ТА-ГИО

ИЛИ ВЕЛИКАЯ НАУКА.

(Смотр. ниже стр. 83.)

Истинная премудрость в том состоит, чтоб просвещать свой разум и очищать сердце свое; любить людей, и вселять в них любовь к добродетели; преодолевать все препятствия к соединению себя с вышним благом, и к нему единому только прилепляться 1.

Блажен, кто ведает предел, к которому течение свое направляет! путь, коему он последовати должен, предстоит очам его со всем начертанный; колебание и сомнение отлетают, как скоро он в него вступает; мир и тишина произращают цветы под стопами его; истинна яснейшими лучами своими его освещает; все добродетели входят совокупно в его душу, а с [60] добродетелями радость и утехи чистого блаженства. Но горе тому, кто приемля за корень ветвия, за плоды листвия, смешивает существенное с посторонним, и не различает способов от намерения. Знать порядок должностей своих, и ведать важности их цену, есть начало премудрости.

О премудрость! божественная премудрость! ты научала сему глубокую древность. Монарх хотевший государство свое покорить невинности и истинне, во первых рачил о благоуправлении областей своих 2. Начинал он постановлением порядка в доме своем; первое старание его было расположить свое поведение; дабы расположить свое поведение, устремлялся он прежде всего исправить свои склонности; старался главнейше утвердиться в своих предначинаниях; стремился паче всего определить свои мысли; дабы определить мысли свои, восходил он рассуждением даже до первого начала и последнего конца всех тварей и составлял себе о том ясное понятие. [61]

И действительно ясное понятие о начале и конце всех тварей, определяло его мысли; определенные мысли утверждали его предначинания; утвержденные предначинания помогали ему исправлять свои склонности; расположа свое поведение, легко ему было постановить доброй порядок в своем доме; порядок владычествуя в его доме, способствовал ему во благом управлении областей его; и наконец благоцарствуя своими областями, становился он примером всего государства, и в нем расширял добродетель 3.

В рассуждении сего, нет ни какой разности между Государем и последним подданным; добродетель есть корень всякого блага; исполнение оной, есть главнейшее и важнейшее дело всея жизни. Естьли не рачить о ней, то развращение сердца скоро преселится в поведение, и тогда одни развалины зиждемы бывают. Пременение существенного в постороннее, а постороннего в существенное, есть потрясение всего рассудка. [62]

«I. Уен-Уанг 4, говорит Шу-кинг, освободил душу свою от заблуждений и пороков. Тшинг-Танг 5 размышлял день и нощь, и во всем наблюдал пресветлый закон Тиена. Яо 6 доводил исполнение добродетели до вышнего совершенства».

Пример сих великих Государей показывает нам вдруг, чем мы должны достоинству души, и где должны мы почерпать лучи ее премудрости и славы.

II. На чаше 7 Тшинг-танга читаемо, было «Да будет главное твое рачение на всяк день очищать добродетель твою, становись от дня в день совершеннее, и буди ежедневно новым человеком».

В книге Шу-Кинг 8 сказано: «старайся исправлять и обновлять народные нравы. Читается в Ши-Кинг 9 хотя Тшу были древнейшие сей Империи Государи; но они за благоволение Тиена, призвавшего их на трон, [63] обязаны единым ревностным стараниям Уен-Уанга о восстановлении, добродетели в областях своих». Подражайте сим великим примерам, и усугубляйте непрестанно старание ваше с ними соравниться.

III. В Ши-Кинге написано: «области, правимые, самим Императором, простираются на тысящу Ли 10; каждая семья, обитает и обработывает назначенную ей землю. Тут же читается еще: Миен Ман садится на древах стоящих на холме». Увы! вещал Конфуций, птичка ведает, где ей должно возгнездиться; почто сего не знает, человек? Не ужель лучи просвещающего его рассудка меньше то ему показуют, нежели птичке ее естественное чувство?

Читается в Ши-Кинге: «О Уен-Уанг, коль чиста и преизящна была твоя добродетель! о колико она чудесна, и сияюща! святость была ее пределом». То есть, что старался он как Государь доставить народу своему блаженство, как подданный [64] воздавать свой долг Государю 11; как сын почитать знаменитых своих родителей; как отец изъявлять горячность детям своим, и на конец, как союзник наблюдать верно все свои обязательства.

Читается в Ши-Кинге: «как тростник растущий на брегах Ки, увенчеваяся непрестанно новым листвием, расширяет далеко свои ветьви, и простирает во все страны зелень прельщающую очи; тако взору нашему представляется благодушный государь Уен-Уанг. Душа его как резкою украшенная и лоснящаяся слоновая кость, как обделанный и ограненный драгоценный камень 12; совершенство его есть собственное его дело. О коликое возвышение в мыслях его! колико благородства в чувствованиях! коликое приятство в обращении! какое достоинство во всей особе его! слава его будет бессмертна равно как и его добродетели». Сии слова стихотворца, как резвою украшенная и лоснящаяся слоновая кость, знаменуют рачение сего великого [65] Государя об исправлении своих понятий и об очищении своих познаний: слова, как обделанный и ограненный драгоценный камень, значут стремление его к поправлению своих недостатков, и к совершению добродетелей: сии восклицании: о коликое возвышение в мыслях его, колико благородства в чувствованиях! показуют нам, что щастливый успех его рачений и стремлений был следствием непрестанного его над самим собою бдения: два последующие: колико приятства в обращении! какое достоинство во всей особе его! научают нас, что красота души его изливалась на его наружность 13, и вселяла любовь к добродетели, возвещая в очах его свои кроткие прелести, и Величество. Прекрасное сие заключение, слава его будет бессмертна равно как и его добродетели, изрекает нам весьма выразительно, что доколе люди сохранят понятии о правоте и истинне, дотоле будет им любезна память государя достигшего совершенства премудрости и добродетели.

Ши-Кинг говорит еще: «о Уен-Уанг! о У-Уанг! до блаженных ваших [66] царствований достигает мысль не иначе, как восходя сквозь многие людей роды: но кто не ведает вами соделанных чюдес, и кто не наполнен о вас воспоминанием?» мудростию их утвердилась мудрость их преемников, и руководствуется ею; их благотворение поселило в Государях наших толикую благость, и непрестанно возбуждает великодушные в них чувствования.

Сам народ наслаждается утехами и приятностьми, удобностьми и обилием, уготованными их прозорливостию: а по тому и воспоминание о них, сие всем сердцам дражайшее воспоминание, пробавится от века в век, и никогда из памяти людской не истребится.

«IV. Без сумнения, вещал Конфуций, я могу слушать тяжущихся и изрещи решение; но мало в том себе славы полагаю. Истинная и достойная мудреца слава состоит в том, чтоб иссушить источник тяжбы, и окружить престол правосудия толикими добродетельми, чтоб ни в весах, ни в мече нужды ему не [67] было»; но как заключить в узы, или по крайней мере воздержать страсти, раздувающие ябеду из пеплов ее? 14 Сделать, чтоб верьх одержала мудрость, которая приводилась в отчаяние худую совесть, устрашала бы корыстолюбие, и злобу в бегство б обращала. Вот что называю я потребити корень 15.

V. Не мечтайте много о самих себе 16. Гнушайтесь столько злом, сколь оно ненавистно и безобразно. Любите столько благо, сколь оно любезно и прелестно, то есть всею душою своею, и сладостная тишина произведет то, что вы сами собою с удовольствием наслаждаться будете. Мудрый имеет всегда отверстые очи на свою совесть, и гласу ее повсюда повинуется. Безумный оскверняет себя злодеяниями, когда нет оным свидетелей 17, и без стыда стремится к позорнейшим беспутствам. Естьли узрит он мудрого к себе грядуща, уже боязнь в него вселяется, уже спешит он сокрыти свою гнусность, и облекается в ложную [68] наружность непорочности. Тщетная хитрость! и самые непрозорливейшие очи проникают до последних таинств сердца лицемерного. Нет у души таинства, которого не выводило наружу поведение. По сему мудрый и ищет того единого, чтоб остеречся против своей совести. «О колико должно от того охраняться, вещает Конфуций, что слепые видят, и глухие слышат».

Богатый убирает и украшает жилище свое; все в нем означает изобилие. Сему подобна добродетель. Тело обитаемое ею получает от нее впечатление величества и ясности 18. возвещающее очам, что разверзает она всю душу, и напояет ее утехами и спокойством: толико мудрому потребно во благих предначинаниях своих утверждаться.

VI. Единою правотою сердца исправляются пороки, и добродетели приобретаются. Но сия правота толь драгоценная и толь существенная не может воспротивиться сильному страстей ударению. Бурное блистание гнева ее [69] низвергает, хладное содрогание страха ее преломляет, внезапный трепет робости ее потрясает, и бледная печаль погружает ее в слезы яко в волны. Как может сердце спасти правоту свою от такой бури, где само оно от сокрушения не спасается? Едва она начинается, уже сердце становится от себя самого как будто бы изгнанно. Тогда человек взирая не видит И слушая не разумеет. Сладчайшая пища теряет вкус свой и приятность. О безумие страстей! о лютое владычество! Но безумие выгодное, и владычество полезное, ибо они показуют, что без правоты сердца не можно удостовериться и в наружном исполнении добродетели 19.

VII. Тщетна надежда учредить благоустройство в доме своем, естьли прежде не стараться о расположении своего поведения. Возможно ль взыскивать в самом деле от других того, чего нельзя одержать от самого себя? Как от них сего и требовать? Тогда по неволе следует человек не равной наклонности своих слабостей. [70] Вместо того, чтоб умягчать сердца нежностию, возбуждать в них самолюбие, удерживать их страхом, приобретать их благостию, прельщать их уважениями, человек сам себя забывает и посрамляет, подвергается презрению, и влечет себя в опасность; идет с лишком далеко, и вспять отступает, ослепляется и дерзает, умаляется и унижается; сие и быть не может иначе; сердце влечет туда, куда само идет 20. О сколь мала таковых, кои видят слабости своих возлюбленных, и добрые качествы ненавистных себе! «отец, говорится по пословице, не знает ни недостатков своего сына ни доброты поля своего». И так да воцарится прежде всего добродетель в душе твоей, естьли хочешь, чтоб она в доме твоем царствовала.

VIII. О вы поставленные Вышним над нашими главами, Цари и Монархи, правящие миром, чего могут ожидать народы от премудрости вашей, естьли она не отворяет вам очей на знаменитые ваши домы, дабы оные наставлять вашим попечением. Великий [71] монарх, становится примером всему государству своему из нутри своих чертогов. Добродетели тамо им возращенные и окрест его цветущие обращают всех взоры, и далеко возвещают должность, и невинные нравы. И действительно не льзя, чтоб не был он почтен и любим, чтоб к вельможам его не было уважения и повиновения, чтоб нещастные не имели вспоможения и облегчения, когда сыновнее почтение 21, братская любовь и благотворение отличают высокий дом его паче порфиры оный украшающей. Песнь гласит: «Мать прилепляет младенца своего к груди, она держит его в своих объятиях, и лобызает многократно; еще он говорить не начинает, а она уже угадывает самые его желании чрез тайное горячности чувство». Когда не была она еще матерью, уже природа вселила сие чувство в ее сердце, рождение младенца только что вывело оное наружу.

Пример царской семьи еще действительнее открывает любовь к добродетели, и ту склонность ко благу, [72] с которою все люди на свет родятся. Естьли дружелюбие и снисхождение всех сердца в монаршем доме соединяет, то подражание оные возрастит, умножит, и во всех семьях на всегда распространит. Но естьли неправосудие и злодейство туда вступят, тогда погибнет все; тогда искра сия произведет пожар, и совершит всеобщую погибель. В сем разуме сказано: одно слово все погубит, один человек все спасти может. Благотворение Яово и Куново прешло из сердец их в сердца всех подданных, Кие и Тшу 22 напротив того вселили в них свою лютость, и осквернили их пороками своими. Государь тщетно то запрещает, что сам себе позволяет; никто ему не повинуется. Надлежит, чтоб в нем те пороки отнюдь не обитали, кои он истребляет, и чтоб те добродетели, коих он взыскует, в нем были неисходны; тогда да ожидает и да уповает он всего от своих подданных. Никогда народ не сопротивлялся царскому примеру, ниже оному являлся недостойным 23. [73]

Читается в Ши-Кинге. «Во время весны увенчанное цветами и зеленью Персиковое древо веселит всех очи приятным красоты своей сиянием; такова юная невеста, входящая в чертог жениха своего; кротость и приятность, последующие стопам ее, во все сердца вступают»; добродетели государя и высокого дому его находят сердца подданных своих еще лучше расположенными; для принятия их летят они на стретение их.

Песнь гласит: «о колико почитает он своего старейшего! колико любит младшего!» Государи будучи добрым братом красноречиво научает быти таковыми своих подданных, и он достигнет до прямые цели правления, являясь упраженным едиными чувствованиями своего сердца и спокойством семьи своей.

IX. Естьли Государь уважает и по читает глубокие лета 24 старцев и добродетель мудрых, естьли отличает он преимущество мужей государственных, и превосходство людей [74] с дарованиями; естьли о слезах нещастных и о нуждах сирот он сердцем соболезнует, тогда восхищенные народы его сами собою предадутся всему тому, что сыновнее почтение, братская любовь, и нежное сострадание имеют в себе чувствительнейшего и любезнейшего. Сердце его овладеет их сердцами; оно первым их подвигом и правилом пребудет. Естьли хочет он быти таковым еще более и никогда не обмануться, да отвратит он от Государя то, что оскорбляет его в подданных, а от подданных то, что в государе им противно; да бежит он тех погибельных путей, по коим предместники его заблуждались, и да нейдет сам по тем, по коим преемники его могут заблуждаться. Да десница его не разит тех, кого может шуйца его, и да не милует шуйца, кого разит десница; да не взыскует он того, на что сам не может согласиться и да ставит он себя непрестанно на место своих подданных, дабы свое яснее мог увидеть. [75]

Песнь гласит: «о возлюбленный и дражайший государь! отец и мать народа своего!» Хощетели вы хвалы сея быть достойными? прилепляйтесь, принимайте на себя все склонности народа вашего. Сделайте их своими собственными, и будьте как отец и мать любящие все то, что приятно их младенцам, и ненавидящие то, что для них. противно 25.

Песнь гласит: «о полуденные горы! ваши гордые верхи предлагают взору крутые токмо громады каменных бугров, ужасно на воздухе висящих. О Ин! ты паче устрашаешь взоры унылого народа; он трепеща на тебя их возводит». Цари! страшитесь уподобиться сему ненавистному вельможе, престол ваш падет под бременем гордыни, и развалины его гробом вашим будут.

Песнь гласит: «когда Династия Хангов сердцами обладала, тогда зрела она выше себя единого Ханг-ти, и была драгоценным его подобием» О вы последовавшие ему, измеряйте [76] очами высоту его падения, и да научает оно вас, что тем трудняе исполнять вам ваше звание, чем оно есть выше»; сие вещают все века единогласно. Любовь подданных дает скиптры и короны. Их ненависть исторгает оные и преломляет 26. По сему истинно мудрый государь старается паче всего укрепиться и успевать в добродетели; ибо ведает, что тем любезнее становится своим подданным, чем бывает добродетельнее; а чем более станет любим от своих подданных, тем паче возрастут его области, а с областьми имение и богатство производимое изобилием. Добродетель есть непоколебимое основание престола, и не иссыхаемый источник власти; богатство и обилие суть токмо его украшение. Естьли в оном Государь обманывается, и постороннее приемлет за существенное, то развращенные примером его подданные свергнут бремя законов, и осквернят грабительством и хищением все те протоки, кои корыстолюбие его отверзет для приведения к себе источников богатства. [77] Чем более течет злата и серебра к государю корыстолюбному, тем паче сердца хладеют и удаляются; чем более государь истощает мудро свои сокровища, тем в большем множестве текут к нему сердца, и им наполняются 27; се закон всех веков: ругательство оскверняющее уста исходя из них, входит в уши раздирая оные. Когда корыстолюбие государя развратит честность подданных, тогда нечестие их рассеевает сокровища собранные его неправосудием.

В Шу-Кинге написано: «Вышний правитель судеб наших не навсегда единое определение поставляет». То есть, что тою же рукою, которою возводит на престол государей могущих добродетелью своею сохранишь оного славу, и оправдать судьбу его, низвергает он других посрамляющих престол своими пороками и нудящих его правосудие на свое низвержение. Вы вопрошаете, сказал послам, некто из великих министров, что всего драгоценнее и почтеннее в Тсуском Государстве? наши нравы вам отвечают, добродетель. [78]

Ответ премудрого Киеу столько ж превосходен: законы призывали на престол его племянника по кончине царствовавшего его родителя. Государь, у коего сей наследник искал покровительства, обещал ему отворить путь к престолу. Все уверяли его, что медлением он всего лишиться может. Проливай слезы, сказал Киеу своему племяннику, не помышляя ни о чем, оплакивай смерть своего родителя. Хотя ты изгнан и странствуешь, но великий долг сыновние любви должен быть тебе драгоценней короны 28.

«Увы! возопил Мукинг! огорченный воспоминанием войны безрассудно предприятой и нещастно продолжавшейся. Не ищу я высоты ума в министре, на коего возложить бы мою доверенность; но ищу разума истинного, сердца правого, души великой и благородной, которая заставляла б его почитать и уважать достоинство без всякого ощущения зависти, производить и покровительствовать дарования без всякой мелкости предубеждения, чтить и ободрять добродетель с тем [79] нежным снисхождением, и с тем ревностным усердием, которое изъявляем мы во всем том, что прямо до нас касается. Колико был бы я спокоен с таким министром о будущей судьбине дома моего и народов моих! Но естьли б избрание мое пало на человека надменного, который бы боялся, удалял, от меня скрывал, или утеснял всех тех, коих способность, знание, ревность, служба и честность возмущали б его гордыню и раздражали б его зависть 29; тогда, с какою б высотою ума и дарований он ни был, тогда, что будет с потомками и народами моими? Все государство мое не подвергнется ли конечному бедствию? Таковые министры рождены на разрушение и погибель государств. Мудрый токмо Государь умеет отвергать их услуги, изгонять их от лица своего, очищать государство свое от их присудствия, и заточать между варварами тех, в коих варварские пороки обитают. — В сем разуме вещает Конфуций: благотворение Государя сияет столько же в являемых имя строгостях, сколько в [80] нежных свидетельствах его благости. Естьли Монарх не имеет душевной бодрости призвать из далека достоинство к почестям, естьли он удаляет путь его, и произращает на нем терние; естьли вверяется он людям, коих злоба ему известна, или не вдруг и не всю свою от них доверенность отъемлет; тогда разит он самого себя, и отверзает дверь величайшим бедствиям. Зделать любимцем своим человека всем ненавистного, или презирать мужа всеми почитаемого, значит ничто иное, как нагло опровергать все те понятия о правосудии, которые природа в сердца вложила, возбуждать роптании, и входить в то облако, где кроется стрела готовая разить. Сие вещают все века, повторяют всех совести: верность, правота и честность суть истинные подпоры престола. Гордыня, коварство и злоба оный низвергают.

Почто заблуждать по кривым и мрачным стезям ложные политики, когда премудрость являет путь толико ясный и толь прямо ведущий к достижению конца желаемого? Хощешь ли, [81] что блаженное изобилие оживляло целое тело государства, и приносило теплоту здравия, и чувство веселия во все оного члены? умножь число граждан полезных 31, коих попечительные промыслы созидали б и производили богатства; уменши число жителей ленивых, коих опасное тунеядство усугубляет иждивении и расточении; да непрерывность работ умножит государственные пособии, да распространит оные мудрость домостройства. Истинная слава Государя состоит в том, чтоб делать богатыми, а не самому быти таковым: он хощет сокровищ, чтоб только их рассыпать. Но чем он благотворнее, тем паче находит в своих подданных всю щедрость и нежность чувствований. усердие побеждает все препятствии к исполнению его намерений, и они менее стрегут свое собственное, нежели им вверенное сокровище.

Окончаем слово наше: все богатстве источники текут для государства; но есть такие, из коих Государь никогда не должен почерпать. Самая [82] благопристойность и вельможам сие запрещает. Некто из древних сказал: кто кормит коней для колесниц своих, тот на жертву дичи не приносит. Кто на пиру мороженое ставит, тот сам живности не кормит; и кто начальствует в войске над стомя колесницами, тому стыдно богатиться от наглых поборов, он лутче б хотел видети чинимое ему воровство, нежель подлое стяжание. Правосудие есть обильнейшее и неисчерпаемое сокровище государстве. Сие неоцененное сокровище должен Государь усугубляти непрестанно: он им одним богат будет. Великолепие государства есть плод мудрости и добродетели Государя; кто дерзает мыслить, что оное есть действие богатстве его, у того душа низкая, и нет сердечных чувстве. Нещастен государь, которой внемлет министру тако с ним беседующему, и который власть свою предает в его руки. Все мудрые государства его совокупно не возмогут наполнить бездны, которую он под стопами своими изрывает у ниже воспрепятствовать его туда падению. Прибытки от сбережения [83] доставаемые не принадлежат государству 34; оно токмо правосудием и добродетелью богато бывает.

* * *

Внук Конфуция и некто из учеников славного сего Индийского Философа последуя его учению написали два небольшие сочинения, из коих одно вышечитанное названо Та-Гио, т. е. Высокая наука; другое же Тшонг-Ионг т. е. Истинная средина. Китай пораженный предубеждением ли или истинною сияющею в сих изящных творениях упражняется уже более дватцати веков в изучении оных и хранит древние сии предания в великой святости. Частые перемены последовавшие со времени сих именитых мужей во вкусе, народном умствовании и самом правлении не нарушили по ныне общие их похвалы, не лишили превосходного их слога и не уничтожили изящества полезного в них учения. Если же они и претерпели некоторую перемену, сие тем более возвышает их цену, поелику Философы и все благомыслящие граждане [84] почитают оные самыми превосходнейшими памятниками древнего красноречия и мудролюбия. Мы надеемся сообщить после перевод Тшонг-Ионг.


ПРИМЕЧАНИЯ НА ТА-ГИО.

1-е. Те, кои особенно примечать будут одни слова и буквы подлинного сочинения, найдут может быть, что мы присовокупили нечто к смыслу Конфуциеву в сем первом изречении, и во многих местах нашего перевода; но мы просим приметить. 1. Что знаменование слов и букв, во первых зависит от тех понятий, какие к ним присоединяет, и какие им дает тот, кто их употребляет. Академик, Филозоф, Нравоучитель и Проповедник, равно употребляют слово Премудрость: на кто дерзнет сказать, чтоб оно не значило более у одного, нежели у другого? 2-е. Что Конфуциева Филозофия, есть Филозофия премудрости, добродетели и веры, почерпнутая из чистейших источников древних преданий, а по тому и неудивительно, что парение ее выше Стоического любомудрия. 3-е. Как в Та-Гио все соединено и расположено порядочно, то высота предшествующего [85] правила доказывается высотою последующего — — — -. 4-е. Что держась изъяснений и толкований Китайских, мы не всегда оставляли смысл подлинника столь высоко, сколь могли — — — -. 5-е. Что как буквы наши составлены из символов и подобий, то и самые избраннейшие выражения, весьма не совершенно оные объясняют. Например, слово просвещение выражает ли то понятие, которое представляют подобии солнца и луны буквы минг.

2-е. Китай разделен был во время Конфуциево на многие Государства. Сей Филозоф говорил Государям современным себе, и все его слова не столько начертавают им образ поведения, сколько описывают их предместников, коим целое государство обязано за общую перемену во нравах, и за истинное щастие.

3-е. Ученые Китайцы почитают сию статью за глубоко мудрое сокращение всего того, что Филозофия и Политика содержут в себе яснейшего и несумненнейшего. В сих кратких словах учителя своего нашли они те правилы политики и нравоучения, кои пленили самых победителей наших, подкрепляли законы наши, сохранили древние наши нравы, и питали от века в век ту древнюю любовь к отечеству, которая принадлежит к общему токмо благу, и всем оному жертвует. Любопытствующие ведать внутренний состав нашего правления, могут читать Та-Гио Иан-и-пу, где увидят, что один только государственной человек упражнявшийся в науках, и просвещенный опытом и разумом, может [86] сообразить все интерессы со всеми должностями, и политику с честностию. Сочинение Киеу-о Ун было б так же полезно в Европе, как и в Китае; и начальник диких орд воспользовался бы оным так же, как и великие наши Императоры для управления неизмеримых областей своих.

4-е. Уен-Уанг был основателем династии древних Тшу, начавшейся 1122 года до Христа, и продолжавшейся до 221 года. Он почитается сочинителем Куа Фугии. Ши-кинг говорит, что он на небе сидит возле Ханг-ти. История похваляет много его кротость, приятность, воздержание, мудрость и сыновнее почтение.

5-е. Тшинг-Танг был основателем Династии Танг, начавшейся за 1761 год до Христа, и продолжавшейся до 1122 года. История великие ему похвалы приписывает. Она повествует, что видя народ свой огорченным продолжавшимся многие годы бездождием, остриг он власы свои, очистился банею, постился, оделся в рубище, и пошел в лес принести себя на жертву Тиену, для утоления гнева его; он со слезами и воздыханиями молился говоря: Я грешник и безумный, погубишь ли ты целой народ меня наказуя? Исследование, которое сделал он своему поведению и правлению, упоминается во всех историках. Они все так же говорят единогласно, что моление его услышано было, и ниспослан дождь обильный.

6-е. Яо первый есть Император, о котором говорится в Шу-Кинге. Неоспоримая история наша начинается от его времяни. Наши критики и ученые первого класса [87] оставляющие все бывшее до его правления тому, кто хочет собирать неизвестные гадания и предания, щитают от него основание монархии. Предисловие Яо-Тиена, то есть первые главы Шу-Кинга, начинается так: «поведаем о древнем Императоре Яо. Он назван был Фанг-Гиен, то есть: наполненный достоинством. Сие славное имя снискал он себе благочестием, разумом, знанием, премудростию и многими естественными и приобретенными добродетелями, коих геройство подкреплял он простосердечною кротостию, и благородною к самому себе недоверчивостию и прочее». Шу-Кинг изображает его беседующа с вельможами своими тако: «уже семдесят лет я царствую, согласитесь на мое желание, и позвольте мне вручить вам власть мою. Государь, отвечало ему собрание, ты утверждал славу престола своими добродетелями. Мы бы унизили оный, естьли б вручили скипетр не сыну твоему. Нет, говорил Яо, нареките мне кого нибудь достойного, я признаю его моим последователем, какого б низкого рождения он ни был. Собрание избрало Шуна из рода Ин. Обрадованный Государь вопрошал, кто таков избранный? Он сын Ку, отвечали ему, отец его безумный, мать беспутна, а брат тщеславный, не взирая на то, сам он миролюбив и послушен; все добродетели блистают в нем неомраченные никаким пороком. Изрядно, сказал Яо, я испытаю его, я выдам за него вторую мою дочь, и увижу его поведение. Сей добрый Государь повелел тотчас уготовити дары для своей [88] дщери, и не почел себе за низкость послать ее на брега Ковеи-Иуи в замужство Шуну; или, говорил он ей, и чти супруга своего».

7-е. Как буквы наши весьма способны для всякого рода надписей, по тому что могут они во всех разумах писаться, и по тому еще, что они кратки и выразительны; то древние любившие добродетель писали оными наставления о всем том, что их окружало. Толкование названное, учение Сее-шу доказанное историею упоминает о многих, кои почитаются глубочайшей древности. Здесь две или три надписи сообщаю. Одна на одеяле: засыпай в объятиях премудрости, есть ли не хочешь быть пробужден в объятиях раскаяния. На обрубе колодезя: чем вода чище и тише, тем, лучше небо представляет. На луке: силою можно натянуть, но сила приобретается упражнением.

8-е. Шу-Кинг содержит в себе 58 глав (в 257000 буквах). В десяти главах, кои выписал Конфуций из государственных летописей за 484 года до Христа, первые пять глав касаются до Яо и Шуна, последующие четыре до Династии Гия, 17 до династии Ханг, а протчие до Тшу, которая кончилась за 248 лет до Христа. Но Шу-Кинг идет не далее 28 года Сиян-Уанга, то есть за 624 года до Христа. Шу-Кинг превосходит всех Греческих и Римских исторических книг своею древностию, подлинностию, изрядством, высотою, а паче красотою нравоучения и чистотою наставления.

9-е. Ши-Кинг состоят из трех сот стихотворных сочинений (в 39,234 буквах), [89] собранных и пересмотренных Конфуцием. Сия книга на четыре части разделяется: первая, называемая Куефонг, или нравы государства, содержит в себе народные песни и стихи. Императоры посещая государство собирали таковые песни, дабы судить о народных нравах, о правлении, о пороках каждой страны, и прочее: естьли по сему правилу, которое конечно не без основания, судить о некоторых государствах, то б может быть лучше их узнали, нежели читая книги. Вторая названа Сиао-иа, а третья Таиа малое превосходство, большое превосходство, содержит в себе елегии на нещастие времян, сатиры на худых Государей и Министров, оды, песни и прочее в похвалу Императоров, Князей, великих людей, благодарственные и радостные песни поемые в то время, Когда Князи приходили воздавать почтение Императору и прочее, ученые и критики думают, что все написанное в сих двух частях принадлежит до Династии Тшу. Четвертая часть называемая Сонг похвала содержит в себе гимны, кои певались при дворе Императоров в обрядах по усопших предках, под Династиями Ханг и Тшу, и в малой области Лу, отечестве Конфуция.

10-е. Ли, составляет почти десятую часть Европейской мили. Под первыми Династиями все земли принадлежали государству. Правительство назначало каждой семье один участок земли для нее, а другой для обработывания седьмью другими семьями для государства. [90]

11-е. Уен-Уанг имел малое государство, и был сам подданной Империи. Следуя верности и ревности своей, пришел он ко двору бесчестного Тшу, для учинения ему некоторых представлений. Сие чудовище столько его бояся, сколько почитая, держал его в тюрьме десять лет.

12-е. Из сих слове видно, что сколь ни много ненавистна была роскошь в древности, но ей уже известны были те художества, кои от последующих веков с лишком почтенны стали. Политика хотела, чтоб они употребляемы были для великолепия государства, и сия политика нашего правительства, есть пословица: где большие алмазы бесценны, там добродетели малы и низки.

13-е. Наши ученые говорят: благопристойность есть природный цвет добродетели и личина порока — — — — важной вид есть одна корка премудрости, но она ее сохраняет.

14-е. Сравнивая Китай с Франциею, в последней находятся в четверо более судебных мест и служителей, нежели в первом. разве Французы хуже наших Китайцев? разве для сыскания истинны и правосудия потребно больше голов тамо, нежели на краю Азии? или паче, не от того ль сие происходит, что у них со всем различные понятия о судействе? От каждой деревни до столицы слава судей наших гораздо меньше в том состоит, чтоб судить тяжбы, нежели в том, чтоб их предупреждать, не допускать, примирять и к ним вселять отвращение. Кроме некоторых [91] явных и лютых злодейств, никто кроме Императора не может осудить на смертную казнь. Чем меньше казни, тем славнее его царствование. Остается сказать еще одно слово. Наружность, исследование, медленность и рассмотрение уголовных дел, здесь гораздо более устрашают народное множество, нежели во многих других землях смертные казни.

15-е. Все критики согласно говорят, что потеряна статья Тзенг-тзее, изъясняющая слова определять свои мысли Многие ученые первого класса покушались оную дополнить. Мы избрали дополнение Гоень-ху-тзее. Читается в Ши-Кинге: «Тиен, дал жизнь народам, и оными управляет: он устройству мира председает». Сказано в Шу-Кинге: «Повинующиеся Тиену исполняет добродетель: сопротивляющиеся ему, в грех упадает. В другом месте: храни в сердце своем страх, храни в сердце своем страх; мысля Тиена глубоки, благость его сохранять трудно. Не скажи: он высоко, весьма высоко над нашими главами. Очи его на нас всегда отверсты: он вседневно дела твои примечает. Естьли б ты ясно понимал, что Тиен накажет некогда злых без малейшего движения гнева, то б уразумел ты, что медлит он до ныне сим наказанием не для того, чтоб слабое попущение остановляло его руку. Не пришел еще день назначенный его премудростию, но он придет непременно».

16-е. Человека других обманывает для того, говорит Кован-тзее, что сам обманывается. Конфуций думает, что о погрешностях надобно судить по человеке, о человеке по [92] добродетелям, о добродетелях по должностям.

17-е. Конфуций и ученики его изображают часто разность правил мудрого и безумного. Здесь сему некоторые примеры сообщаются. Мудрый всегда на бреге, а безумный среди волн — — — Безумный жалуется, что его не знают люди, а мудрый, что он людей не знает. — — — — Мудрый всех людей вводит в сердце свое, безумный изгоняет из него и тех, кои в нем были. — — — — Мудрый и в малейших вещах велик, безумный и в величайшим мал. — — — Мудрый теряется боряся с мыслями своими, а безумный доследуя своим — — — — Безумный подобен младенцу по хитростям своим, а мудрый по своему простосердечию — — — — Безумный занимается веселием и богатством, а мудрый помышляет токмо убегать обмана, и находить добродетель.

18-е. По мнению Лун-ну, Конфуций был всегда снисходителен и приветлив, не теряя ни кротости, ни важности своей. Вежливость его не превращалась никогда в низкость; наружной вид властвования, которой он на себя принимать умел, не противен был и самым тщеславнейшим; ибо ясность тела его, происходящая от ясности души, налагала на страсти оковы, и возбуждала добродетели.

19-е. Человеческие действия во многих случаях суть ничто иное, как личина и завеса, но следствие поведения выводит их наружу. Правительство рассуждая по сему правилу решится в избрании мандаринов, рассматривая, 1-е: по какому кажется побуждению они действуют, и какое намерение [93] себе предполагают. 2 е: Какие их добрые деяния, и какие погрешности. Великая душа, говорит Конфуций: направляет свой полет к добродетели и при малейшем случае; подлая душа идет к должности своей пресмыкаясь. Доброе сердце наклоняется к снисхождению и благости. Сердцу правое не преходит никогда терпения и уверенности. 3-е: Что об них думают родственники и отечество. 4-е: Общее ли к ним почтение, или общее презрение; кого все хвалят, или никто не хвалит, есть человек опасной; без коварства не льзя правиться и не нравиться вдруг честным людям и злым. 5-е: По словам и обращению. Строгой и грубой человек может иметь доброе сердце, но чьи слова хитросплетенны, чье обращение прелестно, у того редко доброе сердце. 6-е: Что говорят о самих себе, о других и о делах; мудрый ни с кем себя не сравнивает, говорит токмо о добрых качествах других, и прежде всего изъясняет те неудобности и трудности, кои он в делах видит. 7-е: По их требованиям, поступкам и домогательствам. Достойный человек страшится должностей, требующих достоинств; чем он возвышеннее, тем паче снисходителен и предупреждающь: из ста челобитен о месте его нет от него ни единые. 8-е: По наружному их виду и поведению: надобно древу быть весьма велику и весьма укорененну, чтоб ни ветр, ни тяжесть ветвей не наклоняло его ни на какую сторону, и прочее.

20-е. Толкование прибавляет: кто видит жизнь отца, тот может предсказать о жизни детей. Пастух сев на тигра, не легко с него слазит; волх убегает, но стадо рассеевается. [94]

21-е. Наши древние Императоры признав, что одно нравоучение народы исправляет полагали всю свою политику быть превосходными в сыновнем почтении, и удовольствие имели видеть, что во всей империи ничто уже не дерзал забывать себя против отца и матери. Тогда легко им было научать, всем должностям и советовать исполнение всех добродетелей. Трогающие примеры их сыновнего почтения отверзли им все сердца; они лить выговорят слово, уже с радостию внимают их велению, приемлют оное с веселием, и усердно исполняют. Конфуция в Гино-Кинг.

22. Кие-Тшу суть Китайские Нерон и Калигула. Первый изображен в Шу-Кинге и в летописях Государем сладострастнейшим и роскошнейшим, не имеющим ни честности, ни веры, любившим великолепие забав и увеселений до безумия, горделивым в своих требованиях, гнусным в поведении, вероломным и жестоким. Второй, рожден с дарованиями и добрыми качествами составляющими великих Государей, но стал чудовищем, роскошь, вино, любовь к женщинам, вели его постепенно от порока к пороку даже до той крайности, которая ставит человека ниже скота. Он истощил все государственные сокровища на свои забавы и увеселения, погубил множество невинных, и раздражил природу бесчеловечными мучениями при беспутных и нечестивых своих деяниях. Династия Гия кончилась при Кие, а династия Танг при Тшу.

2) Любящие отца и мать никого не ненавидят, почитающий их ни кого не презирает. Естьли Государь любит и почитает родителей [95] своих сердцем и поведением, то сей великий пример научит подданных должностям детские любви, и наставит в исполнении оной. Сами дикие, обитающие на островах моря, будут ими тронуты. Надлежит у чтоб Император преизяществовал в детском почтении. Один делает добродетель, написано в летописях, и тысящи сердец к нему обращаются. Когда я говорю, что изъявлением детского почтения государь научает народы и вселяет в них добродетель, то не думайте, чтоб для подания в том наставлений должен он был обтекать всю Империю. Пример его прелетает повсюда на крылах славы; он вещает всем сердцам, и от всех услышан. Кто дерзнет родителей своих менее почитать братьев своих, менее любить друзей своих, менее уважать, нежель Государь, в рассуждении своих то наблюдает? О славное имя отца народов, говорит Ши-Кинг, ты принадлежишь достойно тому единому, кто премудростию своею ведет к добродетели сердца тех, коих покорил ему Тиен. Конфуций в Гиа-Кинг.

24. Видно в Кинге и в летописях, что древность поставляла за главное дело правления то почтение, которое оно соблюдало к старикам, и те почести и отличности, которые она им определяла. 1-е. По возвращении с охоты в добыче получали старики свою долю, хотяб они на охоте и не были. 2-е. Дети их увольнении были от военной службы, и от всяких должностей. 3-е, ежегодно старикам даваны были три великолепные обеда; в столице присудствовал на таком торжестве сам Императоре; а в городах князи, градодержатели, вельможи [96] и мандарины. 4-е. Они увольнении были от всякого себе принуждения и тягости в обрядах придворных, в торжественных и печальных. 5-е. В глубокой старости вины их казнимы не были, и обыкновенно их лета в преступлениях своих щадимы были, дабы старости их не огорчить. 6-е. Присутствовавшие в Совете старики, могли подавать свои советы Императору, когда достигали до осмидесяти лет, выходили из совета прежде отправления дел, и приходили в него, когда только хотели. Вступя в девяносто лет, посылали они с приветствием к Императору. Он ходил к ним в дом, естьли имел что у них спрашивать, и всегда предшествуем был дарами. Конфуций увещевая Императоров сохранить их древние обычаи, доказывает, что постановили их премудрость, добродетель и испытание, и протч. По том прибавляет: сыну лестно будет уважение ваше к отцу его, брату приятны милости, оказываемые брату его; целой город, целая область восхищена будет почестию изъявляемою вами мужам престарелым. Милионы сердец заплатят вам за то, что сделали вы для единого подданного. Подражение распространит, умножит, расширит и продлит сей превосходный пример различными образы и проч. Династия Гон, удаленная менее протчих от древности, была долгое время благополучна и процветающа по почтению и старанию оказываемым от него старцем. Ву-Ти, так начинает свой указ: старик без теплой одежды не согреется, и без мясной пищи не укрепит своих сил. Повелеваем объявлять нам [97] ежегодно, сколько в которой округе стариков, коих семья не в состоянии их одевать тепло, кормить мясом и поить вином, да удовольствуют их нашим собственным, и проч.

«25. Государство, говорит Тшанг-Гоен, не для того установлено, чтоб все области оного способствовали славолюбию, забавам, богатству и власти единого человека; но дабы один человек управлял народами всех областей, как отец чадами своими, доставлял бы им нужное, помогал бы, им в тягостях, сносил бы их недостатки и устроил бы их к добродетели. — — — — Царь имеющий с своим народом одинакие печали и радости, одинакие привязанности и отвращения, есть их отец, и в них детей своих находит.

26. Сие касается до Кие и Тшу: перьвой не мог склонить свой народ к принятию за него оружия. Второй войском своим был оставлен.

27. Великое политическое деяние Каотузу, основателя династии Ган, состояло в уменьшении подати и в превращении в благородную простоту роскоши, великолепия и расточения предшествующей династии. В каком бы месте его войско ни находилось, любившие его народы доставляли ему гораздо более того, чтоб мог он собрать тягостнейшими налогами. Он смеючись говаривал, что подданные его имеют ключ от его сокровищ.

28. Сие повествование пространно написано в Ли-Ки. Тшон-Эулг, сын от первые супруги Царя Ханг-Ди, и законный престола наследник, принужден был бежать от [98] гонения своей мачихи. Царь Хан-Ди, у которого он взял прибежище, послал к нему возвестить смерть отца его, и предложил ему помощь свою к возведению его на престол, естьли хочет он воспользоваться заботами печальных обрядов, дабы нечаянно напасть на хищника престола и одержать свое право. Юный князь хотел прежде советовать об оном с братом своея матери, который его препровождал, нежели дать ответ посланникам Царя Хан-Ди. Благородный совет, упоминаемый в Та-Гио, принят был Тшон-Эулгом. Он поруча посланным возблагодарить их Государя за участие, приемлемое им в его вспоможении, прибавил к тому: я будучи нещастный и изгнанный, лишаюсь утешения оросить слезами моими гроб отца моего, и присудствовать при его погребении, но тем живяе смерть его и скорбь мою ощущаю. Я был бы недостоин милости и покровительства знаменитого Государя, вас ко мне пославшего, естьли б мог хотя на час подумать об ином. Сей ответ, переведенный нами из Ли-Ки, весьма угоден был Хан-Дию. Он явно оный похвалял и повсюду разглашал. История повествует, что Тшенг-Эулг помочью многих Государей, возведен был на престол родительский в половине седьмого века.

29. Горы сгущают пары, собирают облака, раздражают вихри, воздвигают молнию, и все времяна года в единый день соединяют. Кто зрит оные издали, тот почитает их лазуревыми и до небес касающимися. Но в близи они ни что иное суть, как набросанные громады камней и обиталище воров и тигров. Се [99] подобие царского двора, когда злобная зависть руководствует министрами. Бывали иногда такие вельможи государства, кои ревновали токмо в доставлении Государю своему слабы, и в исполнении всех его предприятий; но таковые вельможи были токмо при Яо-И-Щун, они отрекались от почестей, убегали предпочтения, и друг о друге пред Государем говорили, как пред отцом согласные дети. По справедливости при сих токмо монархах государство одну семью составляло. Естьли министр завидует достоинству, то чем более имеет он остроты, проницания и опытов, тем более отъемлет он пособий у Государя, и изрывает окрест его пропасть.

30. Сии строки касаются до перемен министерства, уготовивших падение Гиа и Хангов. Язвительнейшие сатиры Ши-Кинга писаны на худых министров, и наши ученые в толкованиях своих на сии сатиры усугубили еще ругательства. Желчь и полынь из пера их истекают. Они подражают в том учителю своему Конфуцию, которой предал посмеянию, презрению и ненависти всех веков, тех худых министров, о коих говорит он в своей Тшун-Тзиену. Главное правило наших ученых состоит в том, чтоб государя почитать, а укорять худых министров.

31. Глухие, немые у хромые, лишившиеся некоторых членов, карлы, горбатые, что нибудь работать могут; правительство назначает им по смерть даяние. Ли-Ки. Закрещено продавать на торжищах шелковые цветные материи, жемчуг, каменные и драгоценные сосуды, и выставлять на продажу готовые платья; [100] содержать там столы и гостинницы — — — — — — закрещено продавать на торжище коренья и травы не в свои времена года, преждевременные плоды, рубленые дрова из молодого еще дерева и молодых битых птиц, рыб, и животных — — — — — Вельможи представляют Императору щоты приставленных для надзирания над торжищами служителей. Получая сии донесении, он постится; потом старается доставить покой старикам, утешить земледельцев за труды их, и учредить расходы на будущий год, по доходам в настоящий год полученным. Ли-Ки.

32. В Китае считается шесть чинов граждан, мандарины, военные, ученые, земледельцы, художники и купцы.

33. Понятия Китайцев о знаменитости государства происходят от древнего их удостоверения в том, что всякой гражданин, яко член большой государства семьи, имеет право на свое содержание, пропитание, сохранение, и на все приятности жизни приличные его состоянию. Древняя пословица: Где мечи заржавели, а плуги светлы, тюрмы пусты, а житницы полны, ступени церковные в грязи, а дворы судилищ поросли травою, врачи пешком, а мясники верьхами, тамо стариков и младенцев много, и государство благо управляется.

34. Во время Тшу, говорит Киа-Хан, Император имел только доходы с своих собственных поместьев, и малые с областей подати: а сокровища его никогда не истощались. Тсин-Хи-Гоанг умножил свои поместьи всеми поместьями Царей от него побежденных, усугубил налоги во всем государстве, учредил повсюду таможни: но [101] златые и серебреные горы со всех сторон висящие, пред очами его расстоплялись, и не становились ниже на расходы государственные. Сему быть надлежало: не количество снеди питает, но доброе сварение желудка. Сему уподобляется государство. Благое управление составляет его богатство. Тшу собирал токмо плоды, Тсин-Хи-Гоанг обдирал листвия с ветвей, а истощенные древа усыхали, и проч.

Текст воспроизведен по изданию: Та-Гио или великая наука // Академические известия, № 5. 1779

© текст - Фонвизин Д. И. 1779
© сетевая версия - Thietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001