СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

К ИСТОРИИ СОЗДАНИЯ РУССКОГО ФАРФОРА

Челобитная А. М. Владыкина. 1748 г.

Биография Д. И. Виноградова — общепризнанного создателя русского фарфора — изучена неплохо. Историк М. А. Безбородов еще в 1950 г. опубликовал большую монографию о судьбе Дмитрия Ивановича с обширными цитатами из архивных документов. Сын священника, 1720 г. рождения, Виноградов в двенадцать лет приступил к азам науки в московской Славяно-Греко-Латинской Академии. В 1736 г. в числе ее лучших выпускников он попал в научный центр России — Санкт-Петербургскую Академию, откуда тем же летом вместе с гениальным М. В. Ломоносовым отправился за границу осваивать химию и горное дело в университете Марбурга и на рудниках Фрейберга.

На родину вернулся в феврале 1744 г., удостоившись 10 октября того же года чина маркшейдера (или капитана-поручика) с обязательством присвоения через полгода ранга бергмейстера (или армии капитана). Распределение горный инженер получил на Олонец. Впрочем, уехать к месту службы не успел. Им заинтересовалась императрица, 5 ноября 1744 г. затребовавшая молодого человека к себе, на Невские кирпичные заводы, где саксонскому мастеру Христову-Конраду Гунгеру предстояло начать русскую фарфоровую эпопею. Контракт с ним в Стокгольме подписали 1 февраля 1744 г. В Москву иноземец приехал 29 сентября. К нему хотели прикомандировать русского помощника, и выбор государыни остановился на Д. И. Виноградове, по-видимому, не без влияния вице-президента Берг-коллегиии В. Райзера, недовольного решением коллегии, не по достоинству оценившей потенциал талантливого офицера (см. приложение № 1).

Осмотрев московские залежи глины, 27 декабря Гунгер и Виноградов поспешили в Петербург, 6 января 1745 г. добрались до столицы и вскоре ознакомились с хозяйством, на базе которого надлежало создать фарфоровое производство. К сожалению, отношения между обоими не заладились. Гунгер, несмотря на опыт работы в Мейсене, надежд русского правительства не оправдал. Знаний немца не хватило для изготовления хотя бы копии саксонского фарфора. Боясь обвинений в обмане, мастер предпочел творческому поиску вместе с русским товарищем бездеятельное затворничество и доносительство на возможного конкурента кабинет-секретарю царицы И. А. Черкасову.

Фактически Д. И. Виноградов самостоятельно день за днем, методом проб и ошибок раскрывал тайну фарфора, что и не преминул заметить зоркий глаз Черкасова. Иван Антонович, игнорируя жалобы иностранца, все чаще и чаще обращался за отчетом или с пожеланиями к Виноградову, а не к Гунгеру и в ноябре 1746 г. окончательно перепоручил руководство предприятием русскому бергмейстеру. К тому моменту Дмитрий Иванович [27] сумел разобраться, какие основные компоненты нужны для создания фарфора — глина, кварцевый камень и алебастр. Обнаружил он и регионы, где добывались наилучшие по качеству их образцы — Гжель, Олонец, Казань. Усидчивый ученый уже приступил к самому сложному — экспериментам по выявлению оптимального состава фарфоровой массы и степени термической обработки. Процесс грозил затянуться. Ведь пришлось бы перепроверить тысячи возможных вариантов. Тем не менее, в январе 1747 г. Виноградов уже располагал заветной формулой, позволившей в том же году преподнести Елизавете Петровне первые русские фарфоровые изделия малого размера. Каким образом русский экспериментатор так быстро, менее, чем за год, вычислил то, что саксонец и учитель Гунгера И. Ф. Боттгер рассчитывал несколько лет?

Судя по всему, мастеру что-то помогло в разы сократить срок поиска, а именно информация извне — либо из Саксонии, либо из Китая, полученная в Петербурге примерно в ноябре — декабре 1746 г. И такая информация действительно пришла в Петербург в указанное время... из Китая, от директора возвращавшегося из Пекина пятого китайкого каравана Г. К. Лебратовского.

6 октября 1746 г. караван достиг Иркутска, откуда курьеру не составляло труда за месяц — полтора привезти рапорт с важными приложениями на берега Невы. Что касается источника информации — прапорщика Алексея Матвеевича Владыкина, то он появился в Санкт-Петербурге 7 апреля 1747 г. в роли сопровождающего пяти японских моряков, спасенных в июне 1745 г. на Курилах русскими промысловиками. [28]

Перед тем, как стать приставом у японцев, А. М. Владыкин четырнадцать лет прожил в Китае. В совершентстве овладев двумя языками — манжурским и разговорным никанским (китайским), завязав не без помощи педагога, учителя второго класса Годзыганьской академии Гиоро Дандая, немало полезных знакомств в разных китайских учреждениях, он удостоился в 1740 г. «именным его ханского величества указом» высокой чести служить переводчиком при министрах китайского императора. Однако уже 16 апреля 1742 г. молодой чиновник вдруг попросил директора очередного, четвертого, каравана Ерофея Васильевича Фирсова забрать его с собой в Россию. Почему?

Любопытное совпадение. В 1741 г. директор китайской императорской фарфоровой фабрики в Чин-те-Чине Танг-Йинг (1682 — 1754) подготовил трактат с подробным описанием технологии производства фарфора. Мог ли переводчик китайского трибунала А. М. Владыкин как-либо ознакомиться с ним и скопировать целиком или выборочно? Теоретически, да, хотя точных данных у нас никаких нет. Сам же Алексей Матвеевич позднее утверждал иное: мол, по приказу директора пятого каравана Герасима Лебратовского, то есть в период с 27 ноября 1745 г. по 6 июня 1746 г., умудрился найти мастера, согласившегося открыть фарфоровый секрет, после чего ученик серебряного мастерства Андрей Курсин успешно проверил на практике добытые от китайца инструкции.

Впрочем, нельзя исключать того, что признания Владыкина не более, чем отговорка, отвлекающая китайские власти от настоящего первоисточника ценных сведений. И тогда именно Лебратовский придумал оригинальную операцию прикрытия, обеспечившую русского агента в среде китайцев надежным алиби, а Владыкина — оправданием для немедленного возвращения на родину. Весной 1742 г. Фирсов организовать что-либо подобное просто не имел времени, ибо Владыкин обратился к нему слишком поздно: через три недели со дня отправления в обратный путь основной части каравана и накануне отъезда самого директора, последовавшего 20 апреля 1742 г. Дата подачи челобитной явно свидетельствует о каком-то происшествии, угрожавшем свободе, а то и жизни русского разведчика, раз спасение он видел в поспешном оставлении Пекина вместе с русским караваном.

Можно предположить, что Владыкин боялся разоблачения, а интересуясь китайским фарфором на свой страх и риск, поостерегся сообщать Фирсову подлинную причину неожиданного желания уехать, зато заручился поддержкой старого приятеля еще по навигацкой школе — переводчика Ивана Быкова, который 17 апреля 1742 г. обременил главного командира аналогичной просьбой, обосновав ее плохим состоянием здоровья. Тем не менее, ни одна из уловок не помогла, и пришлось Алексею Матвеевичу прожить в Пекине дополнительные четыре года.

К счастью, тревога оказалась ложной. Китайцы ни в чем россиянина не заподозрили, и тот спокойно прожил в Срединной империи оставшиеся до приезда очередного каравана годы. 27 ноября 1745 г. таковой, наконец, прибыл в Пекин, после чего его директор, Лебратовский, легко добился от министров богдыхана позволения Владыкину и Быкову вернуться на родину (23 мая 1746 г.). 6 июня они покинули столицу Китая, 21 августа пересекли китайско-русскую границу у Кяхты и днем 6 октября 1746 г. добрались до Иркутска, где караван застрял до 14 декабря. Здесь-то местная власть и обременила Владыкина, как знатока восточных языков, обязанностями пристава при пяти крещеных японцах, спешивших в Санкт-Петербург с Камчатки. 15 декабря те приехали в Иркутск. 20 декабря прапорщик взял их под свою опеку, и в тот же день под охраной [29] пяти солдат все тронулись в путь, не слишком сильно отставая от команды Лебратовского. 13 февраля группа миновала столицу Сибири — Тобольск. Столицы России — Санкт-Петербурга — достигли 7 апреля 1747 г. Лебратовский привез китайские товары туда же 30 марта 1747 г., немного опередив Владыкина.

А дальше начались удивительные события. 25 мая 1747 г. хозяин одной из суконных фабрик И. М. Дмитриев принес кабинет-секретарю И. А. Черкасову фарфоровую чашку, присланную из Москвы от президента московского магистрата А. К. Гребенщикова (? — 1757) и от имени отправителя заверил вельможу, что чашка изготовлена сыном Гребенщикова по собственной технологии. Иными словами, Гребенщиковы умудрились раскрыть секрет фарфора раньше, если не параллельно с Д. И. Виноградовым, не имея, в отличие от бергмейстера, никаких специальных познаний в области химии и горного дела, а только длительный опыт работы с гжельской глиной, поставками которой на Невские кирпичные заводы семья занималась.

Барон Черкасов, не поверив Гребенщиковым на слово, попросил почт-директора Москвы В. Пестеля проинспектировать фабрику. Рапорт Пестеля от 18 июня привел министра в недоумение, ибо чиновник подтвердил умение Ивана Гребенщикова самостоятельно производить фарфоровые вещи, поскольку лично видел того за работой. М. А. Безбородов, публикуя переписку Пестеля и Гребенщиковых с Черкасовым, охарактеризовал молодого мастера, как талантливого керамика-самородка, непостижимым образом сумевшего проникнуть в тайну фарфора. К сожалению, историк упустил из виду, [30] что за два месяца до встречи Дмитриева с Черкасовым, во второй половине марта 1747 г. в Москве проездом останавливались две из ключевых фигур русского фарфорового проекта — Г. К. Лебратовский (с 16 по 19 марта) и А. М. Владыкин (видимо, неделей позже). Вот у кого-то из них А. К. Гребенщиков, не последний человек в московской иерархии власти, и мог купить китайский фарфоровый рецепт, после чего за месяц — полтора добиться изготовления на своей фабрике первой фарфоровой чашки, благоразумно отдав честь первооткрывателя родному сыну.

Кстати, И. А. Черкасов, похоже, уловку Гребенщиковых разгадал. Ведь он о главном достижении и хронике передвижения пятого китайского каравана знал в подробностях. Так что быстро угасший интерес Кабинета императрицы к фарфору предприимчивой семьи, еще летом того же 1747 г., вполне закономерен. Куда примечательнее другое совпадение! 13 июля 1747 г. подчиненный Лебратовского, «серебреник» Андрей Курсин, опробовавший в Пекине добытую Владыкиным технологическую цепочку, оказывается на «парцелинной манифактуре» Невских кирпичных заводов среди тех, кто принимает очередную партию гжельской глины (РГАДА, ф. 1239, оп. 3, д. 52383, л. 77). Очевидно, кабинет-секретарь прислал его на завод по рекомендации директора каравана в качестве консультанта, для объяснения Виноградову непонятных моментов в ранее полученных рапортах и инструкциях. Важно подчеркнуть: Владыкина, как консультанта, Черкасов всерьез не воспринимал.

Увы, Дмитрий Иванович дорого заплатил за помощь русской разведки и заметное сокращение сроков поиска заветной формулы. Когда в том же 1747 г. пришло время для награждения участников «проекта», возникла проблема реального вклада русского бергмейстера в создание русского фарфора. Практическое ее разрешение выглядело просто. Чтобы определить, имел ли русский фарфор хоть какое-то отличие от китайского, требовалось сравнить два фарфоровых образца — виноградовский и стандартный, чинтечинский. Для чистоты эксперимента 30 июня 1747 г. императрица велела второй изготовить другой структуре — Собственной Вотчинной канцелярии, возглавляемой с 1744 г. Гаврилой Григорьевичем Замятниным. К нему и прикомандировали группу во главе с Лебратовским (среди прочих и Андрея Курсина), отведя под фарфоровое производство площади в Пулково. Однако ученику Владыкина не хватило квалификации. Изделия выходили скверные. Тогда-то и вспомнили об Алексее Матвеевиче, хотя императрица еще в июле 1747 г. обратила внимание на прапорщика, намереваясь привлечь к работе в Пулково.

Весной 1748 г. Владыкина срочно вызвали в Сенат, а оттуда отправили прямиком к Замятнину. В распоряжении Собственной Вотчинной канцелярии он пребывал свыше четырех месяцев, с 11 марта по 26 июля 1748 г., затем вернулся на прежнюю должность, но уже 22 сентября 1748 г. в чине поручика поступил в ведение Военной коллегии. А о результатах высочайшего экзамена мы можем судить по дальнейшей судьбе двух центральных героев. Д. И. Виноградов, несмотря на покровительство И. А. Черкасова, повышения не удостоился, вследствие чего впал в депрессию, заглушая ее водкой. Беспробудное пьянство вынудило кабинет-секретаря учредить строгий надзор за ним, вплоть до использования цепей и запрета на выдачу большей части жалованья. Опасаясь трагической развязки, в мае 1752 г. сановник заставил Виноградова подготовить из первого помощника — Никиты Воинова — достойного преемника и, кроме того, засесть за сочинение «Обстоятельного описания чистого порцелина, как оной в России при Санкт-Петербурге делается». [31]

Кроме того, Иван Антонович пытался приободрить Виноградова планом фарфорового производства больших форм. В письме кабинет-секретаря бергмейстеру от 6 августа 1751 г. есть намек на согласие Елизаветы Петровны поощрить Виноградова за что-либо «хорошее и крупное». К несчастью, процесс разработки и строительства печей для подобной продукции существенно затянулся. Государыня даже упрекала Черкасова за лукавство. Наконец, осенью 1756 г. возведение печи завершилось. Настала пора для серии опытных обжигов. Вот только достичь удовлетворительных итогов Дмитрий Иванович, по-видимому, не успел, ибо скончался 25 августа 1758 г. в том же звании бергмейстера, в котором и взялся за раскрытие фарфоровой тайны.

Карьера Алексея Матвеевича Владыкина после 1748 г. по началу складывалась подстать виноградовской. В декабре 1750 г. он покинул военную службу «за ломотною и каменною болезнию» в ранге титулярного советника (армии капитана), больше года мыкался без должности, после чего 15 января 1752 г. Сенат с легкой руки Герольдмейстерской конторы нашел его редким знаниям «точное» применение — отослал в Оренбург, в Корчемную контору, ловить торговцев незаконными спиртными напитками. Между тем, с осени 1751 г. те же сенаторы неоднократно беспокоили государыню, настаивая на скорейшем назначении кого-либо директором шестого китайского каравана. Императрица ответила 20 февраля 1753 г., немало изумив членов высшей коллегии. П. И. Шувалов известил товарищей, что директором будет упрятанный ими за Урал А. М. Владыкин. Так Елизавета Петровна отблагодарила русского разведчика за помощь в создании русского фарфора. [32]

Бюрократическая машина моментально развернулась в сторону царского избранника. Курьер Николай Обутков помчался в Оренбург, и уже 12 марта Владыкин выехал в Москву. 25 мая 1753 г. Сенат по высочайшей воле присвоил ему чин коллежского асессора (армии майора; 8 июня 1753 г. принес присягу) и тут же исполнил его пожелание, объявив заместителем директора Ивана Быкова. Торгово-дипломатическая миссия Владыкина продолжалась два с половиной года, что совсем не понравилось китайцам, не ожидавшим увидеть во главе каравана человека, хорошо знавшего едва ли не всю подноготную китайского двора, а потому действовавшего жестко и уверенно. Они не постеснялись открыто заявить о своем недовольстве: «Наши министры сначала ошиблись, что ваших учеников здесь оставили. Не думали де тово, чтоб вас в болшия ранги производить станут, но думали де, что толко будите переводчиками». Умиротворить китайцев сумел уже следующий российский посланник, профессиональный дипломат В. Ф. Братищев, приехавший в ставку богдыхана «под имянем куриера» осенью 1757 г.

Владыкин, прожив в Пекине с 23 декабря 1754 г. по 4 июня 1755 г., 3 марта 1756 г. вернулся с товаром в Санкт-Петербург, где на правах члена особой комиссии организовывал распродажу вещей на аукционах, длившихся с июня по ноябрь. По их окончании с разрешения Сената Алексей Матвеевич с Быковым 9 марта 1757 г. отправились в Москву, и там, в Сибирском приказе, до 15 июля 1759 г. подводили баланс под счетами каравана, после чего оба на полгода уединились в фамильных имениях — Владыкин в пензенской Липовке, Быков — в ярославском Каплино.

Ниже публикуется челобитная А. М. Владыкина, в которой он помимо просьбы о переводе к новому месту службы, наиболее обстоятельно сообщает о своем успехе в поисках фарфорового секрета.

Документ хранится в РГАДА, в фонде Сената (№ 248, оп. 113, д. 968, л. 17-18). При написании предисловия использованы следующие архивные материалы: РГАДА, ф. 248, оп. 1/39, д. 2634, л. 127, 151, 151 об., 188-189, 190, 561, 792, 838, 870-872 об.; оп. 113, д. 968, л. 27-31 об.; д. 991, л. 51, 67, 74 об., 79, 83 об.; оп. 131, д. 2618, л. 468, 484, 486, 487; оп. 132, д. 2736, л. 599-600; АВПРИ, ф. 62, оп. 62/1, 1740, д. 6, л. 4-5; 1742, д. 8, л. 3-7 об., 14, 15, 23, 23 об.; 1743, д. 6, л. 32; 1745, д. 2, л. 16 об, 17, 26 об., 27, 31 об, 32, 44 об., 46, 49 об. — 50 об.; 1755, д. 7, л. 21, 27, 27 об., 29.

Публикация К. А. ПИСАРЕНКО

Всепресветлейшая, державнейшая, великая государыня
императрица Елисавет Петровна,
самодержица всероссийская, государыня всемилостивейшая
Бьет челом манжурского и никанского языков ученик в ранге прапорщика
Алексей Матвеев сын Владыкин, а о чем мое прошение, тому следуют пункты.

№ 1

В службу Вашего Императорского Величества взят я, именованный, из дворян в 729-м годе в московскую академию, где обучался навикацким наукам по 731-й год. К сему [33]

№ 2

И во оном 731-м годе по указу ис Правителствующаго Сената определен быть с прочими ис той академии учениками тремя человеки (Михайло Посников, Гарасим Барышников, Иван Быков) при караване Китайском для описания в Китай пути и сочиненения ¹ путеваго журнала. А за такую далную посылку и за описание путеваго журнала по представлению агента Лоренц Ланга (которой ныне в Ыркуцком вице-губернатором) ² в 734-м годе пожалован с показанными учениками тремя человеки в ранг прапорщичей ³, и во оном ранге обучался в Китаях китайскому и манжурскому языкам по 740-й. А жалованья получал по сту по пятидесят рублев на год. прошению

№ 3

А во оном 740-м годе по присланному из бывшаго высочайшаго Кабинета указу ко архимандриту Трусову (которой был в Китаях) ⁴, чтоб оной архимандрит котораго ученика потребуют китайския министры, определил бы в их требунал к переводным делам. И по требованию китайских министров определен я был в их требунал. При котором требунале имелся при переводных делах и при учени[и] китайских учеников российскому языку по 746-й июня по 6-е число. А жалованья получал по двесте рублев на год. Алексей [34]

№ 4

И в том 746-м годе за приискание фарфоровых дел мастеров и за обучение фарфоровому делу ученика Андрея Курсина вывезен из Китай в Россию директором Лебратовским до города Иркуцка, в котором по требованию иркуцкой правинцыалной канцелярии от каравана отдан для провождения в Санкт-Питербурх японцов, при которых и ныне имеюся. А из выше показанных моих товарыщей Михайло Посников, Гарасим Барышников, которые не обучались в Китаях китайскому и манжурскому языкам, токмо за одне их далные в Китай при караване поестки пожалованы в 738-м годе в ранги порутчиков. А я именованный за обучение китайского и манжурского языков и в бытности моей при требунале за переводные дела и за учение китайских учеников российскому языку и в долговремянном в китайском государстве бытии моем за понесенные от тамошних тяжелых горячих воздухов болезни, к тому ж от неспособных тамошних далных путей и поныне ничем не награжден. Но токмо ис получаемаго жалованья по определению Правителствующаго Сената убавлено из дву[х]сот пятдесят рублев, и дача определена заслуженому жалованью мне за весь прошедшей 747-й год сто пятдесят рублев. Владыкин

№ 5

А понеже при китайской границе случаютца многия переводныя дела, а в ымеющемся на оной границе в Якуцком гарнизонном полку обор-афицеров таких, кто б мог знать китайской и манжурской языки, и переводчика оных языков настоящево не имеетца, ру

И дабы высочайшим Вашего Императорского Величества указом повелено было сие мое прошение в Правителствующи[й] Сенат принять и меня, имянованнаго, за выше показанную Вашему Императорскому Величеству службу мою определить с награждением ранга в показанной в пограничной Якуцкой гарнизонной полк, в котором полку сверх полковых дел могу исправлять случающияся на границе китайской переводныя китайския всякия дела. ку

Всемилостивейшая государыня прошу Вашего Императорского Величества о сем моем прошени[и] учинить решение. Февраля дня 1748 году.

К поданию надлежит в Правителствующи[й] Сенат.

Прошение писал академии ученик Андрей Фенев ⁵. приложил

Комментарии

1. Так в подлиннике.

2. Ланг Лоренц, директор первых трех китайских караванов, с мая 1739 г. статский советник и глава Иркутского края в ранге вице-губернатора.

3. Решение Сената от 3 декабря 1734 г. (РГАДА, ф. 248, оп. 113, д. 968, л. 7, 22 об.).

4. Трусов Илларион (?-1741), с 1736 г. архимандрит русской Пекинской миссии. В отсутствие директоров караванов архимандрит фактически являлся российским дипломатическим представителем при дворе китайского императора.

5. Пометка на обороте второго листа (л. 18 об.): «В Сенат подано 8-го февраля 1748-го году».