзкая сия Орда троекратно дерзала подвизать его на гневе; троекратно он предводительствовал собственною своею Особою шести Шеям своим, и самолично же присутствовал в сражениях ¹.

Подобно куче волков, рассеивающихся врознь, только что увидя приближение ловцов издали, [77] поспешно убегая каждый к своему логовищу, укрыться в нем от угрожающей смерти. Таковы были Элеуты: усмотрев войска мои, единый звук оружия моего расторгнул их; устремилися во все стороны, и разными же стезями достигли в самые отдаленнейшие места своих улусов. Притворно оказали себя приведенными на путь должности, от коего как бы никогда не хотели удалиться. Пребыли тихи до отбытия воинства моего. Сие преставало ли когда либо назирать их со тщанием, принимался паки за набеги, начинали разбои по прежнему, как волки возвращаются с бешенством к добыче, которую против воли оставили.

Так вероломный Тсе-Уанг-Рептан поступал прежде. Видели его попеременно то появляющимся, то скрывающимся. Напоследок же видели его в бегстве без памяти даже до пустыни владения своего, дабы, хотя в них обресть убежище и умалить трепет и устрашение свое ². [78]

Калдан, став побежден, разбит, прогнан, оставлен от своих, увидел себя от [79] всюду беспомощным; принял яд, и так издох. Септен-Пальтшур, взяв труп отца своего, последуем немногими из своих, удалился к Рептану. [80]

Восхотели мы наказать Калдана, как мятежника и по смерти, во устрашение подражателей ему вперед. Рептан, угождая нам, извлек труп из могилы, отрубил голову и прислал ко Двору моему. Восхотел же я иметь в руках Септена-Пальтшура, сына изменника его. Рептан выдал и того. Но Рептан сам изменник. Старался прикрывать скрытые виды, и тем благонадежное произвести намерение свое ³. Кто же бы не обманулся таковыми внешними оказаниями послушности? Повеления мои с поспешностию исполняет. Не мог я взять на него ниже малейшего подозрения. [81] Оставили его наслаждаться в покое свободою и всеми преимуществами его сана.

Во зло он употребляя искренность мою, не быв более примечаем воинством, которое бы непременно наказало его, как скоро обнаружился бы виновным, начал мало помалу усиливаться, распространил владения свои, умножил подданных; наконец, увидев себя в силах ненаказанно приступить к великим своим замыслам, пошел далеко с оружием в руках, разорил, и не единожды, Си-Тсанг, не щадя посреди Монжусцев и тех, кои состояли непосредственно под моим покровительством ⁴. С того времени не покидал никогда мятежничествовать, доколе здравствовал великий предок мой. Надлежало беспрерывно отряжать на него военных людей, беспрерывно сражаться с ним, побеждать и преследовать его. Победоносному войску моему не удавалось низложить его совершенно. Претерпевая уроны с одной стороны, появлялся с другой, и всякой раз бегством спасался.

Ионг-Тшенг ⁵, отец мой, рассудил поступить с ним инако. Даровал глубокий мир [82] всем Державцам, коих области, прилегали к рубежам нашим. Блюстительные только стражи на оных были размещены, а прочему всему воинству повелел итти внутрь отечества. Низко для него было везти порядочную войну с разбойниками; не посылал имянем своим противу их вооруженных людей. Сведав скоро после того о раззорениях Монжусцев, подданных своих, причиняемых Рептановою Ордою, не колебался, что ему делать должно, и не уничижая славы достоинства Императора, помог своим.

Отправил к ним великое множество хлебных запасов, знатное; количество денег, [83] многие участки свежего и навычного воинства. Последние разделены были на две части: одна пошла к западным, а другая к северным границам. Надежные и испытанные чиновники ими начальствовали. Дано им предписание вступаться за утесняемых Тсе-Уанг-Рептаном Монжусцев, а прочим подавать помощь. Слабые сии способы успели, но только в том, что мятежники заставилися скрывать вероломные виды свои ⁶. [84]

Отец мой, избирая меня наследником престола, не забыл так наставлять меня царствовать: «...Не принимайся за оружие, разве по необходимости. Вне граничные жители будут время от времяни раздражать тебя, как то бывало при моем родителе и собственно при мне. Нужно тебе ведать на меньший конец вообще, какие суть их требования и умыслы; я тебе о том [85] скажу. Раздражая нас беспрестанно, дабы стали мы воевать, Элеуты имеют две главные цели намерений своих: 1) чтоб прославиться между Монжусцами, своими соседьми, дерзнув ратоборствовать с войсками империи; одерживать над ними верх, нападая на отделенные участки, когда еще не довольно успокоятся от далекого пути и когда еще не соединены все вместе. Правда, что учиняют себя сим образом страшными и находят себя в силах давать нам законы.

«Вторая цель их есть, чтоб часть границ наших обнажилась от войск чрез нападение их на другую. Тогда-то на первую производят набеги и грабежи ненаказанно. Возгордись мнимыми таковыми успехами, вознепщуя нами, одержав малые таковые выгоды, приемля за совершенные победы, наводят ужас на соседей, неприметно множат число доброжелателей и союзников, выходят из должного к нам повиновения, и мечтается уже тогда им, что могут выдерживать порядочную с нами войну.

«Не попускай себя обмануть таковыми их ухищрениями; усмиряй их оружием, но только имея верные к тому способы» ⁷.

Так говорил отец мой; слова его впечатлелися на моем сердце. [86]

Восшел я на престол. Ни на одно мгновение не выходит у меня из мыслей, как бы мне [87] царствовать со славою; никогда не забываю данных мне наставлений. Да царствую мирно, говорю я сам в себе, чтоб тишина и спокойствие подданных моих были плодом моего ими правительства. Татары, соседи мои, являются непомнящими уже старинные свои вражды, чужды прежнего своего бешенства; да сохраним взаимное согласие между ими. Си-Тсинг безмолвно повинуется воли моей, и сим только средством хощет благоденствовать. Постараемся же уверить его, что не подозреваем его ни в чем; подадим ему доказательство в совершенной того благонадежности. Пограничные мои войска правда что содержат окрестных Монжусцев в почтении [88] ко мне, но сие влагает мысль о войне, не допускает их обезоружиться. Отзовем же наши войска.

Исполнил я то самою вещию и без замедления. Войска оставили страну, где уже почитал я их ненужными вперед. Возвратились к своим. Не укоснил я осведомить Элеутов, да и в немногих таковых словах: «...Не сомневаясь, что вы мне верны, охотно даю вам свободу жительствовать по законам вашим, как сами вы хотите. Пребудете ли нерреткновенны в повиновении вашем ко мне, продолжу мое покровительство, находить вас буду моими благодеяниями. Естьли же толикократно изведанное уже ваше непостоянство удалит в чем либо вас от должности, верьте мне, самым наистрожайшим наказанием заплатите мне оное».

Устрашение паче всего иного подействовало над Элеутами. Стали таковыми, как я ожидал, вошли в себя, свидетельствовали раскаяние о минувшем своем поведении, обязали себя новыми клятвами, что от того времени явятся наивернейшими подданными моими не только внешностию, но и в сердцах.

От Калдана, Царя их, предстали ко мне Послы с прошением, дабы благоугодно мне было приобщить его к числу моих подданных, принять засвидетельствования зависимости его от меня и дань.

Снисходительно допустил я Послов видеть очи мои. Сказал им, что охотно исполняю [89] желание пославшего их, и беру дань от имени его; поручил им уверить его о моем покровительстве и доброжелании; одарил их и отпустил с дарами же к Калдану.

Калдан, обрадованный милостьми моими, пребыл верен и провождал дни в покое. Но Атшан, его сын, вероломец Атшан, не следовал по стопам его ⁸: устремился шагами исполина ко пути злодейств; нет рода оных, всего бы не причастился. Не нужно здесь то исчислять. Довольно, когда выговорю: старейшины всех Орд разумеют его чудовищем, от коего должно очистить земную поверхность. Все, и каждый порознь, умышляют на его жизнь.

Паче хитр, паче злокознен, паче щастлив, нежели все они. Лама-Торги учинился предводителем толпы отважных людей ⁹. Скоро за тем родственники и друзья его, присоединился к [90] недовольным из собственного семейства Атшанова, пошли на него, побудили и отняли у него жизнь. Торги, пользуйся удачею и некоторым правом породы, объявил себя Царем к предосуждению законных наследников, коих нашел удобность переморить одного за другим.

Та-Уа-Тси, один из требевателей престола, похищенного Ламою Торги, начал оспоривать ему оный. Происходит он от крови Царской, потомок в прямой черте Тшалос-Гана (Царя Тшалоса). После Атшана не осталось ни сыновей, ни братьев; следовательно ему и принадлежала владычество над Элеутами. По внушениям Амурзаны ¹⁰ вооружился, сыскал Торгиа и отнял у него царство, ласкаяся один, нераздельно ни с кем, стать его преемником. [91]

Амурзана, также отрасль крови Царей, хотя не прямою чертою, не меньше питал любочестия в груди. Не тот час выдал себя требователем престола; скрытно и под рукою рассеял искры развратов и войны. Преклонил Та-Уа-Тсиа воевать на Торгиа, дабы одного искоренить другим, или по крайней мере даже до того привести во изнеможение, чтоб легко уже ему было их погубить ¹¹.

Умер Лама-Торги. Та-Уа-Тсия готовилися уже Элеуты признать Царем. Времена замешательств и ужаса! глас истинны не внимался, законная власть была бессильна приводить в повиновение народ!

Амурзана, предвождая малому числу предавшихся ему, провозгласил себя главою Элеутов, и велел поставить на шатре своем царственное знамя; велел носить его всякой раз пред собою и за собою ¹². [92]

Легковерные Элеуты ослепяся таковою наружностию величия, не мысля о том, законно ли приобретенное, или похищенное, стекаются отвсюду на брега реки Или, где Амурзана хощет уже давать законы всей тамошней стране ¹³. Окружили, яко Царя; свидетельствовали ему подданство.

Та-Уа-Тси вострепетал, услыша о происходящем от него вдали. Тяжкие заботы и беспокойства не преставали тревожить его с самого того времени, как Амурзана открылся соперником его ко престолу; намеревается усмирить дерзновение его, ежедневно умножающееся; намеревается прогнать они берегов Илиских; приемлет оружие и возраждает войну. [93]

Три Тчеренга, избегая ожидаемых бедствий, выходят из отчизны; не удерживают их препятствия далекого пути, достигают границ моих, и препоручася покровительству моему, окореняют безбедное пребывание ¹⁴.

Сие уразило Амурзану. Размышляет об истинных пользах своих, и является подражателем трех Тчеренгов. Внутренно признается, что рано, или поздно, но будет жертвою Та-Уа-Тсиу, которой конечно найдет способ смертию его удовлетворить любочестие свое. Прислал от себя просителей, чтоб я попустил ему упасть к моим ногам в звании верного раба и данника, подобно каковыми принял трех Тчеренгов и еще некоторых знатных Элеутов. Согласился я на его прошение. Прибыль он, увидел я его, говорил с ним не единожды, дабы узнать из собственных его уст, какие суть права его ко оспориванию престола. Убедил меня, и я признаю его едва ли не законным оного требователем. Утешил, подкрепил его надежды, взыскал всякого рода милостьми [94] и возвел на самые блистательнейшие степени почестей ¹⁵.

Не было моего намерения вступить неукоснительно в войну, не предвидя никакой пользы для государства, а только хотел благодетельствовать человечеству. Был доволен, укрыв тех Элеутов от лютости врагов, которые прибегли ко мне. Отвел им земли в области Калкаской, способные к пропитанию их со стадами скота своего, доставляя чрез то самую безмятежную им жизнь.

Однако же непостоянство, природный порок народа сего, наводило мне некоторое беспокойство ¹⁶. Знал, сколь мало полагаться можно на [95] верность сих людей. Опасался, чтоб посылая их в толиком многочислии в близость к жителям, которые столь долгое время были их неприятелями, не вошли бы к ним как волки в овчарню. Пременил мысль, рассудив за лучшее для славы государства, для спокойствия Калкасцев, и относительно [96] к частным видам Элеутов самих, снабдить без замедления последних помощным войском, запасами, и отправить для завоевания собственной их отчизны. Инако же бедных бы я Калкасцев подвергнул претерпеть от них за странноприимство самую гнусную неблагодарность.

Амурзана, проведав о том, не мог сокрыть радости, коею наполнялася душа его. Истощевал все возможные оказания, сколь он чувствует безмерную сию для него милость мою. Пожаловал я его полководцем; сам вложил в руки его печать, утверждающую таковое достоинство; назначил число и качество войск, над коим ему начальствовать; а чтоб быть ему уверену в послушании людей моих, определил первым по нем чиновником и советником из самых ближайших ко мне, человека всем известного и всеми почитаемого, храброго Пантиа ¹⁷. [97]

Решася таким образом воевать, не имел я видов распространения областей моих, не искал прицепки к набору новых податей ¹⁸. Государство мое есть самое обширнейшее во вселенной, паче всех иных населенное и несравненно богатее. [98] Сундуки мои не вмещают денег; кладовые полны всякого рода запасов. В состоянии я вести самую протяжную войну; в состояний пропитать народ мой в случае общественных бедствий внезапу; в состоянии содержать иждивением моим тьму ремесленников, употребляя на общенародные, или только единые выгоды приносящие работы.

Подобно небу и земле, долженствую я все и вдруг покрывать и носить на себе. Вооружился, но для помощи нещастных и утесняемых, для наказания утеснителей, для восстановления доброго порядка и спокойствия данников моих и союзников. Ратники мои осьми знамен, Солоны ¹⁹, суть люди, коих храбрость никогда не изменяется. Победа всякий раз следует по стопам их. Совсем не походят на тех удальцов, о которых поет Ту-Фу ²⁰ в своих стихах. Мои Мантшуи, [99] мои Солоны, не бледнеют никогда, исторгаяся из объятий своих семьян; никогда не колеблются в мыслях, разлучиться им, или нет, с юными своими супругами. Разлучаются, но без слез. При первом провозглашении справедливой войны взыграют сердца их, радость изобразится на глазах; хотят, чтоб тогда же настало мгновение сражаться... Обстоятельство соответствует днесь воинскому их жару; обстоятельство, достойное меня: чего же ради не обращать то в пользу? ²¹

Лета И-Гаиа ²² посылал я мои Шеи ²³, быв надежен, что посылаю одерживать победу. Радостно преодолели тьму препятствий, достигли повеленного места; но устрашение уже их предварило. Не успели натянуть луки, не успели пустить стрел, все покорилось. Дают законы Та-Уа-Тсиа, [100] емлют его в плен и ко мне приводят. Уничиженные Элеуты, но в полной надежде на благосердие мое, ожидают, чтоб я избрал им Царя. Наименовал оным Амурзану. Признают его, свидетельствуют подданство: мир и тишина возникают в пределах их.

Для проявления таковых чудес довольно было минуть только пяти месяцам. Предки мои, егда услышат, что Ман-Шуи настоящего времени суть таковы же точно, каковы были искони, каковы были во времена их, возрадуются и восхвалят меня.

О скоропротечность происшествий! О непостоянство, оплакивания достойное, сердца человеческого! Элеуты начинали уже наслаждаться приятными плодами безмятежной жизни. Царь их, коего гордыня находила себя слишком стесненною, завися от моих повелений, составил сумозбродный умысл возбудить в них дерзновение, вновь возбудить их бешенство! ²⁴ [101]

Хищный зверь, утоля голод, пожирающий его утробу, ищет далее мест, на коих насытился, где бы вновь терзать ему какое либо невинное животное. Так изменник Амурзана, не довольный законным царствованием, под моим покровом, страною мною ему пожалованною, стремится инуды искать прочнейших по суесмыслию жертв гордыне его.

Сначала рассеивает глухие и ложные слухи, самые язвительные ²⁵; возмущает Монжусцев, [102] гнездит недоверчивость, мать раздоров, в сердцах Элеутов; учиняет им людей моих ненавистными. И так, предуспев в злоумышлении своем, вдается в самые бесчеловечнейшие крайности неистовства.

Подъемлет знамя мятежа; предвождает таким образом развращенных им, мчится по окрестностям реки Или, грабит, разоряет, обезоруживает все сретаемое, умерщвляет двух моих полководцев, напав на них внезапу ²⁶. Разделив на участки малое число Монжусцев своих, опровергает укрепления, устроенные мною в надлежащем одно от другого расстоянии для обеспечения страны; опрокидывается на кладовые с запасами для войск и гонцов моих; напоследок в наглости своей подступает к Паликуну, разбивает стан ²⁷. [103]

Столь неожиданное явление распространило страх и скорбь везде. Каждый рассказывает о том, как кто слышал, а нечто и прибавляя. Казалось, все погибло безвозвратно. Вблизи и вдали равный шепот, произведенный равным и повсеместным устрашением.

Как журчащие шмели ²⁸ досаждают слуху путников одноголосицею своею без всяких перемен. Чиновники мои, вышние и нижние, Мантшусцы и Монжусцы, вельможи всех степеней, едиными устами твердили: «...Должно оставить, Паликун с окрестностьми; должно окончать бедственную и бесполезную войну».

Удержуся именовать посмевших так говорить мне, следуя пустому страху, объявшему их; но я весьма далек от того, чтоб внимать совету столь низких душ. Пребуду еще непреклоннее в первом моем намерение. Новое злодейство мятежников подает мне новую же причину усугубить усилие. Избрал полководцев на места убиенных зверски ²⁹. Отправил свежие войска, снабдил поведениями наиточнейшими, да погибнут, или переловят злодеев. [104]

Мог ли я предвидеть? Мужи, на коих я полагался паче иных, суть самые те, которые испортили дело ³⁰. Достигли без помех места, им назначенного. Находилися в навечерии преславной победы, почти уже брали в плене Амурзану; но возникла между ими вражда: изменнику Амурзане дали время спастися бегством.

Упустив из рук верную добычу, предоставалось им поправить проступку. Надлежало гнаться за ним, настигнуть и поймать. Но они не так поступать рассудили: казалось им довольно побывать в двух, или трех углах Та-Уанской округи ³¹. Почли себя сделавшими все должное, и не двигалися уже никуда. Таковые люди недостойны начальствовать моими войсками. Наименовал я других ³², но явилися не лучше.

Не столь виновны, как смененные ими, но недеятельность их повлекла бедственные следы. [105] Легковерие Талтанга учинило жертвою бездельникам Гасакам. Погиб бы Амурзана, естьли бы друзья вероломца сего еще раз его не освободили из [106] тесных тех обстоятельств, до которых по безрассудно довел было сам себя. «...Чего ради [107] входить тебе вооруженною рукою в народ не неприязненной, не оскорбивший нас ничем, на [108] которой жаловаться не имеем причины? сказали изменники Гасаки слишком легковерному Талтангу. [109] Чего ради карать земли наши, опустошать поля, раззорять наши сельбищи? Враг твой у нас; [110] радуйся тому, и считай, что у тебя уже в руках. Выдадим его тебе, как скоро дождемся [111] прибытия Абулая Князя нашего. Он скоро возвратится из путешествия недалекого, и сам тебе его приведет».

Талтанга попустил уловить себя таковым обманом. Прерывает погоню, удерживает жар в воинстве броситься на добычу и овладеть ею. Чиновники и рядовые Ман-Шуи и Монжусцы тщетно его убеждают. «...Скоро, отвечает им, весьма скоро и без всякого вашего труда, не подвергая пролитию одной капли крови нашей, от вас будет зависеть рок Амурзаны. Положитеся на [112] меня, положитеся на искренность Гасаков: обещали выдать его руками, и выдадут без сомнения. На сем месте жду спокойно исполнения данного мне слова их; перестаньте же советовать мне противное. Остаюся в том, на что уже я решился».

Старейшины Монжуские возражали ему, упорствовали, начали прежде насмехаться ему в глаза, потом укорять, а далее и оказывать к нему презрение; но Талтанга ничего не внимал. Раздражилися Монжусцы, разделилися по толпам и пошли во своя.

Страждущий лютою болезнию, егда занимается уже у него дыхание, видит себя при дверях смерти; внезапу возвращается к нему жизнь, прибывают мало по малу силы, а напоследок становится бодр, егда благодетельствующая природа преодолевает болезнь его. Так Амурзана, объятый отвсюда воинством моим, находился в последней крайности; но мгновенно освобождается, собирается с душою, наполняет себя вновь смельством, убегает далеко составлять новые ковы изменничества.

Талтанга оставлен Монжусцами в стране, почти незнаемой ему; сретает повсеместно предательства и гибельные сети. Не дерзает отваживать малое число Мантшусцев, из коих состояло все его ополкение, помереть с голоду беэ надежды успехов. Пошел обратно в чаянии лучших обстоятельств, могущих произвести что либо для него полезное, но тщетно. Проступка его была из таковых, кои никогда не исправляются; проступка, отрыгнувшая самые горестные злы. [113]

Го-Кию, неустрашимому Го-Кию, не помогла храбрость. Обхвачен превосходным числом неприятелей, и хотя весьма за дорогую цену, но принужден был отдать им жизнь свою. Го-Ки был первая жертва лютости и бешенства Гасаков, как скоро могли на все поступать ненаказанно.

Нима, Паияр, Сила, Мангалик и иные начальники тамошних Орд составили тайное, но самое ужаснейшее предательство. Под покровом союза и дружества, под обманчивою наружностию покорности и зависимости, заманили беспечие людей моих во ископанный ими ров измены, и ниже один не остался жив ³³. [114]

Тшао-Гоэи, коего некоторые воинские распоряжения удерживали во отдалении, узнает о [115] толиких злодействах и поспешает к войску. Имел под собою весьма не много ратников: рассеявает [116] их собирать разбежавшихся по убиении полководца своего Го-Киа, дабы, усилясь таким образом, напасть [117] на мятежников, идущих уже разными путями безо осторожности по местам, где прежде обитали; [118] дабы не выпускать из глаз всех движений Монжусцев и иметь о том сведения; дабы распустить везде слухи о скором прибытии пресильного ополчения, посланного мною в помощь моим, дабы всем тем возвратить и должности забывших оную в смутное сие время. Так учредя, что было ему возможно, направил стопы свои к востоку и достиг реки Илиа. [119]

Тамо имея время размышлять о причинах столь великих превратностей, входил в самые мелкие подробности состояния дел, наведывался о частных видах начальников Орд, соображал общее начертание как производить войну, могущую доставить успехами, и мне донес о всем оном.

Я был уже готов оставить Амурзану злому року его. Измена Монжусцев, жителей столь далекой страны, едва уже не преклоняла меня окончать войну, предприятую для их токмо пользы; но важные таковые донесения Тшао-Гоэвы дали мне иные мысли.

Описание замысла толико ясное и верное, благоразумие мер, приемлемых Тша-Гоэием, заставили отомщать за столь гнусные предательства и не оставить злодеяние без кары. Из взирая на природную мою наклонность к миролюбию, твердо я решился со всевозможным усилием продолжать начатую войну. Свежие войска посланы ко окрестностям Илийским; предписано им повиноваться Тшао-Гоэиу, как собственно мне; пожаловал его верховным и полномочным полководцем.

Лета Тинг-Тшеу [тысяча пять сот пятьдесят седьмого] два новые ополчения отправляются туда же двумя противолежащими дорогами, одна на север, другая на юг. Злеуты, паче нежели когда либо было, междоусобттвуют. На месте остававшиеся ратники мои, изнуренные толикими нещастиями непосредственно одно за другим, бессильны уже вселять страхи и удерживать их. Элеуты, повторяю, не имеют уже никакого обуздания, вооружаются сами на себя и грызутся как псы. Мысли и сердца их наполнены происками, мятежничеством, разбоями, убийствами и изменою. Ган Тшолоский умерщвлен от [120] племянника своего Тшена-Карпу, которой похищает области его; но подобною же смертию окончавает дни свои: Калдан-Торги разрубает его на мелкие части, Танди-Тавуа появляется, последуемый своими; нападает на Калдан-Торгиа, низлагает его, емлет пленником, отсекает ему голову и присылает ко мне, дабы видели ее народы на устрашение бунтовщиков.

Слух об оном пронесся до Амурзаны. Стечение случаев представилось ему удобным восстановить упадок свой. Созывает остатки военных людей; идет с ними к берегам Илиа. Войско его умножается на всяком шаге; мечтает уже царствовать над Элеутами.

В полной такой вере поспешает. Прибыл; но к неизреченному удивлению видит встречающего его Тшао-Гоэиа пред частию новоприсланных от меня ратников. Вид надежды на себя, смелая выступка, благоустройство их на ходу, устрашило его. Не нажидает уже их в размере пустить стрелы, но кидается опрометью назад, как бы уже был преследуем. Не примечает, за ним ли все его люди. Бежит и денно и ночно с несказанною торопостию и укрывается в области Та-Уанской.

Тшао-Гоэи ³⁴ поручает Фу-Тею его преследовать, сам же собирает рассыпавшиеся врознь [121] Орды, вспомоществует покоряющимся, усмиряет упорствующих, приемлет меры возвратить стране [122] тишину и согласие ее жителям; словом, дарует ей сладостные плоды мира. [123]

Фу-Te гонится за Амурзаною и почти вместе с ним касается рубежам Та-Уанским. Поймал бы без сомнения злодея, естьли бы взял с собою немногих, только отборных воинов; но предвождал целое войско, долженствуя наводить повсюду страх, повсюду давать законы. Жители Та-Уанские, не ожидая принуждения, покорились, просили сопричисления к прочим моим подданным; просили позволения отправить ко мне насколько знатнейших старших для засвидетельствования от народа их рабства своего мне. Тшао-Гоэи уже овладел страною беспрекословно. Сами жители, не быв ни от кого наряжены, навезли к нему множество запасов. Злодей Амурзана тщетно укрывался; его уже более тамо нет.

Приметив, что страна Та-Уанская не может ему быть убежищем, протекает ее с поспешением, вдается далее к северу, и гнездится навсегда в неизмеримых пределах Лошаских. Дело то небес, дабы не допустить его успокоить злодействами возмущенную совесть его. Он-то есть вечный пример покушающимся на измену; пример ужасный, могущий каждого обуздывать! ³⁵ По [124] первом известии о бегстве Амурзаны столь далеко, Князи и вельможи государства моего, один ускоряя другого, подавали мне скучные свои челобитные: «...Не настоит уже нужды, изъяснялися, гнаться за злодеем, пред коим беспрепятственно отверста вся земная поверхность. Достиг уже он до самого края северных стран: оставим его бедственно умирать там, и не станем более думать об нем. Он удалился к Россиянам, да и останется между ими. Не приличествует достоинству тебя Государя требовать, чтоб его выдали».

Но большая часть подданных коих были того мнения, чтоб окончать войну, чего бы оное ни стоило. «Царство Тшунг-Карское, вещали сии усыпленные праздностию люди, для коих леность и нега составляет все, безмерно удалено, Государь! от средоточия властительства твоего. Не удобно управлять тебе оным. Предоставь бремя сие, кто восхощет возложить на себя; но и к чему годны для сердца государства твоего земли неплодные, народ грубой и дикой?» ³⁶ [125]

Зажиточный гражданин строит дом на месте, более других посещаемом. Тунеядцы, взирая на приспевающее здание день от дня, подают советы, коих от них не требуют; рассуждают, совсем не ведая намерения хозяина, как бы каждый участвовал в постройке.

Со всеми глупыми такими представлениями поступил я по их цене: не уважил и презрил. Послал новые наставления, новые указы к Тшао-Гоэиу, поощрял Фу-Тея ³⁷ не охлаждать воинского жара в войсках. [126]

Между тем прогневанные небеса поспешают временем отмщения; избирают к тому [127] орудием прелютую болезнь, наказуют оною злодея, заставившего их карать себя. Мечтая уже он избежавшим от всяких гонителей, мучительная смерть прекращает его бытие, когда мог льститься, ежели не приятностьми жизни, по крайней мере вольностию.

Тако погиб в цветущих летах причинитель толиких раздоров, обагритель кровию человеческою целых стран. Ближние его, страшася прилипчивости болезни, которой страждет, покидают его и рассеяваются. Едва остался ли один сомкнуть глаза его и предать труп погребению в земли чуждей.

Между северными народами и нашим климатом хотя неизмеримо расстояние, но они союзники наши; дружественные договоры взаимно нас связуют. Согласие имели мы и будем иметь всегда. Не могли доставить мне живого Амурзану; священные обычаи веры их возбраняют прислать его труп: но посланные от меня разрыли смердящий его труп, другим же казаны были кости его ³⁸. [128]

Фу-Те не прерывал преследовать остатки мятежников; многие были взяты, или изрублены защищаясь. Другие без предводителей искали прибежища, где могли, и питалися милостынею. Фу-Те настиг их, везде низлагал, везде побеждал ³⁹. Фу-Те учинил более: мимоходом подвергнул двадесять пять Орд, не знавших до того никакого [129] иного закона, кроме вольности и собственных своих пожеланий.

Все такие народы видят позднее нас восходящее солнце и дневной свет. Трепещут от единых имен Тшао-Гоэна и Фу-Tea. Некоторые шлют ко мне послов и просят подданство; прочих же ужас, оружием моим разлитый, загнал в самые отдаленнейшие края. Есть и дерзновенные, предалися Элеутам; но ожидали уже их подобные гибели, одинакие с ними жребии: стали равно побежденны. Знатнейшие между сими виновными уже привезены в Пекин вкусить заслуженную кару; другие наказаны уже на местах со всею строгостию.

Приговоры их суть изречения самой справедливости: старался я удовлетворить оные; милосердие ходатайствует предо мною. Время проявит то в полном сиянии кротости моей. Земли владения Тшонг-Кара не совсем пусты. Довольно обширны. Могут составиться на них многие небольшие уделы. Довольно еще и жителей. Следовательно достойны отеческого моего внимания ⁴⁰. Не упущу ничего [130] к благоденствию их; особливо же позволяю жить, как они привыкли, и восстановлю древний образ правительства.

Прежде мучительства Калдан-Тшеренга, который противу наисвятейших прав дерзнул подклонить под власть свою всех Элеутов, народы сии бытствовали разделенно на небольшие участки, имея в каждом особого владельца под названием Ла-Те. Считалось их всех двадцать одна Орда; верховный же начальник над всеми именовался Нган-Ки. И так возвратил я им их Ла-Теэв, их Нган-Киа, под иными токмо названиями. Учредил четырех Царей: слыть они будут Ганами, или Ханами; избрал двадесять одного старейшину, по одному для каждой Орды, наложив им звание более и менее знаменитое, смотря по числу семейств, каждому подчиненных.

Дабы от ныне впредь Ханское достоинство, доколе мне угодно, было наследственное. Себе я собственно же предоставляю избирать двадесять одного старейшину, награждая сею степенью людей по сердцу Элеутов, отличающихся верностию ко мне, мужеством, или чем-либо иным. Одного под [131] особым названием оставляю при себе: будет он во главу прочих, долженствует доносить мне о поведении каждого, представлять мне их прошения, докладывать о взаимных их жалобах и о всяких иных нуждах их. Не предписываю впрочем всем им никаких законов, кроме наблюдаемых моими Монжусцами осьми знамен.

К толико громким благодеяниям моим приобщаю дары всякого рода: награждаю деньгами, снабдеваю запасами, посылаю к ним всякую земледельческую и иную домашнюю збрую. Не откажу ни в какой нужной помощи, дабы со временем могли сами себя избыточно пропитывать и вести жизнь во изобилии и радости

Так-то тщился я сообразоваться воли небес, коих влияниями все на земле произрастает; человеку же в особенности даруется свет и жизнь.

Знал уже я врожденное непостоянство беспокойных сих народов. Ведал из естества пороков их и поползновений, коими они паче уподобляются Сапажуям ⁴¹, нежели людям; нося однако [132] же на себе точное с последними сходство и имя, имя священное, со всем тем не думал никогда, чтоб могли быть дичее медведей, лютее и неукротимее Ю-Киэв ⁴². Злодействия, их преступничества, к нещастию, не замедлили вывести меня из заблуждения. Наградив всячески с преизбыточством, дал им только крылья с большею [133] скоростию удалиться от меня. Стараяся учинить их щастливыми, только укрепил их силы для сопротивления мне. Разорвали легкие узы, коими не поработил их, но привлекал я себе их любовь. Треплющей их руке наложили язвы ⁴³.

Неожиданные от них грабежи, внезапное их остервенение, возбудили гнев мой; негодованию моему на них ничто уже равняться не могло: «...Недостойны жить на свете, сказал я сам в себе, истреблю их, не смешивая однако же виновных с невинными. Естьли собственные их земли напьются их же кровию, жены и дети взяты в рабство далеко от мест рождения их: да отвечают пред Богом принудившие меня к тому».

Калдан-Торги, коего сам я избрал правительствовать Тшолосами, коего сам я возвел в Ханы, дал ему право пользоваться всеми преимуществами сана сего, превратился в чудовище. Должен я был очистить от него землю ⁴⁴. Тело его рассечено в куски, [134] искоренено семейство. Злощастная страна, вмещавшая вероломных Тшолосов, стала дикою пустынею.

Паияр, изменник Паияр, милостию моею доведен до высокой степени Хана, не меньше Торгиа виновный, подобно же ему среди мучения замкнул глаза на вечность; глаза, недостойные видеть дневной свет. Подданные его разбрелися врознь, или порабощены, или казнены же смертию. Гнусная только память осталася об них под именем Гунте-Геэв ⁴⁵. Утомяся я взирать на лиющуюся кровь, почти уже решился простить Хонот-Шактурману, коего дал я им в Царя. Но он сплетал между тем самые мерзские ковы на людей моих. Происки его, ухищрения и коварство вышли однако же наружу.

Ярхахан, один из полководцев моих, имея воинский стан близь Паликуна, проник оное, и не оставляя без внимания ни единого шага сего злодея, умерился напоследок, что естьли Шонот не столь дерзостен, как Тшолосы и Гунте Геи, то не уступает им в изменничестве. Не казался еще таковым; но потребно ему еще было время усилиться и взять меры. Общий умысл мятежа сказался несомненным, изобличения очевидные. Ярхахан почел себя должным не ожидать повелений моих, и поступил с ними со всею строгостию.

Разведав, что Шак-Турман готовится внезапно на него напасть, учинил прежде нападение на [135] сего злодея, разбил, взял его в плен, всенародно казнил смертию пред вратами Паликунскими, труп же его поверг на поругание озлобленным моим ратникам. Все Шонотеи, кои только могли, разбежались ⁴⁶.

Двадесять один Нган-Киэв, или способствовавшие под рукою, или участники на самом деле Тшолосам, Гунте-Геям и Шонотеям, свержены в ничтожество, из коего извлек я их. Одни пали под мечами воинов моих, у других вырвана жизнь руками палачей. Весьма немногие ушли в далекие страны ⁴⁷; прочие же розданы рабами вельможам моим Монтшуским и Монжуским.

Один только Хан Турбетский во все сие замешательство пребыл мне неколеблемо верен. Всегда равно повиновался воле моей со всеми подданными своими. Исполнял в точности законы мои; не нарушал обычаев, мною же между ими введенных. Не имею причины оскорблять его, и оставляю в покое таким, как он был. Он и народ его [136] до ныне еще существуют, спокойно земледельствуя, скотоводствуя и торгуя. Да подают ежедневно новые мне опыты верности, ежедневно же милости мои находить их будут. Естьли небеса карают, рано, или поздно, противящихся изволению своему, или которые злодеяниями навлекают на себя праведный их гнев: то послушники оных, беспреткновенно следуя всегда по пути добродетелей, рано же, или поздно, но удостоеваются свыше наград. Все народы единогласно так исповедуют; истинна то есть несомненная для всех земнородных. Шонотеи, Гунте-Геи, Тшолосы наказаны за мятежничество; Турбеты получили мзду за свою верность. Из полководцев моих и иных чиновников преступившие мои веления, большая часть казнена позорною смертию; отличившиеся заслугами ко мне и отечеству возведены на вышшие степени почестей. Да все и каждый блюдет себя они злого дела, инако же не избежит наказания; да каждый делает добро, получит возмездие.

Много потребно и времени и трудов явиться достойным последнего. Один миг очей, одно небрежение все погубляет. Неутомленностию и постоянством, готовыми на всякие опыты, окончал я великое сие дело; превозмог над толиким множеством препятствовавших мне. Теперь, думаю, замолкнут буйственные разглашения.

Заставлены уже они признаться, что война, которую в глупости своей опорочивали, увенчалась успехами; потому что так угодно небесам, способствовавшим моему оружию. Да не мыслят, что я присвояю то моей способности, моим [137] дарованиям, мерам, принятым мною. Нет! никогда я не был и не буду столь тщеславен. Надлежало столкнуть злодеев с поверхности земли; Небеса избрали меня орудием.

Кровь подданных моих, не скрываю, не меньше лилася крови же мятежников. Сколько пало с оружием в руках! Сколько погибло от измены и вероломства! Сколько принужден я был осудить на смертную казнь! Необходимость оправдает меня, а того наипаче проступки моих людей.

Полководцы и прочие чиновники, с самого начала посланные на войну, не держалися в точности видов моих; а чрез то единожды совратившись с предписанного им пути, подвергли себя нечаянным нападениям врагов, и принудили законы поступить с собою во всей их строгости. Наказал я их, дабы не наказывать впредь еще большого числа преступников.

В обстоятельствах, не столь смутных, не колебался бы я простить их за вину, которая сама по себе не заслуживает никакой милости; но долженствую отнять позор памяти их пред очами потомства. Глубоким миром наслаждала я чрез долгое время великая империя моя; большая часть ратников моих знали уже только войны единое имя. Без навыка, малоспособные к подъятию трудов, не имея сведения о земле, которую побеждать должны, ниже каковы суть живущие на ней, могли ли избегать сетей, пред ними расставляемых? Могли ли пользоваться удобностьми случаев, не быть внезапу тревоженными и не воздыхать об отечестве? [138] He храбрости им не доставало, а иногда добрые только воли. Провинилися, но по единой слабости духа, по единому небрежению, за которые не льзя мне было не наказать их ⁴⁸.

В продолжение сей войны может быть и я ошибся во многом. Позволяю укорять себя в том, но негласно. Станется, не довольно я остерегался в выборе военачальников; слишком спешил доставлять войску некоторые повеления, или предписывать что либо особенно. Станется, что не со всеми надлежащими подробностями осведомлялся о чем либо, и по любви к покойной жизни возлагал произведение дел на других, которые бы мне самому производить было надобно; или оставил без совершенного внимания даванные мне полезные советы. Славою победы, одержанной последними моими полководцами, облекаюсь я... то и справедливо к себе же собственно относить погрешения первых моих полководцев. Да не воспомянутся в грядущие времена первые наши уроны; да оказание храбрости и вообще образ, коим происходилась война, загладят оное на вечность.

Став властителем всех Элеутских пределов, долженствую быть таковым же и для тех, кои они оных зависят. Их данники, их рабы, учинилися днесь моими данниками, моими рабами. [139] Страна Гоа-Менская, известная же под общим именем Гоэи-Пу ⁴⁹, сопринадлежит ко областям Тшонг-Кара.

Калдан-Тчеренг некогда завоевал ее: отяготил игом рабства всех тамошних Магометан; дал им законы, обложил податьми, подчинил непосредственному начальству двадцати одному своим Нган-Киам, коим роздал земли во владение. Гоэи-Пуский, Князь Готшом, взят и сослан в ссылку в старинное владение Калдан-Тчеренга ⁵⁰, откуда запрещено ему под смертною казнию отлучаться. Вельможи его разделены яко рабы вельможами же Элеутскими. Словом: перестал бытствовать целый народ.

Покорены мне берега реки Или. Бедные сии люди ободрились, получили надежду восстановления своего. Последовало бы сие самою вещию, естьли бы не нарушили данного мне обещания, естьли бы сердца их могли вмещать в себе благодарность. [140]

Из первых моих к ним благодеяний было освобождение Князя Готшома с нещасливым его семейством; подобно же доставил вольность знатнейшим его подданным, которые страдали в презренном уничижении Тсонг-Каров. Возвратил их Готшому. Велел отыскать Гуэпуских женщин всякого возраста, и также к нему отправил.

«Покидай места сии, сказал Готшому полководец мой, снимая с него оковы; ты свободен: можешь возвратиться на место твоего рождения. Царствуй там по прежнему, собирай твоих Магометан, да живут в прежних своих домах; живи и ты в покое под покровом великого Императора Китая. Отныне ты ему только подвластен, не в звании раба, как был ты и люди твои у Тшонг-Каров, но подданным верным, почти неотличаемым от природных его подданных ⁵¹. Донесено уже мною о тебе ему, ожидай от него величайших благодеяний».

Исполнил я в точности говоренное полководцем моим Готшому. Магометане его возымели причину разуметь себя, как бы искони мне принадлежавшими, а Готшом как бы отраслию крови предков моих.

Толикие милости послужили только ко умножению числа неблагодарных. Столь снисходительная [141] и приносящие честь поступка моя, не отродида в сердцах ничего иного, кроме гордыни.

Готшом едва обратил взоры к стране, издревле ему принадлежавшей, наполнился высокомерием, забыл руку дарующего оную вместе с вольностию. С неблагодарствием совокупно заразилася душа его недоверчивостию; мечтается ему, что каждый проникает мысль его, все слышимое им толкует в худо, знаки искреннего дружества приемлет предвестниками пагубы своей. Но скрывается еще на несколько пред моими; медлит под разными предлогами исполнять мои веления; а наконец становится явным мятежником. Тщетно стараются доказать ему заблуждение его: ничего не внемлет.

Нгао-Минг-Тао послан от полководца с сотнею ратников изведать в последний раз удачи; Нгао-Минг-Тао со всеми ими бесчеловечно изрублен Магометанами.

Завоевав окрестности Илиские, наказав Элеутов, вложил уже я меч в ножны. Принужден стал паки его обнажить, паки им действовать противу воли.

Нгао-Минг-Тао и с ним бывшие, исполняя веление полководца своего, исполняли мое веление; исполняли наисущественнейшую воинскую должность, то есть безмолвное повиновение военачальнику. За то померли. Не обязан ли я отмстить за их смерть? Самодержец есть отец подданных; отец может ли без сокрушения взирать на детей своих, [142] зверски терзаемых? Самодержец может ли сносить, когда ненаказанно умерщвляют подданных его за то единое, что исполняют его веление? Такой Государь, естьли когда либо существовал, или существует, не достоин царствовать; не достоин, чтоб ему подданные повиновались. Природа не производить человека, коему бы любезен был таковой Государь: как же удобно, благоугождая ему, отваживать жизнь свою?

Тао-Гоэи, Фу-Те и другие, еще предвождали войска по окрестностям реки Или. Мужество их, увенчанное толикими победами, ожидало только единого слова из уст моих приступать к новым подвигам. Льзя ли мне было в подобном случае оставить их без дела? «Идите, писал я к ним, идите на вероломных Магометан, толико употребляющих во зло мои к ним милости; мстите за сотрудников ваших, жалостных жертв их зверства...» Шествуют, и скоро покоряют мне страну Гоэи-Пускую ⁵². [143]

Выключая немногих, укрывшихся на местах естественно неприступных, все прочие [144] Магометане повинуются и один пред другим поспешают под мои знамена. Воины мои готовилися уже взлазить на прекрутые горы, брать приступом непроходимые сии убежища; но я обуздал их храбрость, запретил подвергать жизнь для предмета настоящего оной.

Коса земледельца, посекая траву, покидает за собою несколько былинок: тщетно тратить ему время на исторгание их. Стекловидная поверхность обширных вод не без древесных обломков, негде носящихся по ней: кому когда либо приходила глупая мысль очистить оную от них? Магометане, неподдавшиеся мне, суть сии былинки, сии обломки древес: недостойны внимания моего.

Подвергнув под мои законы столь великие страны, отнюдь я не мыслил распространять государство, но повиновался токмо гласу Небес, [145] благоизволивших наказать виновных. Последовал намерениям предков моих; намерениям преходившим они рода в род чрез целые три поколения владычествовавших предо мною; намерения, которые были ими приемлемы в подобных же стечениях случаев.

Какие же бы другие убеждения могли меня преклонить к предначинанию, которое производя в действие, необходимо отваживал я мою славу, жертвовал отборными из Мантшусцев и Солонов, осудил сам себя на беспокойства и заботы, подвергнул пререканиям и неумолчному ропоту почти всех?... И чего не претерпел я!

Ратники мои сражалися более, нежели в десяти тысячах лиев ⁵³ от меня, но по точным моим предписаниям; я начальствовал ими, я, так сказать, был посреди их в одном и том же стане, как бы под одним и теме же шатром с моими полководцами.

Письма последних доходили всегда ко мне в надлежащее время; с подобною же точностию получали они наставления мои. Коликократно провождал я едва не целые ночи, читая их донесения! В часы, установленные природою для покоя человекам, я Император сидел над их бумагами, входил во все подробности и на каждую делал нужные примечания, размышлял о мерах впредь, соображал расположения оных, означал, какому действию и за каким последовать. Следы всего оного во [146] всяком смысле суть последней важности! Не славлюся тем. Исполнял я должность мою и небеса благословили меня возмездием, достойным щедрот своих. Громкие успехи, увенчавая мои предприятия, провозвещают их основанными на правосудии; доказывают, что приятны небесам; доказывают, что благоугодны им повинующиеся мне с верностию.

Невежество, слепое предубеждение, упрямое своемыслие, присвоили мне множество ошибок, каких я не делал; истинными же ошибками, погрешениями моими, укорил я себя; известны мне; предостерегусь конечно от ныне.

Да престанут же находить во мне намерения, коих никогда не имел; приписывать виды, совсем для меня чуждые; произносить речи дерзские и несмысленные, обвиняя оными меня в деле, от них закрытом.

Уэн-Тсеэ, сей знаменитый муж, толико прославившийся между учеными, не служил ли чрез некоторое время целию стрел хулы и насмешек? Несколько ученых начали сие: скоро подражали им и все. Уэн-Тсеэ учинился предметом общих разговоров. Мудрые и глупые, великие и малые, целый свет заговорил об нем, все и каждый судил его по своему. Уэн-Тсеэ ведал то, но не удостаивал никого ответом; не удостоивал никого гневом своим. Примыслил способ, которым наложил молчание противникам, и превратил их в защитников и хвалителей; заперся с бумагами своими; написал со всею, ему одному свойственною способностию, сочинение в стихах; издал под [147] таковым токмо простым названием: ...Да научатся ценить меня.

Последуя Уэн-Тсеэю, издаю стихи сии, повествующие вкратце о минувшей войне; да читают все; да узнают истинные убеждения, кои заставили меня оную предприять; да узнают существенное и важнейшее в ней, чрез все время ее продолжение, и явятся в силах судить здраво ⁵⁴.

Комментарии

1. Шесть Шеэв суть шесть участков войска, без коих Китайские Императоры не ходят на войну. Каждой Ше составляется из двенатцати тысяч пяти сот ратников. Все оные должны быть в собрании, когда прибудет к войску Император, какою бы ни шли дорогою; шествует же по разным местам, дабы инако не оголодить жителей. Император Канг-Гиус воевал на Элеутов таким образом.

2. Тсе-Уанг-Рептан был сначала старейшина небольшой Орды, подвластной Царю Элеутов.

Элеутское царство, говорит Канг-Гиус, повествуя о завоевании сем, есть обширная страна, от Китая к Северо-Западу, не всегда так называлась. Элеуты, составя особое царство, признали себя данниками Китайских Императоров. Первому их Царю, прибывшему в Пекин для засвидетельствования подданства, было имя Куси-Ган (Царь Куси). Сие случилось при Императоре Шун-Тшеэ. Он принял его как Самовладетеля, дал ему особенную печать и почтил названием Сув (сиречь просвещенного); снабдил его всеми преимуществами иных данников своих; имя его внес в государственный список, поставив оное так: Сув-Куси-Ган [Царь просвещенный Куси].

Потомки его, Орширту-Ган и Абатай-Наиен, избрали под кочевания свои места на западе от Лоанг-Го; прозван народ их Монжускими Элеутами. Потом Тчеренг-Омбу, одержав преславную победу над народом в Белых Колпаках, снискал себе всевозможные почести по достоинству своему. Император подтвердил ему знаменитое титло: ...Патур Ту-Сиэту, Патур Танг-Синг. Слова Монжуские, значат превосходные качества воина, очистившего страну свою от разбойников.

Некто из происшедших от крови Тутсиэту Патур-Таг-Тсинга, прозвал себя Таидий, с соизволения Императора. У Монжусцев известен он под именем Талай-Патур-Тандий. Он-то со Ордою вышел жить в страну Гу-Гу-Нор, и там окоренился. Орда сия получила название Элеутов Монжуских и Гу-Гу-Норских.

Отогоршин, отец Колданов, принял на себя имя Патур-Тандий. Поселясь же к северу от горы Алтая, произвел еще новую Орду северных Монжуских Элеутов. По смерти Отогоршина наследовал сын его Сенг, был он меньший брат Калданов, которой в молодых летах стал служить великому Ламе и сам учинен Ламою же, уступив права свои Сенгу. После отца их от другой жены остались два сына Тшершень и Патур. Находя они себя обделенными Сенгом, при всяком удобном случае грабили его имение, а наконец его умертвили, и разделили по себе имущество, ему принадлежавшее.

Калдан, услышав о том во уединении своем, испросил у великого Ламы разрешение вступить в наследие после отца и помощное войско. Калдан хотя жил в духовном состоянии с младенчества, был однако же от природы бесчеловечен и кровожажден. Единожды приняв оружие в руки, смерть одна разлучила его с оным.

Учинил нападение на Тшершеня и Патура, победил, умертвил, овладел Ордою и велел именовать себя Тандием. Первые воинские его поиски весьма были удачны; почему и приступил к новым. Прицепками, с самым малейшим поводом, устремлялся на соседственных Тандиев. Быв же навычным воином, и нападая всякой раз незапно, побеждал их, учинял своими данниками одних за другими. Таким образом покорив себе три главные Орды Элеутов, составил великое царство под названием Элеутского.

Такое есть происхождение Монжуских Татар в Китае, зовомых Элеутами. Император Канг-Гиус, ведая все то, сице изъясняется: Элеутов именуют в Европе Элутами, не знаю точно по чему. Прямое их прозвище Олоты. Китайцы пишут тремя буквами: Нго-То-Те. Я буду писать Элеуты, сближаяся сколько можно со здешним произношением.

3. Рептан, став избыточно облагодетельствован Императором, свидетельствует ему благодарность беспредельную, повинуется ему слепо во всем; но сие есть только притворство, дабы тем удобнее обмануть его и склонить ко отозванию войск. Вышли оные, Рептан наполняет окрестности грабежами и опустошениями. Должно было опять послать их на него; но как уже успел укрепиться, известны были ему все трудные проходы страны; все усилия к наказанию его оставалися тщетны. Доколе Канг-Гиус царствовал, всякой раз или храбрый оказывал отпор, или спасался хитростно.

4. Хотя общим именем зовутся Си-Тсанг все Орды Татар от Китайских границ до границ же Российских, но в особенности Тибетские подвластны великому Ламе.

5. Ионг-Тшенг, при самом восшествии на престол имел чего опасаться от братий своих; особливо один из них предвождал немалое воинство, и был весьма любим. Причина сильная тревожить Государя недоверчивого от природы. Под предлогом дарования безмятежной жизни всем подданным, отозвал войска из Татарии, представил на волю самим жителям сих пределов разбирать права свои на земли и пустые степи, яко ненужные для государства. Но не замедлил узнать, что на границах надлежало ему иметь не малочисленные только отряды ратников и естьли бы не поспешил к своим на помощь, Тсе-Уанг-Рептан не замедлил же бы ими овладеть и учинить подверженцами своими Монжусцев. Отправления толиких помощных войск, денег и запасов, не попрепятствовали Рептану покорять себе целые Орды. Со всем тем не то наносило Ионг-Тшенгу главное беспокойство: дома, внутри чертогов его, происходили неустройства, коих прекращение отвращало на себя все его заботы.

6. Тсе-Уанг-Рептан приметив, что Императоровы войска всегда готовы суть на помощь Монжусцев, им воюемых, казался в должном уважении даннического своего звания, утаевая и пред самыми Монжусцами злоумышления свои на них. Малое то время, которое проводил он оставляя их в покое, употребил на усиливание себя и на заключение союза с Ла-Тсанг-Ханом.

Сей Хан, или Царь, имел сына, именем Тан-Тшонга; у Рептана же была дочь равнолетная ему: супружество обоих сих молодых людей запечатлела их дружество.

Рептан скоро после того поссорился с отцом зятя своего, заманил в расставленные ему сети, умертвил и овладел обоими принадлежащими ему улусами, к предосуждению законных наследников.

Столь гнусная поступка озлобила почти всех старейшин разных Орд. Соединенными силами ополчилися на Рептана; однако же он их разбил, выгнал из мест, где жили, и опустошил оные. Видя они, что не могут одни сопротивляться столь сильному врагу, прибегли к Императору с прошением, чтоб избавил их от человека лютее всякого дикого зверя, избавил от возмутителя общего покоя Орд, коего разорения конечно прострутся и доблестей его самого.

Ио-Тшенг решился помочь им. Си-Тсанг была округа, где наипаче свирепствовала злоба Рептана: туда то точно, и послано многолюдное ополчение. Си-Тсангская Орда имела тогда начальником своим Та-Тчеренга.

Та-Тчеренг, присоединясь к Имперским войскам, погнал разбойников и заставил соседственные Орды уважать себя, даже и самого Рептана. От сего-то Та-Тчеренга произошел Та-Уа-Тси, о коем скоро упоминать будем, яко о главнейшем орудии войны навсегда, или по крайней мере на долгое время. Истребивший Элеутское царство известный Г. Шап-Дотрош, называет его Ной-Ионде-Батчи. Станется, что так произносят имя его Россияне, по Татарски же точно зовется Та-Уатси.

Та-Тчеренг скоро взбунтовался и сам; положив на месте большую часть Императорских войск, ушел в дикую степь.

7. Ионг-Тшенг дает такие наставления сыну своему, предостерегая от козней Элеутов, коих он сам со всею своею политикою избежать не мог. Вразумляет его о своих ошибках по одному тому, что иногда удалялся от предписаний Канг-Гиуса; что все учиненное им в рассуждении Элеутов соответствовало завещанию отца его. Ионг-Тшенг посылал прежде небольшие только отряды войск противу сих Татар, не допущенных никогда до соединения побиваемых и прогоняемых порознь. В крайности уже отправил Император великое войско и множество денег к Царю, или Хану Ла-Тсангу. После бегства вероломного Та-Тчеренга старейшины Орд Ла-Тсанских приступили ко избранию нового Хана; отпустили Посла к Императору, именем Лопт-Санг-Танкина, уверить его от лица всех, что пребудут ему вечно верными подданными. Лопт-Санг-Танкин принят был милостивно; за ним последовало и другое посольство от имени уже новоизбранного Хана.

Император рассудил за ненужное уже содержать многочисленную рать в Ордах верноподданных; большую часть оной отозвал внутрь Китая. Не успели войска Императорские пуститься в возвратной свой путь, как Элеуты, устремясь на стоявшие прежде по западным рубежам, погнали их как неприятелей. Множество перерубили, разграбили почти все их обозы. Далее рассеялись по разным тем урочищам, где были Императорские конские заводы, и увели всех лошадей его. Воссев на них, опрокинулися к северным границам, везде покидая следы насильств и грабежей. Брали в полон, нападая внезапу, и многих умерщвляли; словом, везде грабили, везде опустошали.

Должно было не отлагать унятием сих злодеев. За несколько пред тем выдал Император одну из дочерей своих в замужство за Князя Монжуского, именем Тчеренга, который имел своих собственных военных людей. Ему-то поручено предводительство над войском и искоренять разбойников, в чем ему и удалося. Один только из мятежнических старшин не погиб или от его оружия, или от позорной казни, назывался он Эртени. Ушел под покров некоторой сильной державы, следовательно и оставлен в покое.

До зде писал я об Элеутах, что с ними случилося в два царствования, Канг-Гиусова и Ионг-Тшенгова. Далее повествовать буду о происшествиях, к ним относительных, при Киэн-Лонге. Читатели да простят меня, что примечания мои столь пространны; ибо вразумляют об народе почти неизвестном Европе.

8. Атшан было во младенчестве имя Тсе-Уанг-Торги-Намутшару, Хану Элеутов, наследовавшему после отца своего Калдана. Император так называет его из презрения; в Китае робячьим именем зовут только самого подлого человека.

9. Торги сын также Царский, но рожден от наложницы, или, как нарицают Элеуты, от жены второй степени. Законы Монжуские исключают таковых от наследства при живых законных детях Ханских. Да и Торги сам отрекся от всякого к тому права, учинив себя Ламою. Ламы, как известно, в великом почтении у Монжусцев.

10. После как овладел Лама Торги улусами Атшана, два Элеутские Князя, Та-Уа-Тси и Амурзана, находя права свои к Ханству основательнейшими, тайной заключили союз. Отправились к Госакам, вопросили ратников, и с помощию их лишили Торгиа Ханского достоинства.

Амурзана, говорит Император, был пружиною дела сего, хотя и казался только помощником. Коварные его виды клонилися к подобному же низвержению Та-Уа-Тсиа и Торгиа одного за другим, чтоб одному ему остаться властителем. Скоро увидим ставшего его жертвою ложной своей политики, что прибегнул с прошением помощи к Императору.

11. Хан Тшалосов был первый из тех трех Татарских старшине, которые разделили по себе страну Элеутскую. Та-Уа-Тси и Амурзана происходят от одного из Ханов сей великой Орды. Обоих имена перепортил Г. Шап: первого нарицает Дебатчи, последнего Амур-Саман. Лучше верить в том Китайскому Императору и его письмоводителям; лучше они Господина Шапа знают языки Монжуской и Мантшуской.

12. Элеуты, народ кочующий, имеют нечто похожее на деревни и города, но только на два, или на три месяца в году. Такие временные селения составляются шатрами знатных людей. Пред каждым шатром развевает знамя семейственное; бывает меньше и больше, смотря по степени хозяина.

13. Берега реки Или весьма уже давно предпочитаются Элеутами всяким иным местам для пребывания их. Шатры свои переносят из одного урочища в другое. Китайский Император построил там город, и становится год от году многолюднее. Туда препровождают ныне в ссылку и Китайцев и Татар.

Императоры тамошних жителей разделили на части; некоторые же из оных, называя Уси-Элеуты, полагаются между толковыми, дают им первое место между четырьмя главными Усиями.

14. Три Тчеренга суть Тчеренг Тандий Турбетский, второй Тчеренг Убаше, третий Тчеренг — Муко. Всем им, пришедшим на земли Китайские, отведены места для жилищ, снабдены скотскими стадами и всем нужным для довольного пропитания.

Именем Тчеренга зовутся многие Монжусцы. Скоро увидим еще Тчеренга же верховным полководцам над войсками Китая. Он природою Монжуец, знатных родителей сын.

15. Амурзана, проведав, что три Тчеренга привели людей своих в безопасное состояние на землях Императорских; что дано им позволение явиться ко Двору для засвидетельствования подданства своего, пожелал того же, в чем и не было отказано. Прибыль в Ге-Го, где тогда находился Двор, и обычайным обрядом сопричтен к данникам государственным. Император богато одарил его, назвал Шоанг-Тсин-Уанг, сиречь сугубый Князь первой степени; пожаловал его землями в области Калкаской.

16. Императора начали беспокоить Элеуты после оказания ему некоторого рода обиды от Та-Уа-Тсиа, который прислал к нему послов совещаться как равный с равным: вот источник погибели сего Та-Уа-Тсиа!

Император принял его врагом своим. Издано провозвещение народу следующего содержания: ...Та-Уа-Тси открылся вероломцем и хищником. Прошлого лета прислал ко мне послов, гордостно требуя помощных войск, а притом выдавал себя законным наследником Тшонг-Кара. В дерзском своем письме изражается как равный со мною. По сему ясно, что он человек дикой и невежествующий о первых законах, ниспосланных Небесами, то есть о справедливой зависимости многих от одного.

Несколько Элеутских Орд, угрожаемые мучительством его, просили, чтоб я их защитил. Я, единый истинный сыне Небес, мог ли не вступиться за бедных сих людей? Позволил им жить на землях моих. Стеклось их великое множество, и до ныне беспрестанно прибавляется число их. Не должно ли было остерегаться, что таковой народ рано, или поздно не обратился бы ко вреду государства? Упреждая сие, думаю выслать их за рубежи мои, и иметь в близости к ним довольное воинство ко удерживанию их в порядке.

Произвело то напоследок войну. Император, не внемля представлениям вельможей своих, Китайцев и Татар, решился ее вести.

17. Панти есть прилагательное титло главного военачальника под Амурзаною; однако же в самой вещи имел он верховную власть. Амурзана без совета его не мог ни на что поступать. Сей-то Панти во сте пятидесяти тысячах человек незапно ударил на неприятелей, обратил в бегство, и не потеряв ниже одного человека, полонил тысячу семей. Император наградил его за то достоинством Тсея, пожаловал первым старшиною над охранным войском, обогатил великими деньгами, превознес похвалами и почестями. Увидим, каков был конец жизни храброго сего воина.

18. Так говоря Император, намекает на представление вельможей, чтоб не начинать войны. Все Князи, все члены совета, кроме первого его деловца Фу-Генга, советовали ему не вмешиваться в раздоры Элеутов. Уважали бесполезность того для государства, и несметные убытки войны столь на отдаленных местах.

Император же не щадил убытков, кои и были безмерно велики. Не только находящимся на службе ратникам, но и внутри государства не единожды удвоял жалованье, всякий раз, когда первые одерживали победу. Оказывал различные щедроты народу, облегчая нищету многих чрез всю тогдашнюю зиму, которая была самая лютая. Исправлены проезжие дороги, построены новые общественные здания, обсушены болота и превращены в плодоносные нивы... Толикие издержки, сказал сей Государь некоему хулителю расточения его, делаю я для того, что мне так угодно, мне надобно и меня то утешает. Цель моя есть общая польза. Хочу, чтоб упражнены были десять тысяч человек, не имеющих способа чем жить. Хочу облегчить несколько житницы мои, ломящиеся от полности своей; хочу привести в некоторое движение деньги, залежавшиеся в сундуках, и так далее.

19. Ратники, под названием Солонов, есть лучшее Китайское воинство... Один Солон, говорит негде Император, стоит десяти других. Страна, обитаемая Салонами, не далеко от Монжусцев: народ свободный. Самопроизвольно предался Императорам настоящей династии до завоевания ими Китая, с тем, чтоб уравнен был с Монжусцами, на что и соглашенось.

20. Ту-Фу, знатный стихотворец, жил в осьмом веке по рождестве Христове, в царствование Гивен-Теунга, шестого Императора династии Танговой. Между прочим сочинял похвалы, которые его прославили. Поет в стихах своих воинов, но учиняет их слишком нежными при расставании с семействами своими; ибо так угодно было Императору. Мантжуи и Солоны не столь мягкосердечны и более отважны.

21. Видим, как Император предуготовляет верить сказываемому им о необходимости начинать войну. Умалчивает однако же главные происшествия оной: дополним же то мы.

22. Лето И-Гоаи, второенадесять круголетия шестидесяти годов, двадесятое царствования Киэн-Лонга, то есть в 1755 Христианского счисления.

23. Смотри в первом примечании о Шеях.

24. Амурзана льстился, что Император казнит смертию пленника своего Та-Уа-Тсиа, о чем однако же не внимал он его прозьб. Напротив Та-Уа-Тси принят у Двора как чужестранный владелец, без принуждения явившийся признать себя данником Китая. Не темница, а Дворец в Пекине отведен был ему жилищем, указано было называть его Тсин-Уанг, сиречь Князь первой степени; определено на услуги его множество чиновников. Ежедневно позволялось ему видеть очи Государя, коею политика заставляла иметь всегда у себя соперника Амурзане, когда последний взбунтуется, что и сбылось скоро. Но смерть Та-Уа-Тсиа не допустила его исполнить таковой замысл: умер от печали, не возмогши привыкнуть к новому состоянию; оставил единородного сына во младенчестве, но и тот положен же был подле его гроба.

25. Амурзана ни о чем ином так не думал, как стать Царем Элеутов, хотя и слыл уже, однако завися от Императора. Видел, что пользуется пустым только именем сана. Власть его подчинилась порутчикам, даванным ему от Императора, которые были же и соглядатаи его поступок: мешали ему во всех его намерениях, не давали простора во всех делах его. Принужден был ограждать и личную вольность свою от насилия. Может быть не вдался бы еще в отчаянную крайность, не быв столь скоро позван ко Двору. Амурзана совсем иное имел на мысли; прикрывая то, распустил слух, что Император хочет отнять у Монжусцев и всех Элеутов вольность, и дать им поместных от себя правителей.

Все возмутились, принялися за оружие. Амурзану избрали вождем.

26. Храбрый Панти прежде всех был изрублен. Никак не чая толикого предательства, разослал он пред тем большую часть войск стеречь важные проходы. Ионган умерщвлен во-вторых и стол же внезапно.

27. Паликун, из знатных городов Элеутских, или завоеванный народом сим, по сию сторону реки Или, имел тогда многочисленное охранное войско.

28. Поставил я слово журчание шмелей вместо двух родов саранчи: Тиао и Танг.

29. Место Пантиа и Ионгана заступили Тчеренг и Ю-Пао. При первом известии об идущих новых Императорских войсках Элеуты разошлися по домам, оставя Амурзану делать, что хочет. Принужден стал и он им подражать.

30. Тчеренг и Ю-Пао, по зависти один к другому, никогда и ни в чем не были согласны. Отправили погоню за Амурзаною, настигли его; но каждый к предосуждению товарища своего изыскивал время взять его, и так упустили из рук.

31. Ныне нет страны, которая бы называлася Та-Уан. Китайцы налагают имя сие Ордам Гасаков, но прежде бывало царство, слывшее Та-Уан. (Т. е. Давань. — OCR)

32. Император, еще новых определив полководцев, велел Тчеренгу и Ю-Пау быть в Пекине для отчетов. Намерение его было самолично их допросить и потом осудить к смертной казни; но Элеуты, напав на них, как они были уже на пути, упредили Императора.

Талтанга и Ярхахан не лучше повели себя Тчеренга и Ю-Пао, заступив их места, и подобной же постиг их жребий: приведены в Пекин и обезглавлены. Талтанга, хотя упустив же Амурзану, был меньше винен. Вот как сие происходило:

Гасаки притворно повиновались Императору, ведая, что он их боялся. Под рукою помогали Амурзане запасами и всем, чем могли. Как он укрылся у них, то не находя себя в силах явно противиться Императорскому войску, примыслили хитрость: отправили нарочных к полководцу с прошением о избавлении улусов их от грабежей; что Абулай, Хан их, берет на себя скрытным образом изловить Амурзану и прислать к нему, только бы дано было несколько дней времени, доколе Абулай возвратится из отлучки и переговорит с ним, Талтангою.

Талтанга поверил. Абулай, казалося ему, не смел прогневать Императора, коего был даннике, изменою. Не внимал речей подчиненных своих, советовавших ему быть осторожнее... Мы должны, отвечал им, вести войну с честию. Гасаки берутся выдать нам Амурзану, к чему же огорчать их входом войск наших на их земли? Инако же будет право на их стороне противиться и расставлять нам всякого рода сети, в стране незнакомой... Они друзья наши, для чего же заставлять их превратиться во врагов? Помедлив несколько дней, получим желаемое и сбережем много человеческой крови.

Разные союзные Орды противу Амурзаны, раздражася таковою поступкою Талтанга, ушли в жилища свои.

Абулай между тем не являлся, дал время Амурзане убежать; снабдил его лошадьми, вьючными верблюдами, дал ему довольно запасу для далекого пути. Гораздо уже после прислал к полководцу со извинением таковым... От стыда не кажуся тебе, что общий наш злодей, обманув неусыпное мое за ним примечание, ушел к Россиянам.

Император во гневе отозвал обоих полководцев в Пекин, и велел их казнить смертию. С указа о том сообщаю читателям список.

В первый раз Амурзана ушел с берегов реки Или. Тчеренг и Ю-Пао начальствовали войсками моими в западной стране: вместо того, чтоб гнаться за мятежником сим, осталися спокойно в стане и дали ему время укрыться, где хотел. Долго не верил я, чтоб то было по нерачению их, или и трусости. Призвал их к себе, намерясь сам их допросить, но напавшими на них разбойниками в дороге умерщвлены.

Первый под ними по моему велению прибыл в Пекин. Многажды я его допрашивал. Признался во всем: увидел я всю вину как его собственную, так и обоих моих полководцев.

Получали мы известие, доносил мне Тшала-Фунга (имя допрашиванного), что Амурзана от нас на двадцать только часов езды. Естьли бы мы хотя не много поторопились, конечно бы поймали его. Ю-Пао узнал о том прежде всех, но не двигнулся, сказав только, что поговорит с Тчеренгом, и обще примут надлежащие меры. Тчеренг не двигнулся же, сказывая во оправдание, что мало было у него лошадей. Напоследок, долго мы рассуждая, положили итти Ю-Паоу первому к Турсуну (в Турсуне тогда находился Амурзана), а Тчеренгу за ним последовать для помощи в случае нужды.

Доколе мы рассуждали, протекало напрасно время; Амурзана проведал и выбрался из Турсуна далее. Запасов у нас было только на четыре дни; терпели недостаток в лошадях. И так не погналися за изменником, а пошли обратно к берегам Илиским исполнять другие дела, возложенные на нас от тебя, Государь!...

Таковы то были допросные речи Тшала-Фунга. Открылось предо мною поведение моих полководцев, поведение безрассудное и подлое, достойное наипозорнейшей казни.

Не было у них довольно лошадей, а которые и имели, не годилися будто ко употреблению... Так то дерзнули они писать ко мне. Но самые те же лошади, слабые и столь в малом числе, нашлися в силах потом действовать внутри Гасакских улусов под предводительством Талтанга. Ежели, Тчеренга не доставало лошадей, то как он хотел последовать за Ю-Паоом и помогать ему в случае нужды? Много ли потребно было дней для набору лошадей в такой земле, из которой ушли природные жители?... Терпели недостаток в запасах, оставалось только у них на четыре дни... Чем же питались целой месяц на походе к берегам Илиским, в земле совсем опустошенной?... Запасов оставалось только на четыре дни... Не долженствовали ли тем паче спешить делом устремиться на неприятеля и отнять у него запасы?... Тшала-Фунга и Ульден не больше правы Тчеренга и Ю-Паоа. Как первые по них имели под собою не малые участки войск, могли бы сами собою исполнить должное, есть ли бы думали о славе моего оружия.

Допрашивал я Ульдена. Ответы его были таковы же. Правда, сказал он мне, что Тчеренг дал мне несколько ратников итти на мятежника, но то было уже поздно. На пути узнал уже я, что Амурзаны нет более в Турсуне, и так остановился, дал о том знать Тчеренгу. Несколько после известился, что Магометане, не далекие жители от Илиских берегов, разграбили обоз Амурзаны; что Амурзана мстит им за то подобными же грабежами... Писал я опять к Тчеренгу, просил помощи его войска в пяти стах человеках, дабы, присоединясь к Магометанам, Амурзану преследовать.

Ю-Пао посылал между тем за ним погоню, но оная, не настигнув его, возвращалась. С нею-то повстречался мой гонец. Ю-Пао, прочтя бумагу, рассердился и бранил меня пред всеми. Ульден, кричал он, хочет казаться больше, нежели он есть; но меня не обманет! Все, что ни пишет, замыкает в себе только одни собственные его виды... Отдав обратно письмо гонцу моему, приказал везти к Тчеренгу; а сей, получив оное, разодрал с презрением, прочтя прежде в слух пред моим гонцом. Вместо же всякого ответа отнял у меня начальство над бывшими подо мною. Приказал мне явиться к Ю-Пао, и делать, что он прикажет... Повиновался я. Представ к последнему, паки просил некоторого числа ратников и повеления гнаться с ними за Амурзаною: в насмешку дал он мне пятьдесят только человек.

В чаянии, что одумается, выступил я в походе с моими Эльтенгами. Дошли до Курметона; однако же выбившись из силы, и претерпевая голод, с нуждою могли поправиться. За недостатком лошадей ехали на верблюдах, которые один за другим служили нам пищею. От пятидесяти одного нас человека осталося только двадцать шесть живых. В Курметоне узнали, что Амурзана был уже весьма далеко... Прочее, Государь! ты ведаешь.

Воина сия столь худо успевала до ныне... Кого в том винить?... Полководцы, посланные мною одни в западную, другие в северную страну, не исполняли в точности мои веления. Талтанга покоился в стане своем, не мысля гнаться за спасающимся Амурзаною, неминуемо доставшемуся бы в его руки. Фу-Те-Аликун и другие подробно мне обо всем донесли, умалчиваю еще о слышанном мною из уст допрашиваемых.

Какие же в самой вещи имели виды все мои полководцы, так худо поступая? Одни упустили Амурзану, когда бы, шагнув только один раз, достали его в руки. Другим трудно показалось гнаться за ним. Одни навлекают на себя ненависть Монжуских Князей, от коих всякой могли ожидать помощи, и как бы умышленно делали их себе врагами; другие вдавалися самопроизвольно в обман вероломным Гасакам. Все же совокупно очевидно доказывали общие свои происки учинить предприятие мое безуспешным, дабы одним летом щастливо окончать мне все дело. Хотели ли упустить его, не двигаясь с мест, или помереть от голода и нищеты в земле чуждей?... Конечно нет.

Проникаю их умыслы: чтоб мною примышленная война показалася целому свету сумозбродною и нестаточною; чтоб не слыша я от них ничего иного, кроме уронов и неудачей, решился окончать оную, как начатую противу их советов, и которая не доставляла их никакими личными пользами.

К сему объявительному указу приобщил Император многие другие письменные виды, в коих с достойною сану своему высокостию духа ополчается противу нерадения и трусости военачальников своих.

Но кроме Пантиа, Аюнгана, Гониа и не многих иных, коих имена хранятся в Кунг-Шене и Тсеэ-Танге, сиречь в так называемой палате великих мужей, пребудут навсегда славимы потомством. Почти все они в первых двух походах положили жизнь или от неприятельского оружия, или изменою союзнических Орд, или позорною казнию в Пекине, или наконец самоубийством, упреждая последнюю.

33. Нима, Паияр, Сила, Мангалик и другие старейшины Орд, которые присоединили войска свои к Императорским, частию были личные враги Амурзаны, другою же друзья, или союзники Та-Уа-Тси. Хотели, чтоб Талтанга вошел в земли Гасаков и поймал Амурзану; но Талтанга не согласовал с желанием их; удовлетворяя ненависть и иные виды корыстей, паче полагался на искренность и обещания Гасаков. Талтанга отвечал им: ...Скоро будем иметь в руках наших Амурзану, не подвергая жизнь подданных моего Государя. Полководец долженствует щадить воинов, как собственных своих детей; первое его попечение сберегать их кровь. Войдем ли мы к Гасакам противу воли их, вооружатся на нас, принудят к сражению с собою; Амурзана же между тем угонзет. Для чего же чрезмерною поспешностию навлекать на себя новых неприятелей? Гасаки обещалися выдать нам руками Амурзану тотчас по возвращении Абулая: подождем и получим желаемое.

Слова, конечно не по вкусу старшине сих. Понимали, что Талтанга попускает себя обманывать: возмутились и пошли каждой в свой улус. Но тем не были довольны: составили злоумышление, и нечаянно напав, разбили Императорское войско, упреждая стать от него разбитыми.

Паияр, знатнейший из начальников союзных Орд, прежде всех выступил в поход; на пути же своем сретаемых Китайцев, на коих можно было устремиться внезапно, побивал. Талтанга познал ошибку, но исправить ее было поздно. Гасаки, питая его чрез несколько дней надеждою выдачи Амурзаны, дали ему напоследок знать, что ушел он в Россию.

Прочие полководцы, не обстоятельно уведомясь о прискорбном таковом приключении, почли одного Паияра изменником, а прочих удалившимися по тому только, что не удалось поймать Амурзану. Соединились, пошли на Паияра, дабы его изловя отослать к Императору для казни. Го-Ки избран главным начальником.

Го-Ки вошел прежде в Орду Мания, разумея его верным и преданным Государю своему, от коего получил он толикие благодеяния и достоинства Уанга, или Князя. Просил его итти с войском помогать ему советами в поимке злодея Паияра.

Случай сей описан особо; разосланы о том указы Императором ко многим вельможам: поместим здесь слово в слово, несколько сократив:

Ярка-Хан, полководец войск во окрестностях Паркольских, прислал ко мне следующее донесение:

Ярка-Хан, раб твой, находится здесь со всем оставшимся воинством во ожидании дальнейшего повеления твоего, Государь!.. Сей день прибыли ко мне два Солона, известили о случившемся пред их глазами. ...Мы, говорили они, ратники Го-Киэвы; ему велено итти на изменника Паияра. Хотел он прежде увидеться с Князем Мани, посоветовать и снабдиться помощным войском. Мани отвечал ему: ...Ты идешь на Паияра, повинуйся повелению; но мне не можно ни следовать за тобою, ни отпустить тебе помощного войска; а дам тебе добрый совет, от тебя зависит пользоваться оным. Не достоверно еще сие, что Паияр изменил; не имеешь ты точных доказательств. Может быть разбежалися его люди, не спросясь с ним. Подожди лучшего осведомления. Отправь несколько людей твоих к Паияру звать к себе для сообщения ему некоторых, собственно до него надлежащих указов. Послушается ли, получишь очевидное свидетельство, что он не мятежник. В противном же случае поступай с ним как с явным злодеем.

Го-Ки понял притворный совет Мания; понял, что не получит от него помощного войска, и решился... Ты не хочешь следовать за мною, ниже помогать мне, возразил он ему; так я один и без тебя войду в самую средину стана его. Польется реками кровь, ты и отвечай за то Императору... Не торопись, поверь мне, отозвался Мани; но естьли уже неотменно положил искать Паияра, не держу, в доброй час; но отнюдь не бери с собою всего твоего войска, а пойди к нему весьма в малом числе; не давая подозрения, расспроси и узнай обстоятельно дело; инако же принужден он будет стать прямым мятежником, коим может быть еще не есть. Го-Ки к нещастию согласился. Взял с собою тридцать только человек, между коими был и я; достигли мы места, где находился Паияр.

Люди его, только что нас завидев, пустили тучу стрел и принудили нас дорогою ценою продавать жизнь нашу. Хотели изъясниться, но не слышан был в ратном шуме голос наш. Защищали мы себя с отчаянием. Оклалися вокруг врагами, достальных же заставили не возбранять нам отступление наше. Но скоро паки они устремились. От превосходного их над нами числа почти все мы пали с оружием в руках.

Полководца наш его ранили стрелою в бедру; упал и не мог уже встать. Мы были близь его, хотели его поднять, но он возбранил нам. Сорвав сам павлиное перо со шляпы своей (знак достоинства одного из чинов, которые имел при Императоре), подал нам и произнес: ...Государь великими меня удостоил милостьми, пожаловал меня полководцем. Не мог я победить врагов его, должно же мне умереть от рук их. Для пользы службы его надобно ему знать, как я умираю. Отнесите сие перо к Тсонг-Тую Паркольскому, и подробно о всем ему расскажите... Не оставим тебя! все мы закричали; или умрем с тобою, или донесем тебя на плечах в Парколь... Слова и усердие ваши напрасны, отвечал он; делайте, что велю: служение Государю нашему того требует. Не возвратите уже мне жизни, и сами неизбежно погибнете. Удаляйтеся же отсюда, доколе есть еще время: оно скоро пройдет и будет поздно. Скажите Тсонг-Тую Паркальскому, чтоб был во всякой осторожности: неприятели не замедлят на него опрокинуться. Скажите, что я так ему советую.

От Ярха-Хана, продолжает Император, получив сию весть, познал я, что дела мои в сей стране идут плохо, и что все там в беспорядке. Всегдашняя моя склонность к миролюбию не могла удержать меня от продолжения войны. Знал я довольно, что Татары тамошних окрестностей люди непостоянные и коварные; что неможно полагаться на них; что почти не лучше самого Амурзаны; надлежало однако же то мне скрывать. Чаял, что страх оружия моего по меньшей мере удержит их в повиновении. Ожидал, что наконец откроют глаза и увидят истинные свои пользы. Писанное Ярха-Ханом и Тсонг-Туэм Паркольским заставило решиться, на что поступаю я в последних только крайностях... Рассмотрел уже я, изъясняется ко мне Тинг-Куи [Тсонг-Ту-Паркольской], состояние дел, и уверился, что Элеуты, стекаяся отвсюда толпами, умышляют внезапу на меня ударить и попленить малое число остающихся у меня войск твоих. Государь! Дабы уцелел хотя только Парколь, усилил я охранное оного воинство тысячею двумя стами человеками, набрав их где мог. Элеуты, узнав сие далеко отступили... Простишь ли ты мне Государь, что я, мысленно пред тобою повергаяся и ударяя челом о землю, прошу тебя о присылке помощи.

Может быть слишком вхожу я и в самые мелкие подробности, но они свидетельствуют крайне слабое в тогдашнее время состояние Китайских войск.

34. Тшао-Гоэи был тот храбрый муж, коему относит Император успехи оружия своего, Великое его знание воинского дела и отличное мужество во всяких превратностях, доставили напоследок его щастливым окончанием возложенного служения противу всеобщего чаяния, и паче, нежели Государь его мог себя ласкать.

Столь редкие дарования и способности не снискали однако же похвал от современников его; похвал, которые стол справедливо он заслуживал. Видел я моими глазами, как бледная зависть, подлое соперничество, невежество грубое, называли его человеком дерзским, или по крайней мере безрассудным, допустившем себя до самых бедственных обстоятельств, так что принужден был переправляться вплавь чрез реки, проходит необитаемые никем места и чрез утесные горы без запасов съестных и военных, и почти без воинства; что обманывая в самое то время Государя своего, писал к нему слогом приятным и доказательным, будто бы получает наилучшие успехи.

Давали ему прозвищи краснословца, хитрого придворного, замысловатого, знающего людкость; но все единогласно не отказывали ему в названии, коего паче всех оных был достоин, сиречь великого полководца.

Со всем тем умел искусный сей вождь привести к щастливому концу войну, начатую противу отсоветования всех Князей, всех вельможей; войну, облекшую в печальные одежды толико знатнейших семейств в государстве; одни оплакивали родителей, или детей, другие братьев и племянников, казненных смертию как преступников. Государь же не щадил ему ни похвал, ни благодеяний, следовательно и не можно было ему ожидать воздавания себе справедливости от прочих. Возвращающегося его в Пекине Император со всем Двором своим нарядным делом встретил на половину дни пути от столицы; ввел как в оную торжественно, так и в один из Дворцов своих, ему от него тогда же пожалованной; возвысил его на первую степень благородных, сопричислил к государственным деловым людям, выдал за него дочь свою в замужство.

Тшао-Гоэи посвятил все часы жизни на государственные дела, в покое наслаждался благоволением Государя; но чрез два, или три года потом здоровье его начало ослабевать, день от дня силы его оставляли и однако же не преставал трудиться. Принимал некоторые крепительные лекарства и употреблял корень Ен-Шенг. Сие, казалось, на несколько времени помогало ему; но таковая наемная, можно сказать, помощь производила только обманчивый жар в крови, и не замедлила скоро истребит последние остатки жизненных соков. Отлучася от Двора на четыре дни успокоиться, как он сказывал другим, в собственном доме своем умер. Императору было угодно, чтоб никто о том не ведал. Велел его одеть, посадить в кресла, посетил его сам и говорил ему: ...Не вставай. Я приехал к тебе нарочно убеждать тебя, чтоб ни чего ты не оставлял к восстановлению твоего здоровья. Человек, каков ты, нужен государству. Изрекши сие, возвратился во Дворец. Приказал обнародовать о кончине Тшао-Гоэиа, приказал списать его лице и поставить в палате великих мужей.

35. Китайцы исстари зовут страну, подвластную Россиянам, Ло-Ша и Ло-Тша. Амурзана, проминовав Та-Уан, сиречь страну Гасаков, наименованную Господином Шапом, в карте его Российской Татарии, Козачья Орда, удалился в Сибирь, не с согласия тамошних жителей, а только попустили они ему скитаться по неизмеримым степям своим.

36. Император в нарочно изданном провозвещении в народ в сильных выражениях порочит подавателей таких советов, паче же тех, которые хотели, чтоб войска вышли из посреди улусов Элеутских.

37. Пора упомянуть мне о славном сем муже, коего одно имя страшно было Татарам. Фу-Te по Тшао-Гоэие паче всех иных полководцев ознаменовал достоинство свое в продолжение войны на Элеутов. Может быть последний и не взял бы у него первенства, естьли бы умел сам собою составлять начертания военным действиям, соображать части оных с подобною же Тшао-Гаэиу прилежностию и способностию приводить в исполнение; естьли бы к самым превосходнейшим качествам в великом воине присоединял людкость и приятное обхождение. Но быв воспитан Мантшускими Солонами, юность его прошла и одичала на звериных ловлях, которые не оставлял один бывая против неприятелей. Совсем не доставало ему вежливости, ласковых поступок и гибкости, которым с младенчества навыкают придворные люди. Был откровенен, но суров; ни для чего и никак не умел притворяться. Лучше хотел быть последним рядовым воином, нежели первым у Двора. В городе все казалося для него не ловко; под шатрами, в поле, между воинства, вот где хотел и жить и умереть. Не почитал ничего там для себя невозможным. Сносить самые претяжкие труды, самые мучительные беспокойства, терпеть голод, жажду, денно и ночно протекать непроходимые места и болота, сражаться на всяком шаге не только с человеками, но и с стихиями: вот чем он всегда занимался чрез все продолжение войны в области, учиненной напоследок им областию Китайскою; в области, которою владел Тсонг Кар. Император даже до того уважал его, что на угрозы некоторой сильной державы, хвалившейся пушками своими, из которых стреляют поминутно, отвечал: ...Я предпоставлю пушкам их Фу-Тея.

Но столь великий воин, коего лице стоит днесь между лицами же славных мужей, лучше бы окончал жизнь на месте побоища с оружием в руках по окончании знаменитых своих подвигов. Ничего незначущий мелкий Мандарин, за то, что требовал он у него лошадей для войска в стране, вверенной сего правлению, был доносителем на него Императору, будто бы Фу-Те, набирая лошадей для войска, часть оных отсылал на заводы свои в Татарию. Сам Император судил его; всякому бы иному изрек смертный приговор, но Фу-Тея наказал вечною темницею. Чрез десять уже лет освобожден по причине всеобщего отпущения вин, ради вступления матери Императорской на осьмидесятый год от рождения. Император поместил его между рядовыми опричных своих. Не хотел внимать представлению вельможей, неотступно его просивших, чтоб послал Фу-Тея начальствовать войском противу Миэнцов.

38. Амурзана, не находя безопасности между Гасаками, поддавшимися Фу-Тею, оставил их улусы; направил путь к Россиянам с теми из своих, которые похотели ему последовать. Долго скитался по степям Сибири, паче как беглец, ищущий приюта, нежели в образе владетельного Князя. Занемог оспою; болезнь заразительная и смертоносная в Татарии, почти там не известная инако, как самым лютейшим бичом, коим наказывает иногда Божество человеков. Китайский Император, не возмогши иметь в руках своих Амурзану живого, чрез нарочную грамоту требовал от России выдачи трупа его. Ответствовано, что не знают места, где умер Амурзана. Напоследок сыскав разрыли и показали присланным от Императора; не выдали однако же им трупа его, так отозвавшись: ...Каждый народ имеет обычаи, почитаемые священными: у нас между самыми святейшими есть не предавать на поругание хладных остатков тела человека, который отечество наше принял своим убежищем... Враг ваш уже мертв; видели вы труп его, а сего уже и довольно.

39. Народы, у коих укрылись убежавшие Элеуты, известны под названиями Пурутов, Фангучев, Тургутов и другие.

40. Тшао-Гоэи и Фу-Те преследовали мятежников с сообщниками их двумя разными дорогами: чрез малую Бухарию на юг, и чрез Гасакские улусы к северу. Тому и другому поддавалися Орды; противившиеся же были завоеваны. Паче иных виновные казнены смертию, а о старейшинах описывались с Императором... Повелено прислать их в Пекин. Император сам их допрашивал, и после отдал дал на казнь. Между ими были многие облагодетельствованные им прежде и возведенные на степени почестей.

Всякой, кто бы о ни был, пожалованный Мандарином, чрез то самое становится Китайским подданным. Следовательно все Татары, удостоеваемые степеней Уангов, Кунгов и Геуэв, суть рабы и данники Императора.

41. Овладев он всею Элеутскою страною, паче всего спешил дать правителей сим народам. Провозглашено было общее забвение вине, не исключая и беглецов, чтоб они бесстрашно возвращалися во своя. Император торжественно давал слово свое не избирать в начальники их, хроме их же соотечественников, для лучшей удобности в случае войны, или мятежа, предпоставлять одних другим; разделил властительство между многими лицами.

Утановил четырех Царей, или Ханов, двадесять одного Пуло, или вельможей. В первые Ханы произвел Тшолоса, во вторые Гунте-Гея в третьи Хонота, в четвертые Хана Турбетского. Позволил им выбирать по себе преемников, кого хотят, однако же с воли его, и предоставил себе подтверждать их в достоинстве Ханов; в рассуждении же Нган-Киэв, или вельможей, отозвался, что хочет один он назначать их, кого за благо рассудит.

Та-Уа-Тсиа, который тогда находился в Пекине, пожаловал также Ханом. Виды политики Императора состояли в том, чтоб удерживать всегда в повиновении и Татар и Элеутов, державшихся стороны Та-Уа-Тсиа, и предпоставлять их стороне же Амурзановой в нужном случае. Смерть Та-Уа-Тсиа, скоро потом случившаяся по задержании его в Пекине, расстроила меры сии, и возбудила Элеутов проискивать об учинении себя совершенно независящими от Китая, каковыми были прежде.

42. Род обезьян. Им уподобляет Император Элеутов. Звери самые гадкие, страннее на взгляд и смешнее всех иных обезьян; по Китайски зовутся Тсин; но я, умягчая грубость, оба назвища поставил Сапажуи.

43. Ю-Ки, толкуется в Китайском словаре: ...животное четвероногое, на лапах когти как у тигров, голова драконова, туловище лисичье, зверь самый лютый и самый неукротимый пред всякими иными; держится на болотистых местах. Я почитаю его баснословным. Китайские стихотворцы употребляют назвище сие, когда хотят изранит какое нибудь ужасное бесчеловечие.

44. Элеуты, свергая с себя иго Китайцев, зверски умертвили чиновников и воинство Императора, которые старалися удержать их в повиновении.

45. Калдан-Торги, хотя пожалованный достоинством Хана, но имел только внешность сана сего. Восхотел стать действительным Ханом, и взбунтовался.

46. Из упомянутого мною выше о Паияре и Китайском полководце Го Кие явствует, что Паияр признан был Ханом только одним именем. Но как находился он в Орде своей, то трудно было лишить его власти над нею.

47. Ярхахана, пролившего толикое множество крови нещастных людей, не можно было ясно доказать в мятежничестве; позорную же смерть его в Пекине разве разуметь наказанием Божиим за первые его злодейства.

48. В таковых то бедственных обстоятельствах находились Элеуты, когда двадцать тысяч семей, о коих пишет Г. Шап, удалились в Россию; однако же возвращены паки с воли Императора.

49. Так вещает Император, оправдаяся пред Монжусцами в строгости своей противу их в продолжение войны сей; во утешение семейств, казненных смертию, старался казаться паче правосудным, нежели милосердым.

50. Гоэи-Пу, что значит Орда Магометанская, так зовут Китайцы всех Татар за Гоа-Меном, или, говоря языком Европейских географов, малая Бухария. Тчеренг завоевал страну сию, да и осталася до днесь за преемниками по нем.

51. Калдан-Тчеренг, воюя на Бухарию, взял военнопленным Князя Готшома, сослал в Абакасет, и там держал его под стражею.

52. Готшом, узнав в темноте своей, что Императоровы войска идут противу Элеутов, послал письмо к полководцам оных, подвергая себя покровительству их Государя, коему на услуги хощет он положить жизнь. Панти, верховный над прочими полководцами, именем Императорским возвратил ему вольность и все то, чем он владел. Дал ему слово, что будет защищаем, кто бы и когда бы на него ни ополчался. По претерпенном уроне Китайским войском, как сказано выше, Готшом с подданными своими взбунтовался. Увидели их явными неприятелями Императора. Умертвили Нгао-Линг-Таоа и сто человек, с ним бывших, за высокомерное его с ними обхождение. Ведали, что рабство их под игом Китайцев, хотя прикрываемое некиими почестьми, было такое же рабство, под коим страдали у Элеутов. Решилися стать свободными, или по меньшей мере спасти страну свою от жребия страны же Илисской; а сие-то точно и поспешило их гибелию. Над Элеутами превосходствовали они огнестрельным оружием; имели города обнесенные стенами, имели несколько укрепленных мест, и могли способствоваться помощию Магометан, своих соседей. Таковые опоры возгордили сердца их; помечталось им, что в состоянии противиться Китаю. Засели в земле своей, отреклись от повиновения, и приуготовили себя на всякий случай.

Два были Магометанские Князи под именем Готшама; один предписал законы Еркиму, или Еркену, а другой Гас-Гару, или Кас-Гару. Первой слыл большим, а последний меньшим Готшомом: оба они совокупили войска свои и вышли в поле; но дорого заплатили за дерзость свою. Правда, сначала удавалось им разбивать мелкие участки Китайских войск; скоро после того Тшао-Гоэи и Фу-Те самолично на них устремились. Тот взял, них приступом город Ерким, а сей город же Кас-Гар со всеми оных окресностями. Фу-Те чрез несколько времени положил войска их почти все на месте близ Альтшура; малое число избежавших от руки его, в крайней расстройке ушли к Султану Бадаг-Хану; больший Готшом умер со оружием в руках, а меньший выдан Фу-Тею Бадаг-Ханом. Отрублена его голова и послана в ящике к Императору, который приказал ее вывесить над вратами Дворца своего, зовомым У-Мен, насупротив Тан-Га-Тиэна; потом была снята и выставлена на показ на месте казни Тсан-Ше-Кеуэ.

Тотчас скажу о подвигах Тшао-Гоэиа и Фу-Тея в малой Бухарии, коею они овладели.

53. Ли, так зовется Китайская мера дорог.

54. Император кратко упоминает о завоевании малой Бухарии, но было бы чем ему славиться. Полководцы его оказали там отменную храбрость, паче нежели на иных местах, сражаяся с Элеутами. Дополню упущенное им. Поместим здесь провозвещение его о взятии Касгара, Еркима и иных городов, и о последней победе, одержанной над Готшомом.

Давно уже роптали в Пекине и во всем Китае, что послано войско воевать на Элеутов; но ропот еще умножился после истребления народов сих, когда восхотел Император покорить власти своей жителей малой Бухарии.

Тшао-Гоэи подал ему мысль сию, доказывая более в том удобности, нежели имел он победить Элеутов. Магометане имели множество укрепленных мест, и умели действовать огнестрельным оружием. Нажлежало Тшао-Гоэиу и Фу-Тею много раз вступать с ними в дело для получения успехов; но послужило щастие. Войска Императорские низложили обоих Готшомов: засели они в Еркиме с достальным воинством своим. Тшао-Гоэи и Фу-Те [148] намеревалися их осадить. Готшомы, не находя себя безопасными, предамся бегству, взяв с собою, кто хотел не отстать от них. Осаждать город решился Тшао-Гоэи, а Фу-Тея послал за беглецами...

Прибыв под Ерким, велел сказать жителям, чтоб они сдалися, что и последовало. Отворили врата, подвергали себя и с городом во власть Императору.

Тшао-Гоэи отвечал: ... что войдет в город их, но только для того, чтоб явить всем и каждому милости Государя своего и благодеяния, чтоб не переменять, а подтвердить их обычаи; сверх того никого не принудит носить иные шапки [челмы], яко внешний знак, означающий Магометан.

Тшао-Гоэи имел торжественный вход в Ерким. Воинству под жестокими наказаниями запрещено было всякое насильство, за все должно было платить щедрою рукою, за все обещавалося возмездие в свое время. Народ встречал и последовал за Тшао-Гоэием с радостными рукоплесканиями.

Из Еркима перенесся с войском под Касгар, и взял оный подобно же. Мало примеров в истории умеренности полководца победителя; донесение его Императору состояло в следующих выражениях: ...Оба Готшомы услышав, что войска твои, Государь! шли прямо на них, не теряли времени на укрепление Еркима и Касгара; понимали, что не в силах были противиться оружию твоему; оставили города сии, и подобно крысам побежали из пещеры в пещеру, забрав с собою семейства свои, расстроенной остаток воинства и вольницу. [149]

Жители обоих городов с крайнею радостию подверглися твоим законам, дабы и им быть участниками милостей великого сердца твоего, пекущегося о всех земнородных вообще. Встретили меня обремененные всем могшим служить к прохлаждению воинства твоего. Принял я то от них, но ни один не отшел от меня с пустыми руками. Сему дал я небольшой слиток серебра, иному несколько денег, не в платеж за принесенное, а в награду от имени твоего, Государь! Всеобщее удовольствие видел я на лицах.

В город вошел я одними, вышел же другими вратами. Жители свидетельствовали мне почести сколько и чем могли. Раздавалися гласы: ...Да здравствует, да здравствует вечно великий Император Китая! Улицы установлены были по обеим сторонам стоящими на коленях, доколе не выпустили меня из глаз. Говорил я всем кроткие речи, приветствовал со щастием наставшего их благоденствия, естьли непреткновенно будут тебе верными. Дал им знать, что приобщившиеся из них к мятежникам сошлются на берега реки Или земледельствовать, и что в том только состоит наказание за вину их, достойную смерти.

Слова моя часто прерывалися восклицанием народа... Да здравствует да здравствует навсегда великий Император Китая! От ныне он только и преемники его да подают нам законы!

Восстановил — я общее спокойствие граждан, и каждый начал вести жизнь по прежнему.

Издал я провозвещение на письме, обещая именем твоим, [150] Государь! большие награды тем, которые погонятся за мятежниками, наловят их и ко мне представят. Бумаги сии велел прибить на стенах перекрестков, разослав таковые же и по окрестным деревням.

Доколе искуснейшие предо мною известят тебя подробнее о состоянии Магометанской сей страны, доношу тебе.

Сверх городов Касгара и Еркима овладели мы еще седмьюнадесятьми городами и шестнатцатью тысячами деревень. Валовый щет жителей может простираться в одной Касгарской округе до шестидесяти тысяч семейств, выключаю я из того ушедших за мятежниками и переведенных мною в ссылку на Илиские берега, двадцать тысяч человек.

Всею моею возможностию рассматривая надлежащее до Касгара, нахожу, что отстоит оный к западу несколько южнее от Пекина. Между городом сим и Киаин-Куаом (самая западная Китайская провинция) около шести тысяч леив. Касгар в окружении имеет более десяти лиев.

Обитают в нем две тысячи пять сот семейств.

К востоку от Касгара города же Ухеи и Аксу; между ими и Касгара еще три города и две большие деревни: первые зовутся Пуасампа-Готшиль, Пои-Инке, Эвторше; последние же Печергень и Арвуат. Жителей во всех оных до шести тысяч семей.

К западу от Кас-Гара живут Пуруты, Этши и Энские; между ими три города и две немалые слободы. Первые суть Парта-Эртухе, Опиль, Таямелик; деревни же Баирам и Токусак. Жителей [151] имеют не более трех тысяч семей.

Ерким от Касгара к югу. Надобно миновать прежде еще два города Инкатскар-Хан и Кавалькар. Жителей в них около четырех тысяч четырех сот семей.

От Касгара к северу Пурутской и другие некоторые северные народы. Путешествуя к Пурутам, минуют город Аркуи и деревню Горган. В обеих сих селениях около осьми сот семей.

Словом, Магометан, зависящих от Касгара, шестнатцать тысяч семейств; а в них, по тамошним же запискам, до ста тысяч душ.

Правительство есть таковое: судей и под ними поместных чиновников пятнатцать человек.

1. Один Аким, верховный правитель гражданских дел.

2. Один Гишекан, первый по Акиме, помощник в должности его.

3. Один Гатсеэ, судья уголовной.

4. Мараб, судья для простого народа; он взимает поборы и надсматривает над угодьями и водами.

5. Некеб, в ведомстве его всякие работные люди.

6. Паташаб, должность его искоренять воров и разбойников, ловить и иных всяких злодеев.

7. Моташеб ведает школы, в коих учат закону Божиему по книгам, до оного надлежащим.

8. Муту-Коти, начальствует над торговлею и общественным благочинием.

9. Тукоан, в ведомстве его всякие рассылки по дорогам; он снабдевает лошадьми, запасами и всем [152] нужным путешественников.

10. Путшикер, таможенный Голова для внутренних товаров.

11. Керент-Тшараб, таможенный же Голова для товаров чужестранных.

12. Арабаб, емлет подати с деревень городской округи.

13. Шегун, непосредственно подвластный чиновник Ту-Коана, исполнитель приказов его.

14. Покмантар, надзирает над садами и огородами.

15. Минбег, воинский чиновник, имеет всегда под собою порядочного войска тысячу человек.

На все сии места избрал и определил я людей надежных, кроме Акима. Верховное сие звание да займет избранный собственно тобою, Государь! понеже одно только проницание беспредельного ума твоего может в том не ошибиться. В ожидании же поручил должность сию на время человеку, которой всех достойнее мне показался.

Утверждая в верности тебе, Государь! за потребное рассудил именем твоим наградить: многих первой знатности людей возвел на степени Мандаринов; кого же именно, подношу у сего список, означая каждого породу, дарования и достоинства.

Учинив надлежащие распоряжения, чтоб все было в порядке, приступил я ко исследованию о доходах города, каковые получать тебе Государю ежегодно.

Во время, как владел Касгаром Калдан-Посокту, брал он двадесять шесть тысяч монет, известных под названием теуке. Тоже получал Тсе-Уанг-Рептан, его преемник. Калдану-Тчеренгу приходило с Касгара шестьдесят семь тысяч теукеев, и сверх [153] того подати же с земель, городу принадлежащих, сорок тысяч восемь сот патм хлеба, тысяча четыре ста шестьдесят три тшарака хлопчатой бумаги, три ста шестьдесят пять тшараков шафрану.

Произношу пред тобою, Государь! многие неизвестные тебе слова; вот им объяснения:

Патма есть мера противу сорока пяти наших теуэв. Тшарак есть вес противу десяти Китайских фунтов. Теуке, монета, стоит около одного нашего таэльса серебра. Калабур, также род меры, состоит в пяти теуях.

В годы неурожайные платят Касгарские жители деньгами: за одну патму хлеба дают по четыре теуки; сорок восемь теуков за тшарак хлопчатой бумаги; тридцать две теуки за один тшарак шафрана.

Еще вземлется дань с Козаков и Тшокобашев по двадцати шести тысяч теуков на год.

С торговых людей, продавателей скота и иных, двадцать тысяч теуков ежегодно. Кроме того должны они давать четыре ковра, четыре куска бархату, двадцать шесть кусков трипу и иных тканей; двадцать шесть войлоков, из которых Татарские Ламы и простой Российской народ делают шляпы.

Элеуты, поселившиеся в Касгаре, сверх обычайных податей взносят ежегодно по одной унции золота со всякого семейства.

Имеющие виноградные сады, по семи человек, дают тысячу фунтов сухого винограду такого рода, который цветом между желтого и синего.

Общество торговых людей платит особо, [154] сверх обычайных иных податей, по пяти сот фунтов красной меди на каждый год.

Производящие торги с Россиянами и Уэнтустанами дают ежегодно же в казну десятую часть барышей.

Иностранные купцы, торгующие в Касгаре, взносят двадцатую только часть прибыли своей.

Таковы суть обычаи, мною обретенные в Касгаре, и которые подтвердил я именем твоим, Государь.

Платеж в казну всех разозначенных мною податей редко остается без недоимок; при владении Гетшомов со всех жителей собиралося не более двадцати тысяч теуков, двух тысяч пяти сот шестидесяти четырех патмов и десяти калабуров хлеба.

Ныне уменьшилось число жителей, и весьма много неимущих противу времен владения Калдан-Тчеренга и Тсе-Уанг-Рептана; следовательно не можно получать с них столько же подати. Прошу тебя, Государь! сжалься над бедным сим народом. Бедственные обстоятельства времен достойны уважения от тебя. Просили меня освободить их от взносу к тебе тканей, обещаваяся платить тебе, Государь! повсягодно по четыре тысячи патмов хлеба, по четыре ста шестидесяти по три тшарака хлопчатой бумаги, по три ста шестидесяти пяти тшараков шафрану, и шесть тысяч теуков деньгами; сверх того будут присылать к тебе в Пекин по тысяче фунтов сухого винограда. Дерзаю советовать тебе, Государь! облегчить неимущество их таким образом на два только года вперед; после же учинишь, что тебе угодно. Я [155] осмелился подать им в том надежду; остается узнать соизволение твое.

В прибытие войск твоих пред Касгар не наступило еще время жатвы. Накрепко я запретил ратникам, и под жестокими наказаниями, вредить посеянное и препятствовать хозяевам в уборке хлеба. Земли, принадлежащие Готшому и прочим мятежникам описал на тебя, равно как отобрал же хлеб, плоды и все иное. Еще справлялся, сколько хлеба же есть в наличности по соседственным деревням и городам округи сей; нашлося следующее:

В разных житницах и кладовых Готшомовых и его сообщников отыскалося три ста шестнатцать патмов хлеба; еще четыре калабура и семьдесят одна патма пшеницы; еще четыре калабура и леем патмов ячменя; еще два калабура и более трех тшараков хлеба, называемого Ку-Тсеэ, два калабура; еще пять тшараков бобов. Все же оное вместе простирается до семинадесяти тысяч девяти сот девяноста пяти мер.

Не удивляйся, Государь! что так мало нашли мы хлеба. Готшом и прочие мятежники убирали оной преждевременно, достальное же повреждено ветрами и ненастьем; однако достает мне продовольствовать войска твои.

Кряж земли не из лучших. В добрые годы родится хлеб сам седм, а иногда и сам осьм; в годы средние вчетверо, или пятеро; а в худые втрое и вдвое только.

Разным Бекам роздал я земли Готшома и иных мятежников именем твоим, Государь, испола. Готшом имел по близости к городу семь садов: [156] снимал с них повсягодно около тысячи фунтов винограда без зерен, отменно вкусного. Сушат уже у меня его, и как скоро наступит весна, отправлю к тебе. Надобно сушить его в тени: требует много времени и присмотра.

Еще было у него же пятнатцать виноградных огородов подалее; но посланные мои нашли плоды уже расхищенными. Жены и дети беглецами оставлены в домах. Прошу тебя, Государь! повелеть мне попечься об их пропитании. Еще есть тринатцать виноградных садов, с коих не льзя быть большому доходу. Пожалуй ими, Государь! чиновников твоих, подо мною отличившихся храбростию пред другими.

Весьма нужное к установлению побежденных тобою городов, имянно же ходячие деньги. Надобно, по меньшей мере, некоторые монеты, чтоб были под твоим чеканом. Не нужно для того отменить коловращение старинных тамошних денег. В употреблении они не только внутрь земли, но и у чужестранных: необходимы для торговли. Большая част ходячих денег в Касгаре, Еркиме, Готиэне и иных соседственных городах, суть медные, весом в две десятые части наших Китайских унций. При Тсе-Уанг-Рептане чеканили на них с одной стороны имя его, с другой же несколько Магометанских слов. При Калдан-Тчеренге тоже. Пятьдесят таких монет составляют одну теуку. Теука, как уже я сказал, почти равна нашему таэльсу.

Медь в здешнем краю редка. Кажется мне довольно будет понаделать десять тысяч теуков, сиречь пят сот тысяч монет [157] самой низкой цены. И так новая теука будет стоить противу двух прежних. По мере, как старые переводиться станут, будем и мы чеканить вновь до ста тысяч теуков; а сего уже и полно для обычайного и ежедневного употребления, в ожидании новых распорядков.

Не бесполезно, мню, в городах Магометанских, пришедших под власть твою, чтоб ходили же общие деньги со всеми иными местами государства твоего и под одним чеканом. Переплавя все старые наличные деньги, конечно мало их будет для внутренней торговли побежденных тобою городов. Есть безубыточной, Государь! для тебя способ.

В Касгаре найдены старые негодные пушки. Естьли их переделать в деньги, получим близь пяти сот тысяч мелкою монетою. Каждая такая пушка весом больше седьми тысяч фунтов. От того во всем возымеем порядок и не прервется торговля. Магометане не приметят премены правительства инако, как по приращению выгод жизни под твоими законами.

Естьли угодно тебе, чтоб несколько различалися сии деньги от наших, думаю не худо бы было изобразить на них четыре сии Китайские буквы: Киэн-Лонг-Тунг-Пао [медная монета, в царствование Киэн-Лонга]; а на стороне имя города Еркина и Касгара на двух языках: Мантшуском и Магометанском. Повелишь ли прислать к себе образцы?

Во удержание навсегда завоеванных тобою городов в должности, нужно, думаю, иметь тебе Государь! охранное в них войско. [158] Довольно для того трех сот человек Мантшусцев, находящихся ныне в Си-Нгин-Фуе, и пяти сот, что ныне же во Алихане, присовокупив к ним девять сот человек природных Китайцев, коим уже приказал я сюда быть. Начальствовать бы ими стали Ионг-Кинг и Кунт-Шу на местах недальной важности, не подалеку от Пурутов, как-то Опиле, Таемелике, Тшике, Эвторхее и Поисупате; не надобно более для каждого места ста человек Китайцев. Будут они под властию Эн-Сианг-Уэя; а он уже выберет средних под собою чиновников. Съестные запасы должны будут ставить Магометане, получая платеж ходячими деньгами по настоящей цене. Надобно, чтоб правительство Магометанское наименовало одного из своих людей способного человека, и зависел бы он от двух наших чиновников.

Поступлю ли я, Государь! для пользы, твоего служения на какие либо новые учреждения, немедленно донесу тебе и буду ожидать, что ты мне повелишь.

Двадесять пятого числа настоящего месяца отправлюся я из Карзама в Ерким для учинения таковых же распорядков. Между тем лошадей, служивших сие лето в войске, поведут в Ингатсар для отдохновения, и там их откормят. Войску твоему розданы уже свежие запасы. Могу уверить тебя, Государь! что не имеют недостатка ни в чем, да и заслуживают по справедливости благоволение твое к себе и милость.

В Еркиме окончав мои дела, пойду искать мятежников, за коими отрядил уже я Фу-Тея. Оканчивая сие донесение мое, прошу тебя, [159] Государь! не взыскивать ничего на сей год с Готиэна, Аксуа, Саклима, Кутшеа и других мелких городов сей округи, почти до основания разоренных. Ушеи в лучшем состоянии: послал я туда Шуэдея учредить во всем порядок.

Тшао-Гоэи.

22 Числа седьмой луны, два десять четвертого лета владычествования Киэн-Лонга (1759 года Сентября 13) из воинского стана пред Касгаром.

Между тем, как Тшао-Гоэи восстановлял таким образом порядок в завоеванных им городах, Фу-Те преследовал Готшомов. Настиг их близь Альтшура, вступил в бой и разбил на голову. Поместим здесь же и его донесение Императору:

Догнав мятежников под Альтшуром, разбил я их. Побежали к Бадак-Хану усильными походами. Не отставал и я, на каждый день подвигался вперед на сто десять лиев. Десятого числа седьмые луны (первого Сентября тысяча семь сот пятьдесят первого года) почти вместе с ними достигли мы Пулоххоля. Не отважился я заводит дело в ущелиях гор без надежных проводников. Патут-Ширшана, одного из верных моих подчиненных, с несколькими рядовыми отрядил обозревать места и захватить проводников для неизвестной сей мне стороны. Лошади мои отдыхали: нужны мне были только люди. Назавтрее от Патут-Ширшана явился ко мне воин. Сказывал, что видел неприятеля, но путь к нему был непроходим. Привел он ко [160] мне одного Пурута, знающего все тропины, дабы провести меня ими по излучинам между гор. Пурут показал в допросе своем: ...Неприятели твои перебралися уже за горы, и теперь не далеко от Бадах-Хана; но остается еще им перейти превысокую гору между двух озер, Пулунг-Кола и Сил-Кола. Тропины подле оных весьма узкие: одному только человеку с нуждою протесниться на лошади. За Пулунг-Колом надобно вскарабкиваться на утесную кручу. С вершины оной виден Бадак-Хан; может быть увидишь же оттуда и войско твоих неприятелей. Должно ему быть около сих мест.

Выступил я в поход, имея сего вожатого пред собою. В половину дни миновали уже мы озеро и достигли подошвы горы. Один из моих передовых соглядатаев прибежал сказать мне, что все неприятельское войско на вершине сей горы, и что почти совсем не удобно было учинить на них нападение.

Велел я войску укрепиться пищею и отдохнуть. Не восхотел пропустить даром остаток дня. Стало уже смеркаться, как завидели пред собою мятежников. Выстрелили они по нас; мы на них бросились. Застигла ночь, однако же не преставали мы сражаться. Готшом, из страха быть пойман, опрокинулся к Бадак-Хану с теми из своих, которые успели побежать за ним.

Не щитал я убитых тел; но меня уверили, что между ими найдено тело большого Готшама. Приказал прервать сечу, как скоро приметил, что уже мятежники не защищаются. Все их ратники или ушли за начальниками своими, или померли [161] сражаясь. Оставшихся живых взяли мы в полон, числом более двенатцати тысяч человек. На месте побоища нашли мы десять тысяч пушек, ружей, саблей, стрел и иного оружия; более десяти тысяч баранов, ослов и иного скота, не сопричисляя к тому лошадей, коих было весьма мало; потому что беглецы разобрали по две и по три. Остаток добычи нашей не стоит упоминания.

Фу-Те после того послал к Султану Бадах-Ханскому требовать выдачи Готшома со знатнейшими его людьми. Султан не посмел раздражить его отказом.

Хотя Император почти ничего не говорит о последнем сем действии, да и я пишу не много же; но оказаны были опыты храбрости, достойные помещения во истории. Чиновники каждой до единого поступал как витязь, или лучше, как отчаянные люди. За наималейшее обробение всякой тотчас же наказывался примерно; а сие удерживало всякого же в наистрожайшем порядке. Фу-Те не взирал ни на породу, ни на чины. Рядовой воин равно наказывался с первым по нем. Не лица, а преступления уважались. Ярхахан и Гаминга, презнатные люди, осуждены были на смерть не за измену, а за слабое только небрежение должности. Император, воспомнив заслуги предков последнего, позволил ему удавиться своими руками.

Кто избежал от заслуженной казни, того казнили детей; у кого же их не было, то родственников. Некто из средних воинских чиновников, природою Солон, сдался неприятелю; родственники его лишены жизни, имение его описано на Государя, жены и дети розданы в [162] рабство, кому за благо рассудил Фу-Те. Мужеска пола дети его всенародно просили прощения, как преступники, таким образом: надели на них воинскую одежду, продели сквозь каждое ухо по стреле, и водили по городу при возглашении: ...Так-то поступается с сыновьями подлого труса! Подобно же водили их и по всему войску.

(Ю) По слогу сочинения можно легко узнать, что есть Китайское. Император сказывал, а писал Китаец первой степени учености, пожалованной потом первым Министром; имя ему Тсианг; в почтении он всеобщем.

Окончаю длинные мои примечания обстоятельством, которое подаст понятие о правлении в особенности Китая и природном качестве Мантшусцев.

Некто из вельможей сего отродия, по имени Шу-Геде, по просту называемый Шу-Та-Иин, муж украшенный добродетелями гражданскими и нравственными, сколько может быть не просвещенный Христианским благочестием. Шу-Геде, повторяю, служил на сей войне без склонности и не быв способен к ратному ремеслу. Полководец Тшао-Гоэи умел воздавать справедливость достоинствам его, и употреблял с пользою, когда настояло дело укрощать, или привлекать сердца. В области, на которую возлагают иго рабства, не должно начинать тем, чтоб делать себя ненавистными, а ласкою и снисхождением склонять жителей к добровольному снабдеванию войск всем нужным. И сия-то точно была должность Шу-Гедея.

Во время, как находился он в Ушеие для приведения некоторых дел в порядок, [163] несколько знатнейших мятежников проходили близко, ища Готшома. Сказали о том Шу-Гедею; отвечал: ...Я здесь не для того, чтоб покинуть мне мое место под предлогом итти на неприятелей, но для удерживания здешних жителей в должном повиновении Императору и порядка дел его.

Император за сей самый ответ осудил его на смерть, от которой однако же избавился столь чудно, что не поверил бы тому и я, естьли бы не происходило оное пред моими глазами.

Как скоро произнес Император гибельное слово: ...да умрет, в тоже мгновение отправлен гонец. Гонцы обычайно скачут на лошадях по сороку и по пятидесяти миль на день, и с самою крайнею поспешностию исполняют смертный приговор. Миновало уже пять дней после того. Второй государственный Министр, осьмидесятилетний старец, упал к ногам Киен-Лонга, и проливая слезы, представлял ему, сколь много помрачится слава имени его осуждением на смерть человека мудрого и добродетельного, достойного единых токмо похвал... Шу-Геде невинен, продолжал он; ты хочешь, Государь! чтоб он умер? Добродетели, самые преизящные качества разума и сердца, память имени его домчат к потомкам нашим. Что скажут они о Государе, осудившем его?... Пощади славу твою, помилуй его, не откажи прошению и слезам моим... Поздно, отвечал Император; гонец пять дней уже в дороге... Нет, Государь! еще есть время, прости только бедного Шу-Гедея... Снисхожду на твое предстательство, сказал Император, только с тем, [164] чтоб ты сам объявил ему сию милость мою... Не возможно, Государь! человеку в летах моих, возразил Министр; но я пошлю другого меня, сына моего, да спасет жизнь, во всякое время преполезную для служения тебе: ...Император согласился и на то.

Гонец между тем ближился к повеленному месту. Прибыл, егда Шу-Геде, щастливо окончав положенные на него дела, необходимо был нужен, чтоб пустить их в движение с пользою для государства. Но услышал голос вопиющего человека: ...Ты должен умереть! ...Смерть не страшит меня, отвечал; но польза Государя моего требует, чтоб я прожил еще несколько дней, инако же войска его останутся без запасов. И так отсрочь исполнением данного тебе веления, сказал он гонцу; ни Тшао-Гоэи, ни сам Император не похулят тебя за то. В указе, данном тебе, не стоит, да умрет в тоже мгновение, как оной объявлен ему будет. Я здесь начальствую, я за то и отвечаю: успокойся.

На другой день прибыл сын второго Министра, и возвестил ему прощение.

(пер. М. И. Веревкина)
Текст воспроизведен по изданию: Записки, надлежащие до истории, наук, художеств, нравов обычаев и проч. китайцев, сочиненные проповедниками веры христианской в Пекине, Том II. М. 1786

© текст - Веревкин М. И. 1786
© сетевая версия - Тhietmar. 2023
© OCR - Иванов А. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001