№ 189

1726 г. августа 31. — Реляция С. Л. Владиславича-Рагузинского в Коллегию иностранных дел с р. Буры о положении дел посольства и скором отъезде его в Пекин

/л. 37/ Державнейшая императрица и самодержица, государыня всемилостивейшая.

В моей бытности в Иркуцском подданнейшею моею реляциею минувшаго майя 26 под нумером 5-м (См. док. № 153) доносил я вашему величеству о [385] всем том, что до того времяни происходило, наипаче что я отпустил куриера Андрея Лаврентьева с письмами (См. док. № 139, 140) в Пекин, в которых писал о моем приеме и о пропуске каравана. И со оного моего письма дерзнул послать копию в Государственную Иностранных дел коллегию под вышеписанным нумером того ж числа.

Мунгальские ж владетели вышеписанного куриера не пропустили и писем моих до Пекина не послали, а писали они во ответ (См. док, № 151) моего письма, к ним писанного (См. док. № 141), что де от российского агента посылан был куриер Давид в Пекин, от которого де писано о приеме посла и о пропуске каравана, и по тому письму (См. док. № 123) его богдыханово величество учинил указ посла принять и для приему его на границу выслать двух министров, которые де уже и высланы, и для того де не нужда более куриера, ниже писем в Пекин пропускать. И с тем ответом тот куриер возвратился из Урги ко мне в Иркуцск прешедшаго июня 2 дня. И со оного письма дерзаю вашему величеству во известие приключить копию под номером 1-м.

И того ж июня 7 прибыл в Иркуцск из Пекина и вышеписанный Давид, которой с письмом от господина агента Ланга (См. док. № 123) посылан и привез от китайских министров во ответ к нему, Лангу, письмо ж (См. док. № 137), в котором пишут о моем приеме и о выслании двух министров на границу, а о караване учинится де определение впредь. И со оного письма приключаю ж во известие копию под номером 2-м.

И того ж июня 19 дня (Напротив на полях: N. В.) послал я И паки означенного ж куриера Андрея Лаврентьева к ним, министром, и писал с наивящшею прилежностию о моем приеме и короване, требовал же под мене и мою свиту подвод, проводников и корм по обыкновению (См. док. № 165) А какое письмо я к ним, министром, писал, приключаю ж копию под номером 3-м.

И на то письмо они ко мне ответствовали склонно, которой ответ (См. док. № 176) получил я // чрез того ж Андрея в пути, едучи из Иркуцска, при устье Ангарском июля 20, в котором письме они пишут, что подводы и протчее для моего приему на границе все в готовности, а что о приеме каравана могу сам донесть, когда буду в Пекине и окончатся дела перебещиков и пограничные. И со оного письма приключаю ж копию под номером 4-м.

Между тем же вышло из Мунгальской же землицы за границу в державу Российского империа 270 луков перебещиков (Напротив на полях: N. В.), а имянно полонеников, которые взяты в полон от контайши уже тому 10 лет, мужеска полу 365, женского полу 376, да табунуцких соетов, которые были прежде в подданстве вашего императорского величества, мужеска полу 119, женска 88. Всего обоих выходцов мужеска и женска полу 948 человек, за которыми оружейною рукою в немалом числе войск мунгальцы гонились и настигали их на границ (Напротив на полях: N. В.) вашего величества более полудни езды, и была между ими баталия, где выходцы преодолели, побив несколько десятков мунгал оружейною рукою, и сами ушли в державу вашего величества к Тункинскому острогу, где и ныне кочуют. [386]

Мунгальские ж владетели хотели паки оружейною рукою за своими беглецы гнатьца в погоню и далее за границу вашего величества переходить. Однакож благоразумно господин агент Ланг, тогда обретался здесь, собрав вашего величества пограничных подданных, запер им пасы и приятельскими обсылками, притом и оружейною рукою по моему приказу их от дальних набегов удержал. И таким образом войско мунгальское назад возвратилось, которое в немалом собрании было. Перебещики же в подданстве вашего величества быть желают и добровольно ясак платить обещают.

И когда мунгальцы тех своих перебещиков ружьем достать не могли, то писали к нему, Лангу, о возврате оных против мирного договору, и дабы он, Ланг, то письмо (См. док. № 168) мне приобщил и от мене резолюции требовал, что он, Ланг, и учинил. /л. 38/ Против которого письма, что я писал мунгальским владетелем (См. док. № 175), и со оного во известие копию приключаю ж под номером 5-м, на что более уже мунгальские владетели мне не ответовали. А после того доныне с божиею помощию на границе все смирно и благополучно. А ежели б я им оных перебещиков отдал немедленно, то б две противности из той отдачи высоким интересом вашего императорского величества произыйти могли. Первая: показал бы робость в случае нынешней коммисии. Вторая: они были намерены многих пограничных жителей, которые платят ясак вашему величеству и мунгальцом, с границы збить и внутрь в свою землю загнать. Еще ж они часто упоминают о своих перебещиках, а о тех, которые из щастливого империя Всероссийского во многом числе к ним ушли, ниже они, ниже иной кто до сего числа не упоминал. И для тех притчин я их перебещиков отдать не велел, дондеже они вашего величества перебещиков не отдадут и протчия дела не окончатся при дворе китайском.

А сего августа 2 дня прибыл я сюды в Селенгинск благополучно и Байкальское море переехал без трудности. Прешедшей же недели обсылался приязненными обсылками с китайскими министры, которые на границе отсюды во сте верстах обретаются, и требовал известия, все ли Готово для моего приему. И те министры посланного моего приняли склонно и сказали, что все готово. И тако я на сей недели, богу извольшу, путь свой восприемлю со всею свитою, при которой во первых господин агент Ланг против указа вашего императорского величества.

Караван же остается здесь, о котором прежде с министры на границе, а потом в моей бытности в Пекине буду прилагать лишние труды (Напротив на полях: N. В.). И как скоро пашпорт о приеме и о пропуске оного каравана получить могу, то с нарочным куриером пошлю к первому целовальнику, назначенному комисару Дмитрею Молокову да сержанту Ножневу, которые при короване обретаются. И доныне /л. 38об./ тот караван милостию божиею состоит все благополучно, токмо зело опасаются, дабы за таким долгим времянем мяхкая рухлядь не попортилась. И в таком случае не чаю, чтобы караван прежде предбудущей весны мог быть пропущен. Того ради, ежели по прежнему моему представлению ваше императорское величество благоволит прислать нового комисара вместо умершаго Третьякова и повелит оному прибыть на почте, то может еще караван застать здесь. Ежели же нового комисара прислать не разсудится за благо, то и без него вышеписанный Молоков с протчими целовальники может надлежащее управить под призрением господина агента Ланга, которой с наивящшею ревностию всякое вспоможение [387] тому каравану чинить не оставит, ибо то дело к сущему ево министерию надлежит, которого каравана о состоянии, о непропуске (Напротив на полях: N. В.) и протчем он, господин Ланг, пишет в Государственную Коммерц-коллегию в приключенном пакете.

При сем же и сие дерзнул вашему величеству донесть, что торговые люди всероссийские из Сибири в Ургу провозят премногое число мяхкой рухляди, которой повсегодно более, нежели в двух караванах вашего императорского величества, отпуску бывает, а пошлин не токмо с мяхкой рухляди, но и с протчих товаров со всего их отпуску в Ургу и в Китайское государство более 20 тысяч рублев в казну вашего величества не собирается. И чрез такой великой и непорядочной торг на мяхкую рухлядь за множеством китайцы уже и не смотрят. И поистинне продают 20 прецентов с убытком в Урге, по чему купили в Сибири. Равным же образом и в Пекине, сказывают, что никто на мяхкую рухлядь не смотрит же для многого привозу (См. док. № 203) и для того, что новый хан запретил всем знатным людем носить шубы собольи и горностальи, из чего многие торговые люди банкаротеры стали, а некоторые российские из Урги и паки назад мяхкую рухлядь привезли сюды. И так все дело испорчено, что бог знает как исправить можно, хотя с китайским двором божиим вспоможением может окончаться благополучно негоциация о всех делех. А ежели не учинится порядок и какое другое лучшее определение об отпуске мяхкой рухляди из Сибири, то подлинно все труды о установлении коммерции прейдут туне, и когда и караван пропустят /л. 39/ более убытку, нежели прибытку, будет. И в таком случае предлагаю подданнейшее мое мнение, каким образом то непорченое дело исправить можно, ибо кроме того способу для исправления торгу не вижу.

Ежели ваше императорское величество разсудит за благо запретить монаршеским указом всем торговым людем, дабы под потерянней чести и товару никто отнюдь не дерзнул впредь малым, ни великим числом из Сибирской губернии за границу в Ургу, в Наун и в Китаи и никуды, что х Китайскому государству принадлежит, мяхкой рухляди не отпускать, понеже за многими отпусками торг испорчен, а торговали б протчими товары. И такой указ, ежели разсудитца за благо и состоитца, послать немедленно с офицером на почте, дабы оной по всей Сибирской губернии публиковать и дабы на границу мог прибыть прежде походу каравана в Китаи, про что когда китайцы услышат, тогда торги могут исправиться и из первого каравана вашему величеству 100 тысяч рублев или более тот указ прибыли принесет. И ежели тот указ состоитца, мню, чтоб накрепко запретить по дистриктом командантом и комисаром и прикащиком не токмо торговых людей с мяхкою рухлядью не пропускать, но и разъезжие караулы держать, чтобы тайным образом не провозить (Напротив на полях: N. В.). А ежели кто чрез указ мяхкую рухлядь повезет и пойман будет, то купцу учинится наказание, а поимщику отдастся половина, а другая половина в казну вашего императорского величества взята будет.

И таким образом несумнительно торг между Российским и Китайским империем может и паки в доброе состояние притти, а государственного убытка не будет, понеже мяхкая рухлядь, которую повольно купцы возят в Ургу, будут отпускать к Москве и оттоле за границу, и пошлины, которые собираютца в Иркуцком, будут собираны на Верхотурье, Китайцы ж испустя неколико лет сами требовать будут и о торгу [388] и о корреспонденции, о чем ныне слышать не хотят и говорят, что напрасно мы раззоряем обоих стран подданных такими великими отпусками мяхкой рухляди, /л. 39об./ а ежели бы удержали 3 года отпуск, то б цена прибыла втрое и торги бы были порядочны и обоим империям прибыльны. Таким образом и я мню.

Прошу Государственную Иностранных дел коллегию разсудить. сей мой проект милостиво и не положить мне во гнев, ибо я не для иной притчины, кроме что за сущей вашего императорского величества интерес и по всеподданнейшей моей должности, представляю. А все полагаю на указ вашего императорского величества и мудрое разсуждение Государственной Иностранных дел коллегии.

Что же касается до вашего величества высоких интересов, которые к моей экспедиции присудствуют, подданнейше доношу, что господин комисар Колычев и никто от ево свиты и еще сюды не прибыл, ниже покловник Бухолц с полком, о которых имею известие, что комисар Колычев 10 числа месяца майя из Тобольска, а Бухолц 15 числа того ж месяца путь свой восприяли, хотя я к вышеписанному комисару с наивящшею прилежностию писал и протестовал, дабы он с наивящшим поспешением прибыл сюды для словесной конференции о делах вашего императорского величества прежде моего отъезду в Китаи, которая не без нужды, однакож ничто не предуспело. Или за случаем, или за ево леностию они по се число сюды не прибыли.

А я отъезжаю и более ево ожидать не могу, понеже китайские министры, которые по указу высланы для моего приему, с последними моими посланными велели мне объявить, что ежели я на сих днях на границу не буду, то они подводы распустят и назад возвратятца. И для того я, не ожидая ево, комисара, трактовать принужден, а какую ему оставляю письменную инструкцию (См. док. № 184), при сем приключается копия под номером 6-м, по которой он, комисар, может действительно поступать на границе (Напротив на полях: N. В.). И во оной инструкции принял смелость учинить ему последнее определение о ево поступках как о границе, так и о перебещиках и о протчих делах вашего императорского величества. Прошу с покорностию, да благоволит Государственная Иностранных дел коллегия ту мою ему оставленную /л. 40/ инструкцию прочесть (Напротив на полях: N. В.). И ежели что покажетца противно, то к нему, Колычеву, писать, чтоб он поступал по наставлению и премудрому определению Государственная Иностранных дел коллегии, а не по моей инструкции, понеже тому время служить может, ибо он сего году мало что или ничего в действо произвести не может. Ежели же инструкция моя разсудится за благо, то оную за действительную причесть. И дай боже, чтоб дела вашего императорского величества могли благополучно против той инструкции в действо произведены быть для того, что все подданные пограничные вашего величества, кто чем владеет, довольны, токмо боятся (чего и я боюся) от китайцов и мунгальцов лишних запросов и притеснения к границе, что и ныне, хотя не письменно, но словесно, в розговорах упоминают, будто река Ангара и Байкальское море граница, чего вовеки не получат (Напротив на полях: N. В.).

Я по моей подданнейшей должности в моем проезде чрез Сибирь и в бытности в Иркуцком и здесь поистинне с наивящшею прилежностию трудился, сколько мог, о всем том, что к пользе вашего императорского величества интересам и вящшей славе касается, посылая многих посыльщиков для осмотрения всех сибирских архив для приискания писем, геодезистов для описания границы, призывал старых людей и протчих пограничных жителей за подлинные информации о всем [389] и просил и страшил пограничных комисаров и прикащиков, чтоб всяк трудился без лености, чрез которых бы я мог получить о всем известие. И до сего числа получил счастием вашего императорского величества сочинить книгу о всех перебещиках (См.: АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1726 г., д. № 4, л. 65-97), которые после мирного договору покойного Феодора Алексеевича, также и убытком, краже и протчему, что российским подданным учинено, как во оной книге показует регистр, которую дерзаю приключить при сем под номером 7-м, в которой с немалым удивлением Государственная Иностранных дел коллегия может увидеть такое превеликое число перебещиков, о которых до сего числа мало и упоминали (Напротив на полях: N. В.). Однакож /л. 40об./ та книга от мене сочинена в такой мере, дабы я при дворе китайском мог чрез такие великие запросы перебещиков пользу в протчих интересах вашего величества получить. А подлинно ль все оные перебещики, которые в книге написаны, были прежде подданные вашего величества или из них некоторое число, не имеется о том твердого известия, токмо по скаскам пограничных людей, наипаче онкоцкие ¹ и брацкие народы, которые в перебещиках написаны, те ушли еще здесь при бытности Федора Алексеевича, и бог ведает можно ль их в перебещики причесть. Убытки же и кражи токмо на словах здешних жителей и нечто мало в приказных книгах означено, хотя сумма и велика и против всего того, богу извольшу, я при дворе китайском посредственным образом буду требовать сатисфакцию, а что могу получить и что время впредь открыет, о том буду же вашему величеству подданнейше доносить, ежели корреспонденца не пресечется и ежели дело против данной мне инструкции без описки свершить невозможно будет.

Вторую книгу (См.: АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1726 г., д. № 4, л. 98-107) под номером 8-м приключаю, в которой состоят списки с трактатов, учиненные с мунгальскими и протчими народы о подданстве их под высокую руку Российского империя, а имянно список с трактату Алтын-хана и сына ево Лозона, мунгальского владетеля, сочиненного при дистрикте Красноярском во время блаженныя и вечнодостойныя памяти царя Михайла Феодоровича 142 году (1633/34 г.).

И тот список сыскан в архиве красноярской, а подлинного трактату сыскать не могли. И был ли подлинной или не был и где ныне обретается, о том твердого известия не имею. И хотя из Государственной Иностранных дел коллегии жалованные грамоты и подарки в то время ко оному владетелю посыланы, однакож и сие нетвердо для того, что те грамоты, которые к нему посыланы оригиналы за государственною печатью, сысканы в Красноярской канцелярии. Трактат же семи тайшей и табунуцких сайтов, когда при посольстве Федора Алексеевича вышли, в вышеписанную книгу ввел и изъяснил, но и с того трактату токмо списки, а оригиналов сыскать не можно (Напротив на полях: N. В.). И были ль или нет подлинные, о том не ведаю, как я о том прежде сего в подданнейшей моей реляции (См. док. № 118) вашему величеству доносил. /л. 41/ Также в книге о перебещиках упомянуто о котогойском владетеле Ердени-контазие ², которой кочевал около Косоголу, будто он поддался в подданство всероссийское, о котором ни подлинного трактату, ни списку не обретается ж, токмо по словесному известию пограничных жителей.

Я все вышеписанные трактаты и известие, сколько бог мне поможет, при дворе китайском буду производить в действо и сказывать, что подлинные трактаты в архиве всероссийской, а верные списки у меня, и из архивы никогда неправда не происходит, также и оригиналы ни [390] для какой притчины не отлучаются, которые остаютца в архиве для вечного пребывания государственного известия. Как они поверят или не поверят, и что могу пользы получить, о том время открыет. По силе вышеписанных трактатов буду трудиться не токмо о перебещиках, но и о границе мунгальского владения, дабы тем от лишних запросов двор китайский удержать мог и коммисию мне врученную благополучно окончать, ежели бог всевышний и счастие вашего императорского величества мене допустит, на которого имею надежду.

Третию книгу (См.: АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1726 г., д. № 4, л. 108-121) приключаю под номером 9-м. И во оной описана граница, которою ныне подданные вашего величества владеют, начиная от реки Енисея, где граничит контайшино владенье, с той стороны дистрикта Кузнецкого, Красноярского, Иркуцкого, Селенгинского. Удинского, Нерчинского с протяжением до реки Горбицы при Амуре, где граница учинена от покойного Федора Алексеевича (Напротив на полях: N. В.). О сочинении сей книги наивящшие труды происходили. И в том причитаю труды мои и спомошников моих немалые к Российскому империю, ибо до сего числа такого известия не было, и здешние люди зело плохи и не токмо неученые, но и шумством испорчены и кроме сущаго их дому мало что знают. Того ради в сочинении оной книги лишние труды прилагал и множество пограничных жителей собирал, и из многих архив выписовал, и чрез описание геодезистов в таком кратком времени, что мог получить, все собрал, притом же за многими заручными скасками подданных вашего величества иноземцов, которые лутче руских пограничныя места знают, /л. 41об./ и где какие народы кочуют, и где обоих империй подданные промышляют звероловье и обоим государем ясак платят, и где между ими ссоры бывают, все во оной книге изъяснено, при которой и ландкарта приключается, сочиненная о границе, из которыя книги и ландкарты можно увидеть обстоятельно вышеозначенную границу. И та книга, надеюся, может быть действительна и вашему величеству угодна, которая останется в архиве для вечного известия (Напротив на полях: N. В.).

А в чем китайцы неправы по трактату покойного Головина, в той ландкарте показано, а имянно на реке Аргуни при озере Далае некоторую часть завладели, хотя и подданные вашего величества на многих местах не без вины пред ними нынешняго вашего величества пограничного владенья.

Я со всего вышеписанного оставил таковы ж списки комисару Колычеву, как видно из моей инструкции (См. док. № 184), которую дерзнул приключить, и оному указом вашего императорского величества велел все оное освидетельствовать, наипаче что писано о границе и по подлинному свидетельству чрез геодезистов, которые при нем обретаются, подлинную ландкарту окуратно сочинить, ис которых одну к вашему императорскому величеству в Государственную Иностранных дел коллегию послать, другую ж ко мне послать в Пекин, а третью иметь ему при себе и с согласия с китайскими министры такову ж послать ко двору китайскому, дабы тот двор мог быть о сем известен, которому непостоянные мунгалы все неправду репрезентуют и всю на российских подданных вину полагают, а о обидах, что они чинят вашего императорского величества подданным, никогда не упоминают.

В той книге, где описует границу, не упомянуто, ниже в ландкарте означено о тех землях и реках, которые между каменными горами и рекою Удью обретаются и впадают в море против Камчатки, о которых землях и реках в трактате мирного договора покойного Федора Алексеевича отложено разграничить впредь праведным посредством. [391] И хотя я зело трудился о оных землях и реках получить информацию, однакож того учинить не мог за краткостию времяне и для дальних и непроходных мест /л. 42/ чрез каменные хрепты, хотя и посылал геодезистов нарочно, которые возвратились без жадного о том известия. И для получения о тех землях и реках подлинного известия посланы два геодезиста чрез Якуцк, которые тамошнему воеводе рекомендованы и господину капитану Берингу. И оным велено то известие, описав, приобщить в моей небытности господину комисару Колычеву, дабы он о всем имел подлинное известие.

Два министра, которые по указу ханскому высланы на границу для моего приему, сие учинено чреззвычайно, понеже сии министры великого рангу, а имянно: один, именуемый Лонготу, богдыханова величества дядя, а другой, Секи, государственный советник (Напротив на полях: N. В.). И для чести ли такие высокие персоны высланы или для иной какой притчины, подлинно еще ведать не могу, ибо от китайского двора обыкновенно посылаются для приему послов и посланников заргучеи, которые имеют ранг дьяческий, или судейский. И как увижуся на границе с вышеписанными министры, то, что могу из их слов получить при том, подданнейше донесть не оставлю.

С контайшею еще у китайцов война не пресеклась ³, против которого в недальнем разстоянии от российской границы, а имянно в восьми днях конной езды, близ Косогола, имеют более 200 тысяч войск.

Старый же хан, по скаскам многих, недоброе намерение имел против Сибири по окончании войны с контайшею, новый же как поступать будет, о том неизвестно. Однакож вышеписанного Давида, которой был послан от господина агента, приняли в Пекин и отпустили с склонностию и показывали, будто они ради моему пришествию.

В Пекине, по скаске вышеписанного Давида, при нынешнем хане езувиты в малом кредите и большее число старого министерия пременено, некоторые кажнены, а некоторые в сылку сосланы. Тут же от 24 принцев, ханских братьев, токмо 4 в его /л. 42об./ милости, а другие сосланы и дескритидованы и домы и пожитки их большее число разграбь лены ⁴. Иностранных дел управитель — ханский брат 17-й, которой для приему моего отпустил вышеписанных двух министров.

Я разсудил за благо с сею моею пространною реляциею и с протчими означенными письмами послать нарочного куриера к вашему величеству, дабы в целости оное в Государственную Иностранных дел коллегию вручить мог, которому выдал прогонные деньги из казны вашего величества, при мне обретающейся, отсюды до Санкт Питербурха, а об отпуске того куриера назад ко мне в Пекин, то да благоволит Иностранных дел коллегия учинить по своему разсмотрению.

А я буду трудитьца при дворе (В журнальной записи далее стоит слово китайском) о свободной корреспонденции и пропуске моих куриеров, ежели оную получить могу, чрез которых, богу извольшу, из Пекина, что будет происходить, подданнейше донесть не оставлю.

И сие по моей должности донести не оставлю, что Сибирская провинция, сколько я мог видеть и слышать, не губерния, но империя, всякими обительными местами и плодами украшена, в которой больше 40 рек вящше Дуная, а больше 100 вящше реки Невы, а разве с несколько тысяч малых и средних. Земля благообительная к хлебному роду, к рыболовлям, звероловлям и рудам, разных материалов и разных марморов, лесов предовольно. И такого преславного угодья, чаю, на свете нет, токмо зело запустело за многими притчинами, наипаче от превеликого разстояния, от малолюдства, глупости [392] прежних управителей и непорядков пограничных, о чем по моей подданнейшей должности по счастливом моем возвращении (богу извольшу) донесу пространно, не досажая никому, токмо для высокого интересу вашего императорского величества. Ныне же о едином пункте упоминаю, что во всей Сибири ни единого крепкого города, ни крепости не обретается, наипаче на границе по сю сторону моря Байкальского, которой городом называется Селенгинск, воистинну ни город, ни село, но деревнишка, понеже во оном токмо 250 дворишков всего жилья и 2 церкви деревяных. И строен на месте, ни к чему годном и ко всяким набегом опасном, ничем не огорожен, при котором будто крепостца четвероугольная ис таких бревен, что от несколько десятков в сажень по стенам. Ежели, чего не дай боже,/л. 43/ неприятельския набеги будут, то в 2 часа все сожгут. Такожде и Стрелка, где вашего величества караван пребывает, без жадной же крепости, отсюды в 3 верстах на лугу. Ежели б сущий неприятель выбирал хужее место, не мог бы хуже выбрать, понеже положение места прехудое, и хотя бы и формальная крепость строить на таком месте, не могла бы стоять за худою аситуациею, притом же и на низком месте при реке Селенге, которая повсегодно своим разливанием раззоряет и уносит, как и в моей бытности несколько дворов в Селенгинску рознесла, а Стрелку, где караван обретается, почитай, совсем раззорила, отчего принуждены будут оставшие анбары и протчее строение на другое место переносить.

Нерчинск же, город пограничный, сказывают, еще и того хуже, и не токмо крепость деревянная вся разсыпалася, палисату, ниже другого какого ограждения не бывало, но и положением под горою, как и здешнее место, с которой горы в полчаса из лучной стрельбы сожечь можно, не упоминая формальнаго аблака, чего не дай боже ⁵.

И для того я ходил кругом сего места и реки Селенги приискивать не в дальнем разстоянии места высокого положением, угодного для строения фортецы, на месте крепком и от воды неопасном, что и присмотрел по правой стороне реки Селенги на большой дороге, которая от моря Байкальского лежит, такую аситуацию, какия от моего роду не видел для строения фортецы, которую б можно построить малым коштом, понеже то место на горе ровное, огорожено близко двух частей рекою Селенгою и каменным утесом. И оной утес вышиною от 3 до 6 сажен природною стеною, акибы была построена нарочно. И по тому утесу мереных геометрических сажен 450, гора ровная и высокая, которая ни с одной стороны во время аблакации опасения не имеет. С другой же страны степи превеликия, поля, которые по одному концу в 20 верстах разстояния протягаются до урочища Гусиных озер, где прекрасные луги и травы довольно, болота нет и вода никогда не потопляет. Вверх же по реке Селенге разстоянием в 6 верстах таковы ж луги и одним мгновением ока можно от той горы смотрить такую прекрасную аситуацию, какия на свете с трудом сыскать можно. А та гора, которая в степь протягается, ровна же и высока, камениста и песочна. И ежели от степи построить стену земляную или каменную, то может быть фортеца непобедимая. А строение той стены больше не надобно от 300 до 400 сажен, чтоб с обоих сторон стена городовая приключена была к утесу и стала бы фортеца /л. 43об./ круглодолговатая, в которой кругом например с утесом было бы близко 3 верст пятисотных со всем строением. Кругом же крепости в разстоянии повольном можно построить загородные дворы и сады и все то, что к человеческому порядочному житию угодно. И в таком случае город Селенгинск в 2 месяца зимним путем возможно в ту крепость перенесть. Также и Стрелку, где государственные анбары для сохранения казенных товаров, которые бывают в отпуске и приезде каравана, ибо и так сего году все строение вода снесла, отчего принуждены переносить на другое [393] место, ни к чему угодное ж. А тое фортецу можно построить премалым изждивением того ради, ежели строить земляную, то во 100 сажен разстояния по реке Селенге тонкого лесу на строение фашин предовольно, ежели строить каменную, то на сущем месте песку и каменю довольно, ежели же для наименьшаго изждивения строить из бревен и насыпать землею, то лесу гладкого в разстоянии 4 верст довольно.

А когда полк полковника Бухолца сюда определен, при котором и 2 роты конных, а здесь лошадей вашего величества более тысячи, и с тем полком, которой и без того берет жалованье, можно вышеписанную фортецу построить в 2 года и привесть в самое доброе состояние и оборону всей границе, чего и здешние жители и подданные иноземцы зело желают, с которыми я о том строении имел словесный разговор, и вкупе со мною для осмотрения места в немалом числе в разъезде были.

И в таком случае, ежели ваше императорское величество монаршеским указом ту фортецу на славу имене своего строить повелит, мало в чем иному или и ни в чем нет для строения нужды, кроме доброго одного инженера, которой бы мог коммандровать не токмо укреплению места, но и чертеж учинить улицам, строению дворов, магазейнов, анбаров и протчего, что к такой крепости для красоты, покою и безопасности принадлежит. Я ныне не успел послать деллинацию о том месте на ландкарте, что не оставлю учинить, богу извольшу, из Пекина. А ежели та фортеца построится, то первый будет ключ плаванию водному по реке Селенге, которая до Байкальского моря течением доходит. Из Байкальского же моря по реке Ангаре, Тунгуской и Енисею водяной путь до самого Енисейска. И оная в средине Сибири, в разстоянии более /л. 44/ 2500 верст водяного пути нигде никакие крепости не обретаются, и не дай боже войны с Китайским государством, то до самого Енисейского может водяным путем промыслы чинить неприятель без такого ключа на реке. В той же фортеце утвердятся вся сердца подданных иноземцов всего дистрикта и будут принуждены жить в большей надежде и крепчайшей верности. Закрыется граница, и когда приходить будут китайские министры, для славы российской могут увидеть, что и у вашего величества есть фортеца пограничная, ибо воистинну ныне, когда приходят под здешнюю фортецу, смеху предают. К тому ж, когда фортеца будет, тогда в собрании государственных пошлин умножение прибавится, и [будут] (В тексте слово будут пропущено; восстановлено по смыслу) содержаться пасы с порядком, и купцы не будут провозить товаров без пошлин, как ныне большее число провозят. Однакож ежели вашего императорского величества будет намерение указом сию фортецу построить ⁶, то нехудо ожидать год Бремене, дондеже негоциация при дворе китайском совершится, которая по моему недостоинству мне вручена, дабы тем строением прежде времени двор китайский не тревожить.

Я о всем по моей подданнейшей должности дерзнул донесть, прошу всенижайше не положить мне во гнев, а чинить по вашему императорского величества высокомочному указу, благоразумному предусмотрению и твердому разсуждению Государственной Иностранных дел коллегии.

О епископе Инокентии переславском господине Кульчицком ⁷, которой по указу блаженныя и вечнодостойныя памяти Петра Великого, императора и самодержца всероссийского, нашего государя всемилостивейшаго, назначен в Пекин тому уже несколько лет для отправления веры православной божественного правила, я писал к двору китайскому в моем письме, писанном минувшаго апреля 22 (См. док. № 139), и просил [394] о пропуске каравана и ево, епископа. И оное письмо мое до Пекина не допустили за вышеписанною притчиною. И тако сожалею, что я ево, епископа, в моей свите взять не мог и не чаю, хотя вся дела при дворе богдыханова величества окончаются благополучно, чтоб ево приняли, того ради, как мне сказывал господин агент Лоренц Ланг, также и писарь ево /л. 44об./ Давид, что при дворе китайском персона ево в великом градусе почитается, понеже из Сибири он писан в Китаи великим господином, из чего китайцы взяли суспицию, что будто он превеликая особа, с которого письма имеют у себе копию. И для того китайские министры господину Лангу, а потом Давиду говорили, что богдыханово величество такую превеликую особу никогда принять не повелит, понеже у них великий господин называется их папа, или кутухта, которой после богдыханова титула наивящший, притом же более 200 лет, что езуиты римской религии в Китаях трудятся о приеме епископа в Пекин, что им никогда не допущено. И как россианом то допустить мочно, понеже и первых их священников богдыханово величество выслал из Пекина политично в Россию по смерти прежде бывшаго архимандрита, а о их возвращении никогда не приказывал, разве оныя священники солгали.

А когда вся дела окончатся с двором китайским, то может быть и паки архимандрит и священники приняты будут, а епископ и великий господин никогда. Того для по моей инструкции (См. док. № 56) я не смел ево при моей свите взять, дабы от ево подозрения и мене не остановили, и более трудился о пропуске каравана, нежели о епископе, в котором нужда небольшая (В журнальной записи: зело малая). А когда буду при дворе китайском, то и о ево пропуске упоминать не оставлю, хотя безнадежно, притом же и он мало рад путешествию до Пекина и более желает возвратиться в Россию, что зело лучше, ибо или от природы, или в десперации побежден бывает часто шумством, и в таком случае, хотя б китайцы пропустили, какую честь Российскому империю показать может. Я по моей должности поистинне пишу сущую правду, что и пред ним самим свидетельствовать могу, а Государственная Иностранных дел коллегия да благоволит учинить по своему предусмотрению. Я же рабско представляю мое мнение.

Ежели для православия посылать духовную персону в Пекин, то больше рангу архимандричья не примут, и отпустить кого-нибудь доброго и ученого человека под именем архимандричьим, и таким титулом ему дать пасапорт и при нем от 4 до 6 персон, жалованье погодное от 500 до 600 рублев архимандриту, а священником особливое жалование. И такую явную экспедицию из Государственной Иностранных дел коллегии учинить, /л. 45/ а из Святейшаго Синода тайным образом выходить ему патент и мочь епископскую, дабы он слыл архимандритом, а действительно, когда нужда позовет, в священничестве исполнял все то, что мочь епископу допускает. Токмо писать к нему, под потерянием чести и гнева государственного чтоб нигде епископом не слыл и патент, данный ему из Синода, держал в тайности и никому отнюдь не показывал не токмо чюжим, но и священником и прочим служителем, которые при нем будут, дабы то епископство было тайно. И ежели ваше императорское величество таким образом повелит следовать, то я надеюся из Пекина при караванном пашапорте и архимандрический пасапорт выходить. Ежели же за дальним разстоянием из Санкт-Питербурха послать такую духовную особу трудно, и в таком случае представляю Вознесенского архимандрита Антониа, которой в здешнем дистрикте при Иркуцком живет и учит несколько детей языку [395] мунгальскому ⁸, которой был в Пекине прежде сего с господином Измайловым и кажется человек трезв и не без ума, и та бы экспедиция была ему непротивна, с которым я имел о том разговор, и не токмо мог бы исполнять православие в Пекине, но и детей лутче учить мунгальскому и китайскому языку, нежели в Иркуцком за скудостию учителей.

И ежели указом вашего императорского величества пошлетца вышеозначенному архимандриту письменная экспедиция, то на изждивение ево экспедиция до Пекина может управитьца с монастырскими деньгами, токмо б ему о том из Святейшаго Синода послан был указ, а священников и дьяконов может ис того монастыря взять, также и детей, которые у него имеютца в науке. А впредь для содержания ево или иного, кто определитца в сию экспедицию, указом вашего императорского величества определить, дабы погодное как архимандриту, так и священником с служительми жалованье давано было из Сибирской губернии из государственного каравану.

В моем проезде от Селенгинска прибыл я во урочище Стрелку, где караван вашего величества обретается, и осмотрел место, на котором были анбары и протчее строение, что больше половины вода разнесла и дастальные в немалой опасности, чего для целовальники и протчие того каравана принуждены все строение на другое место переносить, где и паки такое ж место выбрали, ни к чему неугодное, и не токмо от воды, но и от набегов /л. 45об./ зело опасно. Чего ради я был принужден указом вашего императорского величества лутчее место определить под то строение, хотя на время, на тех же лугах, не больше версты в разстоянии прежнего их намерения, где место то высоко и з двух стран закрыто, а имянно с одной рекою Чикоем, а с другой немалою проливою, с третей же открыто с небольшим 200 сажен геометрических, которое указом вашего императорского величества велел прикрыть палисатом, и тот палисат построить полковнику Бухолцу, когда сюда прибудет с полком. И таким образом надеюся, что караван будет без опасности не токмо от воды, но и от нечаянных набегов, ибо прежде кругом прежнего строения никаких палисатов, ни крепости не было, а новый палисат построитца без жадного изждивения вашего величества казны.

Также и сие донесть не оставляю, что происходило в моем пути после моего отъезду из Стрелки, которой я восприял сего ж месяца 23 числа с немалою свитою для того, что до границы было со мною проводников, руских служивых людей, иноземцов, около 600, по старому обыкновению, как прежде сего провожали, наипаче чреззвычайного посланника господина Измайлова. И того ж месяца 24 (В журнальной записи далее стоит слово дня) в половине пути между границею мунгальскою и рускою при Истопникове зимовье встретили мене два куриера, посланные от китайских министров, и вручили мне письмо, писанное на мунгальском языке (См. док. № 188), в котором пишут, чтоб я с многолюдством не ездил, ежели желаю приему и скорого провождения до Пекина, и что мене не надлежало б принять прежде разграниченья земли, токмо примают для двух притчин: первая, что ваше императорское величество по своей правде посылаете мене для поздравления богдыханова величества с восприятием престола; вторая, для моей старости, дабы долго не ожидать на границе.

С которого письма дерзаю при сем приключить копию под нумером 10-м. Я на то письмо им ничего не ответствовал, токмо отпустил куриеров к ним назад немедленно с учтивостию и сказал, что свита моя больше из проводников до границы, нежели от моего посольства. [396] А когда, богу извольшу, заутра увижуся с господами министры, то о всем переговорю.

И сего ж 24 дня велел я мой обоз остановить в 10 верстах от реки Буры, где ныне граница причитается и где министры их стоят. А приехал я на реку Буру токмо с господином агентом Лангом, с секретари и с малою свитою и поставил палатки по ту сторону реки Буры против их палат, куды присылая был ко мне и паки их куриер, называемый башка, с поздравлением моего счастливого прибытия и с повелением, дабы я переехал на их /л. 46/ сторону и прибыл немедленно к ним под шатер для конференции о моем марше и о прочих делах. И я ответовал чрез того куриера, что господа министры по указу его богдыханова величества посланы ко мне навстречю для моего приему, а не я к ним, и должность их мене встретить и первую визиту мне отдать для высокия чести вашего императорского величества и характеру мне порученного. Потом, испустя час — другой, послал я секретаря Глазунова к ним, министром, со объявлением, по обыкновению, счастливого моего прибытия, испрашивая их, имеют ли они указ богдыханова величества о моем приеме и препровождении до Пекина и, ежели имеют, чтоб сами, прибыв, объявили и первую визиту мне отдали. И когда секретарь был у них, то много домогалися, дабы я первую визиту им отдал, и в то время они указ богдыханова величества мне объявят, а что высокой магистет богдыханова величества не допускает их первую визиту мне отдать, к тому ж, что один из них ханской дядя, а другой полный генерал, и дивились моей гордости, как я мог от них первую визиту требовать. Секретарь же по моему приказу ответовал, что я прибыл после их и что имею характер чреззвычайного посланника и полномочного министра от вашего императорского величества, чего они от богдыханова величества не имеют, я лутче поеду назад, нежели убавлю честь вашего величества и моего характера. А в том я крепко стоял как за честь характера, так что я знал подлинно (Так в тексте), что они посланы мене сретить и с удовольством принять и проводить. И в таких пересылках по многому домагательству чрез немалые труды секретаря Глазунова склонилися и 27 дня приехали ко мне под шатер, отдали первую визиту и с учтивостию объявили богдыханова величества указ о моем приеме и провождении до Пекина, токмо в малолюдстве и не столько дают подвод, сколько я требовал.

А 28 дня был я у них под шатром со всею свитою, и по многих разговорах постановили договор о моем путешествии: принять мене во сте дватцати человеках, понеже для степные нужды было у мене большее число работных, и в том согласилися и подводами обещали мене удовольствовать по всему пути и кормом на каждой день по 22 баранов. И тако определя мое путешествие, спрашивал я их, имеют ли указ богдыханова величества о приеме каравана и духовной особы против моего письменного требования. И они на то по многих разскасках и словах гордых ответствовали, что о всем я могу донести в Пекине, когда увижу златое лице (как они называют) богдыханова величества и когда вся прочая дела окончатся, а они указу не имеют. Они ж мене спрашивали, имеешь ли де ты указ от своей государыни, вашего императорского величества, о постановлении границы и об отдаче наших перебещиков. И я /л. 46об./ ответовал, что для пограничных дел послан коммисар, персона знатная и разумная, которой сего месяца в Селенгинск прибудет, и со оным могут о пограничных делах говорить, также и о перебещиках. А я дивлюся, что они о своих перебещиках упоминают, не разсуждая, что вашего императорского величества перебещиков впятеро. А хотя я и снабден от вашего императорского [397] величества полною мочью говорить о всем и установить все по правде но силе данной мне инструкции при дворе его богдыханова величества, я не на границе, и на то они ответствовали: зело хорошо, когда де ты будешь пред лицем богдыханова величества, то надеемся, что по правде вся благая получить можешь, а из нас де один, а имянно дариамба (что словет по их генерал), поедет с тобою до Пекина для провождения, а другой, Лонготу, дядя богдыханова величества и Иностранных дел коллегии президент, останется здесь на границе, ожидая твоего возвращения для разграниченья земли и протчего, понеже имеет таковый указ. Я же ответовал, что зело изрядно, что такая великая персона на границе остается. Которого просил для пользы обоих империй: первое, даб на границе до окончания всех дел заказал мунгальским владетелем не чинить никакого ссору, ни задору, ниже подданных вашего императорского величества ничем не озлоблять и перебещиков впредь не принимать, понеже я от своей стороны пограничным командантом, комисаром и протчим управителем вашего императорского величества таким образом поступать велел; второе, чтоб куриеры были пропусканы, дабы письменная корреспонденца не пресеклася, за которой может вся негоциация остановиться; третие, дабы учинили в Мунгальской землице праведный розыск вкупе с нашим камисаром как о перебещиках, так и о протчих обидах и убытках, учиненных с обоих стран подданным по заключении мира с покойным Федором Алексеевичем Головиным, также дабы в малолюдстве вкупе с нашим коммисаром описали пограничные земли в каком состоянии ныне обретаются, и согласно с камисаром вашего императорского величества сочиня ландкарту для отослания к обоих дворам, без которых, не чаю, что дело пограничное окончиться может, ибо мунгальские владетели богдыханову величеству доносят неправду как о границе, так о беглецах и о протчем. И сие для доброго начатку счастливой негоциации, дабы я по верной реляции мог при дворе богдыханова величества искать сатисфакцию и учинить о всем посредственное определение. На что они ответствовали новыми раскасками и словами недействительными без жадной конклюзии. На конце по многих розговорах сказали, что богдыханово величество, как родитель ево, блаженныя памяти старый хан, милостиво принял Измайлова, так и я милостиво ж принят буду /л. 42/ и министром могу доносить, и всякая благая я получю, ибо богдыханово величество монарх праведный и войны и кровопролития отнюдь не желает, и когда я не прогневаю бога и его богдыханово величество, то оба века благополучно препроводить могу. Я же ответовал, что в Пекине будет, то время открыет, токмо я спрашиваю о настоящем здесь. Они ж, хотя и не хотели, однакож по силе дескурса принуждены были ответовать, что все здешния дела его богдыханово величество определил по старому предусмотрению мунгальского владетеля Тушету-хана, и что они до нового указу никакой власти не имеют. Я же сказывал, что Тушету-хан несогласно поступает, понеже письменную корреспонденцу удерживает и писем не пропускает, хотя б о том определить. Они ж и паки ответовали, что вся благая получиши от неизчерпаемыя милости богдыханова величества, которой милостию и великодушием исполнен.

И как я из их разговоров мог увидеть и чрез шпионов проведать, что они были посланы для постановления мира и учреждения границы с контайшею, которой мир не состоялся, ибо контайша не хотел устушить трех провинций, которые китайцы от него завоевали, против которого и ныне 200 тысяч на границе пребывают. И ежели б не было мунгальских войск пред китайскими, то б контайша разорил их армеи частыми напусками и принуждением фуражу, правианту и протчего, в чем и ныне китайским войскам не без нужды. И как я вижу, китайцы [398] с Российским империем мир содержать желают, однакож под нынешним случаем войны с контайшею не смеют мугальцов ничем озлобить, И какой негоциация, мне врученная, при дворе китайском может получить конец, о том богу известно, токмо мню, что они отнюдь с Российским империем войны не зачнут, от которой сами боятся, и как я мог слышать из их слов, они б ради с вашего величества счастливым империем в мире жить, токмо б никому никуда не ходить и корреспонденции и торга не иметь. И когда вышеписанные министры на контайшиной границе ничево не зделали, а письмо от господина агента Ланга в Пекин пришло о моем приеме (См. док. № 123), то им указ послан, дабы мене принять и одному к двору богдыханова величества препроводить, а другому здесь жить до указу, что и дело показует. И которой дядя ханской остается здесь, почитай, ныне без действа, и я больше мню, не отдален ли от двора под гневом, понеже вижу оного зело смутна и в разговоре недействительна.

Я же просил, дабы мне повелели отпустить куриера в Пекин с письмом к первому его богдыханова величества министру (См. док. № 140) о требовании двора, где могу жить без нужды в моей бытности в Пекине, на что отказали, что они моего куриера без указу пропустить не смеют. И я просил, хотя б мое отвореное письмо приняли и чрез своего куриера к их главному министру отослали или б по последней мере от себе о том моем требовании ко двору писали. На что они ответствовали, что ниже смеют письма моего принять, ниже сами без указу писать, токмо когда сам увижу /л. 47об./ златое лице богдыханова величества, то все получю.

Того ради я принужден Государственную Иностранных дел коллегию сею моею пространною реляциею утрудить ⁹, за что прошу прощения, ибо то чиню для двух притчин: первая, по моей должности разсудил за благо о всем донесть; вторая, по китайскому обыкновению, как я вижу, не буду в Пекине жить, как при дворах европейских поели и посланники живут, но за честным караулом, как их варварское обыкновение, илибо и до моего возвращения подданнейшая моя корреспонденца пресечется. Ежели же заказана не будет, то из Пекина подданнейше донесть не оставлю.

О новоприисканном месте для строения новыя фортецы близ Селенгинска и паки дерзаю упоминать, дабы указом вашего императорского величества оную построить и сию границу укрепить, которая построитца воистину с премалым коштом казне вашего величества, токмо б послать указ полковнику Булохцу о строении оныя и доброго инженера и велеть строить, не испустя времене и не ожидая от мене из Пекина реляции, что двор китайский не может принять за противность, ибо и они город Наун на границе недавно строили. А что вашего императорского величества на границе будет пребывать силы, то они больше будут бояться, в надежде, что от страху илибо что и зделают в пользу высоких интересов вашего императорского величества. А кроме того снабдены гордостию и непостоянством, как вижу из сих министров, что ввечеру говорят, то заутра слова своего не содержат. И сей народ, по моему разсуждению, зело страшлив и боятся больше войны, нежели бога, государя же своего вышше бога почитают и без ево указу и премалого дела ниже разсудить могут, ниже делать хотят.

Сибирский губернатор князь Михайло Владимирович писал из Тобольска к иркуцскому команданту господину Измайлову, дабы в починке крепостей, строении палисату и протчих пограничных дел чинил по моему наставлению. И то письмо я получил вчерашнего числа здесь, [399] не имея времене за краткостию какое определение учинить, токмо пишу к нему, Измайлову (См.: АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1726 г., д. № 18, л. 150 об. – 152), дабы он все чинил по указу согласно с господином комисаром Колычевым, а я приобщаю мое мнение, что разсудил за благо и к лутчей пользе /л. 48/ высоких интересов вашего императорского величества, а что к нему, Измайлову, пишу, дерзаю ж приключить копию под нумером 11-м.

Вашего императорского величества всеподданнейший раб

Со Saua Vladislauich.

С речки Буры, 31 августа 1726 году.

На л. 37 в левом верхнем углу: № 6.

На л. 48 об. (пустом): Получено декабря 3 дня 1726 году чрез нарочно присланного Тобольского полку салдата Ивана Шумилова.

Запись в журнале. — Там же, д. № 18, л. 157 об. – 174; выписки и экстракты из реляции. — Там же, д. № 1, л. 28-28 об. (На л. 28 об. под текстом: Такова выписка сообщена генерал-фельдмаршалу Александру Даниловичу Меншикову для сочинения от инженеров помянутой крепости рисунка. Декабря 21, 1726), 49-50 об., 59-65; 1726-1731 гг., д. № 5, л. 2-4; ф. Монгольские дела, on. 126/1, 1727 г., д. № 2, л. 2-2 об.; ЦГВИА, ф. Артиллерийская экспедиция Военной коллегии, on. 4/72, д. № 9, л. 21 об. – 23 об.; копия XIX в. — ЦГИА СССР, ф. Общество ревнителей русского исторического просвещения, on. 1, д. № 201, л. не нумерованы.

Опубл. частично: Амвросий. История русской иерархии. T. II. М., 1810, с. 463-464; [Спасский Г. М.] О начале торговых и государственных сношений России с Китаем и о заведении в Пекине российской церкви и духовной миссии. — Сибирский вестник, ч. 18. 1822, с. 140-141; ПСЗ. Т. 7, с. 723-724, № 4992; Соловьев С. М. История России с древнейших времен. T. XIX. М., 1876, с. 232; Бантыш-Каменский H. Н. Дипломатическое собрание дел между Российским и Китайским государствами с 1619 по 1792 год. Казань, 1882, с. 125-126; Сборник Русского исторического общества. Т. 56. СПб., 1887, с. 584-585; Уляницкий В. А. Русские консульства за границей в XVIII в. Ч. II. Приложения. М., 1899, прилож. 40, с. CXXVII-CXXVIII; Иркутская летопись (Летописи П. И. Пежемского и В. А. Кропотова). Иркутск, 1911, с. 28; Cahen G. Histoire des Relations de la Russie avec la Chine sous Pierre le Grand 1689-1730). P., 1912, c. LXVII-LXIX.

Комментарии

1. См. коммент. 2 к док. № 184.

2. Упоминаемый Владиславичем Ердени-контазия — это хотогойтский правитель Гендун-Дайчин, принявший русское подданство 1 января 1689 г. (РКО в XVII в Т. 2, с. 413-414; см. также коммент. 2 к док. № 162).

3. Имеется в виду цинско-ойратская война, которая велась сначала с ойратским хунтайджи Галданом Бошокту, а после его гибели в 1697 г. Цины продолжали борьбу за включение Джунгарии в состав Цинской империи с его преемниками — Цэван Рабданом и Галдан-Цэрэном. Л. Ланг в реляции Петру I от 21 октября 1721 г. сообщал; «Война с контайшами китайцем есть весьма трудна, понеже их армея... состоит в 200 000 человек и ежегодно от морового поветрия умаляется... також нужда в провиянте так велика, что принуждены ясти падшия верблюды, лошадей и другую скотину, и при том малую порцию получают пшена сорочинского... Контайши... велел сему двору (цинскому. — Сост.) в прошедшем году чрез своего посланника объявить, что он к миру склонен, ежели его богдыханское величество в сем пункте согласится, чтоб мунгальская степь за вольное государство объявлена была» (РКО в XVIII в. Т. 1, с. 317, док. № 190). В другой реляции, от 13 июня 1723 г., Ланг информировал Коллегию иностранных дел о том, что контайша «не склонен на великодушных кондициях в мир вступить, но буде его богдыханово величество при резолюции своей останется его китайским вассалом учинить, то он со всякою силою тому противитьца станет, пока в состоянии будет себя в своих пределах самодержавным князем содержать; а ежели его величество своему войску от его границ отступать повелит и ему в его самодержавстве никакого спора не учинит, то от своей страны приятельское соседство обещает» (там же, с. 383). Война шла с переменным успехом, то затихая, то разгораясь вновь. В ходе ее состоялся массовый переход южных алтайцев в русское подданство.

Война закончилась в 1757-1758 гг. покорением Джунгарии и почти полным истреблением ее населения (Ходжаев А. Захват цинским Китаем Джунгарии и Восточного Туркестана. Борьба против завоевателей. — Китай и соседи в новое и новейшее время. М., 1982, с. 153, 165; Уманский А. П. Телеуты и русские в XVII-XVIII веках. Новосибирск, 1980, с. 295; см. также коммент. 2 к док. № 71).

4. Л. Ланг в своем дневнике 1727-1728 гг. писал: «При владении нынешнего хана не токмо все приходящия иноземцы, но и жители города Пекина и других всегда в подозрении содержатца, по-видимому, для зело суроваго его ханова величества правительства и утеснения его подданных, которыя сего монарха не обинуяся публично кленут, а иныя свое горе тайно плачут и многия из подлых людей голодною смертью помирают» (АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1727 г., д. № 6, л. 241-241 об.).

5. То же самое отмечал в своем статейном списке и Ф. А. Головин: «А Нерчинский острог был гораздо мал и худ, и многие бревна подгнили, и воинскому промыслу безнадежен» (РКО в XVII в. Т. 2, с. 537).

6. Указ Екатерины I из Верховного тайного совета Военной коллегии о постройке новой Селенгинской крепости состоялся 30 декабря 1726 г. (АВПР, ф. Сношения России с Китаем, 1726 г., д. № 1, л. 55-58 об; опубл. полностью — ПСЗ. Т. 7, с. 724-725, № 4994; частично — Леец Г. Абрам Петрович Ганнибал. Таллин, 1980, с. 57-58). По разным причинам строительство крепости не было осуществлено.

7. См. коммент. 2 к док. № 19.

8. См. коммент. 3 к док. № 19.

9. Публикуемая реляция Владиславича была оглашена на заседании Верховного тайного совета 14 декабря 1726 г. (см. док. № 199). Там же на заседании 23 декабря 1726 г. при обсуждении действий посла Екатерина I, присутствовавшая на заседании, «теми его Саввы Владиславича, поступки изволила быть довольна» (Сборник Русского исторического общества. Т. 56, СПб., 1887, с. 585).