СОКОВНИН М. А.

ХУНХУЗЫ МАНЬЧЖУРИИ

I.

Именем «хунхуз» мы в настоящее время называем к Маньчжурии всякого китайца-разбойника, грабителя. Слов «хунхуз» (хунхуцза, -ы) общеупотребительное также и в населении Китая для обозначения только что названных его паразитов. В переводе же на русский язык это слово значит «краснобородый» (хун – красный, хуцзы – борода). В старину китайские разбойники, чтобы замаскировать свое лицо и устрашить своим видом купцов и мирных поселян, прицепляли к подбородкам искусственные большие, красные бороды; отсюда и получилось название «хунхуз». Эти красные бороды в настоящее время можно видеть у разбойников лишь на театральных подмостках. В официальной переписке слово «хунхуз» не употребляется, взамен его пишется: «ху-фэй» или «фэй-цзей», тоже и в разговорной речи, особенно среди чиновничества.

Когда хунхузы впервые появились в Маньчжурии, определить, конечно, трудно, но с уверенностью можно сказать, что число их [195] стало увеличиваться с увеличением населения Маньчжурии, т.е.с приливом эмигрантов из застенного Китая: в Мукденскую провинцию вскоре после воцарения маньчжурской династии, а в Гиринскую – в начале 18 века. Можно также сказать, что большинство хунхузов – не маньчжуры, а китайцы и притом, главным образом, Шаньдунской и отчасти Чжилийской провинции. Маньчжуры говорят, что самый ненадежный в нравственном отношении элемент шандунцы и, как на контраст в этом отношении, указывают на шансийцев, среди которых, якобы, нет ни одного хунхуза, а известно, что Маньчжурию наводняют выходцы по преимуществу из названных трех провинций, причем шансийцы почти все занимаются торговлей. Есть еще хунхузы-монголы, выходящие из сопредельной с Маньчжурией Монголии, но таких хунхузов весьма незначительное число, и шаек, состоящих исключительно из одних монголов, почти нет.

Контингент хунхузов пополняется, главным образом, из подонков китайского общества – профессионалов по натуре, любителей легкой наживы, из преступников, спасающихся от кары закона, из бежавших и выгнанных со службы солдат, из хищников с многочисленных золотых приисков Маньчжурии, из людей, разоренных алчным чиновничеством и укрывающихся от их преследования или мстящих этому чиновничеству, из лиц, разоренных теми же хунхузами и вынужденных к грабежам нищетой и голодом, и, наконец, из невольных конскриптов, которых шайки хунхузов присоединяют к себе силой, под угрозой лишения жизни.

Весь перечисленный контингент хунхузов образует множество отдельных шаек от 3-5 человек до 150-200, но, большей частью, хунхузы держатся шайками в 30-50 человек. Маленькие шайки усерднее преследуются китайскими солдатами, которые в этом случае являются обыкновенно в подавляющем большинстве; значительным же бандам труднее заметать свои следы и продовольствоваться. Таким образом, практика и установила наиболее целесообразную численность в 30-50 человек. В маленькие шайки, в 3-5 человек, часто собираются хунхузы, начинающие или выгнанные почему-либо из больших банд.

Во главе шаек стоят старшины (по-китайски «чжангуйда», что значит «хозяин»), имеющие нередко помощников. Эти старшины, большей частью, выборные, но иногда они (из наиболее удалых) являются инициаторами своего дела и сами набирают [196] шайку. Бывает, что несколько, по-видимому, отдельных шаек имеют одного общего старшину, находящегося при какой-нибудь шайке и, в случае надобности, временно присоединяющего к ней и остальные, а случается, что и независимые друг от друга банды соединяются в значительные группы. Такие группы нападали на большие населенные пункты, так, например: на Нючуань (1866 г.), Нингуту (1874 г.), Дагушань (1875 г.), Хунчунь (1878 г.), Бейтуанлинцзу (1885 г.), Баянсу-су (несколько раз).

Хунхузские шайки могут быть еще подразделены на оседлые и бродячие. Первые из них держатся в известном районе, обыкновенно вдали от крупных административных центров, и имеют свои pied-a-terres. Такими районами, по преимуществу, служат горные системы Чанбошаня, Лаоелина, Кентейалина и Хэйшаня (к северо-востоку от Баянсу-су). У этих хунхузов часто имеются семьи и даже небольшие хозяйства, но, в большинстве случаев, они кормятся за счет населения данного района и уже не позволяют другим шайкам грабить своих кормильцев. В зимнее время такие хунхузы тихо живут по деревням и никто их не трогает, так как никто не приносит на них жалоб, а по-китайски, если нет истца, то нет и ответчика. Но с наступлением тепла, когда зелень лесов распустится, появится подножный корм и, особенно, когда поднимется гаолян, скрывающий даже всадника, то шайки отправляются на добычу, производя набеги на богатые деревни, ханшинные и масляные заводы, ломбарды, усадьбы зажиточных помещиков, на купцов и на их торговые транспорты. Часто захватываются заложники, за которых потом хунхузы получают хорошие выкупы.

Бродячие шайки, по преимущество небольшие, которым заживаться на одном месте опасно, странствуют по всей Манчжурии, грабя и обирая население, где только возможно, и притом даже и зимой; только большие морозы заставляют их на время укрываться в одиноких фанзах и в отдаленных деревнях. Это те хунхузы, которых, главным образом, ловят и головы которых летят на лобных площадях Манчжурии.

Одиночных хунхузов, за весьма редкими исключениями, нет; на промысел они отправляются обыкновенно в числе не менее трех человек. Одиночки – это изгнанные за что-либо из шайки.

Большая часть хунхузов – конница, но есть и пешие; таковыми, по преимуществу, являются мелкие шайки, а также шайки, оперирующие в горах и на реках. Впрочем, строгой градации [197] между пешими и конными хунхузами установить нельзя, в этом отношении шайки сообразуются с данной обстановкой. Если пешей шайке понадобятся лошади, то она набирает по деревням необходимое число их, и наоборот, если имеющиеся лошади почему-либо оказываются лишними, то их временно передают жителям или просто бросают, так как приобретение их ничего не стоит. Случается, что хунхузы, уходя от преследования заганивают своих лошадей, но тотчас же заменяют свежими, отбираемыми от поселян по пути бегства.

В январе 1898 г., в бытность мою в Манчжурии в качестве начальника охраны изысканий Китайской восточной железной дороги (1897 – 1899 гг.), мне пришлось как-то остановиться на ночлег на одном из постоялых дворов между Цицикаром и Хуланченом. На следующий день утром хозяин постоялого двора сообщил, что в эту ночь верстах в 6-ти от нас, на другом постоялом дворе ограблен хунхузами торговый обоз, шедший из Хуланчена в Цицикар. Двинувшись дальше, я приказал по пути указать двор, где был произведен грабеж. На этом дворе оказалось трое раненных китайцев-погонщиков и около десяти нагруженных нетронутых подвод без лошадей. Погонщики рассказали следующее. Часов около 8-ми вечера на постоялый двор приехал какой-то чиновник с красным шариком на шапке (генерал), со свитой и вооруженным конвоем, занял лучшую комнату и потребовал ужин. Китайцы-погонщики находились в общей комнате и только один из них остался на дворе сторожем. Приехавшие, чиновник и его свита, поужинав, незаметно, по одному вышли из фанзы. Вдруг со двора раздался крик сторожа: «Лошадям режут повода!» Все погонщики бросились к наружным дверям фанзы, распахнули их…и были встречены выстрелами; трое повалились, а остальные попрятались в фанзе. Мнимый чиновник-хунхуз забрал со своими людьми всех лошадей и, не тронув груза, скрылся в ночной темноте. Когда я приехал на постоялый двор, то на некоторых возах, на особых подставках красовались огромные семифутовые ружья (тай-цянь) с красными тряпками, воткнутыми в дуло (на счастье). Эти ружья возятся в обозах для устрашения разбойников.

Вооружение хунхузов самое разнообразное, начиная от ножей и кончая револьверами и ружьями европейских образцов. Более значительные шайки, обыкновенно, поголовно вооружены [198] ружьями, мелкие же не всегда имеют таковые, заменяя их револьверами, но случается, что и револьверов нет, а только ножи, которые прячутся в складках платья. В некоторых больших и известных в населении шайках имелись даже небольшие орудия (старые шайки Люданцзыра и Тана имели по два орудия). Огнестрельные припасы добываются хунхузами частью покупкой, частью грабежом, а частью выкупами, т.е. за захваченного заложника требуют выкуп в виде известного количества пороху, свинцу или патронов, а иногда и ружей. Беглые китайские солдаты обыкновенно уносят с собой свои ружья, которые им служат в их новой профессии. В случае недостатка пороха, хунхузы иногда изготовляют его сами – кустарным способом. Этот порох с европейской точки зрения, конечно, не выдерживает никакой критики, но хунхузы при своих грабежах довольствуются им; ведь если приходится стрелять, то почти в упор, а гром выстрела достаточен, чтобы напугать, когда надо, и без того пугливых купцов и поселян. Ружья европейских образцов приобретаются, главным образом, в Мукденской провинции, куда они идут сухим путем из Чжили или морским путем из портов Китая.

Одежда хунхузов ничем не отличается от таковой же обыкновенных китайцев; никаких отличительных знаков или знаков, обозначающих принадлежность к известной шайке, они не носят. Иногда в кармане хунхуза можно найти список (обыкновенно книжечка, в виде гармоники) побратимов, - тоже, конечно, разбойников; поймав хунхуза, китайская администрация, по найденному такому списку, при желании может добраться и до остальных. Отсутствие у хунхузов каких-либо внешних, отличительных признаков крайне затрудняет, особенно для нас, ловлю разбойников. При преследовании, как только последним удается вскочить в деревню, они бросают или прячут оружие, и если жители их не укажут, то уже нет никакой возможности разобраться, кто хунхуз, а кто мирный поселянин, тем более, что паспортов или каких-либо видов, удостоверяющих личность, у китайцев нет.

В шайке, особенно в значительных по числу, существует дисциплина и притом довольно строгая. Глава шайки имеет право над жизнью и смертью ее членов, причем этот вопрос решает единолично, или же, если найдет нужным, собирает совет из наиболее уважаемых в шайке хунхузов. Приговор [199] исполняется немедленно, причем отрублению головы (обычная китайская казнь) иногда предшествует пытка (наказание изменников-доносчиков).

Вновь поступающие в шайку, если они ранее ничем не заявили себя на поприще грабежа и не имеют своего оружия, находятся сначала в шайке на испытании, исполняют мелкие поручения, а нередко и обязанности прислуги. Только по прошествии известного промежутка времени неофиты становятся в ряды хунхузов и получают известную долю при дележе добычи.

Главная деятельность хунхузов – грабеж, притом почти исключительно своих соотечественников. На иностранцев они нападают редко, потому что первые ездят все хорошо вооруженными и много храбрее китайцев. Но не все хунхузы грабят и своих без разбора. Есть шайки, как я уже имел случай говорить выше, которые охотятся исключительно за богатыми купцами, заводчиками и хуторянами, а иногда и за чиновниками. До беспорядков в Манчжурии [имеются в виду события 1900 года – Д. Е.] было несколько банд (Люданцзыра, Танденъюна, Янъюлина по прозвищу Шисыяньван, что значит «14-й судья ада»), грабивших с большим разбором и даже заступавшихся за жителей, чрезмерно угнетаемых местными властями. Так в 1897 г. в верховьях реки Сунгари, вследствие беззастенчивого обирания населения правительственными сборщиками податей, вспыхнуло было восстание. Население призвало шайки Люданцзыра и др., всего несколько сот человек. Хунхузы схватили чиновников-сборщиков и, перевязав вместе с конвоем, спустили всех под лед реки Сунгари. Из Гирина против хунхузов были отправлены два ина, но до боя дело не дошло, - устроили какой-то компромисс и никто, как их хунхузов, так и из местных жителей не пострадал.

В некоторых местах Манчжурии, особенно же в богатом хлебном районе средней Сунгари, практикуется купцами и владельцами ханшинных и масляных заводов способ нанимать шайки хунхузов для защиты этих заводов от таких же банд других хунхузов. Шайка поселяется у нанявшего ее хозяина и оберегает его, семью и имущество, весьма добросовестно исполняя принятые на себя обязанности. Хозяин кормит и одевает своих наемников и еще дает деньги. Китайская провинциальная администрация, обыкновенно, знает об этом, но не трогает их и своим молчанием как бы санкционирует такой порядок. [200]

Последние годы перед бывшими беспорядками было заметно, что хунхузы, при грабежах, стали реже пускать в дело оружие. Они предпочитали захватывать заложников, получая потом за них хорошие выкупы, или же устраивали заставы на больших проезжих дорогах и на реках; на таких заставах проезжающие уплачивали известную сумму денег и затем отпускались с миром.

Грабеж даже без кровопролития наказуется у китайцев смертной казнью. Китайский закон в данном случае исходит из того, что человек, произведший грабеж, если не убил ограбленного, то лишь по причинам, не зависевшим от грабившего: вероятно что-нибудь помешало произвести убийство или ограбленный не оказал никакого сопротивления. Казалось бы, что при существовании такого сурового наказания число хунхузов, а с ними и грабежей должно было бы уменьшаться, но в действительности этого не замечается. Главная причина заключается в том, что население очень редко жалуется на хунхузов и еще реже выдает их, так как за это последние жестоко мстят, притом не только жалобщику или доносчику, но и той деревне, в которой они живут. Не жалуются на хунхузов еще и потому, что ограбленное имущество, особенно деньги, пострадавший все равно не получит – они перейдут к чиновникам, производящим расследование, или, как военная добыча, попадут в руки солдат, посланных для ловли хунхузов. Помимо этого, пострадавшему еще придется кормить высланных за хунхузами офицеров и нижних чинов, а то и снабдить их на дорогу деньгами. Если же хозяин по этому поводу заявит какую-либо претензию, то его еще побьют.

Нередко хунхузы преследуются по инициативе китайских властей, но, по словам китайцев, кажется, еще не было примера, чтобы хотя одна из шаек была уничтожена или захвачена полностью. Если и ловят хунхузов, то лишь одиночек или отсталых. В сущности говоря, большей частью хунхузы преследуются для очищения совести. Пока хунхузы двигаются по местности непересеченной, открытой, то солдаты еще гонятся за ними, но особенно не стараются настигнуть и вступить в бой, а, настигая, стреляют издали; когда же хунхузы скрываются в лес, особенно в гористой местности, то преследование прекращается, конечно, в том случае, если хунхузов значительное число. Маленькие шайки, в 3-5 человек, преследуются более энергично. В июне 1897 г. в Нангане китайские войска преследовали шайку [201] Люданцзыра, но, потеряв начальника отряда и 9 солдат, прекратили преследование; в шайке было ранено 3 хунхуза.

Топография Манчжурии, особенно ее южной, восточной и северной частей, где нагромождены горные хребты и целые горные системы, покрытые лесом и изрезанные долинами и ущельями, в которых несутся горные потоки, - весьма благоприятна для разбойничьих операций, устройства притонов и для укрывательства шаек от преследования правительственных войск.

Население, живущее в ладу с хунхузами, не любит, когда правительственные войска отправляются на ловлю их, потому что войсковые начальники прежде всего начинают требовать от поселян указания, где именно находятся хунхузы. При этом, если допрашиваемый не дает желаемых указаний, применяется ряд принудительных мер, т.е. пыток. Выдать хунхузов – последние отомстят, не выдавать – начальство искалечит; последнее все-таки лучше, потому что семья и хотя бы часть имущества останутся целыми, - и несчастные стоически переносят страдания, редко выдавая хунхузов.

Избалованные отчасти трусостью, а отчасти вялостью китайских войск и населения, а также инертностью китайской администрации, хунхузы иногда позволяют себе довольно смелые и даже нахальные выходки.

В 1896 г. бригадный генерал в Нангане, Гуй, покидал свой пост и направляясь в южный Китай, поехал во Владивосток. На пути из Нангана в г.Хунчун ему предстояло перевалить через хребет Гаолилин, западный склон которого покрыт лесом. Вблизи перевала, у дороги, человек 30 хунхузов из шайки Люданцзыра устроили в ближайшем овраге засаду. Свита генерала состояла из 18 конных вооруженных солдат и нескольких слуг и конюхов; кроме того, пользуясь оказией, к ним присоединились из Китасо (Ян-цзи-ган) два купца, ехавшие в Хунчун. Как только поезд генерала поравнялся с засадой, ему крикнули оттуда, чтобы он остановился. Генерал беспрекословно исполнил требование. Тогда из засады же было сказано генералу, что его не тронут при условии, что он выдаст хунхузам тех купцов, которые присоединились к его обозу в Китасо. Один из купцов тотчас же был выдан, а другой спрятался в повозке, но на дорогу вышли два хунхуза, сделавшие обыск, и, найдя второго купца, разрешили генералу ехать дальше. [202] Взятых купцов хунхузы впоследствии выпустили, получив за одного две, а за другого три тысячи рублей.

Весной 1897 года один из известных предводителей хунхузов Тан (Тандэнъюн) объявил городу Омосо, что он придет туда со своей шайкой (110 человек) менять зимнее платье на более легкое, имевшееся в тамошнем богатом ломбарде. В Омосо в это время стоял гарнизон – рота пехоты и 50 всадников; кроме того, в самом ломбарде имелась вооруженная стража в 20 человек. Ломбард был обнесен высокой каменной стеной. Накануне дня, когда ожидалось нападение, начальник гарнизона разделил свои войска, выставив их частями на дорогах, шедших в Омосо из Гирина, Нингуты и из Одунчена (Тунхуа-сянь), ломбардная же стража заперлась у себя. Тан не пошел по дорогам,а, спустившись с гор, лежащих к северу от Омосо, принялся здесь хозяйничать. Прежде всего разграбили и сожгли ломбард, а затем магометанскую мечеть, двор одного из зажиточных манчжурских офицеров (цзо-лин) и несколько купеческих подворий. В течение всего этого времени китайские войска продолжали оставаться на тех же дорогах, куда их вывели накануне, трубили в свои трубы и стреляли по направлению к городу. Когда хунхузы, взяв что им было нужно, ушли, войска вернулись в город.

Я проезжал через Омосо в сентябре того же года и еще видел следы бывшего пожарища.

Насколько население боится хунхузов, видно из следующего. В 1898 году на пути из г.Нингуты в г.Санчакоу, вблизи перевала через хребет Ванлунгоу мы повстречали перед вечером большой обоз, в котором было около 20 погонщиков. Они рассказали, что только что в версте от места нашей встречи уплатили шайке хунхузов в 5 человек пеню за пропуск обоза. Мы погнались за хунхузами, но те успели скрыться в горы, оставив на месте своего пребывания разгоравшийся костер.

Рассказывают, что во время постройки железной дороги [КВЖД – Д. Е.], хунхузы, занимавшиеся грабежами вдоль линии, нередко облагали рабочих определенными податями в свою пользу. Для сбора этих податей среди рабочих поселялся один из хунхузов, существовавший, конечно, за счет рабочей артели, и его не трогали, добросовестно уплачивая требуемую сумму.

Во время охраны изысканий Китайской Восточной железной дороги хунхузы, по-видимому, боялись нападать на наши партии, [203] так как бывали лишь небольшие перестрелки в Нингутинском фудутунстве, к западу же от него имел место только один случай нападения на нашу повозку, между Хуланченом и Цицикаром. Партия изысканий шла работой по холмистой местности, покрытой высокой, в рост человека, сухой травой. Позади партии, отстав от нее, шла повозка, нагруженная продовольствием, около повозки находился конюх. Вдруг из-за холма вылетело трое вооруженных хунхузов и не успел конюх опомниться, как двое схватили его за руки и зажали рот, а третий бросился к повозке, но шедшие впереди наши люди заметили китайцев и прибежали к конюху на помощь; один из хунхузов был пойман, а двое успели убежать.

Помимо страха, внушаемого хунхузами населению и заставляющего последних укрывать разбойников, среди этого населения имеются доброжелатели хунхузов, в лице ближайших родственников и побратимов, которые всегда охотно предупредят хунхузов о грозящей ему опасности. Случается, что и в войсках, посланных для преследования какой-нибудь шайки, находятся лица, предупреждающие шайку о готовящемся преследовании. Это делается иногда с целью спасти находящегося среди хунхузов приятеля – беглого солдата, иногда за деньги, а иногда чтобы избавить себя от труда гоняться за хунхузами, особенно в ненастную или в холодную погоду. Дадут знать, что хунхузы скрылись – преследование и отменяется. Более или менее значительные шайки хунхузов держат еще в крупных административных и торговых центрах специальных агентов, которые аккуратно сообщают своей шайке все интересующие ее сведения.

Случается, что китайская администрация известной местности, где работает какая-нибудь шайка, входить с ней, конечно, негласно, в сделку и, оставляя в покое хунхузов, получает от последних известную часть награбленного, но исключительно деньгами, дабы не имелось вещественных доказательств совершаемого беззакония. Иногда же, только из боязни мести хунхузов, администрация смотрит сквозь пальцы на проделки разбойничьих шаек.

Население, не видя для себя надежной защиты от хунхузов со стороны своего правительства, выработало собственные меры для охраны себя и своего имущества. К этим мерам следует отнести: единовременные денежные откупы и регулярные взятки известной находящейся в данном районе шайке, снабжение хунхузов [204] продовольствием, одеждой и обувью, укрывательство хунхузов, наем целой шайки для защиты от других подобных же шаек и формирование милиции – «лянъюн», где милиционеры служат по найму, и «сянъюн», милиционерами которого являются сами хозяева; последний род милиции собирается только в момент необходимости, в остальное же время эти милиционеры заняты мирным трудом.

Для обеспечения от грабежей хунхузов купеческих транспортов имеется даже страховые конторы (бао-цзюй-цза), которые содержат специальную стражу (такой стражник по-китайски называется «бао-шен»), конвоирующую транспорты (случается, что стража состоит из бывших хунхузов), но большей частью конторы входят в денежные сделки с хунхузами. В этом случае застрахованный обоз получает особое свидетельство (пяо), служащее ему при встрече с хунхузами пропуском, или же сопровождается бао-шеном, известным хунхузам, с которыми заключена сделка.

В Гирине таких контор находится семь [Фу-шунь-бао, Жи-шэн-бао, Фу-шэн-бао, Тун-и-бао, Цзин-шэ-бао, Чан-шунь-бао, Лун-шэн-бао], каждая из них содержит от 20-ти до 50-ти бао-шэн. Наиболее известная контора, Фу-шунь-бао, нанимает 50 бао-шэн. Эти конторы имеют свои отделения во всех наиболее населенных центрах Манчжурии. Страховая премия берется, обыкновенно, в размере 3% со страхуемой суммы, впрочем эта премия колеблется, в зависимости от интенсивности деятельности и от требований хунхузов в данное время. Процент, который платят последним конторы, тщательно ими скрывается; вместо денег, хунхузы иногда требуют порох, патроны и одежду. Если застрахованный обоз ограбит какая-нибудь вновь появившаяся шайка, то бао-шены вместе с местными хунхузами, получившими премию, преследуют шайку.

Большинство из перечисленных мер, обеспечивая с одной стороны безопасность населению и целость его имуществу, с другой фактически поддерживает существование хунхузов в стране.

Из сказанного можно заключить, что хунхузы разбойники и только. Никаких других целей, кроме грабежа, за крайне редкими исключениями (см.выше), они не преследуют, никакой высшей идее не служат и отдельные шайки не только очень мало [205] имеют общего друг с другом, но часто враждуют между собой.

Ко всему этому следует еще добавить, что во время своих набегов они не проявляют особой храбрости и удальства, т.е. того удальства, которым наполнены рассказы о наших разбойниках, а при встрече с мало-мальски серьезным противником пасуют и, обыкновенно, спасаются бегством.

Хунхузы – это величайшее зло, болячка населения, разросшаяся до огромных размеров и душащая несчастных туземцев, которые почти безмолвно переносят эту ужасную болезнь. Если к этому добавить, что население имеет еще другую и притом немалую болячку, в лице алчной китайской администрации, почти не знающей пределов своему мздоимству, а также платить установленные налоги государству, то невольно приходится изумляться терпению, выносливости, трудолюбию и покорности судьбе китайского подданного – вола, с которого дерут десять шкур.

II.

Все, что до сих пор было сказано о хунхузах, относится, главным образом, ко времени, предшествовавшему беспорядкам 1900 года.

События указанного года, во время которых хунхузские шайки частью принимали участие в военных действиях, частью же продолжали свое ремесло, а также дальнейшее присутствие русских войск в Манчжурии не могли не отразиться на существовании хунхузов и на их деятельности, хотя в настоящее время их организация и главная цель – грабежи – остались те же, но есть, по-видимому, и нечто новое.

В какой мере хунхузы принимали участие в военных действиях с китайскими войсками, а также насколько их деятельность в это отношении была плодотворна, точно сказать трудно, но известно, что администрация Гиринской провинции, дабы усилить имевшиеся у нее войска (около 20 000), привлекла для образования новых военных контингентов многочисленные толпы золотоискателей, выходцев из застенного Китая, ушедших с постройки железной дороги, и шайки хунхузов, возложив на более выдающихся предводителей этих шаек (Танденъюн, Янъюлин, Люданцзыр и др.) начальствование над вновь образованными милиционными контингентами, общая численность которых, [206] по словам китайцев, достигала 10-15 тысяч. Шайка Янъюлина не переставала грабить мирное население и во время самих беспорядков, и войска Хандегю [начальник так называемой «охотничьей области», лежащей в горах, к югу от Гирина] имели с ней несколько стычек.

Осенью 1900 г. цзян-цзюнь, продолжая тайно руководить и материально поддерживать остатки своих войск и указанных контингентов, бежавших в горные районы южной Манчжурии, назначил наиболее выдающегося из предводителей хунхузов, Танденъюна, главнокомандующим всех войск, оставшихся в Гиринской провинции, и Танденъюн получил печать и красный шарик на шапку; но в декабре 1900 г. один из бежавших хунхузов, по имени Ван-хоу-ю, из личной мести, произвел покушение на жизнь Танденъюна; последний был ранен и в начале 1901 г. скончался, а Ван-хоу-ю был арестован, но теперь находится на свободе. Говорят, что он побратим Хандегю и во время беспорядков находился в войсках последнего, в качестве ин-гуаня (батальонный командир).

После смерти Танденъюна власть главнокомандующего перешла к его помощнику –Янъюлину, в руках которого и оставалась вплоть до его сдачи; только войска, находящиеся в юго-восточной части провинции, постепенно обособились под начальством бывшего предводителя хунхузов – Чендошена. В северо-восточной части мукденской провинции, во главе находившихся там остатков войск стал также бывший предводитель хунхузов – Люданцзыр.

Итак в указанный период наиболее известные предводители хунхузских шаек являются, очевидно с санкции правительства, уже в роли высших военачальников, а их бывшие шайки находятся в рядах войск, призванных для борьбы с иностранными варварами.

Весьма характерно, что в минуту необходимости китайская администрация (правительство) прибегает к помощи людей, стоявших вне закона, и их предводителям жалуются чины и вручаются знаки высшей власти (печать главнокомандующего), тогда как, попадись в мирное время, они склонили бы свои головы под секирой палача. В конце концов невольно приходится задуматься над тем – искренно ли высказываемое лицами, стоящими у кормила китайского правления, желание уничтожить [207] хунхузов: ведь это элемент, который может пригодиться, в случае новой борьбы с красноволосыми дьяволами.

Танденъюн служил главным связующим звеном гиринской администрации с остатками вооруженных сил провинции, которые цзян-цзюнь, поддерживая материально, по-видимому, хотел сохранить во что бы то ни стало. С поранением Танденъюна влияние цзян-цзюня на остатки войск и его связь с ними значительно ослабели и хотя Янъюлину и была послана печать главнокомандующего, но он, будучи человеком грубым и закоснелым в своем ремесле хунхуза, повел себя более самостоятельно, нежели Танденъюн. В это время в одном из своих докладов Богдохану гиринский цзян-цзюнь писал, что Янъюлин, по-видимому, решил бунтовать и распускает слух, что займет гор.Гирин.

Между тем недостаток денежных средств в провинции вынудил цзян-цзюня значительно сократить материальную помощь, оказываемую войскам [Танденъюну по февраль 1901 г. было выдано цзян-цзюнем около 20 000 лан], ограничиваясь, главным образом, небольшими подачками старшим начальствующим лицам. Естественно, что недостаток, ощущавшийся войсками в их насущных потребностях, породил среди них недовольство и сознание необходимости собственным попечением добывать себе все потребное для жизни, и вот, мало-помалу, сначала небольшие, а затем и более значительные группы, по преимуществу из милиционных контингентов, начинают отделяться и существовать за счет населения. Вскоре против остатков вооруженных сил, еще державшихся все-таки в значительных группах, начался ряд наших экспедиций, причем гиринский цзян-цзюнь, разочаровавшись в Янъюлине, а может быть и побаиваясь его, сам просил об этих экспедициях. Теснимые и разгоняемые русскими войсками и голодом, эти еще довольно большие группы начинают разбиваться на более мелкие и, ускользая от преследования наших войск, разбредаются по стране, требуя от населения пищи, одежды и крова.

Желая покончить с этими остатками, путем их роспуска, дабы дать возможность отдельным лицам возвратиться к своим пепелищам и заняться мирным трудом, нами было объявлено, что всем сдавшимся обещается полное забвение прошлого, за выданное оружие будут уплачены деньги, а самих сдавшихся отправят [208] в их родные деревни, но сдалось всего (в гиринской провинции) около 4000 человек, то есть весьма незначительная часть общего числа бродивших остатков бывших вооруженных сил. К наиболее серьезному успеху в этом отношении следует отнести сдачу Люданцзыра и Янъюлина, особенно последнего, как предводителя энергичного, сурового и пользовавшегося огромным влиянием среди хунхузов (Янъюлином матери пугали своих капризных детей). Сдача этих лиц, являвшихся последними объединителями более значительных масс из остатков вооруженных сил, последние к полному распадению, и в результате, из них образовалось множество отдельных самостоятельных шаек, которые, имея в своих рядах профессиональных хунхузов, быстро превратились в таких же разбойников, грабя население и совершая над ними насилия. Во главе этих шаек стали предводители хунхузов и вообще лица, соответствовавшие, по своим качествам, такому положению, а к самим шайкам начали присоединяться еще недовольные общим положением дел, а также туземцы, лишившиеся во время бывших беспорядков своего имущества, жилищ и заработков.

Таким образом, в период времени после беспорядков контингент хунхузов стал пополняться еще новыми элементами: целыми группами бывших войск, значительным числом разоренных поселян – неизбежное следствие военных действий, и лицами, недовольными создавшимся в стране общим положением.

В результате число хунхузов значительно увеличилось и еще большим бременем легло на население.

Впрочем, по некоторым данным, имеются еще группы, состоящие исключительно из бывших войск, пользующиеся, по-видимому, покровительством китайских властей и существующие на счет населения известного района, причем весьма возможно, что провинциальная администрация приказала населению содержать эти шайки. К таковым, известным нам, группам следует отнести людей Чамбея, которые, после неудавшейся попытки склонить их к сдаче в окрестностях г.Пинчжоу, разбились на мелкие шайки,Ю людей Сунлоу [ныне сдались гиринскому цзян-цзюню], проживавших около озера Нанхуту (между Нингутой и Омосо), и предводителя Се вблизи Нингуты. Весьма вероятно, что с уходом наших войск из [209] Манчжурии, цзян-цзюнь намеревается покровительствуемые им шайки принять на службу, как это уже сделано с некоторыми из сдавшихся. Китайские чиновники в разговорах со мной неоднократно подчеркивали, что с уходом русских войск придется увеличить свою вооруженную стражу, иначе хунхузы наделают много бед, причем увеличение должно быть произведено немедленно, а для этого надо заранее подумать, откуда взять необходимое число солдат. Может быть это необходимое число и есть указанные выше шайки.

Наши гарнизоны, расставленные в различных пунктах Манчжурии, в значительной степени стеснили общий район деятельности хунхузов и в сфере своего влияния обеспечили находящемуся там населению почти полное спокойствие. Хунхузы крайне редко отваживаются проникать в пределы указанной сферы, ограничиваясь грабежами в районах, свободных от русских войск, а благодаря этому, в некоторых, особенно в наиболее доходных для хунхузов округах происходит чрезмерное накопление шаек и население бросает свои поля и жилища и бежит к наиболее крупным населенным пунктам страны. В настоящее время преследование хунхузов русскими войсками прекращено, и борьба с шайками предоставлена китайским властям, которые в этом отношении, по-видимому, остались верны своей старой, пассивной тактике, наши же войска, хотя ранее и совершали многочисленные экспедиции, проникая в глухие местности, тем не менее, лишь в незначительной степени оказали влияние на уменьшение общего числа хунхузов. Объясняется это, главным образом, тем, что русские отряды состояли, по преимуществу, из пехоты, не имеющей быстроты движения конницы и, совершая экспедиции, проходили, благодаря, в большинстве случаев, крайне пересеченной местности, лишь узкой полосой, оставляя хунхузам простор для ухода; к тому же хунхузы, обыкновенно, были хорошо осведомлены о движении наших войск. В бытность мою военным комиссаром Хэйлунцзянской провинции, я много раз убеждал цзян-цзюня понудить население следить за хунхузами и сообщать нашим гарнизонам об их местонахождении. Цзян-цзюнь делал соответствующие распоряжения, но все оставалось по-старому. Мне передавали следующий ответ туземцев на наши требования сообщать сведения о хунхузах: «скажите нам, что вы навсегда останетесь в Манчжурии, и мы станем сообщать вам всякие сведения; в противном случае, если мы [210] будем доставлять эти сведения, хунхузы, после вашего ухода, сожгут наши деревни и вырежут нас». Я знаю случай, когда из города, в котором стоял наш гарнизон (в засунгарийском районе), горожане, по требованию хунхузов, отправляли последним, конечно, потихоньку от нас, серебро, одежду и обувь. Страх у населения перед хунхузами в настоящее время особенно увеличился, так как замечено, что ныне шайки во время своих грабежей беспощадно и усердно пускают в дело оружие, а затем и красного петуха.

Последнее время среди предводителей хунхузов наиболее выделился Ванлаодао, бывший помощник Янъюлина, державшийся в районе горной системы Чанбошаня и наводивший страх и ужас на все окрестное население, а недавно дерзнувший даже окружить Тунхуасянь (Мукденской провинции), где стояла наша сотня. Лично при Ванлаодао находилась шайка в 600 человек, но всего под его начальством население считает до 8000 – 10000 хунхузов, разбитых на мелкие группы. В самом начале августа Ванлаодао, неосторожно отделившись от своей шайки, был захвачен на одном из постоялых дворов людьми Ханденгю и доставлен в Гирин. Начальствование над шайками, по-видимому, принял его помощник Фынлолян. Кроме этих двух предводителей, в настоящее время известны еще имена и многих других: Ванлоуху (монгол), Ганбу, Санбу, Тай-и, Бянь-ли, Да-жу-и, Тянь-ся-шэ, Хэй-мэо, Чжан (Хэн-цза), У (У-да гэ-цза), Хун-цзыр, И-цзыр, Чжуан-шан-цзян, Цзя-цзя, Ляо-тыз-лы, Гуан-ю, Чжан-цзы-ин, Чан-цзян, Цзюй-эр-сяо, Цао-шань-фэй, Ло-сы-хай, Шан-цзыр, Шуай-лао-гадо, Мын-чжан-бэй, Цин-туй, Ян-хай-лэ, Ян-дэ-шэн, Да-вень-цзыр, Лю-дан-цзыр (этот предводитель, очевидно, принял имя известного Люданцзыра), а сколько есть еще предводителей, имена которых нам неизвестны!

При шайке Ванлаодао находится известная в Гиринской провинции колдунья Ян с 80-ю ихетуанями (боксеры). В народе рассказывают, что Ян своими заклинаниями может сделать человека неуязвимым от пуль и ударов холодным оружием. Присутствие боксеров в шайке хунхузов указывает, что на последних начинает распространяться влияние тайных сект, членов которых в Манчжурии имеется значительное число. Говорят, что есть шайки, целиком состоящие из членов секты «цзайли», и что многие из хунхузов вступают в эту секту, продолжая, конечно, заниматься своим ремеслом. Причину [211] вступления в ряды «цзайли» следует искать в том, что эта многочисленная секта, не проявлявшая еще активной роли в антиправительственном движении, пока не преследуется, а среди «цзайли» есть много сектантов-чиновников, находящихся на службе; следовательно, состоя в этой секте, для хунхузов меньше шансов попасться, так как скорее предупредят об опасности, и, попав в руки администрации, больше шансов выйти из них невредимыми.

Разрешенная нами китайская вооруженная стража далеко не оправдала надежд, возлагавшихся на нее. Она или совсем не преследует хунхузов, оставаясь почти безотлучно в местах своего квартирования, или, если преследует, то крайне вяло и трусливо, притом лишь одиночных хунхузов и маленькие шайки; вступать же в борьбу с более или менее значительными бандами не рискует, а если иногда и сталкивается с ними, то после первых же выстрелов и потерь спасается бегством. Вообще полицейская стража может быть страшна хунхузам лишь при значительном большинстве ее по отношению к последним. Впрочем, судя по прецедентам периода времени до беспорядков 1900 года, все это нужно было ожидать. Стража, как в настоящее время и наши гарнизоны, оказывает лишь пассивное влияние на поддержание в стране спокойствия, притом в значительно меньшей мере, нежели только что названные гарнизоны, ибо последние – грозны, а цена китайской стражи хунхузам хорошо известна.

Из выдающихся начальников отдельных полицейских отрядов можно указать лишь на Фу-дэ, находящегося в районе Гуангай-Монашань, который, по-видимому, довольно энергичен и хунхузы его боятся. В Хэйлунцзянской провинции таковым же был в мое время некий Чун-тунлин, назначенный тогда начальником всей полиции Хуланченского фудутунства. На эти примеры я неоднократно указывал хэйлунцзянскому и гиринскому цзян-цзюням и устал говорить, настаивая на побуждении полицейской стражи к более энергичным действиям против хунхузов. Цзян-цзюни каждый раз обещали принять необходимые меры, затем уведомляли меня, что военным управлениям даны по сему поводу соответствующие предписания, но, в действительности, все оставалось по-старому.

Лучшим элементом в деле вооруженной борьбы с хунхузами оказывается милиция «сянъюн», существующая с нашей санкции. Если и ловят хунхузов, то большей частью приходится [212] убеждаться, что эта честь принадлежит милиционерам. Да оно и понятно, потому что последние, борясь с хунхузами, защищают себя, свои семьи и свое имущество, тогда как полицейские являются наемниками, которые должны подставлять свои лбы под пули за деньги и притом за ничтожные. Чтобы из наемников получились хорошие войска, нужно, чтобы их одушевляла какая-нибудь одна общая идея или общее чувство, в противном же случае необходимы: суровая дисциплина, настойчивость и сила воли начальников, а этого-то, за редкими исключениями, в китайских войсках нет.

В заключение всего сказанного невольно приходится отметить, что в настоящее время страна, в районах, где нет русских гарнизонов, представляет безотрадную картину: в некоторых округах население бросило свои насиженные места и бежало в сферу влияния наших войск и китайских полицейских отрядов. Множество засеянных полей, а также плантации жень-шеня, оставлено без призора, и немало отдельных усадеб и даже целых деревень разграблено и сожжено хунхузами. В этих районах (юг Гиринской и север Мукденской провинций, верховья р.Лялинхе, западные и восточные предгорья Чжан-гуан-цайлина) – царство хунхузов, а с ними – царство насилий, грабежей и смерти [ныне положение населения несколько улучшилось (1903 г.) – Авт.].

III.

Ныне, в виду близости вывода наших войск из Манчжурии невольно являются вопросы: чем разразится современная хунхузиада по уходе этих войск? Справится ли китайская администрация с бандами хунхузов? Не будут ли хунхузы угрожать правильной эксплуатации нашей железной дороги? Не окажут ли хунхузы какого-либо влияния на экономическое значение этой дороги?

Ответить на эти вопросы можно, конечно, только предположительно.

С выводом наших войск арена для действия хунхузов значительно расширится, - они получат возможность проникать в районы, куда теперь, из страха перед русскими войсками, не смеют показаться, притом в районы, сравнительно богатые, где [213] их руки еще не работали. Следовательно, жизненные интересы для хунхузов возрастут, хотя добывание этих ресурсов, в виду значительной многолюдности указанных районов, представит больше затруднений и риска попасться. Затем шайки получат возможность в широких размерах мстить тем из соотечественников, которых считают в чем-либо перед собой виноватыми и которые были дружны с русскими или симпатизировали им. Провинции Манчжурии, предоставленные с нашим уходом самим себе, получат возможность ввозить и выделывать оружие и огнестрельные припасы, а стало быть и хунхузам будет легче приобретать все это, и большинство их явится с ружьями новых образцов и с запасом патронов. Наконец уроки военного искусства, данные нашими войсками во время их действий в Манчжурии, не могут пройти бесследно для хунхузов, и последние для китайской вооруженной стражи станут еще более грозным противником, нежели это было до беспорядков 1900 г.

Мне вспоминаются слова уссурийского казака, сказанные во время преследования хунхузов, о котором я уже упоминал выше, вблизи перевала через хребет Ванлунгоу в 1898 году. Осмотрев рано утром на перевале постоялый двор, где ночевала шайка, мы спустились по тропе в узкое, скалистое и поросшее лесом ущелье, по которому хунхузы ушли незадолго до нашего прибытия. Встречные китайцы говорили, что шайка, в пять вооруженных человек, недалеко впереди нас и притом знает, что мы ее преследуем. Преследование продолжалось на протяжении нескольких верст. Во время преследования один из шедших впереди казаков все время посматривал по сторонам на нависшие местами над тропой скалы, поросшие кривой сосной. Я заметил ему это. «Да вот, ваше высокоблагородие, смотрю, какие места-то здесь. Сюда бы, да вместо китайских хунхузов наших, православных, пустить, так сегодня никому бы из нас отсюда живыми не выйти!» (нас было восемь человек).

Увеличится ли число хунхузов в Манчжурии с уходом русских войск? На этот вопрос ответить определенно трудно, так как это может зависеть от многих причин. Я, лично, склонен думать, что нет. Весьма вероятно даже, что в первый период число их уменьшится, если только цзян-цзюнь вызовет и примет на службу находящихся среди хунхузов бывших солдат. Не думаю, конечно, чтобы этот элемент, искусившись в [214] ремесле хунхуза, соответствовали качествам, требуемым вообще от солдата, но ведь китайские власти об этом особенно и не заботятся. Главный принцип, который руководит ими в этом отношении, можно формулировать словами: числом побольше, ценою подешевле. Затем, может быть, те из туземцев, которые вступили в ряды хунхузов, вследствие недовольства существовавшим положением в стране, возвратятся к своим пенатам. Таким образом, в составе шаек останутся только чистые, если так можно выразиться, хунхузы, число которых, конечно, может увеличиться, а в случае какой-либо force majeure, как например голода вследствие неурожаев, пожаров или наводнений, это число может возрасти до грандиозных размеров. Число хунхузов может также возрасти с увеличением числа разоренных самими же хунхузами туземцев, которые, потеряв все, будут становиться в ряды разбойников. Если же хунхузы, под влиянием проповедников различных сект, преследующих, в сущности говоря, одни и те же цели: антидинастические и антиевропейские, сделаются сектантами, то в их шайки могут вступить вообще приверженцы тайных сект, и число хунхузов возрастет, но в этом случае последние, вероятно, потеряют свою теперешнюю физиономию и явятся уже в другом виде.

До беспорядков 1900 г. в Гиринской провинции находилось свыше 15 000 китайских войск, и население не имело покоя от хунхузов. В настоящее время в провинции 10 000 разрешенной вооруженной полицейской стражи и русские войска, и только часть населения, находящегося в сфере влияния наших гарнизонов, пользуется покоем. Предполагая, что в будущем китайские власти снова доведут свои вооруженные силы до прежнего числа, можно почти с уверенностью сказать, что население также не будет иметь покоя от хунхузов. Дальнейшее увеличение войск влечет за собой значительные денежные затраты единовременные и периодические, и средств, в настоящее время, по-видимому, немного и ниоткуда их взять, разве только с населения, в виде новых налогов.

Общее мнение среди населения Манчжурии таково, что китайское правительство едва ли будет в состоянии справиться с хунхузами, по крайней мере в ближайшем, по выходе русских войск, будущем. Принимая во внимание все, что было здесь сказано о китайской вооруженной страже и о ее борьбе с хунхузами, [215] я лично вполне присоединяюсь к только что приведенному мнению туземцев.

Вот что писал мне Гиринский цзян-цзюнь в начале августа 1902 г.:

«До появления ихетуаней наши войска стояли гарнизонами и постами в разных местах. Цель их была преследование и уничтожение хунхузов. Последние, будучи преследуемы нашими войсками, укрывались во дворах деревенских жителей, купцов, ломбардов и ханшинных заводов. Наши войска тогда имели пушки и бомбардировали те дворы, в которых укреплялись хунхузы и всегда имели успех и тем не давали разбойникам собираться в большие шайки. На р.Сунгари также были военные джонки со скорострельными пушками, эти джонки, крейсируя по реке, с успехом охраняли водный путь. Потребные тогда снаряды и порох выделывались в арсенале. После бывших беспорядков оружия стало совершенно недостаточно, а пушек совсем нет. Хунхузы Гиринской провинции, а также и приходящие из Мукденской, зная, что у нас нет достаточного количества оружия, все более и более размножаются и производят грабежи. В случае энергичного преследования разбойников полицейскими отрядами, первые опять занимают большие дворы с крепкими высокими стенами и там защищаются, и все усилия наших полицейских отрядов не ведут ни к чему. При малочисленности отрядов и неимения пушек, наши солдаты не в состоянии нападать одновременно с разных сторон, почему и не в состоянии уничтожить данной шайки. В последнее время на сухопутных путях на Май-хэ, на восточном и западном Лао-е-лин, Да-нингуань и в других местах, а также вниз по реке Сунгари, разбойники все чаще и чаще производят нападения. Если наши сухопутные отряды не будут иметь пушек, а на реке не будет вооруженных пушкаи джонок, то едва ли возможно будет очистить страну от разбойников и обезопасить водные пути».

Из изложенного можно заключить, что залог успеха борьбы с хунхузами китайцы видят в пушках. Отчасти, но только отчасти, они, конечно, правы. В равнинных, не пересеченных местах, в случае, если хунхузы где-нибудь укрепятся, пушки и в руках китайцев будут иметь значение, но на реках, притом на неуклюжих неповоротливых джонках, пушки никакого значения иметь не могут, тем более, что хунхузы крейсерством не занимаются, а грабят с берега. Китайцы вообще, а хунхузы в [216] частности, боятся артиллерии – это нами действительно замечено, и с этой точки зрения наличие пушек в данном отряде китайской полиции должно отразиться на ослаблении интенсивности действий хунхузов, но только в данном районе, где находится указанный отряд. Затем, если верить китайским властям, которые говорят, что их войска становятся храбрее, когда у последних есть пушки, то и с этой стороны артиллерия может быть полезна. В общем же, конечно, дело не в пушках, а в энергии, быстроте и смелости, чего нет и никакими пушками не приобретешь, и может еще случится, что при теперешней массе хунхузов некоторые пушки перейдут в руки больших шаек. Надо думать, что в желании иметь пушки выражается забота о том будущем, когда русские войска уйдут и когда хунхузы действительно могут наделать бед. Начальник китайского Цзяо-шэ-цзюй (бюро для сношений с европейцами) в Гирине, Цин-лу, говорил мне, что с нашим уходом, если, например, при гиринской полиции не будет ни одной пушки, то город может быть разграблен шайкой в 400-500 человек. Вот как надеются китайские власти на свою вооруженную стражу и спасение видят в пушках – авось хунхузы испугаются этих пушек и не посмеют напасть.

Вероятнее всего предположить, что китайские власти, по крайней мере в первое время по уходе наших войск, войдут с хунхузами в какой-нибудь компромисс, а население будет держаться своей прежней тактики, если, конечно, у него при нынешней многочисленности хунхузов, хватить на это средств, в противном же случае в стране может настать критическое положение.

При таком положении, да и вообще если хунхузы, помимо своих грабежей, поставят себе целью вредить нам, правильность и безопасность эксплуатации железной дороги могут быть нарушены, несмотря даже на ее охрану пограничной стражей. Ведь нельзя же выставлять посты и часовых на каждой версте, а следовательно, порча дороги хунхузами всегда возможна. Пограничная стража – это ближняя охрана железной дороги, пограничники – ее сторожа, которые в данном месте, при энергичном налете, легко могут быть смяты и участок линии будет обнажен, хотя и на короткий срок, но вполне достаточный, чтобы произвести разрушения. В подобных случаях действия хунхузов сведутся к действиям партизанов, а как с последними трудно бороться [217] – известно всем. К счастью, в настоящее время разбойничьи шайки особенной деятельности в этом направлении не проявляют, и это служит новым доказательством, что хунхузы – разбойники и только. Впрочем ныне, в лице гарнизонов наших полевых войск, железная дорога имеет и дальнюю охрану, а как поведут себя хунхузы с уходом этих гарнизонов – еще вопрос, особенно если китайские власти, на нравственную обязанность которых ляжет эта дальняя охрана, окажутся бессильными в борьбе с хунхузами. Можно думать, что действия последних на железной дороге могут развиться, в случае усиления влияния на хунхузов тайных сект, которые, ненавидя европейцев и мечтая изгнать их из своих пределов, могут подсказать разбойничьим шайкам или даже заставить их, путем нравственного воздействия, развить нападения на железную дорогу.

Если указанные нападения действительно разовьются и будут иметь хотя бы частный успех, то, очевидно, это должно отразиться на экономическом значении железной дороги, притом не только местном, но и транзитном, так как явится недоверие к дороге, вследствие замедления в движении грузов и необеспеченности в их целости и в срочной доставке. Если же деятельность хунхузов будет заключаться, как это имеет место в настоящее время, исключительно в грабежах, притом, главным образом, своих соотечественников, то местное экономическое значение железного пути может с одной стороны – возрасти, ибо население увидит, что единственный безопасный и обеспеченный путь для переездов и передвижения грузов будет железная дорога, а с другой стороны упадок общего благосостояния страны лишит эту дорогу многих грузов, которые явились бы и пошли по ней при благоденствии населения, т.е. при развитии экономической жизни Манчжурии.

В начале августа 1902 года цзян-цзюнь обратился ко мне с просьбой выдать проездное свидетельство чиновникам, едущим из г.Гирина в г.Хунчун и везущим туда весеннее и летнее жалованье для служащих. В просьбе цзян-цзюня было сказано, что так как восточные дороги заняты разбойниками, то, опасаясь последних, деньги повезут на пароходе до Лао-ша-гоу, затем по железной дороге во Владивосток, а оттуда уже в Хунчун. Этот случай наглядно иллюстрирует высказанную мною выше мысль о местном значении нашей железной дороги.

В общем, конечно, желательно полное искоренение хунхузов, [218] но это может быть достигнуто лишь в далеком и очень далеком будущем и еще при условии, что Китай не повторит комедии 1900 г. Японцы до сих пор (семь лет) не могут вполне умиротворить Формозу, где они являются полными хозяевами, а их войска обучены по европейским образцам, и где территория, по сравнению с территорией Манчжурии, ничтожна и притом еще окружена со всех сторон водами океана.

Взять борьбу с хунхузами на себя мы не можем, да и при существующем положении вещей таковая борьба вряд ли была бы успешной; следовательно, ее должно вести китайской правительство, а успешность этой борьбы еще более сомнительна. Если названному правительству удастся уменьшить число хунхузов, хотя бы до того числа, каковое было до беспорядков 1900 г., и остановить дальнейшее их увеличение, то и за это придется сказать спасибо, а затем… затем потянется старая история – продолжение старой хунхузиады, и это будет лучшее, на что можно надеяться в ближайшем, по выводе наших войск, будущем.

Военный комиссар Гиринской провинции, генерального штаба полковник Соковнин

Текст воспроизведен по изданию: Хунхузы Маньчжурии // Военный сборник, № 12. 1903

© текст - Соковнин М. А. 1903
© сетевая версия - Thietmar. 2011
© OCR - Киселев Д. В. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1903