ЕЛЕЦ Ю. Л.

АМУРСКАЯ ГЕРОИНЯ

При осаде Благовещенска китайцами.

От Автора.

Трёхнедельная осада Благовещенска в последнюю Китайскую войну явилась событием, небывалым в истории. Действительно, с сотворения мира не было еще примера, чтобы граждане города подверглись бомбардировке на праздничном гулянье, начатой врагом, из-за границы, на расстоянии 400 саженей с возведённых им для этой цели батарей и ложементов на противоположном берегу Амура. Естественным следствием такого явления была всеобщая паника, а потом, как реакция, подъём народного духа и лихорадочная деятельность по приведение к обороне под дождём пули, и снарядов совершенно беззащитного города, из которого даже уведены были почти все войска.

И вот, в эти критические минуты, когда все потеряли голову, когда чуть не руками пришлось рыть ложементы, из среды благовещенцев явилась женщина, подвиге которой затмил прославленную и причисленную к лику святых Жанну Д’Арк, и это не фраза.

Достаточно сказать, что Анастасия Исаевна Юдина переправила к назначенным местам на расстоянии двух верст вверх по течению двадцать шесть больших лодок, осыпаемая в течение трёх часов непрерывным дождём пуль и снарядов, выпускаемых на расстоянии нескольких десятков, саженей.

Несомненно, подвиг Жанны Д’Арк бледнеет перед самоотвержением Юдиной. Первая вдохновенная, т. е. попросту истеричная, девушка подняла меч, на защиту родины, увлекая за собой своих сограждан под гипнозом божественных голосов, преследовавших юную пастушку в её мечтательных грёзах, и эти болезненные сны юности вылились в активную силу под ударами англичан, наносимыми дорогой ей Франции. Наша же героиня смотрела на свое дело сквозь призму лишь печальной необходимости, взявшись за ружье и багор в силу неожиданно нагрянувшей н неминуемой опасности. Никаких небесных голосов она не слышала, кроме язвительных насмешек и брани по её адресу и кого же, — своих сограждан у которых не хватило духу на трудное дело, и за него должна была взяться женщина.

Очевидно, такое напутствие на верную смерть могло не вдохновить героиню, а только отнять ту редкую силу духа, который повлёк ее на подвиге. — Но она не смутилась этими проводами и, под градом пуль и снарядов с вражеской и насмешек с родной стороны, принялась за дело, чуть ли не в нескольких шагали, от врага, так, как вследствие обмеления Амура пришлось ей проводить лодки под китайским берегом на расстоянии целых двух верст. Пули изрешетили её платье — руки распухли и были все в крови от трёхчасовых, нечеловеческих усилий справляться с тяжелыми ладьями и сильным, течением, но важное дело доставки лодок, для переправы войск на другую сторону реки, было сделано этой удивительной женщиной, упавшей на землю в изнеможении при оглушительном “ура" благовещенцев, толстокожесть которых была, наконец пронята!

Как всегда у нас, на Руси бывает, о ней тотчас, же все позабыли. Говорили, что кто то к чему то ее представить, в газетах появились короткие заметки, изображавшие подвиг Юдиной в искажённом виде, скорее как, какой-то смешной курьезе, и дело тем и кончилось. — Героиня, отбыв затем трудную сторожевую службу, в ложементах, с ружьём в руках по окончании осады скинула свой мужской костюм, взялась по старой привычке за стряпню и нянченье детей, и сама позабыла о том, что она сделала. Она вышла в трудную, опасную минуту из толпы и, исполнив требуемое, скромно в ней затерялась, неоценённая никем: ни теми, кому надлежало поставить её редкий подвиг на должную высоту и установить настоящую точку зрения на все, ею совершенное, ни своими согражданами, не дозревшими еще до национального самосознания.

____________________________

Что же касается доблестного сподвижника А. И. Юдиной ¹, то к великому сожалению, мне, не смотря на все попытки, не удалось узнать его имени. Установлен, был только факт, что он принадлежал к национальности, отличительными чертами коей всегда были храбрость и самопожертвование, и польский народа, можете гордиться тем, что его соотечественник соединил свой чисто идейный подвиг со славным делом русской женщины. [9]

I.

Анастасии Исаевна Юдина, в девицах Делярова, дочь солдата, родилась в одной из деревень Томской губернии, в 1871 году: таким образом, во время осады Благовещенска ей ними, тридцатый годи. Выросла она в Томске, в богатой семье, на положении воспитанницы и на столько тяжёлом, что на тринадцатом году вынуждена была тайком бежать от своих благодетелей. С этих пор и началась её трудовая, исполненная горя и забот жизнь. На 16 году вышла она замуж за крестьянина Константина Давидовича Юдина и поселилась сначала в деревне, а потом в Благовещенске, где принялась трудиться о хлебе насущном. Она оказалась дивной работницей: сама жала, боронила, землю возила, огороды копала, в кухне стряпнею занималась, детишек обшивала, на охоту [10] ходила, отлично плавала и умела с лодками обращаться. Редко здоровая её натура от жизни этой еще более окрепла; словом, это была настоящая сибирячка, умеющая смело смотреть в лицо нужде и брать ее, как быка за рога.

С десяток лет прожила так она, работая, не покладывая рук, когда в дом к ним счастье привалило. — Нет в Сибири крестьянина, который бы не искал золотоносных жил, и муж её Юдин не был в этом отношении исключением. После долгих, бесплодных поисков судьба ему улыбнулась, и золото попало к нему в руки

Тут сразу, как в сказке, картина переменилась. Бедность и труды сменились богатством и довольством. В Благовещенске появились три дома с роскошной обстановкой, на конюшнях — дорогие рысаки, целые усадьбы на приисках — словом все то, что делает человека праздным, ленивым, эгоистом и бессердечным гордецом. Но надо правду сказать, ни одна из этих черт не привилась к Анастасии Исаевне. Она осталась скромной, готовой помогать всем, кто только к ней ни обращался, труженицей дома, а подвигами своими во время осады города составила гордости, всех русских женщин.

____________________________

Когда мне, в бытность мою в Благовещенске, сообщили её адрес и сказали, что она живёт в собственном доме, уже это известие показалось мне странным: как это мать детей и собственница так рисковала своей жизнью? По проскользнувшим в печать отрывочным известиям Юдина [11] представлялась мне какой-то бездомной, бедной работницей, может быть, под влиянием Бахуса, пошедшей на смерть, потому что терять ей было нечего. Удивление мое возросло, когда я очутился в обитой бархатом и штофом гостиной, устланной дорогими коврами, перед дамой, в модном, отделанном кружевами утреннем костюме. Больших трудов стоило мне уговорить ее, сообщить про все, что она сделала. Долго не хотела итого героиня, говоря, что ей совестно про такие пустяки рассказывать, что к ней "сочинитель из Москвы три дня подряд ходил, все упрашивал, да она так и не согласилась".

Что тут было делать, пришлось прибегнуть к психологической уловке.

— Ну, говорю, сочинителю можно было отказать, а боевому товарищу нельзя: сам я был недавно в осаде — расскажу вам про свою, а вы мне про вашу.

Хитрость удалась: Анастасия Исаевна смягчилась и заявила:

— Да, что действительно сотоварищу боевому никак нельзя отказать, и она описала мне все, что с ней было. Рассказ её был настолько жив и образен, что мне жаль было его испортить, переиначивая, почему я и оставил его таким, каким слышал из уст героини. Вот он.

II.

Занималась я второго июля, часов в шесть вечера, у себя на кухне по хозяйству, вдруг слышу крики и стрельбу по моему расположению ² [12] и подумала: должно, на военном пол солдат учат; тут вспомнилось мне, что деверь у нас забрат новобранцем, и что проводить его надобно. Собрала я ему закусок, хлебца и повезла в казарму. Только я из ворот недалеко отъехала, рота солдат идёт, а с ней и деверь; все мне кричат: “Куда вы, вас убьют!?”

Передала я гостинец деверю моему и повернула обратно домой: вижу, бегут русские, молокане; шум, крики, плач; кто детей тащит за руки, кто падает, кто узлы теряет, а пули сыпятся, как град, но все невредимо.

Кучер, что меня вез, гнал лошадь вовсю мочь, пересекая Американскую улицу, на Амурскую. Только сделали поворот, перелетела через нас картеча ³ и разорвалась. Тут поднялась кругом страшная суматоха, и все хватали наших китайцев и собирали их в одну кучу.

Скот откуда-то побежал нам на встречу, распуганные лошади носились по улице.

Много народа и баб плакали и причитали. Повстречались и некоторые знакомые, все кричали мне:

“Куда ты, Юдина? поезжай за нами, из города воне, поскореючи!?"

А я всем им в ответ говорила:

— Умирать все равно, где бы ни было, если Господь не захочет спасти нас! и отправилась к своему дому и к детям.

Подъезжаю дом пуст; дети сидят, плачут, и гляжу я в окно, везут ко мне во [13] двор человека. Присмотрелась — вижу, зять мой, вдовец с четырьмя детыми; у Шадрина ⁴ он и, работал на заводе: его зашибло лесиной сверху; китайской картелей ее снесло.

Я думала, что он приехал нас, одиноких, от врагов наших защитить, потому как муж мой в отлучке на приисках в ту пору был, а тут, на место того, пришлось мне его убогого и убитого с маленькими детьми встретить.

Вот я оглянулась кругом на дворе, осмотрела зашибленного, потом опять в дом заглянула и решила больного в амбар пока положить.

Собрала я на дворе, служанку, горем убитую старушку, свекровку, сироток всех наших в кучку и сказала им:

— Будем защищать матушку Русь и Царя нашего, до капли крови! Слушайте, детки мои, и вы сиротки, станьте на колени и помолитесь Богу; вы видите, что паз города все бегут, а мы будем с терпением дожидаться окончания жизни, и, может быть, Господь защитит нас грешных от врагов!

В это время моления моего с детьми послышался страшный грохот, все же я не поднялась с детыми с колен.

Только слышу стоит, сзади сирот; это отец их застонал; тут я очнулась, с моленья встала, оглянулась и сказала сиротами. Сделайте по поклону и вставайте, пособите отца своего унести ко мне в амбар. Отнесли мы больного туда, я говорю детям и прислуге: [14]

Оставайтесь с Богом, а я пойду, принесу ему из аптеки лекарства.

Тут сироты все за меня схватились и кричат:

— Куда ты нас оставляешь, тебя убьют, а нас и кормить некому будет. Тятьку лесом зашибло, а мама у нас, четвертый год в земле лежит; ты наша покровительница и защитница, и другие люди будут плакать по тебе также, как и мы. Больше не найти нам такой матери, как ты!

А я им сказала:

Деточки, вы не плачьте, просите Бога, чтобы он меня сохранил. Я пойду для отца вашего достать лекарства, чтобы Господь дал ему полегче!

Успокоила я детей и обратилась к своей приживалке, Евдокии Ивановне Катышевой, она стояла в это время вместе с нами:

— Не плачьте и не беспокойтесь, говорю ей: соберите несколько штук белья для похода, хлеба, вещи все, самые дорогие, чтобы для чёрного дня было, хотя немного.

Она в это время оборачивается ко мне и говорит.

— Бежимте, Настасья Исаевна, вместе с детями, мы тебя одну не пустим: умрём вместе.

Тогда я повелительным голосом ей сказала:

— Евдокия Ивановна, не будьте так слабы! а она мне говорит:

— Кто нас защитить без тебя? Я ей ответила: [15]

— Наверно меня Бог спасёт, покамест я хожу в аптеку больному за лекарством; а она мне говорит:

— Ты видишь, как пули летят и стучат об нашу крышу?

Я ей ответила:

— Молчи, сострой-ка лучше поскорее костюма мне мужской. Я буду вашим защитником, буду спасать вас, пока враги не пронзят мою грудь, и послужу еще, может быть, святой Руси и Царю батюшке.

Тут я повернулась, благословила сирот и детей и сказала:

— Оставайтесь с Богом и не бойтесь; сама перекрестилась, на сердце, как камень лежал, и отправилась скорыми шагами из дома своего. Уходя, сказала Евдокии Ивановне:

— Запри ворота и никого не пускай вплоть до меня; детям ни шагу не давай из дому.

III.

Когда захлопнулись за мною ворота, перекрестила и дом и себя, а пули так и свищут кругом. На улице только кое-где собаки с воем под стенками пробираются. Пока шла я к аптеке, попадались мне женщины с ребятами: плачут навзрыд!

Скрепя сердце, пересекла я улицу, тут пуля провизжала, а бежавшая перед мною женщина; должно от неё, упала.

Я подбежала к ней, вижу, ранена, и пособила ей завязать ногу, потом оттащила ее [16] к сторонке, за заплот ⁵. Но как у меня свое горе было, то и позабыла спросить у неё фамилию и адрес, куда ее отправить; сама же, наконец, добралась до аптеки с трудом. Насилу и аптечников то разыскала и говорю им:

У меня больной умирает! а те в ответ:

— Какое теперь лекарство, до того-ли!

Но я настояла, чтобы мне аптечник поскорее лекарства выдал.

Видя мое не смущение, он оживился, скоро все изготовил и говорит:

— Как это вы сейчас пойдете: видите, какая стрельба?

А я ему ответила;

— Убить везде убьют, смелым Бог, волен, и, выйдя из аптеки, отправилась по Береговой улице посмотреть, что там творится, иду и вижу, китайцы бегут. Забывши, что это наши, вообразила я себе, что уже неприятели перешли на пашу сторону!

Тут уняла я на колени и сказала:

— О, Господи, услышь, мою молитву и защити всех нас православных, христиан! опомнилась я только, когда выстрелы опять пробудили мои чувства.

Встала я и отправилась, скорыми шагами по Большой улице к своему дому на Амурскую. Повертываю на Садовую, слышу, летит, жужжит, что то такое, а в это время в наших картеча упала неподалёку от меня, но не разорвалась, потому что Царица Божья Матерь ⁶ защищала всюду нас грешников. [17]

Поглядела я на бомбу и сказала: Ах, вы враги наши, Господь вас усмирит и нашему Царю поможет; у него силы больше! а сама продолжаю шагать; дохожу до своего дома, даю звонок, и в страхе отворяет Евдокия Ивановна.

— Слава Богу, закричала, ты жива и невредима! Бросилась она меня целовать и рассказала.

— Устроила, я вам костюм мужской, по распоряжению вашему.

На эти слова, ответила я, что очень хорошо она сделала, позвала ее лечить нашего больного, и отправились мы оба к нему. Дала, я лекарства, выхожу из амбара, женщина одна входит, что девочку свою мне прикинула.

— Барыня, я к вам, говорит: дите свое взять: с ней вместе помирать буду, так что теперь нам не жить; всем конец пришёл!

Что я ее ни уговаривала, чтобы она девочку оставила, она ее увела. Осталась в доме я, старые, да малые.

Грустная ту была картина: сидят детки, подгорюнились.

— Мамочка, мы скоро умрём, и ты умрешь, говорят все в голос.

Я на это ответила им:

— Молитесь, Богу и просите Царицу Небесную спасти нас!

Потом предложила я им, не хотите ли поесть.

Маленькие не отказались, а большие сказали, что не хотят.

Тогда обратилась я к Евдокии Ивановне и говорю: [18]

— Ну покажи же что ты мне сварганила шибко скоро так?

Та сейчас же оборачивается и выносит пиджачок, рубашку и из моего же платья, шароварчики и говорит:

— Получите, наш герой!

Дело было уже около девяти и часов вечера, я взяла и давай переодеваться; надела на себя кинжал, револьвер и ружье в руки взяла, после того выхожу из спальни к детям и говорю им:

— Теперь могу вас защищать!

Сидят они все такие печальные, а кто-то не признал и кричит:

— Мамочка, мамочка, солдат к нам зашел!

А другие вскричали:

— Нет, это не солдат, а мама наша!

И общий смех в душах детских унылых начался, оборачиваюсь я к Евдокии Ивановне и говорю:

— Ну, как, могу я быть защитником вашим?

А она мне в ответ:

— Хоть куда молодец, ну как на мужчину похожа!

Тут благословила я детей и говорю:

— Оставайтесь с Богом, теперь я иду в ложемент защищать отечество!

Отправилась я; иду но улицами., тишина везде, стрельба призатихла. В ночной тишине подхожу к набережной, вижу, копошится народе: роют закрытия, потому как с шести до девяти огонь был открыт с [19] неприятельской стороны, то всех нас настали врасплох. Прошла я по набережной, по бульвару, к губернаторскому дому и вижу, что тоже роют ложементы добровольцы, каждый ямку ⁷ для себя. Нашлась и для меня лишняя лопата, думаю, и мне надо защитить себя: взяла ее и начала рыть.

Так как место было каменистое, то к двенадцати часам ночи вырыла я всего половину роста человеческого. Ныла тут на мне шапочка беленькая; только подходит ко мне офицер, Золотарев, по фамилии, и говорит:

— Доброволец, нельзя быть в белой фуражке, вас так убьют.

— Слушаю, говорю, ваше благородие: сейчас, переменю. Побежала домой, шапку переменила, на деток взглянула: все спят; перекрестила их, лампадки поправила, и ходу скорее назад в ложемент. Тут я до шести часов, утра, как и все добровольцы, прокараулила.

А офицер потом, сказывал:

— Фу ты, да это дама была, а я и не признал, в темноте! По голосу только после догадался.

С утомленною душою поднялась я из ложемента своего, потому незнамый какой-то доброволец заприметил, что больно я умаялась, и говорит мне:

— Ну, брат, выходи, я за тебя покараулю.

Взяла я ружье и сказала на эти его слова:

— Оставайся, брат, служи батюшке Царю [20] верно, и пошла домой. Пришла я к себе, позвонила; дети мне отворили, все уже не спали, радуются:

— Мамочка, мамочка, мы думали, что тебя китайцы убили, что нет тебя живой больше! А я, как была, больно уставши, упала на стул и сказала Дуна:

— Дай мне воды или молока; потом детей приласкала и успокоила:

— Славу Богу, говорю, мама ваша жива! Разделась я кое-как, добралась до постели своей и заснула, как убитая.

Но не больше, как часа два спала, проснулась, пошла к больному, часов до одиннадцати прокопалась с ним, а часов с двенадцати опять открылся огонь с китайской стороны. Накормила я детей, прибралась и часов около пяти говорю Латышевой.

— Пойдём, Дуня, смерть не страшна: на битвы поле лучше, чем в стенах, умереть. Согласилась со мной она, и пошли мы, а детей и больших оставили на свекровку и наказали ей — детей, ни, Боже мой, не выпускать, из дому, а ворота открывать по условленному, по трём звонкам.

Вот пошли мы но улицам: кое где попадался нам народ кучками, но 5-6 человек, запрятавшись по углам, все кричат в голос:

— Умрем мы скоро, невозвратный наш город!

— Молитесь Богу, отвечала я им: Он милостив и нас не оставит. Точно как сердце мое чувствовало, что Благовещенск цел будет! А мне в ответ: Ах и что ты за бесстрашная, тетка: по улицам ходишь! [21]

Пересекли мы Большую улицу, и вышли на площадь. Дуня едва за много тащилась, потому ноги у ней очень болели, а стрельба все не переставала. Поравнялись мы с середкой площади, смотрю возле Чуринского дома ⁸ и за Царскими воротами ⁹ народу стоит человек сто, спрятавшись. Подхожу к толпе думаю, не узнаю ли чего нового за целый день.

А мне на встречу голоса:

— Ах, ты, вот так штука, мадам Юдина на войну вышла!

А я им в ответ сказала:

— Ежели придется, так за Русь святую сумею постоять, и встала, как раз, против торгового дома.

В этот, момент вывертывается на коне частный пристав 2-го участка, господин Залетаев, и начинает опрашивать людей:

— Господа, не желает ли кто из вас доброе дело сделать, для Царя батюшки послужить: доставить все лодки, сколько есть на берегу, к интендантской пристани.

Никто на эти его слова не отозвался. Тут явился командир добровольский, г. Зиновьев, и тоже стал просить всех, чтобы постарались доставить эти лодки, куда следует. Но никто из толпы не находился. Я около него в это время стояла и слушала, и чтобы воодушевить народ, спрашиваю. Куда эти лодки и для чего надобны, чтобы знать, за что смерть принимать придется: а они, мне в ответ! Убирайтесь, дам здесь не нужно!

Тут сердце и кровь во мне закипели: [22]

Как не нужно? закричала я: когда мущины не идут, я, дама, могу отправиться и сумею помереть за Россию: Чиновник, увидел, что отступиться я не желаю, и волей неволей объяснил мне, что нужны эти лодки для перевозки войск на китайскую сторону, а приготовить их надо к ночи, чтобы для солдата, как туда ехать, большого урону не было.

Попросила я его показать мне, который лодки нужны, и, благословись, спустилась с тротуара, а за мной Дуня. Оглянулась я назад на народ, и кричу:

— Ребятки, пойдемте все вместе, переправим лодки в раз? Но никто с места не сдвинулся, окромя двух, трех, человек, один из них поляк, сказал мне:

— Пойдём, пани, ты бесстрашная: с тобой и умереть весело!

Потом, он один только со мною и остался: другие куда-то исчезли.

Огонь стрельбы не переставал, а все более разгорался, и двинулась я вперёд с радостной душой: позабыла все вкруг, себя, забыла детей и родных и только думала, как бы доставить пособил Господь лодки для спасения города.

В это время долетели до меня насмешки, брань, свист:

— Вона, юбка пошла лодки доставлять!

— На берегу, за камень заляжет!

— На дно к рыбам на ужин пойдёт!

— Китайские пули в глаз ей потрафить!

— Ишь ты с... тоже выискалась!

Слушала я все это, но шла бодро и о том только думала, чтобы Царица Небесная спасла нас и всю Русь! [23]

V.

Спустились мы на берег; Первые лодки у купальной стояли: тринадцать тут их было. Привязали мы с Евдокией Ивановной две лодки с боку, сами в третью сели и сплавили их к месту.

Тут я Катышеву домой отправила, потому, как ноги у ней очень больны были, и осталась я на берегу одна, да поляк со мной.

Отправились мы за другими лодками, а огонь с того берега все сильнее разгорался, пули летели над головой и все в камни били, но все же, при всех этих неудобствах, тринадцать лодок доставили мы в назначенное место. Трудно это было, потому по три лодки пришлось сразу плавить — да и берег наш весь был заставлен пароходами и баржами, и как вода была малая, то лодки пришлось под китайской стороной проводить, да еще допреж того из-под сходней и из-за пароходов выручать. — Нашли мы лодки без весел, и трудно мне было с одним веслом, которое в мои руки не помещалось, да за две версты их доставлять, а, оттоле пешком по камням идти.

Как кончила я эти лодки, то с усталости, с разбитою душою хотела на берег подняться, но тут встречаю человека, городового, который мне кричит:

— Мадам Юдина, вы не доставили еще самое главное: шаланды от старого товарищества к новому! [24]

— Тут силы ко мне снова возвратились, бодрость меня проняла, потому увидела я, что полезной оказалась для Руси матушки: пошла я назад и принялась за работу.

Тяжело достались мне эти шаланды. Давай мы их из-под сходней параходских, да из-за баржей выручать, но достигли свое число и связали три шаланды вместе. — Оказался в одной шесть корявый, отколотый, да два весла; толсты больно по рукам мне были; скажу прямо, в теперешнее время не хватило бы у меня ни силушки, ни волюшки, ну а тогда откуда что бралось, сама себе дивилась.

Пули все кругом, как пауты ¹⁰, жужжали, но все же кое-как справлялись мы, хотя из сил совсем стали выбиваться; поляк, что со мною был, говорит:

— Ой, пани, не уйдём отсюда живыми!

В это время просвистела пуля и ударилась в нашу лодку; тут, помню, я сказала:

— Летите вражьи пули мимо, а не в нас! нагнулася, подняла пулю и положила её в карман.

— Ох, как тяжело перечувствовать опять все то, чему очевидицей пришлось быть!

Опять мимо ушей у меня пули просвистели, и ветер поднялся вдруг и погнал наши лодки назад. Все же выбрались мы из-за пароходов и провели за губернаторский дом. Все веслами работали.

Но ветер стал опять осиливать, тогда я на ноги встала, взяла шест и им работать начала. В это время просвистела не роковая ¹¹ пуля и насквозь мое платье прохватила. [25]

Подплывали мы уже к берегу, как опять в меня пуля. Помощник мой тут закричал:

— Ой, панушка, убили тебя!?

А я подумала, что в него пуля попала, бросилась к нему и осмотрев, увидела, что цел он и невредим.

Он же мне говорить:

— Нет, это вас поранило.

Но тут увидели мы, что у меня опять юбку прострелило. На берег то я пошла в женском платье.

Пока мы осмотром занимались нас течением назад снова понесло. Тут я опомнилась, схватила шесть и начала от камня отбиваться. Ничего справились кое-как. Стали лодки подводить, страшно неудобно было это из-за пароходов, а ружейный и пушечный огонь еще пуще продолжался.

Поторопилась я скорее к берегу пристать и хотела опереться шестом во дно реки, но он до дна не достал, оказалось глубоко, и я вместе с шестом, из лодки кувырнулась и пошла ко дну. Но Господь помог мне выправиться: я одной рукой за шесть ухватилась, другою за лодку и впрыгнула на нее; поляк меня тут подхватил и втащил.

Опять стала я вновь работать; руки мои тряслись, и вся я изнемогала, к тому же жара и духота страшная стояли, но Бог помог добраться до назначенного места.

Соскочила я с лодок на берег, но не могла удержаться на ногах и, как сноп, свалилась на землю и пролежала такт, несколько минут. Тут поляк мой на меня водой побрызгал и в чувство привел, а как [26] опомнилась я, стал со мною прощаться, руку мне поцеловал и сказать:

— Прощай, милая пани, останемся мы с тобой теперь навсегда товарищами.

Расчувствовалась я, заплакала, пожала ему дружески руку и пошла потихоньку в гору к ложементам. И так расстроившись я была, что позабыла у товарища моего, что меня в беде не оставил, фамилию спросить, так с тех пор его и не видела. Не знаю, кто он был и что с ним сталось,.

Не успела я подняться, как по волосам меня пуля задела, и ранила неподалеку от меня какого-то добровольца.

Подошла я к раненому осмотрела рану и пособила ему руку платком перевязать, после чего с усталою душою отправилась к ложементам.

Когда я с ним поравнялась, все офицеры, казаки и добровольцы закричали мне “ура" до трёх раз и сказали:

— Да здравствует наша Сибирь, нашими русскими стильными женщинами!

В это время подошёл ко мне офицер, господин, Золотарёв и, взяв меня с пожатием за руку, сказать мне:

— Честь и хвала вам, что сумели постоять за Царя и Отечество!

И снова ”ура” раздалось, а он, обратясь к добровольцам, сказал:

— Вот вам, ребята, пример, как женщина за родной город постояла, так как же нам-то его не защитить! [27]

VI.

Отдохнула я немного в ложементе и отправилась домой; прохожу мимо Чуринского дома и опять на ту самую толпу наткнулась, что делать ничего не хотела, стоя за каменными стенами, и надо мною посмеяться сумела.

И опять они стали издеваться: — Ишь как, ее лодки вином, напоили, что едва идёт! Действительно, я на пьяную была похожа, потому вся в песке, в глине вывалялась, платье на мне, хоть выжми, а устала так, что еле плелась. Поневоле за пьяную сойдешь, когда я целых полторы сутки была, не евши и такую массу лодок сгруппировала против воды на расстоянии не меньше двух вёрст.

Слушала я все эти пошлости и насмешки людские, но не до них, мне было: все думала о малютках своих, не случилось ли чего с ними.

Но все же от этой брани я поскорее в пустую улицу свернула. Здесь тишина была, и кругом мертво, только и слышны были свист от китайских пуль и гул от пушек наших и китайских!

Добралась я до первого попавшегося тротуара и присела отдохнуть, а сердце так бьется, как будто выскочить хочет.

Тут я испугалась: неужели надсадилась.

Ну что ж за это, что мне пришлось, и умереть не грех! подумала, и тут снова ко мне бодрость вернулась; поднялась я и скорыми шагами направилась к дому. [28]

Надо было торопиться, чтобы отдохнуть, на деток взглянуть, да в мужской костюм переодеться и отправиться на ночи, в ложемент, чтобы враги наши не подкрались ночью на нашу сторону.

С этой думой добралась я до своей улицы и' вижу, что перед домом моим толпа народу собралась. Опять сердце мое надорвалось, и ноги у меня подкосились, подумала:

Верно, несчастье, какое у меня случилось: может, деток моих убило!

-Добежала я кое как, гляжу, какие-то оборванцы, человек около сорока, ломятся в ворота и кричат:

— Отворяйте! вы запрятали китайцев, а некоторые голосят:

— Бейте окна, рубите двери!

Тут я подхожу и говорю:

— Господа, что вам угодно? Здесь китайцев нет, я хозяйка дома и в том ручаюсь

Тут из толпы послышались, голоса:

— Она все врёт! Убить ее, убить!

Тут со страхом смертным поклялась я, что сейчас ворота откроют.

— Только не бейте меня, говорю: пожалите деток моих малых!

Из толпы послышались голоса:

— Пусть откроют ворота, тогда увидим, есть ли у ней китайцы.

Пропустили меня к воротам, подала я три звонка по условию, только выходит Дуня моя, как полотно бледная и едва молвит:

— Барыня убить нас хотят, дети все перепугались, в амбар спрятались, а свекровь в печь на кухне со страху залезла. [29]

— Но, что ты там толкуешь? некогда нам тебя слушать: закричали на нее, и вся толпа в калитку хлынула; кто-то завопил:

— Лжёт она, беспременно у ней зарыты китайцы убитые, а деньги себе взяла.

После этих слов, кто на вышку бросился, кто в дом; стали разбрасывать вещи; тащить, что попало.

Господа, что вы делаете? говорю: нет у меня китайцев!

А мне кричат:

— Но, но заговорила, не желаешь ли на штыке побывать!

Подумала я тут:

Нельзя говорить, с этими зверями: нет у них ни сердца, ни совести: воспользовались, что весь город опустел, собрались шайками под фирмой, что китайцев разыскивают, да и грабить принялись.

Выскочила я из толпы в дом, схватила револьвер большой вышла на крыльцо и говорю:

— Если не уйдете, негодяи, добром отсюда, буду стрелять, а живая не дам вам дом разорять и в этот момент выстрелила в воздух. Тут крик поднялся.

— Колите ее, штыками!

Тогда я Дуню на, комнату втолкнула и вскричала: Чья нога сюда ступит, из окна застрелю на месте! Только на это из толпы голоса, раздался:

— Пойдём, ребята, мы еще у ней побываем, поищем китайцев лучше и толпа вся с бранью хлынула к воротам. Набралась тут я вольного духа спустилась с крыльца, задвинула заложку у ворот, вернулась в [30] комнаты, и тут уже силы меня совсем оставили; упала я на пол и стала и плакать, как малый ребёнок.

Тут дети ко мне прибежали, тоже плачут:

— Мамочка, ты жива, тебя дяди эти били или нет?

Я не в силах была даже им ответить, а все думала:

Боже, за что ты кару такую на меня напустил!?

Тут скоро Дуня мне встать помогла, до спальной довела и стала с меня мокрое платье стаскивать и ботинки лаковые, что я по камням все продрала.

И тут вдруг страшно стало мне, что муж долго не едет: он на приисках был. Кругом там тоже китайцев много, может и там нападение сделали, и его в живых нет, и один пепел от народу русского остался!

VII.

Тут со мною бред сделался и всю ночь продолжался; заснула я немного под утро, слышу, сквозь сон подходит ко мне свекровь и говорит:

— Тебя к начальству требуют! А я ни рукой, ни ногой пошевельнуть не могу, так меня эти лодки отделали: живого места нигде нету.

— Дай мне, говорю, чаю испить, а она в ответ:

— Немедленно велено явиться в контору водяных сообщений.

Кое-как поднялась я, умылась и говорю: [31]

— Хотела послужить городу, доброе дело сделать, а оказывается меня еще под суд, отдадут! Так мне это, что меня позвали, с устатку страшным показалось.

Натянула я, кое-как, перчатки на руки и отправилась.

В конторе меня белая, как лунь, дама встретила и спрашивает:

— Вы, мадам Юдина?

Я отвечаю:

— Точно так.

— Вы героиня всего нашего амурского края!

— Чем могу служить? ответила я.

Тут еще какие-то дамы вышли, стали меня расспрашивать, ощупывать, похлопывать, на руки глядели, так что я уж уйти хотела, думаю, что я лошадь, что ли?

Но тут одна барыня остановила меня, обняла, поцеловала и говорит:

— Погодите, вас спросить и записать все надо; похлопала она меня по груди и сказала:

— Вы будете за свои подвиги Георгия на груди носить, и узнает вас вся Россия. Мы все, женщины, восхищаемся вами.

Тут вышел г. Семиградский ¹² и еще господа и поздравили.

А дамы говорят мне:

— Покажите нам руки ваши и стали стягивать перчатки. Тут пузыри у меня прорвались, и кровь брызнула; они платки тонкие повынимали и приложили мне к рукам. Тогда пришёл и Зиновьев и позвал меня в кабинет: [32]

— Расскажите, как дело было? говорит. Тогда я ответила:

— Вы напрасно меня спрашиваете, потому сами все видели и пригласили лодки эти выправить — а сначала еще говорили, что женщин здесь не надо. Объясните мне лучше, зачем вы меня беспокоили и требовали к себе: я совсем больна.

Тот извинился и сказал, что пригласил, чтобы записать и представить к награде.

Занёс он в книжку имя и звание и говорит.

— До свидания, наша героиня, защищайте и впредь нас, также храбро!

Попрощалась мы с ним, иду по берегу; лежит везде народ в ложементах, некоторые роют еще. Я скорыми шагами направилась туда, где сама копала, посмотрела и там занято. Пошла домой своих успокоить: прихожу и говорю:

— Меня с наградой поздравляли; посмотрела деток, мужчиной опять переоделась., взяла ружье, да хлеба кусок и пошла в ложементы, а Дуне наказала:

Ежели опять, какая опасность, беги ко мне я стрелою прилечу, а пробуду там до полночи, потом, приду вас проведать.

Отправилась на берег досидела до ночи, луна во всю светила, сходила домой. Дуня просит меня: Отдохни, хоть часок с нами?

А я ей говорю:

Ах, не толкуй мне об этом отдыхе: тогда он мне будет, когда нехриста победим, и отправилась опять на всю ночь в ложемент. Так продолжала я ходить еще с неделю, пока муж и брат не приехали и в то самое [33] время, как я с войском на ту сторону Амура собиралась.

Но муж мне это строго настрого запретил, видя, что я едва хожу от всей войны этой.

Ну, как муж жене — голова, то перечить я ему не посмела и на том свои дела военные и прикончила!

____________________________

Нужно ли что-нибудь добавлять к правдивому, интересному и жизненному рассказу героини.

В нем, обрисованы яркими чертами все: тяжкая обстановка осады врасплох мирных жителей, отношение их к подвигу Юдиной, её критическое положение в течение многих часов, благородный образ скромного её помощника, коллизия героини с властями и местною знатью и, наконец, её тяжелое нравственное состояние, красной нитью проходящее через рассказ.

Прочитав его, русские женщины могут с гордостью сказать, что они остались теми, какими их воспел Некрасов, и вписать в свой длинный мартиролог, имя Анастасии Исаевны Юдиной!

Пароход “Адмирал Чихачев" из Благовещенска в Сретенск на мели у дер. Бейтоново.

6 Июня 1901 г.

Комментарии

1. Судя по описанию его, сделанному мне героиней, это был интеллигентный человек, очень бедно одетый, и по догадкам А. И. Юдиной принадлежал к категории ссыльных.

2. Вероятно, г-жа Юдина хотела этим сказать, что стрельба послышалась ей вблизи её дома.

3. Граната.

4. Местного золотопромышленника миллионера.

5. Забор — на сибирском жаргоне.

6. Албазинская, покровительница Благовещенска.

7. Я объехал все эти ложементы: на них смешно и грустно было смотреть. Видно, что ни уменья, ни средств вырыть их прилично не было, и некому было и научить народ.

8. Большой мануфактурный склад в Благовещенске.

9. В честь посещения Наследника Цесаревича в 1891 г.

10. Сибирские большие оводы.

11. Когда я просил объяснить, как она понимает это выражение, Анастасия Исаевна сказала мне: потому не роковая, что попала, да не убила.

12. Вероятно какой-нибудь чиновник.

Текст воспроизведен по изданию: Амурская героиня. При осаде Благовещенска китайцами. М. 1901

© текст - Елец Ю. Л. 1901
© сетевая версия - Тhietmar. 2015
© OCR - Кудряшова С. 2015
© дизайн - Войтехович А. 2001