-

ПРАВЛЕНИЕ КАН-СИ.

Канси, Кан-си или Кхан-си (Khiang-hy) есть Китайское название правления Императора из Маньджурской династии Дай-цин, ныне царствующей в Китае, которое продолжалось с 1662 по 1722 год; по Мандьжурски оно называется элхе тайфинь, а по Монгольски энкэ амоголан, что значит «благоденственное, нерушимое, спокойствие». Надобно знать во-первых, что, по Китайскому этикету, никогда не произносится имя старшего лица. Сын не может назвать отца по имени, ученик — своего наставника, подданный — своего Государя; во-вторых Китайцы покойных своих Императоров называют тем именем, которое по смерти дается каждому, соответственно образу его правления; или проименованием, данным ему во храме Предков. Таким образом Император, о котором здесь идет речь, в детстве известен был под собственным именем Сюань-е (Сюань-е значит «синяя молния». Прим. Ред.), а по восшествии на престол, запретив употреблять прежнее имя, принял название своему правлению Кан-си. По смерти его, подданные дали ему почетное прозвание Жинь-ди, а в храме Предков наименовали его Шен-дзу, т. е. «святым [82] предком». В обыкновенном разговоре, если надобно упомянуть Императора правления Кан-си, Китайцы говорят: Кхан-си-ди, или Кхан-си-е.

Сюань-е, второй сын Императора Ши-дзу (которого правление, с 1649 по 1661 год, называлось, Шунь-джи), на осьмом году возведен был на Китайский престол и, можно сказать, сделался настоящим основателем династии Цин, или Мандьжурской, потому что его предшественники получили только название Императоров, не имев никакой действительной власти в Китае. За малолетством, находился он под надзором регентства, составленного из четырех членов, избранных покойным Государем (Абель-Ремюза пишет в своей Истории Императора Кан-си, что через несколько дней после кончины его предшественника собран был общий совет, и что этот-то совет, а не покойный Император, назначил четырех правителей. Прим. Ред.). Первым предметом занятий временного правления было удаление евнухов от всех должностей и влияния на Государственные дела. В силу закона, изображенного на огромной железной доске, более 5,000 евнухов были изгнаны из дворца, а их начальник, за многие преступления, предан был казни. Подобное гонение постигло и Христианских проповедников, которые, при прежнем Государе, пользуясь его благосклонностию, успели, между 1650 и 1664 годами, более ста тысяч Китайцев просветить истинною Верою. На них восстал некто Ян-гуан-сянь и донес Правителям, что миссионеры, под предлогом распространения Религии, тайно приготовляют врагов Государству, вселяют возмутительный дух в мирных граждан, храмы свои и [83] монастыри устроивают на подобие замков, для защиты себя, в случае нападения. Потому Правители и обнародовали указ с воспрещением вводить Христианство в Китай и определением жестокого наказания для упорствующих в принятой Вере. Знаменитый и ученый миссионер Адам Шалль, лишенный тогда своего места в «Трибунале небесных дел» (Цин-тянь-дзянь), т. е. в Астрономической Коллегии, был ввергнут в темницу, вместе с тремя своими товарищами. А когда прочих Европейцев привезли в Пекин, то Уголовная палата (Син-бу), вместе с Палатою Чиноположения (Ли-бу), имела совещание, не для рассмотрения доноса, а для назначения наказания виновным, и решила: Шалля удавить, и потом изрезать на десять тысяч кусков. Этот страшный приговор, утвержденный уже Правителями, был бы тотчас приведен в исполнение, если б внезапное землетрясение не встревожило жестоких судей. Вдовствующая Императрица велела немедленно освободить невинного миссионера. Шалль не долго наслаждался жизнию. После 44-летних трудов по миссиям, он скончался 15 Августа 1666 г., на 77 году от рождения,

По смерти одного из главных Правителей, Суя, Император, достигнув совершеннолетия, торжественно принял в свои руки бразды правления., и уничтожением регентства освободил Государство от многих злоупотреблений, которых виновниками, без сомнения, были сами Правители. Одаренный от природы необыкновенными способностями, 14-летний Государь, со всею пылкостию души обратил свою деятельность на усовершенствование себя в искусстве [84] управлять Империей и в Науках, не только собственно Китайских, но и Европейских, при помощи Римско-Католических миссионеров. Занимаясь неутомимо разными предметами учености, в короткое время он превзошел в знании их, своих подданных. Преимущественно нравилась ему Математика, со всеми своими отраслями.

Около этого времени, пронырливый президент астрономической коллегии Ян-гуан-сянь, сделал представление об устранении Европейской Астрономии, для восстановления прежней Магометанской, которая, под влиянием Туркистанцев, служила основанием при издании ежегодного календаря. Государь, призвав О. Фердинанда Фербиста (1669), поручил ему исправление напечатанного и розданного уже чиновникам календаря, и, повелев невежду президента заключить в темницу, вверил ученому миссионеру-Астроному преобразование самой Коллегии. Фербист, получив место своего соперника, удостоился чести быть наставником Императора в Математике, и приобрел, большую силу при Дворе, к величайшей радости угнетенных Христиан. Среди ревностных занятий Гномоникой, Геометрией и музыкой, Император, ученик Иезуитов, едва вспомнил, что над горизонтом Китая собираются тучи; угрожающие Мандьжурскому владычеству разрушением.

Морские разбои при Южных берегах Империи уже прекратились. Провинцией Юнь-нань владел тогда У-сань-гуй, который некогда пригласил Маньджуров в Китай, на помощь для усмирения мятежников, а теперь обязан был ежегодно платить дань Императору. Почувствовав наконец в себе [85] довольно силы для свержения этого ига, он принял такие меры, которыми обратил на себя подозрение Правительства и обнаружил свой беспокойный характер и стремление к совершенной независимости. Сын его, находясь заложником в Пекине, доносил ему подробно о намерениях Китайского Кабинета против ослушного Вассала, который не присылал условленной дани, не хотел лично прибыть в столицу, и в непродолжительном времени, возмутил три соседственные Провинции (Гуй-джеу, Сы-чуань и Ху-гуан) и Джен-дзин-мая, владетеля острова Формозы. Собрав таким образом до 80 тысяч войска, готового итти на Маньджуров, У-сань-гуй сбросил с себя Маньджурское платье и, как независимый владетель, изгнал календарь династии Цин. И так Маньджуры в лице своего прежнего союзника и поборника встретили непримиримого врага! Между тем сын этого мятежника, пользуясь нерасположением Пекинских Китайцев к новому царственному Дому, посеял было в самом сердце Китая крамолу, грозившую смертию самому Императору и истреблением важнейших придворных сановников. Но один из Императорских телохранителей, Ма-дзи, узнав о заговоре, тотчас открыл все планы Государю, накануне Нового Года, в который злоумышленники надеялись достигнуть своей цели. За такую услугу Ма-дзи возведен был на степень Первого Министра, сделался тестем своего владыки, и, по его повелению, арестовал зачинщиков. Правосудный Монарх, объявляя прощение черни, вовлеченной в сети злодеев, приказал казнить У-сань-гуева сына и главнейших соучастников в крамоле. [86] Тогда лишь пришло в Пекин сведение о бунте Южных Провинции и восстании Монголов на Севере (1675). Только присутствие духа и решительность помогли Императору преодолеть врагов, которых успех мог бы разрушить все его виды на будущую судьбу Китая, и на утверждение Маньджурской династии на Китайском престоле.

Монгольский Князь Сачар, потомок могущественного некогда дома Юань, владевшего Китаем с 1280 по 1368 год, в полной надежде получить престол своих предков, собрал до ста тысяч войска и придвинулся к Северным пределам Империи. Двадцатидвухлетний Государь немедленно отправил против него Ляо-дунский корпус с небольшим Пекинским отрядом, и, приказав ему держаться в оборонительном положении, обещал сам прибыть в армию для наступательного действия. Почти утвердительно сказать можно, что если бы у него было менее врагов или враги не столь страшные, то Мандьжурская династия не осталась бы на Китайском престоле; но излишняя уверенность в успехе оружия поселила несогласия между союзниками так, что они, в самую решительную минуту, разделили свои силы. Фу-дзяньский Государь, покорив Дзян-си, с 150 тысячною армией, намеревался двинуться далее, и был на голову разбит Императорским дядей, а когда не хотел принять предложенного мира, то Китайский Государь пригласил на помощь владетеля Формозы, который, отстав от союза, ударил на Фу-дзяньский флот и сокрушил его (1675). Правитель Гуан-дуна поспешил под покровительство Императора, и У-сань-гуй, без союзников, вынужден [87] был возвратиться в Юнь-нань, где от старости и печали скончался в 1679 г. По смирении крамольников, все его семейство было истреблено, и бренные останки У-сан-гуя привезены в Пекин, сожжены и разбросаны. Таким образом изглажены были все следы возмущения.

Еще новый владетель Формозы, Джен-гэ-сянь, хотел было остаться в независимости от власти Китайского Императора; но, увидев, что Китайцы, не смотря на упорную защиту Голландцев, овладели соседственными островами Бон-ху, поспешил с изъявлением своей покорности (1683), надеясь, что, в качестве Вассала, он будет жить на своем острове. Между тем Пекинский Кабинет требовал его в столицу и не внимал убедительнейшей просьбе об оставлении его на жительство по крайней мере в провинции Фу-Дзяиь. Джен-гэ-сянь принужден был переселиться в Пекин и там довольствоваться титулом Гуна.

С окончанием этой войны и прекращением мятежа, Маньджурская династия распространила свое владычество не только во всем собственном Китае, Маньджурии, но и в большей части Монголии. Только на Северо-Западе поднималась новая буря, в кочевьях Калмыков или Элетов, в Джунгарии. Китай, пропитывая себя плодами от земледелия и промышлености, во все свое существование более был склонен к миру, но, по соседству с степными народами, жадными на добычу, невольным образом был вовлекаем в продолжительные с ними войны, которые обыкновенно оканчивались покорением [88] Номадов и устройством их, сообразно с выгодами Подсолнечной Империи.

Между Западными Монголами, Элеты, отрасль Ойратского союза, находились в то время во власти Галдана (Этот Галдан больше известен под своим титлом: Контайш. Прим. Ред.), сына знаменитого Калмыцкого законодателя, Батура Хун-Тайджи. Этот владелец, с детства обреченный в духовное звание, провел свои юные лета в Тибете, при Дворе Далай-ламы, а потом, узнав об умерщвлении своего брата Сенгэ, поспешил на родину и объявил себя Джунгарским (Джун-Гар значит левое крыло. Прим. Ред.) Ханом (1677), а для упрочения за собою престола убил двух братьев и племянника (Соном-Рабдана, сына Сенгэ). Воспитанный в хитрых правилах политики Буддийского Духовенства, одаренный от природы всеми качествами, необходимыми для завоевателя, проникая все тайны Пекинского Двора и видя расторжение Халхи и Кукэнора (Хухунора) (Хухунор или Кукэнор значит голубое море. Прим. Ред.), он, по врожденному честолюбию, вознамерился соединенными силами Монголов отразить замыслы Китайского Правительства, но действовал весьма осторожно, чтобы не возбудить подозрения в властолюбивых соседях. Затеи Галдана не могли долго оставаться тайною для Императора: в 1677 г. получено было в Пекине известие, что Элетский Джинон, разбитый Галданом, ищет спасения в Китае. Вскоре потом из Кукэнора многие Князья, со своими семействами, имуществом и подданными, прибегнули под защиту Китайского Правительства от [89] Галданова оружия. Между тем остатки разбитых орд, рассееваясь по Монгольским степям, производили неслыханные грабительства, пресекали сношения и тревожили Китайского Императора (1678), который, приметив явные уже признаки Галдановых намерении, среди забот о внутренней тишине Империи и о своих выгодах в Монголии, старался сперва мирными средствами укротить властолюбца и признал его Ханом, а между тем через посольства разведывал (1682) о расположении отдельных Халхаских княжеств, и потом (1683) уменьшил число людей, которые прежде, ежегодно, сопровождая Элетских послов в Пекин, производили там значительную торговлю, особенно кирпичным чаем, нужным для степных жителей. Эта последняя мера, принятая Императором, показывала уже очевидное нерасположение его к Галдану.

А когда возник спор, в Халхе, между Тушету и Дзасакту Ханами, по разделу земель, и Галдан начал защищать последнего, Пекинский Кабинет, принимая сторону своего Вассала, Тушету-Хана, просил Далай-Ламу быть посредником в примирении врагов. Конгресс в Халхе, 1687 г., по тайному влиянию Далай-Ламы, не принес ожидаемой Императором пользы. В 1688 г. начались военные действия в Монголии; Галдан рассеял своих противников. Тибетский владыка обнаружил свою преданность Галдану, требовал выдачи Тушету-Хана и брата его, Ургинского Хутукты, в руки Элетского Хана. Потому Император, в 1690 г., отправил свою армию, которая, преследуя Элетов, принудила Галдана просить мира. Но этот мир не обуздал [90] беспокойного врага. В 1695 г. опять открылась война; окруженный Китайцами, между Толой и Кэрулуном, Галдан едва успел убежать в Джунгарию, и там, в 1697 г., говорят, приняв яд, чрез то освободил себя от поносной смерти, которая ожидала его в Пекине, а Китай — от беспрерывного страха. Узнав об его кончине, Император, с неимоверною радостью сказал окружавшим себя вельможам: «Война, наконец, кончилась, и мы станем наслаждаться всеми удовольствиями столь вожделенного мира».

В течении этой войны решен был известный спор Китайцев с Русскими о границе. Посланный от Петра Великого Граф Федор Алексеевич Головин остановил кровопролитие на берегах Амура, и трактатом, заключенным в Нипчу (Нерчинске), 29 Августа 1689 г. с Китайцами, в 6 пунктах, окончил пограничный спор за крепость Албазин и разные своевольства наших промышлеников. При Китайском посланнике находились Иезуиты Томас Перейра (Pereyra) и Жербильон, которые своим посредничеством весьма много способствовали решению столь запутанного дела, имевшего сильное влияние на дальнейшие наши сношения с Китаем. Албазин (Якса) был срыт до основания. Горы Хингань на Севере, а Кербечи и Аргун на Западе приняты за границы двух Империй. Сто один Албазинец, выведенные из крепости в 1685 г. вместе с их Священником Максимом Леонтьевым, взяты были в Пекин, где и составили так называемую Русскую сотню, для которой один Маньджурский вельможа уступил свое капище, для [91] обращения в Русскую церковь. Эта церковь, по получении в 1695 г. от Тобольского Митрополита Игнатия благословенной грамоты, освящена была во имя Софии Премудрости Божией. (Со временем она перестроена и названа Успенскою). Таким образом положено было основание Православной церкви в Пекине.

Шалости Албазинцев принудили Правительство принять строгие против них меры, и по открытии войны с Галданом, Албазинцы были потребованы в поход. Священник Максим, терзаемый буйными своими единоземцами, через 12 лет своего с ними жительства, скончался. Русские караванные поверенные или купцы, приезжавшие в Китайскую столицу, с сожалением взирали на отчуждение своих соотчичей от Православия. Купец Григорий Осколков, в 1713 году, будучи в Пекине, по поручению Сибирского Губернатора Князя Гагарина, представлял Палате Иностранных Дел о дозволении присылать из России Священников для исправления службы Божией и духовных треб остававшимся Албазинцам. Кроме того, еще в 1711 году, Тобольский Митрополит Филофей своей грамотой увещевал Албазинцев обратиться к Св. Вере, и тронул их так, что они начали умолять караванного пристава Худякова об исходатайствовании им Священника от Русского Правительства. Известно только, что Китайский Император, отправляя своего посланника Тулишеня к Калмыцкому Хану Аюке, чрез Россию, велел ему в проезд чрез Тобольск, объявить Князю Гагарину, что он желает иметь у себя Русское Духовенство, которое может прибыть [92] в Пекин вместе с Тулишенем и должно привести с собою искусного врача. Петр Великий, получив о том известие, тотчас повелел Тобольскому Митрополиту Иоанну избрать Архимандрита, Священника, Диакона и причетников, для отправления в Китай. В следствие чего, вместе с Тулишенем, в 1715 году, уехали в Пекин Архимандрит Иларион Лежайский, Иеромопах Лаврентий, Иеродиакон Филимон и семь причетников, которые, на иждивении Китайского Правительства и прибыли в столицу 20 Апр. 1716 г., и были милостиво приняты Императором: получили значительную сумму на приобретение домов, с обеспечением содержания деньгами, платьем и Сорочинским пшеном. Они поселились при Софийской приходской церкви. Иларион, от болезни, на обратном пути с теплых вод, скончался 26 Апр. 1718 г. Потому, в следующем году, Палата Иностранных Дел с Иеродиаконом Филимоном и служителем его Григорием прислала письмо в Тобольск к Князю Гагарину с вопросом: будет ли определен новый Архимандрит в Пекин, или возвратить в Россию и остальных членов миссии. По этому вызову, в том же году, отправлен был в качестве Чрезвычайного Посланника, Гвардии Капитан Лев Измайлов, который, между прочим, хлопотал в Пекине о дозволении иметь там Русского агента, и при его дворе построить церковь для приезжающих Россиян, и привез с собою Иркутского Архимандрита Антония Платковского (18 Нояб. 1720). Вскоре потом, по сношению Св. Синода с Сенатом, признано было полезным послать в Пекин вместо Архимандрита, [93] Епископа, для распространения Православия в Китае, и для того избран был Малороссиянин Иннокентий Кульчицкий, наименованный Епископом Переяславским, и получил инструкцию за подписью самого Государя. Хотя Измайлов, за исполнение Китайского приемного церемониала, пользовался особенною милостию Императора, однакож не мог успеть во всех своих предприятиях, по причине новых беспорядков на границе. Впрочем Лаврентий Ланг, Секретарь Посольства, остался в Пекине в качестве агента. Обещано выстроить церковь, а другие статьи — решить на будущем съезде Послов. Сенатский же лист об Епископе возвращен в Россию Тушету-Ханом к Селенгинскому Начальнику 24 Сентября 1722 г., под предлогом, что о том не было ни какого отношения от Сибирского Губернатора; что не приложено печати к листу, и что дело о перебежчиках еще не кончено. Потому Преосвященный Иннокентий, пробыв в Селенгинске до 1725 года, по Указу Св. Синода переселился в Иркутский Вознесенский монастырь.

Относительно же лекаря, которого требовал Китайский Император, приведем слова из рукописного журнала бывшего (с 1754 г.) в Пекине Иеромонаха Феодосия Сморжевского: «Около 1716 г. приехал от Великого Государя нашего Лекарь прозываемый Корфиин, на прошение Кан-сия, дабы улечить ему болезнь ножную. С превеликою сказуют благоприятностию принят, и толико трактован, что хотя до Вана бывало приидет, тотчас впустят его, и будто со своим другом за руки взявшися здоровается по-Китайски. Вылечил Хана, то и паче [94] еще почитали его. Завидя Иезуиты сему, и начали от него лекарств ово на Ханскую будто потребу, ово на Ванскую требовать, тогда бутылку, сегодни другую, завтра третию, и так почти все лекарства вытащили. Поразумел он да уже поздо; и так начал отпрашиватись в Россию, а хотя Хан и еще жить ему здесь всячески желал, но он наперся уже выезжать, видя, что выманили лекарства, то уже лекарю без лекарств, как лечить? а Иезуитам то и любо: ради бо того наипаче и сделали, чтоб он не остался, а они выманутыми от него действовали лекарствами. Возраста был мерного, выше токмо 20 лет. Весьма де гордо вел себя, и ходил, но весьма же и обогатился».

Из вышесказанного легко приметить, что Европейские Иезуиты снискали себе уже немаловажную доверенность Пекинского Кабинета, когда они успели втереться ко Двору и участвовать в дипломатических делах Империи. Еще в 1556 г. Гаспард да-Крус (Gaspard da Cruz), Португальский Доминиканец, проповедывал Слово Божие в Китае, но вскоре принужден был искать спасения на острове Ормусе. В 1590 г. Хуан Кастро и Бенайдес, также Доминиканцы, а потом Мартин и Майор прибыли также по повелению Папы Григория XIII; но, как говорят, по проискам Иезуитов должны были удалиться. Главою миссии в Китае остался Иезуит О. Маттео Риччи с своими товарищами. Сделано было распоряжение о строгом наблюдении в Кантоне, чтобы никто из Европейских проповедников не был впускаем в Подсолнечную Империю. Но в 1631 г. Доминиканец Анги, через остров [95] Формозу, а в след за ним Хуан Моралес и Антоний де Санта-Мария, Францисканец, нашли способ проникнуть в Китай, и вскоре успели поссориться с Иезуитами под видом, что эти последние дозволяли своим прозелитам исполнять некоторые местные обряды, а в самом деле, из личных выгод и честолюбия. Три проповедника, не принадлежавшие к Иезуитскому Ордену, в 1638 г. были высланы в Губернию Фу-дзянь местным начальством. Впрочем весьма ошибочно некоторые полагают, что Китайский Император оказывал уважение к миссионерам по внутреннему убеждению в истине проповедываемой ими Веры. Перед его глазами все Религии имеют одинаковое достоинство, а лучше всех своя, туземная. Он в своем государстве — верховный жрец всех Вероисповеданий; он везде присутствует во время богослужения, уважает все боготворимое иноверцами, но в поучительных словах к подданным своим явно желает предохранить их от влияния иноземных религий, воспрещает иноземцам распространять свое учение в Китае, а если и терпит у себя миссионеров Христианских, то не иначе, как из политических видов и для пользы государства. Риччи приобрел любовь Императора за свое знание часового мастерства (1573). Шалль, Фербист, Жербильон и прочие, изумив «Сына неба» своей ученостию, втайне только действовали в пользу Христианства и дозволяли новообращенным Китайцам быть Христианами в Китайской оболочке. Многие Иезуиты умели делать и делали часы в совершенстве, а чтобы иметь повод вызвать других сочленов своего Ордена в Китай, [96] притворялись знающими делать только некоторые отдельные частицы часов. Всеведущие Иезуиты готовы были взяться за все, чтобы ни показалось нужным для Китайского Владыки, который имел из их общества, кроме часовщиков, еще токарей, литейных мастеров, живописцев, коммиссионеров, сочинителей календаря, учителей, и т. п. с 1669 г., старанием Фербиста, получили они право свободно исповедывать Христианство, но не обращать Китайцев в Христианскую Веру; в 1670 г. получили разрешение выписать других Иезуитов, сведущих в Астрономии. Гибкие, изворотливые слуги Папы, оставив Европейскую наружность: платье, обычаи, и прочее, изучали язык, письмо, Китайскую Историю, Китайские классические книги, и в виде литераторов и ученых, втерлись в высший круг нового общества, говорили проповеди, издавали сочинения для распространения Христианства, и разными средствами снискивали расположение, дружбу и совершенную доверенность Китайцев. Они доказывали, что учение Царя Небесного (Тянь-джу-дзяо) т. е. Христианское, есть не что иное как древнее чистое Китайское учение, которое в течение времени исказилось, и которое должно быть восстановлено в первобытном своем блеске; воздавание почести Кун-дзы (Конфуцию) приняли за исполнение Государственного обряда при воспоминании подвигов сего мудреца, а поклонение покойникам — за знак сыновнего уважения к родителям; они же Фоэвские (Буддийские) понятия смешали с Христианскими и после некоторой удачи в своих планах, стали уже открыто иметь влияние на местные власти, созидали костёлы, [97] обращали в Христианство людей всякого сословия, и, посредством многочисленных шпионов узнавая все тайны правительственные, старались дать им направление, сообразное с видами Ордена. Наконец, Главнокомандующий Китайскою Армией в Дзянь-нань, решился особою печатною брошюркой восстать против них, как разрушителей государственного порядка, приготовлявших страшный мятеж, и действовавших, по его мнению, наровне с политической шайкой, известной под именем «белого ненуфара». Но Иезуиты умели ускользнуть от угрожавшего им удара так, что, в 1687 г., само обвинение было уничтожено и экземпляры изданного против них сочинения, по высочайшему повелению, были истреблены. Это было поводом к дальнейшим раздорам между Иезуитами и Китайскими Вельможами, и потом — к гонению Христиан в разных частях Империи. Император увещевал еще миссионеров, чтобы они, находясь под его покровительством, не забывались. Сперва в Шань-дуне, после в Дже-дзяне, местные начальники желали стеснить деятельность Иезуитов, но Иезуиты находились уже в свите Императора во время его путешествий в Монголию; они затмили своею ученостию ученость Китайскую, втирались в разные государственные дела, а 2 Февр. 1692 г., в представленном Государю докладе, изложив все свои заслуги, умоляли его о защите от гонителей, и о дозволении свободно распространять Христианство в Китае. Палата Чиноположения (Ли-бу), вникнув во все требования Иезуитов (Перейры и Томаса), полагала только держаться прежнего постановления, т. е. разрешить [98] Европейским миссионерам свободное Вероисповедание, не более; и Государь согласился с этим мнением. Но Иезуиты, стремясь ревностно к своей цели, и употребив все средства своей дипломатии, исходатайствовали наконец указ, 20 Марта 1692 г., которым Император дозволил Китайцам принимать Христианство. Таким образом настало, по-видимому, лучшее время для Иезуитских действий; но вдруг возникла новая буря, разрушившая все их предположения. Это были внутренние раздоры между миссионерами: спор Иезуитов с Доминиканцами.

Доминиканец Моралес, изгнанный из Китая, поспешил в Рим обнаружить всю сущность дела перед Пропагандою, и выпросил постановление против Иезуитских распоряжений, утвержденное Папою Иннокентием X, 12 Сент. 1645 г., и доставленное в Китай в 1649 г. На это Иезуитский Провинциал отвечал, что готов, по возможности, во всем повиноваться Римскому Владыке, и тотчас отправил в Рим своего агента, Мартини, чтобы то же дело вторично подвергнуть рассмотрению Духовного Трибунала. В самом деле булла Папы Александра VI, от 23 Марта 1656 г., благоприятствуя Иезуитам, подала повод к новым прениям и к изданию многих полемических сочинений. Наконец Иезуит Гримальди с тремя своими товарищами, вошел с докладом к Императору, прося его высочайшего объяснения на спорную статью о поклонении Конфуцию и покойникам, и получив удовлетворительный ответ, отправил его к Папе; но было уже поздно, потому что Папа назначил Легатом a latere в [99] Китай Архиепископа Карла Томаса Мальяр-де Турнона, который, прибыв в Кантон в Апр. 1705 г., для надлежащего разбора дела, отправился в Пекин, и там хотя сначала был обласкан Императором, однакож вскоре, по проискам Иезуитов, лишился всего уважения. На обратном пути в Нан-дзинь (Нанкин) и Гуан-дун (Кантон), Турнон испытал много неприятностей, а получением Кардинальского достоинства еще более раздражил своих врагов. Он окончил свою жизнь в Кантонской тюрьме, 8 Июня 1710 г., не без участия со стороны Иезуитов. Узнав о таком насилии, Папа Климент XI намеревался примерно наказать виновных, но они нашли средство укротить гнев его. Прибыл (1720) новый Легат Меццабарба. Принимая его в Пекине, Император радовался случаю примирить монахов; соглашался на то, чтобы Папа назначил кого-либо из Иезуитов главою всех Римских миссионеров в Китае; намекал вместе с тем Легату, как трудно Папе судить о сущности Китайских обрядов, и потом на Папском постановлении сделал своеручную надпись, что надолго воспретит Папе впредь вмешиваться в Китайские дела. Тогда Иезуиты посоветовали Легату оставить Папское распоряжение без действия, чтобы не раздражать Государя. В пылу последней беседы Китайский Чиновник обесчестил Легата, а Император, во время прощальной аудиенции, весьма искусно подшучивал над целым делом, говорил двусмысленно, а вместе с тем пожимал руки Легату, желал ему опять приехать в Пекин, привезти с собою людей ученых, особенно Математиков и [100] опытного врача, также лучшие Европейские сочинения и географические карты. Таковы были действия беспокойных миссионеров. Множество полемических книг, изданных ими в самом Пекине и в разных Европейских городах, принесли несомненную пользу для тех, которые желали короче познакомиться с Китайскою Философией, Религией и народным духом Китайцев. Из всего видим мы, что Китайский Император умел ценить ученость в Римских монахах и извлекал из нее все, что было необходимым для него, а между тем отражал их действия против Вероучения предков своих.

Гораздо важнее для Наук было составление географической карты Китая, по воле Императора, и в этом отношении семилетние неутомимые (1708-1715) труды миссионеров: Bouvet, Regis, Jartoux, Fredelli, Bonjour Fabri, Cordoso, du Tartre, Henderer, de Mailla, для нас незабвенны. Император любил гроводить время в ученых беседах с Римскими Веропроповедниками, которых всегда приглашал путешествовать с собою по Монголии, открывал им свое дворцовое, без сомнения единственное в своем роде, собрание редкостей. С необыкновенным прилежанием занимался он, под руководством ученых Европейцев, изучением теоретической и практической Геометрии, Тригонометрии, Астрономии, Естественной Истории, Философии, Физики, Медицины; велел переводить лучшие Европейские сочинения на Китайский и Маньджурский языки, и сам с удовольствием пересматривал и, относительно слога, исправлял переводы Эвклидовых Начал, и прочее. При всей страсти своей к [101] Европейским Наукам, он тщательно изучал также Китайские классические книги с пространными комментариями и, не оставляя без внимания ни одной отрасли известных Китайцам Наук, поощрял издание разных сочинений на Китайском, Маньджурском и Монгольском языках, так что некоторые Европейцы громко утверждали, что правление Кан-си есть золотой век для туземных Литератур. Между тем, входя в подробности, мы найдем во всем этом по большей части извлечения из старых сочинений, новые издания прежних книг, комментарии, словари, историческую мелочь, а не гениальные произведения. Впрочем, должно сознаться, что языки подвластных Манджурской династии народов усовершенствовались тогда до значительной степени. Сам Император имел притязание на славу Литератора, писал стихи, объяснения, предисловия к чужим книгам. При нем появилось Жи-дзян т. е. ежедневное чтение или пространное объяснение классических книг (дзин, king), на общепонятном языке; Гу-вынь-юань-дзань, собрание древних (до XII в.) образцовых сочинений о государственном правлении, общественной и частной жизни (напечат. 1686 г.); Дзы-дянь, огромный Китайский Словарь, составленный 30 первостепенными Учеными (1717); Гу-дзинь-ду-шу, извлечение из древних и новых книг, в 6 тысячах тетрадей, и Мн. др. Тогда же издан Маньджурский перевод Китайских дзинов, Словари Маньджурский и Монгольский, перевод многих Буддических сочинений.

Строгий в отношении к себе и своим детям, Император старался быть настоящим Самодержцем [102] обширной Империи и достиг своей цели. Ни евнухи, ни женщины, ни аристократы, в его царствование, не имели влияния на управление Государства. Шесть Пекинских Палат, а именно: Герольдия (ли-бу), Палата Финансов (ху-бу), Военная (бин-бу), Чиноположения (ли-бу), Уголовная (син-бу), Государственных Зданий (гун-бу), находились под его непосредственным ведением. Он сам вникал во все, и сам отдавал приказы по всем частям. Ни одна отрасль хозяйства не ускользнула от внимания столь деятельного Государя. Земледелие, шелководство, садоводство, скотоводство занимали его наровне с военными действиями. Вполне чувствуя, сколь много вреда принесло Китаю мотовство предыдущей династии Мин, он старался всеми средствами ввести строгую экономию. Шестдесят его указов и манифестов заключают в себе огромный запас сведений, из которых беспристрастный читатель может судить о всех мерах, принятых могучим повелителем Китая по всем частям администрации. Зная, как иностранные династии, водворившись в Китае, от изнеженности и слабости Китайцев, лишились престола, он всеми силами старался противостоять слиянию Маньджуров с туземцами, и, странно, не мог предвидеть всей невозможности этой цели.

Еще в 1693 году Иезуиты исцелили хиною от лихорадки изнуренного Императора. Новая простуда повергла его в могилу 20 Декабря 1722 года.

Ординарный Профессор Казанского Университета

КОВАЛЕВСКИЙ.

Текст воспроизведен по изданию: Правление Кан-си // Журнал министерства народного просвещения, № 5. 1839