-

НОВИЦКИЙ В. Ф.

ИЗ ИНДИИ В ФЕРГАНУ

Предварительный отчет о поездке генерального штаба капитана В. Ф. Новицкого в 1898 году.

(Из Пенджаба через Кашмир, Ладак, Каракорамское нагорье и Восточный Туркестан в Фергану).

Весной 1898 года я находился в Индии.

Еще в России, снаряжаясь в путешествие, я задумал вернуться на родину сухим путем с целью географического обозрения некоторых местностей Центральной Азии.

С разрешения английского правительства я решил посетить Кашмир, некоторые части Западного Тибета и через Кашгарию достигнуть Ферганской области.

Для посещения китайских владений необходимо было иметь китайский паспорт, которого у меня не было.

Но в этом затруднительном положении оказал мне большую услугу наш генеральный консул в Кашгаре, Н. Ф. Петровский, исходатайствовавший мне у местных китайских властей свободный проезд через Кашгарию.

В последних числах мая я выехал из Пенджаба в Кашмир.

От небольшого Пенджабского городка Равальпинди шосейный путь ведет к северо-востоку в долину реки Джелюма и затем вдоль этой реки к столице Кашгара — г. Сринагару. По этому шосе поддерживается правильное почтовое сообщение с Кашмиром. Чрез каждые 25-30 верст находятся станционные дома для отдыха проезжающих, которых здесь много в летнее. время года, когда индийская жара заставляет европейцев бежать в горы. Почтовым экипажем здесь служит [142] так называемая «тонга», двухколесная, невысокая, тряская повозка, несколько напоминающая по виду туркестанскую арбу.

Река Джелюм течет в узкой, глубокой долине до станции Барамуля в 45-50 верстах от Сринагара, где река выходит из широкой, возвышенной, междугорной равнины; она течет быстрым, пенистым, многоводным потоком. Дорога идет левым берегом, вплотную к реке, местами перебегая по мостам узкие, глубокие ущелья, в которых бегут быстрые горные речки, несущие свою холодную воду из окрестных снеговых гор. Кашмир представляет собою первый уступ, ведущий от Пенджабских равнин к высокому нагорью Тибета.

Природа Кашмира очаровательна. Горы, наполняющие эту страну, не так высоки, как в соседних горных странах и менее дики. Крупный, мягкий рельеф, сравнительно пологие скаты и отсутствие остроконечных пиков — характерные особенности Кашмирских гор.

Они сплошь, до линии вечного снега, покрыты густыми лесами, перемежающимися с рощами всевозможных кустарников. Такой богатый убор на горах можно встретить разве лишь в Центральных Гималаях. Местами леса и кустарники раздвигаются, давая место роскошным альпийским лугам. Обилие горных ручьев, живописные селения туземцев, разбросанные на обширных луговых терасах гор — разнообразят и оживляют ландшафт. А местами снежные вершины, сияя своим вечным снегом и льдами под яркими лучами южного солнца, величаво вздымаются к небесам, резко обозначаясь на их темной лазури. Кашмирские леса скрывают в своих чащах всевозможных зверей, доставляющих англичанам обильную и разнообразную охоту.

Климат Кашмира теплый; атмосферные осадки здесь весьма обильны.

В 50-ти верстах от Сринагара горы, стеснявшие течение реки Джелюма, раздвигаются и дают место обширной, междугорной равнине, протянувшейся верст на 150 к юго-востоку. Эта равнина представляет собой самую населенную и самую плодородную часть Кашмира. Ширина ее около 30 верст, [143] высота над уровнем моря около 5 1/2 тысяч футов. Климат теплый, умеренный. В центральной части этой, равнины расположена столица Кашмира — город Сринагар. Река Джелюм течет по этой равнине широкой, спокойной рекой, пригодной для судоходства. От станции Барамуля, где почтовый тракт выходит на описываемую равнину, турист может заменить почтовый экипаж — лодкой.

Между Барамулей и Сринагаром река протекает через целый ряд больших и малых озер, дающих в соединении с снеговыми горами, окружающими их на горизонте, редкие по красоте и величию ландшафты. К услугам туристов здесь имеются большие и малые лодки, приспособленные для пребывания на них в течение продолжительного времени. Есть здесь большие лодки-дома с полной обстановкой и целым штатом прислуги; в таких пловучих помещениях проводят по месяцу, по два, разъезжая по реке и озерам, семейства англичан или партии английских туристов.

Сринагар расположен на обоих берегах реки Джелюма и вытянут по реке на 3 версты. Город перерезан каналами. По реке и каналам ее производится оживленное движение на лодках, являющихся здесь единственным перевозочным средством. Такие условия придают городу вид Азиатской Венеции.

Город насчитывает около 100.000 жителей, из коих лишь незначительная часть индусов, а прочие — магометане. Кашмирец несимпатичен. Семитическое происхождение сказывается в его характере: он хитер, весьма корыстолюбив, любит льстить и пользуется всяким удобным случаем, чтобы надуть туриста.

Население живет в скученных 2-х и 3-х этажных домах, нижний этаж которых делается часто каменным, а верхние — деревянными.

В политическом отношении Кашмир представляет собой номинально независимое туземное государство, но фактически всецело подчиненное англичанам. Магараджа устранен от управления страной, которое сосредоточивается в особом совете, руководимым британским резидентом. [144]

Приехав в Сринагар, я узнал, что сам резидент болен и что необходимое мне содействие я получу от его помощника. Последний назначил особого туземца, знающего английский язык, который наблюдал за моим снаряжением, помог мне нанять людей и облегчил все мои сношения с туземцами. В Сринагаре я снарядился всем необходимым на три месяца. В городе имеются несколько европейских магазинов, в которых можно достать всевозможные запасы, необходимые в дороге.

8-го июня утром, с полным походным багажом и с двумя кашмирцами, нанятыми мною до города Лея (в Ладаке), я сел в лодку и поехал обратно по реке Джелюму до впадения в нее с востока реки Синд и по этой реке поднялся до селения Гандербаля, расположенного у выхода реки Синд из гор на равнину. Здесь ждали меня трое туземцев с лошадьми. По пути до Лея я нанимал лошадей в попутных селениях, меняя их через 2-3 дня, что не представляло никаких затруднений, в виду часто встречавшихся селений и знакомства моих проводников с населением и страной. Караван мой состоял из 4-5 туземцев, трех вьючных и двух верховых лошадей. Туземцы, кроме двух, нанятых из Сринагара в Лей, менялись вместе с лошадьми.

От Сринагара наш путь лежал вверх по реке Синд, текущей с востока на запад в глубокой долине. Горы здесь так же хороши, как и в западной части Кашмира. Долина реки населена и возделана. Рисовые поля, сплошь покрывающие большую Сринагарскую равнину, встречаются здесь до высоты 7 тысяч футов над уровнем моря. Здесь уже нет колесной дороги, которую заменила широкая вьючная тропа, местами не вполне удобная для движения.

По пути мы встречали небольшие партии тибетцев из Ладака, следовавших, с небольшими караванами на яках, в Кашмир или обратно.

На третий день следования по долине мы дошли до верховья реки Синда. Верстах в 3 от истоков, река протекает в узком и чрезвычайно глубоком ущельи в виде трещины между горами; здесь невозможно следовать по реке, а [145] приходится взбираться на верхний край одной из отвесных стен этого ущелья и затем опять спуститься по ней там, где это ущелье кончается. Здесь река течет под толстым слоем снега и льда, не успевающего стаять в течение лета. Верстах в 2-х от ущелья находится перевал Зоджи-ля, представляющий собой невысокий, едва заметный водораздел. Река Синд вытекает из небольшого ледника, расположенного в нескольких десятках саженей к западу от этого водораздела; по другую сторону последнего, окрестные снега питают несколько ручьев, текущих уже к востоку и дающих начало реке Драс, принадлежащей Ладаку. Перевал Зоджи-ля имеет высоту около 11 1/2 тысяч футов над уровнем моря. Не смотря на свою незначительную высоту, он считается весьма неудобным и опасным перевалом, в виду обилия снега, покрывающего верховье реки Синда от перевала до выхода реки из ущелья в течение 9 месяцев в году. Около перевала роскошная, лесная флора прекращается, а за перевал переходит, и то на самое короткое расстояние, лишь низкорослая, кустообразная береза. Трудно найти где либо такую резкую границу лесов и кустарников, исчезающих почти сразу, как на географическом рубеже Кашмира и Ладака, этих двух последовательных гигантских горных уступов, ведущих в Тибет.

За перевалом Зоджи-ля мы вступили в Ладак.

В политическом отношении Ладак представляет собой владение магараджи Кашмирского, столь же подчиненное англичанам, как и Кашмир. В Лее, главном городе Ладака, находится помощник британского резидента, руководящий административным управлением страны.

В географическом отношении Ладак представляется чрезвычайно оригинальной областью. Будучи высокой горной страной с речными долинами, превышающими от 9.000 до 14.000 футов уровень моря, Ладак отличается умеренным климатом, не имеющим ничего общего с суровым климатом других столь же высоких стран Центральной Азии.

В течение четырех месяцев, с конца мая по сентябрь включительно, здесь стоит жаркая погода. Ночи теплые, [146] дающие возможность ночевать на открытом воздухе без теплой одежды. Между 8 и 9 часами вечера, т. е. после захода солнца, на высотах от 11.000 до 14.000 футов температура колебалась во второй половине июня между 14 и 20°R., а между 5 и 6 часами утра — т. е. до нагревающего действия солнца между 10,5 и 14°R. В Ладаке пшеница вызревает на высотах до 12.000, а ячмень — до 15.000 футов над уровнем моря. Фруктовые деревья и шелковицу я встречал в селениях, расположенных на высоте 12.000 футов над уровнем моря. Следовательно, там, где во всех европейских горах и в большинстве средне-азиатских залегают вечные снега и льда, гам Ладак являет картину земледельческой культуры. Это станет еще более удивительным, если принять во внимание, что лишь в 100-150 верстах к западу, в верхней долине реки Синда, в июне, по ночам, на высотах в 9.000-10.000 футов над уровнем моря замерзает вода. Другой замечательной особенностью этой страны является изумительная сухость климата. Небо здесь почти постоянно безоблачное и вследствие необыкновенной чистоты воздуха, бедного водяными парами, — имеет такой темноголубой цвет, которого я нигде не видал в странах тропических. Дожди и снега выпадают весьма редко в Ладаке и дают в сумме лишь около 4 д. атмосферных осадков г, год. Говорят, что выпадающий зимой снег, вследствие необыкновенной сухости воздуха, испаряется, не успевая растаять. Сухость климата поднимает высоко линию вечных снегов, которая лежит здесь на высоте от 19.000 до 20.000 футов над уровнем моря, т. е. несколько выше, чем в Центральных Гималаях, лежащих на 6° южнее в субтропической области.

За перевалом Зоджи-ля наш путь лежал вниз по реке Драс, текущей к северо-востоку. Река течет в узкой, глубокой долине, местами превращающейся в тесное ущелье. Дорога идет берегом реки, несколько раз перебегая по скверным мостам с одного берега на другой и часто пролегая по карнизам, высеченным в отвесных скалах ущелья. На первых 30-35 верстах дно долины и окрестные горы покрыты [147] травянистой растительностью, благодаря некоторому количеству влаги, попадающей сюда из Кашмира. Но уже дальше, примерно от селения Драс, на всем остальном нашем пути к востоку и северу, Ладак представляет собой унылую, однообразную, горную пустыню. Горы Ладака совершенно бесплодны. Серожелтые, раскаляемые горячими лучами солнца, они утомляют взор путешественника своим однообразием. Растительность встречается лишь но течениям рек, где жители искусственно орошают свои поля и оживляют зеленью небольшие клочки в долинах.

Дойдя до впадения в реку Драс небольшой речки Суру, мы повернули вверх по последней до селения Каргиль — одного из крупнейших населенных пунктов Ладака.

Население этой страны составляет одно из тибетских племен. Ладакцы невелики ростом, худощавы, но сильного телосложения. Костюм мужчин состоит из различного рода грубых армяков и коротких портков; обувь их представляет собой нечто вроде коротких валенок; головной убор — войлочная шапка с полями загнутыми вверх (Заменяемая часто маленькими, конусообразными шапочками вроде туркестанских тюбетеек.).

Женщины одеты почти так же; лишь армяки их несколько длиннее мужских, а головным убором служит длинная полоса кожи, украшенная кусками крупной, но скверной бирюзы и надеваемая так, что более широкий конец лежит на голове, а остальная часть свешивается сзади. Как мужчины, так и женщины носят косы, искусственно удлиняемые конским волосом или нитками; на конце косы висят украшения. Я видел косы, достигающие до колен. Оригинальной особенностью костюма ладакцев является черная козловая шкура, носимая ими шерстью вверх и свободно свешивающаяся за плечами. Она не имеет никакого практического значения и не служит в качестве теплой одежды, но надевается всегда и везде, даже за работой в поле и дома. Быть может, это остаток старины, сохранившийся еще с тех пор, когда жители Ладака [148] находились на более низкой степени развития и одевались в звериные шкуры. Ладакцы — народ необыкновенно грязный. Костюм, раз надетый, не снимается с плеч, пока не превратится в кучу тряпья, не вполне прикрывающую тело. Ладакский тибетец добр, честен и совсем не корыстолюбив. В семейных отношениях господствует полиандрия. Братья имеют одну общую жену, с которой сожительствует одновременно.

Население, живущее западнее реки Суру — исповедует ислам, который медленно, но неуклонно распространяется к Тибету. Жители остальной части Ладака — буддисты. Буддизм сохранился здесь в большей чистоте, чем где бы то ни было, но, конечно, лишь среди буддийского духовенства и в многочисленных буддийских монастырях Ладака. Само же население не имеет, в сущности, никакой религии и, если и причисляет себя к буддизму, то больше по традиции, чем по своему религиозному мировоззрению.

За селением Каргиль мы повернули к юго-востоку и, следуя вдоль течения небольших, речек, направились к реке Инду. На пути мы прошли два перевала — Намийка (12.800 ф.) и Фоту-ля (13.650 ф.). Они, конечно, бесснежны и легко доступны, как для пешеходов, так и для вьючных животных. На третий день после выступления из Каргиля мы достигли реки Инда, вверх по долине которого шли уже вплоть до г. Лея. Примерно от селения Мульбек начинают встречаться буддийские сооружения. В нескольких селениях находятся буддийские монастыри, построенные часто на вершинах высоких, живописных скал. Около каждого селения находится большое количество сооружений, необыкновенно характерных для буддийских стран, это — чортены и маны-падми. Чортенами называются глиняные, сажени 1 1/2-2 высотой, постройки, имеющие форму неправильной пирамиды с расширением кверху. Они заключают в себе часто внутреннее пространство, заполненное буддийскими реликвиями в виде глиняных изображений Будды, небольших камней с надписями и т. п. Маны-падми — это высокие, длинные, широкие прямоугольники, сложенные из камней. Верхний слой их составляют плоские камни или плиты с [149] различными буддийскими надписями. Издали они напоминают штабели дров. Маны-падми тянутся часто саженей на 150-200. Они вытянуты всегда вдоль дорог и на концах имеют по чортене. Ладакцы обходят маны-падми всегда с левой стороны. Чортены располагаются больше у селений, встречаясь возле некоторых из них в числе нескольких десятков. У селения Мульбек в небольшой глиняной скале высечено колосальное изображение Будды, имеющее в высоту около 7 саженей.

Возле некоторых селений попадаются буддийские молельни, внутри которых поставлены небольшие чортены. Стены внутреннего помещения молельни часто украшены различными изображениями и надписями. На каждой из них водружена одна или несколько палок, с навешенными на них лоскутками разноцветных материй.

Река Инд течет в пределах Ладака неширокой, саженей в 45 шириной, спокойной, но глубокой рекой. Вода ее здесь так же мутна, как и на Пенджабских равнинах. Долина Инда несколько шире, чем Драса, но местами суживается в тесное ущелье с отвесными, скалистыми боками. Доехав до реки, мы перешли на правый ее берег по старинному, каменному мосту, у которого сохранилось еще небольшое предмостное укрепление. За мостом дорога вплоть до Лея идет правым берегом реки, лишь дважды несколько удаляясь от нее, чтобы обойти скалистые места этого берега. В реку Инд впадают многочисленные ручьи, бегущие с соседних ледников. У впадения своего в реку, при выходе из боковых ущелий, некоторые из них образуют довольно большие дельты, составляемые из алювиальных речных наносов. Эти места служат культурными оазисами Ладакской горной пустыни; на них встречаются обширные селения, сады и возделанные поля. Для орошения проведены небольшие канавы, через которые пробегает вода горных ручьев ранее, чем она добежит до реки Инда. Селения состоят из разбросанных избушек, сложенных из земли и больших круглых камней. Эти возделанные уголки представляют своей зеленью резкий контраст с окружающей их серожелтой, горной пустыней. [150]

Горы Ладака слагаются главным образом из первозданных пород — гранитов и гнейсов. На 11 день ходу от Сринагара мы оставили течение Инда справа и пошли к северу по обширной голой равнине, окаймленной высокими горами. В северной части равнины выделялся зеленью своих садов главный город Ладака — Лей, находящийся верстах в 8 от реки Инда. Город весьма велик, но представляет собой большую деревню. Улиц имеется лишь одна: она обсажена тополями, обстроена по бокам двухэтажными деревянными домами и заключает в себе-базар, этот жизненный центр азиатского города.

В Лее я остановился в правительственном бунгалоу. Так называются простые дорожные гостинницы, устроенные и содержимые англо-индийским правительством, как в Индии, так и в сопредельных с ней странах, посещаемых европейскими туристами.

Посетив живущего здесь британского политического агента, я получил от него большой пакет, адресованный на мое имя. В нем я нашел письмо от нашего генерального консула в Кашгаре, китайский паспорт и проходное свидетельство от консульства. Получение этого пакета было для меня приятной неожиданностью. Я так мало надеялся на получение китайского паспорта, что по дороге в Лей, подрядил на всякий случай своих кашмирцев для двухмесячной экскурсии в Балтистан (Малый Тибет). Встречавшиеся по пути англичане-туристы, охотившиеся в Ладаке, в разговорах со мной, сомневались в возможности ограничиться содействием консула и этим укрепляли мои собственные сомнения. Теперь же я мог продолжать свой путь дальше по направлению к России.

Снаряжение в дальнейший путь заняло лишь 3-4 дня. Запасы на продолжительное время были при себе и покупать в Лее пришлось лишь некоторые мелочи. Британский политический агент оказал мне самое широкое содействие в хлопотах по отправлению в дорогу. При его помощи я нанял 4 тибетцев, согласившихся сопровождать меня до Ферганы, купил 5 лошадей и вьючные приспособления. [151]

24-го июня утром я выступил из Лея, во главе своего маленького каравана. Так как на следующий день нам приходилось переваливать через высокий перевал Кардунг, то, для облегчения наших лошадей, мы наняли в Лее нескольких яков. Яки представляют собой туземный рогатый скот и заменяют в этих странах коров и быков. Они размножаются лишь в высоких горных странах и редко где встречаются ниже 11.000 футов над уровнем моря. Эти животные, привыкшие к разреженному воздуху больших высот и к ходьбе по трудным горным тропинкам, незаменимы в горах в качестве вьючных животных.

Из Лея мы направились к северу.

Вдоль правого берега реки Инда, от озера Пангонк на востоке, до слияния рек Инда и Шейока на западе, протянулся длинный, узкий, но чрезвычайно высокий хребет, служащий водоразделом между упомянутыми реками. Путь, пролегающий от Лея через Каракорамское нагорье в Кашгарию и известный под названием Каракорамского пути, пересекает этот хребет по перевалу Кардунг, имеющему около 17.300 футов над уровнем моря. Подъем начинается от самого Лея; на первых 10-15 верстах он не крут, но затем становится очень крутым и тяжелым. Яки оказали нам здесь большую услугу. Перевал завален большим количеством снега, нестаивающего летом; на южном склоне снег покрывает полосу лишь в несколько футов шириной, а на северном он залегает обширными снежными полями, спускающимися до дна ущелья, расположенного на 1.000 футов ниже перевала.

С северного склона берет начало небольшая горная речка Кардунг, по которой мы и следовали дальше. В долине этой речки мы встретили большое туземное селение. Вид его и характер населения-те же, что и в пройденной части Ладака. Те же чортены окружают туземные избушки, те же маны-падми сопровождают дорогу, которая представляет собой неразработанную горную тропу, местами заваленную валунами и обломками горных пород. [152]

Узкая долина реки Кардунг привела нас в долину реки Шейока. Шейок вытекает из ледников южнее Каракорамского перевала, течет сначала к югу, но у озера Пангонк круто поворачивает к северо-западу и у Искардо впадает в реку Инд. Близ впадения реки Нубры с севера, Шейок течет в широкой, около 2 1/2 верст ширины, долине, с ровным дном, усеянном мелкой речной галькой. Высота долины около 11.500 футов над уровнем моря. Нам нужно было переправиться на правый берег реки, чтобы следовать далее вверх по реке Нубре. Шейок течет здесь двумя рукавами: первый из них более широкий и мелкий мы прошли в брод, а через второй — менее широкий, но весьма глубокий, переправились на лодке. Этот рукав представляет собой многоводный, грозный поток, вздымающий волны до 2-3 футов высоты и несущий свои мутные воды с необыкновенной быстротой. Жители ближайшего селения Сати — ладакские тибетцы — держат здесь перевоз, устроенный весьма просто. Большая лодка с людьми и багажом отталкивается от берега и, в то время когда быстрое течение уносит лодку вниз по реке, несколько туземцев усиленно гребут, стараясь приблизить ее к противуположному берегу. Когда это случится — двое из них бросают на берег концы канатов, прикрепленных к лодке; концы подхватываются туземцами, поджидающими на берегу, и лодка останавливается и притягивается к берегу усилиями нескольких человек. Лошади развьючиваются и пускаются вплавь. Течение здесь так быстро, что пока лодка продвинется саженей на 50 от одного берега к другому, ее относит саженей на 250 вниз по реке.

Оставив за собой Шейок, мы пошли вверх по широкой долине реки Нубры, которая должна была привести нас к южной окраине Каракорамского нагорья.

Долина этой реки представляется более возделанной и населенной, чем все прочие, пройденные мною местности Ладака. Селения сопровождают реку с небольшими лишь перерывами. Растительность не ограничивается здесь полями ячменя, редкими [153] луговинами и групами деревьев у селений, а встречается и в виде довольно обширных зарослей кустарников, покрывающих ровное галечное дно широкой долины.

Бедная природа этой пустынной горной страны расточает здесь последний запас своих скудных даров, не оставляя ничего для соседнего нагорья, являющего картину ужасной пустыни.

В селении Панамик, широко раскинувшемся на левом берегу реки Нубры, мы сделали дневку с целью запастись здесь необходимыми припасами и фуражом для предстоящего трудного перехода по возвышенной горной пустыне. Для подъема этих запасов не хватило у нас собственных лошадей, а потому, при содействии туземного старшины, мы наняли здесь двух лошадей с двумя проводниками на весь переход до Китайской границы. Снарядившись и увеличивши штат своего каравана, мы прошли вверх по долине до небольшого селения Чанглюнг, откуда уже нам нужно было повернуть на северо-восток и вскарабкаться на юго-западный край Каракорамского нагорья.

Население по реке Нубре ничем не отличается от жителей прочих частей Ладака. Скотоводство, как и повсеместно в Ладаке, развито здесь слабо, в виду отсутствия пастбищ в этих бесплодных горах. Жители занимаются земледелием, при помощи искуственного орошения. Атмосферных осадков выпадает здесь несколько больше, чем в более южных частях Ладака, что объясняется близким соседством колосальных скоплений вечного снега и льда в хребте Мустаг, западнее Каракорама.

В селениях по реке Нубре чортены не встречаются уже в таком большом количестве, как прежде, но зато маны-падми достигают здесь колосальных размеров. Некоторые из них, вероятно, построены очень давно, потому что между камнями уже успели вырости толстые кустарники, часто сплошь покрывающие эти каменные валы.

В долинах Ладака из древесных. пород встречаются повсеместно — тополь, а в западных частях некоторые фруктовые и шелковичное деревья. [154]

Из кустарников — шиповник, можжевельник, ивняк и класические кустарники высоких речных долин Центральной Азии — тамариск, облепиха и мирикария.

Горы севернее города Лея так же бесплодны, как и по реке Инду.

В общем их слагают те же горные породы, которые являются характерными и в западной части Ладака.

От юго-восточного угла Памирского нагорья отделяется в востоку высокий, могучий горный хребет, изобилующий высочайшими снежными пиками, из коих некоторые вздымаются на высоту более 25.000 футов над уровнем моря. Колосальные ледники загромождают высокие ущелья восточной части хребта. Протянувшись верст на 350 к востоку и юго-востоку, хребет, примерно около 47° восточной долготы (от Пулкова), расширяется в высокое, обширное нагорье, заполняющее все пространство между верхним течением реки Инда и равнинами Кашгарии и представляющее собой начало Большого Тибетского нагорья.

По имени перевала, ведущего из Ладака в Кашгарию, я называю это нагорье Каракорамским. Между реками Нуброй и верхним Шейоком находится узкий, но высокий хребет, служащий юго-западной оградой этого обширного и пустынного нагорья.

В селении Чанглюнг мы наняли нескольких яков для тяжелого багажа и 1-го июля рано утром выступили к перевалу Сасыр, находящемуся на главном гребне упомянутого выше хребта. Но дойти до него оказалось не так легко, как это можно думать, глядя на карту. В первый день мы прошли небольшой перевал Ляскет (15.200 футов над уровнем моря), в одном из небольших горных отрогов. Подъем на этот перевал необыкновенно крутой и трудный. Узкая, извилистая тропа, заваленная каменьями, пролегает по скалистому, крутому скату гор левого берега реки Нубры. На этом подъеме я впервые увидел в это путешествие уларов, в изобилии обитавших в свалах этих диких, пустынных гор. Своим [155] характерным кудахтаньем они нарушали мертвую тишину скал, лишь изредка прерываемую фырканьем лошадей или окриками тибетцев. За перевалом мы стали спускаться в узкое ущелье ручья Бомостан, вытекающего из большого ледника того же имени.

За одной из скал, возле тропы, мы наткнулись на свежий труп лошади, раздираемый хищными птицами, слетевшимися сюда в изобилии. Я упоминаю про эту падаль лишь потому, что отсюда началась та бесконечная вереница трупов лошадей, ослов и даже верблюдов, которые сопровождали нас до Раскемского хребта на севере.

Если принять во внимание ничтожность караванного движения в этом направлении, то обилие этой падали лучше всего свидетельствует о трудностях этого пути и о суровых климатических условиях страны.

Только на второй день к полудню мы достигли подножия перевала Сасыр. Наш ночлег находился в небольшой котловине у истоков Сасырского ручья, возле одного из обширных ледников, покрывающих западный склон перевала. Высота ночлега — 16.250 футов над уровнем моря. На месте нашего ночлега снега не было, но он покрывал окрестные скаты толщами, спускавшимися местами до дна котловины.

Перевал Сасыр встретил нас недружелюбно. После, полудня пошел снег и настала мятель, прекратившаяся только к утру следующего дня. Наш бивак засыпало снегом. Наши измученные лошади, получив небольшую дачу ячменя, нетерпеливо разбрасывали копытами свежий снег, розыскивая под ним чахлую, редкую траву, кое где ютившуюся возле камней. Утром мы оделись по зимнему и отправились на перевал. Сасыр имеет высоту 17.800 футов над уровнем моря. На этом перевале мы нашли необычайно большое количество снега. Под самым перевалом мы прошли три небольшие котловины; в каждой из них имелось небольшое голубоватое озеро и каждая из них заключала в себе колосальные толщи льда, имевшие форму длинных ледников. Вершина перевала представляет собой плоскую, широкую седловину, покрытую большими толщами снега. Здесь было много свежего снега и наши лошади [156] проваливались в него по брюхо. Некоторых пришлось развьючить, а вещи нести на руках. Спуск с перевала очень крутой и ведет в глубокое ущелье небольшого горного ручья, вниз по которому мы спустились к долине реки Шейока, вторично встретившейся на нашем пути. При впадении ручья в эту речку, на высоком берегу Шейока, находится сложенная из камней избушка, служащая жилищем 6 ладакцам, живущим здесь для оказания содействия проходящим караванам, как в подъеме на перевал, так и в поисках бродов по реке Шейоку, которую часто приходится переходить с одного берега на другой. В этом месте, называемом Дехни-Мурги, мы нагнали небольшой караван туземцев, следовавших в Яркенд.

Далее мы направились вверх по Шейоку, который течет здесь с севера на юг. Река здесь меньше размерами, чем в Ладаке и течет в довольно широкой долине, обставленной высокими горами. Русло реки сильно извивается по долине, постоянно приближаясь вплотную к горам то правого, то левого берега и заставляя путешественника переходить с одного берега на другой. Броды местами глубоки, но река проходима во многих местах. С нами шли двое туземцев из обитателей Дехни-Мурги в качестве указателей бродов. Они первыми лезли в воду. Для того, чтобы не мочить своего платья, они снимали всю одежду с нижней половины туловища и оставались лишь в рубахах и рваных полушубках, которые высоко подымали, идя в воду. Я удивлялся, как могли выносить они такие холодные ванны, после которых шли в таком же легком костюме на холодном ветру к следующему броду, — потому что было так холодно, что руки мои, одетые в теплые перчатки, коченели и не держали повода, а у берегов, в местах, где течение было слабое, ледяная кора покрывала воду. За 12 таких ванн им обоим полагается рупия, а если считать и обратный путь, то каждому из них приходится пройти 24 раза в брод, идя выше пояса в ледяной воде, за пол рупии, т. е. за 30 копеек. На первом переходе от Дехни-Мурги, в долину реки Шейока слева, т. е. с запада, спускаются [157] несколько больших величественных ледников. Чем выше по Шейоку, тем относительная высота окрестных гор становится меньше, формы их мягче, скаты положе. Местами горы отступают далеко к горизонту и дают место обширным, совершенно пустынным, ровным пространствам. Эти возвышенные равнины, высота коих колеблется от 15.000 до 17.500 футов над уровнем моря, составляют характерную особенность местности от верховий Шейока до перевала Сугет возле Китайской границы. Недалеко от урочища Давлет-бег-ульды мы оставили реку Шейок и пошли далее к северу, вверх по небольшому ручью, который, протекая в узкой долине с небольшим падением, привел нас на самую высшую точку всего моего пути — в перевалу Каракорамскому. Высота его 18.550 футов над уровнем моря, т. е. он на сто футов выше высочайшей горы в Европе — нашего Кавказского Эльбруса. Эта цифра может дать некоторое понятие о характере той горной страны, перевалы которой достигают таких высот. Но при столь большой абсолютной высоте, перевал имеет ничтожное превышение над руслами ручьев, бегущих с обеих сторон его, — лишь на несколько сот футов. Он летом покрыт весьма малым количеством снега, лежащим здесь отдельными полосами, периодически сметаемыми ветром. Небольшое количество атмосферных осадков и конфигурация самого перевала, не представляющего удобных мест для залегания снега, сдуваемого сильными ветрами, обусловливают его малоснежность. На высшей точке перевала построена небольшая буддийская молельня, за которой мы с караван-башем нашли некоторое укрытие от холодного, пронзительного ветра, поджидая отставшие вьюки.

По северную сторону перевала, из окрестных снегов, берет начало главнейшая водная артерия Кашгарии, — река Яркенд-дарья, известная в своем верхнем течении под названием Раскем-дарьи. По этой реке пролегал наш дальнейший путь к северу. На северном склоне перевала, возле тропы, мы встретили небольшой памятник, сложенный из камней; возле него лежала доска с надписью на английском и индустанском [158] языках. Памятник поставлен на том месте, где англичанин-путешественник Дальглейш несколько лет тому назад был убит одним афганцем, из числа туземцев, сопровождавших его в путешествии.

Местность от перевала до поворота к северо-западу реки Раскем-дарьи представляет собой однообразную, горную пустыню. Река течет в широкой долине с ничтожным падением и сопровождается бесплодными серожелтыми горами, имеющими небольшое превышение над дном долины. Некоторые из них покрыты снегом, но большая их часть, несмотря на свою огромную абсолютную высоту, летом свободна от снега. Долина реки имеет превышение от 16.000 до 18.000 футов над уровнем моря. Идя вниз по реке, мы ежедневно встречали огромное количество горных козлов, антилоп и т. п. дичи, часто стадами по 10-15 голов. В этой горной глуши никто никогда не охотится за ними, а потому они мало боятся человека и с любопытством оглядывают караваи. Антилопы поднимались с земли иногда в 5 шагах от меня и медленно отходили в сторону; иногда эти любопытные, грациозные животные подбегали к нам и, балуясь, бегали кругом каравана, приводя в восхищение моих азиатов. Удивляешься чем живут эти животные в этих бесплодных горах. Лишь кое где пробивается здесь редкая, желтозеленая чахлая трава, служащая им пищей.

От урочища Ак-таг Раскем-дарья круто поворачивает к северо-западу, углубляясь в узкое ущелье, обставленное крутыми горами. Оставив реку, мы продолжали движение на север и затем повернули к северо-западу к перевалу Сугет, следуя вверх по небольшому ручью, берущему начало в снегах перевала. Южный склон перевала весьма пологий и весьма длинный, северный — крутой и короткий. На обоих лежит снег, но толщина снежного покрова здесь небольшая. Высота перевала — около 17.300 футов над уровнем моря.

За перевалом мы направились вниз по ручью Сугет, впадающему в реку Хотан-дарью у китайского пограничного укрепления Шахидула. Река Сугет течет в узком, [159] глубоком ущельи, местами обставленном отвесными скалами, вынуждающими объезжать их по горным терасам. В нескольких верстах от Шахидулы ущелье уступает место узкой долине, далее сливающейся с широкой долиной реки Хотан-дарьи. Слияние обеих рек происходит на высоте около 12.500 футов над уровнем моря.

Здесь кончается Каракорамское нагорье. Оглядываясь теперь на него, мы видим, что оно представляется неприветливой, суровой и пустынной горной страной. От реки Нубры до Шахидулы нет ни одного человеческого жилища, кроме упомянутого в Дехни-Мурги, где живут ладакцы для указания бродов на реке Шейоке. Горы, образующие это нагорье, бесплодны на всем его протяжении. Лишь в редких местах возможно найти какой либо подножный корм, от недостатка которого сильно страдали наши лошади. Пущенные на ночь пастись, они отходили на 5-6 верст от бивака, розыскивая редкую траву и наше выступление по утрам иногда сильно задерживалось необходимостью часа по 2, по 3 искать лошадей по окрестным горам. Высота пройденного нагорья весьма велика. Самый низкий из наших ночлегов находился на высоте 14.200, а самый высокий — на высоте 17.000 фут. над уровнем моря. Температура, не взирая на июль месяц, была в общем очень низка. По вечерам, между 8 и 9 часами, она колебалась от 2 до 5°, а по утрам между 5 и 6 часами — от 0 до 8° R. За неимением минимального термометра, я не мог наблюдать температуру ночью и заметить низшую из них, но, судя потому, что вода горных ручьев к утру оказывалась промерзшей у берегов, ночью, несомненно, были морозы. Снег шел почти каждый день, а иногда и целый день. Самым неблагоприятным климатическим условием являлись холодные и сильные ветры. Они дули преимущественно с севера-запада и отличались поразительным постоянством. Во время движения от этого ветра коченели руки и ноги, на биваке он мешал заниматься каким-нибудь делом.

Холода были тем более чувствительны, что топливо имелось у нас в самом ограниченном количестве. По всему [160] нагорью мы не встретили ни разу ни древесной, ни кустарной растительности. Топливом нам служил толстый, деревянистый корень одного из травянистых растений местами встречавшегося нам по пути (Eurotia, называемая в Ладаке «аюк», а в Китайском Туркестане — «буртса».). С выступлением с ночлега двое из моих туземцев с мешками и топором уходили в сторону и, следуя невдалеке от каравана, собирали по пути это топливо.

Высокое положение этого нагорья, вызывающее неправильную деятельность организма, в связи с холодами и отсутствием подножного корма, губительно влияет на караванных животных, погибающих здесь во множестве. Скелеты лошадей и ослов или высохшие их трупы встречаются местами в таком большом количестве, что можно бы было подумать, что здесь происходило кавалерийское сражение.

Над этой падалью носятся большие тибетские вороны, нарушающие тоскливую тишину этой пустыни своим глухим, зловещим карканьем.

Шахидула — пограничное китайское укрепление, в котором имеет постоянное пребывание Шахидульский амбань, — должностное лицо вроде уездного начальника. Я сделал визит амбаню, и в тот же день он отдал мне его. Мы обменялись подарками. Визиты происходили при торжественной обстановке, в присутствии всех киргиз, находящихся на службе в укреплении. Возле последнего нет никакого селения и оно стоит совершенно одиноким среди широкой долины реки Хотан-дарьи.

К северу от Шахидулы высокой, снеговой стеной вздымается Раскемский хребет, отклоняющий течение реки Хотан-дарьи к северо-востоку. В нем имеются два, хотя и высокие, но довольно удобные и хорошо известные перевала — Килианг и Санджу; часть хребта, лежащая около них хорошо обследована и снята путешественниками довольно подробно. Более же западная часть обследована очень плохо, а местами и совсем [161] не посещалась европейцами. Я решил посетить эту часть хребта и пройти его каким либо новым перевалом. Шахидульский амбань заявил мне, что хотя в верховьях реки Тагра-су действительно есть, по словам Раскемских киргиз, перевал, называемый Карлик-даваном, но он очень высок, недоступен и путь к нему чрезвычайно труден. Он не соглашался доставить мне проводников, уверяя, что Шахидульские киргизы не знают туда дороги. Видя сопротивление амбаня, я прекратил разговор о новом пути и нанял у него на несколько дней, для облегчения своих лошадей, одну вьючную лошадь с киргизом. Людей с лошадьми, нанятых в долине реки Нубры, я отпустил обратно.

10-го июля мы выступили в Раскем. Амбань приказал одному из киргизов, исправлявшему в Шахидуле полицейские обязанности, сопровождать нас для оказания нам содействия на киргизских кочевьях.

Мы направились вниз по Хотан-дарье, вступающей за Шахидулой в узкую, тесную долину, обставленную высокими горами. Кое где по реке мы встречали небольшие кочевья Раскемских киргиз.

На второй день мы достигли впадения в реку Хотан-дарью небольшой горной речки Тагра-су, вытекающей из той части хребта, которую я наметил себе для обследования. На мое требование повернуть вверх по этой речке, Шахидульские киргизы отвечали отказом. Я видел нерешительность также на лицах своих тибетцев. Здесь сказалось столь свойственное азиату-туземцу нерасположение ходить по новому, незнакомому пути. Всех их тянуло на торный, известный путь, куда их привлекала возможность встретить селения и проходящие караваны. Минута наступила решительная и важная для дальнейшего путешествия. Стоит путешественнику в подобном случае обнаружить слабость и уступчивость и он уже на все путешествие окажется в полной власти своих туземцев. Получив отказ киргиз следовать за мной в ущелье реки Тагра-су, я слез с лошади и, подойдя к одному из них, как последний аргумент, пустил в дело свою толстую, тибетскую нагайку. [162]

Быть может, некоторые найдут такую расправу жестокой и не соответствующей взглядам культурного человека, но в путешествиях по диким странам внутренней Азии последние не всегда являются соответствующими обстановке.

Результат такого энергичного понуждения оказался прекрасным. Непокорные киргизы быстро направились по горной тропе вдоль течения Тагра-су, а один из них весь переход шел впереди нашего каравана.

Ущелье реки Тагра-су оказалось диким и трудно проходимым. На первом переходе мы кое-где находили тропу и следы яков, но далее уже не встречали никаких признаков посещения этих мест человеком. Чем более углублялись мы в горы, тем труднее становилось идти. Мы должны были часто идти по руслу горного, пенистого потока или пробираться по узким карнизам скалистых боков ущелья. В некоторых местах приходилось самим разрабатывать дорогу, так как вьючные лошади не в состоянии были идти. Хуже и тяжелее всего было движение по высоким терасам гор, окаймлявших ущелье, на которые мы взбирались, чтобы обойти непроходимые участки ущелья. Эти терасы часто прорезывались весьма глубокими, широкими трещинами, по дну которых бежали горные ручьи, питающие реку Тагра-су. Спуск в них и подъем опять на терасу отнимали много времени и сильно изнуряли нас. На четвертый день нашего трудного движения по реке Тагра-су, Шахидульские киргизы, пользуясь нашим сном, убежали с бивака. Дорога показалась им столь трудной, что они убежали, не получив еще ни копейки из условленной платы за труд. Это бегство поставило нас в затруднительное положение, вынудив положить часть багажа и на верховых лошадей. В этот день мы достигли верховья реки Тагра-су, где она составляется из двух горных ручьев. Не имея проводника, мы не знали есть ли здесь вблизи перевал и по какому ручью следовало идти к перевалу. Судя по характеру гор, мы решили, что перевал должен быть в западном направлении и пошли к западу. Короткое, заваленное каменьями, ущелье привело нас к обширной седловине между [163] высокими снежными горами. Один уже вид этой седловины не оставлял никакого сомнения, что перед нами был перевал, но проходимый ли — неизвестно. Большие толщи снега, покрывавшие вершину перевала, свешивались на его восточном склоне, обнаруживая местами толщину снега до 30 футов.

Мы поправили вьюки, надели темные очки и стали подниматься по снежному скату. После часового подъема мы достигли гребня перевала, откуда открылась перед нами величественная картина. Бесконечная панорама гор развернулась со всех сторон. Погода была хорошая и солнце ярко сияло на небе. Снега и льды Раскемского хребта, на гребне коего мы стояли, сверкали под его яркими и горячими лучами. К северо-западу от перевала, далеко внизу, между темными массами гор, виднелось узкое, глубокое ущелье, с извивающейся по ней лентой реки. Высота перевала — около 17.500 ф. над уровнем моря. Раскемские киргизы называют этот перевал Карлик-даваном. Мы начали приготовляться к спуску. Но западный склон перевала, покрытый снегом, оказался так крут, что невозможно было найти место, пригодное для движения. Не найдя его, мы решили спускаться в ближайшем месте и шли длинными зигзагами, пробивая тропу в глубоком снегу. Но в самом начале спуска нас постигла большая неудача. Одна из вьючных лошадей, имевшая на себе наиболее ценный багаж, не удержалась на крутом скате и покатилась вниз. Два сундука, составлявшие ее вьюк, оторвались и покатились за лошадью. Эта минута была самой тяжелой за все путешествие. Лошадь с багажом скрылась за одной из скал и мы не знали, что с ними сталось. Трудность и опасность движения по крутому снежному скаты были очевидны. Чтобы не рисковать возможностью потерять остальных лошадей, мы развьючили их и пустили налегке. Багаж предположено было снести на руках. Но один из моих туземцев, шедший впереди и спустившийся значительно ниже нас, увидел упавшую лошадь и ее вьюк целыми и невредимыми в нескольких стах футах ниже себя. Узнав это, мы решили часть багажа для ускорения движения спустить вниз по снегу, а прочее снести на руках. Движение с этого [164] перевала отличалось трудностями необыкновенными. Хуже всего было с лошадьми, которые неохотно спускались и не шли по тропинке, которую мы пробивали в снегу, а двигались напрямик, залезая иногда в такие места, из которых их приходилось выводить с большими затруднениями.

Спуск с перевала к истокам реки Улюг-су, текущей отсюда к северу, продолжался более 4 часов, хотя превышение его над ущельем реки не превосходит 1.500 футов.

Упавшая лошадь оказалась совершенно невредимой, а один из сундуков получил лишь маленькое повреждение.

В этот день, вечером северный ветер принес нам на бивак запах дыма, обнаруживший близость человеческого жилья. И действительно, на следующий день, идя вниз по реке Улюг-су, мы дошли до небольшого киргизского кочевья. Здесь мы сделали дневку, чтобы починиться и дать отдохнуть нашим измученным лошадям.

Общий характер пройденного Раскемского хребта представляется более благоприятным, чем предшествовавшие ему нагорья.

Хотя горы здесь в общем тоже бесплодны и пустынны, но по ущельям, вдоль рек и горных ручьев, встречается местами травянистая и даже кустарная растительность. По Хотан-дарье и по Тагра-су, близ впадения в первую, можно встретить даже небольшие киргизские поля ячменя. Топлива и подножного корма здесь достаточное количество. Высота речных долин не превосходит здесь 15.000', но и не бывает ниже 12.000' над уровнем моря. Температура держалась довольно высокая, не опускаясь ниже 2° на рассвете. Раскемский хребет изобилует турами и антилопами, а из птиц — уларами, во множестве встречающимися в верховьях реки Тагра-су.

Река Улюг-су близ своих истоков изобилует обширными пастбищами, привлекающими сюда киргиз южной Кашгарии с их стадами яков, баранов и коз. Раскемские киргизы имеют весьма ограниченное число лошадей и коневодством не занимаются. Основой их благосостояния являются яки, [165] дающие им пищу и шерсть для своей грубой одежды. Яки служат прекрасными вьючными животными; на них навьючивается весь домашний скарб при постоянных кочевках киргиз.

Отдохнув на киргизском кочевьи, мы взяли с кочевья проводника-киргиза, который согласился вывести нас из гор на равнину к кашгарскому городу Каргалыку.

Река Улюг-су течет извилистым руслом в узком ущельи, обставленном невысокими, бесплодными горами.

Последние представляют северные отроги Раскемского хребта, заполняющие собой все пространство к северу от хребта до ближайших окрестностей Каргалыка. Эта горная область образует два невысоких хребта, имеющих почти меридиальное направление: между ними течет на север река Улюг-су. Движение затрудняется и замедляется необходимостью часто переходить в брод эту горную реку, местами текущую быстрым, пенистым потоком. Броды здесь неглубоки: редко глубже, чем по брюхо лошади, но тем не менее многие из них весьма опасны. Дно горных речек завалено, обыкновенно, большим количеством округленных валунов, заставляющих лошадей спотыкаться и падать. Течение здесь так быстро, что упавши нет никакой возможности подняться и удержаться на месте; достаточно же быть отнесенным водою на несколько десятков шагов, чтобы разбиться на смерть о камни, покрывающие русло реки. Переправа через такие горные потоки требует особенной осторожности и удачного выбора бродов.

Река Улюг-су постоянно приближается то к одному, то к другому берегу ущелья, вынуждая либо карабкаться по скалам, либо перебираться на противуположный берег. Мы переходили эту реку в брод по 15-20 раз ежедневно.

Горы здесь в общем бесплодны, но по дну ущелья, особенно в расширениях и при впадении боковых горных ручьев, мы каждый день встречали небольшие луговины и рощи. Из кустарников здесь чаще встречаются тамариск и облепиха, из древесных пород — исключительно береза и ива. [166]

17-го июля мы оставили ущелье реки Улюг-су, с целью перебраться через невысокий хребет, сопровождавший реку с запада. Движение по реке становилось далее затруднительным, так как бока ущелья делались скалистыми и обрывистыми.

Рано утром мы взобрались на высокую конгломератовую терасу левого берега реки и направились по ней к северо-западу, к перевалу Тупалянг-даван. Около 7 часов утра за нами раздался конский топот и через мгновенье у моей лошади оказались два киргиза, быстро спрыгнувшие с лошадей. Появление этих людей было для нас совсем неожиданным. Раскрасневшиеся лица киргиз и измученный вид лошадей явно говорили, что ехали они быстро и издалека. Начались расспросы. Оказалось, что они посланы Шахидульским амбанем вслед за нами, взамен киргиз, бежавших от нас в верхнем ущельи реки Тагра-су. Приехавшие рассказывали, что амбань приказал бежавших от нас киргиз, по прибытии их в Шахидулу, немедленно высечь, а их послал догонять нас, причем строго наказал им двигаться вслед за нами, на какой бы перевал мы ни пошли и затем сопровождать нас до Каргалыка. Киргизам пришлось, таким образом, идти на перевал Карлик-даван; о нашем движении на этот перевал они узнали от попутных киргиз нижней долины Тагра-су. Карлик-даван остался памятен и им: один из них покалечил свою лошадь на спуске к истокам реки Улюг-су.

От ущелья реки Улюг-су шел постепенный подъем по сухим, узким оврагам, которые привели нас к перевалу Тупалянг-даван. Перевал — легко доступен и невысок (около 13.500'). Спустившись с перевала, мы оказались в узком ущельи реки Чульген, текущей к северу на соседние равнины. Чем ниже по реке, тем горы становились меньше. К вечеру, на второй день движения но реке, мы оставили предгория Раскемского хребта за собой и вступили на южный край безбрежных, однообразных равнин Кашгарии.

Горы севернее Тупалянг-давана изобилуют пастбищами, но древесная и кустарная растительность встречается редко. [167] Местами попадаются здесь небольшие пашни и кочевья Раскемских киргиз.

Верстах в 30 южнее Каргалыка начинается равнина. Река Чульген, выбежав на равнину, быстро иссякает, частью разбираясь оросительными канавами на поля, покрывающие, ближайшую к горам, южную часть равнины, а частью исчезая в песках севернее. Южная часть равнины имеет мергельный грунт и плодородна. Северная до самого Каргалыка представляет собой совершенно гладкую, лишенную почти всякой растительности, галечную пустыню, местами покрытую небольшими песчаными барханами.

При выходе из гор на равнину обращает на себя внимание густая мгла, постоянно покрывающая окрестности. Эта мгла наблюдается почти на всем пути до Кашгара, по южнее Каргалыка она гуще и более постоянна, чем в прочих местах. Иногда она так густа, что не дает возможности составить себе ясного представления об окружающей местности.

Вероятно это метеорологическое явление объясняется близким соседством большой пустыни Такла-макан, откуда восточные и юго-восточные ветры приносят тучи мелкой пыли, долго носящейся в воздухе.

21-го июля после полудня я прибыл в город Каргалык, первый крупный населенный пункт Китайского Туркестана. Верстах в 15 от города я был встречен посланцем от китайского амбаня с достарханом.

Население здесь составляют тюрки, ничем не отличающиеся от тюрков, населяющих нашу Фергану. Они занимаются земледелием и садоводством, а также ведут небольшую торговлю между Яркендом и Ладаком.

Город представляет собою такое же скопление глиняных, грязных домиков, разбросанных на большой площади, как и любой из туземных городов нашего Туркестана. Самую существенную часть города составляет, конечно, базар. В Китайском Туркестане базары вытянуты в одну длинную, узкую улицу, обставленную деревянными (иногда двухэтажными) домами [168] и крытую цыновками для предохранения базарной толпы от солнечных лучей. Базары грязны, зловонны и представляют собою самую анти-санитарную часть города.

В городах Кашгарии, если не считать китайских войск, китайцы считаются лишь десятками; они занимаются исключительно торговлей.

В Каргалыке живет китайский амбань, к которому я отправился с визитом. При въезде моем в бут-хана (так называется дом амбаня) был произведен салют из трех выстрелов. Амбань принял меня с необыкновенной торжественностью. Свидание с китайскими чиновниками производится в особо приспособленных для сего комнатах; у одной из стен устроено возвышение, на котором два сидения, разделенные низеньким столиком. На столике ставят чай в маленьких китайских чашках и различное угощение. При свидании присутствуют прочие служащие китайцы, переводчики, беки, а равно разрешается приходить с улицы всякому рассматривать европейца, стоя у дверей или окна комнаты.

Спустя 1/2 часа после моего посещения, амбань отдал мне визит. Как при моем отъезде из бут-хана, так и при приезде и возвращении амбаня производились салюты, каждый в три выстрела.

В Каргалыке мы простояли два дня, чтобы отдохнуть и починиться для дальнейшей дороги.

Здесь, между прочим, явилось ко мне человек 20 индусов, жителей города Шикарпура в Синде, которые, узнав, что я приехал из Индии, пришли повидаться со мной.

Шикарпурцы встречаются во многих городах Китайского Туркестана; они занимаются здесь торговлей и различными ремеслами.

Из Каргалыка я отправился в Яркенд.

Местность от Каргалыка до Яркенда представляет собой самую населенную и плодородную часть западной Кашгарии. Здесь дорога, на протяжении нескольких десятков верст, идет сплошными садами, за которыми растилаются необозримые поля кукурузы, риса, пшеницы и ячменя. Фруктовые [169] деревья и виноград встречаются здесь в изобилии. Климат этой части Кашгарии — жаркий и сухой. Орошение, вследствие малого количества атмосферных осадков, производится искуственное, при помощи многочисленных арыков, выводимых из рек. Туземные селения (кишлаки) встречаются здесь так часто, что получаешь впечатление будто не выезжаешь из одного и того же большого селения.

Из Каргалыка я выехал с весьма многочисленной свитой. По приказанию амбаня, со мной следовали — один из беков (нечто вроде волостного) с помощником для оказания мне содействия на ночлегах, два кавалерийских солдата в виде почетного конвоя и еще какие-то туземцы, роль которых была для меня неясна. Китайские солдаты представляли собой самую оригинальную часть этой свиты. Их военная форма состоит из широкой кофты, так называемой курмы и черных коротких брюк. Ноги обуты в обыкновенные китайские сапоги с толстой войлочной подошвой. Голову они повязывают платком, как наши деревенские бабы. Свои старые кремневые ружья они не везли сами, а отдали их двум туземцам, ехавшим с ними.

В дороге они вели себя неприлично. Пели, толкались и не обращали никакого внимания на русского офицера, сопровождать которого они были назначены. Прийдя на ночлег, они требовали себе у жителей чаю, фруктов, хлеба и раньше всех заваливались спать. Курили они необычайно много скверный китайский табак, употребляя особый небольшой металический кальян, весьма распространенный среди китайцев.

Они так сильно надоели мне в дороге, что не доезжая до Яркенда, я прогнал их обратно в Каргалык.

В городках китайского Туркестана живет весьма много туземцев, русских подданных, преимущественно из Ферганы, занимающихся здесь торговлей. Все они находятся в ведении нашего Кашгарского консула, управляющего их деятельностью через торговых старшин (аксакалов), избираемых ими из своей среды. Яркендский аксакал встретил меня верстах в 25 южнее Яркенда. В 10 верстах от этого города приходится [170] переправляться через реку Яркенд-дарью. Она течет здесь широкой, могучей, мутной рекой, беспрестанно подмывающей то один, то другой из своих низких лесовых берегов. Яркендцы устроили здесь паромную переправу.

На противоположном берегу реки, в небольшом кишлаке, меня встретила група Ферганских сартов, занимающихся торговлей в Яркенде. И затем далее, по пути от реки до Яркенда, Ферганские сарты встречали меня групами по 5-10 человек и присоединялись к моему каравану.

Я въехал в Яркенд во главе кавалькады, состоявшей по крайней мере из 30 человек туземцев, одетых в разноцветные яркие халаты и белые чалмы и представлявших собою оригинальную и живописную конницу.

Яркенд представляет собою один из наиболее крупных и оживленных городов Кашгарии. С своими многочисленными садами он раскинулся на огромном пространстве. Собственно городской вид имеет лишь Яркендский базар, вытянувшийся вдоль нескольких длинных, местами узких, а местами широких улиц. Он — крытый, как и все базары Кашгарии.

Яркенд представляет собой место, в котором, путем торговой деятельности, Индия соприкасается с нашим Туркестаном. Здесь живет довольно большая колония индусов, преимущественно тех же Шикарпурцев, имеющих здесь склады индийских товаров и рядом с ними — колония наших Ферганских сартов, содержащих здесь довольно большие склады для русских товаров. Последних здесь больше, чем англо-индийских. Торговое движение между Яркендом и Ладаком по Каракорамскому пути, никогда не отличавшееся оживленностью, теперь с каждым годом все слабеет и слабеет. В Китайском Туркестане русский товар с успехом конкурирует с английским.

Население Яркенда составляют те же тюрки, которые населяют и большую часть Восточного Туркестана. Китайцы занимаются здесь исключительно торговлей. Им принадлежат лучшие магазины в городе. [171]

В Яркенде расположено несколько китайских пехотных и кавалерийских лянз (часть, вроде нашего баталиона). Яркенд представляет собой весьма нездоровое место. Город снабжается водой из реки Яркенд-дарьи, помощью выведенных из реки каналов, разветвляющихся в городе. В каждом дворе имеется небольшой басейн, наполняемый водой из этих каналов. Вода в этих прудах застаивается и сильно загрязняется. В них поят скот, купаются, моют белье и из них же воду употребляют для пищи и питья. Вследствие такого качества воды здесь имеется всегда хорошая почва для развития различных болезней.

Яркенд является центральным пунктом того района западной Кашгарии, в котором встречается в населении зоб. Наибольший процент людей с зобом и наибольшие размеры последнего — в Яркенде. Я видел здесь зобы, превосходящие величиной человеческую голову.

В Яркенде я прожил несколько дней, пользуясь гостеприимством нашего торгового старшины.

29-го июля я выступил из Яркенда в Кашгар. Путь пролегает здесь по сравнительно пустынной местности. Пустыня Такла-макан врезывается между этими городами узкими полосами песков, гальки или бесплодных глиняных площадей. Селения здесь меньше и беднее, чем к югу от Яркенда. Некоторые переходы, вследствие жаркой погоды и сильных горячих ветров, дувших с соседней пустыни и засыпавших нас тучами мелкой, едкой пыли, были весьма затруднительны. На этом пути есть лишь один крупный населенный пункт — город Янги-гиссар, не представляющий, впрочем, никакого интереса. Дорога от Каргалыка на Яркенд до Кашгара — колесная. Между Яркендом и Кашгаром я первый раз увидел знаки китайской путевой меры, так сказать китайские «верстовые столбы». Мерой пути здесь служит «фотой» — длина равная трем нашим верстам. Каждый фотой обозначается большой и неуклюжей глиняной постройкой, в виде усеченной четырехгранной пирамиды, высотой от 20 до 25'. [172]

2-го Августа я прибыл в город Кашгар. Здесь я встретил радушный прием и чисто русское гостеприимство в доме нашего генерального консула Н. Ф. Петровского, оказавшего мне так много услуг в моем путешествии. Возможностью проехать Кашгарию со всевозможными удобствами и пользоваться содействием и любезностью китайских властей и туземного населения — я всецело обязан ему.

Кашгар — центр административного управления западной части Восточного Туркестана, так называемого Джитышаара. Здесь имеет свое пребывание китайский даотай — нечто вроде нашего губернатора. Из иностранных агентов здесь живет, кроме нашего консула, британский политический агент, наблюдающий за английскими интересами в стране.

Город стоит на реке Кашгар-дарье и ничем не отличается от других городов Кашгарии.

Торговля здесь ведется исключительно с нашим Туркестаном и находится в руках многочисленной колонии Ферганских сартов, состоящих в ведении консульства.

Во время своего пребывания в Кашгаре я познакомился здесь с несколькими китайцами. Представлялся, конечно, даотаю и был на обеде у одного из китайских чиновников. Меню китайского обеда не представляется заманчивым для европейца. На закуску здесь подают гнилые яйца — весьма распространенное у китайцев блюдо. Куриное яйцо, сваренное в крутую, подвергается гниению особенным способом в течение нескольких недель. Желток становится черным, а белок — прозрачно желтым, как желатин. Яйцо приобретает сильный запах гнили.

Лучшим блюдом считается у китайцев — «янво», это — гнезда морских ласточек, особенным способом маринованные. Такое ласточкино гнездо представляет собой слизистое, студенистое вещество, выделяемое ласточками и служащее материалом для постройки гнезда. Добывание этих гнезд сопряжено с большими трудностями, так как строящие их морские ласточки водятся у скалистых морских берегов юго-восточного Китая; [173] в виду этого янво — весьма дорогое Дзюдо. В Кашгаре коробка янво, величиной с большую коробку омаров, стоит около 30 рублей. Из прочих оригинальных блюд следует упомянуть — вареный камыш, маринованные водоросли и т. п. Китайцы чрезвычайно любят свиное и собачье мясо. Для последнего они специально откармливают особую породу маленьких собак.

Живя в Кашгаре, я имел возможность узнать кое-что о китайской системе наказаний. Самым распространенным наказанием, из числа легких, служит надевание на шею большой четырехугольной доски с круглым прорезом для головы. С этой доской человек не может ни лежать, ни спать, но тем не менее эта доска надевается на провинившегося на месяц и более.

За тяжелые преступления, а за убийство обязательно, полагается смертная казнь, которая производится весьма просто. Преступник становится с завязанными руками на колени, опускает голову и палач, ударом. сабли по шее преступника, отрубает ему голову. После этого палача раскладывают и секут, а затем награждают деньгами. Обычай сечь палача после казни, как бы в возмездие за совершенное им убийство, служит лучшей илюстрацией китайского лицемерия.

Наш консул пользуется большим влиянием, как среди китайцев, так и туземцев и китайские власти не предпринимают здесь ничего серьезного без его совета.

Отдохнув несколько дней в гостеприимном консульском доме, я направился далее к пределам России. Путь мой лежал до самой русской границы вверх по реке Кашгар-дарье. Эта река называется иначе Кизыл-су, что значит по тюркски «красная вода», потому что воды ее окрашены в кирпичнокрасный цвет, вследствие нахождения в ней частиц красной глины, попадающих в реку в ее верхнем течении, при размывании ею своих глинистых берегов. Река течет местами по широкой, местами по узкой долине, окаймленной невысокими, [174] довольно пустынными горами. Лишь на первых 20-30 верстах от Кашгара она тенет по равнине.

Селения по реке редки, травянистой и кустарной растительности здесь много. Дорога идет собственно в стороне от реки и входит в ее долину уже вблизи русской границы.

Первый русский пункт — пограничный пост Иркештам. Здесь имеется небольшая таможня и казачий пост.

После восьмимесячного пребывания заграницей, я с удовольствием вступил на русскую почву на этом захолустном пограничном посту.

Из Иркештама мы поднялись на северо-восточный край Заалайского хребта и, через перевал Таун-мурун, спустились в долину Алая. Алайская долина представляет собой широкую и длинную междугорную равнину, залегающую между Алайским и Заалайским хребтами. Высота ее от 10.000 до 11.000' над уровнем моря. Покрываясь с конца Мая прекрасными пастбищами, она служит местом кочевок киргиз Памира и Ферганы.

Проезжающий по Алайской долине имеет возможность любоваться редкой картиной Заалайского снегового хребта, представляющего собой северный барьер обширного Памирского нагорья. Этот хребет изобилует снеговыми горами, из коих некоторые вздымают свои вершины на высоту до 23.000' над уровнем моря.

Когда мы проезжали Алай (в последних числах Августа) киргизы уже бросали пастбища и откочевывали на свои зимовки к Фергану.

Оставив Алай, мы прошли Алайский хребет перевалом Шарт-даван и спустились в долину реки Курш-аб, текущей к северу. Шарт-даван не высок (11.000' над уровнем моря) и вполне удобен для движения.

Следуя далее по узкой и местами весьма живописной долине Курш-аба, мы достигли селения Гульчи, а затем и первого русского города Оша, Ферганской области.

Здесь я закончил свое путешествие вьюком и обратился к более совершенным способам передвижения. Своих [175] туземцев я отправил назад в Ладак, наградив их чем было возможно и после нескольких дней, проведенных в гостеприимном доме Ошского уездного начальника Подполковника Зайцева, я уехал на почтовых в Андижан, чтобы пересесть там на поезд, добравшийся уже и к этой отдаленной окраине нашего отечества.

И сидя теперь один в почтовом экипаже, окутанном клубами дорожной пыли, я перебирал в уме впечатления последних месяцев. И прошли передо мной, словно в волшебной панораме, картины недавнего прошлого, илюстрирующие путь от экватора до Ферганы и мне стало жалко и голубого неба далекой Индии, и могучей природы Гималаев, и чарующей прелести Кашмирских гор и суровой пустынности необъятных тибетских нагорий, и моих добрых тибетцев, служивших мне с такою преданностью и охотой в тяжелых условиях путешествия. И в эту минуту все затруднения и неудачи отодвинулись на задний план, приятные впечатления воскресли с новою силою и меня охватило то безотчетное, могучее влечение к природе, которое так понятно каждому, кто отведал ее дикого первобытного приволья и ее величественных красот.

Текст воспроизведен по изданию: Из Индии в Фергану. Предварительный отчет о поездке генерального штаба капитана В. Ф. Новицкого в 1898 году // Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии, Выпуск LXXVI. СПб. 1902