-

Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года.

Месяц Март.

Когда Г. Измайлов, Чрезвычайный Его Царского Величества Посол, наилучшим образом окончив дела свои ¹ при Китайском Дворе, 2-е число Марта назначил выехать из Пекина: я решился было проводить его до великой стены; но Господа Министры заблагорассудили [330] отказать мне в пропускном виде, под тем предлогом, что как мне назначено Его Царским Величеством быть при Ханском Дворе ², то и позволение должно испросить от самого Его Богдыханского Величества, не только для проезда до великой стены, но и на каждый раз, когда бы я захотел ночевать вне города Пекина, дабы, по словам их, Двор обо мне, как об иностранце, всегда был известен ³. А как Его Богдыханского Величества нет в Пекине, а изволил [331] отправиться на охоту: то я с великим трудом мог получить позволение проводить Его Превосходительство с одним писцом из Совета дел Монгольских и с несколькими солдатами до Чанпинсу, города, отстоящего от Пекина в 60-ти ли ⁴, откуда уже я возвратился в Пекин.

7-го числа, рано поутру, увидел я вошедшего на двор моего дома худо одетого человека, принесшего нескольких тощих цыплят, несколько блюд соленой капусты и несколько кувшинов тарразуна, (напиток, употребляемый Китайцами вместо вина, который они до питья несколько подогревают). Положа все сие на дворе, он пошел было назад; но я велел его воротить и спросил у него, что это значит. В ответ на сие, он мне сказал, «что это часть пищи, купленной для меня по приказанию Коллегии, управляющей Императорскими магазинами съестных припасов; но поелику он не мог привести всего вдруг, то пошел за остатками». Когда же я спросил его, какой он человек, то сказал мне, что «он [332] подрядился в помянутой Коллегии, доставлять мне чрез каждые девять дней известное количество съестных припасов». После сего я приказал ему тотчас взять все сии припасы, по словам его купленные для меня, и более ничего не приносить в мое подворье, до тех пор, пока предварительно не буду уведомлен со стороны Совета Иностранных дел, по скольку я чего должен получать каждодневно, по повелению Его Богдыханского Величества, и чрез кого.

В следствие чего я послал уведомить Мандаринов, приставленных ко мне, для представления моих дел Совету, как о случившемся у меня с сим человеком, приходившим ко мне с съестными припасами от Его Богдыханского Величества, так и о том, что я с великим почтением принимал бы всегда, все что сей Монарх по дружеству своему к Его Царскому Величеству ни прикажет мне давать на содержание, только бы оное присылаемо было приличным образом; при чем я просил уведомить меня, в чем состоит содержание, назначенное для меня Двором; на что сии Господа ответствовали мне:«что я получаю и ныне то же содержание, какое получал прежде, во время пребывания Господина Чрезвычайного Посла при сем Дворе, и [333] что они договорились с известным человеком, который мне в сроки будет доставлять мои припасы». Я предложил им на сие, «что я не имел особенного содержания во время пребывания Его Превосходительства в Пекине, а ел всегда за одним с ним столом; почему и не могу ныне ничего получать, не узнавши в точности, в чем оно состоит; за тем просил я их выдавать мне деньги, кои следовало бы платить поставщику». Сии Господа не преминули возразить мне; «что не должно так далеко того испытывать, что Хан, без всякой обязанности, по особенной только милости, приказал мне выдавать». Но я с моей стороны сильно настоял, «что таким образом совершенно ничего не приму, поелику сомнительно для меня казалось, знает ли Его Богдыханское Величество, что на такого человека возложено распоряжение назначенного для меня содержания». Таковая решимость очень не нравилась Господам Мандаринам, надеявшимся содержать и свой стол моими припасами; но видя, что трудно достигнуть цели своей в сем случае, они представили мне наконец следующую записку припасов, назначенных по повелению Ханскому для моего содержания на день: [334]

1 Рыба.

1 Овца.

1 кружка Тарразуна.

1 Цыпленок.

1 чашка молока,

2 унции чаю.

2 унции коровьего масла.

2 унции светильного масла.

1/2 жины соленой капусты.

2 небольшие меры сорочинского пшена.

15 жин дров.

Для моего переводчика на день:

1 унция чаю.

1/2 жины муки, а унции коровьего масла.

2 унции светильного масла.

2 небольшие меры сорочинского пшена.

8 жин дров.

А на каждые 9 дней и овца.

Каждому из служителей моих на день:

1/2 жины говядины.

1 унция соли.

1 мера сорочинского пшена.

5 жин дров.

Драгуну, оставленному Господином Чрезвычайным Послом в Пекине, [335] дожидаться обоев, приготовляемых для Его Царского Величества:

1 мера сорочинского пшена.

1 унция чаю.

1/2 жины муки.

2 унции коровьего масла.

2 унции светильного масла.

5 жин дров.

А на каждые девять дней овца.

Унциями разуметь должно лапы, весом в 8 золотников, жинами фунты.

Мандарины, отдавши мне сию записку, присовокупили, «что как мне самому должно покупать овец, рыбу и молоко, то сообразуясь с ценою, могу брать за них деньгами; чтож касается до прочего, то должно мне согласиться получать из магазинов Ханских самыми вещами» ⁵. Я уверил их, «что согласен на их [336] предложение, только бы все сие производимо было приличным образом, а не чрез людей неизвестных, которые, оставив все на дворе, уходят, так как это служилось со мною». В тож самое время спросил я, «могу ли, так как было во время пребывания Г. Чрезвычайного Посла, получать лошадей от Его Богдыханского Величества, когда буду иметь в них нужду». На сие они ответствовали мне, «что я точно мог бы иметь всегда Ханских лошадей; но как придворные конюшни находятся весьма далеко, то всякой раз, когда захочу выехать, надобно мне будет давать знать им за день, и тогда постараются представить лошадей на другой же день поутру в мое подворье» ⁶. Для пресечения сего неудобства, и чтоб не быть всегда принужденным сказывать им, куда хочу ехать, я решился купить 6 лошадей и содержать на свой счет, хотя сие очень дорого в Пекине. Стража, бывшая при Российском Посольском подворье во время пребывания Чрезвычайного Посла под начальством Бригадира, [337] осталась на таком же положения и по его отъезде; а также и два Мандарина 32-й степени ⁷ с писцом, для получения от меня словесных и племенных предложений и для доклада оных Совету иностранных дел. Таковое расположение казалось мне при начале весьма приятным.

9-го числа Бригадир стражи нашего подворья дал мне знать, что Его Богдыханское Величество завтра возвратится с охоты, и что если я имею желание встретить его, то он прикажет Мандаринам, для моей безопасности, быть готовыми провожать меня с конною стражею.

10-го числа поутру выехал я верхом на встречу Хану. Коль скоро Его Величество меня приметил, то призвал к себе и спросил: не скучаю ли я, будучи один б чужом, столь отдаленном от [338] Европы Государстве, примолвя притом, здоров ли я и всем ли доволен. С глубочайшим почтением поблагодарив Его Величество за милостивый прием, я уверил его, что я совершенно здоров и очень доволен, имея счастие быть при Дворе столь Великого Монарха. Его Величество, расставшись со мною, приказал нести себя в Пекин, в сопровождении многочисленнейшего Двора ⁸.

11-го, 12-го и 1-го числ подавал я записки к Мандаринам, попечителям моих дел, в [339] том, что как мне нужно окончить здесь много заказанных для Его Величества Императора, моего Государя, работ, и потому потребны мне будут деньги, которыми многие здешние купцы должны Комиссару Гусятникову, бывшему с Сибирским караваном в ближайшем к Пекину месте ⁹, то и просил я их помочь мне во взыскании означенных долгов, поелику и «должники обязались пред Господином Чрезвычайным Послом удовлетворить меня вскоре, по его отъезде». На сие Мандарины отозвались мне весьма благосклонно; но наши должники, узнавши о том, выехали в деревни, почему и принужден я был отложить сие дело до другого времени.

15-го Его Богдыханское Величество отправился в Чанчунниен, увеселительный замок, за 12 ли на запад от Пекина, где он обыкновенно имеет свое пребывание. Но приметивши во время проезда, что триумфальные ворота и другие сим подобные украшения, воздвигнутые на день его рождения по обеим сторонам большой дороги, ведущей от Пекина до [340] Чанчунниена, сделаны из одного только дикого тесаного камня, и не имели обыкновенного великолепия, лишил все Министерство на несколько недель своей милости. Посему Господа Министры тотчас приказали все прежде выстроенное разломать и выстроить снова, и поставили, начиная от Императорского Пекинского дворца до Чанчунниена, великое множество триумфальных ворот и колонн великолепнейшей работы и отличного вкуса, украсив их повсюду позолотою и обвесив разноцветными шелковыми материями; также построили во многих местах огромные театры, в кои набраны были самые искусные комедианты, и представляли наилучшие театральные творения, с полною вокальною и инструментальною музыкою, а между действиями выходили танцовщики и скакуны. По окончании всего сего, Господа Министры, явясь в Императорский дворец, униженно, с поникшим взором и на коленях, умоляли Государя возвратить им милость и благоволить послать кого нибудь осмотреть сие новое их строение ¹⁰. Но Его Богдыханское Величество [341] приказал сказать им, что он ничего сего видеть не хочет, и что он не будет уже торжествовать дня своего рождения в Пекине; ибо он такой же Китайской Император в Чанчунниене, как и в Пекине на Императорском престоле ¹¹.

16-го числа я приказал попросить ко мне Мандаринов, попечителей моих, и говорил с ними о делах, относящихся до Совета. В ответ на сие они дали мне знать, что один из них болен, а другой не смеет входить в дела, относящиеся до Совета, без товарища; почему я и был принужден взять терпение, пока не выздоровеет больной и пока не увижу обоих вместе. [342]

18-го, 19-го и 20-го чисел, желая воспользоваться болезнию моего Мандарина, я решился было посетить знакомых мне купцов и Отцов Иезуитов, надеясь тем самым заставить их равномерно посещать и меня, и чрез то найти способ говорить с ними о торговле сего Государства; но заметив, что меня принимали везде с крайне принужденною вежливостию, особенно же купцы, которые представляли себя всегда занятыми другими важными делами, так, что видя невозможность достигнуть в настоящем положении цели моей, я почел за лучшее отложить мои посещения до другого благоприятнейшего времени. Но как они не могли не знать, что таковым приемом заставили о себе много думать, то известили меня письменно, «что мои посещения были бы для них весьма приятны, и что они от всего сердца желали бы мне лучшего прохождения времени, нежели как позволяют обычаи той страны, а равно при случае посещали бы и меня, когдаб не опасались солдат, всюду за мною следующих и им в том препятствующих; ибо если не пустить их в тот покой, в котором они со мною будут, или не дать им всего, чего захотят; то они могут обвинить их в важных и тайных со [343] мною сношениях, или в каком нибудь другом подозрительном деле, что непременно стоило бы им больших издержек, а может быть и совершенного разорения» ¹². Правда, Отцы Иезуиты не столько могли опасаться наглости солдат, составляющих мою стражу, сколько купцы; звание придворных, носимое ими, заставляло народ почитать их больше, нежели как простых людей; но будучи иностранцами, они должны были принимать все [344] возможные предосторожности, для избежания подозрения ¹³. Таковое уведомление ни сколько меня не удивило, а наипаче у такого народа, которого свойство я довольно уже знал; притом же, в делах столь трудных, каковы мои, начало обыкновенно всегда бывает щекотливо во всех странах света. Но я не преставал льститься, что таковой невыгодный приступ к исполнению моей должности вскоре переменится в мою пользу, особенно когда Его Богдыханское Величество примет верющую грамоту, данную мне от Императора, моего Государя.

22-го числа оба мои Мандарины пришли узнать от меня, что я хотел предложить Совету; почему я их и просил:

«1. Напомнить моим именем Аллегамбе, или Председателю Совета иностранных дел, о верющей Его Царского Величества грамоте, остающейся у [345] меня долее обыкновенного сроками оказать ему, что я чрез него ожидаю повеления Его Богдыханского Величества в рассуждении ее принятия».

«2. Уведомить вышеозначенного Председателя, что я намерен нанять для себя дом, по близости Руского подворья, для имеющего прибыть каравана, дабы тем временем можно было поправить помянувшее подворье, угрожающее по ветхости своей падением, и долженствующее совершенно разрушиться от наступающих дождей, без каковой поправки Комиссар, по прибытии своем, не может жить в Пекине, если не захочет добровольно понести значительных убытков».

«3. Испросить пропускный вид с нужными провожатыми для обоза, оставшегося от посольства в Пекине который непременно должно отправить в Селенгинск». — Помянутый обоз состоял частию из шелку сырцу, купленного мною на счет Николая Христиция для казны, и некоторой поклажи, оставленной им у меня на руках.

Вскоре получил я от Мандаринов следующий ответ: «что Император сам назначил дом сей для моего житья и никто не осмелится доложить ему, что я не доволен, а еще того менее дать позволение на наем дома в Пекине, как [346] будто бы не было у Его Богдыханского Величества жилого дома для иностранной особы». На сие возразил я: «что я ни сколько не сомневаюсь, что у столь великого Монарха довольно домов в которых он может поместить, сколько ему угодно, иностранцев; но я весьма уверен, что если бы Его Богдыханское Величество известен был о положении сего дома, то бы не захотел принуждать меня жить долее в оном. Сверх того совершенно противно общим правам, принятым во всем свете, притеснять общественных людей до того что даже запрещать им нанимать за свои деньги дом, в котором бы они могли иметь свои выгоды, без доклада о том самому Монарху». Они мне на сие ответствовали: «что обыкновения, принятые в Европе, у них не имеют места, и что как все страны имеют свои особенные обычаи, то и у Китайцев есть свои, которых ни по чему переменить не могут». Они мне на отрез сказали, что не могут писать Совету о сем предмете, зная совершенно, что никто не осмелится доложить о сем Императору. А когда я им на сие сказал, «что таким образом мне должно терпеть до тех пор, пока невозможность жить долее заставит [347] меня прибегнуть к другим мерам»; то они с своей стороны предложили мне, что я могу просить Хана о пожаловании дома, не объявляя, что занимаемый мною совершенно худ. Но видя, что я твердо стоял и решился только по ветхости вытти из него, то и они уперлись и отозвались невозможностию доложить таким образом Его Величеству.

23-го числа помянутые Мандарины пришли опять ко мне, сказывая, что Председатель рассуждал с Членами Совета «о верющей грамоте моей и что он при случае напомнит об оной Императору; но в рассуждении отправления обоза, должно подождать до окончания дня рождения Императора, поелику приготовления к сему празднику столько ныне всех заняли, что совершенно невозможно употребить ни минуты на другое дело, как бы оно важно ни было».

Месяц Апрель.

1-го числа сего месяца Аглой или Церемониймейстер Ханский, по повелению Его Богдыханского Величества, приказал пригласить меня в Чанчуннием: почему я [348] вскоре и отправился, и, по прибытии туда, тотчас послал известить помянутого Аглоя о моем приезде. Потом, увидевшись с ним, узнал я, что Его Богдыханское Величество намеревался было в тот же еще день допустить меня к себе на аудиенцию, но другие дела, нечаянно встретившиеся, его от того удержали. Он приказал отдать мне отделанную для Его Царского Величества, штуку обоев с тем, чтобы я послал ее наперед с нарочным в Россию, и уверил свой Двор, что и прочие штуки непременно окончаны будут в три месяца ¹⁴. Я воспользовался сим случаем и просил сего Господина «во первых, сделать милость, доложить, Его Величеству, дабы приказал Председателю Совета иностранных дел, в тоже время дать мне пропускной вид и нужных провожатых, для отправления обоза, оставшегося от Посольства, и во вторых, взять на себя труд узнать, когда угодно будет Его Величеству [349] принять данную мне от Его Царского Величества верющую Грамоту». — Аглой просил меня остаться в его доме, пока он доложит о сем Императору; возвратясь же объявил, что Его Величество непременно даст Совету повеление о снабжении меня пропускным видом и нужными провожатыми, как для обоза, так и для обоев, но что сие сделать можно только после праздника. Чтож касается до верющей грамоты, то Аглой не почел за нужное докладывать об ней Императору, поелику Его Величество, кажется, вспомня обо мне и без того не забудет о моей грамоте ¹⁵. Между тем уверял он меня, что [350] Хан не замедлит оной принять. За сим извинился, что не может долго со мною разговаривать; ибо ему должно немедленно возвратиться во дворец.

2-го числа должно было по принятому обыкновению, торжествовать в Чанчунниене с отличным великолепием день рождения Императора. Но как Его Величество был недоволен Министрами, то принял только обыкновенные в сем случае поздравления, без всяких других обрядов; после чего все разошлись по домам. Я вместе с прочими поздравил Его Величество со днем его рождения. Особенно замечательными показались мне в сем случае 3.000 старцев, из коих младшему было по крайней мере 60 лет. Старцы сии вызваны были нарочно, по повелению Императора, из всех областей Империи в Пекин. Они все одеты были в желтое [351] платье, носимое обыкновенно придворными служителями, шли порядком в Чанчунниен, остановились на дворе замка, и поздравляли Императора. После того, Его Величество приказал раздать всем без различия по 4 лани серебром и отослать их домой.

В тот же самый день, Пекинской Николаевской церкви Священник Лаврентий ¹⁶ представил мне записку о некоторых долгах, числящихся на многих здешних частных людях, и оставшихся после покойного Архимандрита, прося меня, помочь ему в сем деле.

3-го числа, получивши от Совета нужный пропускный вид для гонца, которому [352] должно было ехать со штукою обоев, я отправил его в тот же самый день вместе с Китайским гонцом.

8-го числа несколько человек незнакомых, вошедши ко мне, объявили чрез моего переводчика: «что они купили для меря некоторое число овец; но если я не хочу взять их, то они готовы дать мне за каждую по полу-лана серебром». Я не преминул отослать и сих таким же образом, как и первого, сказавши им, «что непременно должно приходить кому нибудь из Коллегии, управляющей Императорскими магазинами съестных припасов, для извещения меня о тех людях, кои должны доставлять мне сии припасы». Таким же образом и в другое время, приходя ко мне, они приносили дрова и другие припасы; но я не мог никогда проведать, кто они были и от кого присланы.

11-го числа я получил пропускную для обоза Г. Николая Христиция, и отправил оный чрез два дни из Пекина, в сопровождении Китайского гонца. Председатель Совета приказал мне в тоже время сказать, «что не должно уже делать подобных отправлений, поелику новые договоры о торговле между обоими Государствами еще не утверждены обыкновенным порядком, да и не слышно, чтобы [353] согласились на беспрестанное отправление небольших обозов»; чему я и сам, находившись при всех собраниях, бывших посему предмету, довольно знаю причины.

13-го числа узнал я, что Его Богдыханское Величество вскоре отправится в Иеггол, (город с великолепным замком, недавно выстроенный за великою стеною, в 440-х ли, или на два дни почтовой езды к востоку от Пекина), где он обыкновенно проводит лучшее весеннее время на охоте и в других сельских забавах.

14-го, севши на лошадь, я поехал к Председателю Совета, но у ворот дома его был задержан стражею, пока доложили ему о моем приезде. Вскоре выслан был один его служитель чтобы спросить у меня, с каким намерением, я приехал, посетить ли его, или поговорить о делах. Если для дел, то благоволил бы сообщить об них сему слуге, дабы он мог уведомить своего Господина, в чем они состоят. Я приказал поклониться Председателю и сказать ему, что я приехал для посещения его; но если бы и по делам, то они относятся прямо к Господину, а не к его слуге. После сего тот же слуга, возвратившись, сказал мне, чтоб я пожаловал к его Господину. Лишь только вошел я [354] на двор, то Председатель сам вышел мне на встречу, и взявши меня за руку, после взаимных приветствий, повел в свои покои и посадил подле себя. Сперва подали нам чай, по обычаю Китайскому с молоком, и я, посидев несколько времени, попросил его напомянуть Его Богдыханскому Величеству о грамоте, данной мне от Царя, моего Государя, примолвив, что для меня очень приятно будет узнать, не благоугодно ли ему будет принять оную до своего отъезда. В ответ на сие сказал он мне тоже, что и Церемониймейстер, т. е. «что Его Величество уже известен о сем, и вероятно, лучше сам знает, когда принять сию грамоту, без напоминания, и что если бы мы вздумали поступить иначе, то кажется мы бы захотели предписывать Его Величеству время, когда что делать». Тщетно старался я склонить его на мою сторону. Наконец, когда он прибавил; «что если бы Его Величеству не угодно было принять моей верющей грамоты, то не согласился бы иметь меня при Дворе своем Агентом, и что как Г. Измайлов довольно объяснил причины, но которым я остался в Пекине, то сия грамота кажется, не может быть так важна, как я об ней думаю». На сие я вынужден был сказать ему, «что [355] когда Его Царское Величество отправляет к Европейским Государям грамоты, то они не имеют обыкновения откладывать принятия оных на столь долгое время, и не почитают за преступление, когда Министр напоминает им о делах столь важных; посему я и в Китае никак не ожидал таких ответов; но поелику ничем не могу пособить своему делу, то и принужденным нахожусь взять терпение до тех пор, пока угодно будет Его Богдыханскому Величеству расположить сие иначе».

16-го, Поехал я опять к Аллегадагу или первому Министру, в надежде получить от него выгоднейшее решение о моем деле, нежели какое получил от Председателя Совета. Прибывши к дому его, я был также, как и прежде, задержан на дворе; но не желая войти в покои служителей, дождался там, пока известили его о моем приезде; он также, как и Председатель, не преминул прислать ко мне слугу, узнать о причине моего приезда; но я дал ему знать, что сам желаю иметь честь видеть его и поговорить с ним об одном деле. Тот же самый слуга, возвратясь чрез минуту, сказал мне: «Господин мой благодарит вас, сударь, за [356] участие, приемлемое вами в его здравии, но он не может вас видеть».

17-го, бывши по близости его дома, я послал моего Переводчика узнать, можно ли его хотя на минуту увидеть; но он приказал сказать мне в ответ, что не можно, поелику он идет к Его Величеству, и даже не знает, когда бы мог иметь время поговорить со мною. И так, видя, что не хотят заняться моим делом, я решился замолчать об оном на несколько времени.

(Продолжение впредь.)

Комментарии

1. Г. Измайлов в 1719 году Государем Императором Петром Великим посылан был в качестве Чрезвычайного Посла в Китай, для возобновления договоров с сею Империею и для склонения Пекинского Двора к заведению порядочной и свободной с Россиею торговли.

2. Все Татары Государей своих называют Ханами; а как занимающий ныне престол Китайский происходит от той ветви Татар язычников, которые известны под именем Восточных Монголов, то Императоры Китайские, сообразно общему обыкновению своего народа, сохраняют и поныне титул Хана. См. Род. Историю Татар.

3. Г. Измайлов, при отъезде из Пекина, в силу своего наставления оставил Г. Ланга Поверенным Агентом Российским, с тем, чтоб он постарался о учреждении торговли и заведении свободной переписки между обеими Империями. И хотя Китайское Министерство сильно противилось пребыванию означенного Г. Агента при сем Дворе, под тем предлогом, что оно противно коренным уставам сей Империи; но помянутый Чрезвычайный Посол умел столь хорошо принять свои меры, что Богдыхан согласился на оное, вопреки всем затруднениям, чинимым со стороны Министров.

4. Китайская ли составляет 360 географических футов. На одну Российскую версту, из 3.500 футов или 500 саженей состоящую, приходится 8 1/2 ли.

5. Большую часть податей Император Китайский получает с сельских обывателей съестными припасами и изделиями каждой области, которые после раздаются в счет жалованья служителям сего Монарха. А золото и серебро, входящее в казну Ханскую, собирается с городов за въезд, выезд и проезд, с золотых и серебряных рудников, а также в штраф и за опасные имения. Все сие составляет в год чрезвычайно большую сумму.

6. В Пекине ездят всегда верхом по городу; в какое бы то время ни было, а Принцев крови и прочих главных Мандаринов обыкновенно носят на носилках, в сопровождении великого множества слуг.

7. Всякой, возведенный на какую нибудь степень или достоинство общественное в Китае, от первого до последнего, называется Мандарином; почему и бывают они многих степеней, а различаются одни от других одеждою, цветом оной, фигурами, вышитыми или вытканными на их платье, так что можно, увидев Мандарина, безошибочно узнать, которой он степени; ибо под тяжким наказанием всякому Мандарину запрещено являться в общество без одежды, присвоенной его чину.

8. Императору Китайскому было тогда 69 лет, но он был бодр душою и телом, и почитался Государем проницательнейшим и умнейшим. Отцы Иезуиты, Миссионеры в Китае, с которыми он обыкновению советовался во всех важных делах имели большое над ним влияние. Он взошел на престол в 1662 году, имевши тогда от роду 8 лет, а умер 1722 года в Сентябре месяце. Принц, третий сын его, начальствовавший по совету Иезуитов Императорскими войсками, под конец царствования отца своего, занял престол его; ибо покойный Император, за несколько лет до своей кончины, приказал старших двух сыновей своих, за некоторые бунтовщичьи частию справедливые, а частию и ложные, предприятия посадить в тюрьму, исключив их от наследства престола. Впрочем брат их, вскоре по восшествии на оный, возвратил им свободу и осыпал благодеяниями дабы они чрез то забыли претерпенные ими для его пользы несчастий.

9. Комиссарами называют обыкновенно всех тех, кои имеют в управлении караваны, отправляемые в мирное время из Сибири для торговли в Пекин.

10. Почести, воздаваемые Китайскому Императору, простираются до обожания. Всякой, желающий быть представлен на лице к нему, должен три раза повергнуться пред ним, не исключая даже Послов и других иностранных Министров.

11. Покойный Император Китайский держал весьма крепко в руках своих главных вельмож Китайских, поелику от очень хорошо знал, что они с неудовольствием в сердце сносили иго Татарское. Впрочем, в первые только годы своего царствования он иногда наказывал смертию главных вельмож, впавших в немилость, а после предписывал взыскивать с них только большие денежные пени. За сим они уже не могли предпринять ничего противу власти его, сколькоб того ни желали.

12. Государи Татарского Дому, царствующего ныне в Китае, из опыта предков своих научились, что не должно много полагаться на верность Китайского народа. И для того вся почти Императорская стража состоит из Татар Монгольских, которые пользуются весьма значительными выгодами, что и делает их весьма дерзкими и почти несносными для Китайцев. Но поелику число сих Татар не могло быть так велико, чтоб содержать в повиновении столь обширную Империю, какова Китайская, то покойный Богдыхан почел за нужное, для умножения числа, издать закон, которым повелевается, чтобы все Татары Монгольские женились на Китайских, а Китайцы на Татарских женщинах, и обязывались воспитывать детей своих по обычаю Монгольскому и учить из языку. Таким образом сии новорожденные дети от Монгольца и Китайки, или от Китайца и Монголки, почитаются природными Монголами и пользуются также всеми преимуществами сего народа, без всякого исключения, наравне с настоящими Монголами.

13. Это была одна только отговорка Отцов Иезуитов, чтобы благовидным образом отделаться от посещений Г. Ланга, которого особа не очень была им приятна в Пекине, потому что он приехал туда по делам такого Монарха, который приказал выслать всех Иезуитов из своего Государства, позволив впредь входить Миссионерами в свои владения одним только Капуцинам.

14. Китайские обои обыкновению ткутся по атласу, с большими шитыми золотыми и шелковыми ярких цветов фигурами, только неправильно нарисованными. Для украшения покоев, нет ничего лучше их когда они делаются по заказу, или подбираются из разных штук.

15. Покойный Император Китайский, не смотря на великую старость свою, имел еще столь превосходную память, не за долго до своей смерти, как один Отец Иезуит рассказывал о сем бывшему в обозе Г. Измайлова Католику, что за 20 и более до того времени лет, показавши в один день тому Иезуиту красногузку, спросил: есть ли такие птицы в его стране; он отвечал, что есть и называл ее по Фламански. После сего, не за долго до приезда Г. Измайлова, Император взглянувши по случаю на такую же птицу, полюбопытствовал опять узнать от него, водятся ли такие птицы в стране его, и когда он сказал: нет; то Император спросил его: для чего он не сказывает правды, или не помнит, что в такое-то время говорил, что есть в стране его сии птицы. Посему Отец Иезуит признался ему, что как он давно выехал из Фландрии, то не мог прямо по совести уверить, имеются ли они или нет. Император спросил его: знает ли он ее имя, и когда он также сказал: нет, то Монарху показалось весьма забавным, что Иезуит забыл отечественный свои язык, между тем как он помнит, что за 20 лет утверждал сие и называл таким-то именем, назвавши сам птицу по Фламански.

16. В Пекине имеется одна только церковь Греческого исповедания, а Римско-Католических, великолепно выстроенных, три в которых явно отправляется служба, и в каждое воскресенье и праздник собирается великое множество всякого рода людей, потому что каждому позволено принимать веру Римско-Католическую. Впрочем особенно замечательно то, что мущины не снимают во время службы шляп с головы; ибо у Китайцев почитается за бесчинство иметь раскрытую голову, хотя там и не было женщин; ибо для них устроена особая церковь. Покойный Китайский Император столько благоприятствовал церкви Римской, что приказал всем Мандаринским детям воспитываться под надзором, Католиков, и в каждое воскресение и праздник ходить в их церкви; а сие ужасно беспокоило Бонзов.

Текст воспроизведен по изданию: Поденная записка пребывания г. Лоренца Ланга, агента его величества императора Российского при китайском дворе, 1721 года // Северный архив, Часть 3. № 17. 1822