-

ЖАН ЖОЗЕФ МАРИ АМИО

ЗАПИСКИ

MEMOIRS CONCERNANT L'HISTOIRE, LES SCIENCES, LES ARTS, LES MOEURS ET LES USAGES DES CHINOIS (PAR LES MISSIONAIRES DE PEKIN)

ТОМ I
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

СТАТЬЯ III.

Знатнейшие повествователи о первых временах после сожжения книг.

Начнем статью сию рассматриванием некоторых сомнений, о коих слышали мы в Европе. Дается подразумевать, что отыскано в Китае более старинных книг, нежели как сказывают; да и есть сочинители, кои упоминают неведомо о каких-то летописях, восходящих от рода в род даже до первейших лет мироздания: почти нарицают именами сих писателей; а что и того уразительнее, самые оплакиватели невозвратных утрат учености, пожары, истребившие книгохранилища Птоломеевы, после же и Константинопольское, более других не имоверствуют, чтоб самовластительский оный указ Тсин-Ши-Гоангов был в точности исполнен; что бешенство мучителя сего было обмануто и укрыто множество книг.

Да позволено будет вопросить и нам, каким указом погублено? Не говорим, сколь безмерное количество древних книг, Греческих и Римских, даже до несметности размноженных различными из них выписками, рассеявшихся почти по всему земному лицу, уцелевших частию во многих книгохранилищах; но о великом оном числе сочинений средней древности, и учинившихся известными в самые благоденственные дни Христианства, коих остаются ныне только одни имена. [117] Дивно ли, что когда столь многие просвещенные народы Европейские оплакивают утраты свои сего рода, кои, как кажется, легко бы могли предотвратить, и кои однако же толико часто случалися: Китай наш, долженствуя довольствоваться своими собственными книгами, лишился несравненно более числом книг во время гонения, в которое не можно было инако спасать книги, как только ценою имения и жизни?

Находим книгу, содержащую в себе глубокой учености сокращение: она свидетельствует, что Лакедемоняне изражали мысли свои столь сжатыми, так сказать, речениями и столь в немногих словах, что не было им нужды писать книг, возмогая все упомнить. Древние Китайцы не могли ли им уподобляться?... Довод, правда что основанной на тонких догадках, но лучше хотим искренно и согласно с историею нашею признаться, что в первейшие годы мироздания возникающие наши сельбищи, рассеянно одно от другого по неизмеримому пространству страны, неотвлекаемо занимались распахиваниями целины, распространениями угодий своих, тщаниями доставать пропитание; а от сего не оставалось им времени замышлять сочинение книг. Просим ученых Европейцев сказать нам, кто таковы были Греческие и Римские писатели во дни первых столетий после окоренения отчизн их, и сколько было таких же на завоеванных ими местах в обеих Америках и Индиях? Мало тому знаема древность, кто разумеет ее столь же болтливою, каковы времена новейшие. «...Древние, вещает Конфуций, все часы жития своего обращая на простирание в добродетелях, отнюдь не тратили [118] оных на разговоры и состязания. Благие примеры были их книги. Слова притупляют силы души. Наилучшие сочинения кратки, естьли не вмешивается в них лжей». Тшинг-Тсеэ, приводя место сие из Конфуция, приобщает: «...Древние, рассуждая здравее нас, рассуждали о науках как должно членам общежития; охотнее желали не иметь нужды в книгах, нежели сочинять их. Первые их сочинения были кратки и полны не слов, а вещей; прежде нежели принималися за перо, долгое время одумывали, что писать. Облака, в одно мгновение появляющиеся и исчезающие, не дают дождей».

Такие вещания Конфуция и Тшинг-Тсеа подтверждаются преданиями и свидетельством Кингов. Государи, деловые их особы, мужи мудрые, приводимые в Шу-Кинге, ведают историю своего отечества по одним знаменитым происшествиям. Ио-Тсеэ и Я-Тсеэ, книги, последовавшие за Кингами, описывают древность. Слог оных затрудняет читателей безмерною своею краткостию и стеснением смысла; состоит в одних пословицах. Но для чего повторять, что уже упомянули? Пред окончанием Тшеуской династии размножилися у нас книги; мало же сочиненных в самые древнейшие времена, но для того, что и бывало их всегда мало.

Как же, возразят нам, согласить то, что указы Императоров, изданные на поспешествование наук, поспособствовали отысканию весьма небольшого только числа книг?

Столь неотступно нудимы быв, скажем все: 1) Начиная последними годами Тшеуской династии, [119] Князи данники были враги древних книг, которые казали им скипетр Императоров подъятой над ними, следовательно всячески усиливались стать независимы они них; а того и довольно. 2) Тсин-Ши-Гоанг восшел на престол, искоренив прежде все поместные владычества Князей; а по сему еще более долженствовал он страшиться древних книг и ненавидеть. Пред гонением своим на них истребил уже многие Тсин-Ши-Гоанг, коего самые маловажные положения исполнялися как законы. 3) Виды политики принуждали Императоров Ганского поколения пользоваться хищничествами и злодеяниями, помощию которых возвеличилось их самовластие. Вот с которой стороны надобно взирать на утрату и отыскание древних наших книг! Подозревающие Христианских проповедников в неправедном свидетельстве, что мало у нас древних книг, проявляют только невежество свое. Нужны для них подробности, вот они:

Когда У-Ти, пятый Император Ганского поколения, повелел показать себе все отысканные книги, то прислано было отвсюду столько, что, говоря словами сочинителя, навалены горами пред Дворцом. Но какие то были книги?... Писанные в царствования Тсин-Ши-Гоанга и У-Тиева прадеда, основателя династии своей. У-Ти довольно знал древние книги, почему и предпочел прочим только те шесть Кингов, о коих уже мы упоминали. Большие летописи и тому подобное, никогда не выходили из государственного книгохранилища Тшеуского поколения Императоров, коими были захвачены. Послушаем Сеэ-Матси-Эна: «...Хотя удалось Тсину, превратить в пепел Шу-Кинг, Ши-Кинг и [120] другие книги, нашлося однако же насколько оных частию вне, частию внутрь государства. Все, надлежащее до истории нашей, заперто было в одном Тшеуском книгохранилище, следовательно и истреблено огнем. Утрата, вечного оплакивания достойная! Утрата, вечно ничем не заменяемая!» Но разве не льзя употребить поисков в соседственных народах?... «Мысль, беспрерывно занимавшая головы ученых Китайцев более осьмнатцати столетий. От Двора издананы повеления; происходили поиски в Корее, Японии, Индии и даже в Персии; те же самые повеления были возобновляемы в течении многих веков, потом последовавших, но без успеха. При Императорах Ганского поколения отыскано сто сорок книг. Десять отданы знаменитому мужу Нгеу-Янгу, четырнатцать подобно же сысканы в царствования Тонгского поколения, двадцать восемь привезены из за морей при Императорах Сонгской династии, и так далее. Все то не заменило утраты нашей. В Европе не ведают приключения, о коем повествует Фу-Хи, как в продолжение Тшеуской династии нашли в некоторой пещере две тысячи древних книг, закладенные внутри каменной горы, ученые наши заплатили бы чистым золотом вес каждой книги Шу-Кинга, но не увидели ни одной».

Истинных ученых людей, благонамеренных к отечеству нашему, просим возвести очи на Уэн-Гиэн-Уинг-Као, и Ивен-Киэн-Лей-Ган, Тсеэ-Ши-Кин-Коа, и другие: в них представятся ко удивлению их неподражаемые примеры ревности ученых наших в отыскании, проявлении, [121] возрождении, сличении, сохранении и обнародовании древних рукописей.

Не думали мы столь долго задержаться предварительным вступлением к сему нашему сочинению; но да послужит то ответом на многие вопросы, делаемые уже нам, и да опровергнут всякие подозрения.

«Государь! говаривал Ли-Пиао Императору У-Ти: каждый день приводит нам на память многое из случившегося в день вчерашний, но не приводит того, что мы тогда чувствовали. Кто медлит записывать случающееся, тот подвергает ослаблению чувствованного им...» Правило мудрое и прекрасное, ставшее пословицею в учености, законом государственным: оно-то доставило Китай историографами, замечателями приключений каждого дня, достойных внесения в летописи для потомства. Императоры Ганского поколения посреди общенародных замешательств и междоусобных браней только что возникающей династии имели историографов: они, не сводя, можно сказать, глаз с отечества своего, судили происшествия и записывали. Но как летописи первых наших династий не избежали гонения Тсин-Ши-Гоанга, которой восхотел, чтоб начинались оные его царствованием, и все без изъятия погибли: то Китай доведен стал не знать, что был он прежде. Недостаток памятников и виды политики долго препятствовали Императорам нашим приступать к возобновлению утраченного таким образом. Приводить на память образ древнего правительства было тоже самое, что и огорчать духи [122] народа, терпящего нищету; растравлять не совсем еще поджившие раны; внушать и самым умереннейшим попытки к прерванию уз, наложенных предками сих Императоров.

Не прежде, как за сто четыре года до воплощения Сына Божияго, сиречь в начале второго столетия новой династии, Императоры наши отважилися попустить сочинению всеобщей истории Китайского государства искони и даже до настоящего времени.

/Сеэ-Ма-Тсиэн за 104 года до воплощения Сына Божияго./ На Сеэ-Ма-Тсиэна, ученого мужа, сына мужа ученого же, возложено было великое сие дело: назван он был главою заседания исторического.

Отец его предшествовал ему в звании сем, и как бы предвидел, что сын его тоже самое исполнять будет должен; потому что заставлял его путешествовать по всему государству, приобретать познания поместные и географические, столь нужные для толкования древних памятников. Оставил ему в наследство бесчисленное множество книг, рукописей и чертежей землеописательных. Как скоро Сеэ Ма-Тсиэн вступил в должность свою, отверзто пред ним стало государственное книгохранилище; многим ученым людям дано повеление помогать ему; предписано было не иметь никакого иного упражнения, кроме только того, чтоб сочинять летописи. В трудах сего рода проводил он только семь лет. Вступившись за некоего нещастного человека, или паче произнесши несколько слов противу охоты У-Тиа к волхвованию, навлек ненависть Двора на весь прочий остаток жизни [123] своей; обеднял даже до того, что не нашелся в состоянии собрать сто унций серебра, дабы откупиться от посрамительной казни, чтоб не стать скопцем. Дух пререкания принудил его сказать сии слова: «...Кто имеет чем задобрить судей, тот не умирает никогда от катских рук». К довершению злоключения низшел во гроб, не пользуяся славою своею. Летописи, им сочиненные, коих расположение предвещало творца, одаренного редкою способностию, взяты были в государственное книгохранилище; долгое время оставались в небрежении, и многое из них растеряно.

Сеэ-Ки, сочинение сего нашего Тита Ливия, разделено было на сто тридцать книг. Первая начинается Гоанг-Тиэм, оканчивается же Юэм; вторая содержит историю Яэвой династии, третий Шанговой, четвертая Тшеуэвой; шесть, за тем последующих, вмещают царствования Тсинов и Ганов, даже до четвертого лета владычества У-Тиева, современного сто четвертому году до Рождества Христова; двенадцать сих книг названы Фен-Ки, или основаниями истории. Из писанных потом десяти дано имя Ниэн-Пиао-Ти, сиречь годы, и суть ничто иное, как одно леточисление. Восемь наречены Шу, или книги, надлежат до чиноположений веры, музыки голосной и инструментальной, календаря, астрономии и прочего; потом тридцать книг прозваны Ши-Киа, или семейства времени: замыкают в себе историю государственных Князей и их владений. Семьдесят книг Лиэ-Тшуан, или последование записок, назначены им были к показанию мужей славных во всяком роде, о коих упоминается в летописях; следовательно три только [124] книги оставлены были для древней нашей истории по тысяча сто двадцать второе лето от Рождества Христа Спасителя; ибо книги Шуи, Ши-Кии и Лиэн-Тшуаны, не восходили далее Тшеуского поколения. Скажем к тому, что книги сии, не имея каждая более двадцати страниц, наполняются объяснениями и примечаниями, ученые наши не смотрят на то, когда сказывают им, что большие наши летописи, именуемые Ниэн-Эульг, состоят в шести стах шестидесяти осьми томах. Хотя то и самая правда, и хотя совсем не начинают еще повествовать оные о царствующей ныне династии, однако же известно им, что из всех оных шести сот шестидесяти осьми томов один только содержит в себе историю отечества нашего даже до династии Тшеуской. Сочинение Сеэ-Ки хранится и в королевском Французском книгохранилище: любопытные могут оное видеть.

После сего скажем, чем укоряют Сеэ-Ми-Тсиэна наши ученые. Теперь же заметим только: 1) Все единогласно приемлют пять Кингов: Сеэ-Шу, три дополнения Тшун-Тсиэуа, Куэ-Ю, сочинения Тсон-Шиа, Киа-Ю Конфуциев, Ши-Пен, изданной при Тсин-Ши-Гоанге, как многие думают; летописи царства Тсинского, о коих уже мы писали, и Тшун-Тсиэу, суть одни коренные источники, из коих почерпал Тит Ливий наш. 2) Известно по свидетельствам и сетованиям ученых наших мужей, что со времен Сеэ-Ма-Тсиэна до ныне не отыскался ниже один какой либо памятник, ниже одна какая либо рукопись, из надлежащих до всей той части истории, которая предшествует Тшеуской династии. Вот для чего [125] Тсеэ-Ма-Тсиен не располагает по годам события, а только основывается на книгах.

Никто из ученых наших мужей не оспоривает, чтоб книга Сеэ-Ки не была сочинения глубокого разума. Сеэ-Ма-Тсиен сколько скуп на слова, столько же обилен размышлениями. Одной строки для него довольно и повествовать и представлять в картине, разнимать и объяснять рассуждениями, давать подразумевания того, о чем только что мыслит он. Выражения его удачно отборны, взаимно слепляющиеся, приличные и особенно свойственные пишемому им. Не было и нет человека, коего бы слог был к слогу его столь близок, как его к слогу Кингов. От пера его исходят, можно назвать, говорящие картины: человек обнажается в самой своей точности. Нужно было поставить примечания ради краткости и отрывчивости речей, ради древних букве, или знаков, и мест, почерпнутых в Кингах: всем оным преисполненно сие сочинение, паче же ради особых слов чиноположительных времени Сеэ-Ма-Тсиэна, и красот витийства, повсюду сретаемых.

/Пан-Ку./ Пан-Ку есть второй историк. Вступив он во исправление сего звания своего, имел в руках все бумаги Сеэ-Ма-Тсиэна, Лиеу-Гианга и Пан-Пиаоа, отца своего. Сими-то великими пособиями содействуемой, продолжал сочинение летописей. Ради испытания ли сил с соперником своим, для благоугождения ли царствовавшему поколению Государей (что и вероятно; ибо Император У-Ти, читая писанное Сеэ-Ма-Тсиэком об отце своем, изодрал книгу и поверг к ногам своим) начал временами Као-Тсуя, основателя Ганской династии, и [126] двенатцатьми книгами довел труды свои до времен Пан-Тиа. Последовавшими за тем осьмьюдесятью осьмью книгами дополнил и окончал предприятия предшественника своего, сиречь подобно ему написал восемь книг леточисленных и родословных Императорских. Далее еще в седьмидесяти книгах вместил о великих и славных мужах. Еще в десяти книгах, напоследок названных им Пе-Тши, распростерся о законах гражданских и уголовных, об истории натуральной, земной и поднебесной, науках и художествах, нравах и вере. Пан-Ку имел достойный подражания образец в предшественнике своем; старался его превзойти, но не мог и сравниться. Хотя книга Сеэ-Ки, сочинение первого, содержит в себе только пятьдесят, а летописи Пан-Куевы более осьмидесяти тысяч слов; в последних однако же далеко меньше вещей и деяний. Пан-Ку не имел столь глубокого и проницательного ума, толикого же возвышения мыслей, толико же восхищающей ясности и простоты слога, каковыми был одарен Сеэ-Ма-Тсиэн. Правда, даже до невероятия рылся, можно сказать, во всей учености, писал красно, да и пользовался несколько лет громчайшею славою, нежели Сеэ-Ма-Тсиэн, однако уже по смерти своей. Беды и нещастие как бы сопряжены суть со званием историографов: приводя уже ко окончанию труды свои, лишился милости Двора и умер в темнице. Пан-Ку в самой точности был только историк на времена Ганской династии. Здесь упоминаем мы об нем по причине, что он продолжал летописи Сеэ-Ма-Тсиэна, и коснулся многим статьям Тшеуского поколения, о коих первой не начинал еще повествовать. [127]

/Сеэ-Ма-Тсиэн./ Сеэ-Ма-Тсиэн начал историю свою вдруг царствованием Гоанг-Тиа, а Сеэ-Ма-Тсиэн династиею Танговою, династиею ухищрений художеств, вкуса, роскоши и забав. Досадуя он, что сочинение предка его подобно было телу без главы, как говорили тогда изящные умы, предприял выполнить мнимые сии недостатки, и отойти повествованиями своими даже до времен Фу-Гиэвых. Жадничая впрочем вещать что либо новое и странное, справлялся с книгами Тао-Сея, дополнениями Кингов, со старинными сказками, и извлек оттуда все такое, что содержало в себе меньше нелепостей, наименовав оное Челом Великого Здания, сооруженного предком его. Лучшее в таком его выполнении есть краткость; ибо помещаются на немногих только страницах предсловия, столь же длинные, как и самые сочинения.

Не скажем ничего о большей его книге Су-Кин; потому что не сопринадлежит к пишемому здесь нами: цепь тайных приключений, случаев, не вышедших наружу, и любовных сплетней, слога подобного Светонову. Книгу сию ныне никто уже не читает.

/Сеэ-Ма-Куанг./ Сеэ-Ма-Куанг, единый из потомков нашего Тита Ливия, писал удачнее Сеэ-Ма-Тсиэна, или инако зовомого Малого Сеэ-Ма; удержал славу происхождения своего от него. Великой сей человек, не последний между превосходными умами, людьми ученейшими, искусными писателями и государственными особами, каковых когда либо имел Китай, был столь любим и почитаем, что весь народ по смерти его облекся в печальные одежды. [128] Сверх продолжения большей нашей истории, над которою трудился с некоторыми в том помощниками, составил прекрасное сокращение летописей наших. Качества и расположения оного подобны того же рода сочинению председателя Гено. Целию своею поставляя толкование истинного учения древности, затопляемого, можно назвать, неизмеримым Океаном книг, более всего старался живо описывать лицы, выводимые им деяниями, означая разум оных и сердце. Деяниям таковым придавая красоту редкими их дарованиями природы, видами, каковые при том имели; их корыстьми, их погрешностями и добродетелями; не отгадывая, подобно Тациту; не прокрадываясь мысленно внутрь Дворцов, подобно Светону, столь к месту и столь сильно основывается на обстоятельствах решительных, что, сказать можно, влагает в руки читателей сцепление происшествий; путеводствует им из одной ясности в другую, даже до самых отдаленнейших и производящих удивление времен. Ум его, паче твердый, нежели сияющий; паче прямой, нежели проницательный; паче сжатый, нежели приятный, предоставляет пишемому всю важность, всю величественность. Естьли не льстит слуху и мыслям, то не выпускает ничего нужного к осведомлению читателя. Словом, вещает повсюду витийством философа, неприметно заставляющего согласоваться с собою. В людях неключимейших производить размышления. Поелику любит кто либо истинну, нравится ему книга Тсеэ-Тши-Тонг-Киэн. Первое ее достоинство есть изображение истинного духа правительства нашего. Ощутительно нудит признаться, что Государи и [129] народы, совратившись на единый токмо шаг от законов, начинают уже ближиться к общей гибели. Содержание сей книги взимается от двадесять третияго года царствования Императора Ли-Уанга, сиречь за сто тридесять девять лет до Рождества Христова, и повествует по девять сот пятьдесят девятый после воплощения Сына Божия, то есть последних лет малой Тшеуской династии. Не праведно думают в Европе, будто бы Сиэ-Ма-Куанг в сочинении своем восходил и даже до баснословной древности. Сам он говорит негде, что не можно описывать времена, не имеющие леточисленного порядка; порядка, коего крайне держася, из сокращений делал сокращения, подобные Европейским леточисленным же таблицам; умел однако же не пропускать ничего.

/Лиэу-Ю./ Лиэу-Ю одарен был паче изящным разумом, нежели Сеэ-Ма-Куанг; но меньше его был философ, меньше доброй гражданин, более начитавшийся, нежели ученой; но и думал инако о временах до Лиэ-Уанга. Поборством ли по расколу Тао-Сеэву, к коему был прилеплен в душе; желанием ли прославиться, но преклонен был сражаться с человеком, затмевающим его достоинство. Сочинил книгу Тао-Ивен, восходя ею до самого мироздания. «Имоверствуя всякого рода сочинениям, говорит Уэн-Тшанг-Тсеэ, принимал да и нет за едино: Кикихе-Феи. Противоречил лучшим писателям: Ниэу-Ю-Шенг-Ген».

Думал, что сочинению сему надлежало быть первою частию сочинения же его соперника. Выдавал пишемое им о случившемся прежде царствования Яоа [130] преданиями, коих за истинну не ручался. После же Яоа нарочито не удалялся от смысла Кингов. Первая часть трудов его обратилась к предосуждению части второй. Та и другая напоследок опорочены и не приняты в историческое наше заседание. Последовавшие столетия хвалили за то сие заседание. Лиэу-Ю щастливее был изданием книги Ки-Ку-Лу, книги леточисленной, восходящей даже до Фу-Гиа. Те, кои присвояют оную перу Сеэ-Ма-Куанга, не подумали, что последний одарен был довольною памятию, следовательно не мог бы сам себе, а притом и так близко противоречить. Правда, что имя его стоит в сей книге, но как обычайно ставятся имена Секретарей Академических в издаваемых сочинениях: без его скрепы, как председателя исторического собрания, не выпускалися в свет сочинения. К тому должно припомнить, что начинал уже тогда он приходить в опалу у Двора за ревность свою к общему благу. Нещастие свое до конца претерпел как философ, и восторжествовал над оным самым лестным для него образом.

/Кин-Хи./ Как мысль Лиэу, чтоб подаваться год за годом до самых начатков монархии нашей, была сама по себе похвальна, то Кин-Хи взялся произвести оную на деле, способствуяся разными сочинениями, особливо же Тшу-Тсеэвым Канг-Му. Выбрал из книги Тонг-Киэна Тсиэн-Пиэн, и составило то первую часть прекрасной сей истории. Кин-Хи имел осторожность не заходить за времена Яоэвы и держаться, сколько было ему можно, тех только благоденственных столетий, в которые первобытно основывалась монархия наша и о которых [131] память соблюдена потомству Кингами. Лиэу-Ю не восхотел взбираться далее времен Гоанг-Тиеных. Пиша книгу свою Тонг-Киэн-Уэ-Ки, имел хвалителей и защитников. Кин-Хи ополчился на него в предсловии своем, и утверждал, что нет ничего подлинно известного об Яоэвых временах, и что басни об них, чьи бы ни были, недостойны помещения в истории. Желание увеличить книгу и наполнить промежутки в Кингах, завлекло Кин-Хиа в некоторые из самых тех погрешностей, которыми укорял он Лиэу-Юа. И так, по пословице Китайской, оба они шили золотом по сермяге. Острые его слова противу Лиэу-Юа критики обратили против его собственно. Тшин-Хи сделал больше: дабы не уступить победы Кин-Хию, ниже явиться защитником басней Лиэу-Юа, составил книгу Тсиэн-Пиэн-Уэ-Пиэн, со внесением в оную сноснейших мест из Пеи-Ки, Пиао-Сеэ-Маэва, Лиэу-Юэва и Уэ-Ки. Таковое умение избрать средину между двух крайностей доставило его честию, что сия книжица сопричислена была к прекрасному собранию разных сочинений, под именем Тсеэ-Хи-Тонг-Киэн-Конг-Му; однако же не без примечаний и предсловия, не весьма ее пощадивших.

Тсеэ-Хи-Тонг-Киэн-Му любопытные найти могут в книгохранилище Французского Короля. Не задержимся описыванием порядка расположительного великой сей книги, инако же более бы, нежели должно, стали мы выхвалять наш Китай. Не можем однако же не осведомить справляющихся с нашими книгами, что похвалы, воздаемые учеными великой сей книге, не равно надлежат до всех ее четырех частей, не все заслуживает уважение. Под общим [132] именем сии части ее суть: Ту-Киэна, Сиао-Сеэ-Ма, Кин-Хи, Сеэ-Ма-Куанг. Из слов наших выше познается разность между оными. Скажем читателям в осторожность, что прежде, нежели восхотят приводить к слову места из частей сих, надобно им читать критические в них предсловия и примечания, сочиненные учеными нашими двух последних династий, кои довели времячислие великой сей книги до династии Минговой. Парижская Академия по днесь еще не напечатала систему в рассуждении физики и астрономии: наук, столь различно толкуемых по разным краям Европы. То же самое разумеется и о членах Ган-Линского судилища, в рассуждении приятия и утверждения наших леточислителей, наших творцов древней истории.

/Ло-По./ Ни слова не скажем о сочинении глубоко ученом, глубоко скучном и столько же вялом Ло-Пия, изданном в течении Сонговой династии. Пристойнее упомянуть о нем в следующей статье. Подобно же умолчим о многих сократителях книг, выписывателях из оных и леточислителях всех династий, как избегая излишнего плодословия, а паче, что большей части писцов сих да и нет, не замечаются учеными нашими. Ма-Туан-Лин означает лучших из них в отделении сто девяносто третьем книгохранилища своего, куда отсылая любопытных, простремся несколько о двух великих сочинениях, поднесенных славному Императору нашему Кан-Гиусу, о коих, сколько нам известно, ничего еще писано не было за морями. Первое названо И-Хе, во ста шестидесяти главах. Содержание их есть история наша баснословная и истинная, от сотворения мира до Гановой династии. [133] Достойный творец сего сочинения, ведая, сколь много на свете мелких сочинителей, которые любое для себя выбирают из древних писателей, и которые, представляя оное читателям во инаком виде, являются глубокими невеждами во всем том, что им не понятно; производят бесконечные споры; ведая оное, повторяю, примыслил, как бы ему единым ударом обезглавить гидру словопрений. Расположение сочинения его просто, дает волю коренным сочинителям взаимственно объясняться, толковать, отражать и противоречить, сближаться и согласоваться. Списывает слово в слово, не мысля очищать золото от грязи; не прерывает черты течения столетий; останавливается при каждом имени Государя; не именует происшествий, не заметив, что об нем было писано до воцарения Гана Восточного, начавшегося на двадцать пятом году после Рождества Христова. Праведно рассуждал сей писатель, что собирателей народных преданий при владении Гана Западного до сожжения книг должно сопричислить к писателям древним.

Задумав мы писать Опыт сей, каков он ни выйдет, раскрывали множество книг. Но признаемся чистосердечно, что книга И-Хе паче всех иных установила мысли наши, заставила нас решиться.

Многие есть в ней ссылки на Шу-Кинг и выписанные места. Все же то представляет разнообразность чудную в сличении с прочими старинными памятниками; доставляет однако же тем себя предпочтением, которое почти не возможно ей не воздавать. Нечем иным укорять творца книги [134] И-Хеа, как разве тем, что не списал слово в слово смехотворных басен, надлежащих до времен прежде Яоа. Может быть не хотел больше, нежели должно, поносить прилепленцев Тао-Сеэвых; но и мало сказанного им о том довольно для проницательных умов читателей.

И-Хе первого издания ныне редки. Естьли могут отыскать у себя Европейцы, то прежде чтения надобно им составить леточисленную таблицу имен, о коих упоминается в книге сей. Пишемого же в предсловии не довольно, как для таких людей, кои не имеют под руками всей нашей учености.

Второе большее сочинение зовется Ю-Тинг-Ли-Таи-Ки-Хе-Ниен-Пиао; может быть произошло от первого. Разделяется на сто книг, наполняемых Китайскою историею искони и до воцарения Канг-Гиуса. Творец книги был единый из таковых, которые, углубляясь в размышления, не держалися ни чьей системы; которые напрягают все силы в распространении собственных своих познаний. Трудности приискивать в безмерном множеств сочинений, собранных Ниэн-Иэм, в книгах Коанг-Кинг, Канг-Му и других; деяния и происшествия частные, но нужные к сведению; неясности, на достоверных ли памятниках основываясь, вещает история, или только заимствует слова писателей, малого достойных уважения; несогласности в леточислениях, запутывающие мысли и прерывающие сцепления случаев; отсылки неизбежные от книги к книге, когда идет речь о частных историях разных царств, во времена, когда бывали у нас [135] Князи, данники Императоров, начиная Ганскою династиею; все сие соображая, примыслил творец книги, как предотвратить. Расположил оную, можно назвать, путеводительною запискою от начала ее и до конца. Не бесполезно бы могло быть подражание сего рода и в Европе, особливо при сочинениях всеобщей истории.

Избрав он лучшие меры леточисления, какие только мог, на времена прежде Лиэ-Уанга, времена, кои оставалися всегда и останутся вечно во мраке неизвестности за недостатком потребных памятников; далее, последует он за Теэ-Ма-Куангом и продолжателями его сочинения из одного в другое столетие, не пропуская года без замет. Для каждого уделяет по нескольку страниц, а для примечательнейших не жалеет и многих; на всякой странице зрится буква круголетия и год царствования Государя; на всякой странице проведены в равном одна от другой расстоянии черты: между первыми вмещает описание жизни Государя и государственную того года историю, между другими чертами тоже самое в рассуждении подвластных Китаю царств и Князей данников. Единого воззрения довольно, чтоб увидеть все знаменитые происшествия каждого года. Сие отделение книги его писано кратко: означает только самые деяния. В рассуждении древней истории заимствуется от коренных наших писателей, и к ним отсылает желающих знать подробно. Осведомляет о прославившихся писателях, но между собою несогласных, и в чем точно.

Наконец, для совершенной ясности читаемого, положена в заглавии таблица, или дека, единым [136] ударом очей обозреваемая: в ней стоят ключевые буквы на каждый год, каждый год сам по себе, династии и Государи на престоле.

Книга Ниэн-Пиао была смотрена и правлена членами государственного училища. Император Канг-Ги, или Кан-Гиус, как зовут его Европейцы, коему крайне нравилась, велел напечатать новое издание, которое и вышло в самом великолепном виде, достойном великого сего Самодержца: сам он почтил ее предсловием пера своего. Хвалил много и признавался, что имел участие во усовершенствовании сей книги, также и в том, что прибавил к ней от себя нечто. Одну из таковых книг мы видели: конечно заслуживает отборное место между всякими иными и по единой чистоте и изрядству тиснения.

(пер. М. И. Веревкина)
Текст воспроизведен по изданию: Записки, надлежащие до истории, наук, художеств, нравов обычаев и проч. китайцев, сочиненные проповедниками веры христианской в Пекине, Том I. М. 1786