-

ИНОСТРАННОЕ ОБОЗРЕНИЕ

1 сентября 1900.

События в Пекине. — Странности китайской политики. — Внешнее единение держав и роль графа Вальдерзе. — Предстоящие задачи в Китае. — Правительственное сообщение от 19 августа.

Ровно через месяц после взятия Тянь-Цзиня, 1 (14) августа, союзные войска, под предводительством русского генерала, вступили в Пекин. Посланники и бывшие с ними европейцы спасены от угрожавшей им гибели. Мучительная трагедия, волновавшая весь культурный мир в течение целых двух месяцев, окончилась благополучно. Китайцам не удалось взять штурмом посольские здания и истребить запертых в них иностранцев с женщинами и детьми; еще накануне появления освободительных отрядов они подвергли посольства сильнейшей бомбардировке, и эта орудийная пальба внутри Пекина послужила как бы сигналом для иностранной армии, чтобы она поторопилась явиться на помощь осажденным. Освобождены также католические миссионеры; запертые в своем монастыре и успевшие каким-то чудом выдержать продолжительную осаду со стороны «боксеров».

Теперь не подлежит уже никакому сомнению, что против посольств в Пекине и охранявшей их горсти европейских солдат действовали регулярные китайские войска, под начальством генералов, безусловно преданных и покорных правительству. Чего собственно думали достигнуть китайцы своими яростными нападениями на посольства, почему они, наконец, не завладели ими при своем громадном численном превосходстве и как могло их правительство обращаться в державам с просьбами о посредничестве одновременно с продолжением возмутительных «военных действий» против иностранных посольств, — это ряд загадок, которые пока еще остаются неразрешимыми. Дипломатия по неволе придерживалась того взгляда, что против нее воюют лишь мятежные власти Китая, не подчиняющиеся ни законному богдыхану, ни императрице-регентше; эта точка зрения выразилась между прочим и в оффициальном ответе России на странное — чтобы не сказать более — китайское ходатайство о миролюбивом разрешении кризиса, сущность которого заключалась в упорной китайской войне против посланников. Казалось бы, что, прежде чем вступать в переговоры, надо было прекратить осаду и бомбардировку посольств, и потому вполне [347] понятен ответ на просьбу богдыхана, изложенный в правительственном сообщении от 20 июня.

«Известия о ходе событий в Китае, — говорится в этом сообщении, — единогласно свидетельствуют о полном бессилии пекинского правительства бороться с охватившим некоторые провинции Поднебесной империи мятежным движением и восстановить порядок в столице, занятой отрядами присоединившихся к мятежникам китайских войск.

«Такое положение дел, грозящее Китаю тяжкими осложнениями, побудило его величество богдыхана — единственного законного правителя страны — обратиться к Государю Императору с просьбою о посредничестве. В телеграмме на Высочайшее Имя от 20-го июня тек. года, доставленной при посредстве китайского посланника в С.-Петербурге, его величество Гуанг-Сю приписывает возникшие беспорядки козням злонамеренных агитаторов, старавшихся в личных интересах всячески возбудить народную ненависть против христиан. Когда, по настояниям российского посланника, правительство решилось принять репрессивные меры, то было уже поздно, так как распускавшиеся ложные слухи восстановили против иностранцев «простой народ, войска, людей знатных и тех, кто живет в княжеских дворцах». Принять решительные меры правительство опасалось, дабы не скомпрометировать охраны миссий и не вызвать одновременного восстания во всех населенных иностранцами портах, где мятежники нашли себе многих сообщников. Такой образ действий китайского правительства вызвал, однако, подозрения держав, усмотревших в нем попустительство антихристианскому движению, и побудил их в военным мероприятиям, угрожавшим еще более осложнить положение и ослабить надежду на чье-либо посредничество в настоящих затруднениях.

«Ссылаясь на более чем двухсотлетнюю дружбу и добрые соседственные отношения между Россиею и Китаем, его величество богдыхан ходатайствовал пред Его Императорским Величеством об указании мер, которые могли бы спасти страну, и просил о принятии на себя Императорским правительством почина по приведению таковых мер в исполнение.

«По Высочайшему повелению, 30-го июня с. г., китайскому посланнику в С.-Петербурге был вручен, для сообщения в Пекин, ответ на вышеизложенную телеграмму его величества богдыхана, в коем, между, прочим, говорилось, что Государь Император с великою скорбью взирает на события в Поднебесной империи, могущие иметь для нее самые тяжкие последствия; полная неизвестность о положении дел в Пекине, отсутствие точных сведений о судьбе Императорской и остальных миссий, русско-подданных и других иностранцев, в настоящую минуту затрудняют посредничество в пользу Китая. Старания России направлены лишь к одной цели: содействовать восстановлению порядка и спокойствия в Китайской империи. Руководимое исконною дружбою к Китаю, Императорское правительство высказывает пожелание, чтобы угрожающие ныне Поднебесной империи бедствия и осложнения удалось предотвратить, и, в [348] видах этих, оно готово оказать в подавлении распространяющихся волнений всяческую помощь законному китайскому, правительству.

«Государь Император питает надежду, что богдыхан, в полном сознании ответственности, возлагаемой на него верховною властью, примет самые решительные меры к умиротворению его обширной империи и к обеспечению безопасности жизни и имущества как русско-подданных, так и всех прочих иностранцев, проживающих в Китае».

Необыкновенная дипломатическая мягкость этого ответа объяснялась не только принципиальным миролюбием нашего правительства и давнишними мирно-соседскими отношениями с Китаем, но и полною неизвестностью того, кто собственно распоряжается в Пекине и от чьего имени предприняты враждебные действия против европейцев вообще и против русских в Манчжурии в частности. В таком ли положении находятся китайский богдыхан, чтобы нести ответственность за распоряжения своих мандаринов? Быть может, этот «единственный законный правитель страны» содержится по прежнему в почетном заключении и ничего не знает о том, что творится в его империи; им воспользовались для возбуждения вопроса о посредничестве вероятно только с тою целью, чтобы обеспечить безнаказанность оффициальных властей за события, исход которых предопределялся уже потерею Тянь-Цзиня. Богдыхан обращался — или от его имени обращались фактические правители Китая — во всем великим державам, последовательно или одновременно, с тою же просьбою о посредничестве; во в письме его к японскому императору, от 3-го июля (нов. ст.), затронуты совершенно другие струны, чем в обращениях к европейским правительствам и в президенту Соединенных Штатов. Китайский «сын неба» напоминает своему собрату в Токио о родстве их рас и об общности их интересов в борьбе с Европою и ее цивилизациею, так что одновременные воззвания к великодушию европейской дипломатии представляли лишь обычный прием политического оппортунизма в восточном вкусе и вовсе не указывали на какую-либо перемену в китайском настроении относительно «белых диаволов». Китай ничем не был бы связан в будущем, а в настоящем он избавился бы от ответственности: богдыхан и его правительство не виноваты, ибо все бесчинства совершались мятежниками, — а когда мятежное движение уляжется, то едва ли кто найдет его зачинщиков и вождей. В Пекине, конечно, не предвидели, что письмо к японскому микадо будет обнародовано в газетах и сделается достоянием европейской печати; это обстоятельство отчасти расстроило китайские планы, хотя и не повлияло на доверчивость публицистов, [349] отстаивающих у нас идею о близкой дружбе и союзе с Китаем. Несчастный богдыхан, устраненный от власти еще два года тому назад, был только пассивным орудием в руках советников императрицы-регентши; он подписывал заявления, которые ему предлагались, и этим ограничивалась его роль в китайской политике последнего времени. Китайские мандарины желали, с одной стороны, во что бы то ни стало истребить иностранцев и в том числе посланников, под прикрытием легенды о Большом Кулаке, а с другой стороны — отвлечь от Китая неизбежные меры возмездия и убедить державы в искренней готовности китайского правительства оказать защиту и поддержку преследуемым христианам и в том числе посланникам. Эта двойная игра велась ими до конца, при деятельном участии известного Ли-Хунг-Чанга, и даже в тот момент, когда союзные войска готовились в аттаке на Пекин, китайские генералы заняты были последнею решительною аттакою на посольства, надеясь достигнуть цели почти на глазах освободительной иностранной армии. Союзники вошли бы в столицу уже после того как мнимые боксеры совершили свое кровавое дело; китайские дипломаты, с Ли-Хуни-Чангом во главе, оплакивали бы судьбу и взывали бы к державам о помощи против мятежников, с которыми было бессильно справиться законное туземное правительство. И кто знает? Быть может, иностранные военные силы утвердили бы власть богдыхана и его советников, удовольствовались бы какими-нибудь бумажными гарантиями и удалились бы восвояси. Так рассчитывали, по-видимому, приближенные императрицы-регентши, если вообще у них были какие-нибудь сознательные расчеты. Разобраться в мотивах и целях китайской политики за последние месяцы — довольно мудрено; вернее предположить, что определенных целей и мотивов вовсе не было, а существовала лишь безотчетная решимость покончить с иностранцами, хотя бы ценою нового иностранного нашествия. Особенно непонятным является нападение на русскую территорию вдоль Амура и на русскую железную дорогу в Манчжурии, — нападение вполне оффициальное, исходившее от бесспорных китайских властей и опиравшееся на положительные приказы из Пекина. Имея уже против себя все великие державы, начинать прямую войну с соседней Россиею, от которой можно было с наибольшим основанием ожидать снисхождения и заступничества, — это было чистейшим безумием.

Одного только добились китайцы своими нелепыми воинственными действиями, — они вызвали единение враждебных иностранных кабинетов, устранили на время возможные между ними разногласия и способствовали образованию против Китая международной коалиции, [350] какой еще не вклад мир. Французы и русские сражаются вместе с немцами и англичанами, американцы действуют заодно с японцами, а братство по оружию соединяло их всех у Тянь-Цзиня и под стенами Пекина. Такое сочетание разнородных национальных элементов для достижения одной общей цели могло осуществиться только благодаря исключительным обстоятельствам, которые созданы были Китаем на дальнем востоке.

Внешним выражением этой солидарности культурных наций на почве китайских дел явилось формальное назначение германского фельдмаршала, графа Вальдерзе, на пост общего главнокомандующего союзных войск в печилийской провинции. Когда эта кандидатура была впервые предложена императором Вильгельмом II, она возбудила недоумение в значительной части европейской печати. Многие усматривали некоторую политическую неловкость в самом проекте германского правительства — поставить во главе союзной армии немецкого генерала, которому подчинялись бы и французы, и русские, и англичане, — тем более, что численность военных сил, отправленных Германиею в Китай, сравнительно ничтожна. Другие кабинеты могли бы считать эту комбинацию неудобною или нежелательною; но отклонить ее и, следовательно, ответить на предложение прямым отказом — значило бы обидеть Вильгельма II, чего нельзя было иметь в виду. Общее согласие предполагалось само собою, как результат обязательной дипломатической вежливости; поэтому оно было отчасти вынужденное, что также едва ли входило в намерения Германии и создавало без надобности щекотливое международное положение. Притом граф Вальдерзе, бывший когда-то доверенным лицом императора, начальником главного штаба после Мольтке и соперником Бисмарка, давно утратил руководящую роль в оффициальных военных кругах Берлина и успел уже состариться в второстепенной должности корпусного командира в Ганновере; а по своим прошлым заслугам он вовсе не принадлежит в числу тех полководцев, одно имя которых гарантирует победу. Предложить в распоряжение Европы какого-нибудь Суворова или Мольтке — это любезность, за которую державы могли бы быть благодарны; но таких выдающихся генералов, как Вальдерзе, имеет вероятно и Франция, и Россия. Неловкость сделанного шага увеличивалась еще преждевременными и бестактными комментариями немецких патриотических газет. Графа Вальдерзе выставляли уже будущим вершителем судеб Китая; ему приписывали полномочия не только военные, но и политические, и с его назначением связывались самые смелые и обширные планы, как будто он призван заменить собою все союзные кабинеты и вести кампанию единолично, по собственному своему усмотрению и согласно [351] секретным инструкциям императора Вильгельма II, для пользы и славы Германии. Необходимо было положить конец подобным толкованиям, возбуждавшим заметное беспокойство и раздражение во Франция и отчасти в других странах. По этому поводу было напечатано в нашем «Правительственном Вестнике», от 1-го августа, следующее сообщение:

«Приближение времени года, благоприятного для военных целей на Печилийском театре, а равно сосредоточение в Тянь-Цзине немалого количества международных войск, к которым вскоре должны подойти новые подкрепления — само собою выдвинули на очередь вопрос о главном руководительстве этими войсками в случае, если бы неотвратимою силою вещей иностранные отряды вынуждены были в известной мере расширить свою первоначальную задачу.

«В то время как между державами происходил обмен мыслей о наилучшем способе объединения действий международных войск, император Вильгельм обратился по телеграфу непосредственно в Государю Императору, а также ко всем заинтересованным правительствам, — с предложением в распоряжение держав германского фельдмаршала графа Вальдерзе, на коего, в качестве главнокомандующего, могло бы быть возложено руководительство действиями сосредоточенных на Печилийском театре международных сил.

«Одушевляемый заботою о возможно скорейшем улажении возникших на Дальнем Востоке осложнений, Государь Император, отвечал, что не видит с своей стороны препятствий к принятию предложений императора Вильгельма, в виду того, что, с минуты сосредоточения значительных международных сил на китайской территории, единство действий их является непременным условием успешного выполнения предстоящей им задачи, что высокое положение графа Вальдерзе по званию фельдмаршала дает ему преимущественное право на руководительство действиями отдельных отрядов к одной общей всем цели; и что, наконец, побуждения нравственного характера, коими в данном случае могла руководствоваться Германия, представитель которой был зверски умерщвлен в Пекине, служат для нее основанием к стремлению стать во главе международных сил, действующих против китайских мятежников.

«При всем том однако не следует терять из виду, что, выражая согласие подчинить русский отряд общему командованию германского фельдмаршала, — Государь Император не намерен ни в каком отношении отступать от политической программы, по основным началам коей состоялось полное соглашение как с Франциею, так и с прочими державами. Не добиваясь никаких корыстолюбивых целей, стремясь к общему умиротворению и скорейшему восстановлению добрых отношений с соседним Китаем, — Россия останется верною своим историческим преданиям, и если бы продолжение беспорядков в Китае вызвало необходимость более решительных военных действий, — она будет неуклонно следовать тем человеколюбивым заветам, которые искони и во все времена составляли славу российского войска». [352]

Оффициально заявленное намерение России «ни в каком отношении не отступать от политической программы, по основным началам коей состоялось полное соглашение как с Франциею, так и с прочими державами», — должно было рассеять недоразумения, к которым подавали повод усердные толки немецких патриотов. В то же время указание на решимость «неуклонно следовать человеколюбивым заветам» при дальнейших военных действиях в Китае заключало в себе ответ на некоторые напутственные речи Вильгельма II при отправке экспедиционных отрядов на дальний восток; эти речи наделали в свое время много шуму в германской печати, и звучавший в них суровый тон беспощадного возмездия по отношению в китайцам мог легко привести в неправильным выводам относительно характера будущих военных операций, которыми придется руководить германскому фельдмаршалу. Как бы то ни было, назначение графа Вальдерзе формально одобрено и утверждено всеми заинтересованными державами, в том числе и Франциею, и этот факт сам по себе представляет крупный успех идеи внешнего международного единения в Европе. Если бы несколько лет тому назад кто-нибудь предсказал, что французские солдаты и офицеры будут сражаться вместе с немцами под общею командою германского генерала, то это показалось бы совершенно невероятным и фантастическим; еще недавно, в эпоху возбуждения, вызванного делом Дрейфуса, это было бы немыслимо, а теперь мы видим, что такая неожиданная комбинация устроилась без особенных затруднений. Представители «отдельных кабинетов проникнуты духом взаимного недоверия и соперничества; внутренний разлад дает себя чувствовать на каждом шагу, причем с наибольшей резвостью выступают неприятные черты британской дипломатии, направляемой Чамберлэном и его единомышленниками. Мелочное национальное самолюбие побуждает английские газеты приписывать все успехи союзных войск англичанам, японцам и отчасти американцам, замалчивая выдающееся участие русских отрядов; постоянные старания сеять раздор между державами придают лондонской патриотической печати какой-то злобный, интригантский оттенок. Всегдашняя бесцеремонность Англии во внешних делах высказалась на этот раз в неудавшейся попытке одностороннего военного занятия Шанхая и в проекте выделения богатейшей долины Ян-Цзы-Кианга в исключительную сферу британского влияния и господства. Но за исключением англичан, относящихся с явною враждебностью к России и Франции, остальные нации невольно испытывают на себе хорошие последствия фактического взаимного сближения на дальнем востоке. Между прочим, в [353] Германии впервые обнаружилась готовность воздержаться от обычного празднования седанской годовщины, чтобы не оскорблять французов, с которыми приходится действовать совместно на китайском театре войны. Германские военные власти оффициально отменяют празднество, неприятное для соседей, и мотивируют эту меру новейшим братством по оружию. Это — симптом серьезный, свидетельствующий о действительной перемене настроения и нашедший уже соответственный отголосок в общественном мнении Франции. От прусских военных кружков всего менее можно было ожидать внимательного отношения к национальным чувствам французов, под влиянием каких-либо отвлеченных или сантиментальных мотивов, и только реальный ход событий мог повлечь за собою некоторое отступление от установившихся традиций в этой области. Китайцы заставили немецких военных патриотов сделать то, чего до сих пор напрасно домогались многие приверженцы общего мира в самой Германии. Ограничить проявления своих национальных чувств из уважения в национальным чувствам соседей — это первый шаг в желанному мирному порядку международной жизни, и если китайский кризис повлияет на европейскую политику в указанном смысле, то о нем можно будет сказать: нет худа без добра.

Так как Пекин взят, императрица и двор бежали, а китайские войска разбиты или рассеялись, то ради чего собственно явится на место действия новый главнокомандующий? Что остается предпринять теперь графу Вальдерзе, которого с таким триумфом чествовала и провожала Германия при его отъезде? Часто приходится слышать мнение, что, в сущности, дело окончено, военная задача решена, и немецкому фельдмаршалу нечего теперь делать в Китае. Можно утверждать напротив, что задача еще не поставлена настоящим образом, и что затруднения только начинаются. Слишком наивно было бы думать, что с освобождением посольств державы достигли своей цели. Теперь мы освободили посланников и сравнительно легко справились с оффициальным Китаем; но если считать теперь нашу задачу оконченною, то через пять или десять лет нам придется уже не только освобождать посланников, но защищать наши собственные пределы от вторжения хорошо вооруженных миллионных китайских армий, руководимых каким-нибудь новым, более умным и искусным принцем Туаном. Японцы еще не особенно давно находились в таком же положении, как ныне китайцы, — были столь же плохо подготовлены в военному делу и столь же мало принимались в расчет при политических комбинациях насчет дальнего востока; а вооружившись при помощи европейской техники и культуры, они быстро разгромили Небесную империю и сразу вступили в [354] ряд могущественных военных наций. Теперь японские солдаты и офицеры действуют не хуже европейских, и с политикою Японии нам очень нужно считаться. Всего пять лет прошло со времени японской войны, и несмотря на внутренние неурядицы и на отсутствие прочного правительства, Китай успел запастись усовершенствованными ружьями и значительною артиллериею, и теперь он уже далеко не тот слабый, ничтожный противник, каким он был при столкновении с Япониею. Европейцы вывели Китай из состояния вековой неподвижности, — так сказать, раскачали его, и с наступлением мира ничто не помешает военному преобразованию империи и созданию новых китайских войск, по всем правилам европейского военного искусства. Стоит тогда явиться во главе Китая какому-нибудь смелому, предприимчивому вождю, в роде Тамерлана, и желтая раса с ее накопившимися избытками жизненной энергии и с ее традиционною, неискоренимою, хотя иногда и скрытою ненавистью к «белым диаволам» вновь причинит неисчислимые бедствия Европе. Дипломатия не может ограничиваться задачами текущего момента, не заглядывая в будущее. Необходимо позаботиться, пока еще время, о предупреждении великих и грозных опасностей, на которые ясно указывают нынешние неумелые порывы воинственного китайского патриотизма. Смешно надеяться на вечное миролюбие или на неизменную дружбу государства, где все зависит от личной воли сменяющихся правителей.

Предсмертное пророчество Вл. Серг. Соловьева о возможном торжестве «панмонголизма» над культурным христианским миром не было подкреплено «рассуждениями», которые он думал еще добавить; но и в настоящем своем недосказанном виде оно имеет достаточно убедительный, глубокий практический смысл. Пробуждение Китая уже началось, и при естественном ходе вещей оно само собою приведет к результатам, над которыми стоит призадуматься заранее. Следует ли ждать нам того момента, когда китайцы пройдут хорошую военную школу, приобретут стойкость и выдержку японцев и приготовятся напасть на русские владения с большими шансами успеха, чем ныне в Манчжурии? Предоставить ли Китай самому себе, чтобы он собрался с силами и со временем повторил в более грандиозных размерах опыт истребления иностранцев? Дипломатические деятели, привыкшие разрешать возникающие вопросы изо дня в день, имеют на готов маленькие общепринятые рецепты для устранения или обхода трудных кризисов; эти рецепты много раз применялись к так называемому восточному или турецкому вопросу, и о них вспоминают периодически, при всяком новом армянском или ином избиении. Кабинеты вступают в переговоры, [355] требуют следствия, получают удовлетворительные оффициальные объяснения, иногда добиваются перевода виновного паши в другую местность, и тем дело кончается. Но Турция по существу своему обречена на бессилие, так как она не располагает большим запасом мусульманского населения и властвует над массою иноверцев-христиан, враждебных турецкому режиму; она поэтому не опасна для европейских держав, не имеет пред собою самостоятельной будущности и вынуждена подчиняться иностранной дипломатической опеке. Другое дело — Китай, обладающий огромными однородными массами человеческих сил и стремящийся еще найти свой выход на поприще всемирной истории. После полученных извне сильных толчков, он не останется спокойным и пассивным; империя потрясена в своих основаниях; отжившая, дряхлая политическая оболочка будет сброшена и уступит место другой, более целесообразной и разумной, а народ может оказаться вполне здоровым и крепким, не менее способным к усвоению новых форм государственности и внешней культуры, чем японцы. А так как реформа начинается обыкновенно с вооружений, то и Китай превратится в великую военную державу, по примеру и образцу Японии, с тою только разницею, что численность китайской армии дойдет до колоссальных цифр и позволит будущим принцам Туанам мечтать о новых азиатских нашествиях на Европу. Даже при мирных китайских правителях вооружения Китая внесут новый крупный элемент в общие международные интересы и надолго остановят всякие попытки осуществить те идеи, которые были возвещены на Гаагской конференции по инициативе России. Культурные нации, отряды которых участвовали в занятии Пекина, не могут и не должны уклониться от обсуждения практических мер, способных направить Китай на путь мирного внутреннего развития без ущерба для соседей и иностранцев. Отказ союзных держав от корыстных завоевательных целей не означает еще отречения от обязательных забот о будущем. Воздерживаясь от ненужных территориальных присоединений и оставив в стороне обычные мелочные счеты взаимного соперничества, европейская дипломатия могла бы с большею свободою воспользоваться обстоятельствами для прочного разрешения вопроса о дальнейшей судьбе Китая, ради высших и общих интересов человечества. Современные обстоятельства на дальнем востоке — единственные в своем роде, и упустить их без пользы для будущего было бы в высшей степени нерасчетливо. На этот раз удалось взять Пекин, а удастся ли его взять вторично через несколько лет — неизвестно. То, что вполне достижимо в настоящее время, сделается недоступным впоследствии, и чтобы покончить теперь же с задачею, выдвинутою [356] событиями на первый план, потребовалось бы уже не особенно иного жертв и усилий. Начатая военная кампания вступила бы только в новый фазис, и следовательно прибытие графа Вальдерзе на театр войны не было бы чем-то напрасным и запоздалым.

Впрочем, приведенные нами общие соображения в пользу «устроительной» политики в китайском вопросе предполагают такие международные условия, каких нет еще в Европе. На практике нельзя рассчитывать ни на единодушие западно-европейских кабинетов, ни на преобладание в них широких принципиальных взглядов над корыстными планами и узко-национальною рознью, — чем и объясняется следующее правительственное сообщение от 19 августа:

«За последнее время события на печилийском театре военных действий приняли столь неожиданно быстрый оборот, что сравнительно незначительному отряду союзных войск, имевшему задачею освободить из осадного положения иностранные миссии и иностранно-подданных, удалось не только достигнуть этой главной первоначально поставленной цели, но вместе с тем разогнать сосредоточившиеся в столице Поднебесной Империи скопища мятежников и принять меры в обеспечению путей сообщения с Пекином.

«Благоприятные обстоятельства эти, однако, ни в чем не изменят заранее предначертанной политической программы России, основные начала коей изложены были в предшествующих правительственных сообщениях.

«Россия, как было сказано в этих сообщениях, не объявляла войны Китаю; русские войска вступили на территорию соседнего государства с определенными целями, из коих главная ныне достигнута. Дабы не давать повода к каким-либо недоразумениям или ложным толкованиям касательно дальнейших намерений России, Государю Императору благоугодно было Высочайше повелеть управляющему министерством иностранных дел отправить российским представителям за границею нижеследующую циркулярную телеграмму:

Циркулярная телеграмма управляющего министерством иностранных дел, от 12-го августа 1900 года.

«Ближайшие цели, к которым стремилось Императорское Правительство с самого возникновения смут в Китае, заключались в следующем: 1) ограждение российского представительства в Пекине и обеспечение русско-подданных от преступных замыслов китайских мятежников и 2) оказание помощи пекинскому правительству в борьбе его со смутою, для скорейшего восстановления в Империи законного порядка вещей.

«Когда вслед затем всеми заинтересованными державами решено было направить войска на Китай с подобными же целями, то Императорским Правительством предложено было принять за руководство по отношению в китайским событиям нижеследующие основные начала: 1) поддержание общего согласия держав; 2) сохранение [357] исконного государственного строя в Китае: 3) устранение всего того, что могло бы повести в разделу Поднебесной Империи, и, наконец, 4) восстановление общими усилиями законного центрального правительства в Пекине, которое могло бы само обеспечить в стране порядок и спокойствие.

«По этим пунктам почти между всеми державами состоялось соглашение.

«Не преследуя никаких иных задач, Императорское Правительство оставалось и намерено впредь оставаться неуклонно верным вышеуказанной программе действий.

«Если ход событий, как нападение мятежников на наши войска в Нючжуане, а также ряд враждебных действий китайцев на нашей государственной границе, — например, ничем не вызванное бомбардирование Благовещенска, побудили Россию в занятию Нючжуана и введению русских войск в пределы Манчжурии, — то эти временные меры, вызванные исключительно необходимостью отражать агрессивные действия китайских мятежников, отнюдь не могут свидетельствовать о каких-либо своекорыстных планах, совершенно чуждых политике Императорского Правительства.

«Как скоро в Манчжурии будет восстановлен прочный порядок и будут приняты все необходимые меры в ограждению рельсового пути, постройка коего обеспечивается особым формальным соглашением с Китаем по отношению в концессии, выданной обществу Китайской Восточной железной дороги, — Россия не преминет вывести свои войска из пределов соседней империи, если, однако, этому не послужит препятствием образ действий других держав.

«Очевидно, что имеющиеся у иностранных государств и международных обществ интересы как в занятом Россиею открытом торговом порте Нючжуане, так и на линиях железных дорог, восстановленных русскими войсками, — остаются ненарушимыми и вполне обеспеченными.

«Последовавшим ныне в виду изменившихся обстоятельств более скорым, чем следовало ожидать, занятием Пекина — достигнута первая и главная задача, поставленная Императорским Правительством, а именно — представители держав со всеми находившимися в осаде иностранцами освобождены. Вторая задача, т. е. оказание содействия законному центральному правительству в восстановлению порядка и правильных отношений к державам — представляется до поры до времени затруднительной, вследствие отъезда из столицы самого Богдыхана, Императрицы-регентши и Цзун-ли-ямыня. При этих условиях Императорское Правительство не видит оснований для дальнейшего пребывания в Пекине иностранных миссий, акредитованных при Правительстве, которое отсутствует, а посему оно с своей стороны намерено отозвать в Тянь-Цзинь своего посланника, действительного статского советника Гирса, совсем составом миссии; к указанному пункту их будут сопровождать русские войска, присутствие коих в Пекине отныне представляется бесцельным, в виду принятого и неоднократно заявленного Россиею твердого решения не выходить из пределов заранее поставленной ею задачи. [358]

«Но как только законное китайское правительство вновь примет бразды правления и назначит представителей, снабженных должными полномочиями для введения переговоров с державами, — то Россия, по соглашению со всеми иностранными правительствами, не замедлит с своей стороны назначить для сей цели уполномоченных и направить их в месту, избранному для предстоящих переговоров.

«Поручая вам обо всем этом довести до сведения правительства, при коем вы акредитованы, мы надеемся, что оно вполне разделит наш взгляд».

«Вслед за сообщением вышеизложенного циркуляра иностранным правительствам, — действительному статскому советнику Гирсу и генерал-лейтенанту Линевичу предписано было без замедления озаботиться осуществлением Высочайших намерений касательно передвижения из Пекина в Тянь-Цзинь всего состава Императорской миссии, русско-подданных и русского военного отряда, причем, несомненно, ими должны быть приняты в соображение местные условия».

Текст воспроизведен по изданию: Иностранное обозрение // Вестник Европы, № 9. 1900