-

Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года.

(Продолжение.)

5-го числа пришли ко мне от него два Мандарина, узнать, решился ли я удовлетворить воле Губернатора в рассуждении означенного письма». Я приказал сказать ему, «что он найдет меня всегда готовым ко всяким услугам, катких только ни потребует от меня, согласно с честию; но как он желает от меня того, что ни сколько несходно с умом и притом в бесчестие мне, то я не могу согласиться, да и он со временем должен будет постараться это загладить».

6-го числа помянутые два переводчика присланы были ко мне из Чанчунниены, по приказанию сего Министра, известить меня, что письмо мое уже распечатано; но вскоре узнал я тому противное; ибо

7-го числа Мандарин с писцом принес ко мне помянутое письмо, на котором ни малейшего знака по видимому не было, чтоб оно было распечатываемо: и в [192] то же время он объявил почтение от Аллегамбы, примолвив: «что он просил меня не думать о нем с невыгодной стороны, по случаю происшедшего между нами в рассуждении письма, поелику он уверял меня, что он в этом случае хотел только пошутить не много с вами, и отнюдь с своей стороны не думал вступать в дело, да и не помышлял, чтоб и вы согласились удовлетворить в сем случае его желанию. Но поелику увидел теперь, что вы никак не намерены терпеть над собою таких от кого бы то ни было шуток, то он и не замедлил послать к вам письмо сие и уверить вас в своей дружбе». Взявши это письмо, я приказал в ответ сказать ему: «Что и я сначала почитал это за шутку; но когда увидел, что ее так далеко простерли, то принужден был принять ее иначе, поелику я никогда не слыхал, чтобы шутили таким образом. Впрочем, полагаясь на уверения Г. Аллегамбы, что он не был намерен обращать сего в настоящее дело, я и сам должен почесть его таковым, прося его, чтобы впредь не делал меня предметом своей забавы».

Потом, развернувши письмо, действительно увидел, что оно было от [193] помянутого Тирсова из Урги, от 20-го Апреля сего года; и как Мандарин и писец еще находились в моей комнате, то я, прочитавши его, приказал моему переводчику изустно перевесть оное на Монгольский язык, дабы они могли сообщить содержание оного Аллегамбе и узнать от него, хочет ли он со мною видеться в рассуждении сего дела, или только принять одну от меня об оном записку.

8-го. Тот же Мандарин пришел ко мне, у которого спросил я, принял ли Аллегамба вчерашнее мое ему препоручение? Он сказал, что принял, и притом приказал пересказать следующий мне ответ: «что Его Богдыханское Величество не хочет слышать им о какой более Российской торговле в своей Империи до тех пор, пока все споры о границах не будут приведены к концу, и по видимому в этом много пройдет времени, в которое нельзя будет ездить караванам в Пекин; то Его Богдыханское Величество почел за благо, чтоб и Г. Агент приготовился к отъезду с нынешним караваном; а когда торговля опять начнется между обеими Империями, то и ему позволено будет возвратиться сюда». На сие я в ответ приказал сказать Аллегамбе: «что хотя по повелению [194] Царя, моего Государя, я должен, как и сам он знает, оставаться при сем Дворе до Его вызова; но поелику невозможно мне противиться воле Его Богдыханского Величества, то я должен взять терпение и решиться исполнить то, чего не могу избегнуть; впрочем это не тот ответ, который я от него желал иметь, и которого нетерпеливо ожидаю; а равно и точного объяснения в рассуждении столь скорого прекращения торговли и сношений между обеими Империями, не дождавшись даже и решения о делах пограничных, и без всякого объявления войны, или каких нибудь предварительных неприязненных видов со стороны того и другого народа». Но Мандарин отказался от сего препоручения тем, что ему не прилично так говорить Аллегамбе; и потому должно самому мне искать случая поговорить с ним, или попросить свидания чрез моего переводчика.

В тот же день по полудни я посылал моего переводчика в Совет, узнать чрез Мандаринов, там находящихся, от Аллегамбы, что хотя я получил сегодня повеление от Его Богдыханского Величества возвратиться в Россию; но как не получил никакого ответа от него о деде, о коем я желал с ним поговорить, [195] а потому не будет ли времени ему увидеться со мною, или по крайней мере не угодно ли ему принять от меня о сем деле записку.

9-го. Другой Мандарин, пришедши ко мне, сказал, что Аллегамба известен о том, за чем я вчера посылал моего переводчика в Совет; но как не имеет ни одной минуты, которую бы мог со мною лично провести, то и прислал ко мне с тем, чтоб я изъяснил ему все, что имею предложить Аллегамбе; а ему приказано в точности донести обо всем, чего я требую. В ответ на сие я сказал ему, что я желал бы, чтоб Аллегамба по прозьбе моей дал собственноручный мне ответ на следующие вопросы:

1. Не намерен ли Его Богдыханское Величество принять до отъезда моего верющую данную мне от Его Царского Величества грамоту, а также и ответ сделать на оную?

2. Можно ли надеяться пристойного удовлетворения за причиненную несправедливость подданным Его Царского Величества от Тушидту-Хана, или по его приказанию?

3. По какой причине не пропустили писем, находящихся на границах, посланных в Совет и ко мне? [196]

4. Если Его Величество твердо решился отослать меня в Россию то что мне сказать от лица его Царю, моему Государю, в рассуждении вечного мира между обеими Империями?

5. Положим, что сверх моего чаяния отъезд мой не может быть отложен; то я желаю знать, прикажет ли Его Величество, в сообразность мирных договоров, давать мне на станциях лошадей, или я должен заготовить их сам?

10-го. Опять пришел Мандарин от Аллегамбы с ответом, «что нет ни малейшего вида, чтоб Его Богдыханское Величество переменил свое мнение в рассуждении моего отъезда, да и нет никого столь отважного, который бы осмелился снова доложить о сем Его Величеству тогда, когда уже он столь решительно один раз изъяснился о сем деле. Но что с своей стороны желал бы «Аллегамба знать, для чего я столь точно хочу знать причины моей отсылки, и столь твердо настою, чтоб Его Богдыханское Величество прямо объяснил ему намерения свои к Его Царскому Величеству. Он не знает, буду ли я столько смел, если сам Его Богдыханское Величество вздумает со мною поговорить лично, и не побоюсь ли, дабы не [197] пожаловались Царю, моему Государю». На это я приказал сказать ему, «что в такой крайней нужде мне непременно должно узнать вполне о том, что я хочу знать, а без сих объяснений нельзя мне решиться ехать, поелику ясно видно, что с отъезда Г. Измайлова Двор совершенно переменил свое расположение в рассуждении доброго согласия обеих Империй; что сам Аллегамба не может не знать, сколько подданных Его Царского Величества находится, после заключения последнего мирного договора, на землях подвластных Китаю, коих бы следовало возвратить; на что Его Царское Величество не изъявил никакого негодования и доныне, не смотря на то, что это прямо противно условиям договора; что Царь, мой Государь, ни мало не воспрещает в таковом случае своим подданным выходить в Китай, позволяя им пользоваться без помешательства полною свободою в своих владениях, относительно торговли и всех прочих дел, по которым они могут входить туда, не исключая из того некоторых перебежчиков, которые, имея дела в подвластных Его Царскому Величеству местах, перешли в Его владения и приняты таковым же образом, как и [198] прочие подданные Его Богдыханского Величества. Но ныне, когда 700 человек подданных Китайских перешли границы и поселились на землях Руских, вздумали сначала воспретить торговлю, не принимать никаких писем и наконец вдруг прекратить всякое сношение между обеими Империями, и притом не дождавшись даже и ответа от Г. Генерал-Губернатора Сибирского на письмо, посланное к нему о сем предмете, из которого бы они могли ясно усмотреть, намерен ли Его Царское Величество держать или нет у себя сих людей. В заключение просил я Аллегамбу поближе рассмотреть сие дело, не льзя ли поправить его, когда с большею кротостию разбирать его будем, а не с такою несносною гордостию». В ответ на сие Мандарин объявил мне, что он не может точно уверить меня, осмелится ли сказать все сие Аллегамбе; но если случай представится, то он непременно исполнит. Он сказал еще со стороны сего Министра, что Мандарины, в прошедшем году отправленные по повелению Его Богдыханского Величества в пределы Российские, возвратились потому, что не позволено им продолжать своего пути, пока не донесено о сем будет Сибирскому Генерал-Губернатору. Я [199] отвечал ему на сие, что Аллегамба мог бы действительно получить ответ, как о сем деле, так и о всех прочих, еслиб пропущены были письма, посланные от Двора. После сего я уже не получал ответа.

Между тем на прошедших днях я просил Совет о свободном проезде каравана по старой Херлинской дороге, по которой прежде обыкновенно они отправлялись, дабы чрез то избегнуть тягостей, претерпеваемых при проезде чрез степи, где и люди и животные ужасно страждут от жажды; и для сего послал

14-го числа моего переводчика с поверенным от каравана в Совет, узнать, дал ли свое согласие на это Его Величество, или нет; но мне сказали в ответ: «что кажется можно бы и с одного раза перестать беспокоить Совет об этих купеческих мелочах, но им сколько раз сказано было, что не хотят заниматься таким делом, которым пользуются одни только Руские, а следовательно и возвратиться они должны по той же дороге, по которой приехали».

В тот же день посылал я осведомиться к первому Министру, могу ли иметь честь его видеть; но он приказал извинить себя в сем, что так как он человек уже старый, то имеет нужду в покое.

Текст воспроизведен по изданию: Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года // Северный архив, Часть 4. № 21. 1822