ГЛАВА V

КОРСАКОВ В. В.

В СТАРОМ ПЕКИНЕ

ГЛАВА V.

Выйдя на другой день на улицы Пекина, я все еще не мог разобраться в обступавшем меня со всех сторон хаосе звуков и сутолоке уличной жизни этого своеобразного города-муравейника.

Повсюду, куда только ни обращался я глазом, я видел только схожие, как две капли воды, лица людей, их движения, весь обиход их жизни, повсюду я видел одни и те же головы, выбритые со лба и с спускающейся от затылка черной косой, повсюду я видел одну и ту же преобладающую синюю одежду, отовсюду на меня глядели одни и те же глаза с одним и тем же выражением загадочности, чего-то недосказанного.

Вся эта движущаяся беспрерывно человеческая масса производила на меня впечатление какой-то необъяснимо страшной, стихийной силы, которая подавляла меня своей спокойной, стойкой, но всесокрушающей энергией.

Чувствовалась потребность начать [84] разбираться в полученных впечатлениях и ощущениях не сразу, не в общей массе, а по частям, по отдельным проявлениям, наиболее видным и резким.

Начал я знакомиться с китайскою жизнью с предмета самого доступного, но в то же время и самого необходимого и важного для китайца, с косы. Коса у китайцев имеет свою историю.

В прежние отдаленные времена китайцы кос не носили, а носили длинные волосы, которые закручивали на голове шишкой, подобно тому, как ото делают и теперь корейцы.

В 1627 году манджуры, завоевав Матунчский полуостров, чтобы наглядно отметить подчиненность и подвластность себе покоренных китайцев, предписали всем китайцам выбривать лобную и височные части головы, и носить спущенную косу. Ослушникам определена была смертная казнь.

Скоро, однако, и победители манджуры подпали под влияние культуры китайцев и вместе со всеми обычаями покоренного народа приняли и бритье части головы, и ношение косы.

В настоящее время коса для китайца все, и без косы китаец не мыслим. Право носить косу китаец получает, как знак совершеннолетия. Дети косы не носят. До трех [85] месяцев у новорожденного ножницы даже не касаются волос, и первая стрижка после этого времени совершается торжественно и у мальчиков, и у девочек. Выстригается вся голова, исключая двух хохолков, волосы на которых собираются в пучечки и перевязываются красненькой ленточкой. Пучечки волос оставляют у мальчиков на обоих висках или на одном левом, а у девочки такой пучек оставляется на темени.

С такими пучечками волос дети остаются до 6 лет, когда мальчиков начинают учить грамоте и когда уже оставляют заростать всей верхушке головы, выбривая только лобную и затылочную часть. Волосы заплетаются в косичку и связываются ленточкой на макушке, спущенная косичка заплетается с красной ленточкой и право спустить заплетенную косу и надеть на голову черную, круглую, граненую шапочку китайский юноша получает только на 16-м году, когда он признается совершеннолетним. Коса для китайца это и гордость, и почет. Китаец-франт нежит и холит свою косу и обязательно она должна при ходьбе касаться пятки ноги, но так как далеко не у каждого китайца такие длинные и хорошие волосы, то настоящие франты вплетают в свои волосы или фальшивые косы, или черные шелковые шнурки, которые [86] и спускаются до пят, оканчиваясь шелковою черною кистью. Но и не у франта, а у всякого китайца забота об убранстве головы и косы прежде всего, и коса, во всяком случае, должна быть ниже пояса. Китайцы и зимой, и летом ходят с открытой головой и закрывают ее, когда только снежно или идет дождь; во время самых сильных жаров они прикрывают голову только веером, а рабочий люд, который проводит весь день на солнце, надевает самодельную широкополую шестиугольную или круглую соломенную шляпу, рабочие, чтобы не мешала им коса, закручивают ее. Китайцы чиновные и богатые без шапки не показываются на улице и, вообще, знатный китаец иначе как в носилках или тележке не выйдет из своего дома.

Страшная пыль на улицах Пекина и жара летом, помимо уже франтовства, заставляет каждого китайца заботиться о чистоте своей головы и ухаживать за своими косами. И надо отдать справедливость всем китайцам вообще, что в одежде своей они всегда чисты и опрятны, а за чистотой своей головы особенно ухаживают. Так как вся жизнь китайца проходит на улице, то здесь можно видеть картину мытья и причесыванья головы особыми цирюльниками, ходящими по [87] улицам с своими инструментами. Такой цирюльник на длинной палке через плечо несет следующее: на переднем конце скамейку, окрашенную в красный цвет, а на заднем — два круглых короба, в которых находятся ножницы, бритва, тряпки и вода. О своем шествии цирюльник дает знать не криком — в Пекине выкрикивают продавцы только съестных припасов, — а дребезжащим громким звуком, извлекаемым им на ходу из железного инструмента, напоминающего камертон, быстро проводя по нем и сжимая его концы щипцами. Тут же на улице нуждающийся в убранстве своей головы китаец садится на скамейку, тут же расплетается ему коса, моется, расчесывается большим деревянным гребнем и снова заплетается. И сколько сладостного томления и неги бывает выражено за это время на лице китайца. Такие омовения, как и все бытовые нужды и обычаи китайцев, освящены и узаконены временем. Каждый китаец непременно расчешет с утра свои волосы, заплетет их в косу, завернет вокруг головы и закрепит шнурком. Чрез пять дней обязательно каждый моет и чистит голову и это совершается неуклонно. Потерять] свою косу для китайца равносильно потерять свою честь. [88]

В случаях уличных ссор и драк китайцы прежде всего хватают своих противников за косы и стараются пригнуть голову к земле. Волоса у китайцев черного цвета, красивы, густы, но жестки и толсты. У мужчин прическа волос у всех одинакова, только макушка покрыта волосами и с макушки спускается коса, остальная же вся голова гладко выбривается. Прическа у женщин имеет несколько видов. Смотря по тому, кто ее носит: китаянка, манжурка или монголка. У китаянок девушек прическа волос обычная: заплетенная коса, у китаянки-женщины особенная женская прическа, называемая хвост сороки. Прическа эта состоит в том, что волоса с головы все гладко зачесываются на затылок в твердо-стянутый клубок, чрез который проходит большая серебряная или костяная булавка. К этому волосяному природному клубку привязывается прядками волос готовая прическа, состоящая из длинной несколько выгнутой на подобие конца форменной гражданской шляпы — "пирога", — плотно оклеенная волосами приставка. Эта приставка, по сходству с хвостом сороки, который принят за образец, и носит у китаянок подлинное название. Манжурки носят такую же приставную прическу, но весьма [89] напоминающую своей формой перевязанный посредине с острыми концами бант.

Как китаянки, так и манжурки, украшают свою голову в местах приложения накладных причесок яркими искусственными цветами — розами, астрами, которые, вообще, являются самыми распространенными в Китае. Манжурки особенно любят украшать всю прическу с боков цветами, китаянки же втыкают только несколько цветков с одной стороны. Ни одна женщина в Пекине, будь хоть самая дряхлая и беззубая старуха, не выйдет на улицу без цветов и с неубранной головой. Женщины китаянки и манжурки столь же опрятны и чисты по отношению к своей внешности и так же любовно ухаживают за своими волосами, как и мужчины. Булавку для втыкания в косу китаянки получают на 14 году, как знак совершеннолетия и права выхода замуж.

На улицах очень редко можно встретить китаянку, так как ходить по улицам женщине считается неприлично и признается для них удобным ездить только в тележках. Вообще, китаянки некрасивы, черты лица грубы, зубы большие и еще более они себя уродуют раскрашиванием яркою красною краскою щек и около глаз. Что касается [90] прически монголок, то здесь практикуется несколько видов прически, в каждом княжестве своя. Прически являются то в виде веера, в который подняты и склеены волосы на затылке клеем, то в виде расходящихся рогов, то в виде перевитых узлов. Монголки не украшают своих волос цветами, полюбят украшать их серебряными подвесками, цветными каменьями в ожерельях и каменными цветными бусами. Женщины монголки не отличаются такою опрятностью и чистотою, как китаянки и манжурки. Кроме отличия в типе, самое резкое отличие манжурок и монголок от китаянок то, что только китаянки так уродуют свои ноги, давая развиваться и расти одному только большому пальцу на ноге и сдавливая остальные. Идеал женщины китаянки — это иметь такие маленькие ножки, чтобы не быть в состоянии твердо стоять на ногах и падать при дуновении ветерка. Неприятно и досадно видеть это уродование ног на китаянках даже простых, которые с трудом переходят от дома к дому, широко расставляя ноги в сторону и балансируя руками. Башмачки на ногах всегда цветные и часто из красной материи. Ноги свои китаянки бинтуют всегда и надевают чулок на забинтованную ногу. По размеру [91] своему ноги китаянок остаются как бы в возрасте девочки до 6-8 лет, причем один только большой палец является развитым; вся же плюсневая часть и стопа крайне сдавлены и на стопе видны вдавленными, совершенно плоскими, как бы белыми пластинками, совершенно безжизненные задавленные очертания пальчиков. В общем китаянки гораздо миниатюрнее и нежнее по сложению манжурок и особенно монголок; изредка попадаются среди китаянок и чрезвычайно симпатичные, нежные личики, изумленно провожающие европейца своими черными узенько-косыми глазками из-за занавески китайского экипажа.

Женщина китаянка ведет жизнь замкнутую и не показывается в обществе мужчин, почему европеец только в исключительных обстоятельствах может увидать женщину-китаянку в ее домашней обстановке.

Костюм китайцев очень разнообразен и в то же время очень прост. В основе своей костюм состоит у каждого китайца, начиная от простолюдина и до мандарина, из одних и тех же частей одежд, одного и того же покроя, разнообразясь лишь количеством и качеством материала и некоторых особенностей, присвоенных для [92] ношения тому или другому сословию. Самым простым костюмом облекаются рабочие: летом они ходят без рубах, в одних только шароварах, очень широких, завязываемых тесемкой, у щиколок и холстяных башмаках. Голову защищают от солнца соломенной шляпой, чрезвычайно разнообразной по фасонам. Есть шляпы громадных размеров и совершенно круглые, есть шляпы конусом, есть шляпы шестигранные, почти плоские, есть шляпы с приподнятыми полями.

Китаец горожанин и вообще не рабочий, а всякой иной профессии, носит обычно поверх тела халат из бумажной голубой или серой материи, надеваемый летом на голое тело. Халат этот плотно застегивается на левой стороне шеи и под мышкой левой руки.

Зимой весь простой народ облекается в стеганую ватную одежду, надевая шаровары, рубашку, а поверх целый ряд кофт и кафтанов.

Чиновный мир носит одежду из шелковых материй, обычно цветных, а зимою надевает и меховые халаты и курмы, причем право носить дорогие меха, каковы соболь, бобр, предоставлено только высшим сановникам, а низшие сановники имеют [93] право носить беличьи меха и лисьи. Вообще одежда чиновников строго определяется законоположениями.

Но есть у всего народа одна часть, одинаково употребляемая всеми, начиная от рабочего и до богдыхана, — это веер, который служит и для защиты от солнечных лучей, и для прохлады.

Без веера нельзя встретить летом ни одного китайца и на веере, более чем на какой либо иной части туалета, сказывается вся изобретательность китайской моды. Разнообразие форм вееров и величины, рисунков на них, надписей ежегодно меняется. Веер составляет не только необходимую часть туалета, но является необходимым и для взаимного этикета. При встрече, например, чиновников друг с другом, они, по этикету, должны выйдти из носилок, или телеги и совершить обязательные приседания друг перед другом, обменяться любезностями и снова сесть в свои экипажи и продолжать путь. Таких встреч может быть несколько, что составило бы большое неудобство для едущих. Тут-то и помогает веер. Встречаясь друг с другом, чиновники прикрываются веерами и, как бы не замечая друг друга, следуют дальше.

Веер служит также самым изящным [94] и самым подходящим подарком во всех слоях общества. Между хорошими знакомыми принято также дарить веера с своими автографами и с надписью каких нибудь стихов или изречений философов. Костюм женщин в общем схож с костюмом мужчин. Китаянки носят такие же шаровары, как мужчины, так же завязываемые у щиколок, только верхняя одежда женщин более широка и нарядна. Женская курма имеет широкие разрезные рукава и надевается сверху на юбку. Курмы бывают обычно шелковые красные, голубые, зеленые с вышитыми крупными цветами, бабочками, пейзажами, и застегиваются также на левой стороне. Рукава имеют широкие отвороты, также заполненные вышивками.

Юбка бывает под цвет курмы и по подолу также вся вышита. Старинное шитье и старинная материя очень ценятся и составляют, вместе с различными шелковыми вышивками, предмет торговли многочисленных продавцов, которые ходят из дома в дом и торгуют этими вещами.

Что касается до костюма детей, то он в миниатюре тот же, что и у взрослых.

Детский мир в Китае чрезвычайно интересен, но мало доступен наблюдению, так как остается скрытым вместе с [95] женским от глаз европейца. Но главным препятствием для изучения этих двух миров является не столько недоверие китайцев и страх их перед европейцами, сколько незнание нами китайского языка, полная невозможность разговориться, подойти к общению. Если бы была возможность проникнуть в жизнь детского мира в Китае, то яснее и определеннее понято было бы и мировоззрение взрослых.

Совершив путь через селения и города Китая, я был поражен тем обилием детей, которых встречал многочисленными группами, или сидящими у ворот своего дома или миролюбиво играющими тут же на улице. Вглядываясь в их личики, я видел общий всем детям пытливый, но с выражением боязни, взгляд симпатичных глаз, хотя эти глаза и высматривали из узеньких, косых щелок, словно пугливые зверьки. В Китае очень много детей. Китайцы чрезвычайно чадолюбивые родители, и если бы судить о счастьи народа по словам китайского поэта, сказавшего, что счастлив тот дом, который полон детьми, как колчан стрелами, то китайцы несомненно счастливый народ. Не только вся страна переполнена детьми, но на протяжении судоходных рек встречаются на каждом шагу [96] плавучие селения джонок, барж, гаус-ботов, на которых можно видеть жизнь нескольких поколений. Тут и дряхлая бабушка, и молодая мать, и пятеро-шестеро представителей молодого поколения. Плавучие селения эти принадлежат труженикам рек, которые занимаются при помощи наемной бурлацкой силы перевозом товаров на своих барках от портов во внутрь страны и обратно.

Заговорив о детях в Китае, я, чтобы не возвращаться далее к этому вопросу, сообщу, что я мог узнать за время пребывания моего в Пекине о жизни детей и месте, которое они занимают в китайской семье.

Как и повсюду в мире, китайцы отец и мать в высшей степени заинтересованы в вопросе о рождении ребенка: кого Бог даст, — мальчика или девочку. Задолго еще бабы-повитухи, на основании различных признаков, определяют пол ребенка и подкрепляют свои определения "научными" выкладками китайских мудрецов, которые уверены, что можно безошибочно предсказать пол ребенка, если известны года женщины и время зачатия ребенка, т. е. в какой луне оно произошло. Китайцы считают время лунными месяцами, поэтому лунный год [97] китайцев имеет 12 лун, из которых одни имеют 29 дней, а другие 30 дней. Високосный год у китайцев бывает через 19 лет и состоит из 13 месяцев. Вставочный месяц образуется таким образом от остатка дней лунного года, который состоит только из 354 дней, а не из 365 дней, как год солнечный. Если последняя цифра в годах женщины и цифра луны обе четные или обе нечетные, то будет мальчик; если же одна цифра четная, а другая нечетная, то будет девочка. Следовательно, если женщина имеет 22 года и беременность началась в 4-й луне, или женщине 23 года, а беременность началась в 5-й луне, то будет мальчик. Этот признак, однако, относится к женщине незамужней; у женщины замужней счет видоизменяется: считается последняя цифра ее лет и цифра месяцев замужества, причем обе четные или обе нечетные цифры указывают пол мальчика, а одна четная и другая нечетная пол девочки. Существует еще один способ, принадлежащий даосистам и записанный в книгах в 1593 году. Этот способ узнавать пол ребенка основан на числовых выкладках. В основание берется число 49. К этому числу надо приложить число луны, в которой произошла [98] беременность; от полученной суммы надо отнять безусловно правильно лета женщины. Затем от получившегося остатка последовательно отнимаются следующие числа: 1 для неба, 2 для земли, 8 для человека, 4 для времен года, 5 для элементов, 6 для музыкальных инструментов, 7 для планет. Например: женщине 28 лет, беременность началась в 8-й луне, кто будет — мальчик или девочка? К 49 + 8 = 57. Отнимаем 28: 57 — 28 = 29. Отнимаем 1 + 2 + 3 + 4 + 5 + 6 + 7 = 28. В остатке, отняв от 29-ти 28, получаем 1, число нечетное, знаменующее пол мальчика. Четное число в остатке указывает пол девочки. Если в остатке получилось бы большее число, то отнимают еще 8 для восьми ветров.

Пол ребенка в Китае имеет громадное значение для родителей бедных, для которых насколько желателен мальчик, настолько лишним обременением является девочка. Родившегося мальчика завертывают в пеленки и выдерживают в течение одного месяца в комнате. По истечении же трех месяцев совершается обряд стрижки волос и наречения имени. Дается первое имя "молочное", состоящее или из прозвища, подходящего к характеру и виду ребенка, или названия цветка, растения — если это [99] девочка, или просто числовой нумер — первый, второй и т. д. Судьба родившегося мальчика даже в бедной семье обеспечена: при всей нищете ему не угрожает насильственная смерть; наоборот, огромное большинство девочек уничтожаются родителями, или выбрасывающими ими на улицы, или же бросающими их в каталы реки, пруды, на дорогу. Детоубийство в Китае, хотя и считается наказуемым деянием, но составляет обычное явление народной жизни, и хотя губернаторы обращаются в воззваниях к народу с запрещением детоубийства, но в то же время не преследуют его. Причинами убийства девочек служат прежде всего ужасная бедность китайского населения, а также и условия жизни, при которых мужчины всегда уходят на заработки из деревень, а явившиеся в отсутствие мужей незаконные дочери уничтожаются. Нередко также рождение девочек вызывает у мужа нелюбовь к жене, побои, переходящие в бесчеловечное обращение; отсюда также частые убийства и самоубийства. Мальчики в бедной семье являются подспорьем и помощью. Их продают наичаще в евнухи для двора: маленькие евнухи очень ценятся, так как составляют забаву и развлечение придворных дам, которые держат таких евнухов при [100] себе до десяти лет, после чего они переходят в разряд слуг при доме и заменяются новыми, в возрасте от 5 лет. Такие евнухи имеют особое имя "непорочных", в отличие от "маленьких евнухов", — имя, которое дается после десяти лет евнухам. Бедные родители охотно продают мальчиков в евнухи, так как обеспечивают этим и свое существование, а при счастьи, если со временем сын их евнух будет пользоваться влиянием, они получат хорошие средства. Надежда на лучшее будущее заставляет хранить и беречь мальчика. Общее количество евнухов при китайском дворе достигает внушительной цифры 6 тысяч человек. Затем мальчиков покупают разные труппы актеров, фокусников, рассказчиков народных сцен, которыми полны улицы Пекина и профессия которых считается в глазах китайца не заслуживающей уважения. Нередки, наконец, случаи, когда мальчика покупают бездетные люди для усыновления. При культе почитания предков чрезвычайно важно иметь потомство мужское, так как только мужчина может приносить жертвы предкам и возносить молитвы об упокоении их душ, участвовать в церемониях. Охотно также берут мальчиков к себе в ученики и прислугой монахи [101] монастырей. Не то с девочкой. Самое частое — покупают уже в возрасте от 6 до 8 лет с целью наполнять очень распространенные в Китае безнравственные притоны или отправлять их для той же цели в открытые для европейцев порты. Существует целая профессия таких женщин, которые промышляют покупкой девочек и приготовлением из них певиц, служанок и наложниц для домов богатых китайцев, составляющих себе гарем или в лучшем случае берущих себе "вторую или маленькую" жену в случае, если первая и законная жена остается бесплодной.

Продажа детей разрешается китайскими законами, с ограничением лишь, что купивший не имеет права уже перепродавать вторично, но имеет право возвратить купленного ребенка или взрослого обратно, если они окажутся дурного и бесчестного поведения. Купля-продажа утверждается документально. Что касается стоимости ребенка и взрослого, то установленных цен, конечно, не существует. В Пекине, напр., можно купить взрослую девушку, в зависимости от ее физических и нравственных качеств от 20 лан (40 р. с.) до 100 лан и более. Тяжелая судьба китайской женщины вообще, а девушки в частности вполне [102] объясняет причину, по которой крайне чадолюбивые китайцы часто предпочитают убивать свою дочь, нежели сохранять ей жизнь. Много добра делают в этом отношении католические миссионеры, которые подбирают по улицам выброшенных детей, а также охотно берут у бедных родителей, давая им пособия, и помещают таких детей в свои орфелинаты, обучая ремеслам и давая кусок хлеба на всю жизнь. Девочка в китайской семье это, во всяком случае, несчастное существо: на нее исключительно возлагаются только заботы и работы по дому и не дается никаких знаний. С изуродованными ногами, она с малых лет только нянька своих братьев и прислуга для всей семьи. Отсюда понятными являются частые массовые самоубийства девушек-китаянок, которые не могут иметь никакого честного труда, чтобы существовать, а жизнь рабы среди бедности или разврата является слишком тяжелой и непосильной для многих.

Первые месяцы жизни ребенка в невежественной и суеверной китайской среде далеко не всегда проходят благополучно. Горе тому ребенку, который, в силу болезненности или от дурного питания, бывает неспокоен, часто вскрикивает или кричит особенно по ночам. В силу убеждения [103] китайцев в существовании двух начал в природе — доброго и злого, демонического, тотчас же приписывается овладевание ребенком злого демонического начала, почему и начинают приниматься меры сперва к запугиванию, а затем и изгнанию демона. Для этой цели, когда ребенок закричит, его щиплют, колют, бьют; если это не помогает и беспокойное состояние ребенка продолжается, то во время приступа крика ребенка со всего размаха бросают о пол. Это или изгоняет демона и ребенок оправляется, или же он умирает, взятый демоном, обратившим его в злого духа. Бывают ли случаи выздоровления при таком способе лечения от "злого глаза", как веруют у нас на Руси, сказать нельзя, так как в Китае ни одна отрасль народной жизни не освещается статистикой; но что смертность среди китайских детей громадна, это не подлежит никакому сомнению. Умерших детей хоронят на своих кладбищах, но без всяких похоронных церемоний, только богатые люди, зарывая детские трупы в выкопанную яму; бедное же городское население предоставляет эту заботу особо назначаемым для этого правительством китайским могильщикам. В четырех частях Пекина находятся особые здания, в [104] которые сносятся жителями все умершие дети ежедневно; те, кому далеко нести труп ребенка в эту детскую мертвецкую, выносят труп прямо на улицу, оставляя его на видном месте, прикрытым цыновкой (рогожкой). Ежедневно ранним утром объезжает улицы Пекина крытая телега, в которую возница-могильщик собирает детские трупы и вывозит за город, где в поле вырывает одну яму и сваливает в нее все детские трупы. Кто раз видел эту детскую колесницу смерти, тот никогда не забудет того ужасного впечатления, которое она производит. Возница-могильщик, с тупым выражением лица, до невозможности грязный, грубо берет руками детские трупы и бросает их в телегу. Телега уже полна; трупы голые, в одежде, полуодетые, с посинелыми лицами, бьются в груде тел один о другой; телега прикрыта только занавеской, отбрасываемой ветром и при толчках в рытвинах улиц открывает взору живого человека эту ужасную картину смерти. Трупы скользят, вот выпадает рука, вот нога свесилась и бьется. Заметив выбивающийся труп, возница грубо хватает его и отбрасывает вглубь телеги. Зарываются детские трупы в поле крайне плохо и еле прикрываются землей. Прибытия этой [105] колесницы смерти уже ждут голодные стаи собак и ворон, оспаривающих друг у друга добычу. Сделав свое дело, могильщик уезжает обратно в город за новыми жертвами, а на взрытой земле начинается пир; разрываются детские трупы и растаскиваются по всем направлениям. Ремесло могильщиков, как говорили мне китайцы, довольно прибыльно: бедные приносят трупики, завернутые в циновки, а богатые приносят трупики, одетые в новые, хорошие одежды. Одежды снимаются могильщиками и продаются, а трупы вывозятся голыми.

Если такое тягостное впечатление производят похороны детей в Китае (Пекине), то зато отдыхаешь, когда видишь, с какою любовью ведет по улице за руку своего сынишку счастливый отец. С какою гордостью он на него смотрит, с каким удовольствием покупает ему нехитрую игрушку у уличного разносчика игрушек. За жизнь в Пекине я ни разу не видал на улицах Пекина иного обращения с детьми, кроме самого ласкового, самого отечески любящего.

Детство китайского ребенка из народа проходит на улице до семилетнего возраста, когда настает время посылать его в школу. Сколько развлечений и удовольствий доставляет ему улица: постоянные многолюдные [106] торжественные процессии, свадебные и похоронные, особенно последние, с их блестящей, поражающей воображение ребенка, мистической обстановкой, суета уличного движения, множество уличных продавцов игрушек, крайне первобытного производства и замысла, но поразительно дешевых по материалу, уличные рассказчики народных сцен и фокусники, водящие с собою ученых животных. Как только мальчик подрос, его ждут тут же, на улице, детские игры, а главное — пускание змеев, составляющее народную китайскую забаву, в которой принимают участие и мальчуган, и подросток, и взрослый мужчина. Такого разнообразия змеев по замыслам фантазии, по виду и по величине нигде нельзя встретить, как только в Китае. Тут и разрисованные непременно маленькие рыбки, и, птички, и китайские дилауры (цикады), и громадных размеров размалеванные китайцы и китаянки, драконы, птицы, скорпионы, угуны (стоножки) и пр. Пускание змеев имеет свой определенный период, как и гонка голубей, до которой китайцы большие любители, и начинается в феврале месяце, после китайского Нового года, когда начинают дуть ветры, продолжаясь всю весну, вплоть до начала периодических дождей. Над [107] Пекином тогда на разных воздушных высотах носятся чудовища с треском и жужжанием привязанных к ним различных звук издающих снарядов. Из любимых детских игр, которые можно наблюдать на улицах, наичаще встречаются игра в лошадки, игра в камешки или орехи (подобие нашей игры в бабки), игра в пятнашки, игра подбрасыванием ногой тряпичного мяча. Все игры детей носят на себе необыкновенно миролюбивый характер. Ни разу я не видал на улицах Пекина среди играющих детей ссор и драк. Дети-китайцы так же степенно-молчаливы, как и взрослые. Некоторыми предметами запрещает играть детям народное суеверие. Так, никогда не позволят ребенку играть голою костью, не позволяют даже брать ее в руки из страха, чтобы судьба не наказала его в будущем ужасною казнью лин-чи, т. е. разрублением на 10 тысяч кусков, когда от живого преступника остается только окровавленный костный остов. Казнь эта полагается за преступление, ужаснее которого не может быть по понятиям китайца, воспитанного в культе почитания предков, — за отцеубийство.

Если детям богатых людей доступны игры и удовольствия, то на долю бедняков с самого раннего возраста достаются лишь [108] невзгоды и лишения. На улицах Пекина можно ежедневно видеть, как дети — подростки пяти-шести лет роются в купах мусора, выбрасываемого из домов на улицы, и выискивают в них кусочки не вполне перегорелого каменного угля, который можно еще пустить в употребление на очаг бедной семьи. Эти серобурые кусочки они тщательно выбирают, производя свою работу в куче мусора тихо, без разговоров, без брани, и бережно складывают в свои корзинки. Часто можно видеть также, как эти несчастные дети вступают в борьбу с такими же несчастными и голодными уличными собаками, оспаривая у них выброшенный обглодок какого-нибудь съедомого лишь для голодного бедняка кусочка. По несчастным детям на улицах можно убедиться, в какой часто ужасной нищете живет многочисленное население Пекина.

В семь лет кончается детство китайского мальчика, и его отдают в школу учиться. В Китае есть казенные школы городские, уездные, сельские, в которых обучение производится бесплатно; но казенные школы посещаются крайне неохотно и только одними бедняками, так как казенные учителя и плохи, и небрежны в обучении. Поэтому дети китайцев посещают главным [109] образом платные частные школы или школы, содержимые на средства благотворителей. При больших монастырях есть также школы, куда принимаются мальчики для подготовки из них монахов и послушников в монастырях. Состоятельные китайцы приглашают обыкновенно учителя к себе в дом, причем нередко близкие и родственные семьи соединяются вместе, и получается таким образом домашняя школа, в которой дети оставаясь дома, изучают с большим успехом все, что требуется знать.

Китайскую школу издалека можно слышать по тому беспорядочному гулу, который, подобно шмелиному жужжанию, доносится до слуха. Школы народные ничем не отличаются от обыкновенных жилищ и представляют из себя одну или несколько китайских комнат, в которых располагаются группами ученики разных возрастов и познаний. В китайской школе нет ни подразделения на классы, ни разнообразных методов преподавания. Все идет по раз и давно заведенному порядку без всяких перемен. Приведенному, в школу новичку учитель прежде всего дает "школьное" имя, присоединяя его к первому "молочному" имени, или же первое отбрасывая, а оставляя одно школьное имя. В китайской школе нет никаких [110] вспомогательных для первоначального обучения средств, ни книжек с раскрашенными картинками, ни приспособленных к возрасту и пониманию ребенка учебников. Все начинают одинаково, т. е. садятся за изучение наизусть каракуль китайской науки — "цзыр". Ребенок сразу садится за книжный язык, все изучение которого состоит в заучивании наизусть десятков, сотен, тысяч фигурных знаков, ни смысла, ни значения которых большею частью не понимает. Когда запас гиероглифов достаточен, тогда ребенку дают заучивать наизусть изречения китайских философов и на первом месте Конфуция. В таком зубреньи изречений философско-религиозного содержания проходят через мозг ребенка в утомительном изучении страница за страницей ряды гиероглифов, покрывая мысль его, как паутиной, непонятным значением и содержанием. Школьник-китаец трудится с утра до позднего вечера в школе, он не знает ни праздничных дней, ни школьных игр во время отдыха. Школа только для работы, — говорит китайский учитель, — а всякое развлечение служит помехой занятиям. Поэтому время отдыха в школе — только время еды, которую или ему приносят родные, или он получает ее от учителя. [111]

В школе ученики проводят целый день до пяти-шести часов вечера; в школе же они готовят уроки на следующий день. Все ученье идет вслух, причем "цзыры" заучиваются не только по форме своей, но и по тону голоса, каким они произносятся. Европейцы при изучении китайского языка применяют систему тоническую, что значительно облегчает усвоение китайской речи. Суть дела в том, что в китайском языке мало слов, но много цзыр, т. е. отдельных понятий, которые выражаются одним и тем же словом. Чтобы быть мало-мальски образованным человеком, надо знать не менее двух тысяч гиероглифов; ученые китайцы знают до десяти тысяч гиероглифов и более. Одно и то же слово, например, "ши", смотря по тому, как будет произнесено, то есть с повышением голоса или понижением, растянуто или кратко, будет иметь и свое отдельное значение, и свой отдельный знак. Так слово "ши" значит: да, десять, камень, освобождать и др.; слово "бин" значит: солдат, лед, больной, лепешка и др. Каждый ученик в китайской школе — сам по себе; он зубрит вслух, на тысячи ладов, выкрикивая цзыры и целые изречения, чтобы самому закрепить их в памяти и чтобы учитель слышал его голос. Таким [112] образом ученики способные, т. е. обладающие хорошею памятью, идут вперед в глубину того мрака, в котором не проскользнет даже слабый луч современного знания, современной живой мысли, а ученики тупые не мешают при такой системе ученья способным; но и те, и другие одинаково уродуют свою мысль, развивая чрезмерную память, но уничтожая всякую пытливость ума и самодеятельность.

Изучение философов продолжается до 13-14 лет, и за это время должно вызубрить девять книг, которые служат основанием всестороннего знания, а именно: И-цзин — книга перемен; Шу-цзин — древняя история Китая; Ши-цзин — древние стихотворения; Чунь-цю — весна и осень; Ли-цзи — записки об обрядах. Из этих пяти классических книг китаец получает свое нравственное, религиозное и политическое образование и воспитание. Затем изучаются книги: Лунь-юй, т. е. разговоры; Мэн-цзы — философско-нравственные сочинения мудреца Мэн-цзы; Та-сио — великая наука и Джун-юй — обычная средина. Когда книги эти будут вызубрены, тогда начинается вторичное их толковое изучение с толкованиями и объяснениями. Задаются темы для самостоятельного сочинения в духе тех образцов, которые прочно [113] засели в мозгу учеников. Что касается содержания изучаемых книг, то книга И-цзин содержит в себе понятие о Боге и человеке, представленных различными видами и чертами в 64 расположениях. Шу-цзин, — древняя история — содержит события Китайского государства с самых древних времен, т. е. с 2365 до 255 г. до Рожд. Хр. Чунь-цю весна и осень — исторические записки, приписываемые Конфуцию. Ши-цзин — древние стихотворения, собранные и записанные при династии Шан почти за 1700 лет до Р. Хр. Эта книга состоит из нескольких отделов: нравы царств, гимны и оды, которые пелись в честь государей или при совершаемых жертвоприношениях в храме предков или в храме Неба и земли. Все эти книги приписываются или Конфуцию, или его ученикам. В XII веке один из знаменитых ученых Чжу-си написал изъяснение и толкование на все классические книги и объединил их значение для преподавания. Эти толкования держатся и до сего времени во всех китайских школах.

К 16-17 годам юноша кончает ученье и сдает государственный экзамен в уездном или губернском городе у казенных учителей и получает первую ученую степень — по-цай, т. е. студент. Получив [114] звание студента, он зачисляется кандидатом на государственную службу и в то же время обязуется продолжать дальнейшее образование под руководством казенных учителей и наблюдением учебного начальства, готовясь держать дальнейшие испытания на получение следующих ученых степеней в высших учебных заведениях, имеющихся в каждом областном городе.

Разделения по специальностям не существует, так как, по убеждению китайцев, все ученые люди должны быть подготовлены одинаково к прохождению государственной службы по разным отраслям управления. Из специальных учебных заведений в Пекине имеются только два: педагогический институт, имеющий целью приготовление учителей для казенных училищ, и астрономический институт, преподавание в котором исключительно сосредочивается на предметах, относящихся до астрономии. Закончившие свое образование педагоги входят членами в так называемый приказ ученых, на обязанности которого лежит составление учебников и ученых книг, отвечающих потребностям данного времени. Студенты разделяются на казенных, получающих стипендии, на сверхштатных и прибавочных. Штат студентов определен для [115] каждой провинции особыми положениями. Занятия студентов, приготовляющихся за получение второй ученой степени "цзюй-жень", т. е. представляемый человек, состоит в дальнейшем изучении и толкованиях все тех же классиков и изучении религиозных обрядов в дни главных четырех праздников, т. е. в день рождения богдыхана, в Новый год и в дни весеннего осеннего равноденствия. Студенты приносят уже жертвы пред таблицей "древнего учителя" и совершают поклонение пред таблицей с титулом императора. Под названием "древний учитель" почитается Конфуций, настоящее имя которого не осмеливается произнести ни один китаец, равно как и напечатать его в книгах, дабы, сознавая свое ничтожество, не оскорбить звуком своего голоса дух великого человека. Занимаются студенты по книгам, высылаемым ученым приказом в библиотеки училищ. Перепечатка этих книг разрешается ‘ всем книгопродавцам, но при непременном условии — не изменять никоим образом текста и не прибавлять от себя никаких пояснений, чтобы тем не подрывать в народе нравственности и его религиозных верований. Студентам задаются темы для самостоятельных сочинений по вопросам [116] юридическим, государственным, политическим, а также сочинение стихотворений. Поэзия считается обязательной для каждого ученого китайца. Каждые три месяца производятся поверочные испытания в знании и понимании классиков, истории, уголовного права, политической экономии. Для проверочного письменного испытания заранее уже выработан план и метод: сочинение должно быть ясно и литературно изложено и не должно превышать известного предельного количества знаков. Слова "небо", "предок" должны быть написаны выше обычных слов. Слова "государь" и "древний учитель" должны начинаться всегда с красной строки. На основании поданных сочинений и устных ответов студенты разделяются по успехам на разряды. Высшая, третья ученая степень получается в столичной экзаменационной зале в Пекине, которая является таким образом университетом для всей Китайской империи. В каждом училище при главном здании поставлены каменные плиты с высеченными на них наставлениями для студентов следующего содержания: "Верховная власть основала училище, студентов освободила от Земских повинностей, определила им содержание; в высшие губернские училища определила надзирателей и учителей. [117] Чиновники должны быть примером для людей, приготовляемых на государственную службу, студенты же должны стараться оказывать себя достойными милостей государя и должны утверждать себя в правилах нравственности". Затем перечисляются обязанности студентов в отношении почтения и повиновения благоразумным родителям, а у кого родители грубые, тех студент должен умолять о перемене поступков. Указывается студентам об их обязанности быть всегда верными государю, быть правосудными ит. д. Относительно характера и повиновения студентов сказано, что сварливого характера студентов в наказание следует заставлять слушать лекции стоя на коленях, и проч. Испытания студентов производятся через год, причем не получившие ученой степени казенные студенты лишаются казенного содержания. Что касается до своекоштных студентов, то таковым предоставлено право являться на экзамен до 30-ти раз или до 70-ти-летнего возраста. Бывают, говорят, такие субъекты, которые с несокрушимым постоянством добиваются получить ученую степень и являются из году в год на экзамен. Достигших 70-ти лет разрешается наградить платьем и уже уволить от экзамена навсегда. [118]

На получение ученой степени студенты допускаются с большой осмотрительностью. Они должны представить одного поручителя и пятерых свидетелей-товарищей, которые удостоверили бы их личность, происхождение и положение. В число студентов-кандидатов на государственную службу безусловно не допускаются рожденные от слуг, от полицейских сыщиков, рабов, актеров, музыкантов, цирульников, проституток. Третья ученая степень гун-ши, т. е. представляемый ко двору, получается только в Пекине, где производится испытание в екзаменационной зале с большою строгостью для всех кандидатов, прибывающих сюда из провинции. В Пекине экзаменационная зала — чао-као — представляет отдельный квартал, обнесенный каменною стеною и заключающий в себе десятка два каменных рядов, в которых помещаются отдельные, не сообщающиеся друг с другом комнатки. В каждом ряде помещается до 20-ти комнат, имеющих каждая свою дверь. В разных местах возвышаются над этими рядами открытые беседки, с которых наблюдают надзиратели, чтобы ищущие ученой степени и заключенные в комнатки для исполнения письменных работ не могли бы сообщаться друг с другом. Приняты все [119] предосторожности, чтобы экзамен выполнен был добросовестно: студентам, собранным всем вместе, в день экзамена объявляется тема и раздается штемпелеванная казенная бумага как для черновой, так и для переписки да-бело. По окончании работы оба листа возвращаются обратно экзаменаторам, которые уже при устном экзамене проверяют и письменные ответы. Выдержавших все экзамены по успешности их распределяют по степеням, и в честь лучших по успехам устраивается при министерстве обед. Фамилии всех выдержавших расклеиваются на воротах министерства и печатаются во всех казенных газетах.

Таким образом, в Китае имелось до сего дня три разряда училищ: 1) элементарные, народные школы, где изощряется память в заучивании наизусть и вслух слов-гиероглифов и изречений, без объяснения их смысла; 2) средние школы, где объясняются уже классические книги, и 3) высшие школы, в которых в толковании на классиков при изучении их преподаются все государственные знания. Экзамены на ученые степени происходят: первый — в уездном городе, второй — в губернском и третий — в Пекине. Только получение высшей ученой степени открывает все двери для [120] карьеры и создает китайцу почет и более или менее высокое значение. Самое название степеней поясняет это: сю-цай, — студент по нашему понятию, — по понятию китайцев означает "пробуждающийся к развитию талант", способный к дальнейшему совершенствованию, вообще образованный человек; цзюй-жень — это уже человек, заслуживающий производства в ученую степень с правом на занятие государственной должности, соответствующей его знаниям, поведению, опытности и т. д.; гун-ши — это уже человек, способный быть прекрасным чиновником. Каждая из этих степеней имеет по нескольку подразделений. Выдержавшие экзамен приобретают право носить почетные знаки чиновников-шапки с шариками и особого рисунка чиновничьи сапоги. Одежду надевают также голубую шелковую, с особыми оплечьями и, смотря по степени, различных оттенков; есть одежда скромности, одежда почтения, одежда облачная и др. Несмотря на трудность получения ученых степеней в Китае, сопряженную с большими денежными расходами, желающих является всегда много, так как образование в Китае ценится и уважается более, нежели в Европе. Человек, не получивший школьного образования и не имеющий доброй семьи, считается [121] "ничтожным", "несчастным" человеком; это — чернь, для которой недоступны никакие положения в жизни, в которых выражалось бы уважение, даваемое образованием — этим высшим идеалом в жизни китайца. Кроме этих трех экзаменов, для лучших по успехам получивших третью ученую степень — гуй-ши совершается еще почетный экзамен в присутствии богдыхана в тронной зале бао-хо-дянь: это — так называемое дворцовое испытание. Экзаменующиеся поселяются в дворцовых помещениях, экзаменаторы назначаются самим богдыханом. Испытания производятся при соблюдении всех мер предосторожности, чтобы уединить исполняющих письменный экзамен от всякого внешнего влияния. По окончании этого экзамена десять кандидатов представляются богдыхану и при соответствующей этому случаю церемонии получают указы, которые чиновник расклеивает на императорских воротах. По окончании церемонии ученым, получившим теперь уже звание шень-ши, — мудрый, способный влиять на других, — выдается форменное почетное одеяние, предлагается угощение, и с музыкой они отправляются в храм Конфуция принести жертву. Эти ученые зачисляются членами высшей корпорации ученых, составляющих пекинскую академию. [122]

Экзамены на получение ученых степеней производятся обыкновенно через два года в третий, но иногда и через более долгий промежуток времени.

Кроме общих высших ученых степеней, в Пекине имеется специальное заведение, дающее специально ученые звания для педагогов, это — педагогический институт. В институт поступают студенты или те, которые долго пользовались казенным содержанием, были воспитанниками казенных училищ в Пекине, или из студентов, представляемых ко двору и принимаемых по милости богдыхана. Поступающие в педагогический институт, имеющий целью приготовлять опытных учителей для народных училищ сельских, уездных, губернских и окружных, так и называются: 1) ежегодно представляемые; 2) представляемые по милости государевой, — это дети и потомки известных ученых и ученики из военных училищ, дети чиновников, принимаемые за службу своих отцов; 3) представляемые по превосходству, -это лучшие ученики из уездных и военных училищ, в которых обучаются и математике. Срок учения в педагогическом институте для студентов из гражданских училищ полагается три года, а из военных училищ — десять лет. [123]

Если гражданская учебная и ученая часть поставлены на высоту в Китае, то военные школы находились до последнего времени на низком уровне. Обучаются в военных школах, кроме общих предметов, манчжурской и китайской словесности, математике, а специально — верховой езде, стрельбе из лука в цель, фехтованью оружием как в пешем, так и в конном строю. Гимнастика состоит в развитии ловкости при бросании тяжестей и борьбе. Из классиков изучаются наизусть главным образом военные. Военные экзамены совершаются обыкновенно через три года. В общем должно сказать, что не смотря на общее уважение, которым пользуется образованность среди китайского народа, образование дается ему очень трудно, а для бедняков оно недоступно. Народные школы казенные пользуются дурной репутацией, так как в них попадают только отбросы из учительского сословия, которые требуют от родителей подарков и денежных приношений и занимаются с детьми крайне дурно. В частных школах учитель берет с ученика по три и более доллара в месяц, в зависимости от школьного расположения и достоинства школы. Внутренность школы очень проста: стол и скамьи для учеников, [124] кафедра для учителя, в переднем углу ставится таблица или на стене делается надпись, посвященная Конфуцию или богу ученых. Конфуций назван учителем и господином на все времена, и в честь его постоянно курится фимиам. Учеников в школе набирается до 30-40 человек. Отвечая уроки, ученики становятся спиною к учителю и нередко изумляют посторонних наблюдателей своею памятью.

Так обставлено было дело образования китайского юношества до 1860 года, когда стали раздаваться одинокие голоса среди самих китайских чиновников, что времена изменились и требуют совершенно других условий образования, как гражданского, так и военного, применительно к европейскому. Немало способствовали прояснению взгляда китайцев на образование школы, открываемые миссионерами.

В этих школах дети китайцев не только научались какому-нибудь европейскому языку, французскому или английскому, но научались и ремеслам, которые давали им в будущем кусок, хлеба. Эта возможность выбиться бедному китайцу из нищеты при помощи европейского учения всего более пропагандировала в массе населения пользу европейских школ. Миссионерские школы [125] явились первым проблеском среди векового застоя мысли. Миссионеры-католики и протестанты самых разнообразных сект, раскинув сеть школ и институтов среди народа, внесли не только христианство, но и обучение ремеслам, дали знание английского или французского языков и краткое общее образование. Благодаря миссионерам, все побережье Китая в портах, открытых для европейцев, дало китайцам хороший кусок хлеба, так как во всех магазинах, конторах, складах, гостиницах, таможнях заняли места китайцы, знающие английский язык.

Все побережье Китая, Кореи и Японии живет в своих сношениях с европейцами английской культурой и при посредстве английского языка.

Во всех учреждениях частных или общественных заведен английский распорядок. Миссионеры — протестанты, преимущественно американцы, распределились главным образом по побережью, так как они занимаются не только миссионерской деятельностью, но и коммерческой. Миссионеры-американцы это — аристократия миссионерства. Большинство из них люди семейные, получающие весьма хорошее содержание, которое увеличивается с увеличением [126] семейного состава. Жена миссионера, если она тоже миссионерка, получает отдельное от мужа содержание за миссионерскую деятельность. В этой миссионерской деятельности школы составляют безусловно доброе дело миссионерства. [127]

ГЛАВА VI.

Повседневная жизнь наша зависит во многом от нашей домашней прислуги. Tcли попадается прислуга умелая, честная и доброго характера, то жизнь выигрывает в благополучии, и наоборот: прислуга неумелая, распущенная и злая вносит отраву в нашу, и без того неособенно богатую светлыми впечатлениями внутреннюю домашнюю жизнь. К сожалению должно признать, что в нашей русской жизни от прислуги наичаще приходится терпеть и переносит зло, нежели встречать добро. Вследствие этого переход от русской прислуги к слугам-китайцам бывает поразительно резким и в первое время вызывает только одно восторженное к ним отношение.

Китайская прислуга столь самобытно типична и все ее достоинства и недостатки столь тесно связаны с общим строем китайской бытовой жизни, что пройти молчанием китайскую прислугу нельзя. [128] Достоинства китайской прислуги сразу бросаются в глаза, а недостатки узнаются только путем опыта жизни и прибывающие из России новички дорого платят за опыт. В виду этого я прежде всего скажу об отрицательных сторонах характера китайской прислуги. Вся прислуга в Пекине исключительно мужчины; из женщин, да и то воспитанных в миссионерских приютах, можно иметь только "аму", т. е. няню к детям или домашнюю швею. Прислуга делится на три главных категории: старший слуга — "генбанди", называемый по примеру англичан "бой", помощник ему — "кули" и повар — "чуцза". В больших домах у старшего слуги всегда несколько кули. Старший слуга является как бы управляющим домом, второй господин "эр-ладэ", как называют его другие слуги. Он нанимает остальных всех слуг, через него происходят все сношения, необходимые в обиходе жизни, начиная с отдачи в стирку белья прачке, тоже китайцу, заказов платья портному, приглашения парикмахера, покупки вещей, сношений с прислугой. Без старшего слуги в Пекине обойтись европейцу нельзя, почему и приходится волей-неволей быть в полной зависимости от своего слуги, который, пользуясь этим, считает своею [129] обязанностью извлекать, сколько только может, для себя выгоды из такого положения. Старший слуга облагает своего хозяина налогом не менее 20% со всего, что только проходит через его руки. Налог этот весьма удачно и остроумно китайцы-слуги называют "жуань", т. е. выжимки. Чтобы яснее представить себе ту систему "выжимания" доходов, которую практикует китайская прислуга, приведу несколько примеров. Слуга нанимает для поездки извозчика и говорит, что заплатил ему рубль, на самом деле он заплатил 40-50 коп., а излишек берет себе как "выжимку". Посылаете в магазин купить материи, слуга всегда говорит цену большую, так как выгадывает излишек себе. Портной за сшитое вам платье назначает плату большую, нежели стоит платье, так как он уже обязан выплатить известный доход слуге. Что бы ни купили, что бы ни заказали, слуга со всего берет себе "выжимку". На первых порах страшно возмущает это бесцеремонное обкрадывание; вновь прибывшие начинают бороться против этой системы, вошедшей в плоть и кровь китайской прислуги, но скоро убеждаются, что, пока существует китайская прислуга, борьба с ней невозможна. Все слуги составляют одну [130] тесно сплоченную артель, дружно поддерживающую друг друга. Китайская прислуга никогда не будет предана и расположена к своему хозяину, она ценит его постольку, поскольку видит в нем для себя доходность наживы. В китайской прислуге прежде всего поражает упорное стремление добыть тот процент "выжимки", который назначен. Все европейцы обложены известным процентом в зависимости от их положения и получаемого ими содержания; за стрижку волос, например, с посланника берут рубль, с секретаря 70 к., а со студента миссии 40 к. Такой же точно системы "выжимки" держится и повар: на всей провизии, которую он покупает сам, цены ставит повышенные. Бороться с прислугой невозможно, так как при общей круговой поруке нанятый новый слуга будет брать еще больший процент с хозяина, так как он обязан поддерживать того слугу, который уволен, пока не найдется для него места. Выжимка в обиходе китайского слуги достигает поразительной виртуозности и охватывает все стороны жизни. В силу особых условий жизни, в силу полного незнания языка и невозможности прямых сношений с производителями китайцами, каждому европейцу необходимо [131] приходится быть в руках посредника слуги. Выйти из сферы влияния слуги китайца невозможно.

Первое время, когда эта зависимость чувствуется сильно и стараешься выйти из под нее, начинаешь обыкновенно сам ходить на базар, в магазины, к мастеровым и в конце концов убеждаться, что на базаре за все продукты с европейца запрашивают дороже, нежели ставит в счет повар, что в магазинах отказываются присылать покупки на дом, а предлагают самому брать, а ремесленники, помимо слуги, отказываются приходить, отзываясь множеством работы и неимением времени. По приглашению же слуг эти же самые ремесленники являются немедленно.

В смысле прямого воровства слуги-китайцы не воры. Из квартиры никогда не пропадут ни деньги, ни вещи, хотя весь дом всегда остается на руках слуги, но в то же время большинство слуг китайцев страшно вороваты, но на свой образец.

Они тащут мелочи, как напр., папиросы, сахар, чай; они разбавляют водой и без того разбавленное жидкое молоко, которое доставляет продавец, они тащут мелкие вещицы, которых можно годами не хватиться. Крупное воровство бывает очень [132] редко и то скорее, как месть со стороны слуги, если хозяин окажется очень уж строг и скуп, нежели как умышленное присвоение собственности. Я по крайней мере имел случай наблюдать одну такую чрезвычайно скупую семью, которая теснила слуг постоянным учитыванием их "выжимок" и в этой семье постоянно происходили случаи кражи вещей, причем никогда виновный не находился и постоянная смена слуг нисколько не улучшала положения дела, что, впрочем, и понятно: из чувства мести слуги наверно воровали по уговору, чтобы довести своего хозяина до сознания бессилия. И в этом я вижу только еще одно доказательство глубокого понимания китайцами человеческого характера. Кроме вороватости, неприятною чертою китайской прислуги является лживость и лень.

Китаец лжет всегда, чтобы вывернуться из неловкого положения, в которое поставит себя, или забыв что исполнить, или совершив какой-либо хотя бы и пустяшный проступок, разбив, например, какую-нибудь вещь и т. д. В своей вине он никогда не сознается и делает это из китайского принципа "не потерять лицо". "Потерять лицо" на языке китайца, — это значит признать себя виноватым, а едва ли у какого народа больше [133] самомнения, нежели у китайца. Чтобы понять суть этого выражения "потерять лицо", приведу ряд самых обыденных примеров. Приходит продавец разных вещей и с нового, только что прибывшего человека всегда запрашивает несуразную цену, — втридорога. Старожилы, наученные опытом, обыкновенно предупреждают давать втрое и вчетверо менее того, что запросит продавец. Но всегда, встречая такой отпор, когда, вместо 20-ти рублей, за вещь дают 4-5, продавец обыкновенно в первый свой приход не торгуется и уходит, говоря, что нельзя продать такую старинную вещь (все покупатели обычно ищут фарфора и других кюрио старинных) так дешево, "мейо-фаза" — нет возможности. Через несколько дней, однако, продавец является и уступает вещь под предлогом, что или очень деньги нужны, или для первого знакомства, и т. д. Таким образом лицо сохранено, ему не стыдно, что он так запросил и поставил себя в неловкое положение. Слуга разбил вещь; он никогда этого не скажет и не признается в своей неловкости; он эту вещь или склеит, если возможно, и запрячет подальше от глаз, или уничтожит, но "лица не потеряет"; если же хватитесь этой вещи, то он тогда очень хладнокровно ответит: "это [134] давно". Лживость, повидимому, очень распространенное свойство китайского характера. Очень характерный для этого случай из своей жизни передавал мне один из русских, бывающий по торговым делам наездом в Пекине, в котором он имеет китайца-комиссионера. Приходит раз комиссионер и просит денег на лечение жены, получает, и очень благодарный уходит. Затем, через некоторое время снова приходит и просит помочь в похоронах жены, которая умерла. Похороны у китайцев стоят всегда очень дорого, а потому снова получает пособие. Вскоре случайно узнает, однако, мой знакомый, что комиссионер его обманул, что жена не только не умирала, но даже и не хворала, но что он проиграл деньги. Глубоко возмущенный такою наглою ложью, мой знакомый зовет к себе комиссионера, который, однако, уже узнал, в чем дело и скрылся. Спустя год снова приезжает мой знакомый в Пекин как раз во время эпидемии холеры. Как ни в чем не бывало является и комиссионер и сообщает в разговоре, что в прошлом году китайские врачи ошиблись в болезни его жены и хотя сказали, что она должна умереть, но она выздоровела. Затем сообщает, что есть одно важное дело, о котором, однако, здесь [135] говорить он не может, а просит посетить его квартиру. Зная любовь к скрытности китайцев и предполагая какой-либо вопрос конкурренции, мой знакомый идет на дом к китайцу. В квартире предлагается угощение прибывшему, начинается затем издалека разговор о пустяках, а уже потом комиссионер переходит к делу и говорит, что в прошлом году жена не умерла, а уж теперь она наверно умерла от холеры, и чтобы вы не думали, что я обманываю вас, вот посмотрите. С этими словами он отдергивает занавес, а глазам моего знакомого представляется далеко неутешительная картина покойницы, умершей от холеры. Неожидавший такого сюрприза, он торопится оставить комнату, выговаривая за ненужное совершенно посещение, так как он охотно даст денег на похороны, не удостоверяясь. Таким образом опять китаец "сохранил лицо" и получил деньги. Ежедневно прислуга-китаец в мелочах проделывает массу всевозможных ухищрений, до которых никогда не додуматься нашей прислуге, и все имея целью, "сохранив лицо", приобрести себе ту или иную выгоду. Леность прислуги-китайцев также является обычной чертой. Пользуясь своей привилегией не знать обычаев европейской жизни, а также и [136] непониманием китайского языка со стороны хозяина, китаец-прислуга все старается сделать поскорее и кое-как, чтобы уйти и лечь в свою комнату и закурить трубку. Научить китайца следить за чистотою в комнатах невозможно; каждый день все одно и то же надо требовать и показывать. Вороватость и нелюбовь к чистоте нередко доходят до наглости, особенно у тех китайцев-прислуги, которые служат у холостых или в семьях, в которых нет большого им дохода с "выжимкой". Ставя, например, ежемесячно в счет покупку полотенцев для посуды, китаец-слуга вытирает чайную и столовую посуду грязными носками и платками, взятыми из грязного белья, неотданного еще прачке. Белье постоянно воруется, и слуга нагло уверяет, что, отдавая белье прачке, неверно его записали. Чтобы показать как пропадает белье в Пекине, скажу только, что я привез с собой из России четыре дюжины крахмальных рубашек, и у меня их через три года осталось только пять! Простыни, скатерти, чулки и т. п. исчезают быстро и бесследно.

Указав подробно отрицательные стороны китайской прислуги, следует остановиться и на положительных сторонах ее характера. Китаец-слуга трезв, воспитан, никогда не [137] позволит себе дерзкого ответа, особенно когда сознает, что справедливо ему делают выговор. Обычно он принимает выговор молча и тем обезоруживает гнев хозяина. Всякое приказание он исполняет беспрекословно, это — человек-машина. Слова "нельзя" у китайца-слуги нет. За час до обеда можно пригласить гостей, и обед будет готов вполне приличный. В этих случаях выручает общность интересов всей прислуги. Со всех домов явятся и посуда, и белье, и провизия, и повара, и закипит работа. Удобство прислуги еще и то, что китаец-слуга имеет свой стол, и европейцы не знают никаких хлопот кормить прислугу, давать ей чаевые, делать подарки на праздники и т. д. Получает жалованье китаец-слуга сравнительно небольшое: на всем своем слуга получает 10 рублей в месяц; повар — 10 рублей и кули — 6 руб. Но присоединив "выжимку", эта сумма увеличится для слуги и повара рублей до 30-ти. Кули держатся обычно в черном теле, и им только перепадают крохи от старших слуг. Вместо подарков, по раз уже заведенному обычаю, все слуги получают на новый год месячный оклад жалованья. Как ни тягостна возня с прислугой в Пекине, как ни изводит их система "выжимок", их [138] вороватость и лживость, но в конце-концов все-таки отдаешь справедливость китайцам за их исполнительность, трезвость и воспитанность по сравнению с нашей прислугой.

Что касается других представителей личного труда, то к числу многих особенностей, резко отличающих общественную жизнь в Китае от таковой же в Европе, принадлежит и отсутствие в нем рабочего вопроса в том виде, в котором этот вопрос составляет в Европе одну из важнейших задач, хотя в Китае и существует многомиллионное рабочее население, крайне обездоленное, подавленное нуждой, при очень низкой заработной плате. В Китае, по меньшей, мере, надо считать до 200 миллионов тружеников, которые, подобно муравьям, копошатся с утра до вечера, зарабатывая лишь возможность не умереть с голода. Правда, фабричная и заводская промышленность только начинаются в Китае благодаря последним политическим событиям, открывшим двери в эту житницу Европы на Восток, с моря и с суши. До сего же дня вся работа, которая в Европе давно уже совершается при помощи машин, в Китае производится исключительно при помощи мускульной силы человека и животных. Средний и Южный Китай, как [139] более богатый и давно открытый европейской предприимчивости, начал уже развивать заводскую деятельность, так как давно там идет шелковое производство, разработка минеральных богатств, мануфактурное и другие технические производства.

Пекин, хотя и столица Китая, но до сих пор не включенный в разряд городов, открытых для европейцев, остается вне движения прогресса, вне торговой и промышленной жизни. В Пекине вся работа совершается посредством живой человеческой и животной силы, — будет ли это перевозка и переноска тяжестей, превращение хлебных зерен в муку, выделка тканей, металлических вещей, предметов, необходимых в хозяйстве земледельца. Потребности современного китайского населения Пекина и всего Северного Края так ничтожны, что оно вполне пренебрегает выгодами, которые доставляют машины и пар, и довольствуется или ручной работой, или предложением готовых уже товаров со стороны англичан, немцев и японцев. В Пекине рабочими-"кули", таково их общее название, — совершается все: все городские и сельские работы, постройки зданий, перенос и перевоз тяжестей и людей по городу и вне города, доставка воды и очистка улиц. О [140] Пекине смело можно сказать, что в нем рабочие-кули конкуррируют с рабочими животными и животные уступают в работе человеку. Обычное явление, что громадные тяжести перевозятся кули в их телегах, подобие плоской тачки-платформы на одном большом колесе. Став в лямку несколько человек кули тянут этот груз вперед, а в рукоятях удерживает в равновесии тяжесть один кули, через шею которого перекинута широкая полоса холстины, прикрепленная к рукоятям тачки. Тяжести перевозят часто кули совместно с животными, причем можно встретить всех представителей труда в общей работе, — человек, мул, осел, лошадь тянут одну общую лямку! На такого же точно устройства маленьких тачках одноколесках кули возят и пассажиров, причем садятся обыкновенно двое, спиной друг к другу. Кроме восчиков грузов и людей в Пекине существует многочисленный класс носильщиков людей в паланкинах или креслах, укрепленных на перекладинах. В самом Пекине в носилках могут ездить из китайцев только министры и сановники, остальные же все китайцы и чиновники могут ездить только в своих телегах или верхом. Но за городом каждый китаец [141] может быть барином и ехать в носилках. Очень многие из кули, несмотря на крайне плохое питание, поражают силою и крепостью своих мышц; глядя на их мышцы, видишь как бы бронзовые изваяния, а не человеческое тело. Нередко встречаются между ними рослые, геркулесовского сложения, люди.

Хотя в Пекине нет крупных фабрик, но есть много мастерских с 10-15-20 человеками рабочих, смотря по сезону. Мастерские, изготовляющие фалань-клуазонэ, очень любимые китайцами и едва ли не самое древнее заимствование китайцев от Запада; мастерские будд и разнообразных идолов, снабжающие всю Монголию; мастерские слесарные, столярные, ткацкие, ковровые и т. д. Наибольший интерес представляют мастерские, в которых делается фалань-клуазонэ. Чтобы составить себе понятие как о самом производстве работ, так и об обстановке мастерской, я опишу подробнее одну из больших мастерских. Помещается она в низеньких трех китайских комнатах, с земляным полом. В первой комнате производится полировка и чистка металлических вещей, как-то: медных и бронзовых сосудов, ваз, чашек, украшений; в следующем смежном помещении мастера по данному предмету прокладывают сеть [142] тоненьких медных проволочек, создавая тот или другой узор, наичаще цветок или птицу, дракона или какое-либо животное. Когда контуры рисунка готовы, то предмет передается в следующее отделение, где мастера выполняют намеченные места цветным густым сплавом эмали. После этого вещь обжигается на огне, и когда остынет, то чистится, шлифуется и поступает к хозяину. Клуазонэ, особенно вазы и мелкие вещицы, охотно покупаются не только китайцами, но и европейцами. Работа, — крайне мелкая и кропотливая, требующая большого внимания и напряжения зрения, — оплачивается однако, чрезвычайно низко: так, мастера получают от 10 до 40 р. на наши деньги в месяц. Средние рабочие получают от четырех рублей, а ученики, которые исполняют сперва грубую только работу, берутся первые годы бесплатно, а затем получают самое ничтожное вознаграждение. В этих же помещениях рабочие едят и спят.

В лучших условиях находятся мастерские будд и буддистских идолов. Бойко работая осень и зиму, подготовляя к бывающей монгольской ярмарке в Пекине свой товар, они распродают его по хорошим ценам приезжим монголам и затем уже все лето сокращают работу до ничтожных размеров. [143] Мастеровые, чернорабочие, каменщики, маляры, землекопы и прочие работают обыкновенно от подрядчика. Присматриваясь к качеству их труда и способов его выполнения, дивишься тем первобытным характерным чертам, которые удержал их труд от самых отдаленных времен. Почтение к памяти предков и в области труда наложило свою властную руку. Особенно резко выделяется эта первобытность труда при выполнении построек. Первоначально очищается место для фундамента. Смотря по величине земляной площади, ставится на нее большее или меньшее число рабочих трамбовщиков земли. Трамбовщики ставятся в ряды, в руках каждого длинная и узкая трамбовка с круглым широким основанием, очень напоминающая своею формою толкач, которым бьют в маслобойках. Трамбовки эти очень легкие. Впереди становятся старшие рабочие, у которых на трамбовках красные кисти. Став все в ряды, рабочие, под команду старших, ударяют все враз свои трамбовки в землю, издавая при этом крайне тягостный, протяжный звук, похожий на вздох. После удара все враз и молча поднимают трамбовку вверх и снова опускают ее с таким же вздохом. Подвигаясь шаг за шагом, они в продолжение нескольких [144] дней утрамбовывают площадь для здания. Рвы утрамбовываются плоскими железными плитами, которые рабочие поднимают на веревках и бросают на землю. Здесь работа сопровождается хоровой песней. С началом кладки здания все место работ наполняется рабочими, которые во множестве копошатся, словно муравьи, таская один в корзине по нескольку кирпичей, другой в холщевой тряпке, концы которой связаны веревками, тащит немного извести, третий тащит просеянную землю. Через каждые час-два работа прекращается, рабочие садятся на корточки, выкуривают одну свою маленькую трубочку табаку, и снова начинается хождение взад и вперед. Глядя на китайцев-рабочих, видишь работу лилипутов, — до того все делают они мешкотно, малосильно, поражая количеством рук, но не споростью работы. Ту работу, которую у нас мастеровой исполнит в день, китаец может выполнить в три. Начать какой-нибудь ремонт своего помещения в Пекине, это — целая мука. Нужно выкрасить, например, полы, двери, окна; зовешь маляров, и, вот, начинается мазанье комком пакли, которую обмакивают в горшечек с краской. Китайцы-маляры производят окраску дерева непременно рукой; мажут целыми днями, [145] разминая краску по дереву. Напрасно доказывать преимущество работы кистью, — китаец не придает никакого значения этим доказательствам. Нельзя сказать, чтобы китаец-рабочий был глуп, ленив, наоборот, — он считает всякого европейца глупее себя, а ловкостью своих рук он может буквально приводить в восхищение, но вся его мысль до того забита в колодку раз установленных, передаваемых от поколения к поколению обычаев, что изменить этот порядок нет никакой возможности. Присматриваясь к выражению лиц разных групп рабочих, всегда получаешь впечатление чего-то застывшего, спокойной покорности своему положению, которое не назовешь иначе, как печальным существованием. Из всех групп рабочих самое тяжелое впечатление производит вид землекопов и трамбовщиков. Выражение их лиц до того безучастно-застывшее, что жутко становится смотреть на них. Невольно читаешь как бы лежащую на их лицах надпись: мы обречены на гибель. Вообще весь чернорабочий люд в Пекине производит крайне грустное впечатление, встречаешь ли его в жалких жилищах на окраинах города, на площадях, где сбитые в кучу рабочие ожидают найма, в лямке ли [146] тянущих по улицам тяжести или в бичеве, которою бурлаки тянут суда по каналу вдоль стен Пекина, задыхаясь под зноем тропического солнца. Рабочий-китаец трудится изо-дня в день, не имея ни одного дня отдыха, когда бы он мог разогнуть свою усталую спину. Праздников у китайцев в течение года, исключая лишь нескольких, нет. Весь этот труд дает только возможность рабочему-китайцу не погибнуть от голода. Заработная плата — как поденная, так и от подрядчика — крайне низка. Восчики и чернорабочие получают поденно не более 15 к., землекопы — 20 к., каменщики — 25-30 к. При больших подрядах подрядчик держит рабочих на своем продовольствии. Если вникнуть в питание китайца-рабочего, то станет понятной его мешкотность в труде и малосильность, а также и то громадное, муравьиное разделение труда по мелочам. Питается рабочий-китаец исключительно растительной пищей: рис, пшено, бобы, редис, редька, чеснок, капуста, батат, а из мучной: лепешки из маисовой муки, хлебцы, вермишель и лапша из бобовой муки; очень редко позволяет себе рыбу или креветок, а из мяса — баранину или свинину. Если рабочий нанимается к европейцу, то тогда его заработная плата [147] повышается до 40-50 коп. в день. Подрядчики, особенно берущие работу у европейцев, получают обыкновенно за работу втрое, вчетверо более, нежели за ту же работу у китайцев, но вся излишняя прибыль остается в кармане у подрядчика. Тип китайского подрядчика весьма не симпатичен, это — наичаще алчный, хвастливый и жестокий хозяин для своих рабочих и для европейца. Все инструменты китайца-рабочего поражают своею отсталостью, грубостью выделки, громоздкостью. Немудрено, что исполняет свою работу китаец крайне вяло, апатично, не внося в нее никакого интереса, скоро утомляется, а потому постоянно прерывает ее, чтобы выпить чашку чая, выкурить трубочку табаку. Работу начинают с 7 часов утра и оканчивают в шесть часов вечера с перерывом на один час в 10 часов и на два часа после полудня, когда они отдыхают и едят. Соли китайцы не употребляют, но все блюда приправляют или особо приготовляемой соей или уксусом, добываемым из гаулеана. Китайцы-рабочие все курят табак из маленьких трубочек, во время еды пьют теплую водку из проса, наливая ее в маленькие чашечки. Вообще же рабочие-китайцы чрезвычайно воздержаны, трезвы и выносливы. Одежда [148] китайца-рабочего летом — типичная куртка из синей китайки, которую он имеет лить в запасе, так как летом он работает и живет без рубашки; из такой же синей китайки штаны и башмаки на толстой подошве, в середину которой вложена плоская дощечка, обшитая прессованной тряпкой. В защиту головы от жары китаец-рабочий носит самодельную соломенную шляпу или повязывает голову тряпкой. Косу свою он закручивает вокруг головы.

Текст воспроизведен по изданию: В старом Пекине. Очерки из жизни в Китае. СПб. 1904