ПОПОВ П. С.

ПАТРИОТИЧЕСКОЕ ДВИЖЕНИЕ В КИТАЕ

В то время, как Китай, подобно огромному, одряхлевшему от тяжести веков, дереву, повидимому готов склониться под ударами неумолимой судьбы, созданной его многовековою высокомерною отчужденностью и узким самодовольством,— его молодые побеги, под влиянием охватившего их чувства жалости к дорогому старику и естественного чувства боязни и за свое собственное существование, начинают, мало-по-малу, приходить к сознанию необходимости объединения своих сил для защиты его, а следовательно и своей жизни.

Первые проблески такого пробуждения национального сознания в молодом Китае, под влиянием всевозможных неудач с иностранцами, начали обнаруживаться еще несколько лет тому назад в стремлении к приобретению иностранных знаний. Это стремление стало главным образом проявляться в открытых для иностранной торговли приморских и при-Ян-цзы-цзянских портах, в которых китайцы находились в более близких и свободных сношениях с иностранцами разных категорий и в особенности с миссионерами всевозможных наименований, которые, кроме христианской пропаганды, старались в своих школах знакомить китайцев и с основами различных полезных знаний. Стремление это выразилось в учреждении разных обществ, имеющих целью усиление и возрождение Китая. Особенно богат такими обществами главный торговый и промышленный центр Китая — Шанхай, в котором мы имеем [497] следующие общества: политических наук, математики, элементарного образования, перевода научных и учебных книг, книгопечатания, искоренения курения опиума и небинтования ног китаянками. В Су-чжоу также есть местное ученое общество; такие же общества возникли теперь и в других главных административных и торговых центрах Китая.

Каждый новый удар, наносимый Китаю извне, вызывает в нем новый спазмодический порыв в самовозрождению. Таким ударом явилась в 1894 г. неудачная война с Япониею, покрывшая его чувством глубокого стыда, под впечатлением которого был издан ряд указов об искоренении злоупотреблений в войсках, значительном сокращении их, в виду совершенного опустения государственной казны, о повсеместной разработке минеральных богатств, открытии университетов в Пекине и Шанхае, гимназий и школ в провинциальных и окружных городах и т. п. К сожалению, положительное отсутствие всякой системы в осуществлении этих благих предначертаний, а также необходимых для этого компетентных и честных деятелей, пока еще не дало никаких особенно ощутительных результатов. Возникшее-было в Пекине, под влиянием глубоко уязвленного постыдным исходом той же войны с презираемою дотоле Японией национального чувства, общество патриотов, известное также под именем клуба реформаторов, просуществовало весьма недолго. Оно было закрыто по приказанию богдохана вследствие доноса одного цензора, обвинившего членов этого клуба в политической неблагонадежности и проповедывании анти-династических начал.

Новый удар — никем не предвиденный и вместе внезапный захват Германией у Китая бухты Цзяо-чжоу и последовавшее за ним взятие в арендное пользование порта Артур и бухты Да-лянь-вань Россиею, бухты Гуан-чжоу Францией и Вэй-хайвэй’я Англией,— наполнив сердца молодых китайских патриотов чувством глубокого негодования и невыразимой скорби пред полнейшим бессилием правительства восстать на защиту попранного права и чести своего отечества, вызвал к жизни в Пекине, не более месяца тому назад, новое патриотическое общество, принявшее название: “общество охраны государства”. Но задачи этого общества далеко выходят за пределы принятого им для себя названия. Оно имеет целью не только охрану государства с присущею ему властью, народа, религии, или, точнее говоря, этико-политического учения Конфуция,— но и желтого племени, существованию которого на азиатском [498] материке, составляющем его исконное достояние, угрожает серьезная опасность со стороны пришлой белой расы. Кроме того, оно включает в свою программу обсуждение целесообразности тех или других реформ во внутреннем управлении и разъяснение вопросов внешней политики. Желанными членами этого общества будут те, которые, проникшись чувством благородного негодования, постоянно будут памятовать позор своего отечества.

Главные отделы этого общества учреждаются в Пекине и Шанхае с отделениями во всех провинциальных, областных и уездных городах. Совет общества состоит из председателя, его помощника, постоянных и запасных членов и распорядителя. Все вопросы решаются советом по большинству голосов. Отчет о членских взносах и пожертвованиях ежемесячно публикуется в газетах. Для поступления в члены общества требуется рекомендация членов его; при чем члены, оказавшиеся, впоследствии, по своему поведению и убеждениям, недостойными принадлежать к обществу, исключаются из него. Для покрытия расходов общества каждое лицо, поступающее в число его членов, вносит два лана (около 2 р. 50 к.). Доступ в заседания общества открыт всем лицам без различия общественного положения и степени учености, лишь бы только они были проникнуты желанием учиться и идеями взаимообучения и взаимопомощи. Председателю, вице-председателю и члену-распорядителю не полагается никакого содержания, но редактору газеты, библиотекарю, хранителю кабинета и бухгалтеру определяется известное содержание.

Деятельность общества выражается в заседаниях, в которых лица, известные своею ученостью, как в области китаеведения, так и иностранных знаний, по общему выбору членов его, производимому открытым голосованием или тайною баллотировкою, читают лекции на избранные ими самими теми, которые, однако, должны исключительно касаться вопросов о мерах в охранению государства, учения, народа и племени, и не должны выходить из этих рамок. Каждая лекция не должна продолжаться более двух часов, начинаясь от часу и продолжаясь до трех часов. По окончании лекции присутствующие могут обращаться к лектору с возражениями и вопросами, но только серьезного характера и притом касающимися основных положений темы; в противном случае лектор может и не отвечать на них. Порядок чтений определяется количеством полученных лектором голосов. Своевременно записываемые [499] лекции, вместе с возражениями и вопросами, последовавшими на них, будут печататься в “Современнике” (Ши-у-бао).

Главный пекинский отдел общества, открытие которого состоялось 5 апреля, в самый день нашей Пасхи, спустя месяц уже насчитывало в своих списках около 550 членов.

Широкие политические, национальные и расовые задачи общества не могли ускользнуть от зоркого и ревнивого в этих случаях ока цензората, один из членов которого представил богдохану донос о крайне вредном направлении этого общества и о необходимости немедленного закрытия его. К счастью для общества, богдохан, вероятно, под влиянием последних несчастных для его империи политических событий, повергших его в крайнее смятение, взглянул на общество совершенно иначе, чем на злополучного его предшественника, “Клуб реформаторов”, и вместо того, чтобы последовать совету цензора, объявил с высоты трона: “времена совершенно изменились; множество подобных обществ существует в западных государствах. И потому, в виду того, что настоящее общество может содействовать охранению государства, оставить донос цензора без последствий”.

Получив, в силу вышеприведенного богдоханского указа, законное право на существование, общество охранения государства с энтузиазмом выступило на защиту политических, национальных и расовых интересов своей родины. Первое заседание его, как мы уже сказали, состоялось 5 апреля в присутствии многочисленной публики. В нем выступил в качестве первого оратора один из выдающихся вожаков его, Кан Ю-вэй, с следующею громоносною патриотическою речью:

“В настоящее время наш китайский 400-миллионный народ переживает великий, никогда небывалый в его более чем четырех-тысячелетней истории кризис. Он стоит как бы под готовым разрушиться зданием, плывет как бы в судне, в котором показалась течь, заключен, как птица в клетке, как узник в темнице и как рыба в котле. Его сыны обратились в бессловесных животных, в рабов, послушных чужой воле и дозволяющих людям резать себя по частям и убивать. Прибавьте к этому, что его святое учение гибнет и племя гаснет. Я решительно отказываюсь выразить словами ту удивительную жалость и ту великую скорбь, которые вызывают в нас эти явления!

“Издревле наш Китай представлял собою великое, мировое государство, окруженное такими ничтожными варварскими [500] владениями, как Бирма, Борея, Аннам и Люцю (Ликейские острова), которыми он распоряжался по своему произволу. Таким образом, его гордость воспиталась веками. Благодаря этому, в начале настоящей династии он смотрел на Англию, Францию и другие западные государства, как на ничтожных дикарей Южного океана. Сведения, сообщавшиеся о западных государствах в сочинениях католических миссионеров, признавались у наших тогдашних знаменитых ученых недостоверными, а между тем сами они распространяли разные нелепые рассказы в роде того, что на с. от России лежит великое государство с медным городом в сто ли в окружности; некоторые из них не верили в антиподов, тогда как в настоящее время в числе присутствующих здесь найдутся лица, совершившие кругосветное путешествие, которое между нашими кантонскими торговыми людьми считается делом обыкновенным. Когда в 1832 г. англичане с двумя судами впервые произвели нападение на Кантон и разбили высланную против них китайскую армаду, состоявшую из 3.000 лодок, то император Дао-гуан, в манифесте, обращенном к тогдашнему кантонскому генерал-губернатору, сказал, что, зная его прежнюю храбрость, он никак не думал, что в этот раз он окажется до такой степени негодным. Ссылка генерал-губернатора на громадность английских судов была неубедительна для Дао-гуана, так как он сам не видал их и потому не мог уяснить себе поражения армады двумя судами. В 1840 году китайцам было нанесено новое поражение англичанами, сопровождавшееся открытием пяти портов. Тогда император Дао-гуан, поняв, что сила англичан заключается в их флоте и вооружении, приказал построить суда и вооружить их по иностранному образцу. Поражения в 1849, 1856, 1858 и 1860 гг. стоили Китаю десятков миллионов контрибуций, открытия   (По договору с Англией 1859 открыто было для иностранной торговли пять новых портов) новых портов и окончились бегством богдохана Сянь-фына в Жё-хэ и вступлением союзников в Пекин. Это уже можно было назвать необыкновенным переворотом в истории Китая. Несмотря на это, китайские правительственные классы продолжали смотреть на иностранцев с прежним презрением, совершенна замкнулись от них и упорно противодействовали им. Путешествие Бин-чуня в 1864 г. по чужим краям, в качестве китайского посланника, не принесло решительно никаких [501] результатов и не дало никаких объяснений касательно причин последовательных поражений Китая иностранцами. Первый из китайских государственных людей настоящего, столетия, уразумевший, благодаря своим сношениям с иностранцами, до некоторой степени причины этого явления, был знаменитый генерал-губернатор Цзэн Го-фань (1807-1872 г.), по инициативе которого были открыты механические мастерские в Нанкине, основаны школа переводчиков, школа иностранных языков и наук в Пекине, школа иностранных языков в Кантоне и китайское пароходное общество. Другой государственный деятель и один из первых членов министерства иностранных дел, Вэнь-сян, настоял на отправлении в иностранным дворам в конце шестидесятых годов чрезвычайного посольства с американцем Борлингэмом во главе. В то же время он хотел, чтобы молодые столичные чиновники и ученые были посылаемы в школу иностранных языков и наук, только-что открытую в Пекине, для получения там иностранного образования; но это желание встретило противодействие со стороны министра Во-жэня (известный китайский ретроград того времени). С этого времени, хотя китайские посольства и отправлялись ежегодно в иностранные государства, но ученый и правящий класс продолжал питать глубокую ненависть в иностранцам и избегать их. Некоторый успех в французско-китайской войне в Тонкине вскружил голову Китаю, и он все более и более стал зазнаваться. Занимаясь изучением современной политики, я еще тогда обращал внимание правящих классов на замысел России на Манчжурию и на то, что, необыкновенно усилившаяся, благодаря нововведениям, Япония непременно овладеет Кореей, и просил их приступить к своевременным реформам, с целью самоусиления. Но в то время все признали меня сумасбродом. Как мало еще в 1892 году Китай интересовался иностранными науками и знаниями, можно заключить из того, что из переведенных в Шанхае разных иностранных книг продано было всего только 13.000 слишком экземпляров. И это на четырехсот-миллионное население Китая! До 1894 г., когда Китай, вследствие отнятия Формозы и громадной контрибуции, получив глубокую рану, почувствовал невыразимую боль, никто не хотел отрешиться от рутины и пойти по пути реформ. С этого времени более решительные люди стали мало-по-малу обращать внимание на необходимость самоусиления: появился “Патриотический клуб” и связанная с ним газета “Современник”. По всему Китаю заговорили о новых науках. Но, [502] несмотря на это, даже после войны 1894 г., все-таки не приступали к серьезным реформам. Правда, было сделано несколько изменений, но только для формы. Допустим даже, что некоторые из них, касающиеся телеграфа, железных дорог, пароходства и кораблестроения, и дали кое-какие результаты, но дело в том, что для полного успеха реформ необходимо, чтобы оне не были одиночными явлениями, а проводились бы в строгой системе и связи. Не будем говорить о том, что, после тяжелых ран, нанесенных нам Японией, мы даже не усилили обучения войск, не прикупили ни одного военного корабля; более 600.000 наших войск зеленого знамени (китайских) и 300.000 знаменных (манчжурских) войск состоит из людей старых, слабых, только по имени числящихся в войсковых списках, а на самом деле имеющих другие занятия. В западных государствах из народа делают солдат, а у нас солдат обращают в народ. Что же мы можем противопоставить им? На Западе для поддержания существования государств имеются устои. Там ценят школы, пекутся о защите, пропитании и воспитании народа; существуют парламенты для того, чтобы доводить до сведения правительства о нуждах народа; государи не слишком возвышены, народ не особенно принижен, и с ним обращаются согласно со смыслом наших классиков. Вот те причины, которые создали могущество и силу западных государств. У нас же об армии, земледелии и просвещении никто не заботится; по отношению к народу но принимается никаких мер к обеспечению его жизни и имущества, к пропитанию и образованию его; между ним и правящим классом, вследствие приниженного положения первого и высокого положения последнего, существует непроходимая пропасть. Все это идет в разрез со смыслом наших классиков и создает нашу слабость. Дальнейшим следствием этого была Цзяо-чжоу’ская история. В течение 40 дней было 20 случаев принудительных требований, а именно: 1) всем известное, насильственное взятие в аренду немцами Цзяо-чжоу’ской бухты; 2) протест России против заключения нами английского 3 % займа; 3) протест России против открытия Да-лянь-вани для всеобщей иностранной торговли; 4) протест ея же против открытия для иностранной торговля Нань-нина; 5) открытие внутренних вод Китая для иностранных пароходов; 6) требование Францией 100.000 лан за сожжение католического храма в Сайгоне; 7) удаление от должности, по требованию Германии, в течении 24-х часов, шань-дунского Даотая (инспектор [503] округа); 8) недозволение германским правительством на проведение Тяньцзинь’ской железной дороги чрез Шань-дун, несмотря на троекратное обращение к нему по телеграфу нашего правительства; 9) протест германского правительства против проведения вышеупомянутой дороги также и чрез провинции Хэ-нань, взятый им обратно, благодаря посредничеству английского и американского посланников; 10) приглашение генералом Но русского инструктора с точным условием неподчинения его генералу; 11) удаление или оставление инструктора поставлено в зависимость от воли русского императора; 12) изгнание, по настоянию русских, четырех немецких инструкторов; 13) приглашение для войск северного Китая и Манчжурии исключительно русских инструкторов; 14) предоставление морскому таможенному ведомству взимания ликинного сбора по Ян-цзы-цзяну; 15) требование Германии об увеличении уступленной ей территории; 16) добившись увеличения территории, она потребовала права на постройку железной дороги; 17) добившись этого, она потребовала права на постройку железных дорог по всей Шань-дунской провинции; 18) заручившись этим правом, Германия потребовала предоставления ей торговли по Шань-дунской провинции; 19) русские хотели включить город Цзинь-чжоу в пределы арендованной территории, и 20) французы потребовали уступки бухты Гуан-чжоу, а также выговорили, что провинции Гуан-дун, Гуан-си, Юнь-нань и Гуй-чжоу не будут уступлены никакой другой державе. Все эти события происходили до марта настоящего года. После этого Англия потребовала Вэй-хай-вэй, а Япония выговорила, что Фу-цзянская провинция не будет уступлена никакой другой державе.

“При такой быстрой утрате нашим государем верховных прав и территории, не может ли Витай с течением времени последовать за Бирмою, Аннамом, Индиею и другими? Индия, поглощенная Англиею, в течение столетнего своего рабства, только в 1872 впервые имела в английском парламенте двух своих представителей. В Гонконге, со времени подчинения его Англии и до сего времени, еще не было ни одного ученого из китайцев; закупщик, или компрадор, есть самое почетное звание, доступное там для китайца. Всякий нищий англичанин может сделаться там главным директором какого-нибудь общества, тогда как миллионер китаец, имеющий почетный ранг окружного инспектора, или областного начальника, украшенный красным и синим шариком, по большей части занимает место компрадора в какой-нибудь иностранной фирме, [504] стоит на вытяжку перед хозяином и следит за выражением лица его. Как это прискорбно! Если мы в настоящее время не позаботимся о собственном усилении, то, я опасаюсь, такой же почет ожидает в будущем все четырехсотмиллионное население Китая. Мы знаем, что монголы в начале вступления своего в Китай уничтожили экзамены на ученый степени и обращались с аннамскими магистрами не лучше, чем с. уличными торговцами. Поэтому, действительно, трудно себе представить, что может ожидать наших ученых в будущем. Даже бесстыдные изменники между ними, пользовавшиеся презрением прежней династии, и те не могут рассчитывать на получение какого-нибудь места при иностранном владычестве, потому что иностранцам нужны люди, обладающие специальными знаниями. Что же сказать о честных ученых тружениках? Им не дадут должности простого учителя, а не только профессора. Пожелал бы кто-нибудь из них сделаться буддийским монахом, да негде будет приютиться, потому что кумиры и кумирни, как противные западным вероучениям, все будут разрушены. Даже, если бы кто-нибудь пожелал утопиться в море, и это было бы невозможно, так как у Китая не будет морского побережья. Таким образом, при невозможности сделаться изменником, стать монахом или утопиться в волнах океана, куда же тогда деться и где приютиться ученому и служилому сословию многомиллионного и необъятного Китая? Поэтому, мы, представляя в настоящее время как бы остатки людей после великого поражения, должны сами выступить на борьбу, и нам, вне собственной энергии, нет другого средства и другого пути к спасению от погибели. Быть может, только в полнейшем единодушии и мужестве, в виду угрожающей опасности, мы еще найдем средства в спасению. Но как скоро мы будем скрывать факты урезания нашей территории и утраты власти, не имея при этом, подобно французам национальной галереи, в которой, для возбуждения народного духа, выставлена картина поражения их немцами, то большая часть китайских чиновников и народа, оставаясь в неизвестности о фактах, будет продолжать, как в мирное цветущее время, стремиться к богатству, почестям и повышениям, а другие, находя, что уже поздно, а путь дальний, возвратятся вспять и пойдут путем регресса. Мэн-цзы сказал: “государство, без сомнения, само поражает себя, а потом уже и другие поражают его”. Поэтому в урезании земли и утрате власти виноваты не иностранцы. [505] Не смею я обвинять в этом и правительство; а это мы сами добровольно продали им свою территорию и сами добровольно вручили им власть. Если бы все четырехсотмиллионное население Китая проявило энергию, то как бы иностранцы осмелились тронуть нас? А вместо этого мы спокойно предавались удовольствиям, приятной беседе и смеху. Так кто же, как не мы, продал территорию? Вот почему я не обвиняю в этом правительство, а обвиняю народ, обвиняю нас, ученых, нашу интеллигенцию, в отсутствии у них духа патриотизма. Поэтому каждый из нас, неся ответственность в гибели отечества, имеет силу и спасти его.

“Обращаясь в Японии, мы видим, что в прежнее время, подвергаясь притеснениям со стороны Англии и Соединенных Штатов С. Америки, она была так же слаба, как и мы; а теперь каким же образом она смогла взять у нас Формозу, уничтожить Ликейское владение и, стремясь в управлению Кореей, получить с нас 200 миллионов военной контрибуции? Было ли это сделано ея сильною армией? Нет. Ея первым министром Ито и главнокомандующим Ямагатою? Тоже нет. Такой великий подвиг сделан был одним простолюдином, который, скорбя об упадке государства, невозможности реформ и негодуя на самовластие Сиогунов, горько плакал на улицах Токио при встрече с каждым человеком и наконец умер от слез. Но его смерть вызвала движение в пользу реформ, благодаря которым она достигла процветания и силы. Кто бы мог подумать, что процветание и могущество Японии было создано простым смертным, не имевшим ни власти, ни храбрости, ни ума и ни искусства!

“Известно, что вся природа произошла от теплоты. Вследствие присутствия теплых частиц образовалось небо и солнце, обладающее наивысшею теплотою, так что, несмотря, на необъятное расстояние, отделяющее его от нас, на поверхности в один квадратный фут развивается теплота в 90 лошадиных сил;— благодаря этому могла образоваться земля и появиться вся природа. Все, что согревается его лучами, проявляет жизнь. Недра земли наполнены горячею влагою и раскаленною жидкостью, вследствие чего земля получает непрестанное вращательное движение. Врачи, при определении продолжительности человеческой жизни, руководствуются упадком или полнотою теплоты в крови; при упадке теплоты наступает смерть. Как это справедливо! Всякий предмет, при существовании в нем теплоты, живет, цветет, расширяется и [506] движется; при отсутствии же ея, он холодеет, сжимается, увядает, сохнет и умирает: это — естественный закон. В настоящее время наш Китай велик своею неподвижностью; ни в чем он не проявляет своей деятельности: народ обеднел, средства истощены, армия слаба, высшее сословие глупо, оно любит покой и питает отвращение к деятельности; случаи урезания земли Китая и умаления его власти постоянно повторяются; его жизненная теплота гаснет, он холодеет, увядает, сжимается, сохнет и готов погибнуть. Средство спасения для него заключается только в увеличении его сердечной теплоты. Все те, которые могут подготовить великое дело, отмстить великому врагу и совершить великий подвиг, делают это в силу присутствия в них жизненной теплоты. У людей с слабыми душевными силами мало и теплоты. Поэтому известный патриот, Ху-бэй’ский губернатор Ху-линь-чу (1812-1861 г.), сказал, что “в настоящее время труднее всего отыскать пылкого патриота". Все, так называемые в древности, доблестные мужи, поборники правды, пылкие ученые и человеколюбцы были люди с горячею кровью, и величина их подвигов находилась в зависимости от количества их внутренней теплоты, их внутреннего жара.

“Поэтому настоящее наше общество, желая спасти Китай от грозящей ему погибели, не видит к этому другого средства, кроме возбуждения душевных сил и возростания их. Если каждый из четырехсот миллионов китайцев проникнется духом энтузиазма, то для них не будет ничего невозможного, и им нечего будет беспокоиться, что они не будут в состоянии спасти свою родину"...

Принадлежа по своему образованию в ученой корпорации, автор только-что приведенной речи, занимающий и до сих пор скромное место делопроизводителя в министерстве публичных работ, своим сотрудничеством в разных газетах в качестве рьяного и повидимому разумного проповедника необходимости для Китая систематического введения реформ, обратил на себя внимание не только правящих классов, но и самого богдохана, который приказал министерству иностранных дел навести о нем справки и с своим заключением представить доклад. Мы имеем основание предполагать, что отзыв министерства будет для Кан-ю-вэй’я вполне благоприятным, так как канцлер Ли-Хун-Чжан в разговоре с нами выразился о нем как о человеке, понимающем современную политику. Другой из современных [507] выдающихся молодых деятелей) также сотрудник разных газет, кандидат Лян-Ци-Чао, своими статьями также успел обратить на себя внимание богдохана, которому в недавнее время и был представлен.

Дальнейшими проблесками действительного пробуждения Китая могут служить изданные на днях богдоханом указы об основании горных институтов в Пекине и Шанхае и о рекомендации богдохану из дальних его родственников лиц, интересующихся современными делами и имеющих стремление к лучшему, для отправления их поучиться в чужие края. На то же указывает и недавний указ государственному совету и министерству иностранных дел поторопиться обсуждением, вопроса об открытии университета. Затруднения, встречаемые этими двумя высшими учреждениями к немедленному открытию университета, заключаются не только в изыскании для этого необходимых средств, но в особенности в приглашении для него из Европы и Америки достойного учебного персонала.

___________________________________________________

Под заглавием: “Письмо, предназначенное его величеству Богдохану”, в нескольких нумерах Тянь-цзинь’ской газеты «Го-вэнь-бао” появилась обширная и замечательная статья одного китайца, в которой самыми яркими и правдивыми красками рисуется современное, беспомощное и плачевное положение Китая, указываются причины, доведшие его до этого состояния, и меры в выходу из него. Главнейшею из этих мер является введение в Китае коренных реформ, но с единственным необходимым условием, чтобы оне проводились в строго обдуманной системе и последовательности.

Полагая, что извлечение не в состоянии передать всех оттенков оригинала, ни выразительности его аргументации, мы не видим другого способа в ознакомлению читателей с содержанием этого письма, кроме возможно точного перевода, с некоторыми только пропусками.

"Я слышал,— так автор начинает свое письмо,— что хромой не забывает о ходьбе, а слепой о зрении. Если это так по отношению к единичной личности, то тем более это справедливо по отношению к государству. Мы видим, что как в древности, так и в настоящее время, китайские и иностранные государи, прославившиеся у современников своими подвигами по усмирению смут и волнений и утверждению спокойствия, и доставившие счастье потомству, по большей части жили [508] во времена ослабления государств и, действуя в эпохи крайней опасности, когда владения их находились на краю гибели, они достигали широкого осуществления своих целей, не требуя непременно для своей деятельности ни покровительства высших сил, ни наследования мудрым государям, ни пользования готовою силою и богатством.

“Китай — сокровищница даров природы, с его громадным пространством, обширным населением и многовековою цивилизациею — является предметом презрения всех народов! При взгляде на настоящее опасное положение его и нестроение, угрожающее ему гибелью, люди понимающие проникнуты единодушною скорбью; а между тем, он продолжает влачить свое существование, беззаботно предаваясь удовольствиям. Но при тревоге в одном каком-нибудь уголке его, государь и министры растерянно смотрят друг на друга. Мало того, по окончании заседаний государственного совета, заливаются горькими слезами, не зная, что предпринять. Во всем совете нет ни одного человека, который мог бы подать какой-либо совет вашему величеству, или составить план для отражения враждебных нападений. Они только допускают терпеть позор и повинуются требованиям врагов, выражая на них беспрекословное согласие. Когда же требование удовлетворено и ответственность сложена, они с удовольствием рассказывают об этом друг другу, как о великой победе, и нисколько не заботятся о принятии необходимых мер к предотвращению подобных несчастий. С душевным прискорбием я смотрю на такую деятельность правительства.

“Известно, что как в древния, так и в новейшие времена были государства, о благоустроении которых не радели; но благоустройством Китая можно заняться во всякое время. Если ваше величество действительно желаете быть деятельным, то настоящие мои рассуждения, вероятно, окажутся небесполезными, если только вам благоугодно будет удостоить их своим вниманием.

“В настоящее время слабость Китая достигла крайних пределов. Причины этой слабости в семи случаях из десяти происходят от недостатков внутреннего управления и только в самой незначительной степени зависят от внешних напастей. А между тем, весь Китай кричит, что исключительную опасность для него представляют, будто бы, внешния напасти. Это — поверхностное суждение.

“Внешния напасти, достигшие до настоящего положения, [509] начались не ныне. Первый толчок оне получили при миньской и настоящей династиях, но с особенною силою проявились в сороковых и пятидесятых годах настоящего столетия. Если бы в то время наши государи и чины решительно и усердно занялись тщательным и глубоким исследованием их причин и заблаговременно приняли против них необходимые меры, то эти так-называемые внешния напасти более уже не повторись бы. К несчастию, по своему высокомерию и беззаботности, они допустили до неоднократного повторения внешних напастей и все-таки ничего не предпринимали. Результатом этой бездеятельности явилась японо-китайская война 1894 г., которая была позорна не по одному только поражению, испытанному Китаем; в ней было нечто более, чем позор поражения; она открыла всему миру наше бессилие, так что, несмотря на желание по прежнему влачить наши дни, мы уже не можем сделать этого. При всем том, иностранные государства все еще не смели легко относиться к Китаю, полагая, он не пробуждается только вследствие незнакомства с положением иностранцев и отсутствия стремления к самовоодушевлению; но лишь только он узнает иностранцев и воодушевится, то при его обширности, обилии естественных произведений, многолюдстве и сильной власти его владык, кто может преградить ему путь к богатству и силе? После позорного поражения, понесенного от Японии таким обширным государством, как Китай, люди мыслящие полагали, что вот теперь-то он примется за ознакомление с иностранцами и, глубоко скорбя о своей бездеятельности, постарается воодушевиться и с жаром приняться за дело. Вследствие этого, после восточной войны, внимание иностранцев по отношению к Китаю удесятерилось; ни одно из наших намерений и движений не ускользало от их глубокой наблюдательности и всестороннего обсуждения. Само собою разумеется, что такое напряженное и сосредоточенное внимание иностранцев по отношению к Китаю происходить не от любви их к нему; а если они не любят их, то что же значит их глубокое ожидание, с которым они смотрят на него? Они опасаются, что окончательное непробуждение Китая породит в среде их воинственные замыслы, которые, нарушив политическое равновесие, поведут большим, кровопролитным войнам. Надобно заметить, что современное положение иностранных держав отличается положения древних воюющих царств в Китае (в сеередине V ст. до Р. Хр.), преследовавших завоевательные цели, [510] тогда как ныне иностранные державы стараются поддержать политическое равновесие, благодаря которому такие государства, как Голландия, Дания и Швейцария, остаются неприкосновенными среди Англии, Франции, Германии и России. Кроме того, иностранные государства относятся в войне с такою осторожностью еще и потому, что, при постоянном усовершенствовании вооружения и кораблестроения за последнее столетие, расходы на военные потребности, благодаря соревнованию, постоянно возростают, каждое из государств более и более изощряется в искусстве обороны и наступления, так что в случае столкновения и самое сильное из них не может рассчитывать выйти из него совершенно невредимым; обе стороны, независимо от победы или поражения, без сомнения, понесут чувствительные потери, не говоря уже о том, что война повлечет за собою вековую вражду. Если Китай когда-нибудь усилится и будет в состоянии меряться своими силами с иностранными державами, то последния откажутся от своих замыслов на территориальные в нем захваты и ограничатся стремлением к одним торговым выгодам. Если же, вследствие окончательного отсутствия энергии, он и будет в состоянии вести самостоятельное существование, то кому достанется эта богатейшая страна в мире, тот и будет пользоваться мировым владычеством, и система политического равновесия должна будет рухнуть. Под влиянием этих опасений дело не может обойтись без борьбы и при том борьбы беспощадной; но эта мировая война может возгореться только после утраты самостоятельности Битая. И иностранные государства ринутся в нее не с удовольствием, а потому что к этому они будут вынуждены в силу закона самозащиты и борьбы за существование. Вот почему я и сказал, что все иностранные державы с глубоким нетерпением ожидают самоусиления Битая, а вследствие этого и следят за ним с таким напряженным вниманием.

“Что же касается нападений извне, то им Китай подвергался и в древния времена; но эти нападения тогда только имели успех, когда производились в эпохи его слабости или же внутренних смут. Между тем, современные иностранные государства, говоря вообще, в начале своих сношений с Китаем, преследовали не эту цель. Поэтому, если мы будем рассуждать только о внешних опасностях, то в настоящее время с ними легче справиться, чем в древности, во времена окончательного падения династий. Если же с этими опасностями [511] легко справиться, а между тем с ними не могут справиться, то, следовательно, причина этого заключается в застарелом и потому трудно поправимом нестроении во внутреннем управлении Битая. Таким образом, хотя внешния напасти и достигли крайних пределов, но не в них корень болезни нашего отечества. Поэтому-то я и сказал, что настоящее бессилие Китая в гораздо большей степени происходит от внутреннего управления, чем от опасностей, угрожающих ему извне. Как так от внутреннего управления? А так, что когда какой-либо закон или мера приходили в ветхость,— его не умели изменить. А между тем известно, что только принципы вековечны и неизменны; но нет законов и мер, которые бы сотни лет оставались неизменными. Принцип есть то, без чего ни государство, ни народ не могут обойтись.

“С глубокой древности и до настоящего времени, начиная от Китая и оканчивая остальным миром, лишь только образовывались общества, как у них возникала забота о пропитании и взаимозащите, а с этим вместе в их среде непременно распространялись гуманность, сознание долга, преданность, доверие, справедливость и совестливость; без этих начал общество немедленно распадалось, и род постепенно превращал свое существование. Совсем иное дело — законы или меры. Древние мудрецы, сообразуясь с потребностями известной эпохи я основываясь на неизменных принципах, установляли изменяемые законы и способы, дабы содействовать росту и защите своих общин. Вот и все. Поэтому формы менялись постоянно. Так было начиная со времен трех древних династий (Ся, Шан и Чжоу, 2205-209 г.г. до Р. Хр.). Даже мудрые предки, оставляя ясные наставления и точные наказы, для соблюдения их потомками из рода в род, без сомнения рассуждали так: если китайский народ и иностранные государства всегда будут оставаться такими же, как теперь, то наши узаконения, конечно, могут привести Китай в полнейшему спокойствию и благоустройству и будут действовать долго и безупречно. Ясное дело, что они не имели в виду вменять своим потомкам в непременную обязанность исполнять установленные ими законы, несмотря на крайнее изменение обстоятельств, положения дел и условий времени, исключающих разумность дальнейшего их существования, и оставаться им послушными даже в том случае, если бы это угрожало опасностями и гибелью государству. Читая истории иностранных государств, я усматриваю из них, что у них в каждом государстве, с учреждением [512] верховной власти, она, в течение целых тысячелетий, передается, по преемству, неизменно в одной фамилии. Даже если и случалось иногда, что, с учреждением республики, народ низвергал своего прежнего государя, то при восстановлении монархии народ непременно приглашал его на престол предков. Так было во Франции. Что же касается Англии, Германии, Австрии, Испании, Италии и Бельгии, то в них, при нерушимости прежнего режима, государи постоянно были из одной фамилии. Только в одном Китае говорят, что “одна фамилия не царствует дважды”. С глубокой древности и до настоящего времени неизвестно, сколько сменилось государей, владевших ною страною. Спокойствие и смуты, возвышение одной династии и падение другой сменялись в ней, как в калейдоскопе. Какая же тому причина? Сы-Ма-цянь (Отец китайской истории, знаменитый составитель “Исторических Записок", обнимающих историю Китая с древнейших времен до 104 г. до Р. Хр., живший из 163 по 85 г. до Р. Хр. Перевод этого труда сделан недавно молодым французским синологом Шаваном) говорит: “когда что-либо достигнет кризиса, то за ним следует перемена, за переменою — благоденствие, а за благоденствием — продолжительность”. В случае кризиса иностранные государства прибегали в переменам, и благодаря этому могли двигаться с веком и долго сохранять свое существование, тогда как Китай, в случае ослабления, не помышляет об отыскании выхода; вследствие этого необходима была смена династий, которые и производили известные изменения. Но если бы Китай, в случае ослабления, умел отыскивать против него лекарства в заблаговременно принимаемых мерах, умел производить реформы, требуемые временем, и обновляться 'вместе с ним, тогда от императора Юй’я до сего времени над ним преемственно царствовали бы потомки его династии.

“Конечно, главнейшая обязанность государя заключается в подражании предкам и в почитании Неба. Почитая Небо, следует наблюдать за направлением его намерений. Подражая предкам, следует уяснять себе всю важность завещанных ими планов. Где же надобно наблюдать намерения Неба? Наблюдайте в народе, и вы узнаете их. Их можно уяснять и уразуметь единственно в себе самом. В последние годы, когда китайский народ стонет и горюет под ударами физических бедствий, отовсюду раздаются голоса о необходимости реформ. Мало того, некоторые прямо говорят, что если ми будем продолжать держаться стародавней теории о неизменении [513] политики, то это повлечет за собою распадение Китая и обращение сынов его в рабство. Таково мнение народа, след. и намерения Неба известны. Я знаю, что ваше величество, смиренно предаваясь размышлению, не хотите высказаться за реформы из того убеждения, что потомки не должны легкомысленно менять заветов, оставленных предками. Такая высота сыновней почтительности вашего величества, в приложении к управлению вселенной, является, по истине, великолепною и недосягаема по достоинству. Однако я осмеливаюсь полагать, что она переходит должные пределы. Прошу позволения вашего величества уяснить вам вашу же собственную мысль. Предположим, что в настоящее время ваше величество, в порыве благородного негодования на застой, доведший государство до слабости, вынуждены бы были для спасения его принять все меры, требуемые обстоятельствами и сообразные с условиями времени. Все это были бы временные мероприятия вашего величества. Между тем, по кончине вашего величества, ваши дети и внуки, несмотря на то, что в их время уже не оставалось того, против чего были направлены эти мероприятия, не только благоговейно хранили бы их до тех пор, пока они оказались бы совершенно негодными, но даже слепо подражали бы им до того, что в государстве истощился бы запас способных людей, иссякли бы его богатства, бедствия внутренния и напасти внешния со всех сторон окружили бы его, и оно не могло бы более держаться, и, при всем том, они скорее решились бы допустить династию до погибели и свой народ до обращения в рабов, чем приступить в реформам,— неужели ваше величество сочли бы это за сыновнюю почтительность с их стороны и, вдобавок, стали бы роптать на перемену политики с целью обновления государства? При всей моей ограниченности, я убежден, что ваше величество, без сомнения, не одобрили бы подобного образа действий ваших потомков.

“Таким образом, из намерений Неба нет ничего настоятельнее, как содействовать успокоению народа, и из заветов предков нет ничего важнее сохранения из рода в род верховной власти; а обветшавшие законы и установления, по своей ничтожности, не заслуживают внимания. То, что денно и нощно внушают вам предки и чего они ожидают от вас — это то, чтобы ваше величество поторопились приняться за перемены. Это понятно для всякого обыкновенного ума. Как же это может быть непонятно для вашей премудрости и высочайшего ума? Ваше величество! Вы царите над государством, [514] раскинувшимся на необъятном пространстве, правите четырехсотмиллионным народом. Такое славное наследие действительно можно назвать великим! Но, если строго говорит, и бремя, унаследованное вами, неизмеримо тяжелее бремени древних государей; не было в древности и таких крайних опасностей, какие мы видим в ваше царствование. Между тем, относительно богатства и силы Китая, ума и мужества его населения, я, как человек, не умеющий скрывать, не смею попусту обманывать ваше величество приятными для слуха словами. Осмеливаюсь думать, что мы во всем уступаем иностранцам, и если Китай до сих пор остался целым, то этим он обязан тому, что в прежнее время иностранцы не знали его настоящего положения. Японо-китайская война 1894 г. показала уже истощение Китая, и если он не подвергся немедленному нападению, то только благодаря тому, что иностранные державы сдерживают друг друга. Главная беда Китая в настоящее время заключается в том, чтобы иностранцы, окончательно убедившись в нашей неспособности, не вошли между собою во взаимное соглашение относительно раздела Китая без войны. Если такое соглашение между ними состоится, то тогда никакой мудрец не может ничего присоветовать вашему величеству. Поэтому вам необходимо принять меры до заключения этого соглашения. Положение Китая достигло теперь крайних пределов опасности. Вдобавок, захват в прошлом году бухты Цзяо-чжоу немцами еще яснее показал стремления иностранцев; шумные толки указывают на неизбежность войны на крайнем востоке между Россией и Японией. Кто бы ни остался в ней победителем, Китай во всяком случае пострадает. Между тем, великое Небо и славные предки вручили вашему величеству престол и поставили на страже его украшенную добродетелями особу ея величества в надежде, что царство будет наслаждаться спокойствием безконечные века. Если Китай когда-нибудь подвергнется разделению, то его четырехсотмиллионное желтое население, состоящее из китайцев, манчжур и монголов, навеки обратится в низких париев и будет презираемо и попираемо европейцами. Восседая на подгнившем троне, ваше величество, если вы не хотите не заботиться о своих интересах, то вы должны подумать о том, что станется с душами ваших предков, витающими в небесах, с ея величеством, императрицею-матерью, и с любовью к вам всех ваших подданных? Вот почему я и сказал, что унаследованное вами бремя во сто раз тяжелее бремени древних царей. [515]

“Таково бремя, унаследованное вашим величеством, и так грозны опасности вашего времени. Но если бы, несмотря на все это, вашему величеству и угодно было кое-как пережить настоящее время, то терпеть до конца дней ваших,— это невозможно. С другой стороны, я, при крайней моей ограниченности, вполне сознаю, как трудно вашему величеству приступить в настоящее время к реформам и принимать меры в обогащению и усилению Китая, если бы вы этого пожелали.

“Известно, что для упорядочения государства и спасения его от угрожающих ему опасностей, во все времена, существовало только два способа: паллиативный (“верхушечный”, как выражается автор) и радикальный. Первый заключается в устройстве финансов, организации военного дела и в выборе добрых соседей и поддержании с ними дружественных отношений; второй — в устройстве государственного управления, в воспитании людей, способных ко всякого рода деятельности, в смягчении нравов и образовании сердца. Когда государство находится в критическом положении, то нельзя не прибегнуть предварительно к мерам паллиативным; когда же время терпит, тогда можно вполне заняться укреплением устоев, то-есть, всецело обратить внимание на радикальный способ. В самом деле, если во время кризиса мы предварительно не займемся верхушками, то это поведет к погибели корня, и тогда уже не к чему будет заботиться о них, так как без корня оне не могут стоять. С другой стороны, если корень слишком испортится, то и верхушке не на чем будет держаться, а тогда, как бы вы ни лочили ее, не будет никакого толку. Без полного у разумения; этих двух способов, без самого тщательного взвешивания их относительных достоинств и, затем, систематического приложения их к делу нельзя никоим образом обойтись. Для тщательной же оценки их необходимо глубокое знакомство с современным положением и ясное понимание внутренней и внешней политики, так чтобы относительно местонахождения болезни не оставалось и тени сомнения. Без сомнения это весьма трудное дело.

“Утверждая, что современный Китай, ни по богатству и силе, ни по уму и мужеству своего населения, не может равняться с иностранцами, я не осмелился бы бездоказательными речами обманывать ваше величество, унижая себя и восхваляя других. Действительные причины этого явления идут издалека... К несчастию, в государственном управлении злоупотребления постоянно таятся в продолжительном спокойствии, и политические [516] бедствия и затруднения возникают вне пределов нашего предвидения. Такое явление замечалось во все времена. Между тем, в настоящее время появились иностранные государства, которые, пользуясь быстротою своих пароходов и железнодорожных путей сообщения, устремились в Китай и разрушили его многовековую систему единовластия; кроме того, они вступают с нами в состязание, запасшись умом и мужеством, богатством и силою, добытыми ими путем тысячелетней борьбы и соревнования. Благодаря этому, наше так-называемое продолжительное благоденствие и спокойствие принимает вид расстройства и недолговечности. Таких перемен, какие мы видим в настоящее время, не могли знать не только ваши царственные предки, но их не могли предвидеть такие мудрецы, как Чжаугун (Младший брат, сподвижник и советник основателя часауской династии У-вана, известный своею необыкновенною мудростью и доблестями, направивший государственную политику и заботившийся об исправлении нравов. Умер в 1105 г. до Р. Хр.), Конфуций, Чэн-хао (Знаменитый ученый и моралист XI века (1032-1085)) и Чжу-си (Один из знаменитейших китайских философов и ученых, живший от 1130 по 1200 г. по Р. Хр. Он известен как составитель истории Китая и толкователь классических книг, комментария которого в течение нескольких веков признавались непогрешимыми), обстоятельно и подробно толковавшие о принципах государственного благоустройства и заботившиеся о будущих поколениях.

“В настоящее время ваше величество в управлении государством, с лицами, помогающими вам в нем, руководствуетесь только готовыми узаконениями ваших царственных предков, или. же заветами древних мудрецов, делая из тех и других выборки и приспособляя их к потребностям правления; а так как современная иностранная политика не могла быть известна древним мудрецам и не была ими предусмотрена, то, при отсутствии образцов, которые могли бы служить опорою в принятии соответствующих мер по тем или другим вопросам международной политики, мы в прежнее время хотели игнорировать все иностранное и следовать исключительно своей системе; но увидав, что иностранцы не только не идут по вашим стопам, но часто доводят дело до разрыва с нами, отчего наше государство еще более страдает, мы бросились в другую крайность — стали держаться с ними мягкой политики. Но кто бы мог подумать, что когда мы усвоили эту политику, с целью достигнуть мимолетного спокойствия,— требованиям и [517] желаниям иностранцев не будет конца, и что настанет время, когда мы будем не в состоянии более терпеть!.. Так как современное положение Битая далеко не то, что было в древности, то и современные деятели его, хотя не могут быть неодинаковы по своим качествам преданности, почтительности, честности и правдивости с деятелями прошедших времен, должны, однако, для спасения государства от современных затруднений, для ведения его иностранной политики и содействия ему во внутреннем управлении, тщательно вникнуть в разницу, существующую между древностью и современностью, и всесторонне ознакомиться с иностранными государствами. Вследствие этого их политическое учение и представления вашему величеству также будут отличаться от учения и представлений глубокой древности; а так как все отличное от старины не было предметом изучения и основательного знакомства ни для вашего величества, ни для ваших ближайших советников, то у вас нет средств ни узнать этого рода таланты, ни оценить их относительные достоинства, и таким образом требуемые таланты остаются сокрытыми, а извращающие истину бредни непризванных политиков с каждым днем усиливаются. Правда, ваше величество неоднократно издаваемыми манифестами предлагали чинам империи «обратить внимание на рекомендацию достойных лиц, но в этих случаях высшие провинциальные власти в своем выборе не могли не руководствоваться пустою репутацией рекомендуемых ими лиц, а центральные власти — своими личными соображениями; при всем том ваше величество употребляли их на службу. К сожалению, на практике, не допускающей обмана, эти люди часто портили дела. Испортят они дело, а ваше величество, все еще не понимая, что это не настоящие таланты, говорите: “Я призвал к деятельности так-называемых ныне способных людей, а они оказались вот какими на моей службе. Значит, в Китае положительно нет способных людей, а если и есть, то они бесполезны для моих дел". Таким образом, у вашего величества слабеет стремление к отысканию способных людей, и вместе с этим и появление таких людей становится более затруднительным. А между тем, способные люди составляют устои государства, без них невозможны ни поверхностные, ни коренные преобразования. Если бы в настоящее время вашему величеству угодно было лично приняться за коренные преобразования, то от этого нельзя ожидать немедленных результатов, и я опасаюсь, что, при самой настойчивой и упорной работе, вам не удастся спасти государство [518] от гибели. Для спасения его настоятельно необходимо прибегнуть в паллиативным мерам,— а для этого у вашего величества всюду недостает способных помощников. Вот почему я и сказал, что, при всем моем невежестве, я глубоко понимаю, как трудно вашему величеству в настоящее время заняться преобразованиями и озаботиться обогащением и усилением государства. Если бы китайский народ походил на иностранцев, то, при виде такого опасного положения государства, он сам принялся бы за дело и, не теряя головы, постепенно устроил бы все, а с избавлением от опасности и с восстановлением порядка вашему величеству оставалось бы только пользоваться почетом и сообразоваться с желаниями народа. В течение нескольких лет наше государство положительно достигло бы богатства и силы. Английская королева Виктория — не более как добрая и счастливая государыня, не отличающаяся ни особенною мудростью, ни воинственным духом,- а король Георг просто-таки был человек глупый и неспособный; и если богатство и сила Англии за последния сто лет распространились по всему свету, затмив богатство и силу древнего мира, то этим она обязана самостоятельности своего народа. Но китайский народ, несмотря на свою многовековую цивилизацию, не мог сделать этого по той причине, что он жил в совершенно других условиях и пользовался совершенно другими способами, чем западные народы. Если хе народ не в состоянии сам сделать этого, то это дело никак не может быть осуществимо помимо инициативы вашего величества.

“Хотя современный строй Китая находится в большом упадке, но он был доведен до этого состояния, благодаря многовековым естественным влияниям, породившим непоправимую систему взаимного выжидания (т.-е. рутину).

“Теперь, если бы мы, вникая в положение дел и сообразуясь с условиями времени, вздумали произвести какие-нибудь изменения, то стоит только приступить к изменению одного, как потребуется изменить другое; а изменив другое, окажется нужным изменить третье. Отсюда породилась бы путаница. Если же мы ограничились бы преобразованиями только по второстепенным вопросам, то это не только был бы бесполезный труд, но и самые преобразования не могли бы быть долговечны...

“За последние годы по всему Китаю не мало раздается голосов о необходимости реформ с целью самоусиления. Одни, [519] признавая оборону границ дедом настоятельной необходимости, ходатайствуют об организации и обучении армии и восстановлении флота. Другие, находя упорядочение финансов делом чрезвычайной важности, рекомендуют постройку железных дорог, разработку минеральных богатств и основание правительственных банков; при этом, находя неудобным пользоваться во всем услугами иностранцев, они проектируют открытие разных школ, для образования людей с специальными познаниями. Все эти господа по большей части просят о нововведениях, но никто из них не заикается ни одним словом об изменении старых порядков. Между тем, при ограниченности государственного бюджета, постоянное и безконечное увеличение нововведений и оставление на ряду с ними старых порядков, несомненно, приведут к истощению казны. Я слышал, что в государственном управлении отмена старых порядков и введение новых должны идти в последовательном порядке. Возьмем для примера слабого человека, который желал бы укрепить свои силы. Хороший доктор, приступая к лечению его, без сомнения, будет употреблять как укрепляющие, так и очистительные лекарства; после чего застарелое болезнетворное начало исчезает, силы больного восстановляются, и мало-по-малу получается результат этой системы лечения. Но если врач, из опасения повредить больному, будет упорно отказываться от употребления очистительных и отвлекающих средств и исключительно будет давать больному сильные, укрепляющие лекарства, то хотя бы на приобретение хороших лекарств были затрачены большие деньги, я опасаюсь, что болезнь не будет излечена, болезнетворное начало будет с каждым днем усиливаться, и смерть последует в непродолжительном времени. Если вы, ваше величество, благоволите обратить ваши взоры на современную деятельность ваших советников, то увидите, что она ничем не отличается от действий врача, старающегося укрепить силы больного только при помощи укрепляющих средств. Поэтому я позволяю себе думать, что если мы приступим в паллиативному лечению наших государственных недугов, то, в виду крайне критического положения, едва-ли спасем государство от гибели; если же мы займемся радикальным лечением, то оно, без искоренения застарелых язв, также не принесет пользы бедному и слабому организму. Правда, все это послужило орудием в созданию силы и богатства иностранных государств, и в настоящее время без этого невозможно обойтись. Но только если [520] это дело будет вестись без надлежащей системы, то существует опасение, что в далеком будущем оно послужит на пользу врагов, а в настоящем будет требовать больших затрат, при чем от самоусиления мы, однако, будем еще далеко. Каким образом? А таким образом, что, при употребления паллиативного метода, есть еще вещи более настоятельные, чем спасение от гибели и стремление к сохранению существования, а при употреблении радикального метода есть еще вещи, которые должны предшествовать исследованию причин и достижению результатов. Забывая свое невежество и ничтожество, верноподданный вашего величества, после широких наблюдений над современными изменениями в Китае и неотступных дум о них, хотя вполне убедился в крайней трудности исправления всего строя Китая, при всем том осмеливается обратить внимание вашего величества на три пункта, которые необходимо должны предшествовать реформам, и на четыре пункта, которые, во время введения реформ, прежде всего должны быт приведены в исполнение. Пусть голубое Небо накажет меня, если я говорю не по чувству патриотизма!

“Первый из трех пунктов, долженствующих предшествовать реформам, это — снискание расположения иностранных держав. Несмотря на крайнюю сложность отношений европейских государств, говоря вообще, между ними самыми влиятельными являются Англия и Россия; первая из них крайне изолирована, а вторая находится с Францией и Германией в союзе, цель которого заключается в том, чтобы погубить Англию... Англия проникает в Китай с моря, а Россия — с суши. С окончанием постройки сибирской железной дороги, она подорвет торговлю Англии и таким образом достигнет широкого осуществления своих замыслов. К несчастию, до окончания железной дороги, возникла война 1894 года, благодаря которой Корея потеряла опору, мы лишились армии, а Япония, подточив свое сюзеренное государство, в то же время поставила Россия преграду в великом предприятии, над осуществлением которого она так упорно трудилась в течение нескольких десятков лет...

“Иностранная политика подобна морским волнам; только-что оне улягутся, как по ним начинают носиться и кружиться разные морские чудовища; играя на широком просторе моря, они никому не причиняют бед. Когда же море забушует и заревет, тогда в хаотических и клокочущих водах его необузданно несутся во все стороны разные чудовища, [521] стремясь в неудержимому разгулу, уничтожая на своем пути поля и жилища. В виду этого, если только в настоящее время есть еще средство к устранению бедствий, угрожающих Востоку, то к нему крайне необходимо прибегнуть возможно ранее. Обозрев положение Европы и Азии, я нахожу, что устранить это бедствие может только один Китай, и в Китае только один человек — это ваше величество. Допустим, что ваше величество, вооружившись энергией, издадите указ, которым министерству финансов вменено будет в обязанность изыскать несколько десятков миллионов лан, для снаряжения эскадры судов из десяти для сопровождения вашего величества. Когда все будет готово, вы передадите временно бразды правления ея величеству, вдовствующей императрице, а сами, в сопровождении громадной свиты из ваших родственников и других знатных и близких людей, отправитесь с визитом ко всем иностранным государям, имеющим договоры с Китаем и объясните им, что: “китайский государь (Сын Неба) имеет в виду устроить мир, что цель его настоящего посещения заключается в снискании расположения иностранных государей, для поддержания всеобщего мира на Востоке, в интересах китайцев и иностранцев. Отныне все обоюдные и справедливые выгоды в области торговли и международного права будут нами допущены в Китае. Кроме того, для достижения благоденствия, я намереваюсь произвести реформы, так, чтобы между Китаем и иностранными державами, при их содействии, царили вечное согласие и гармония. Но тот, кто будет питать тайные умыслы, незаконно посягать на нашу территорию и разорять наш народ, встретит с нашей стороны, в союзе с справедливыми государствами, решительный отпор”. При таком образе действий, не успеете вы окончить вашу речь, как весь мир станет прославлять мудрость и мужество вашего величества, и зло распрей и споров на Востоке исчезнет. Так как ваше величество переживаете такое время, какого никогда не приходилось переживать ни одному из древних государей Китая, то и деятельность вашего величества, под влиянием требований времени, должна носить исключительный, небывалый характер. Если вашему величеству угодно будет внять моему совету, то это, с одной стороны, послужит к увековечению вашей династии и прославлению ваших предков, а с другой — к спасению многомиллионного народа и поднятию его энергии; не говоря уже о том, что это поведет в превращению нескончаемых всемирных войн и соединенных с ними бедствий. Один [522] этот подвиг поставит вас выше всех мудрецов древности. Свидание между собою государей западной Европы составляет явление обычное; между тем как путешествие вашего величества, могущее сопровождаться такими благодетельными результатами, будет необычайным явлением в Китае. Что же касается личного посещения вами иностранных земель, то оно послужит к ознакомлению вашего величества с сходными и несходными сторонами в образе правления и в нравах китайцев, и западных народов, каковое знакомство принесет нам столько пользы, при исправлении и изменении нашего строя сообразно требованиям времени, что я не в состоянии подробно перечислить ее.

“Второй из пунктов, долженствующих предшествовать реформам — привлечение к себе любви народной. “И вооружение у вас отличное, и хлеба много,— говорит Мэн-цзы,— но народ оставляет все это и бежит”. Другой ученый сказал: “Мудрый государь имеет крепкий город, и кроме того народ готов умереть за него; тогда он с своим народом остается в живых. Когда народ готов разделять опасности своего государя, тогда тот и другой наслаждаются миром”. Знаменитый поэт сунской династии, Су Дун-по (1036-1101 г. до Р. Хр.) неоднократно советовал своему государю обращать главное внимание на то, чтобы привязать в себе сердца народа. Поэтому мы не видим в истории ни одного примера, чтобы, при существовании любви народной к своему государю колебались основы государства. Это чувство, бесспорно, имеет громадное значение в эпоху единовластия, но в периоды равномерного распределения власти и равносилия значение его усугубляется. Вот почему вашему величеству следует со страхом и трепетом обращать постоянное внимание на привлечение к себе сердец народа.

“Со вступлением вашей высокой династии, по изволению Неба, на китайский престол, первою ея заботою было уничтожение дурного правления предшествовавшей династии, издание законов и особенное внимание к народу. Уголовные законы, повинности и служба особенно обратили на себя самое тщательное внимание. При одиннадцати царственных отраслях настоящей династии, в течение 250 слишком лет, не было ни одного случая безчеловечной казни (?!), несправедливых налогов и жестокой службы. Счастливо и мирно жили китайцы; некоторые из них всю жизнь не знали ни налогов, ни службы. Таким образом, любовью к народу манчжурская [523] династия не только далеко оставила за собою прежния династии, но даже все современные ей большие и малые государства всего света. И однако, несмотря на такие милости к народу вашего дома и такую заботливость его о нем, я еще позволяю себе советовать вашему величеству привязать в себе крепкими узами сердца народа. Это я делаю не почему-либо другому, как потому, что к доброму правлению, когда оно долго продолжается, привыкают как к чему-то естественному, и народ не сознает благодеяний его; а когда в широких размерах развивается взяточничество и чиновничий класс выжимает народные соки, тогда в народе начинается недовольство. Но что особенно печально, это — когда между правительством и народом образуется широкая пропасть и между ними превращается всякая связь, так что хотя бы армия и народ и желали проявить свою любовь в вашему величеству, но им не откуда проникнуть к вам.

“В западных государствах, с которыми я знакомился, замечается, что в большинстве случаев республиканские армии дерутся чрезвычайно упорно и не легко побеждаются; при способном главнокомандующем противники их рассеиваются. Так было при Вашингтоне и Наполеоне I в начале его деятельности. Затем, когда правители и управляемые с каждым днем становились ближе друг в другу и решительно образовывали как бы одну семью, с ласковым обращением и словом наставления одних, покорностью и послушанием других, то такое состояние уже уступало первому. Но хуже всего, когда, вследствие разницы в положении, обусловливаемой знатностью главнокомандующего и величием государя, между ними и народом и войском образуется разрыв, и приходится привлекать людей на службу при помощи выгод и удерживать их мерами строгости. Хотя люди, по природе своей, не все в одинаковой степени отличаются храбростью или трусостью, но жажда жизни у всех одинакова. Несмотря на это, в бою они сражаются на смерть, не отступая, без сомнения, потому, что к этому они побуждаются неудержимым чувством благодарности, долга, пользы и вреда. В самом деле, в республиканских государствах армии потому и отличаются особою силою, что хотя война и признается делом общим, но в сущности она тождественна с личною борьбою; защищается общее достояние — государственная территория, и поражается общий враг. Победа всем приносит и радость, и славу; поражение всех повергает в скорбь и покрывает позором; поэтому каждый из [524] участвующих в сражении рвется вперед и, будучи отбит, не обращается в бегство. Во втором случае, человек действует под влиянием чувства благодарности и по сознанию долга; вдобавок к этому, вследствие взаимной близости между государем и управляемым им народом, в наградах и наказаниях непременно соблюдается справедливость, а потому каждый уверен, что о нем позаботятся: ранен он или искалечен — ему дадут пенсию на пропитание и лечение; умер он или погиб — жена и дети не будут терпеть голода и холода. При таких условиях, каждый также поклянется умереть и не оставит поля сражения. Совсем другое дело, когда, благодаря величию государя и знатности главнокомандующего, между ними и народом открывается глубокая пропасть. Тогда народ привлекается в военную службу выгодою и удерживается в ней строгостью.

“Многое в современном Китае заслуживает глубокого сожаления и горьких слез; но ничто так не больно и не прискорбно, как отчуждение народных сердец; каждый заботится о своих личных интересах, никто не думает о своих соплеменниках, о преданности в государю и о любви к отечеству. Взгляните на деятельность наших гражданских, военных властей и армии и настроение народа во время занятия Ляо-дуна японцами в 1895 г. и захвата Цзяо-чжоу немцами в прошлом году! Как человек, у которого еще есть чувство стыда, я должен скрывать язвы моего отечества и не могу всего высказать вашему величеству.

“Ваше величество, вы, вероятно, слышали о естественных науках? Объясняя законы природы, естествоиспытатели говорят, что целость всякого предмета и крепость сопротивления его разрушению обусловливаются непременно присутствием громадного количества притягательной силы между вещественными частицами, его составляющими. Только при существовании взаимного притяжения и поддержки, предмет приобретает силу сопротивления внешним влияниям и сохраняет свое существование. Когда же предмет разрушается, то притягательная сила между частицами, его составляющими, совершенно исчезает, и он разлагается. Между частицами, составляющими современный Китай, можно сказать, также уже не существует притягательной силы, и потому он может оказать такое же сопротивление иностранной силе, какое гнилое мясо — острому ножу. Как бы то ни было, но не негодуйте, ваше величество, на отсутствие совести в народе, а обратитесь также к самому [525] себе за средствами привлечь его к себе. В деле привлечения ирода главная задача заключается в том, чтобы овладеть его сердцем, а сердце есть такая таинственная и тонкая машина, которую нельзя приобрести ласковыми словами и пустыми фразами. В настоящее время подданные вашего величества находятся на попечении не более нескольких тысяч окружных к уездных начальников, а ваша армия состоит под командою только нескольких сот офицеров. Из 10 таких начальников и командиров, 8-9 обкрадывают своих подчиненных, которые давно уже не видят светлого дня. Ваше величество по своему величию уподобляетесь Небу, а начальники и командиры страшны, как злые духи: они не заботятся о пропитании народа и войска, и последним не в кому обратиться с жалобами на обиды и притеснения; денно и нощно начальники изощряются в поборах и побоях. Народ, родившийся в известной общине, не знает, куда обратить ему свою привязанность; а солдат, принадлежащий к известному отряду, не знает, за кого ему сражаться. Таким образом, народ совершенно забыл царскую силу вашего величества. Но не должен ли он был сделать это?.. А коль скоро народ не умеет любить свое отечество, то хотя бы ваше величество ежегодно затрачивали неограниченные суммы на приобретение нового оружия и на обучение армии по самоновейшим иностранным системам,— это не послужило бы ни к чему. В обычное время, на смотру такая армия представила бы великолепное зрелище по совершенству обучения и искусству, а в минуту опасности, на поле ратном, она последовала бы по прежнему пути. С утратою, образа самодержавной власти, какая польза выставлять против врага эту армию? Кроме того, она едва ли и достигнет такого совершенства. Мне могут возразить, что в древния времена китайская армия была также сильна и, без практики, усвоенной западными народами, оказывалась пригодною. С этим я позволю себе не согласиться. Известно, что качество предметов определяется из сравнения, и в особенности это справедливо по отношению к войску. Война — это есть соперничество, и о ней можно говорить с надеждою на победу только тогда, когда мы ни в чем, что касается военного дела, понимаемого в широком значении этого слова, не уступаем врагу; в противном случае, поражение обнаружится и без сражения. В настоящее время враг Китая — не западный человек. Что же касается внутренних смут, то оне производятся грубыми разбойничьими шайками; а потому в сражении с ними [526] можно иметь успех и при употреблении грубых средств. Вот почему Сянский и Хуайский отряды (Два отряда милиционеров, составленных в пятидесятых годах для борьбы с грозным восстанием тайпингов, подавление которого приписывается им), считавшиеся в прежнее время образцовыми, в настоящее время даже не заслуживают упоминания, и если войска будут организованы по их образцу, то поражение их несомненно. Почему? Потому что им придется меряться силами с другими людьми. В настоящее время, Китай по своей организации совершенно отличается от заморских стран, и в нем невозможна та простота отношений между государем и народом, какая существует в них. Однако, в виду того, что с военным делом связано самое существование государства, крайне необходимо до известной степени подражать в нем иностранцам. Поэтому я просил бы ваше величество на обратном пути из путешествия по чужим краям, о котором я имел уже честь докладывать вам, лично посетить приморские провинции, дозволить народу собираться посмотреть на вас, приветствовать вас и познакомиться с своим государем, а также лично произвести смотр расположенным там войскам, заклиная их быть мужественными и энергичными, В недавнее время, когда русский государь во время коронования и английская королева по поводу 60-летнего юбилея своего царствования гуляли и пировали между своими подданными, дозволяя им смотреть на себя и удостоивая их своим милостивым вниманием, всеобщий восторг и благодарность были так велики, что каждый был готов пожертвовать за них жизнью. Все понимающие люди говорили тогда, что это народ годный. Подобным же образом и китайский народ любит своего государя. Но только ваше величество удалились от него, и потому он таит эту любовь в своем сердце; но стоит только вызвать ее, как она скажется с неимоверною силою, и при виде ея враждебные государства сделаются осторожнее. Если вы заставите любить себя все четырехсотмиллионное население Китая, то для вашего величества не будет тогда ничего невозможного и недостижимого. Это крайне важное условие, которым нельзя пренебрегать.

“Третий пункт, долженствующий предшествовать введению реформ, это — искоренение захвата власти. Я слышал, что, при введении реформ в государстве, встречаются два затруднения: подавление авантюризма (искательства счастья) и уничтожение захвата власти. Авантюристы — это люди новые, а властолюбцы — люди старые. Конечно, подавление авантюризма — дело [527] затруднительное, но уничтожение властолюбия еще труднее. Откуда же это известно? В эпоху подъема деятельности в государстве, невозможно не открыть доступа к почестям и, в ожидании выдающихся деятелей, нельзя не установить исключительных наград. При этом случае, авантюристы, не имеющие никакого внутреннего содержания, объятые духом наживы и почестей, заводят связи, обращаются в ходячих политиков, мало того, втираются в дома влиятельных лиц и подносят им подарки, с целью добиться места. Хотя такому искателю счастья и удастся получить место, но ему трудно удержаться на нем, если он окажется человеком совершенно негодным: или его недостатки будут разоблачены цензором, или же он потерпит неудачу вследствие своей неспособности, и тогда, без сомнения, его постигнет несчастие. Поэтому, подавление авантюризма в сущности легко. Что же касается властолюбия, то с ним испокон веков трудно было справляться. Дело в том, что все авантюристы — люди ничтожные, тогда как между властолюбцами, или людьми, забирающими власть в свои руки, встречаются и почтенные люди. Но только такой почтенный человек, если он не знаком с современными делами и не вникает в истинный смысл условий и законов, с жаром будет держаться своего одностороннего взгляда и горячо отстаивать его, не обращая внимания на наказание и исключение из службы. То, на что он постоянно ссылается, это — уставы предков или изречения древних мудрецов, которые должны иметь обязательную силу для владыки народа. К тому же человек по своей природе более любит рутину и боится перемен, а потому людей, разделяющих мнение такого человека, всегда бывает много, а когда их много, то даже сам государь не в состоянии одержать над ними верх, как это доказывается множеством исторических примеров, между которыми мы можем указать на Вам-Ань-ши (Знаменитый поэт, ученый и государственный человек (1021-1086 г. по Р. Хр.) ближайший доверенный советник сунского императора Шэнь-цзуна, благодаря неограниченному доверию которого ему удалось провести свою теорию государственного управления, состоявшую повидимому в расширении обязанностей администрации до степени небывалой в Китае. Наиболее известные из реформ его — система краткосрочного кредита земледельцам под посевы и всеобщей милиционной повинности под круговою порукою. На практике эти благодетельные меры, благодаря злоупотреблениям низших чинов, приводивших их в исполнение, не принесли тех результатов, которых от них можно было ожидать. Вся система пала еще при жизни автора ея со смертью его покровителя Шэнь-цзуна, благодаря влиянию нового министра Сы-Ма-гуана. Предложенные им новые [528] меры, хотя и не все согласовались с принципами, тем не менее являлись невольным средством для выхода из тогдашних затруднений. К сожалению, эти меры имели мало сторонников и поборников, и много противников. Поднялись партийные споры, результатом которых был окончательный упадок сунского государственного управления. Вот какой вред наносить государству захват власти даже людьми достойными. Что же касается захвата власти людьми недостойными, действующими с большим искусством, то трудно исчислить вред, причиняемый ими государству. Захват власти людьми достойными в большинстве случаев происходит от неполноты знания и односторонности взгляда, тогда как захват власти людьми недостойными исходит из личной корысти. Когда государство наслаждается продолжительным миром, тогда являются люди, которые, ссылаясь на закон, пользуются выгодами во всяком ведомстве центрального и провинциального управления, и от всякого распоряжения, из того и другого исходящего. Кроме того, при продолжительном действии закона, порождается масса злоупотреблений, и потому количество лиц, получающих от этого личную выгоду, еще более увеличивается. Если в одно прекрасное утро правительство объявит, что оно желает изменить такой-то закон, то против этого всеми мерами и всеми силами восстанут те лица, которые имели личные выгоды от этого закона и с уничтожением которого они лишались их. Поэтому, чем более известный закон вреден, тем более Он требует немедленного изменения; но чем безотлагательнее изменение его, тем оно труднее; потому что степень поврежденности известного закона прямо соответствует количеству личных выгод, от нея получаемых, а размер получаемых личных выгод находится в прямой пропорции со степенью трудности изменения его. Людям недостойным, конечно, небезъизвестно, что изменение закона принесет пользу государству; но дело в том, что от неизменения закона пострадают общие интересы всего государства, а от изменения его — ближайшее бедствие постигнет одне их личные выгоды; а так как общественная польза — дело далекое и трудно уловимое, а ближайшее бедствие непосредственно касается их самих, то в конце концов недостойные люди не променяют их на интересы общественные. Вот почему западные социалисты и утверждают, что общество станет сильным и прогрессивным только тогда, когда частные лица будут жертвовать собою для общества. К тому же, трудность введения реформ в современном [529] Китае находится вне зависимости от усвоения западных методов. Стоит только, чтобы количество людей, интересы которых должны пострадать от реформ, было велико, и тогда,— хотя бы эти реформы были основаны на классиках и наставлениях предков,— было бы невозможно, даже с таким авторитетом в руках, бороться с людьми, захватившими власть в свои руки. В настоящее время, объединение мер, весов и монетной системы является одним из важных государственных вопросов, предусмотренных обрядниками и уложением. Кроме того, те государства, в которых нет единства мер, весов и денежной системы, по общему математическому закону, непременно беднеют; а в Китае в этом отношении существует такая путаница, которой нет нигде в целом мире. Несмотря на все это, когда явилось одно лицо, желавшее организовать для вашего величества систему денежного обращения, и предложило ввести по всему Китаю монету одного веса и пробы,— что повело бы к искоренению лжи и обмана и, благодаря свободному обращению, доставило бы государству неисчислимые выгоды,— предложение это, подвергшись обсуждению министерства финансов, было найдено им совершенно неосуществимым. Почему?..

“Ликинный сбор (Сбор, установленный с провозных товаров в начале пятидесятых годов, для покрытия расходов на военные нужды) является одною из вредных мер в финансовом управлении Китая. Когда я заговаривал с иностранцами об увеличении пошлин, то англичане постоянно отвечали мне на это:— от взимания Китаем ликинного сбора мы не страдаем; точно также и размер его является делом второстепенным. Но для купца, затрачивающего капитал на производство торговли, требуется, чтобы существовал определенный тариф, и тогда только он может высчитать прибыль и не потерпеть убытка. Между тем, в Китае станции для взимания ликинного сбора разбросаны без всякой определенной системы: то на расстоянии 10 ли (5 верст) вы встречаете таможенный пост, то на расстоянии 100 ли — заставу!

“Взимание установленных налогов с народа составляет общее право всех государей. Но незаконные налоги, доставляя казне ограниченную пользу, причиняли большой вред народу. Если подвести общий счет, то мы увидим, что не мало государственных богатств расходуется незаметным образом. Но попробуйте, ваше величество, произвести реорганизацию, и вы [530] увидите, как отнесутся к этому генерал-губернаторы, губернаторы и другие власти. Судя по этому, если бы вашему величеству угодно было произвести реформу в системе наших экзаменов, то, без сомнения нашлись бы люди, получающие выгоду от существующей системы, которые признали бы реформу неудобною. Ваше величество захотели бы заменить луки и стрелы ружьями и пушками, шаланды — пароходами, переменить натуральную хлебную повинность — в денежную, приложить иностранные методы при укреплении берегов Желтой-реки,— но есть люди, получающие от всего этого выгоду, которые найдут реформы по всем этим вопросам весьма неудобными. Одним словом, как я сказал выше, чем более вредоносен известный закон, тем большее число людей будет отстаивать его, и, следовательно, тем труднее будет изменить его, без всякого отношения к тому, будет ли он изменен в иностранном, или в китайском смысле. Конфуций сказал: “Можно ли с низким человеком служить государю? Нет, нельзя; потому что, под влиянием опасения потерять свои личные выгоды, он готов на все”. Низкий человек предпочтет равнодушно смотреть на гибель отечества, чем пожертвовать для него хоть одним днем своего личного благоденствия. Впрочем, люди, захватившие власть в свои руки и пользующиеся ею исключительно для своих выгод, по моему мнению, сами не рассчетливы. Их можно уподобить вредным насекомым на дереве, или паразитам на теле человека, которые самодовольно высасывают из них соки, не думая о том, что, когда они высосут из них все соки, дерево засохнет, человек умрет, а с ними вместе погибнут и они сами. Между тем, если бы эти недостойные люди изменили свою систему, поставив на первом плане интересы государства и общества, а свои личные отодвинув на второй план, то хотя бы они лично и не получили выгод, но эти выгоды могли бы выпасть на долю их потомства, не говоря уже о выгоде жить в богатом и могущественном государстве. Поэтому, я позволю себе заметить, что если ваше величество будете управлять современным Китаем, не прибегая в реформам, то пусть и будет так; но если вы будете настаивать на реформах, остерегайтесь, чтобы не попасть в руки людей, преследующих исключительно свои личные интересы. Реформы всегда сопровождались распрями; потому что если бы этого не было и оне совершались бы без затруднений, то никогда не было бы случаев гибели династий. Известно, что цели государей отличны от целей людей [531] обыкновенных; последние заботятся только о себе и о своем семействе, хотя и между ними встречаются человеколюбивые и добродетельные натуры, которые забывают себя, чтобы спасти других. Что же касается вашего величества, то ваша цель заключается в доставлении пользы государству и спокойствия управляемому вами народу. Один древний философ сказал: “Хотя при чесании гребнем и падают волосы, тем не менее люди не перестают чесаться, потому что вреда мало, а пользы много ”. В самом деле, разве можно из-за личного огорчения нескольких лиц жертвовать общим, государственным благосостоянием? Поэтому, если не покончить с делом захвата власти, реформы окажутся пустым звуком. Если вы, ваше величество, действительно имеете намерение приступить к реформам и стремиться к обогащению государства и созданию его могущества, то вам стоит только решиться на это.

“Три вышеизложенные пункта крайне необходимо привести в исполнение до введения реформ, потому что, без снискания расположения иностранных государств, случаи посягательств на территорию будут повторяться массами, и у вас не будет даже времени заняться реформами. Далее, если вы не привлечете к себе сердца народа, то чувства его отшатнутся от вас, патриотизм войска ослабеет, и у вас не будет средств сопротивляться чужеземным захватам, так что расположение держав, хотя бы вы им и заручились, также не послужило бы ни к чему. Наконец, без прекращения захвата власти нельзя будет шевельнуться, и потому реформы, хотя бы вы их пожелали, не могут быть без этого осуществлены. Если вашему величеству действительно угодно будет внять моим советам я последовательно осуществить их, то это послужит стимулом к возвращению старого счастливого времени".

П. Попов.

Пекин.
Май-июнь, 1898 г.

Текст воспроизведен по изданию: Патриотическое движение в Китае // Вестник Европы, № 10. 1898

© текст - Попов П. С. 1898
© сетевая версия - Thietmar. 2015
© OCR - Бычков М. Н. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Вестник Европы. 1898

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.