ГРУММ-ГРЖИМАЙЛО Г. Е.

ОПИСАНИЕ ПУТЕШЕСТВИЯ В ЗАПАДНЫЙ КИТАЙ

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Поперек Бэй-шаня и Нань-шаня в долину Желтой реки

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ

ПОПЕРЕК БЭЙ-ШАНЯ

Утро 13 февраля было теплое, светлое, радостное. В 6 часов, при слабом северо-западном ветре, термометр показывал еще 13° мороза, но едва выше поднялось солнце, как лучи его стали разливать давно забытое нами тепло; в 8 часов утра подул ветерок с юга, в 0 часов термометр стоял уже на 0°, а к полудню поднялся до 6°,5.

Пройдя Мазар-таг по сквозному ущелью, мы вышли в каменистую пустыню, в которой, мало-помалу, терялось русло ключа Ходжам-булак, разбившись на несколько веерообразно расходившихся рукавов. Здесь, как и в ущелье, еще виднелась местами растительность: чахлый саксаул (Haloxylon arrmodendron) и хвойник (Ephedra sp.?), но дальше и эти признаки органической жизни пустыни исчезли, и только небольшие наметы грязного снега местами разнообразили монотонный ландшафт широко раскинувшейся перед нами равнины.

Однообразие пустыни не нарушалось на всем протяжении пройденных нами в этот день 37 км. Только уже к концу пути на южном краю горизонта обозначилась черная полоска высот левого берега Яньдунского протока. В последний мы спустились по круче и очутились в глубоко врезанном, широком русле периодической реки, обставленном причудливо изваянными стенами, сложенными из красной глины, в порах коей отложилась кристаллами соль. Это русло и вывело нас к Гэ-цзы-янь-дуню, первой станции Хамийской пустыни, в столь мрачных красках описанной Пржевальским 82.

Казенный тань (Китайский «тань» всего более соответствует русскому – «заезжий двор». Кроме казенного таня в Янь-дуне имеется также четыре частных.), в котором мы остановились, оказался огромным, но уже пришедшим в достаточную ветхость зданием. Воды было много, хотя и не совсем хорошего качества; она добывалась из неглубоких колодцев, находившихся по соседству. [330]

С вечера подул восточный ветер, которым ночью усилился, нагнал тучи и вскоре перешел в снежный буран. Снег держался до 9 часов утра следующего дня и стаял, едва из-за туч выглянуло солнце. К 10 часам последние облака скрылись за горизонтом, ветер стих, и мы, пообедав наскоро, стали сбираться в дальнейший путь.

Мы выступили из Янь-дуня в час пополудни. Выбравшись на левый берег протока и миновав пикет, расположенный на пригорке, мы увидели перед собой безбрежную, слегка волнистую равнину, на которой то там, то сям подымались столообразные возвышения, сложенные из таких же ханхайских отложений – красной глины с примесью гравия и мелкой гальки, какие обнажались и в бортах яньдунского русла. Эти столообразные возвышения, показывающие прежний уровень равнины, являются конечным результатом работы господствующих здесь восточных ветров, которые, оставив на месте крупную гальку, кое-где теперь сплошным ковром устилающую вязкую, бурую почву пустыни, унесли на запад более мелкие отложения Ханхайского моря.

Когда стало смеркаться, вправо от дороги показались более значительные высоты; еще дальше одну из таких высот обогнула дорога. Одновременно копыта наших лошадей застучали по беловатым плитам кварцевого песчаника.

К 10 часам вечера подул не сильный, но неприятный встречный ветер. Мороз крепчал, темнота до такой степени усилилась, что мы еле-еле разбирали колею колесной дороги, которая, как мне казалось, шла теперь логом. Но где начался этот лог, куда направлялся и где затем кончился – это осталось невыясненным. Китайцы называют станцию Куфи также Жо-шуй, что значит мертвая река. Не имеет ли это название какого-либо отношения к пройденному логу, который мог бы, действительно, быть ложем «умершей реки», несшей когда-то свои воды к яньдунскому руслу? Наш проводник не сумел ничего на это ответить. Да к тому же он был и не в духе; он замерз в своем легком одеянии и пытливо всматривался вперед, точно ждал, что вот-вот вынырнут перед нами из темноты стены Куфи. Того же ждали и мы, не раз принимая снеговые наметы и выцветы соли за эти стены, хотя по времени знали, что конец пути не может быть еще близок. Но на этот раз расчеты наши оказались ошибочными – расстояние между Янь-дунем и Куфи оказалось почти на пять километров короче предполагавшегося.

Куфи (иначе Ку-шуй) – это небольшой оазис, полузасыпанный надвинувшимися на него с северо-востока лесками; его почва представляет солончак, только кое-где поросший Lasiagrostis splendens, Lycium sp., Nitraria Schoberi, Alhagi kirghisorum и некоторыми травянистыми растениями, среди которых проворно [331] шмыгает Podoces hendersoni, почти единственная обитательница этой части пустыни. Вода здесь солоноватая. Тани, которых три, убоги, малы и грязны. Китайская администрация не озаботилась постройкой в Куфи чего-либо приличного, и нам с грехом пополам пришлось поместиться в крошечной, закоптелой и грязной каморке с двумя отверстиями вместо окна и дверей. Кроме этих жалких построек, понятие о коих дает прилагаемая при сем фототипия, в Куфи имеется пикет с несколькими расквартированными в нем солдатами-почтарями и развалившаяся кумирня с тремя колоссальными идолами, которым нехватало голов и конечностей, отбитых еще партизанами Байян-ху.

В Куфи мы дневали ради определения координат этой важной точки пустыни.

В дальнейший путь мы выступили 16 февраля. Утро было ясное, но холодное (в 8 часов утра -8°,5); дул средней силы северо-северо-западный ветер, который и восьмиградусный мороз делал чувствительным. Но вскоре захватывающий интерес развернувшейся перед нами картины заставил и меня позабыть все невзгоды пути и всецело отдаться изучению страны, которая проходилась многими европейскими путешественниками, но которая, тем не менее, рисовалась нам в нашем воображении совсем иной, чем оказалась в действительности. Я говорю о Бэй-шане, северные уступы которого обрывались в пустыню Куфи в 17 км к югу от станции.

О Бейшанских горах китайцы писали, что «начинаясь от Эгярцы-тага (Кашгарский отрог Тянь-шаня.), они простираются через песчаную степь в непрерывном ряде холмов и бугров» 83. И еще: «Горы (Снежные) простираются от Цзя-юй-гуаня к западу в разных изворотах. Они то возвышаются или понижаются, то пресекаются или вновь продолжаются; то разделяются на отрасли или соединяются в одну [332] массу; то восходят до чрезвычайной высоты и касаются облачного неба или уравниваются в низменные гряды и окружают великое пространство. По южную сторону этих гор лежат Комуль, Пнчан и другие города, по северную – Баркюль и Урумчи. Горы эти лежат за Цзя-юй-гуанем, содержат 9 тысяч ли протяжения и служат рубежом между Бэй-лу и Нань-лу» 84.

Таким образом, в представлении китайских географов Бэй-шанские горы сливаются с Тянь-шанем, образуя с последним одну непрерывную горную цепь, уходящую далеко на запад, «до Западного моря».

О той же связи Тянь-шаня с Бэй-шанем говорят и другие китайские источники. В «Сан-чжоу-цзи-ляо» встречается, например, следующее описание Тянь-шаня: «Еще через сто слишком ли он вдруг обрывается, скрываясь у гор Яньчи». «Песчаные степи на юг от гор Яньчи – это Сирха-гоби, называемая бесконечным Хань-хаем. Северо-тяньшанские горы, скрываясь в земле на протяжении более тысячи ли, вдруг выдвигаются за Ша-чжоу и Цзя-юй-гуанем и идут на восток под именем Ци-лянь-шань. Это так называемый южный Тянь-шань». В оде Хун-лян-цзи в честь Небесных гор говорится: «От Лян-чжоу до Или на запад земля подымается чрезвычайно высоко, небо же как бы опускается. Пересекающие это пространство и служащие гранью между Китаем и чужими краями, увенчанные снегами высокие пики и окутанные облаками гряды гор, в верхнем поясе которых не летают пернатые – это все Тяньшанские горы, у северных народов называемые Ци-лянь» 85.

Наконец, и Успенский, описывающий оазис Хами на основании китайских источников, замечает: «По китайским картам южные пределы Хами изрезаны горами, но мы не решаемся дать им какие-либо названия и определить их направление, потому что в китайских источниках, имевшихся у нас под руками, не нашлось никаких сведений об этих горах, исключая не вполне ясных указаний в дорожниках на некоторые перевалы, названия коих едва ли простираются на самые горы. Таким образом, округ Хами представляет низменное, плодородное пространство, окруженное с трех сторон горами, а на западе, по границе с Турфаном, упирающееся в песчаную и безлюдную степь» 86.

Эти китайские известия о Бэй-шане мы можем дополнить лишь весьма немногими описаниями европейских путешественников и извлечениями из дорожников русских приказчиков.

Так, Матусовский, топограф экспедиции Сосновского, сообщает нам следующее об этих горах: «От г. Ань-си-чжоу до Хами, на расстоянии около 340 верст (362 км), лежит пустынная степь Гоби. Поверхность ее представляет волнообразную местность, по которой тянутся с запада на восток гранитные уступы, между которыми проходит дорога, совершенно удобная для [333] колесной езды. Полотно дороги всюду твердое, местами каменистое, но большею частью глинистое, усыпанное мелким щебнем. Растительность очень бедная. Все колодцы, встречающиеся на пути, находятся на незначительной глубине, но некоторые из них имеют горько-соленую воду и сернистый запах» 87.

Пржевальский пишет: «В 40 верстах (42 км) от собственно Хамийского оазиса оканчивается площадь, покрытая кое-какою растительностью и местами представляющая возможность оседлой жизни. Далее отсюда расстилается страшная пустыня Хамийская, которая залегла между Тянь-шанем с севера и Нань-шанем с юга; на западе она сливается с пустынею Лобнорскою, а на востоке с центральными частями великой Гоби. В направлении, нами пройденном, описываемая пустыня представляет в своей середине обширное вздутие (120 верст, или 127 км в поперечнике), приподнятое над уровнем моря средним числом около 5 000 футов (1524 м) и испещренное на северной и южной окраинах двойным рукавом невысоких гор Бэй-шань. К северу от этого вздутия до самого Тянь-шаня расстилается слегка волнистая бесплодная равнина, дважды покатая: от подошвы Тянь-шаня к югу, а затем, достигнув наименьшей (2 500-2 600 футов, или 762-792 м) абс. выс. в оазисе Хами и прилегающей к нему полуплодородной площади, эта равнина снова начинает повышаться к горам Бэй-шань, недалеко от которых, близ колодца Куфи, достигает уже 3 700 футов (1 127 м) абсолютного поднятия. Точно так же, с южной стороны среднего вздутия Хамийской пустыни, от южной подошвы гор Бэй-шань потянулась к югу совершенная равнина, значительно (на 1 000 футов или 204 м) покатая до русла р. Булюнцзир, а затем, до поднятия Нань-шаня, выровненная в одинаковую абсолютную высоту 3 700 футов (1 127 м)». «Горы Бэй-шань, по словам китайцев, тянутся с запада от Карашара (составляя, быть может, продолжение Курук-тага), а на востоке соединяются с юго-восточными отрогами Тянь-шаня. По своему характеру горы Бэй-шань, за небольшими исключениями, представляют отдельные холмы или группы холмов, достигающих лишь незначительной (от 100 до 300 футов или от 30 до 91 м, редко более) относительной высоты и набросанных в беспорядке на высоком (около 5 тыс. футов, или 1 524 м абс. выс.) поднятии этой части Хамийской пустыни. Определенного гребня в описываемых горах нет, хотя общее их направление от запада к востоку. Из горных пород здесь встречен темносерый доломит, но исключительно преобладают наносные толщи глины с галькою». «Вслед за пройденными горами (северной грядой) раскидывается верст на 50 в поперечнике бесплодная равнина, к востоку и западу убегающая за горизонт. За этою равниною вновь стоят горы с таким же характером и высотой, как предыдущие. [334] Они также называются Бэй-шань и, вероятно, составляют южную ветвь северной группы. Дорога идет поперек этих гор на протяжении 40 верст. По прежнему здесь везде преобладают наносы глины с галькою. Только в южной окраине, там, где горы делаются круче и выше, появляется сначала темносерый доломит, а затем глинистый сланец» 88.

Драгоценные данные о Бэй-шане собраны также Потаниным, который в своей статье «Расспросные сведения о стране между Нань-шанем, Хангаем, Хами и Утан-шанем» 89 приводит, между прочим, следующее описание пути между Хами и Юй-мынем, сообщенное ему приказчиком Ерзовским. «От Хами до Утун-казы, – говорит этот последний,– простирается степь, по которой рассеяны небольшие горки. От Утун-казы (Отун-го-цзы) дорога входит в горы. К Ешоу (Иошуй) идут ущельем. Минньшоу (Мыньшуй) прежде, повидимому, была речка; дорога подымается вверх по ее сухому руслу. До Лаванчена (Лобачэна) медленный подъем, настоящего хребта нет, но от Утунказы всё подъем. Высшая точка дороги находится между Минньшоу и Лаванченом. От Лаванчена идет спуск степью. Горы отсюда видны на западе. Ночлеги Шивунху, Орчаутун и Луцугу находятся в горах. От стоянки Урумчи 40 первых ли идут между гор, а остальные 50 ли по ровной степи, которая представляет крутой спуск к р. Мого-тун-голу».

Говоря о том же пути, другой приказчик, Васенев, пишет следующее: «Приближаясь к Мин-шую, дорога пересекает невысокий отрог, а затем идет равниной, которая постепенно переходит в долину, обставленную горами. От Мин-шуя дорога идет пространной равниной, после чего пересекает возвышенную, холмистую местность, но на 18-й версте снова выходит в равнину. От ключа Емачен она идет прямо на юг и пересекает глинистые холмы, по южную сторону коих имеется колодец. От этого колодца дорога проходит по отлогому перевалу и спускается к оазису Ню-чжан. Ключ Ню-чжан лежит в пространной котловине, покрытой рыхлым солончаком и травянистой растительностью. Дорога пересекает восточную часть оазиса и входит в холмистую местность; далее она идет нагорной равниной, постепенно втягивается в лощину и выходит на перевал. Отсюда дорога идет по наклонной местности верст пять, затем входит в сухое русло и, наконец, вступает в скалистые горы, при выходе из которых находится колодец Шань-ту-цзы. Отсюда дорога идет снова лощиной, постепенно суживающеюся, после чего, версты две дальше, выходит на равнину, склоняющуюся на юг. От колодца Утун-цзы дорога идет между глинистыми невысокими буграми» 90.

Вышеприведенными данными исчерпывался весь запас [335] имевшихся у нас сведений о Бэй-шане. Несомненно, однако, что характер некоторой определенности они получили только теперь, после наших исследований этой горной страны, до 1890 же года они годились лишь на то, чтобы, согласно с китайскими картами, заполнять белые пространства неисследованной Гоби между Нань-шанем и Тянь-шанем гадательно вычерченными горами, которые частью неопределенно заканчивались на меридиане Ань-си или Су-чжоу, частью вытягивались на восток в длинный хребет, пересекавший сыпучие лески и достигавший, под именем гор Чухун-шань, Ала-шаня.

У станции Куфи дороги расходятся: одна идет в Дунь-хуан, другая, избранная нами, в Ань-си. Последняя была наезжена и первые шесть километров бежит по рыхлой глинистой почве, редко где усыпанной галькой.

Слабый подъем местности замечается уже на седьмом километре. Здесь дорога взбирается на невысокий увал, за которым появляется и кое-какая растительность: хвойник (Ephedra) и низкорослый камыш; в том месте, где некогда стояла станция, от которой теперь остались лишь бесформенные кучи глины и сырцового кирпича, виднелись два-три кустика тамариска. Но оазис вскоре кончился, и впереди отчетливо обозначились горы. Их северные уступы образованы были выходами яркокрасного диабазового порфирита, который имел здесь почти WO простирание. Порфиритовые горы, отличаясь массивностью своих форм, в особенности к востоку от дороги, относительно были, однако, невысоки, подымаясь высшими своими точками всего лишь метров на 120 над уровнем окрестной пустыни. Впрочем, вскоре они сменились более высокими, темносерого цвета, горами, сложенными, главным образом, из кремнистых сланцев; только в немногих местах однообразие геогностического строения этих гор нарушалось выходами темных глинистых сланцев (метаморфических) и красновато-серых гранитов, хранивших следы глубокого разрушения: коренная порода оказывалась почти всюду прикрытой толстым слоем обломков – конечным продуктом выветривания ее поверхности.

Кремнистые сланцы не образуют здесь ясно намеченного хребта. Огромные толщи его выступают на дневную поверхность в виде отдельных возвышенностей различного очертания, которые то обступают со всех сторон котловинообразные долины, то громоздятся в беспорядке, лишая наблюдателя возможности проследить главное направление их простирания. Относительная высота их вершин колеблется в довольно значительных пределах, достигая 213 м, при абсолютной высоте, приблизительно равной 5 200-5 400 футам (1 585-1 645 м). Одна из таких вершин подымается, не доходя до станции Ша-шоань-цзы, состоящей из трех частных, довольно опрятных и обширных дворов. [336]

Сверх ожидания, несмотря на пустынный характер окрестных гор, мы нашли близ Ша-цюань-цзы довольно разнообразное пернатое население: воронов, Podoces hendersoni, Montifringilia alpicola, Otocorys elwesi, обыкновенных воробьев и затем одного какого-то хищника, может быть, Accipiter virgatus, по которому дал досадный промах казак Комаров.

Вода оказалась здесь слегка солоноватой; сено (нарубленный камыш) и хворост для топлива (карагана и гребенщик) крайне дорогими: мы платили за камыш 1 р. 20 к. за пуд, за небольшую вязку хвороста 20 коп. Ввиду этого пришлось поневоле бросить намерение остаться здесь на дневку для обследования окрестных высот, что представлялось желательным как в топографическом, так и геологическом отношениях. Сверх того нам говорили, что к востоку от станции, по дороге к мыншуйским золотым приискам, имеется несколько глухих ущелий с порядочной кустарной растительностью – посетить их, конечно, было заманчиво!

С самого момента вступления нашего в Бэйшанские горы дорога шла по твердой почве из слежавшегося хряща и щебня, на которой колеса оставляли еле заметные следы; нередко ее пересекали выходы массивных пород или сланцев, которые в таких случаях выступали обыкновенно на дневную поверхность в виде щеток, хрустевших и ломавшихся под копытами наших лошадей. Только в редких случаях дорога пролегала по солончакам, то почти обнаженным, то довольно густо поросшим разнообразными растениями пустыни, главным же образом: камышом, Artemisia sp. (fragrans?), Zygophyllum Potanini, Halogeton arachnoideus, Statice aurea, Reaumuria soongorica, Ephedra sp., Nitraria Schoberi, Tamarix sp. (Pallasii?), Haloxylon ammodendron и Garagana arenaria; еще реже взбиралась она на перевалы, которые уже самой природой приспособлены были для колесного движения. Всего лишь однажды, на перевале через хребет Да-бэнь-мяо, о котором я буду иметь случай говорить ниже, понадобились скальные работы, да и те ограничились снесением каменного откоса на протяжении всего лишь нескольких метров. Такой именно характер дороги наблюдался и на переходе от Ша-цюань-цзы к Син-син-ся, измеряемом китайцами в 90 ли, а нами в 37 км.

Сейчас за станцией Ша-цюань-цзы обнажился протеробаз, который вскоре сменился амфиболитом, высокие скалы которого громоздились по обе стороны от дороги; далее следовал кремнистый сланец, сменявшийся в свою очередь зеленовато-серым диабазом и яркозеленым хлоритовым диабазом, огромные массы которого выступили на дневную поверхность благодаря денудации, что легко заключить из сохранившихся еще кое-где следов налегания на него кремнистого сланца. Этот же кремнистый сланец, местами испещренный прожилками кварца, чередуясь далее с подстилающим его красным роговообманковым гранитом, [337] обнаруживает интенсивную складчатость, причем в настоящее время он уцелел далеко даже не во всех мульдах. Некоторые из последних производят ныне впечатление огромных, высеченных в граните, чаш, заполненных до сильно от времени зазубренных краев гравием, щебнем и еще кое-где уцелевшими скалами кремнистого сланца. Через такие зазубрины, служащие относительно крайне невысокими перевалами, пролегает дорога и, вступив в мульду, капризно бежит среди одиноко торчащих скал до противоположного ее края (крыла), где, отыскав наиболее глубокую брешь (через седло антиклинальной складки), и попадает в следующую, совершенно подобную описанной, мульду.

На 18-м километре от Ша-цюань-цзы в одном из котловин дорога пересекла солончак, поросший камышом, тамариском, Nitraria Schoben, караганой и другими растениями пустыни, среди которого уныло поднимались развалины заброшенного пикета. Здесь же мы спугнули небольшое стадо джейранов (Gazella subgutturosa), из коих один тотчас же и поплатился жизнью за свою излишнюю доверчивость к людям. В следующей мульде мы снова встретили солончак. Миновав его, а затем и ограничивающий его с юго-востока, разъеденный временем, гранитный (все тот же роговообманковый красный гранит) барьер, мы очутились в долине почти WO простирания, на южной стороне которой поднимался значительной высоты хребет Да-бэнь-мяо, заслоненный почти на всем видимом своем протяжении крайне развитыми предгориями, слагающимися, главным образом, из граниита. Пока мы шли среди не особенно высоких гранитовых скал, долина продолжала оставаться широкой; но затем она мало-помалу сузилась, справа и слева появились крутобокие скалы, которые, все возвышаясь, достигли, наконец, в северном крыле относительной высоты в 300 м; одновременно наносная почва из-под ног почти исчезла, дорога пошла ложем горного потока, выбитым в сплошной скале кремнисто-глинистого сланца, и, следуя им и сделав крутой поворот сначала на юг, потом на северо-восток, поставила нас здесь лицом к лицу с картиной, которую нельзя было рассчитывать встретить в центре Хамийской пустыни.

Я несколько поотстал от своих, но когда догнал их за поворотом, то помню, что первое, что меня поразило, это – столпившиеся в одну кучу люди и лошади нашего каравана.

– Что случилось?!

Ответом на этот оклик послужили два выстрела, стократным эхом пронесшиеся в горах. По дыму я тотчас же нашел казаков Комарова и Колотовкина, которые в своих полушубках едва выделялись на серожелтом фоне исполинских мраморных скал.

– По ком стреляли?

– Да, вот аркары... Убегли, чтоб им!..

Только теперь я обратил внимание на тесно обступившие нас [338] отовсюду горы, в общем сочетании представлявшие ландшафт, который по своей дикой красоте не затерялся бы и на Памире. Относительная высота этих гор несомненно превышает 450 м; главный же материал, их слагающий, составляет бесслюдистыи гнейс, который и образует ось хребта Да-бэнь-мяо. С севера на него налегают мраморы, а потом кремнисто-глинистые сланцы. которые и слагают всю массу гор в северном боку описанного ущелья.

Несмотря на произведенные здесь скальные работы, подъем на перевал через хребет с севера крут и труден для колесного движения. Дорога делает по направлению к нему крутой поворот и, миновав кумирню, от которой эти горы и получили свое название, по глубокой седловине (6 221 фут или 1896 м) вступает на южные склоны хребта, сложенные на всем своем протяжении из сплошных масс серого роговообманкового гнейса.

Поверхность этого гнейса представляет редкий случай раздувании массивных пород. Смотря сверху, она выглядит окаменевшей морской зыбью или – еще лучше – бугристыми песками, сходство с коими дополняется кустарными растениями, приютившимися почти у каждой кочки, которые состоят из возвышений коренной породы, прикрытых сантиметров на шесть почвой из продуктов ее же поверхностного разрушения. Такую поверхность с слабым склонением к югу гнейс сохраняет километра два, после чего, без заметной постепенности, переходит в скалистые высоты, гребень конх параллелен оси главного кряжа. Эта вторая гнейсовая гряда, местами сильно разрушенная, прорезана глубокими седловинами и ущельями, в одном из которых и расположена станция Син-син-ся (6 027 футов или 1 837 м), состоящая из четырех частных и одного казенного таня. В последнем квартировали солдаты хамийского гарнизона. Оказалось, что хребет Да-бэнь-мяо служит административной границей двух военных округов – Сучжоуского и Хамийского. Воды в Син-син-ся очень много, и она хорошего качества.

В Син-син-ся мы дневали ради охоты на аркаров. Но эта охота оказалась неудачной: наши казаки аркаров не встретили; зато настреляли кеклнков (Caecabis iuickar). Для коллекции же были убиты: Podoces heruiersoni и 25 экземпляров Montifringilhi alpicola Pall., которые в большом числе слетались к станции. прельщаясь семянными коробочками в изобилии росших здесь ирисов.

Мороз при тихой погоде достигал в этих горах 21°, днем же в тени термометр показывал выше 0°.

19 февраля мы покинули Син-син-ся. Ущелье скоро кончилось, и мы вышли в узкую долину с глинистой почвой бурого цвета; отдельные холмики, видневшиеся кое-где, состояли из той же глины яснослоистого сложения с примесью песка, гравия и [339] гнейсовой и известняковой гальки. Южную окраину этой долины, которая на востоке и западе упиралась в неясного очертания возвышенности, составляла невысокая гряда гор, носящая у китайцев название Ло-я-гу. Она слагалась из переслаивающихся кремнистых и глинистых сланцев, сменившихся далее пестрыми песчаниками и известняками, обширная свита коих заканчивалась выходами глинисто-слюдяного сланца, образующего, как кажется, дно следующей, менее широкой, долины и выступающего но южную ее сторону в целом ряде грив, сильно разрушенных в своих вершинах.

Эта долина, подобно предшествовавшей, имела глинистую почву и покрыта была возвышениями с обрывистыми краями, состоящими из значительных толщ буро-красной глины, песка и гальки, в каковых толщах я не могу признать ханьханских отложений, несмотря на их наружное сходство с последними.

На пути между Куфи и Ань-си эти загадочные отложения красных глин встречаются только однажды, а именно в только что описанных долинах, окаймляющих с юга и севера хребет Ло-я-гу; на пути между Юй-мынь-сянем и Хами, о котором речь будет ниже, также всего лишь однажды, а именно, к югу от хребта Лу-чжа-чжин; наконец, брат на своем пути, пересекавшем западный Бэй-шань, этих отложений вовсе не видел; не видел их, как кажется, и позднейший исследователь той же части Бэн-шаня – П. К. Козлов 90.

Не считая возможным видеть в буро-красных глинах, опоясывающих и даже частью налегающих на хребты Да-бэнь-мяо и Ло-я-гу, отложения Хань-хая, я решаюсь высказать предположение, что глины эти, с примесью песка и гальки, отложились в озерах, которые еще, может быть, и в постплиоценовое время покрывали некоторые, незначительные, впрочем, части Бэй-шаня.

К югу от гор Ло-я-гу снег виднелся во всех углублениях: в местах защищенных он образовал даже наметы до полутора метров высотой и, должно быть, эти наметы нанесены были давно, так как успели не только слежаться, но и окраситься в розовый цвет.

За красной долиной мы вступили в выровненную местность весьма лишь незначительно приподнятую над дном этой долины. Впрочем, на-глаз даже она продолжала повышаться, всхолмленная сперва выходами глинисто-слюдяного сланца, а затем песчаников и кремнистого сланца (с выходами кварца), причем простирание свиты этих пластов было ONO при угле падения на юг около 80°. Промежутки между этими относительно невысокими, но крайне разрушенными с поверхности гривками заполняли щебень и дресва, весьма однородные по составу и заставлявшие подозревать, что они составляли некогда одно целое с подстилающей их породой. Действительно, в двух-трех местах, взятых [340] случайно, я, сняв толщу щебня в 13 см, добирался и до коренной породы. Этот факт убеждает нас в том, что в снесении хребта, который несомненно когда-то возвышался между красной долиной и солончаковой равниной Ма-лянь-цзин-цзы повинны исключительно только атмосферные деятели.

Помянутая равнина Ма-лянь-цзин-цзы поросла густым, хотя и невысоким камышом и по своей обширности не имеет себе равных в среднем Бэй-шане. Станция расположена почти в центре этой котловины и состоит из пяти заезжих дворов и караульни, в которой квартирует несколько солдат из сучжоуского гарнизона. Воды здесь вдоволь; она прекрасного вкуса и находится на незначительном глубине.

Ночь на 20 февраля была еще довольно холодна: термометр показывал -14°,5 С; но уже в момент нашего выступления ртуть стояла на 0°, а к полудню поднялась до 5° тепла в тени, что соответствовало 15° на солнце; вместе с тем небо было совершенно ясное, а в воздухе была тишь; только временами налетал ветерок с запада и, обдав нас облаком пыли, уносил ее дальше на восток.

От станции Ма-лянь-цзин-цзы солончаком мы шли еще километра три; затем серовато-желтая глина сменилась хрящом, и мы поровнялись с огромным монолитом – горой из кварцита почти WO простирания, выглядевшей точно облитой маслом темнокоричневой массой значительной относительной высоты (не менее 200 футов, или 390 м при 7 200 футах или 2 194 м. абс. выс). Одновременно дорога стала пересекать выходы кварцитов и кварца, которые тянулись на восток до встречи с такими же кварцитовыми горами, выступавшими в виде совершенно разобщенных между собою холмов. Такая местность, выровненная у дороги и заполненная горами по всем сторонам далекого горизонта, простиралась километров на десять. Судя по продолжавшим еще нам попадаться выходам кварца и кварцитов, кое-где лишь переслаивавшихся кремнистым сланцем, возвышенности, замыкавшие с востока Мя-лянь-цзин-цзыскую котловину, должны были состоять из тех же пород. На 13-м километре от станции мы, наконец, вступили в настоящие горы, которые у китайцев носят название общее со всею этой местностью и слагаются из переслаивающихся глинисто-слюдяных (филлитов), кремнистых и глинистых сланцев с частыми выходами кварца. Относительная их высота переходит во многих точках за 700-800 футов (213-243 м), но перевал через них полог и не представляет каких-либо затруднений для колесного движения. По южную сторону этих гор встают новые, но уже менее высокие; в их образовании принимают участие, главным образом, песчаники, которые переслаиваются кремнистыми сланцами. Еще далее горы исчезают, горизонт расширяется, дресва уступает место глине, кое-где поросшей тростником, и перед путником встают стены заезжих дворов, образующих [341] здесь целую улицу. В Да-цюани имелась даже лавочка, в которой, впрочем, нашлось не более 40 цзиней муки, но мы и этому количеству были рады, так как наши хлебные запасы приходили к концу. Вода здесь оказалась солоноватой, несмотря на то, что доставалась из колодцев на глубине восьми метров, абсолютная же высота места несколько большей, чем на предыдущей станции, а именно, равной 5 925 футам (1 806 м).

Не успел еще на следующий день последний эшелон вьюков выступить со двора станции, как ехавший вперед казак Колотовкин спешился, торопливо выхватил дробовик и выстрелил.

– В кого стрелял?

– Да, вот, хамийская птичка.

Действительно, в его руках мы увидели красивую Ampelis garrulus.

Но какими судьбами попала она сюда; в эти, столь неблагоприятные для жизни пернатых, места?

Беседуя об этой находке, мы незаметно достигли края солончака, который резко обозначался выходами мелкозернистых песчаников. Здесь еще раз наши охотники разволновались, заметив в ближайших камышах стадо кара-куйрюков (Gazella subgutturosa). Но и те их заметили и так как были проворнее людей, то и не замедлили скрыться за соседним пригорком. Тем временем караван уже втянулся в горы – предгорье хребта Ю-хан-лу, имевшего сначала NO простирание, а затем заметно отклонившегося на юг.

На первых порах везде обнажались песчаники, но затем их сменили довольно разнообразные по составу граниты, которые, не образуя высоких гор, в ширину занимали несколько километров; их поверхность местами была до такой степени разрушена, что удара по скале молотком было иногда уже достаточно для того, чтобы вызвать осыпание наружных, выветрившихся частей ее в виде небольших осколков, которые, в свою очередь, легко ломались в руках.

Едва мы вступили в эти горы, как перед нами развернулась небольшая котловина, середину которой занимал солончак. На краю последнего расположен был полустанок Сяо-цюань, который получал воду из неглубокого, но не особенно богатого водою колодца.

Отсюда местность стала довольно заметно возвышаться, а горы Ю-хан-лу принимать более дикий, скалистый характер. Граниты сменились столь распространенными в Бэй-шане кремнистыми сланцами с жилами кремня, очень скоро выклинивавшимися вглубь, а затем красными гранититами, мощные выходы которых заставляли дорогу не раз давать большие излучины. Граниты, сложив гребень хребта, который возвышался над дорогой метров на триста, вскоре понизились, образовали седловину [342] и, выступив еще раз в южных боках последней, скрылись под круто приподнятыми толшами кремнистого сланца, который, переслаиваясь далее с известняками, образовал новый горный подъем OSO простирания. В то же время на востоке километрах в пятнадцати от дороги, ясно обозначились высоты, имевшие NNW направление, которое они сохраняли и в течение всего последующего дня до встречи с западным продолжением гор Бэй-сянь-цзы.

Еще далее на юг кремнистые сланцы исчезают; их окончательно сменяют известняки, которые, чередуясь с песчаниками, и обрываются в всхолмленную невысокими грядками котловину Хун-лю-юань, по которой протекал небольшой ключик. Здесь выстроено четыре просторных таня; в одном из них мы застали в числе других постояльцев и несколько ишакчей из Хами, которые везли на родину сырые кожи яков и гаотайский рис. Абсолютная высота этой станции оказалась еще большей, чем высота Да-цюана, и равнялась 5 975 футам (1 821 м).

Выступив на следующий день из Хун-лю-юаня, мы сразу же стали втягиваться в невысокие горы Ша-шоань, сложенные на северных своих склонах, главным образом, из песчаников и известняков. Эта свита пород налегала на несогласно с ними пластующиеся глинистые сланцы, которые далее выходили на дневную поверхность и образовывали наивысшие части сильно разрушенного хребта, подымающегося в среднем метров на 150 над полотном дороги. Пройдя эти горы, мы вступили в местность, представляющую почти выровненную поверхность гнейсов и слюдяных сланцев, переходящих в гнейс, прикрытых кое-где дресвой и щебнем, среди коего в изобилии попадалась кварцевая галька; кварц, впрочем, выклинивался на поверхность довольно часто, в особенности в области простирания гнейсов, резко выделяясь на их темном фоне в виде яркобелых пятен.

Такою местностью, обнаруживавшей заметное склонение к югу, мы шли километров десять, когда неожиданно очутились на берегу сухого русла реки, которое скалой слюдяного сланца разбивалось на два рукава, из коих южный был глубже северного, менее занесен глиной и галькой и хранил ясные следы временами текущих здесь вод. Вершина этой реки терялась вдали, но в принятом ею направлении мы заметили значительные высоты (вероятно, продолжение хребта Ю-хан-лу), позади которых подымался огромный голец, известный у монголов под именем Баин-ула.

По южную сторону сухого русла снова выступил слюдяной сланец, а дальше, на протяжении 8 км, дорога пересекала невысокие гривы чередующихся между собою глинистых сланцев и гнейсов. Наконец, мы вышли в солончаковую котловину Бай-дунь-цзы, отовсюду замкнутую горами, в которой протекал ручей, составлявшийся из ключиков и наполнявший затем два обросших [343] камышом пруда. Расположенная здесь станция представляла уже настоящее поселение: один казенный, два частных таня, пикет, кумирня, две-три лавочки и, наконец, еще какие-то постройки в развалинах.

На станции съезд проезжающих был настолько велик, что мы едва могли разместиться, да и то только по отбытии какого-то мандарина, который совершал свой переезд на место нового служении в сопровождении немалого числа слуг. От него мы узнали чрезвычайно встревожившее нас известие: на р. Су-лай-хэ показались полыньи, делающие переход через нее если еще и возможным, то далеко не безопасным. Как нарочно, день 22 февраля был необычайно теплым: около полудня термометр в тени поднимался до 14°, а к 9 часам вечера спустился всего лишь до 0,5. Итак, следовало торопиться перешагнуть это последнее препятствие, отделявшее нас от полосы культурных земель вдоль северных склонов Нань-шаня.

К Су-лай-хэ мы выступили ночью. Горы, окаймляющие котловину Бай-дунь-цзы с юга, а за ними и последующие возвышенности. оказались сложенными из переслаивающихся между собою гнейсов и кристаллических (глинистых) сланцев, которые, как мы это видели выше, выступали и в горах между сухим руслом и станцией. Эта огромная свита кристаллических сланцев заканчивалась выходами песчаников, которые и служат в этом месте южной гранью Бэй-шаня.

К югу отсюда потянулась галечная пустыня, над которой, в фиолетовой мгле, уже ясно рисовался снеговой гребень Нань-шаня – обиталище духа земли (лин-цзы) Ло-ву или Гянь-ву, которого китайцы изображают чудовищем, имеющим лицо человека и тело тигра, с ожерельем из девяти человеческих голов. [344]

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

ДОЛИНОЙ Р. СУ-ЛАЙ-ХЭ

Последние скалистые высоты встречены были нами на девятом километре от станции Бай-дунь-цзы; отсюда же, на протяжении целых двадцати километров, потянулась равнина, представлявшая характер типичнейшей, почти вовсе лишенной растительности, каменистой пустыни. Галька только в непосредственной близости от реки сменилась глиной, поверхность коей была изрыта старицами и еще заливаемыми в половодье рукавами реки. Здесь кое-где камыш, чий (Lasiagrostis splendens), гребенщик и другие растения пустыни, а также небольшими площадками виднелись и так называемые в Туркестане «сазовые», т. е. преимущественно осоковые травы.

В сотне шагов от р. Су-лай-хэ высилась большая кумирня Лун-хуан, вход в которую стерегли два безобразных с отбитыми конечностями идола; впрочем, она производила впечатление поддерживаемого здания.

Плёс Су-лай-хэ, разбившийся на два протока, имел здесь в общей сложности до 53 м ширины, но река, судя по характеру ее весьма отлогих берегов, не могла быть особенно глубока. Китайцы нас не обманули: лед, действительно, местами отстал от берегов и кое-где дал значительные пересекающиеся между собою трещины.

Так как подо мною была самая сильная из лошадей каравана, то я и решился прежде, чем допустить переправу, лично испробовать крепость ледяного покрова. Рискованнее всего был первый прыжок через небольшой ручеек, который стремительно несся по льду у самого берега, но затем все пошло гладко, и я почти рысью выбрался на травянистую площадку левого берега Су-лай-хэ, [345] куда вскоре собрался и весь остальной караван. Так как площадка эта была сырая, то мы поднялись выше, на следующую речную террасу, где и остановились, не доходя метров 640 до городка Ань-си.

Едва мы разбили свой лагерь, как к нам явились китайцы с предложением купить у них пару фазанов. Это были великолепные экземпляры самцов Phasianus satscheuensis Plsk.

Николай явился тотчас же на сцену.

– Спроси у них, где добыли они этих птиц.

– Да тут вот, в полукилометре отсюда, в кустарниках, около фанз, их сколько угодно.

– Ну, ребята, завтра охота!

Радости нашей не было конца.

Но радость эта была преждевременной.

В 7 часов вечера подул западный ветер, принесший тучи и холод. Погода вдруг изменилась до неузнаваемости. Еще накануне мы радовались наступлению тепла и весны, а теперь мы принуждены были вновь вынуть запрятанные уже валенки, фуфайки и другие теплые вещи. В течение последующих четырех дней, проведенных нами на стоянке у г. Ань-си, ветер менял несколько раз направления, будучи то западным, то севоро-западным, то, наконец, северо-восточным. Ночью с 24 на 25 февраля дул сильнейший северо-восточный ветер, который нагнал тучи темносвинцового цвета. В час пополудни повалил снег при температуре -20,5 С; в 6 часов вечера к снегу присоединился сильный ветер, который свирепствовал часа три и чуть не причинил нам порядочной беды. Он застиг возвращавшихся с охоты на джейранов (Gazella subgutturosa) казаков Глаголева и Колотовкина, которые вскоре потеряли дорогу и, изнемогая от усталости, брели уже наудачу, когда вдруг заслышали сигнальные выстрелы. На радостях они выпустили в ответ последний патрон, после чего без дальнейших злоключений добрались до нашего лагеря. Пурга окончилась, но снег продолжал валить в течение всей почти ночи, так что утром нам пришлось отгребаться, точно мы находились не на краю Гобийской пустыни, а у себя на родине. Замечательно, что и в последующие дни небо оставалось пасмурным; оно несколько расчистилось только вечером 26 февраля, да и то ненадолго; вместе же с сим холод усилился, и в ночь на 27 февраля мороз достиг -24°.

Такая погода очень мешала нашей охоте; тем не менее нам все же удалось добыть здесь для коллекции несколько превосходных экземпляров Phasianus satscheuensis, которые действительно во множестве держались в кустарниковых зарослях к юго-западу от Ань-си. Сверх того нашими охотниками убито было несколько экземпляров горных куропаток (Caccabis huckar), встреченных ими у городских стен. Но всего удачнее оказалась [346] охота на джейранов, которые держались в непосредственной близости от нашего лагеря стадами голов до двадцати и были настолько мало запуганы, что подпускали к себе нередко охотника на меру прямого выстрела. Свою стоянку на р. Су-лай-хэ мы покинули 28 февраля. Поднявшись на верхнюю террасу, поверхность коей состояла из рыхлой, пропитанной солью, песчано-глинистой почвы, мы очутились в виду городских стен.

Ань-си оказался в развалинах. Со времени разгрома его дунганским партизаном Банян-ху прошло уже восемнадцать лет, а между тем он остался почти таким же, каким его описывает Пясецкий 92.

Ань-си стоит на окраине пустыни и на главном пути, соединяющем восток и запад Китайской империи. Казалось бы, как не восстать ему из развалин? А между тем он не привлекает охотников в нем селиться; его торговые ряды попрежнему составляют ряд жалких лавчонок, в которых можно достать лишь самое необходимое; его гарнизон слаб, а чиновники смотрят на назначение их сюда, как на ссылку.

Впрочем, история показывает, что город этот, который в 1889 г. мог праздновать двухтысячный юбилей своего существования, никогда не играл видной в ней роли. Он был основан под именем Мин-ань в 111 г. до нашей эры. При Суйской династии, в 581 г., его переименовали в Чан-лэ-сянь. При Танах, когда пределы Китайской империи были отодвинуты далеко на запад и сношения с Западным краем участились, значение его возросло: он был сделан окружным и переименован в Гуа-чжоу 93. С X в. история о нем вовсе не упоминает. Долину р. Су-лай занимали последовательно тибетцы, уйгуры и тангуты, при коих край этот совсем заглох; даже торговые и посольские каравайы избирали в это время другие пути: направлявшиеся к киданям и чжурчженям шли вдоль южной подошвы Хангайских гор, направлявшиеся же к Сунам, в южный Китай – через Цайдам и мимо озера Куку-нор. В XIII в. тангутов сменили монголы, при которых особенно оживилась долина р. Эцзин-гола, служившая торным путем для сообщения западных областей Китая с Кара-кору-мом. Продолжал ли существовать в это время Гуа-чжоу или лежал в развалинах, положительно неизвестно. Марко Поло о нем вовсе не упоминает. Столь же мало известна судьба этого города и в последующую историческую эпоху. Наконец, при императоре Цянь-луне, мы вновь слышим о нем, но уже под современным названием Ань-си-чжоу. Сперва здесь был учрежден военный пост, но после упорядочения дел в Джунгарии и постройки там целого ряда укрепленных поселений китайское правительство сочло необходимым продолжить линию последних и далее на восток за Гобийскую пустыню, до западных ворот Великой стены. Тогда-то и были построены города Ань-си (1759 г.) и Юймынь (1760 г.). [347]

Стены Ань-си, высокие, но растрескавшиеся и уже частью осыпавшиеся, имеют почти правильную четырехугольную форму и вытянуты с северо-запада на юго-восток; в этом же направлении от ворот до ворот пересекает город и главная улица, обстроенная жалкими лачужками и мало привлекательными танями и ларями: под прямым углом к этой улице отходит другая, упирающаяся в северо-восточные, вероятно с дунганских времен заделанные, ворота. Заглянув в эту улицу, мы увидали только развалины: такие же развалины заполняли и всю южную половину Ань-си. Но что особенно нас в нем поразило – так это песок, который успел затянуть в городе многие неровности почвы. Этот песок местами, как. например, близ восточных ворот, будучи присыпан к городской стоне, достигал там до высоты ее зубчатого карниза, производя впечатление типичнейшего бархана. Еще более значительные налеты песку прислонялись к наружной стороне этих стен. Здесь они успели даже порости кое-какою растительностью: у подошвы Alhagi, a выше – солянками. На этот занос песком города обратил уже внимание д-р Пясецкий, который, подъезжая в 1875 г. с востока к Ань-си, «мог разглядеть огромные сугробы песка, образовавшиеся у городских стен и достигающие высоты последних» 94. По мнению Лочи, этот песок, главным образом, местного происхождения, освободившийся благодаря проведению в песчаных наносах Су-лай-хэ системы оросительных канав 95. Как бы то ни было, но в настоящее время песок этот засыпает Ань-си, так что прав был Пясецкий, когда писал, что на этом примере мы воочию видим, каким путем погребаются города, «сходя со сцены и исчезая под почвою» 96.

Пройдя город, мы вышли в солончаково-глинистую равнину, кое-где вспаханную, кое-где затянутую песком, на всем же остальном пространстве поросшую чием, к которому только в немногих местах примешивалась кустарная поросль, состоящая из гребенщика, караганы и чингиля (Halimodendron argenteum). Чий ближе к реке сменялся камышом, а за рекой, которая бежала и здесь несколькими рукавами, снова виднелся чий, но уже редкими островками среди огромных пространств каменистой пустыни, заполнявшей весь северный горизонт до невысоких скалистых пригорков – южной грани Бэй-шаня. В одном месте эта пустыня перешагнула даже на южный берег реки, но здесь она скоро выклинивалась в чиевой степи.

«Весной, – пишет П. К. Козлов 97, – здесь все зелено, и ландшафт ласкает взор путешественника»; в феврале же местность эта представляется довольно унылой, и если мы не соскучились качаться в седле, то единственно только благодаря частым встречам с пешеходами-китайцами, которые длинной вереницей, с коромыслами на плечах, бодро шли по пыльной дороге. [348]

– Куда? зачем?

– В Или-хэ... селиться... там нам дадут землю, деньги, пару волов...

И, соблазнившись такой перспективой, они шли теперь налегке, имея при себе не более пуда багажа, в далекий, неведомый край! Какая энергия!

На двенадцатом километре от Ань-си мы прошли мимо небольшого селения Нань-гань-лу, расположенного у края верхней береговой террасы р. Су-лай-хэ. Отсюда мы завидели впереди лес, который начинался довольно редкими насаждениями, но затем все более и более густел и, наконец, переходил в сплошную чащу, скрывавшую в себе целый ряд хуторов, которые то группировались у какого-нибудь арыка, образуя селение, то стояли особняком, но всегда в стороне от дороги. Этими насаждениями, состоявшими главным образом из карагачей, мы шли около пяти километров до крепостцы Сяо-вань, служащей обычным этапом для караванов, следующих этим путем. Близ нее остановились и мы и, в надежде добыть для нашей орнитологической коллекции в окрестных садах зимующих птиц, решились дневать. К сожалению, наши ожидания не оправдались в той мере, как мы этого желали. Птиц было поразительно мало, и нам, после долгих поисков, пришлось, наконец, удовольствоваться следующими видами: Aslur palumbarius, Lanius borealis var. Sibiriens, Ampelis garrulus и Turdus pilaris. Зато мы вдоволь наохотились здесь на сачжоуских фазанов, в чем нам усиленно помогал ретивый пойнтер Васька, получивший свое охотничье воспитание в Закаспийской области, в восьмидесятых годах еще изобиловавшей фазанами.

3 марта мы выступили дальше. Пройдя Сяо-вань, мы вышли на чиевую степь, по которой то там, то сям разбросаны были хутора и обсаженные тополями поля. Степь эта оканчивалась у покинутого пикета Са-чу-вань, к востоку от которого высилась гряда гор Сань-сянь-цзы. Хотя пустынная и в том месте, где ее пересекает дорога, невысокая, гряда эта, тем не менее, заслуживает особенного внимания, так как, служа, под именем гор Да-бан-шань, передовой цепью Нань-шаня, она в этом месте уклоняется к северо-востоку, пересекает долину р. Су-лай-хэ и, выклиниваясь в пустыне, служит орографической связью Нань-шаня и Бэн-шаня, который именно в этом месте своими южными уступами всего ближе подступает к реке.

Здесь я считаю вполне уместным высказать свой взгляд на отношение Бэйшанских гор к соседним горным системам.

«В один из геологических моментов, – пишет Богданович 98,– до наступления девонского периода, точнее – средне-девонской эпохи, на месте среднего Кунь-луня, может быть, только его западной и восточной оконечностей – Мустаг-ата и восточного [349] Тянь-шаня – поднималась суша гнейсов и кристаллических сланцев. Древняя структура этих пород показывает, что поднятие их в среднем Кунь-луне происходило в восточно-северо-восточном направлении, т. е. в тех же направлениях, которые являются характерными для этих хребтов в настоящее время. В средне-девонскую эпоху воды моря стали наступать на эту сушу, смывая все на своем пути. К концу этой эпохи на месте среднего Кунь-луня поднимались лишь незначительные острова гнейсов и кристаллических сланцев, окруженные уже мелководным девонским морем, а севернее – в восточном Тянь-шане – глубокое море продолжало еще развиваться. В один из следующих моментов геологической жизни на месте среднего Куньлуня, где перед тем мы видели мелководное девонское море и разрозненные острова, поднимается снова материк из отвердевших осадков этого моря. Поднятие и этой суши происходило в восточно-северо-восточном направлении. В западном Кунь-луне и Тянь-шане вокруг гнейсовых островов продолжает существовать в это время еще глубокое море, но уже не девонское, а каменноугольное. Это глубокое каменноугольное море к концу этого геологического периода стало наступать на сушу среднего Куньлуня. Следствиями этого возобновившегося морского покрытия в среднем Кунь-луне мы видим в настоящее время значительные мелководные прибрежные осадки, слагающие поверхность северозападного Тибета и южного склона Кунь-луня. Этим наступлением моря, которое я называю тибетской трансгрессией, закончилось и его существование. Трансгрессия эта сопровождалась, быть может, удивительнейшими по своим результатам явлениями абразии рельефа площади северо-западного Тибета; средний Кунь-лунь, быть может, представляет только остаток сложного древнего рельефа этой страны. После этой трансгрессии началось образование материка, которое на площади среднего Кунь-луня и Тянь-шаня выразилось интенсивною складчатостью однообразного уже северо-западного направления. С этой эпохи и по настоящее время вся нынешняя система Кунь-луня и Тянь-шаня подчиняется одному общему ходу материкового развития с западо-северо-западным направлением поднятий. Сбросы в северо-восточном и северо-северо-восточном направлении нарушают в третичный период однообразный ход такого развития. Ингрессивные слои юрских угленосных осадков и меловых морского характера служат единственными более или менее достоверными свидетелями дальнейшей судьбы этой суши. Части ее, с окончания тибетской трансгрессии не покрывавшиеся больше морем, пока остаются для нас немыми».

Эта широко и ясно нарисованная картина геологического прошлого части Центральной Азии дает нам те необходимые рамки, в которые легко укладываются и изложенные выше [350] данные о геологическом строении Бэй-шаня, собранные мною в надежде передать их когда-либо для обработки специалисту-геологу. К сожалению, обстоятельства так сложились, что мне самому приходится теперь браться за непривычную работу и писать о предмете, недостаточно мне знакомом.

Мы уже видели, какое огромное распространение имеют гнейсы и полукристаллические сланцы в Бэй-шане. Можно сказать, что они-то главным образом, и слагают Бэй-шань, образуя как значительнейшие из его хребтов, так и почву котловиниобразных долин между ними. Главных направлении, коими следуют хребты Бэй-шаня, а равно и Нань-шаня, два: WNW (восточно-тяньшанское) и ONO (средне-куньлунское); комбинация этих направлении в мелком масштабе дает еще третье направление OW; наконец, можно встретить и еще одно направление – NW, но реже, чем первые три 99. Это обстоятельство указывает на то, что в Бэй-шане столкнулись два направления древнейших стяжаний Центральной Азии – куньлунское и тяньшанское. Вероятно, в каменноугольную, а, может быть, еще и в девонскую эпоху, воды моря, говоря словами Богдановича, стали наступать на эту сушу, смывая все на своем пути. Наступание это шло с юга, причем, как кажется, каменноугольное море не проникало за хребет Да-бэнь-мяо, предоставив всю северную часть Бэй-шаня действию других разрушителей – атмосферных агентов, которые, снеся на его глубины огромные толщи сланцев (главным образом кремнистых), обнажили массивные выходы гранитов, сиенитов, диоритов и диабазов, изверженных, вероятно, еще в азойский период, когда впервые намечался горный скелет Азиатского континента.

С концом каменноугольной эпохи закончился и период размыва морскими водами бэйшанских хребтов. Интенсивная складчатость каменноугольных песчаников и известняков показывает, что последние моменты роста Бэй-шаня сопровождались энергичной дислокацией, нагромоздившей хребты западо-северо-западного простирания, что доказывается тем, что гряды, в сложении коих принимают участие почти исключительно одни только осадочные образования, как, например, гряды каменноугольных песчаников к северу от кряжа Бага-Ма-цзунь-шань, имеют строго WNW простирание.

Когда закончился рост бэйшанских хребтов – определить не берусь; но что он закончился раньше, чем в горных областях, примыкающих к ним с юга и севера, это не может подлежать никакому сомнению. Главное поднятие Тянь-шаня, совершившееся в том же западно-северо-западном направлении, вознесло ханьхайские отложения на огромную высоту, превышающую 3 650 м абсолютного поднятия. Это грандиозное стяжение земной коры, всего сильнее проявившееся в области Чатыр-куля, в Тянь-шане [351] и в Нань-шане, конечно, должно было отразиться и в периферических частях Бэй-шаня, где мы, действительно, и видим изогнутие толщ ханхайских отложений как в долине р. Эцзин-гола 100, так и на нашем пути к северу от Хой-хой-пу, где на ярусе надкаменноугольных отложений, состоящих из пестрых конгломератов, песчаников и голубовато-зеленых и бурокрасных песчанистых глин трансгрессируют ханьханские (гобинские) формации. Эти движения земной коры могли нагромоздить новые складки и на линии хребта Лунь-шань, где мы, действительно, и видим ханьанские толщи приподнятыми на некоторую высоту, но были не в силах значительно изменить первоначального древне-куньлунского направления кряжей Чи-цзинь-шанского и Сань-сянь-цзы.

Чтобы не возвращаться еще раз к Чи-цзинь-шанским горам, я замечу, что, глубоко вдаваясь между хребтами Нань-шаня, Хань-хай заливал и всю подгорную его часть; но тогда как в области собственно Нань-шаня, где хребты достигали уже значительной относительной высоты, море это было лишь ингрессивным, здесь оно успело смыть многие неровности почвы и, между прочим, отделить Чи-цзинь-шанские высоты от остальной части Бэй-шаня, сохранив нам, однако, ясные указания на некогда существовавшую взаимную связь между ними в виде водораздельных вздутий, о которых я буду иметь случаи говорить ниже подробнее.

Таким образом мы видим, что до конца нижнего яруса Хань-хая нейтральная часть Гоби имела общую историю развития с Нань-шанем, который не отличался от нее и орографически, представляя, подобно современному Бэй-шаню, очень сложный горный рельеф, обусловленный столкновением дислокаций по двум различным направлениям – WNW и ONO. При этом, однако, абсолютная высота всей площади Бэй-шаня была большей, чем Нань-шаня, хотя и тут многие точки и даже целые гребни подымались до высоты 8-9 тыс. футов (2 400-2 700 м).

В конце меловой эпохи Ханхайское море стало наступать с востока на Центральную Азию. Оно залило, как выше было замечено, все продольные долины Нань-шаня, но в пределах Бэй-шаня проникло лишь заливами или рукавами, из коих самый широкий совпадал с направлением нынешней Эцзинголской долины. В один из моментов существования этого моря в области Нань-шаня обнаружились грандиозные горообразовательные процессы, которые и приподняли наньшанские хребты до современной их высоты. Ханхайское море отступило, но затем оно еще раз залило предгорье Нань-шаня, смывая на своем пути вновь образовавшиеся складки из толщ, отложившихся на его же дне несколько ранее.

На северной окраине Бэй-шаня дислокационные процессы закончились еще раньше, чем на южной. Они ознаменовались [352] грандиозными сбросами на востоке и флексурным изогнутием пластов на западе, обусловившими образование открытой нами впадины вдоль подножий Тянь-шаня. Такой сброс представляет уже Тянь-шань к западу от Чоглучайской гряды, далее же к югу ступенчатое понижение замечается в юрских угленосных кварцевых песчаниках, с которыми несогласно пластуются (например, в окрестностях Турачи) отложения Ханхайского моря. Эта дислокация сопровождалась в Бэн-шане, как и в Тянь-шане, извержениями по линиям сбросов порфиров, порфиритов и мелафиров. Каких-либо признаков поднятия Карлык-тага в эту эпоху, по крайней мере на южных его склонах, мною обнаружено не было. Его южная подошва, образованная хлоритовыми диабазами и эпидотовыми и хлоритовыми гранитами, прорезанными жилами плотного хлоритового диабаза, покрыта только аллювием; равным образом и в глубине гор я нигде не видел каких-либо следов новейших морских отложений, так как весь хребет состоит из свиты массивных пород и кристаллических и полукристаллических сланцев 101. Впервые ханхайские отложения на пути от Карлык-тага к югу встречены южнее Морголской гряды, что, впрочем, и было уже отмечено выше.

Несмотря на позднейшую дислокацию в области Нань-шан-ских гор, местность, расстилающаяся вдоль северной их подошвы, успела вполне сохранить все особенности рельефа Бэй-шаня и в настоящее время представляет ряд мульд, вытянутых то в WNW-OSO направлении, то в направлении NO-SW.

Самая обширная из этих мульд – западная, вмещающая нижнее течение р. Су-лай и котловину озера Хала-чи (озера Хара-нор). На востоке она упирается в гряду Сань-сянь-цзы, которая, пересекая долину р. Су-лай-хэ, почти сливается с горами Бэн-шаня, близко подходящими здесь к руслу названной реки и вновь отклоняющимися на север, лишь немного не доходя до меридиана укрепления Чи-дао-гоу. Это отклонение невелико, и уже несколько километров дальше Бэй-шань вновь подходит к плёсу Су-лая, оставляя между собою и этим последним неширокую (от 3 до 8 км) полосу земли, в обводненных местах поросшую камышом, в остальных – лишенную всякой растительности, если не считать изредка попадающихся кустиков Eurotia ceratoides и чия. Такой рельеф местности дал мне повод писать, что не только рисуемых на наших картах озер Чин-шэн-хэ и Хуа-хай-цзы не существует в настоящее время, но что они здесь и существовать не могли. Равным образом, как мы ниже увидим, едва ли существовало к востоку от последнего, по крайней мере в историческое время, и озеро Алак-чнй.

На карте д'Анвиля, изданной в 1737 г. 102, озера Чин-шэн-хэ и Хуа-хай-цзы не показаны вовсе; не показаны они и на позднее изданных – карте Гримма (1833 г.) 103, составляющей копию с [353] карты Клапрота, и картах Иакннфа. Впервые же они появляются на китайской карте Дай-цин-и-тун-юй-ту, изданной в 1864 г., и с нее переходят уже сперва на карты Рихтгофена, а затем и на другие карты, издававшиеся в Европе, причем составителей их не смущала даже явная несообразность проведения вьючной дороги поперек значительной водной поверхности. Отсюда ясно, что фабрикация означенных озер должна быть отнесена к новейшему времени.

Относительно же озера Алак-чин вопрос стоит иначе. На карте д'Анвиля это озеро (Алак-нор) показано в устьях двух безымянных речек (Чи-ю-хэ и Ма-гэ-чэн); на карте Гримма мы имеем туг уже два озерка: Алтан-нор и Алак-нор; наконец, на картах Иакинфа безымянные озера показаны: западное при устье одного из русел Булунгира, восточное при устье р. Ма-гэ-чэн, берущей начало в ключах и болотах Чи-цзинь-ху. Это второе озеро действительно существует; его окрестности изобилуют камышовыми зарослями и до настоящего времени составляют достояние монголов – вероятных потомков чингиньцев. Из всего вышеизложенного я делаю такой вывод. В юаньские времена, когда расселенные в Юй-мынском округе монголы нуждались в лугах для зимовок, луга эти создавались искусственным спуском вод Булунгира на земли, уровень коих не превышал речного уровня в половодье. Вот эти-то временные водные пространства, соры, и занесены были на китайские карты в качестве постоянных озер; на картах же Иакинфа они фигурируют в виде значительной безымянной водной поверхности при устье одного из русел Булунгира. Может быть, это Хуа-хан-цзы китайского атласа Дай-цин-и-тун-юй-ту. Далее к востоку от этого периодически затопляемого пространства находилось и настоящее озеро, составляющее сток р. Ма-гэ-чэн; оно существует и поныне, хотя сократилось в своих размерах значительно; на карте Крейтнера оно носит название На-лин-хай. Никаких же других озер к северу от большой дороги из Юй-мыня в Су-чжоу нет и, думаю, быть не могло.

К востоку от Ань-си – Дунь-хуанской мульды находится долина, которую можно было бы назвать Юй-мынской. На севере и северо-западе она ограничивается горами Сань-сянь-цзы и их продолжением – кряжем Дабан-сянь, на юге и юго-востоке – Нань-шанским подгорьем и горами Чи-цзинь-шань. К востоку от этих гор находится третья мульда, имеющая почти меридиальное направление; на севере она упирается в Бэй-шань. Ее северо-западной окраиной служит плоский, еле приметный увал – несомненное продолжение западной ветви гор Чи-цзинь-шань. Прикрытый ныне толщей глины и гальки, он представляет, вероятно, абрадированные Хан-хаем выходы плотных пород, послужившие препятствнем к излиянию вод Булунгира (абс. выс. уровня – [354] 4 774 фута, или 1455 м) в нижележащую котловину Инь-пань фу-цзы (4 255 футов, или 1296 м). Последующие две мульды Су-чжоу – Гань-чжоуская и Лян-чжоуская, отовсюду ограничены горами и составляют совершенное подобие котловинообразных долин, лежащих к северу от долины р. Су-лай-хэ, т. е. уже в пределах Бэй-шаня.

Теперь я перехожу к дальнейшему описанию Принаньшанья, вдоль пройденного нами пути.

В том месте, где пересекает гряду Сань-синь-цзы большая дорога, гряда эта имеет в ширину 8 км и разбита на три рукава скалистых пригорков, имеющих почти одинаковое превышение над уровнем долины р. Су-лай-хэ. Главную массу последних, а также почву продольных ложбин составляет мелкозернистый гнейс с выделением кварца, пересеченный в одном только месте (в центральном массиве) мощной сиенитовой жилой; на обоих склонах этой гряды гнейс прикрыт мелкозернистым, по определению Лочи 104, каменноугольным песчаником. Лочи же видел в этих горах выходы слюдяных и амфиболовых сланцев, пересеченных жилами кварцевого диорита и амфиболового гранита, но я думаю, что эти выходы находятся где-нибудь в стороне от дороги.

Спустившись с гор Сань-сянь-цзы и пройдя километра два среди поросших чием и местами занесенных снегом лёссовых бугров, мы вышли к селению Шуан-та-пу, в котором и остановились. Подобно селению Сяо-вань, Шуан-та-пу состояло из нескольких, окруженных полями, хуторов, группировавшихся вокруг небольшой крепостцы, вмещавшей, кроме казарм, крошечный базар и постоялый двор. В его окрестностях мы снова натолкнулись на сачжоуских фазанов, которые в числе восьми экземпляров и попали в нашу коллекцию.

Только переночевав в Шуан-та-пу, мы на следующий день тронулись дальше и, пройдя по льду речку Я-ма-чу, берущую начало в горах Сань-сянь-цзы, вышли на солончаково-глииистую равнину поросшую чием и местами, на целые километры, потянутую ледяной корой, которая образовалась вследствие спуска на степь арычной воды. Кое-где лед этот успел уже растаять и развел такую грязь, что нам пришлось оставить дорогу и итти целиной. Но и здесь было не лучше. Размякшая почва сдавалась, и лошади с трудом вытягивали ноги из вязкого солонца. Наконец, отойдя от станции 5 км, мы выбрались на более твердый грунт, а затем и на дорогу, которая не замедлила вывести нас к пикету Пэнь-чжан-жань, расположенному на правом берегу речки Чуань-шу-гэ. Отсюда местность вновь получила волнистый характер: солончаковая глина сменилась лёссом, а грязь – пылью, которая при малейшем порыве ветра подымалась в воздухе и живою стеною шла нам навстречу. В один из моментов затишья мы вдруг увидели впереди себя лес. Это и были сады Булунгира, в [355] окрестностях которого мы рассчитывали дневать. Мы выбрали заброшенный двор и под зашитой его полуразрушенных стен разбили свой лагерь.

Едва мы успели устроиться и напиться чаю, как были удивлены появлением китайца, подавшего нам визитные карточки.

– От кого?

Оказалось, что их посылает нам какой-то ссыльный китайский чиновник, занимавший еще недавно важный административный пост, но, благодаря будто бы интригам, смещенный с него, лишенный всех знаков отличия, водворенный, так сказать, снова в народ и теперь доживающий свой век в захолустье по богдохановскому указу.

– Хочет вас видеть...

– Что же, милости просим!

Минут двадцать спустя показался и ссыльный – пожилой, невысокого роста китаец, который одет был разве только немного чище своего слуги. Он скромно уселся на предложенном ему почетном месте и сам начал рассказывать свою грустную повесть, из которой мы узнали, что он несказанно томится в такой глуши, какой ныне является Булунгир; что он обвинен был в злоупотреблении властью, в действительности же никакого злоупотребления не было, так как он освободил одного преступника не за взятку, а по внутреннему убеждению в его невиновности. Так как утешить его в его горе мы не могли, то и поспешили перевести нашу беседу на другие предметы. К сожалению, наш гость оказался не местным уроженцем и ничего не знал об окрестной стране. Знакомство это, тем не менее, принесло нам некоторую пользу: на следующий день он много помог нам в розыскании украденной у нас лошади, что, конечно, дало повод к новым его посещениям и даже взаимным подаркам, причем мы получили ишака и несколько пачек арбузных семячек и вермишели.

Нас он принял в кумирне, которая строилась на пожертвованные им средства. Здесь был сервирован чай и десерт, состоявший из печенья, сахара и засахаренных фруктов; прислуживали хо-шани. Почему он предпочел принять нас именно здесь, а не у себя на дому – мы не знали, но обстановка, в которой мы очутились, оказалась крайне оригинальной.

Небольшая кумирня представляла деревянную постройку, возведенную на высоком фундаменте, почти в уровень с полуразвалившейся стеной Булунгира. Ее фасад был открыт и обращен в сторону пустыря, заключенного в названных стенах, на противоположном конце которого виднелись небольшие мазанки, скромно ютившиеся под сенью огромных тополей; внизу стояли наши лошади и окружавшая их толпа зевак, не спускавшая глаз со стола, за которым сидели брат мой и я. Мы чувствовали себя точно на подмостках и вдобавок стеснялись в необычной для нас компании [356] ярко размалеванных истуканов, которые обступили нас со всех сторон и в которых стоявшая внизу толпа видела изображения высших существ. Это сознание невольно связывало свободу наших движений, а тут еще резала глаза и чрезвычайная яркость, вообще балаганная внешность всей обстановки кумирни. Нечего и говорить, что мы постарались, насколько то дозволяли приличия, сократить этот визит...

Современный Булунгир представляет небольшое селение, приютившееся в северо-восточном углу обширной и высокой ограды, намечающей границы старого города, о котором китайская история упоминает еще в XV в. Говоря «старый город», я выражаюсь, впрочем, не вполне точно. Булунгир никогда не был городом в общепринятом значении этого слова; это была хырма – резиденция какого-нибудь монгольского князька, ограда, защищавшая его становище от неожиданных нападений соседей. Оттого-то пустошь, заключенная в этих стенах и не хранит следов каких-либо глинобитных построек, а самые стены не имеют, как и китайских городах, фланкирующих башен, зубцов и валганга.

В его окрестностях мы в последний раз охотились на сачжоуского фазана. Сверх того в его садах мы добыли для коллекции: Falco regulus Pall., Cerchneis tinniinculus L., Emberiza schoeniclus L., Leptopoecile sophiae Sew., Saxicola deserti Temm., S. montana Gould. и Ruticilla erythrogastra var. sewerzowi Lor. et Mcnzb. Впрочем, успеху этой охоты в значительной мере мешали ветры, дувшие с особенной напряженностью и притом попеременно то с востока, то с запада; 7 марта выпал даже снег – сухой, мелкий, иглистый, но пролежал недолго, скорее испарившись, чем стаяв под лучами солнца, показывавшегося лишь изредка и притом на одно лишь мгновение.

8 марта мы покинули Булунгир и вышли в степь, поросшую чием. Дорога круто отклонилась к юго-востоку и на шестом километре пересекла речку Ши-дао-гоу, на правом берегу которой виднелось небольшое селение Ши-дао. Тою же степью мы прошли еще шесть километров до следующего селения, которое расположено было на краю довольно крутого оврага, по которому протекала речка Чжу-дао-гоу. Подобный же овраг, но гораздо шире и глубже, пересекли мы и два километра дальше. По дну его протекала речка На-дао-гоу, пользующаяся у извозчиков дурной славой, так как летом ее разливы образуют невылазные топи. Обходя последние, дорога делает здесь излучину, отклоняющую ее от плёса Булунгира километров на десять; но и эта излучина, очевидно, еще недостаточна, так как мы видели колеи, уходившие еще далее в сторону.

Овраг На-дао-гоу, да и пройденный ранее Чжу-дао-гоу, изобилуют ключами, питающими обе эти речки, которые, несмотря на свое стремительное течение, успевают разбегаться ручейками [357] во всю ширь оврагов, образуя водную сеть среди густых зарослей тростника. Эти места – приволье для голенастых и плавающих, и, действительно, мы здесь видели белых цапель, черных аистов, куликов, гусей, турпанов и уток во множестве. Нечего и говорить, что это обилие водяной птицы разожгло аппетиты наших охотников, которые, сдав своих лошадей товарищам, не замедлили открыть ожесточенную пальбу, в особенности по кряковым уткам.

Они нас догнали, когда мы подходили уже к Чи-дао-гоу. Их трофеи состояли из десятка уток (Anas boschas, Dafila acuta) и одного экземпляра Nyroca ferruginea Gmel. для коллекции.

Чи-дао – такое же небольшое укрепленьице, как и Сяо-вань, но оно оказалось оставленным; равным образом покинуты были и близлежащие хутора. Только в одном из них мы нашли старика китайца, согласившегося продать нам несколько пудов камыша и просяной соломы. Чи-дао расположен на арыке, выведенном из р. Чи-дао-гоу; зимой же вода получается из колодцев: ее немного, она находится глубоко, но хорошего качества.

Речка Чи-дао-гоу протекает в 5 км к востоку от укрепления Чи-дао. Ее ложе также глубоко врезалось в почву, которая стала все более и более напоминать лёсс; все же, однако, и тут этот желтый мелкозем имел местами ясно слоистое сложение и содержал в обилии гальку и гравии. За этой речкой, к стороне Су-лай-хэ, мы увидели лес, который уходил далеко на восток и, сопровождая течение последней километров на двадцать, заканчивался на левом берегу речки Ме-дао-гоу. Таких значительных и притом сплошных древесных насаждений мы нигде более не встречали в равнинном Китае.

Пройдя ключевые речки Лю-дао-гоу и У-дао-гоу и миновав развалины импапя и нескольких хуторов, мы на 11-м километре от Чи-дао пересекли широкий, каменистый и глубоко врезанный в почву плёс р. Сы-дао-гоу – одного из рукавов, на которые разбивается по выходе из гор, в урочище Да-ба, Булунгир. Отсюда дорога вступила в лес. Иначе я не умею назвать эти обширные поросли вяза и тополя, к которым в оградах, близ многочисленных здесь хуторов, примешивалась джигда (Elcagnus hortensis), яблони и абрикосовые деревья. Среди этого леса мелькали и пашни. И когда мы спросили, как называется вся эта местность, то нам объяснили, что все пространство от р. Сы-дао-гоу до р. Ме-дао-гоу носит одно общее название Сань-дао, по имени главной водной артерии оазиса – Сань-дао-гоу, текущей через него двойным руслом и в таком же каменистом и глубоко врезанном ложе, как и р. Сы-дао-гоу. Эту реку Сань-дао-гоу мы пересекли на 14-м километре от Чи-дао; полтора километра дальше мы прошли мимо импаня и, наконец, вступили в большое базарное селение Сань-дао, расположенное на левом обрывистом берегу р. Ме-дао-гоу, составляющей восточный рукав р. Сань-дао-гоу. [358] Через Ме-дао-гоу имеется мостик для пешеходов; телегам же предоставляется проезжать ее вброд, что не так-то легко благодаря крутому спуску к реке. Так как нам не было расчета останавливаться в тане, то мы перешли на правый берег р. Ме-дао-гоу и разбили свой бивуак в ограде заброшенного хутора, уже полузасыпанного песком.

В Сань-дао мы впервые после Хами нашли в продаже люцерну и притом по сходной цене, так как платили за сотню больших снопов три рубля на русские деньги.

Сильный ветер с северо-запада, перешедший к 8 часам утра следующего дня в бурю, задержал наше выступление в дальнейший путь до 10 часов утра, когда наступило временное затишье. Мы им воспользовались для сборов, но не успели поровняться с ближайшим импанем, в котором стояло несколько десятков солдат, как сильный порыв ветра явился предвестником новой бури. Она разыгралась несколько минут спустя. Тучи пыли неслись нам вдогонку и били нас в лицо крутящимся в воздухе песком.

– Беда, не могу вести съемку... Ничего впереди не вижу и отчаянно смерз...

Действительно, можно было пожалеть брата; но помочь ему было нечем. К тому же мы почти тут же потеряли дорогу.

– Фатеев, ведь ты идешь целиной...

– Так точно, давно уж так-то идем.

Пришлось остановить караван и послать казаков на розыски пути. Оказалось, что мы шли прямо на восток, а дорога от импаня свернула на юго-восток.

Выйдя на нее у речки Ту-дао-гоу, протекавшей в широкой долине с пологими берегами, мы без особенных приключений добрались до развалин, расположенных вдоль берега р. Эр-дао-гоу; но миновав их и пройдя эту речку, мы вновь заблудились. Буря достигла здесь наибольшей напряженности; порывы ее участились до того, что слились в непрерывный ток воздуха удивительной силы, несший пыль сплошной, непроницаемой для глаза, стеной.

– Ну, теперь нас выручит только компас!

И с этими словами брат поехал вперед. Вскоре, действительно, мы наехали на селение – группу большей частью заброшенных фанз. Под защитой их стен мы несколько оправились, да и буря стала быстро стихать.

Mo где же Николай со своими баранами?

Отстав от нас где-то еще за Ту-дао-гоу, он оказался теперь впереди нас, нигде не сбившись с пути. Его вел наш джаркентец, неуклонно державшийся колеи избранной нами дороги. Нельзя было не остановиться и не приласкать этого замечательного барана, который с большим достоинством подошел на наш зов и, получив кусок хлеба, как должное за свою верную службу, столь же гордо удалился на своеобычное место – во главе бараньего стада. [359]

За селением древесные насаждения кончились, а дальше потянулась каменистая пустыня, производящая своим видом странное впечатление, благодаря столообразным возвышениям, сложенным из гальки (главным образом, голубовато-серого кремнистого сланца), сцементированной красной глиной. Большинство этих возвышений имело от 1 до 2 1/2 м высоты, но попадались и обдутые ветром гривки, высотой и больше.

Каменистая почва степи, не доходя р. Та-ча-хэ, сменилась лёссовой, поросшей колючкой (Alhagi camelorum), ирисами, чнем и другими травянистыми растениями. Здесь снова появились деревья, а за ними вскоре показались и высокие стены Юй-мыня. Река Та-ча-хэ показалась мне не речным руслом, а магистральным арыком,– до того напоминала она канаоообразной формой своего ложа искусственные сооружения этого типа; но если это и так, то теперь уже никто из туземцев не помнит, к какому времени следует отнести проведение этого канала. Равным образом никто из них не может сказать, кем и когда были возведены высокие и толстые стены, развалины коих почти вплотную примыкают к современным стенам Юй-мыня. История же говорит нам следующее:

Город этот основан был в 111 г. до нашей эры и назван Юй-мынь-гуанем. В III в. нашей эры он был переименован в Гуйцэн-цзюнь и сделан областным, но это название продержалось лишь до конца VI в., когда ему вновь возвращено было его прежнее наименование – Юй-мынь. В VIII в. им овладели тибетцы, в половине IX-го – уйгуры, с 1028 же года здесь утвердились тантуты. При Юанях его окрестности отошли под кочевья монголов, с чем вместе пало и значение Юй-мыня как административного центра; последний переместился в Чигинь, о чем сообщает нам, между прочим, и Марко Поло. В 1726 г. Чигиньский, теперь уже Чи-цзиньский, военный округ был упразднен, а земли его присоединены к округу Цзин-ни-тин, о котором мы знаем лишь то, что в его пределах находились верховья р. Булунгира. 3атем, в 1760 г., последовала новая административная перемена, ознаменовавшаяся перенесением центра управления краем в современный Юй-мынь. У Иакинфа 105 мы находим, однако, указание, что город этот первоначально имел всего лишь 2 ли, т. е. не более 1066 м, в окружности, что позволяет нам думать, что помянутые развалины стен и служат остатками Юй-мыня прошлого века; когда же состоялась постройка нового Юй-мыня, этого китайские летописи не сообщают.


Комментарии

82. «Третье путешествие в Центральной Азии», стр. 86 и след.

83. Иакинф. «Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана», стр. XXXVII.

84. Иакинф, там же. стр. 91.

85. «Мэн-гу-ю-му-цзи». стр. 455.

86. «Несколько слов об округе Хами» в «Изв. Русск. Геогр. общ.», 1873, № 1, стр. 6.

87. «Краткий топографический очерк пути, пройденного русской экспедицией по Китаю в 1875 г. от г. Ханькоу до Зайсанского поста» в «Записках Русск. Географ, общ.» (по общей географии). 1879. VIII. 2, стр. 270.

88. «Третье путешествие в Центральной Азии», стр. 85. 89 и 90.

89. «Известия. Русск. Географ. общ.». 1887, вып. IV.

90. «Сборник географических, топографических и статистических материалов по Азии», XXX. 1888, стр. 122-123. Опубликованием этого маршрута мы обязаны капитану Евтюгину.

91. «Русский инвалид». 1895. № 37 и 184; «Изв. Русск. Географ. общ.», 1897, вып. 2.

92. «Путешествие по Китаю», II, стр. 204.

93. «История Тибета и Хуху-нора», II. стр. 188. То же наименование носил в IV—VI веках и город Дунь-хуан, только в начале VII река.

94. Пясецкий, цит. соч. II. стр. 900.

95. «Geologie» в «Die wissenschaftlichen Ergebnisse der Reise des Gralen Bйla Szиchenyi in Ostasien 1877-1880», I, стр. 521.

96. Пясецкий, цит. соч., II, стр. 901.

97. «Известия. Русск. Географ, общ.», 1895, XXXI. 5, стр. 439.

98. «Труды тибетской экспедиции». II, стр. 81-82.

99. См. мое письмо из Кульджи в «Известиях Русск. Геогр. общ.». XXVII, стр. 56; В. А. Обручев, «Изв. Русск. Геогр. общ.». XXX, стр. 279.

100. В. А. Обручев — «Известия Русск. Геогр. общ.», XXX, стр. 245.

101. Ср. H. M. Пржевальский. «Третье путешествие в Центральной Азии», стр. 65 и Г. Н. Потанин. «Очерки Северо-Западной Монголии», II, стр. 157.

102. «Nouvel Atlas de la Chine, de la Tartarie Chinoise et du Thibet». 1737.

103. «Atlas von Asien», zu С. Ritter's allgemeiner Endkunde, II Abtheil, I, Liefer entworfen und bearbeitet vor Grimm, 1833. Herausgeg. durch С. Ritter и Т. O'Ftzel.

104. Die wissenschaftlichen Ergebnisse der Reise des Grafen Bela Szйchenyi in Ostasien 1877-1880. I, стр. 557-598.

105. «Описание Чжунгарии и Восточного Туркестана», стр. XLIV.

Текст воспроизведен по изданию: Г. Грумм-Гржимайло. Описание путешествия в Западный Китай. М. Огиз. 1948

© текст - под ред. Грумм-Гржимайло А. Г. 1948
© сетевая версия - Тhietmar. 2011
© OCR - Бычков М. Н. 2011
© корректура - Рогожин А. 2011
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОГИЗ. 1948

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.