ПОДРОБНОЕ ОПИСАНИЕ,

1) Как китайцы делают свой фарфор; 2) Как китайцы разводят и кормят шелковых червей для получения от них лучшего и множайшего шелку.

(Первое взято из записок Иезуита д’Ентреколла, изданных отцом Дю Гальдом, а второе из сочинения сего последнего.)

В пользу имеющих, или желающих завести в Российской Империи подобные заводы.

Перевел с французского языка медицинского факультета студент

ГАВРИИЛ СМИРНОВ.

Печатана в Москве у Ф. Гиппиуса 1790 года.


ОПИСАНИЕ,

Каким образом делается Китайской фарфор, взятое из Записок Иезуита д'Ентреколля, изданных Отцем Дюгальдом.

Кинтетшинг есть городок провинціи Киянгсийской; он длины имеет более мили, а обывателей более милиона; зависит от Феу-Леанга, города третией степени , от которого отстоит на одну только милю. Кинтетшинг есть одно токмо место, в котором работают сей прекрасной фарфор, составляющий обыкновенное украшение Китайских домов. Неизвестно, кто был изобретатель фарфора, называемого Китайцами Тсеки: ибо фарфор слово не Китайское. Можно сказать о Кинтетшингском фарфоре то же, что о мануфактурах и красильнях Гобелиновых в Париже, кои тщетно покушались перевести в другие земли. В провинциях Кантонской и Фокиенской, правда, делают фарфор, но он белизны снеговой, без блеску и без всякого подмесу цветов. Самые Кинтшингские мастера покушались некогда перенести свои материалы в Фокиен, в надежде там получить великую прибыль; но не имели в том успеха. Император Кан-Хий [3] призвал мастеров фарфора в Пекин: они употребили все свои усилия пред глазами своего Государя, однако ж не могли успеть. Наконец должно было удовольствоваться Кингтетшингскою фабрикою; и оттуда-то Китай и все части света получают фарфор: самая Япония берет его оттуда величайшее количество; и то, что часто называется Японским фарфором, по большой части есть фарфор Китайской, получаемой Японцами из Китая.

Два рода земли входят в состав фарфора: одна называется Петунзе, а другая Каолин. Петунзе есть земля белая и весьма мелкая на ощупь; а другая усыпана частицами, имеющими некоторой блеск. Река Иао-тшеу, города [4] первой степени провинцией Шиянсийской, от коей зависит Феу-Ланг, всегда наполнена превеликим числом больших барок, отправляющихся в Кинтетшинг для нагрузки фарфоров, и малыми барками или судами, идущими из Кимуена с грузом, состоящим в Петунзе и Каолине, преобращенных в вид кирпичей. Сии материалы родятся далеко от того места, в котором их таким образом преображают. Петунзеи не иное что суть, как куски камней, извлекаемых из каменоломней, называемых Петунзеевыми. Хорошие Петунзеи должны несколько отливать на цвет зеленой. Сии куски камней раздробляются посредством толстой колотушки; по том [5] толкутся в мелкой порошок в иготях или больших ступах помощию пестов, имеющих на конце голову каменную обложенную железом, и беспрестанно ударяющих посредством рабочих людей, или воды, как то бывает у нас в бумажных мельницах.

После того кладут сию пыль в большое наполненное водою судно, и крепко ее мешают железною лопаткою. Потом оставляют ее на несколько минут осесться; на верху видно плавающее нечто подобное сметане, толщиною от четырех до пяти пальцев; эту сметану снимают и сливают в другой наполненной водою сосуд. Таким образом мешают несколько раз воду [6] первого судна, снимая каждый раз собравшееся на верху облачко, пока наконец ничего не останется, кроме некоей толстой гущи, которая своею тягостию и упадает тотчас на дно; но ее вынимают и опять толкут.

Что касается до второго судна, в которое складывается то, что снимается со первого: то дожидаются, чтоб на дне оного сделался некоторой вид лепешки. Когда вода вверху кажется, чистою, то ее немного наклоняя сливают, чтоб не взболтать подседа, и сливши кидают сию лепешку в большие формы для сушки. Но прежде нежели она совсем засохнет, разделяют ее на маленькие четвероугольные пластинки, кои покупаются сотнями. По [7] сей-то форме, или образцу, и цвету названы они Петунзеями.

Формы, в кои вметываются сии лепешки, суть некоторые ящики очень великие и широкие, у коих дно выкладено кирпичами в рассуждении поверхности весьма ровно. На ряд сих кирпичей расположенных таким образом, расстилается толстая холстина, занимающая пространство ящика: тогда наливается материя, или оный кисель, названный лепешкою, которой несколько спустя покрывается также другою холстиною, на которую накладывается ряде кирпичей, положенных плашмя один подле другого. Сии различные ряды служат к выжатию воды в скорейшем времени, а притом ничего не теряется из фарфоровой [8] материи, которая отвердев получает вид кирпичей. Но не смотря на сии работы, нужно перечищать еще в Кинтетшинге материю Петунзе, прежде нежели пойдет она в дело; потому что первые купцы знают искусство, или плутовство, подмешивать тут и гущу.

Каолин не столько требует труда; его выкопывают из ям весьма глубоких, кои суть в недрах гор, покрытых снаружи красноватою землею. Каолин лежит комами в сих минах; из него делают куски на подобие кирпичей, наблюдая тот же способ, какой наблюдается в Петунзе. Каолин очень походит на землю, св. Павла, извлекаемую в Мальте. Она есть материя [9] такая, как нервы, или жиловатая, и составляет всю твердость тонкого фарфора. И так из смешения мягкой земли с Петунзеями, составленными из жесточайших камней, происходит твердость.

Пятьдесят лет тому назад, как найден некоторой род мелу, называемый Гоаше, употребляемый и Лекарями, которой употреблять вздумали и фарфоровые мастера вместо Каолина; он клеек, и походит несколько на мыло. Иезуит д’Ентреколль, повествующий, что Голландцы, желая у себя делать фарфор, купили Петунзе, но не успели в своем намерении; потому что позабыли взять Каолина. Сей Иезуит думает, что и в Европе можно найти камень Гоаше. Фарфор, [10] выработанной с сим камнем, редок, и гораздо дороже, нежели другой; он весьма способен для принятия на себя красок и цветов; он в рассуждении обыкновенного фарфору то же, что пергамин в рассуждении простой бумаги; он гораздо легче и следственно гораздо ломчее. Трудно наровить степень его выварки. Некоторые мастера употребляют его только для доставления себе тонкого клею, в которой они опускают сухой фарфор, прежде нежели начнут заводить на него цветы и лак, что ему дает некоторый степень красоты.

Приуготовление Гоаше состоит в том, что как его вынут из ямы, то обмывают его речною или капельною водою? для [11] отделения от него остатка тут прилепившейся красноватой земли; после того его разбивают, кладут в наполненную водою лахань для распущения, а после того поступают так же, как с Каолином. Гоаше дороже, нежели Каолин. Вес Гоаше стоит ефимка, а вес Каолина двадцати только копеек.

Когда Гоаше приправлен и разложен на маленькие кирпичики, то несколько из них распускают в воде, составляют из них самой чистой клей, и помощию кисти наводят на фарфоре разные рисовки; а когда они просохнет, то накладывают на него лак или фирнис. Когда фарфор будет обожжен, то примечаются на нем сии рисовальные [12] штучки различной белизны, кои кажутся, как тонкий вапор излившийся на поверхности.

Шекао есть род камня или минерала, подобного квасцам; его употребляют так как Гоаше, для изображения фигурок на фарфоре: это другой род белого цвету. Прежде нежели приступят к помянутому приуготовлению Шекао, жгут его в огне; после того толкут и делают над ним тоже, что и над Гоаше. Бросают его в сосуд наполненной водою; болтают, собирают в различные приемы вверху плавающую сметану, и когда все это окончится, то находят на низу состав чистой, которой употребляют так же, как очищенной Гоаше. Шекао [13] не может служить к составлению корпуса фарфора. Еще не найдено даже доселе ничего, кроме Гоаше, что бы могло заступить место Каолина и дать твердость фарфору.

Чтоб дать фарфору блеск и белизну, то к сему употребляют некоторой род масла или лака, извлекаемого из самого твердого камня. Хотя из всякого камня, из коего делаются Петунзеи, можно извлещи масло; однако тут лучше выбирают тот, которой более и коего пятны суть зеленейшие. Сперва его моют, по том так же приуготовляют, как Петунзе. Когда перенесут во второй сосуд то, что самое чистое снято с первого сосуда, то после всех [14] приправ кладут на сто (или около) фунтов сей сметаны один фунт Шекао, пережженного в огне и истолченного. Он, как скисшееся молоко, дает ему твердость, хотя и стараются содержать его всегда жидким.

Сие каменное масло никогда одно не употребляется; в оное примешивают и другое, которое составляет, так сказать, первого душу. Для состава сего второго масла берутся большие куски негашеной извести, на которую по немногу рукою бросают воды для распущения оной и приведения в пыль: после того кладут ряд сухого папаратника, на которой накладывают еще другой ряд извести мореной. Таким образом кладут многие ряды [15] или слои один на другой; после того зажигают папаратник. Когда все это сгорит, то разделяют сии пеплы на новые ряды сухого папаратника. Это продолжается от пяти до шести раз сряду: масло от того бывает лучше.

Прежде сего на это употреблялись сучья и пр. некоего дерева, которое Иезуит д’Ентреколль почитает за род меспелевого дерева; но его, по причине редкости, более уже не употребляют. «Может быть, говорит он, недостаток сего дерева и есть тому причиною, что ныне делаемый фарфор не столь красив, как бывал в первые времена». Свойство извести и папаратника премного споспешествует к [16] доброте масла. Иное из них почитается лучшим, а иное не так.

Когда кто имеет известкового и папаратникового пеплу до некоего количества, то кидает его в сосуд наполненный водою. На сто фунтов оного надобно тут распустить один фунт Шекао, прилежно болтать сию смесь, и напоследок оставить осесться, пока покажется на верху облачко, или круг, которой снимается и кладется в другой сосуд, и сия работа продолжается несколько раз. Когда на дне второго сосуда составится как бы некая лепешка или тесто, то сливается наклонением из оного вода, а оставшееся на дне влажное вещество сохраняется; и сие-то [17] есть то второе масло, которое должно мешать с преждеупомянутым. Для верной смеси потребно, чтоб сии очищенные специи были равно густы. Для у знания такой их верности, погружают в различные приемы то в ту, то в другую специю маленькие кирпичики Петунзеи; вынимая их оттуда, можно усмотреть, ровна ли толстота с обеих сторон.

Что касается до меры, то смешивают десять мер каменного масла с одною мерою масла сделанного из извести и папаратника.. Купцы, торгующие сим маслом (естьли хотя мало имеют наклонности к обману), вливают в него воды; а чтоб оно не сделалось очень жидким, то подбавляют туда сразмерно Шекао. [18]

Есть еще другой род лаку, называемого Тси-кин-иеу, или лак темного золота, не давно найденный. Для составу оного берется простая обыкновенная желтая земля, приуготовляется так же, как Петунзе; и когда земля сия приуготовлена, то употребляется только самая нежная материя, которую кладут в воду и из которой составляют некоторой род клею толь же чистого, как и обыкновенной лак, называемый Пе-иеу, которой делается из кусков камней. Сии два лака, Тси-кин и Пе-иеу, смешиваются вместе; а для сего состава должны они быть жидки. Это пробуется тем, что опускается один Петунзе и в тот и в другой лак. Ежели каждой [19] из сих лаков проницает свой Петунзе, то заключается оттуда, что лаки равно жидки и удобны к соединению между собою. Мешается более или менее лаку, или известкового папаратникового масла приуготовленного, и таковой же жидкости, как Пе-иеу, с Тси-кином, по мере, сколько кто хочет сделать сей последний густым или явственным. Сие узнается из различных опытов. На пример, сперва смешиваются две чашечки жидкости Тси-кин с осьмью чашечками Пе-иеу; после того на четыре чашки сей смеси кладется чашка лаку, сделанного из извести и папаратника.

Недавно найден секрет рисовать с Тсуи фиолетовою [20] краскою, и золотить фарфор. Покушались было сделать смесь золотых листов с лаком и порошком кремневым, но конец не был удачен: и так остались при лаке Тси-кин.

Было время, в которое делали фарфоровые чаши таким образом, что снаружи давали им весь золотой, а внутри голой белой лак; после того, на чашке или к сосуду, которой имели лакировать Тси-кином, прикладывали в одном или двух местах круглой или четвероугольной лоскуток моченой бумаги; а. как наложат лак, то снимали бумажку, и рисовали на сих нелакированных местах посредством кисти красными или лазуревыми красками. Когда фарфор [21] высок, то лакировали его обыкновенным лаком, дуя на него, или другим образом. Некоторые наполняют сии неписанные места все одним лазуревым или черным грунтом, для накладки позолоты после первой обжоги.

Иезуит д’Ентреколль описывает напоследок, как делается фарфор. «В одном месте города Кинтетшинга, наименее людьми посещаемом, находится каменная ограда заключающая в себе пространные скаты, где видно, этаж над этажом, великое множество земляных сосудов. В сей-то ограде живет и работает бесчисленное множество мастеров, имеющих каждой свою должность. Одна штука фарфора, прежде нежели [22] положена будет в печь, должна побывать в руках двадцати человек, и все это делается без замешательства.

Первая работа состоит в очищении Петунзеи и Каолина от подонок, или негодной гущи, тут подмешиваемой, когда продают. Петунзеи разбиваются, кладутся в наполненный водою сосуд, размешиваются для распущения, потом оставляются, чтоб оселися; и так снимают то, что плавает на верху и пр. Что касается до штук Каолина, то довольно, не разбивая его, положить их в весьма чистую корзину, а корзину опустить в наполненный водою сосуд: Каолин тут удобно сам собою распускается. Остающиеся подонки отбрасываются. [23] В конце года очищают места от сих наваленных подонок или остатков, кои не иное что суть, как песок белой и ноздреватой.

Когда сии две материи, т. е. Петунзе и Каолин, таким образом приуготовлены, то их мешают; для деликатных фарфоров и той и другой материи кладут по ровну; для средственных, четыре части Каолина на шесть частей Петунзеи, а по меньшей мере одну часть Каолина на три части Петунзеи. По том кладут сию смесь в какое нибудь корыто или квашню, дном твердую и везде плотную; наконец ее болтают и месят, пока окрепнет. Сия работа очень трудна, и не может быть оставлена [24] или умедлена; ежели будет умедлена, то все прочие работники будут остановлены.

Из сего таким образом приуготовленного теста, или смеси, берутся различные куски или комки, которые расплащиваются или валяются на больших и широких аспидных досках; там их растирают и скатывают во всяком смысле, с великою осторожностию, чтоб не было в них ни единого воздушного пузырька, ни единого также постороннего тела: один волосок, одна песчинка может испортить все дело. Естьли худо обработано будет сие тесто, то фарфор ломается, лопается, плывет и трескается. От наблюдения сих-то правил выходят толь [25] прекрасные фарфоровые работы, из которых иные делаются колесом, другие единственно на формах, и после совершенствуются помощию ножниц. Все гладкие работы делаются колесом; на пр. чашка когда выходит из под колеса, то она не иное что есть, как необделанной кусок, несовершенно представляющий верхушку шляпы. Мастер дает ей сперва широту и высоту, какую хочет, и она, как только мастер ее возмет в руки, уже и выходит из оных. Испод у чашки, или донцо, тогда не иное что есть, как кусочек состава толщиною в тот диаметр, какой чашка должна иметь; донцо вынимается ножницами, как чашка высохнет и будет [26] прибрана, т. е. когда получит все украшения, какие ей хотят дать.

Сия чашка вышед из под колеса, тотчас принимается другим мастером, которой ставит ее на испод; третий кладет ее на свою форму и дает ей фигуру: форма сия находится на некотором роде башенки; четвертой очищает сию чашку ножницами, а особливо около краев, и делает ее сколько надобно тонкою, чтоб придать ей прозрачность; он ее обскабливает в несколько приемов, помачивая не много каждой раз, чтоб не растреснулась. Снимают же чашку с формы не иначе, как спуская оную полегоньку с той же самой формы; а не жмут с того или другого [27] боку, чтоб не наделать на ней ямин, или чтоб она не треснула. Утверждают, что одна только фарфоровая штука, естьли обожжена, побывала в седьмидесяти рабочих руках; и это делается с непонятною скоростию.

Большие судна делаются в два приема. Одна половина поднимается на колесо тремя; или четырьми человеками, ее придерживающими каждой с своей стороны, чтоб дать ей фигуру; а другой половина будучи высушена, к первой прикладывается: ее приклеивают или соединяют самою же материею фарфора, распущенною в воде, которая служит вместо клею. Когда сии штуки таким образом между [28] собою сплоченные, вдруг высохнут, то обчищают ножиком как внутри, так и снаружи то место, где сплочено, которое посредством лака, то самое место закрывающего, ровно бывает со всем прочим. Сим образом приделывают к сосудам рукоятки, ушки и прочие надлежащие штуки. Сие вообще касается до фарфора, выработываемого на формах или руками, как-то суть вдавшиеся внутрь штуки, штуки странного вида, как то животные, идолы, бюсты, коих Европейцы заказывают, и тому подобные. Сей сорт работ, выделываемых на формах, составляется из трех или четырех штук, кои прикладываются одна к другой, и кои [29] совершенствуются после способными к выниманию некоторых частиц инструментами, также к оскабливанию, выглаживанию и наведению различных черт, кои не вышли на форме.

На фарфоре напечатлеваются печатками и формочками цветы и прочие украшения, которые не выливаются в форме, и кои суть как втиснены. Релиефы, совсем уже изготовленные, тут так же прилепливаются, так как галун к одежде. Когда кто имеет желаемую фарфора модель, но которая не иожет на колесе изобразиться руками фарфорового мастера, то накладывают на сию модель способную для форм землю: сия земля тут втискивается, от чего из многих штук делается форма, из коих каждая [30] состоит из большого места. Когда фигура уже изобразилась, то форме дают окрепнуть. Кто хочет ее употребить, то поставляет ее на несколько времени к огню; после того наполняют ее материею, из которой делается фарфор, по мере толстоты, какую кто ей хочет дать; после жмут руками со всех сторон; по том на минуту ставят форму к огню. Тотчас изобразившаяся тут фигура сама отстает действием огня, извлекшего мокроту, которая приклеивала материю к форме.

Различные штуки цельного чего нибудь, вынимаемые по частям, соединяются по том между собою посредством фарфоровой материи, несколько жидкой. [31] Изображения зверей делаются из больших комов фарфоровой материи. Сии комы несколько просушиваются, по том даются им фигуры, какие кто хочет, и после совершенствуются помощию ножниц, или прикладываются к оным части, особенно выделанные. В таких работах все отменно; да они и делаются с величайшим рачением.

Когда работа над штукою кончана, то покрывают ее лаком, и обжигают; после, естьли хотят, росписывают ее разными цветами и накладывают золото; потом обжигают еще во второй раз. Фарфоровые штуки, выработанные таким образом, продаются очень дорого. Огонь разводят в особливой комнате: [32] от холоду и влажности сия работа лопаете, естьли не будет равной сухости.

Упомянутые формы делаются из желтой жирной земли, похожей на глину: ее месят, и когда она окрепнет и свяжется, то берут ее, сколько кому надобно, для состава формы; после сего еще ее разбивают очень крепко дают ей вид или фигуру, кто какую хочет, сушат и ставят на упомянутой башенке. Сии формы очень дороги; да и бывают очень долговечны, естьли за ними есть хороший присмотр. Малейшая раковинка, или ущерб, заставляет откладывать их на сторону для штук, кои поменее; в таком случае они не могут служить для тех фигур, для коих сделаны. [33]

После сего фарфор пересылается в руки рисовальщиков. Сии рисовальщики на фарфоре называются Гоапеи; они не богатее прочих работников; они не знают ни начал ни правил; они выучиваются рисовать только из долговременного упражнения, которое все у них заменяет. Они иногда успевают довольно хорошо в цветах, животных, ландшафтах, пишемых ими на фарфоре, опахалах и фонарях.

Живописная работа разделяется между премногим числом работников, находящихся в той же рабочей комнате: иной обводит первой цветной круг подле краев, другой начертывает цветы, а третий их пишет; иной отделен для птиц и гор, а [34] другой для вод и животных. Человеческие изображения очень худо пишутся. Там есть цветы всякого рода, хотя и привозится в Европу фарфор только писанной светло-голубой на грунте белом. Самой дорогой и почтенной цвет, когда только он совершен, есть красной масляной, или красной дутой, усеянной маленькими шишечками, подобно несколько нашей миниатурной работе. Есть фарфоры, на коих ландшафты изображены смесью почти всех цветов, коим еще более придано вкусу блеском позолоты; но ежели употреблено тут будет мало издержек, то они не могут равняться с теми фарфорами, кои пишутся одною лазурью издалека привозимою и очень дорогою. [35]

Приуготовление лазуря состоит в том, что его зарывают в хрящу, которой должен быть в печи высотою на полфута; он там обжигается через двадцать четыре часа; после того толкут его в мельчайший порошок, так как и прочие цветы красок. К сему употребляются большие фарфоровая иготи, у коих дно без лаку, так как и головка у перста. После сей работы запирают его в ящик для фарфора, весьма плотной и уклеенной. Когда он обожжен, то просевают его сквозь сито; и кладуют в лакированное судно, и в оное льют кипятку; помешав довольно, снимают на верху плавающую пену, напоследок воду сливают наклоняя судно. Сие приуготовление [36] чрез воду повторяется до двух раз. После сего берется таким образом мокрой и сделавшийся подобным очень мягкому тесту лазурь, и кладется в иготь, где его чрез немалое время месят или толкут. Думают, что лазурь находится в ямах каменного уголья, или в красных землях близь сих ям. Он выскакивает в ямах маленькими штучками, количеством почти в большой палец; но бывает плоск, а не кругл. Грубой лазурь везде почти есть, но тонкой и нежной очень редок. Для узнания его надобно делать пробу; глазами его не можно различить; глазами тотчас обманется: и так проба сия состоит в том, чтоб, нарисовать им на фарфоре и по том [37] фарфор обжечь. Весьма много Европа выиграла бы, естьли бы имела у себя прекрасный Леао, или лазурь, или превосходный Тсин, род фиолетовой краски. Первой продается фунт за восемь франков, а последней унция за двадцать копеек.

Покушались было фарфор росписывать черным помощию самых лучших Китайских чернил; но чернилы после обжоги оказались все белыми: действие огня рассекло все части черноты.

Красная краска делается из купороса. Купоросу кладется один фунт в горшок, которой закупоривается другим горшком. На верху сего последнего горшка делается скважина, которая покрывается таким образом, что [38] удобно может и открыться, когда надобно. Все это обкладывается накрасно горящими угольями; а чтоб от них не жарко было, то делается огородка из кирпичей. Пока выходит дым черной, то материя еще не поспела; а поспевает она тогда, когда выходит оттуда некоторой вид облачка тонкого, чистого. В сие время берется несколько сей материи, распускается в воде и пробуется на сосне: ежели на оной выдет хороший красной цвет, то отгребаются уголья, тут окружавшие и частию покрывавшие горшок. Как простынет, то находится небольшой кусок сей красной краски, составившийся на дне горшка; но самая томная краска прилипает в верху. Четыре [39] фунта купороса дают четыре унции красной краски, коею пишут фарфор.

Есть такие фигуры, по причине которых накладывается особливая белая краска на фарфор, исписанный различными красками. Сия белая краска делается из порошка прозрачного кремня, или голыша, пережженного в печи как лазурь. На полунцию сего порошка кладется унция истолченных в пыль белил. Это же самое входит в смесь цветов. Почему, для получения зеленого цвета, на унцию белил и полунцию кремневого порошка накладываются три унции некоего вещества, которое Иезуит д’Ентреколль почитает за опилки, или здор битой меди. Из приуготовленной зеленой [40] краски делается материя фиолетовая, которая составляется приложением в помянутую материю одной доли белил. Чем кто хочет сделать фиолетовую краску густее, тем более должен класть приуготовленной зеленой краски. Что касается до желтой краски, то, берется семь драхм приуготовленных упомянутым образом белил, а после в оные кладется три драхмы красной сделанной из купоросу краски.

Все сии краски, наведенные на обожженной уже фарфор, не иначе показываются, как разве после второй уже обжоги; они наводятся с белилами, селитрою и купоросом.

Красная масляная краска, названная Иеу-ли-гонг, делается из [41] здору красной меди и порошка некоторого камня или кремня, имеющего на себе вид несколько красной; он есть род квасцов. Здор и порошок толчется в иготи, и прибавляется туда моча молодого человека, да еще масло Пе-иеу. Но количество, тут наблюдаемое, есть секрет. Сия смесь наводится на фарфор, когда он еще не обожжен, и это составляет весь его лак. При обжоге надобно остерегаться, чтобы краска не плыла на низ обжигаемого судна. Когда кто хочет навести на фарфоре сию красную краску, то его не делают из Петунзе, но из Каолина, да еще желтой земли, приправленной как Петунзе. Здор меди есть остатки от перечистки серебра в печах, когда надобно [42] его, по причине известных податей, переделать в серебро тонкое и серебро кусковое: а это и суть одни только в Китае деньги, обращающиеся в курсе коммерции. Упомянутый здор есть медь, которая отделяется от кусков низкой композиции. Прежде, нежели растопленная медь сия остынет, то опрыскивают ее водою, слегка постукивая в комель обмоченного веника; по том снимают железными щипчиками составившуюся на поверхности меди пленку, и кладут ее в холодную воду, в которой и делается помянутый здор. Китайцы не знают крепкой водки, которая бы удобнее распустила медь и порошок бы для краски сделала лучшим. [43]

Что касается до красной краски дутой, то на это имеется краска совсем готовая. Сперва берут цевку, у коей одно отверзтие закрывается шелковою материею весьма плотною; сей конец полегоньку прикладывается к краске, которая к шелковой материи и пристает; после сего дуют в другое отверзтие против фарфора, от чего он делается как бы усыпан маленькими красными точками. Сей фарфор дороже и реже прежде упомянутого: потому что выделка его труднее. Светло-голубую краску так же дуют против фарфора. Можно так же дуть золото и серебро на черной или голубой грунт, естьли кто хочет употребить сумму. Иногда делают штуки так [44] тонкие и нежные, что надобно класть их на бумагу: потому что не можно их и ворочать, чтоб не разбить; и поелику не льзя их опустить в лак (потому что тут надобно осязать их руками), то их дуют лаком, и совершенно оным фарфор покрывают. Как сия светло-голубая краска драгоценна, то подкладывают бумаги лист под судно, на которое ее дуют. Что касается до смеси красок, то вот пропорции или размеры, для уразумения коих надобно знать Китайские весы: Фунт, называемый кин, состоит из шестнадцати унций, называющихся леанг или таель. Десятая доля унции называется тсиен или мас; десятая доля тсиена или маса [45] называется фуен; ли есть десятая доля фуена, а гао есть десятая доля ли. Почему красная краска, составляемая из купоросу и употребляемая на вторично обожженной фарфор у делается так, что на один леанг или таель белил кладется два маса сей краски красной: белилы и красная краска просеваются ситом и сухие смешиваются вместе; после сего связывается и то и другое водою, в коей размочен мездринной клей, которой продается приведенной уже до доброты и твердости рыбьего клею. Сей клей делает то, что когда пишут фарфор, то красная краска на оном пристает и не сплывает на низ. А чтоб в иных местах наведение красок не [46] было очень густо и неровно, то сего избегают тем, что от времени до времени обмачивают кисточки в воду, а потом уже в краску.

Для состава краски белой кладутся на один леанг белил три маса и три фуена кремневого самого прозрачного порошка, которой кремень сперва заперт был в фарфоровом наплотно замазанном сосуде, по том зарыт в хрящу печи, а наконец истолчен в пыль. Сей порошок должен быть премелкой. Для соединения его с белилами употребляют только воду простую, не примешивая и клею.

Для состава краски зеленой густой, кладутся на один таель белил три маса и три фуена [47] кремневого порошку вместе с осьмью фуенами или около одного маса Тонг-гоа-пгена, а Тонг-гоа-пиен есть выгарки меди, когда ее льют. Это вещество со тщанием вымывается и от оной старательно отделяется здор меди тут приставший и неспособной для краски зеленой. К сему употребляется только пленка, или шелуха тонга, т. е. частицы при работе отделяющиеся.

Желтая краска делается таким образом: на один таель белил полагается три маса и три фуена кремневого порошку, да один фуен и восемь ли чистой красной краски, которая на была смешана с белилами.

Один таель белил, три маса и три фуена кремневого [48] порошку, да два ли лазуря, составляют густую голубую, отливающуюся на фиолет краску. Некоторые думают, что тут надобно восемь ли лазуря.

Смесь одной части зеленой краски с двумя частьми белой, составляет водяную зеленость, весьма прозрачную. Смесь двух чашечек густой зеленой краски с одною чашечкою желтой, производит цвет бледно-зеленой, или поблекшего листа. Для составления черной краски распускается в воде лазурь. Лазурю надобно быть несколько густу: тут примешивается несколько мездринного клею, переморенного в извести и вываренного до доброты рыбьего клею. Когда сею черною краскою будет [49] нарисован фарфор, которой имеете вторично обжигаться, то черные места покрываются белою краскою. В обжоге белая краска соединяется с черною, так как обыкновенной лаке с светло-голубою краскою обыкновенного фарфора.

Есть еще другая краска, называемая Тсин; она есть камень или минерал, подобящийся Веницейской яри. Иезуит д’Ентреколль думает, что она получается из какой-либо свинцовой мины, т. е. рудокопной ямы, и что влеча с собою спирты или неприметные частицы свинца, внедривается сама собою в фарфор, без помощи белил, кои суть связь прочих цветов, наводимых на вторично [50] обжигаемый фарфор. Фиолетовая густая краска делается из Тсина; его находят в Кантоне: но Пекинский лучше и продается дороже.

Тсин растапливается; а золотых дел мастера накладывают его на серебреных штуках в виде эмали, притыкая его острым иглы концом фигорою драгоценных камней; но он чрез долговременность осыпается. Однако сей невыгоде помогают тем, что накладывают его тут на тонкую полоску рыбьего или мездринного клею. Тсин и прочие краски, о коих мы упомянули, накладываются только на фарфор, вторично обжигаемый. Тсин не обжигается так, как лазурь; но его толкут и мелют до тончайшего порошка: [51] кладут в наполненный водою сосуд, не много мешают, после того выкидывают сию воду, в коей находятся некоторые солености, а берегут только хрусталь, оседшийся на дно сосуда. Сие таким образом разведенное тесто теряет свой хороший вид, и снаружи кажется походит на нечто пепловидное; но Тсин получает опять фиолетовой свой цвет, как фарфор обожжется. Тсин хранится столь долго, сколько кто хочет; когда кто желает употребить его на фарфоре, то стоит только ему распустить его в воде, прибавя, естьли угодно, несколько мездринного клею.

Для позолоты или посеребрения фарфора, кладутся два фуена [52] белил на два маса золотых или серебреных листков распущенных. Серебро на лаке Тсин выходит со многим блеском. Ежели иные штуки пишутся золотом, а другие серебром, то с серебреными штуками фарфор не должен быть в маленькой печке столько же времени, сколько фарфор с золотыми; серебро еще прежде пропадает, нежели золото дойдет до степени той обжоги, которая дает ему сияние.

Есть некоторой род фарфору цветного, которой продается большею ценою, нежели писанной красками, о коем мы упоминали. Материя, употребляемая на такую работу, не имеет нужды в большой тонкости; берутся только сосуды уже обожженные в [53] большой печи, но притом не налакированные, и следственно белые, не имеющие никакого гланцу; их цветят опуская в сосуд, содержащий в себе приуготовленную краску, естьли желают сделать их одноцветными; а ежели разноцветными, как-то бывают работы называемые Гоанг-лу-уан, разделяющиеся на многий струи, из коих иная зеленая, другая желтая и проч.: то наводят сии цветы большою кистью. Вот все тут мастерство, с каковым делается сей фарфор; разве только что после обжоги находится в некоторых местах несколько киновари; но эта краска не обжигается; на огне она пропадает. [54]

Когда наводят другие краски, то вторично обжигают фарфор в большой печи с прочими фарфорами, которые не были обожжены: надобно стараться класть их на поду печи и под ее трубою, где огонь не столько имеет силы, а сие для того, что большой огонь выжигает краски.

Краски, свойственные сему сорту фарфора, приуготовляются сим образом: из Тонг-гоа-пеу, селитры и кремневого порошку, делается зеленая краска. Их особенно толкут в мельчайший порошок и по том разводят и вместе соединяют водою.

Самой обыкновенной лазурь, селитра и кремневой порошок составляют фиолетовую краску. Красная купоросовая краска, [55] кремневой порошок и белилы, дают желтую краску. Белая краска делается из четырех масов кремневого порошку и одного таеля распущенных в воде белил.

Лумин, или черной фарфор, находится в чести; сей цвет темно-синь и походит на наши зажигательные стекла; для придания ему лучшей приятности, наводят на него золото. Черную краску наводят на фарфор тогда, когда он сух: для этого, смешиваются три унции лазуря с седмью унциями обыкновенного каменного масла. Когда краска высохла, то фарфор обжигается, наводится на оной золото, и обжигается еще раз в другой печи. [56]

Лукинг черной с блеском, или черно-светящаяся зеркальная краска, наводится на фарфор опусканием оного в некоторой жидкой состав, — сделанной из приуготовленного лазуря. Тут не употребляется лучшего лазуря, а должен он быть несколько густ и смешан с лаком Пн-иеу и Тсикином, с прибавлением малого количества масла из извести и пепла папаратника. На десять унций истолченного в иготи лазуря должно прибавить чашку Тсикина, семь чашеке Пе-иеу и две чашки масла, из пеплу папаратника, сожженного с известью. Сия смесь имеет сама собою лак или блеск. Сей фарфор должно ставить середи печи, а не подле стен свода. [57]

Когда на фарфор наводится только масло из белых кремней, то он тогда бывает особливым фарфором, которой называется Тсуи-ки. Он весь походит на мрамор, и рассекается во всяком разуме бесчисленным множеством жилочек. Издали кажется сей фарфор разбитым, коего части остаются на своем месте. Цвет, производимый сим маслом, есть белой несколько пепловидной: сие масло производит на лазуревом фарфоре те же явления марморовидностей и струй.

Лонг-тсивен есть фарфор оливкового цвету. Сей цвет на фарфоре наводится смешением седми чашек лака Тси-кин с четырьмя чашками Пе-иеу, с [58] двумя, или около, чашками масла из извести и пепла папаратникового, и одною чашкою Тсуи-иеу, что есть масло сделанное из кремней. Сие масло показывает множество жилочек на фарфоре. Ежели его только одного наводят, то фарфор бывает ломок; да и когда постучишь, то не звенит. Когда же смешивается с другими лаками, то жилки бывают, звенит, да и не ломается.

Лиао-пиен, или переменение, есть другой род фарфора; сие переменение делается в печи; оно есть род агата. Иезуит д’Ентреколль одну только видел штуку сего фарфора, вышедшую по случаю изо ста штук, кои пропали. Тот же случай произвел черно блестящий фарфор. Следуя поводу случая, его получили. [59]

Когда наводят золото, то сперва его растирают, разводят в фарфоровом сосуде, пока увидят на верху воды небольшой кружок золота. Сей кружок сушат; а когда надобно его употреблять, то по часточкам разводят его в довольном количестве гуммной воды. С тридцатью частями золота складываются три части белил: сею смесью наводят цветы. Когда наведенное золото тускнет и теряет свой блеск, то возвращают ему его сияние, обмачивая фарфор сперва чистою водою, а по том потирая по золоту аготовым камнем, наблюдая при том, чтоб сосуд тереть по одинаковому направлению. [60]

Поелику края фарфора более всего трескаются, то укрепляют их толченым из бамбу угольем, смешиваемым с лаком, которой их делает пепловидного цвета. Сею смесью обводят круг около краев высушенного уже фарфора помощию кисточки, ставя фарфор на колене или на башенке: после сего наводится на те края лак, так как и на прочие части фарфора; и когда он обожжется, то края его не менее бывают белы. В Европе вместо толченого бамбу, можно употреблять ивовые или бузинные уголья. Прежде нежели сожжется бамбу, сдирают с него зеленую кору, которая, сказывают, естьли сожжена вместе с деревом будет, то трескается от оной [61] фарфор в печи. Надобно остерегаться, чтоб не дотронуться до фарфора руками, замаранными жиром или маслом; в обжигании то тронутое место лопнет.

Прежде нежели наведен будет лак, довершают фарфор выглаживать и снимать с него неровности помощию кисточки, сделанной из маленького очень тонкого пуху, которою везде слегка проводят, помочив ее просто в воде. Когда кто хочет навести на фарфор такой лак, которой бы его сделал крайне белым, то на тринадцать чашек Пе-иеу кладется одна чашка состава из папаратникового пеплу столь же жидкого, как и Пе-иеу: Сей лак крепок, и не должен наводим быть на фарфор, [62] которой хотят красить голубою краскою; потоку что после обжоги краска сия не видна бывает сквозь лак. Фарфор, на которой наводится лак крепкой, может без всякого страха положен быть на большой огонь печи. Его таким образом обжигают всего белого, для того чтоб сохранить его в сей белизне, или чтоб вызолотить, или написать различными красками, а по том опять обжечь. Но когда кто хочет фарфор нарисовать голубою краткою, и чтоб цвет сей видим был и после обжоги, то должен смешать только семь чашек Пе-иеу с одною чашкою лака.

Фарфор, на котором лак имеет много папоротникового пеплу, должен обжигаем быть в [63] умеренном месте печи; ежели он будет в вышнем, то пепел тотчас распустится и потечет на низ судна. То же должно сказать о красном, масляном, о красном дутом, о Лонгтеивен во причине здору меди, которой входит в состав сего лака.

Когда кто желает, чтоб голубая краска совсем покрыла судно, то употребляется леао, или приуготовленной лазурь и разведенной в воде до известной густоты, и в оную погружается фарфор. На голубую краску дутую, или Теуитенг, употребляется самой лучший лазурь. Дуют его на судне; и как высохнет, то наводят обыкновенный лак, один, или смешенной с Тсуи-иеу, ежели хотят, чтоб фарфор имел жилки или струйки. [64]

Есть такие мастера, которые на сем лазуре дутым, или нет, начертывают фигуры острым кончиком долгой иглы, которым снимают с сухого лазуря нужные точки для представления фигур: они наводят лак, и когда фарфор будет обожжен, то фигуры выходят так как бы были писаны в миниатуре.

Фарфоры, на которых видимы на некоей возвышенности цветы, драконы, и пр. менее труда в выделке заключают, нежели как думают; сперва начертывают их грабштихом на самом выделываемом судне, после того около тех мест выводят небольшие впадины, кои тут служат вместо релиева, наконец наводят лак. [65]

Есть такой фарфор, на которой наводят обыкновенной лак; обжигают его, расписывают разными красками и во второй раз обжигают. Сие часто случается для того, чтоб после обжоги навести краску; а иногда для прикрытия недостатка в фарфоре наведением красок на недостаточные места помощию второй обжоги. Сие множество красок нравится некоторым людям. Но иногда неравности на сем фарфоре ощутительны бывают по причине малоискусства мастера, или той, что хотели дополнить тени живописца, или прикрыть недостатки в составе фарфора. Когда фарфор, также и золото, ежели есть позолота, обсохнет: то кладут его друг подле друга рядом, [66] вставливая малой руки фарфор в большой, и располагают в печи.

Печи могут быть из железа, когда они малые; но обыкновенно они бывают из земли, различной высоты и различной широты. Они составляются из многих штук, из той же самой материи, из коей делаются фарфоровые ящики: а сии ящики суть большие четвероугольники, толщиною в две четверти, вышиною в фут, а длиною в фут с половиною. Прежде нежели обожгут их, то дают им фигуру удобную сделаться круглою; они кладутся один на другой, и плотно уконопачиваются; или заклеиваются; под у печи возвышается от земли на полфута; он выкладывается на двух или трех рядах кирпичей [67] довольно толстых, но не много широких; вкруг печи выкладывается оградочка из кирпичей, исправно выделанная, которая внизу имеет три или четыре отдушины, кои суть как бы мехи горна. Между сею отгородочкою до печки оставляется пустое место на полфута, исключая трех или четырех мест сплоченных и составляющих как бы шпоры печки. Когда наполняют печь фарфором, которой желательно обжечь второй раз, вкладывая столбиком малые штуки в большие: то надобно остерегаться, чтоб штуки фарфора не касались друг друга теми местами, кои выкрашены: в противном случае все эти штуки будут пропащими. Испод какой нибудь чашки [68] может удобно положиться на дне другого судна, хотя бы то оно было и выкрашено: потому что край дна вложенного сосуда не имеют краски; но надобно, чтобы бок одного сосуда не касался до бока другого сосуда. Когда штуки фарфора не могут удобно уложиться одни в другие, то кладут на выстилку фарфора, находящуюся на поду печи, покрышку или дощечки, сделанные из земли, идущей на выкладку и самой печи, или также из самых штук фарфоровых ящиков. На эту покрышку кладут другую выстилку фарфора, и таким образом продолжают это делать до самого верха печи. Когда все это сделано будет, то верх печки покрывают пластинами земли, [69] подобными тем, кои находятся с боков печи. Сии пластины, складывающиеся вместе, плотно связываются помощию мокрой глины; только оставляется тут по середине отверзтие, чтоб тут смотреть, когда фарфор обожжется. После сей работы зажигается множество угольев на низу печи, подобно также на покрышке, с которой они складываются на пустое место, находящееся между кирпичною оградкою и печью. Отверзтие, находящееся на верху печи, покрывается горшком, имеющим на дне большой свищ. Когда уголья раскраснеются, то сквозь сей свищ смотрят от времени до времени; когда фарфор кажется сияющим и исписанным живыми и видимыми красками, то [70] отгребают огонь, a потом вынимают и фарфор.

В тех сенях или преддверии, которое находится переде печью, кладутся целые кучи ящиков и футляров, сделанных из земли и определенных к положению в них фарфора. Каждая фарфоровая штука, хотя не много только важная, имеет свой футляр, хотя бы та штука была с крышкою, или нет. Сии крышки, слабо только пристающие к нижней части во время обжоги, удобно отстают от оной, посредством легкого удара. Малой руки фарфоры, как-то чайные, кофейные, шоколадные чашки, имеют общий многим ящик. Сии футляры имеют внутри некоторой род малого пуху из песку; его [71] прикладывают порошком Каолина, чтоб песок не приставал очень ко дну сосуда, полагаемого на сию постилку, после как пожав его, сделают из него фигуру, подобную внутренности фарфора, которой не должен касаться боков своего футляра. Верх сего футляра не имеет крышки. Второй футляр, видом подобный первому и также набитый фарфором, кладется в первой таким образом, что он его и покрывает и не касается внизу находящегося фарфору; и таким образом наполняют печь большими слоями ящиков, набитых фарфором. Помощию сих твердых покрывал, красота фарфора не портится от жару огня. [72]

Малые штуки запираются в большие круглые ящики; каждая из них штука кладется на земляной кружок пространством на два ефимка, а шириною на бочок ефимка; сии поставки также усыпаны порошком Каолина. Когда сии ящики несколько широки, то в середину не кладется фарфор; потому что в таком случае был бы он очень удален от боков ящика, а потому, не имел бы твердости, распался и сплюснулся; что бы почти весь ряд перепортило. Надобно знать, что сии ящики имеют в вышину третью долю фута, и что частию они не обожжены, так как и фарфор. Однако же до полна накладывают те, кои обожжены и могут еще служить. [73]

Когда мастер кладет фарфор в сии ящики, то беспосредственно не касается до него рукою: он мог бы его или разбить (ибо нет ничего ломчее), или согнуть, или наделать неровностей. Он снимает его с доски помощию маленького снурка; сей снурок привязывается одним местом к двум несколько согнутым рогулькам деревянных вилок, за которые он берется одною рукою, а другою держится за оба конца снурка; сим образом он обводит фарфор, легонько его поднимает и кладет в ящик на маленькой вверху упомянутой кружок. Все сие делается в миге. Полфута хрящу, находящегося на низу печи, служит к удобнейшему поставлению на него [74] колонн фарфора, коих ряды, находящиеся по середине печи, имеют высоты по крайней мере семь футов. Два ящика, находящиеся на низу каждые колонны, суть пусты, потому что огонь на низу не имеет довольного действия, а сверх того и хрящ их несколько закрывает. Для сей же самой причины ящик, поставленный на верху столбика, остается пустым. Таким образом наполняют всю печь, оставляя пустым только то место, которое близь отдушины. По середине печи столбики ставятся самого тонкого фарфора; в заду тот, которой не столь тонок; а на выходе тот, которой несколько крепок в красках, складывающихся из материи, в [75] которую входит столько Петунзе, и которой получил масло из камня имеющего пятны несколько черные и красные; потому что сие масло имеет более сущности, нежели другое. Все сии столбики составляются очень близко, между собою, и связываются вверху, внизу и по середине некоторыми кусками земли, на оные намазываемыми; однако же таким образом, чтоб пламя имело свободной проход со всех сторон; и может быть к тому более всего и служит искусство мастера.

Три рода суть земель, способных к составлению ящиков, в кои кладутся фарфоры: одна желтая и очень обыкновенная, которой идет больше, и которая составляет кряж всего; другая [76] называется Лао-ту, которая есть земля крепкая; третия, которая есть земля масляная, называемая Иеу-ту. Сии две последние земли выкопываются зимою из глубоких ям рудокопных; их привозят в Кинг-тешинг совсем приправленные. Прежде обжоги они кажутся желтоватыми; а когда обожгутся, то бывают очень темно-красноватыми. Как желтая земля тут преимуществует, то ящики не вытерпливают почти более двух или трех посадков в печь. А когда сажают в печь, то стараются ящики сажать не все новые, а помещают также и те, кои уже были в печи.

Что касается до постройки печей, то они поставляются в [77] зади довольно долгих, так сказать сеней, служащих тут вместо мехов. Печи имеют две сажени в вышину, и близь четырех саженей в глубину. Своды, так как и печь, суть так толсты, что человек на верху может ходить, не будучи обеспокоиваем от огня; сей свод внутри не плоск, но кончится узким концом; он чем далее идет, тем расширяется, и наконец суживается по мере, сколько приближается к большой отдушине, которая находится на конце и чрез которую выходят вихри пламени и дыма. Есть еще пять малых отверзтий на маковке печи; они закрываются горшками с свищем, помогающими воздуху и огню печи. Смотря [78] и сии-то отверзтия судят, обжегся ли фарфор; оттуда же раскрывают железными щипчиками какую нибудь чашку.

Когда фарфор поспеет, то огня не умножают, а засланивают или заваливают неплотно устье печи на некоторое время. Сия печь имеет во всей своей длине глубокой и широкой горн на один или на два фута. Чтоб взойти во внутренность печи, и распорядить фарфор, входят через него по доске. Когда затопили, то тотчас засланивают устье, а оставляют только нужное отверзтие для бросания туда полен, длиною на фут и очень тонких. Сперва растапливают печь один день и ночь, после того два человека, попеременно [79] сменяющееся, не перестают бросать туда дрова: обыкновенно на печь выходит дров до ста восьмидесяти берем.

Полагается, что фарфор, обжигаемый в малой печке, поспел и может быть вынят, когда, посмотря с верхнего отверзтия, увидят, что все фарфоры до дна красны от огня, их обхватившего; что можно разделить от других фарфоров, поставленных столбиками; что рисованной фарфор не имеет более неровностей, произведенных красками, и что краски сии соединились в одно с корпусом фарфора, так как лак, покрывающий лучший лазурь, подобно соединяется в больших печах. [80]

А о фарфоре, вторично обжигаемом в больших печах, судят, что он совершенно обжегся, когда исходящее пламя не красно, но беловато несколько; когда, смотря в какое нибудь отверзтие, приметят, что ящики; все покраснели; когда открывши сверху какой нибудь ящик, и выняв штуку фарфора увидят, как простынет, что лак и краски находятся в желанном состоянии; наконец, когда смотря с верху печи, увидят, что хрящ пода блестит.

Иезуит д’Ентреколль приметил, что когда в один день сожгут в устье печи до ста восьмидесяти берем дров, то на другой день не останется пеплу в горну, толико-то сии приставники к [81] печам суть деятельны и приобыкшие к огню.

Взирая на все сии хлопоты, прибавляет Иезуит д’Ентреколль, не надобно дивиться, что Китайской фарфор столь в Европе дорог. А сверх сего, не упоминая о великих прибытках, получаемым Европейскими купцами от Китайцев, также и их в Китае поверенными, редко случается, чтобы печь фарфора совершенно удалась. Часто случается что отсланивая печь, весь фарфор и ящики находятся слитыми в один кусок, твердой как камень. Слишком великой огонь, худо устроенные ящики, могут все испортить. Не малого искусства потребно к тому, чтоб привести огонь в [82] надлежащую фарфора меру: погода переменяет его действие в один миг, да также качество тела, на которое он действует, и качество дров, его питающих. Есть ли один мастер успел, то вместо его целая сотня есть других, которые разоряются, но которые все покушаются отведать щастия в лестной надежде, что со временем могут поставить хорошую купеческую лавку.

Еще же и то возвышает цену фарфора, что трудно выделывать его по иным моделям, присылаемым из Европы; потому что мастера не на все иностранные модели могут работать. Есть такие штуки, кои в Китае не могут делаться; есть также и такие, кои в удивление [83] приводят иностранцев, яко почитаемые ими невозможными. Иезуит д’Ентреколль повествует, что он видел в Китае фанарь из одной только штуки, сквозь которого огонь освещал всю горницу. Наследный Принц, заказавший для себя его сделать, велел также сработать разные музыкальные инструменты; но мастера умели только сделать малые флейты, флажолеты, и некоторой другой инструмент, называемый у Китайцев ианло, составленной из различных малых кругленьких, несколько вдавленных дощечек, из которых каждая дает особенной свой голос. Иезуит д’Ентреколль думает, что в сии дощечки примешивается несколько металлу; [84] но ему сказано, что металл мало клеится с фарфором; что ежели хотя одна полушка меди положена будет на верху столбика фарфора поставленного в печь, то медь растопившись пробьет все ящики и сосуды той колонны. Сей Миссионер видел, как работали с модели некоторые штуки, почитаемые невозможными, а имянно: урны вышиною в три фута и более, без крышки, которая открывалась пирамидально, вышиною на фут. Сии урны были из трех штук разобранных, но соединенных вместе так искусно и чисто, что они составляли одно токмо тело, так что не можно было и приметить того места, где склеено. Но из восьмидесяти [85] наготовленных таких на урны штук вышло только годных восемь.

Китайцы лучше успевают в представлении животных и гротеек. Они делают черепах и уток плавающих на воде. Иезуит д’Ентреколль видел сделанную кошку, в голове которые клалася свеча маленькая, коей пламя изображало два глаза и ночью пугало мышей. Он сравнивает с прекрасными древними статуями Дианы и Венеры статуи богини Куан-ин, призываемой на помощь неплодными женами: она в руках своих держит младенца.

Он еще говорит о некоем роде фарфора, коего выделка очень трудна, а потому он и редок. Середина его очень тонка, а поверхность его како снаружи, так [86] и внутри крайне гладка; однако видимо на нем сие делается положением фарфора, как выдет он из под колеса на форму; на этой форме находятся вырезки, напечатлевающиеся внутри фарфора; снаружи сколько возможно делают его тонким и гладким, обчищая скольности его ножницами; а после сего покрывают его маслом и обжигают. Европейцы спрашивают иногда таких работ, коих выделка невозможна. Император никогда не имел удовольствия видеть урны, фигурою подобные нашим ранжерейным горшкам, в три фута с половиною в диаметре, а на два фута с половиною в вышину. Их работали три года: делали более двух сот урне; однако успеха не было. [87] Сей Государь требовал также досток для передней галлереи открытой, вышиною на три фута, а шириною на два фута с половиною, и толщиною на полфута: сего не возможно было сработать, и Мандарины той провинции, где делались сии доски, подали Императору прошение, чтоб приказал оставить сию работу.

Иезуит д’Ентреколль сожалеет о некоем секрете, а с ним вместе и Китайцы, сего секрета неимеющие. Они писали на боках фарфора рыбы или животные, которые видимы были на фарфоре только тогда, когда он наполнен был какою нибудь жидкостию. Сей род фарфора называется Киа-тсинг. В рассуждении секрета, удержано и известно только то, [88] что фарфор, которой имеет таким образом написан быть, должен быть очень тонок: когда он высохнет, то наводится краска очень твёрдая не на наружности, как-то обыкновенно бывает, но на внутренности на боках; тут обыкновенно пишутся рыбы, так как бы они по налитии воды тут же и явились. Когда за один раз краска высохнет, то покрывают за один же раз некоторым родом очень тонкого клея, сделанного из самой материи фарфора. Сии слои закрывают тут находящийся лазурь. Когда клей высохнет, то прибавляют масло во внутренность фарфора: мало спустя после всего кладут фарфор на форму и на башенку; как он со внутренности получит [89] вид, то снаружи делают его сколько возможно тончайшим, не касаяся до красок: после опущают в масло внешние части фарфора, когда все высохло. Сия работа очень нежна. Китайцы тщетные прилагают усилия к отысканию секрета сего, похожего на нечто волшебное. Как бы то ни было, говорит Иезуит д’Ентреколль, только прекрасной лазурь, после некоего времени своего затиснения опять является на фарфоре. Когда они наведен, то цвет его походит на бледно-черной когда же он высок и получил масло, то совсем скрывается и фарфор кажется совершенно белым; краски тогда закрываются лаком, а огонь выводит их во всей их красоте. [90]

Надобно иметь великое искуство, чтоб хорошо наложить масло на фарфор, как в рассуждении того, чтоб не положить более, нежели сколько надобно, так в рассуждении итого, чтоб излить его ровно со всех сторон. На легкой и тонкой фарфор накладывается масло за два раза двумя слоями тоненькими масла, ежели сии слои будут густы, то слабые бока сосуда не могут их вынести и они тотчас падут. Сии два слоя стоют столько же, сколько обыкновенный слой, каковой наводят на тонкой фарфор, которой поплотнее. Из упомянутых слоев один слой наводится обрызгиванием, а другой погружением. Сперва берут чашку снаружи, и держа поперег над сосудом, [91] содержащим лак, другою рукою опрыскивают ее везде, где надобно, лаком; сие делается сряду над многим числом чашек. Когда первые внутри высохнут, то снаружи покрывают их маслом, держа одну руку в чашке и поддерживая маленькою палочкою под наружным донцом: таким образом окунывают ее в наполненной лаком сосуд, из коего тотчас и вынимают. А когда фарфор получил уже масло и высох, то кладут его на башенку для вынятия на нем донца, и которое до того состояло в куске необработанном: после сего написывают тут небольшой кружок, и часто какую нибудь Китайскую литеру. Когда краска сия высохла, то лакируют ту [92] впадину, которая для донца и внизу сделана, и это последняя уже работа: по том из рабочей переносят для обжоги в печь. Удивительно, с каким искусством носящий сей фарфор наблюдает равновесие, неся на обоих плечах две доски долгие и узкие, на коих наставлены сии фарфоры, середи улиц, усыпанных несчетным множеством народа.

Китайцы имеют бога фарфора; они называют его Лепуса. Вот его начало: один Император спросил фарфору с той модели, которую он дал: ему было представлено, что то дело невозможно было во исполнении; но препятствия ни к чему иному не послужили, как только, что возбудили еще большее в нем желание; он [93] требовал повиновения. Его Офицеры сурово поступали с работниками, которые однако же, хотя и имели ревность угодить Императору, употребляли все тщетные усилия. Обременены будучи суровостию, потерянными издержками, трудами и наказаниями, они не знали, что делать; один из них, предавшись отчаянию, для окончания всех зол, ввергнулся в печь и тотчас пожран огнем, фарфор, в оной обжигавшийся, вышел, как-то утверждается в Кингтетшингских летописях, совершенно прекрасен и угоден Императору. После сего происшествия сей работник прославился яко герой, и Китайцы сделали из него бога, покровительствующего труды фарфора. [94]

В Европе за велико почитается древний Китайский фарфор; да и большая часть Китайцев, всегда предубежденные в пользу старины, предпочитают старинной фарфор новому, которой также своих имеет любителей. Есть некоторые люди в Европе, которые думают, что фарфор, для получения своего совершенства, должен долгое время зарыт быть в земле. Это ошибка: но может быть к сему повод подало то, что Китайцы, раскопывая развалины древних строений, или чистя старые оставленные колодцы, находят иногда прекрасные фарфоровые штуки, сокрытые тут в смутные времена. Ежели цена их чрезвычайна, то сие по тому, что Китайцы ничего не [95] щадят для приобретения вещей, которые хотя и очень просты, да очень древни; и они не поскупятся дать гораздо большую цену за самой обыкновенной сосуд, принадлежавший Императору Иао, нежели за самые лучшие штуки, сделавшиеся известными после их изобретения. Фарфор, состареваясь в земле, не получаете другого качества, кроме что примечается некоторая перемена в его цвете.

Кингтетшингские летописи повествуют, что в старину бывали такие урны, коих каждая штука продавалась от пятидесяти девяти таелев, т. е. более нежели за восемдесят ефимков; и в Европе цена бы поднялась до величайших сумм. Для [96] каждой урны сделаны были особенные нарочные печи. Но есть такие искусные мастера, что подобные делают сим древним фарфорам, употребляя на то некоторую красноватую землю, получаемую ими в окрестностях Кингтетшинга. Работа вся та же, как над нынешними фарфорами, исключая разве то, что древним дают масло из желтого камня, смешиваемого с обыкновенным маслом, но так, чтоб сие последнее количеством преимуществовало: сия смесь дает фарфору цвет морской зелености. Когда он обожжен, то кладут его в очень жирную похлебку, сделанную из каплунов и других мяс; он там обжигается во второй раз; после чего кладут его в самой [97] грязной сток всяких нечистот, какой только найти можно, и оставляют его там на месяц, а часто и более. Когда из стока сего вынят будет, то почитается уже древним за три или за четыре ста лет, или по крайней мере современным царствованию Минсов, в которое время фарфоры такого цвета и такой толщины при Дворе были в почтении. Сии ложные антики, или старины, подобны настоящим древним в том, что когда в них постучишь, то они не звенят.

Хотя Китайцы столь же любопытны до стекол и хрусталей Европейских, сколько мы любопытны до фарфора Китайского; однако они никогда не переплывали морей для получения наших [98] стекол. Они почитают, что фарфор их идет на большие употребления: он сносит горючие жидкости; чашку горячего чаю можно держать не обжигаясь, естьли кто знает брать ее по Китайски. Фарфор имеет многие свойства стекла: он имеет блеск, хотя не столько прозрачной; он, так как стекло, издает тонкой звук; стекло разрезывается алмазом, алмазом также пробивается фарфор, чтоб его починить, и пр.

Иезуите д’Ентреколль, ничего не оставляющий без примечательного подробного описания, выводит из сомнения, каковое бы могло быть произведено бесчисленным множеством подонков, остающихся от перечистки Петунзе и [99] Каолина, складывающихся в длину в составляющих ужасные груды. Куда все сие девается? Куда деваются сии разломки печей, ящиков, фарфору, сии остатки неудачных обжог? Какая та бездна, в которую, почти начиная с тринадцати сот лет кидается сие несметное количество материй? Он выводит из сего затруднения местоположением самого Кингтетшинга и образом его постройки. Сей город, сперва бывший очень малым, ужасно умножился великим числом строений, в нем воздвигнутых и воздвигаемых повсядневно. Каждое строение обводится стеною; кирпичи, из коих строются стены, не кладутся плашмя друг на друга, как то бывает в [100] каменных работах Европейских: Китайские стены имеют более красоты, а менее твердости. Долгие и широкие кирпичи кладутся с двух сторон в длину, а на оные накладываются еще кирпичи поперег, что составляет клетку. На поперешные кирпичи, полагаемые на концы вдоль лежащих кирпичей, кладется известь, связывающая их обоих. Когда поставлены на мало глубоких фундаментах два или три ряда, то внутренность стены наполняется разбитыми горшками, на кои выливается вода распущенная с землею, наподобие известкового раствору; сей раствор связывает все. Вот отчасти на что употребляются черепки фарфора и печей. Надобно [101] присоединить к сему, продолжает Г. д’Ентреколль, что их обыкновенно выбрасывают на берега реки, которая течет внизу Кингтетшинга; что чрез то получается подле реки место; что сии остатки, будучи намочены дождем и прибиты тут ходящими людьми, сперва делаются местами удобными для рынков, наконец для построения и улиц. Сверх сего в больших водопольях река уносит много разбитого фарфору; можно сказать, что ее дно все ими устлано. Вот куда деваются несметные остатки Кингтетшингской мануфактуры. [102]


СПОСОБ,

По коему Китайцы разводят и кормят шелковых червей, для получения от них лучшего и множайшего шелку; извлеченный из сочинения отца Дюгальда, а отец Дюгальд заимствовал из некоторой Китайской книги, о сем предмете пишущей.

Шелк в Китае стал изветен с самого основания сей Империи. В жизни Иао, царствовавшего за 2357 лет до рождества Христова, упоминается, что Императрице препоручено было [103] дело воспитания шелковых червей и пряжи для ткания материй. Все вообще думают, что Серы есть первой народ, у коего известен стал шелк: и потому шелк и поныне называется Латински: Serica. Птоломей, описавший страну, именуемую Серика, полагает соседственную оной землю и народов Синов, которые не иное что суть, как Китайцы. Из древних описаний, относящихся до Серов, можно видеть, что они почти такие же имели нравы, как и Китайцы: народ правосудной, любящий мир, удаляющийся от войны и торговли с иностранцами. Их столичной город был Сера, которой можно почесть за Кангджеу, на границах Джензи, одной из провинций [104] Китайских. Вот то, что относится до древности шелка: приступим теперь к способу воспитывать червей, оной производящих.

Китайцы имеют два рода шелковичных дереве или шелковиц: одна белая, толь размножившаася в Европе, за которою они ходят с великим рачением; а другая дикая, называемая у них дже или ие-занг. Сия последняя есть небольшое деревцо, которое не имеет ни листьев, ни плодов шелковичных; листья его собою малы и жестки, видом круглы, а оканчиваются острейком; они имеют на себе изображение извивающихся около себя колечек, а плод его походит на перец; плод вырастает у [105] ножки или стебелька каждого листа: колючие и густые его ветви представляют естественно вид кустарника. Сии деревца обыкновенно разраживаются на берегах рек, и представляют там вид рощиц.

Есть некоторой род шелковых червей, коих, как скоро высижены будут, носят на сии дерева; они там питаются, и составляет свои оболочки или клубки из шелку (Шелк делается шелковыми червями, не из другого чего нибудь, а из собственного их внутреннего клею которой они из себя испуская тончайшими ниточками, составляют здесь упоминаемые оболочки или клубки; сей клей доставляется в них из шелковичных листьев, служащих червям пищею.); они бывают толще и длиннее [106] червей домашних, но их шелк не столь тонок, и красив; однако из него делают некоторые материи за велико ценимые, да еще также делают струны для музыкальных орудий. Надобно остерегаться от некоторых дерев, растущих внизу у сих деревцев, и скрывающих в себе насекомые, шелковым червям весьма вредные; и так их вычищают. Ночью стерегут сторожи для отганивания ночных птиц, кои суть губители червей сих. Надобно стараться также выдергивать летом те листья, до которых черви во время весны не [107] коснулись; естьли сие опустить, то лист от того сделается вредным. Император Канх-хий попытался, в случае недостатка листьев дерева тше, давать червям дубовые листья, и в том имел успех. Черви, полагаемые обыкновенно на сей род шелковицы, весьма хорошо воспитались на дубу.

Что касается до настоящих шелковиц, известных у нас в Европе, то Китайцы почитают за негодные те, которые пускают сперва плод, а по том листья; потому что сии листья малы и нездоровы, и растение не долговременно. В выборе шелковичных дерев они отбрасывают те, у коих кожа или кора морщиновата; они предпочитают те, [108] у коих кора белая, без сучков, со многими почками. Их широкие и густые листья дают силу червям, коих шелковые клубка бывают плотны и очень шелковиты. Чем менее шелковицы приносят плода, тем лучше бывают их листья. Китайцы для того, чтоб шелковице сделать бесплодными, дают вместо корму шелковичной плод курам, собирают кал оных и распускают его в воде; после того размачивают в сей воде шелковичное семя, и морив его, сколько надобно, по том уже сеют. Они разделяют шелковицу на два рода, равно между собою, хорошие: один из них называется кинг-санг, от имени некоей округи в провинция Гу-канг. [109] Листья кинговы суть тонки и не очень остры, и несколько походят на тыковные листья. Черви питаемые сими листами, производят шелк очень твердой и годной для делания некоторого роду гасу и крепу очень твердого и плотного. Сии листья наипаче пригодны для нововыведенных червей; потому что Китайцы стараются принаровить пищу червей ко всякому их возрасту. Хотя листья Лузских шелковиц пригодны ко всякому возрасту, однако они лучше приличествуют тем червям, которые уже несколько повыросли. Сии шелковицы различны от кингов тем, что они не приносят плодов шелковичных, что их ствол идет вдоль, что их листья велики, крепки, [110] плотны, круглы, густы, очень сочны; что ветви их здоровы и сильны: но корень не плотен, не крепок, не долговременен.

Китайцы садят около домов те шелковицы, которые скорее прочих пускают листья; а сие для того, чтоб тем удобнее их поливать, предохранять, от худых трав, унавоживать и брать их листья в скорости для нововыведенных червей. Впрочем они остригаются, чтоб с молодых дерев очень много не снимать листьев прежде третьего их года; потому что они от того сделаются навсегда слабыми и поздними; они также смотрят и за тем, чтоб листья выдергивать вплоть и начисто отрезывать ветви, ими снимаемые. [111] Сии шелковицы сильны, бывают через три года, а к пятому начинают уже слабеть. Когда корни между собою перепутываются, то для отвращения сего, весною дерева сии разгорячают, подсекают очень переплетшиеся корни, и напоследок, покрывают нарочно приуготовленною землею, которая и омочает и вяжет. Когда они состареются, то имеют искуство их молодить, т. е. возобновлять их молодость; что они делают подчищая истощавшие ветви, и прививая прививки новые довольно здоровые в месяце Марте. Они от времени присматривают, не проточили ли их некоторые насекомые, для положения туда своих яичек; от чего деревца делаются слабы. [112] А умерщвляют сих насекомых вливанием туда малого количества крепкого масла.

Земля, пристойная под шелковицы, не должна быть ни очень сильная ни очень крепкая; такое поле, которое лежало долгое время впусте, и которое недавно распахали, к тому весьма выгодно; грязь, выметываемая из каналов, которыми там земля перерезывается в провинциях, приносящих наилучший шелк, служит к унавоживанию земли под шелковицы. Зола, кал животных и самых шелковых червей, служат к такому же употреблению. Между деревами можно сеять овощи мелкого рода; но притом надобно всегда остерегаться, чтоб первых сошником как нибудь не повредить. [113]

Китайцы очень исправно знают подчистку шелковиц; они отрезывают ветви, а наипаче по середине дерева, чтоб собиратель листьев имел для своего дела удобное место. Эта предосторожность много уменьшает его трудов. Шелковица, исправно подчищенная, вдвое выгоднее, и стоит столько же, сколько стоют две худо обложенные. Они начинают подчищать их в месяце Генваре; они оставляют только три почки на ветви, так как делают в распорках при делании деревянных беседок. Ветви навесившиеся и клонящиеся к корню отрезывают, так как и загнувшиеся к самому стволу очень густые и попарно выходящие из ствола дерева, очень [114] частые и усыпанные; и так наконец они оставляют только те, кои выходят из окружности дерева.

Правду сказать, сей способ не во всех употребляется провинциях: в провинциях Джекианга и Киангнана, производящих наилучший шелк, стараются, чтоб шелковицы не очень вырастали; и по сему отрезывают их, чтоб они поднималися только до известной высоты. В местах, где лес редок, употребляют отрезанные ветви для согревания воды, в которую кладут отборные клубочки шелковые, чтоб тем лучше их распустить; а из золы сих ветвей делают щелок, в которой валят прогрызенные клубочки [115] бабочкою или недостаточные. Они разбухивают, и идут на делание шелковых паклей или пряжи толстой. Некоторые слупливают кору с сих ветвей, и делают из нее очень плотную бумагу для подсолнечников или зонтиков. По мере, сколько шелковицы состареваются, листья не столько становятся тяжелы. Их приводят в молодость или прививком, или перекладывая свежие и здоровые ветви в небольшие ящики сделанные из бамбу, кои наполняются доброю землею; или накланивая весною долгие оставленные во время очистки в целости ветви последним концом в нарочно уготованную землю. В следующем месяце, Декабре, сии ветви укоренятся, и [116] тогда их искусным образом отрезывают и пересаживают в другое место.

Вот, каким образом сеют шелковичные семена: выбирают на это семена лучших дерев, и из плода, выросшего по середине ветвей. Сие семя должно перемешано быть с пеплом сожженных шелковичных ветвей: на другой день всю смесь разболтывают в воде. Когда вода установится, то некорыстные зерна плавают по верху; а те, которые опустились на дно, должны высушены быть на солнце: после того сеют сии последние с просом поровну и все вместе. Просо любит шелковицу; оно, когда растет, защищает ее от солнечного зною: когда же просо [117] созреет, то дожидаются ветров; а как они найдут, то его зажигают. Шелковицы по весне растут с большею силою.

Когда ветви нарочито поднялись, то сверху их срезывают, чтоб они разбухли и с боков; да срезывают также и родящиеся отпрыски, доколе дерево или стволе самой не придет до желанной высоты. Тогда их рассаживают по линеям расстоянием между собою от восьми до десяти шагов: линеи одна от другой отстоит на четыре шага; в таком случае избегают того, чтоб дерева одной линеи прямо не соответствовали или стояли против дереве линеи противоположенной; а сие без сомнения для того, чтоб дерева сии одно другое застенивали. [118]

Первое попечение при содержании шелковых червей касается до шелковиц; после того располагается удобнейшее место для воспитания и работы сих насекомых. Богатство их потолику бывает обильно, поколику им в том спомоществуют; естьли не будет старания, то они бедствуют и напоследок истощеваются. В больших заводах избирается приятное место для жилища червей: сие жилище должно быть несколько возвышенно, на земле сухой, по близости какого-либо ручейка, в месте удаленном, отлученном от навоза, вычистков, стада и всякого стука. Худой запах и всякое потрясение суть бедоносны червям. Лаяние собак, [119] пронзительный крик петуха, пороховой выстрел, громовой удар и пр., могут удобно повредить их. Горница для них строится весьма покойная, четвероугольная, входе в которую должен быть на юго-востоке а никогда на севере. Сия горница имеет скважины с четырех концов земли, так чтобы воздух снаружи проходил по нужде, куда надлежит, и свободно. Оконницы запираются белою насквозь светящеюся бумагою, с подвижными цыновками для впускания или для отвращения света. Иногда нужна темнота, а иногда свете. Сии цыновки способны к защищению червей от вредных ветров, к доставлению им хороших, могущих очищать воздух от [120] москары и комаров, гадов, портящих их клубки. Должно также стараться, чтоб ящерицы и мыши туда не вползали.

Надобно стараться, чтоб яички высиживались в одно время; чтоб черви спали, ели, пробужалися, линяли, все в одно время. Для сего надлежит быть в горнице всегда одинаково равной теплоте. Для содержания такого равенства, становят сковороды на четырех углах горницы, или и одну сковороду наполненную углями (горящими), которую обносят для согревания воздуха, и уносят благовременно: но надобно остерегаться, чтоб из такого нагревальника не выскакивало пламя, и потому уголья закрываются пеплом. Некоторые [121] делают сие и древо из коровьего кала, собираемого зимою, которой размачивают, составляют пластинки, и их высушивают на солнце. Они кладут сии пластинки в сковродах на ряды сухого дерева: огонь сей даст приятную теплоту, коего запах черви любят; но только чтобы дым самой не входил в их жилища.

Но не довольно того, чтоб жилище было чисто и покойно; надобно еще его украсить. И так делают наподобие етажей девять или десять полок, расстоянием одна от другой на девять дюймов. На полки кладутся из тростника решеточки, сквозь дырочки коих может пройти палец; а сие для того, чтоб теплота того места туда входила, а холод [122] умерялся. Сии етажи должны устроены быть таким образом, чтоб они составляли круг в горнице, по середине и во круг которой бы можно было действовать. Червей высиживают на сих решеточках и там их питают, доколе они способны будут вить шелк. Поелику же сперва, как выдут сии черви, бывают они очень нежны, то кладут на сии решеточные крушки ряд сухой и изрубленной в мелкие кусочки соломы, на которой размягчивают лист бумаги, умягченной растиранием рук. Когда листе замаран будет калом червей или жилочками листов, то покрывают его таким листком, коего бы ряды давали червям свободной ходе; на сей листок бумаги [123] кладутся шелковичные листья, коих запах привлекает к себе червей; после того листок сей снимают, кладут его на новой кружок, а старой очищают. Некоторые толь осторожно поступают, что поставляют около строения в малом расстоянии стену или толстой палисад, наипаче с западной стороны; с тем намерением, чтоб, когда нужно будет впускать с сей стороны воздух, заходящее солнце не устремляло лучей своих на червей.

Некоторые люди, в первые дни рождения червей, как они имеют нужду в пище весьма нежной рассекают шелковичные листья на тончайший листочки, для сего употребляют они весьма острой ножичек, которой разрезывая не [124] жмет листов, и оставляет в них всю нежность их вкуса.

Когда бабочки слабы и томны, то и потомство их будет чувствовать слабость. Китайцы великое имеют внимание при разборе, тут употребляемом. Сперва они разделяют яички с самцами от яичек с самками. Яички с самцами познаются из того, что они несколько к одному концу остры, гладки, тонки, не столь велики как другие; яички содержащие самок, круглее, более, толще и не столь аккуратны. Одним словом, яички светлые, несколько прозрачные, чистые и плотные суть наилучшие.

Бабочки вылупаются почти около четырнадцатого дня; тогда разбирают их с большею [125] удобностию. Не надобно брать тех, кои прежде других вылупаются и предускоряют других днем; но тех, кои выходят кучею на следующий день: а поздняков надобно откидывать. Когда бабочки имеют крылья поджатые, брови лысые, хвост сухой, брюшко красное и не мохнатое, то это верной знак их худобы: и потому отбрасываются.

Когда таковой разбор будет учинен, тогда кладут на лист бумаги самцов близь самок. Китайцы делают сию бумагу из коры шелковичного. дерева; они укрепляют его с задней стороны приклеенными шелковыми или бумажными нитками, потому что, когда на сии листы накладены будут яички, то окунывают их [126] три раза в воде. После того расстилают сии листы на цыновках усыпанных толстою соломою. Для того, чтоб яички высиживались в одно время, и чтоб не было одних позднее других, то отлучают бабочков самцов после, как были они совокуплены около двенадцати часов: тогда самцов кладут вместе с теми, киях браковали. Надобно самок класть плашмя, чтоб они могли вести яички удобнее; их покрывают, потому что в темноте они не столько царапают свои яички. Когда же они снесли уже свои яички, то кладут их вместе с бракованными бабочками и клубками, и все это глубоко зарывают. Китайцы уверены, что мертвечинки их заразили бы [127] животных, естьли бы стали их есть; они уверены также, что если их зароют по различным местам в поле, то тут не уродится чрез многие годы ни одного дерева, ниже колючего растения. Другие кидают сии червяки и клубки в пруды, от которых, как они думают, паче всего утучняются рыбы.

Разбор бывает также и в яицах. Склеившиеся вместе и составляющие комочки отбрасываются. Прочие же требуют много хлопот. Листья бумаги, к которым яички приклеились, привешиваются к матице той горницы которая определена для работы червей; она с переди должна быть отверста, чтоб ветр проводил, однако же чтоб яички [128] не были выставлены против солнечных лучей; сторона листа, к которой яички приклеились, должна быть оборочена к матице. Огонь, которым греют горницу, не должен испускать ни пламени ни дыма. Китайцы тщательно избегают, чтоб никакая посконная или конопляная веревка близко не подносилась ни к червям, ни к яичкам. Когда таковым образом листы будут привешены, то скатывают их слабо, чтоб яички были внутри свитка, в конце Декабря или в месяце Генваре, дают яичкам баню в холодной речной, или содержащей на низу не много соли воде; но надобно остерегаться, чтоб вода сия не мерзла; тамо оставляют их на целые двои сутки; [129] чтоб листья не плавали по верху воды, то стараются придержать их на дне. Потом для сушки опять их привешивают; и как сделаются сухи, то скатывают уже их несколько поплотнее, и кладут раздельно стойком в глиняной сосуд. Когда солнце после дождливого времени является во всей своей силе, то выставляют, почти через целые десять дней один раз, листы против солнца в прикрытом месте, где нет росы: тамо оставляют их на полчаса, а потом опять их запирают, как и прежде. Иные окунывают листы в воде, в которую положен был пепель шелковичных ветвей, тамо они оставляют их на целой день, и вынимают оттуда для [130] погружения их на несколько минут в снежной воде; или привешивают их на три ночи к шелковице под дождь или снег, примечая притом, чтоб он не был очень силен, и чтоб яиц не сбил. Утверждают, что сии бани делают шелк раздельнейшим, тончайшим, крепчайшим, и не столь ноздреватым, и сохраняют в яичках всю их внутреннюю теплоту.

Когда уже видны на шелковицах вырастающие листья, то тогда уже надлежит помышлять о выведении червей из яичек. Можно умедлить и ускорить рождение сих червей, по мере теплоты или холода, каковую им дают.

Весьма нужно, чтоб черви высиживались все вдруг. Признают же, что черви скоро вылупятся, [131] тогда, когда яички надуваются и делаются несколько остроконечными. В первой из трех дней, предшествующих дню назначаемому для их рождения, вынимают из сосуда, около десяти и одиннадцати часов при тихой и ясной погоде, бумажные свитки, расстилают их вдоль, привешивают их таким образом, чтоб затылок обращен был к солнцу, и так оставляют, доколе иметь будут теплоту приятную и умеренную. После того скатывают их плотно, кладут в судно на место теплое, пока на другой день еще выставят. В этот день яички переменяют цвет свой, и делаются пеплосероватыми. Тогда складывают листы один с другим, [132] свертывают их еще плотнее, и завязывают их два конца; в третий день около вечера раскатывают листы, и расстилают их на тонкой цыновке. Яицы кажутся тогда черноватыми, рассматривают, нет ли какого яйца высиженного; естьли есть, то червей отбрасывают: потому что их ранность сделала бы то, что они ни спали, ни линяли, ни ели бы в одно с прочими время; что бы расстроило единообразие попечений и труда. После сего пересмотру свертывают по три листа вместе очень слабо, и относят их в место теплое, прикрытое от полуденного ветра.

На другой день, около десяти и одиннадцати часов утра, раскатывая свитки, все они [133] находятся покрыты червяки, кои кажутся как муравейник. Естьли остаются яицы, кои и час спустя не вылупливаются, то их надлежит отбрасывать. Естьли между недавно выведенными червями найдутся такие, кои сухи и как бы обожжены, или имеют голову плоскую, или цветом похожи на голубонебесной цвет, или желты, или мясного цвета, то надобно их откидывать. Хорошие черви, как говорят Китайцы, суть таковы цветом, какова есть в дали видимая гора, т. е. ни совсем черны, ни очень голубы, но смешенно и с тем и другим, темноваты.

Когда разбор уже сделан будет, то взвешивается на весках лист, содержащей червей; его [134] представляют наклоненным и вполовину опрокинутым на долгой бумажной лист, усыпанной шелковичными листами; запах сих шелковичных листьев привлекает червей. Которые черви не скоро идут, то помогают им посредством пера, или слегка постукивая в затылок бумаги. Лист еще взвешивается; и чрез сие средство узнается точно тяжесть имеющаяся в червях, а по оной уже и назначается количество фунтов шелковичных листов, кои должно давать для пищи червей, и узнается вес клубков, которые имеют быть получаемы.

Тогда-то тщательно умеряют жар или теплоту жилища. Есть в Китае нарочные [135] женщины, которые отправляют мастерство воспитания и хранения червей частных людей; их называют матерями червей. В сие-то время препоручают их какой нибудь таковой мамке; но прежде, нежели она взойдет в жилище, велят ей вымыться и надеть платье чистое; она не должна испускать от себя никакого худого запаха; не должна притти натощак, да также не должна притти только что поевши; ее одежда простая и легкая не должна препятствовать в познании градуса теплоты того места. Она не должна ни пылить, ни пускать дыму, наипаче прежде первых линяний; в это то наипаче время черви требуют величайшего старания; запах и вкус дикой цикореи им пагубны. [136]

Китайцы разделяют жизнь червей на многие эпохи. Яицы до того времени, с которого они должны высиживаться, требуют великого холоду; а когда высиделись, то они требуют много теплоты. Около времени линяния, когда они делаются гусеницами, надобна им теплота умеренная. После великого линяния, надобна им прохлада: их мало по малу согревают, когда они клонятся к старости, их работа около клубков не иначе может быть плодоносна, как посредством великой теплоты.

Китайцы отдаляют от молодых сих несекомых многие вещи, почитаемые ими за антипатические, каковы суть: конопли, листья мокрые или разгоряченные [137] солнцем; пыль, когда они еще недавно высиделись; мошкара и комары, запах жареной рыбы, сожженных волосов, мускуса, дыма; рыгания вином, имбирем, солатом или дикою цикореею, великой стук, нечистота, солнечный лучи, мерцающий свет ночника, сквозной ветр, большой ветр, холод и теплота неумеренные и не приунаровленные, скоропостижная перемена большого холода на большую теплоту. В рассуждении питания, они опасаются давать листья омоченные росою, или высушенные на солнце или на большом ветре; также те, которые худо пахнут. Для избежания таковой невыгоды, они щиплют листья за два или за три дня на перед, и полагая [138] их пламшя хранят в чистом и прохожем воздуху месте.

В первые дни дают червям только листья нежные и разрезанные на маленькие листочки; а когда черви начнут белеть, то умножают и пищу, и дают ее не столь нежную и тонкую. Еще ее также умножают, когда они начинают несколько чернеть, и листья уже не разрезывают, а дают такие, какие были сорваны: когда они делаются белыми, и едят с меньшим аппетитом, то должно уменьшить их порцию; надобно также уменьшить ее, когда они желтеют. А не должно и совсем ее давать, когда они вдруг сделаются желтыми, и находятся на кануне одного из трех снов, т. е. когда они [139] приближаются к линянию. Во всех их линяниях надобно поступать таким же образом.

Замечено, что черви равно едят днем и ночью; что, как скоро они выдут из яиц, они принимаются два раза за еду; что на другой день они едят только тридцать три вместо сороки восьми раз, а на третей еще и того менее. Некоторые дают им в сем первом возрасте листья ношенные здоровыми людьми несколько времени за своею пазухою; испарина человеческого тела нравится молодым червям.

Пасмурная и дождливая погода утушает в них охоту к еде, чтоб им возвратить оную, то зажигают пучок сухой соломы, которого бы пламя было равно, и [140] оной обносят сверху червей; сие освобождает их от холоду и влажности, от коих они оцепеневают. Тогда поднимают циновки или занавесы с оною, чтоб им дать больше света, которой их развеселяет.

Сии усугубленные попечения споспешествуют, как говорят Китайские сочинители, к ускорению старости шелковых червей. Китайцы утверждают, что ежели они состареваются в двадцать три или в двадцать пять дней, то кружок покрытой червьми, в которых при первой взвеске потянуло одна драхма, произведет двадцать пять унций шелку; напротив того, ежели они, по недостатку присмотру и пищи состареваются в двадцать восемь [141] дней, то шелку выдет только двадцать унций; а ежели они состареются уже в месяц или сорок дней, то шелку получишь только на десять унций.

Пища удобная, в малом количестве, и почти такая, каковая давана им была в первые их дни, приличные при их старости. Неварение оной в сем возрасте наполняет, когда они начнут свою работу, их клубки какою-то солью, которая шелк делает липким, т. е. трудным в разделении. Когда они прожили двадцать четыре или двадцать пять дней после как вылупились, то чем более отлагают свою работу, теме более съедают листьев, а менее дают шелку; шелковицы, с коих сощипаны [142] листья очень в поздное время, на будущей год пускают оные также очень поздо.

После линяний, кои суть некоторой род болезни, надобно червям давать мало по малу, а при том и часто, тонких листиков. Они подвержены также и другим болезням, причиненным или холодом или жаром. Ежели оконницы не плотно будут затворены, или по неосторожности даны червям будут листья мокрые, от чего они захватываются холодом (что видно из их поносу, т. о. что они вместо калу кладут воду или брызги); то жгут в тех местах подле больных коровей кал, остерегаяся всегда дыму. Болезни, причиненные жаром, [143] происходят от многих причин как-то от голоду претерпенного неблаговременно; от качества или количества пищи, от беспокойного местоположения, или от внешнего воздуха вдруг сделавшегося знойным. Каждую из сих болезней лечат различно: внутренний жар, давая им муки сделанной из шелковичных листьев собранных во время осени, и истолченных в пыль очень мелкую; ее им дают намачивая листья определяемые для их еды, и посыпая сею мукою, которая к ним и пристает; но тут уже уменьшается количество листьев сравнительно с количеством муки: некоторые вместо сей муки употребляют муку из некоторого зеленого гороху малого рода. [144] Болезни, приключающиеся от жгучего воздуха, предупреждают или лечат, открывая одно или многие вины противоположенные ветру: естьли ветр очень зноен, то должно поставить на вине или двери отворяемой полное судно с холодною водою, дабы ветр проходя чрез оное, прохлаждался; или прыская на воздухе в горнице прохладную воду, остерегаяся при том, чтоб вода не упала на червей. Самая опаснейшая болезнь есть разгорячение причиненное невыгодным местоположением. Как скоро черви вылупятся, то они желают быть на свободе. Когда они делаются гусеницами, то изобильны в мокроте. Нечистота для них пагубна; их испражнения удобно скипаются; [145] надобно червей от того освобождать чищением, или пересаживанием их с одного крушка на другой. Сии переносы необходимо нужны, когда черви, сделавшись большими, приближаются к линянию. Они тогда же должны перенесены быть; и для сего потребны руки легкие и искусные многих людей, которые бы их не раняли, и клали бы их тихо и осторожно. Для излечения их в скорейшем времени, сыплют на них сухой тростник или изрубленную солому, на которую разбрасывают шелковичные листья; черви, чувствуя их запах, карабкаются на солому, и сами себя очищают от калу.

Когда черви поболее выростут, то разделяют червей [146] одного крушка на три, потом на шесть, и даже умножают до двадцати и более. Когда они сделаются светло-желтыми, и близки к работанию клубков, то не должно медлить, и тотчас относить в приуготованное для работы их жилище, различные находятся способы располагать сих несекомых. Они любят трудиться в темноте; надобно содержать в рабочей их комнате теплоту приятную, и защищать их от внешнего воздуха.

В Европе сбрую для шелковых червей составляют просто достки, на коих стоят сомкнутые в полукрыжие прутья; а чтоб клубки не были двойные, то сие стараются отвращать тем, что оставляют много места червям [147] для их работы. В сих то прутьях черви составляют свои клубки. Китайцы имеют состроенные машины или орудия, нарочно сделанные; они обвешивают их циновками, покрывающими и самый верх сих машин, а сие или для отвращения света, или для воспрепятствования входу внешнего воздуха; но после трех дней работы они снимают циновки от одного до трех часов, а сие для того, чтоб дать солнцу свободной вход в комнату, но только что бы лучи его не падали на червей; потом их опять покрывают. От страха грома и молнии предохраняют их, покрывая их теми же бумажными листами, которые им служили, как еще они были на решетных кружках. [148]

Работа бывает оканчиваема в семь дней; черви в шелковых клубках остаются в состоянии хрисалид семь прочих дней, после чего они прогрызают скорлупку, и выходят бабочками или мотыльками. Когда собирают клубки, то их кладут в кучу; но ежели отлагает кто время выбрать из кучи клубков, из которых хотят выпустить мотыльков, для получения от них яиц, то сии мотыльки, будучи стесняемы и разгорячаемы, не очень удаются; самки, которые тем более повреждены будут, произведут только слабое и томное поколение. И так надобно выбирать на самой доске клубки мотыльков, определяемых для плодородия, и их класть на [149] кружке свободно, на воздухе свободном и свежем.

Прочих надобно уморить, не повреждая клубков. Не иначе надобно класть клубки в котел, как по мере, сколько можно их разделять; ежели они промокнут долее, то шелк от того попортится. Лучше всего бы было их разделять все вместе, естьли бы возможно было употребить к тому довольно великое число работников; но как сие не всегда возможно, то употребляют три следующие средства для умерщвления мотыльков. Первое то, что их выставляют чрез целой день прямо против солнца; сие средство очень надежно к умерщвлению мотыльков, но оно вредит клубкам. [150]

Второе то, что их кладут в особенную баню или воду; кладется в котел унция соли и полунции репного масла; въевшиеся испарения кислых духов соли и серных частиц масла делают клубки лучшими и шелк удобнейшим к раздельности; почему машина содержащая клубки, должна взойти очень порядочно в котел, и окружность дыр, в кои бы дым мог вытти, должна быть и заткнута замазана. Средство сие не всегда надежно: потому что ежели пары сии не будут даны так как надлежит, то в большей части мотыльки пробивают свои клубки.

Третие средство, которому дается преимущество, есть то, что клубки запирают в [151] больших глиняных сосудах; прикидывают в каждое такое судно четыре унции соли на десять фунтов клубков, и покрывают их широкими и сухими листьями, каковы, напр. суть листья водяных кувшинчиков. На сии листья кладут еще десять фунтов клубков и четыре унции соли. Таким образом делают столько слоев, сколько может содержать судно, коего верх замазывают глиною таким образом, чтоб внешней воздух не мог туда проникнуть. В седьмой день мотыльки будут удушены; но, естьли хотя мало воздух будет входить в судно, то они столько будут живущи, что пробьют клубки: а сие для того, что, как они состоят на внутренности влажной и удобно [152] воздухом могущей надуться, то и надобно им только самое малейшее количество воздуха для продолжения своей жизни.

Те, кои хотят разделить различные роды шелка, разбирают клубки. Те клубки, кои продолговаты, блестящи и белы, дают шелк очень тонкой; а те, кои толсты, темны, и такого цвету, какой на коже луковицы, дают только шелк грубой или толстой.

Хотя обыкновенно предпочитают весеннее время пред прочими к воспитанию червей; однако есть люди в Китае, которые выводят яицы летом, осенью, и почти во все месяцы, начиная с первой уборки весеннего хлеба. Трудность в том состоит, что мало можно найти толь сильных работников для толь [153] беспрерывного труда, и шелковиц, могущих довольствовать пристойною пищею во всех сих временах года. Ежели кто их истощит в первой год, то не должен многого от них ожидать на второй. Некоторые предпочитают осень перед весною в рассуждении воспитания червей; они говорят, что в полуденных странах весна есть время непостоянное, дождливое и ветреное, а успех и того сомнительнее; напротив того осенью, которая у Китайцев начинается с 15 Августа, погода всегда чистая и ясная; что осенью не бывает ни мошкары, ни комаров, коих кусание смертельно червям. Те черви, кои воспитываются летом, очень бывают подвержены [154] впечатлениям наружности; если не стараются занавешивать окошки, и доставлять им прохладу; а осенние не имеют нужды в такой прохладе, разве только в начале: но после их линяния, и когда они составляют свои клубки, надобно доставлять им более теплоты, нежели, весною, по причине холодных ночей. Мотыльки осенних червей могут давать яицы для следующего году; но лучше ими запасаться весною; они надежнее.

Когда кто хочет вывести летние яицы для сбережения их на осень, то их должно класть в глиняной сосуд накрепко заткнутой. Сей сосуд ставится в бассейне проточной чистой воды по самое то место, до которого наполнены яицы; если вода будет [155] выше, то яицы умрут; а ежели ниже, то найдутся такие, кои не могут опосле высиживаться вместе с другими. Когда таким образом все наблюдено будет, то яицы высидятся чрез двадцать один день. А некоторые есть и такие, которые вместо того, чтоб класть яицы в воду, кладут их в тени под густым деревом, в сосуде, сделанном из глины или земли сырой, а не выжженной.

Некоторые Китайцы имеют искуство придавать клубкам вид особенной и в других местах неизвестной. Когда шелковые черви близки к работе, то они их кладут таким образом, что они, т. е. черви вместо того, чтоб им делать овальные [156] клубки, так как они делают будучи оставлены на свой произвол, делают штуку шелку плоскую, тонкую и круглую, похожую на круглой пряник: Китайцы для сего делают только то, что закрывают очень гладкою, не имеющею ни одного клока бумагою, некоторое суденышко такового же вида, и на оное кладут червя, имеющего сновать около него шелк. Ежели бы сей способ был не столько хлопотен, каков он есть (по причине бесконечного множества суденышек, на сие потребных), то бы оный был очень выгоден. 1) потому, что штуки круглые и плоский, столь же удобные к раздельности, как и клубки, имеют шелк чистой, и которой не [157] замарывается тою клейкою материею, каковую червь запертый в клубке около себя кидает: а сие потому, что как скоро червь окончил свою работу, то не давая ему ни минуты марать оную, тотчас его отнимают. 2) потому, что никакая вещь не нудит разделять шелк, как-то бывает с клубками, в коих червь заключается.

Китайцы имеют самые простые инструменты для переделки или выделки шелку. Мы знаем, как Китайцы ходят или работают за шелковыми червями; но не знаем совершенно, как они шелк употребляют в дело, и какие у них к тому сбруи.

Самой лучшей и тончайшей шелк есть тот, которой идет [158] из провинции Шекиангской. Китайцы судят о доброте шелку по его белизне, мягкости и тонкости. Ежели он жесток на пальце, то это худой признак. Для придания ему хорошего вида, они часто приправляют его водою сарацинского пшена смешенною с известкою, которая его сжет. Европейские купцы иногда в том обманываются.

Провинция Кантонгская производит особенной шелк, которой находится во множестве на деревах и на полях. Он производится маленькими несекомыми, очень подобными гусеницам. Сии несекомые вьют его ни кругом, ни овально, т. е. ни круглопродолговато, но весьма долгими волотьми. Такая волоть цепляется к [159] кустарникам и деревцам, как куда ее ветр погонит. Волоти или нити сии собираются, и из них выработываются шелковые материи толстейшие, (обыкновенно называемые флореттами) нежели каковые делаются из шелку, которой вьется червьми в домах. Оные черви суть дикие, которые питаются без разбору листьями шелковиц и других дерев. Их два рода: первой потолще и почернее, нежели наши шелковые черви; их основа серо-красноватая; второй поменее, а основа еще чернее. Материи, делаемые из сих шелков, отливают на два цвета; они плотны, не секутся, долго носятся, да и моются как холстина: когда они хороши: то ничто ее не морает, даже ни [160] самое масло. Они столь же ценны у Китайцев и столь же дороги, сколь атлас и самые лучшие шелковые штофы.

КОНЕЦ.

Текст воспроизведен по изданию: Подробное описание, 1) Как китайцы делают свой фарфор; 2) Как китайцы разводят и кормят шелковых червей для получения от них лучшего и множайшего шелку. М. 1790

© текст - Смирнов Г. 1790
© сетевая версия - Thietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2022
© дизайн - Войтехович А. 2001