ЧЕРЕВКОВ В. Д.

ПО КИТАЙСКОМУ ПОБЕРЕЖЬЮ

(Окончание. См. "Исторический вестник", т. LXXIV, стр. 293)

IX.

(Нумерация глав перепутана - должно быть VIII. Thietmar. 2007)

Город Кантон.

В 170-ти верстах к северо-западу от Гонконга, — этого главного опорного базиса английского военного флота в водах Тихого океана, — у подножия «Бело-облачных холмов», на Жемчужной реке, под 23°7'10" сев. шир. и 113°14'30" вост. долготы, лежит один из самых интересных и значительных городов не только южного Китая, но и всей Небесной империи. Количеством жителей он уступает только Пекину, по богатству же, говорят, это первый город в Китае. Сами обыватели зовут его Куантун Сан-чин, что значит областная столища Куантунской провинции, или просто Сан-чин. У туземцев он известен еще под именем «Город благодетельных гениев» и «Город баранов» (Ян-чин). Оба эти названия имеют отношение к одной местной легенде, о которой речь будет впереди. Европейцы зовут этот город Кантон, — слово, представляющее испорченное и сокращенное местное название Куантун, или Гуандун Сан-чин.

Из Гонконга в Кантон, ежедневно утром и вечером, ходят прекрасные пассажирские пароходы, совершающие весь путь в 7-8 часов.

Три особенности резко отличают эти пароходы от всех [1133] виденных мной до сих пор: во-первых, белые пассажиры совершенно изолированы от цветных, главную массу которых составляют, конечно, китайцы; китайское помещение, где зачастую скопляется до тысячи человек, отделено от остальных судовых помещений основательными железными решетками, и входы в него задвинуты толстыми железными болтами, запертыми на замок; во-вторых, у каждого такого входа стоят вооруженные часовые, имеющие, кроме того, в своем распоряжении шланги, соединенные с паровыми котлами, чтобы в случае надобности ошпарить кипятком все пространство, отведенное китайцам; в-третьих, в салоне 1-го класса, на самом видном месте, стоит целый ассортимент заряженных ружей.

Китайское побережье до сих пор еще не свободно от пиратов; особенно много их в южном китайском море; но нигде, кажется, нет столько, как в том лабиринте островов, что запруживают дельту Жемчужной реки. Несмотря на жестокую расправу китайских и английских властей с этими морскими разбойниками, пиратство, как промысел, продолжает доныне существовать в тамошних водах. Дерзость разбойников доходит иногда до нападения не только на мелкие купеческие суда, но даже и на сравнительно крупные пароходы. В прежнее, и очень еще недавнее, время бывали случаи, когда пираты, под видом обыкновенных китайских пассажиров, забирались на пароход, совершающий рейсы между Кантоном и Гонконгом, и в каком-нибудь глухом, заранее условленном месте, где их поджидали на джонках другие товарищи, расправлялись с капитаном и его помощниками и, овладев деньгами и ценным грузом, скрывались. Вот в виду возможности подобных случайностей и принят целый ряд предосторожностей, которые придают столь необычный вид пассажирским пароходам на линии Гонконг-Кантон.

Почти треть всего этого пути занимает огромная дельта рек Западной, Северной и Восточной, которая могла бы быть названа заливом, если бы не масса островов, занимающих так много ее поверхности.

Схематический чертеж этой дельты представляет треугольник, каждая сторона которого имеет около 150 верст длины. Из островов ее особенно велики Лин-тао и Лин-тин. С нынешнего года Лин-тао, вместе с частью соседнего материка, так называемым китайским Каулуном, перешли к Англии. В бухте Лин-тин прежде должны были становиться на якорь все европейские суда с опиумом и некоторыми другими товарами, привозимыми в Кантон. Остров Лин-тин лежит ниже главного устья Жемчужной реки, называемого китайцами Фу-мун, а португальцами прозванного Бокка Тигрис, — тигровая пасть: очертания ого действительно напоминают раскрытую пасть этого хищника. [1134] Ширина водного потока у Бокка Тигрис около версты. Среди массы островов, усеявших реку, особенно прославился в истории первых сношений Европы с Китаем Вампоа, или Вампу. Ни одна иностранный корабль в былое время не имел права подниматься вверх по реке выше Вампоа. Окружающая местность очень живописна. Две старые девятиэтажные пагоды на соседних высотах представляют предметы, видные далеко с реки. Первая из них, Вампоа-пагода, построена 300 лет тому назад на острове, поднимающемся отвесно на 100 фут. На вершине ее, из трещин каменной кладки, успело вырасти целое большое дерево. Вторая пагода, — та, что ближе к Кантону, — воздвигнута около 1628 года на холме, который считается стражем всей области. Назначение ее — охранять водные пути к Кантону от вредных влияний злых духов, блуждающих в воздушных пространствах.

Вампоа издавна славился своими верфями для постройки туземных парусных судов всех размеров. И до сих пор, несмотря на сильную конкуренцию в этом отношении Гонконга, он сохранил за собой место главного поставщика джонок для всего соседнего огромного района. Китайскому правительству принадлежат на острове два дока: большой имеет 514 футов длины, 179 футов ширины и 21 фут глубины; он устроен так, что может быть разделен и на две части — для двух судов; размеры другого так называемого минного дока (для одного судна) следующие: длина 383 ф., ширина 85 ф., глубина 25 ф. Здесь же, на Вампоа, помещаются два правительственные училища, основанные в 1888 году: морское представляет обширное учреждение, механический отдел которого прекрасно снабжен машинами новейших образцов; курс в нем продолжается шесть лет. Учебный штат составляют: четыре китайских профессора, преподающие инженерное искусство, навигацию, китайский и английский языки, и два иностранца, читающие морскую астрономию, английский язык и прикладную механику. Учеников всего 25 человек. В военном училище 72 воспитанника, обучающиеся немецкому языку, военным наукам, стрельбе и гимнастике. Учебный персонал состоит из шести китайских офицеров и одного германского. Последний преподает фортификацию и немецкий язык.

От Вампоа до Кантона рекою около 20-ти верст. Река течет здесь по цветущей, густозаселенной стране. Особенность встречающихся на пути селений составляют высокие, узкие гранитные здания в четыре этажа, — необходимая принадлежность каждой здешней деревни. Это — и кладовые, и ломбарды в то же время. Сюда жители деревень складывают на зиму свои летние платья, а весною зимние. Так как зимние представляют большую ценность, то собственники их получают иногда в долг от владельца кладовой немного семян для посева. Богатые люди также [1135] посылают сюда свои вещи и товары для сбережения. Предметы, данные на хранение, тщательно упаковываются и кладутся в маленькие помещения, бесчисленное множество которых, в виде сети клеток, наполняет все внутреннее пространство такой кладовой-башни до самой ее вершины. Ни огонь, ни воры не могут пробраться в башню. Для защиты от воров и разбойников в смутное время на плоских крышах башен навалены камни так, чтобы их можно было сбросить на головы злоумышленников. С той же целью здесь стоят сосуды с купоросом и большие спринцовки для разбрызгивания его во все стороны. Собственники этих ломбардов-кладовых дают также деньги в рост, взимая от 20 до 36 процентов в год. Несмотря на такие высокие проценты, народ, говорят, охотно обращается сюда за ссудами. В Китае вообще капитал работает за очень высокий процент, что объясняется между прочим крайне неудовлетворительным состоянием судебной части: при неисправной уплате долга капиталист предпочитает скорее вовсе отказаться от своих денег, чем искать их судебным порядком, рискуя в таком случае потерять гораздо больше от вымогательства судей.

Но вот и Кантон. Он лежит на плоской равнине, и домов его сначала вовсе не видно из-за леса мачт бесчисленного множества джонок, запруживающих реку перед ним. Только готические башни римско-католического кафедрального собора да масса четырехэтажных неуклюжих кладовых подымаются из-за этого леса: в Кантоне свыше 100 первоклассных учреждений такого рода, а второстепенных и третьестепенных целые сотни Вдали на горизонте виднеется группа небольших возвышенностей: это — гряда «Бело-облачных холмов», высота которых — 1200 футов.

Водяной город, раскинувшийся на реке, насчитывает 300.000 жителей и представляет огромный лабиринт уличек и переулков, где постоянно снуют сотни маленьких шлюпок, снабжающих обывателей решительно всем, в чем они могут нуждаться: здесь есть целые флотилии шлюпок, развозящих съестные припасы, есть плавучие кухни, рестораны, цирюльни, башмачные мастерские и т. д., и т. д. Интересную особенность составляют так называемые «лодки цветов»: это — большие джонки с верхними рубками, входные двери которых украшены превосходной резьбой и позолотой, а внутренняя отделка всех помещении блещет изысканной китайской роскошью: мебель темного цвета, резная, инкрустированная, с мраморными сиденьями, дорогие шелковые занавеси, прекрасные циновки, роскошные фонари. Живут здесь молодые девушки, — музыкантши и певицы, — «цветы», — дорогие сорта «жертв общественного темперамента». Кутящая «золотая молодежь» Кантона собирается сюда на оргии, при чем на угощение певиц тратятся огромные деньги. Богатые горожане, [1136] желая попотчевать друзей изысканным обедом и провести вообще время веселее, нанимают целую такую «лодку цветов» в свое распоряжение на весь вечер.

Специальный чиновник с массой полицейских агентов следят за порядком в водяном городе. На особых полицейских шлюпках разъезжают они ночью по его переулкам, давая знать о себе громким, пронзительным свистком. Эта речная полиция пользуется, однако, очень плохой репутацией: говорят, что агенты ее часто вступают в сделку с речными пиратами, когда тем надо бывает обделать беспрепятственно какое-нибудь выгодное дело, в роде похищения богатого купца, которому зачем-нибудь понадобилось быть на реке ночью: похищенного держат до тех пор, пока родственники не внесут за него более или менее крупный денежный выкуп.

Европейцы прежде жили на материке, в одном из пригородов Кантона. Теперь они устроились на острове Шемине, сообщающемся с городом двумя мостами.

Сам Кантон... Но прежде чем говорить о нем, бросим беглый взгляд на историю этого города, которая в течение последних трех столетий так тесно сплелась с историей сношений Срединной империи с европейским Западом.

____________________

Кантон — один из древних городов Китая. Есть данные, что он существовал уже во втором веке до Р. X.

Посольство Римского императора Марка Аврелия (которого китайские историки зовут Ан-тун), прибывшее в 166 году христианской эры в Кантон, явилось, по-видимому, первой попыткой Запада войти в непосредственные сношения с богатыми странами Дальнего Востока. Попытка эта кончилась тогда ничем, и с тех пор в течение 13 1/2 столетий Кантон не видал европейцев. Но зато, начиная с XVI-го века и вплоть до наших дней, почти все важнейшие события в жизни не только Кантона, но и всего Китая, так или иначе оказались связанными с этими не званными пришельцами из-за моря.

Первым европейским флагом в водах южного Китая был флаг португальский, под которым в 1516 году Рафаэль Перестрелло на небольшом судне пришел из Малакки в Кантон. Вскоре португальцам удалось основать колонии близ Кантона и Нин-по, в Амое и Макао. За купцами и авантюристами явились сюда и миссионеры. Сначала все шло хорошо; но насилия всякого рода, какие европейцы стали позволять себе относительно мирных туземцев, вооружили против них и народ, и власти. В Нин-по, например, португальцы целыми шайками отправлялись в соседние деревни для похищения силою женщин и девушек. В конце [1137] концов там произошло огромное народное восстание, 11.000 туземцев-христиан были истреблены, погибли также 800 португальцев. Португальцы затем оказались вынужденными покинуть все пункты на китайской территории, за исключением Макао.

Вслед за португальцами в водах Тихого океана появились испанцы, занявшие в 1543 году Филиппинские острова и вступившие отсюда в торговые сношения с Китаем, при чем город Амой сделался главным местом этих сношений.

В 1622 году, к берегам южного Китая приплыли голландцы. После неудачной попытки основаться на материке они устроились на острове Формозе, не надолго, впрочем. В 1661 году, знаменитый китайский пират Коксинга, собрав близ Амоя большой флот, двинулся с ним к берегам Формозы, взял главный голландский форт на острове и истребил весь его гарнизон. Голландцы из Батавии снарядили экспедицию против Амоя, где Коксинга сосредоточил затем свои силы, и хотя разбили его, но утвердиться на китайском побережье не смогли нигде.

В 1636 году на рейд Макао явился английский капитан Веддель с флотилией из нескольких судов. Веддель пришел сюда в силу договора, заключенного между английскими купцами и вице-королем города Гоа, давшим капитану рекомендательные письма к португальскому губернатору Макао. Но португальцы и сами-то держались в Макао, только благодаря тому, что сделали из него сильную крепость; да и, кроме того, они вовсе не желали появления на китайской территории, в ближайшем соседстве с своей единственной прочной колонией здесь, каких-нибудь новых конкурентов себе. Обращаться к их посредничеству в данном случае значило идти на верную неудачу. Не добившись ничего в Макао, Веддель решил отправиться в Кантон. Португальцы между тем пустили в ход все, чтобы вооружить против него китайцев, и когда английские корабли вошли в Жемчужную реку, китайские форты открыли по ним огонь. Веддель взял форты, поднял на них британский флаг и потребовал от кантонских властей права свободной торговли для англичан. Китайцы поспешили уладить дело, согласившись на все главные условия Ведделя. Практического результата, однако, это согласие не имело, и дальнейшие попытки в этом направлении были оставлены до тех пор, пока Ост-Индская компания, учредившаяся около половины ХVII-го столетия, не взяла дела в свои руки. В 1684 году, компания открыла факторию в Кантоне. Немного раньше были открыты такие же фактории на Формозе и в Амое, где компании удалось заключить выгодный договор с сыном Коксинги. Дела с Амоем продолжались до 1730 года, когда был издан императорский указ, воспрещавший торговлю иностранцам везде, кроме Кантона. Исключение было сделано лишь для испанских судов: им [1138] разрешалось по-прежнему приходить с товарами в Амой. Этот указ явился результатом всей суммы впечатлений, вынесенных китайским правительством из сношений с чужестранцами, приходившими из-за моря в течение слишком уже двух столетий. Лет за сто раньше и японское правительство пришло тоже к мысли о необходимости ограничить торговлю своей страны с европейским западом одним только портом — Нагасаки.

Когда первые западные авантюристы явились к берегам Китая и Японии в XVI веке, они нашли туземные правительства расположенными к сношению с чужестранцами; но известные завоевания европейцев в Восточной Азии заставили Китай и Японию изменить свой взгляд на иноземцев и свою политику по отношению к ним: обе эти державы поняли, что и их может постичь участь, какая постигла Филиппины, Яву, Малакку, если они не примут немедленно самых энергичных предохранительных мер. Такими мерами явились: система возможно полного изолирования своих стран от сношений с европейским западом и стеснения, каким они стали подвергать смелых, не званных пришельцев к ним оттуда. Несомненно, что в свое время это была мудрая политика, единственно возможная для правительств обеих этих стран, чтобы сохранить свою независимость и поддержать свой престиж прежде всего в главах собственных подданных. И весьма вероятно, что если бы Китай и Япония позволили тогда португальцам, испанцам или англичанам свободно селиться у них, то оба эти азиатские государства давно уже были бы раздроблены на части.

С предоставлением для европейской торговли одного только Кантона, китайское правительство приняло все меры к тому, чтобы как можно больше ограничить эту торговлю и отравить жизнь европейцев, поселившихся в нем. Европейцы не имели права вступать в прямые сношения с жителями. Между ними и массой населения встало целое учреждение, облеченное особыми полномочиями, которое составили так называемые купцы хонга, явившиеся как бы поручителями перед туземными властями в хорошем поведении живущих здесь иностранцев и получавшие за то привилегию на исключительное право ведения дел с ними. И прежняя резиденция иностранцев в западном пригороде Кантона носила название «тринадцать хонтов» (Слово «хонг» — китайское, означающее ряд, или серию. Оно прилагалось к токарным складам, потому что они состояли из ряда помещений. Иностранные фактории были построены таким же образом, и потому китайцы и называли каждый квартал их — хонгом. Китайские купцы-поручители получили название купцы хонга, потому что жили в таких же учреждениях.). В этом европейском квартале, на пространстве 15-ти акров жили до 1.000 человек купцов и их слуг. Но эта теснота, постоянная опека и другие [1139] стеснения (в роде запрещения иметь здесь жен) были для купцов не так чувствительны, как те произвольные увеличения пошлин на привозимые и вывозимые товары, какие позволяли себе китайские правительственные чиновники по отношению к ним. В конце концов, жалобы английских купцов на чинимые им притеснения, особенно обострившиеся после того, как в 1834 году привилегированная ост-индская компания прекратила свое существование, вызвали, наконец, вмешательство английского правительства, что повело за собой в 1839 году первую войну Англии с Китаем. В 1841 году Кантону грозила оккупация неприятельскими войсками; но победители удовольствовались контрибуцией в 6 миллионов долларов. По нанкинскому трактату 1842 года монополия купцов хонга была уничтожена; однако китайцы продолжали притеснять английских купцов и упорно не желали допустить их поселения внутри городских стен. Осенью 1856 года адмирал Сеймур открыл враждебные действия против Кантона, а два месяца спустя чернь разграбила и сожгла дотла все иностранные дома. В декабре 1867 года войска соединенной англо-французской экспедиции, после бомбардировки Кантона, вступили в город и занимали его в течение четырех лет. Когда иностранные купцы после взятия Кантона вернулись в город, они нашли от своих домов одни развалины. Возникли переговоры, где быть новой фактории. Китайцы указали одну болотистую отмель на реке, которая и была приобретена европейцами от китайского правительства. Проведением канала между северной частью выбранного места и соседним городским предместьем был создан искусственный остров. В реку вбили сваи, промежутки между ними заполнили песком, и на этом фундаменте выстроили прочные, гранитные набережные. Поднятая на 8-10 футов почва была распланирована на участки, проведены дороги, засажены аллеи баньяновых деревьев, которые прекрасно принялись. Весь этот колоссальный труд, законченный в два года, обошелся всего в 325.000 долларов. Четыре пятых этой суммы приняло на себя английское правительство, остальную часть — французское, получившее также значительный участок земли для своих подданных. Остров Шемин (т. е. песчаное место) имеет в окружности до 2,5 верст; длина его без малого верста, а ширина около 150 сажен. От западных пригородов Кантона он отделен каналом, имеющим всего 15 сажен ширины. Два моста, перекинутые через канал, соединяют остров с материком. Охраняют мосты китайские солдаты и полицейские стражники.

Кроме концессии на Шемине, французы получили часть земли в китайском городе, — там, где стоял разрушенный союзниками дворец генерал-губернатора, На этом именно месте и воздвигнут римско-католический собор. [1140]

Когда Кантон был взят войсками англо-французской экспедиция, представитель Франции внес в мирный договор пункт, чтобы все места, какими когда либо владели римско-католические миссии в Китае, были им возвращены обратно, и подписал трактат только тогда, когда давно уже сданные в архив забытые дела о дарственных записях на земли в китайских городах, пожалованные иезуитам в начале XVIII столетия императором Кхан-си, были доставлены из Ватикана и вновь подтверждены китайским правительством. Оказалось, что в Кантоне иезуитам принадлежали некогда 18 акров земли, — те самые, на которых потом стояли здания генерал-губернаторского дворца, разрушенного бомбардировкой союзников. На этом месте французы воздвигли собор, который в глазах туземцев является постоянным напоминанием о страшных событиях из дней последней осады Кантона.

____________________

Кантон представляет типичнейший старинный китайский город, несомненно, один из самых интересных в империи. Собственно город, т. е. обнесенная стенами часть его, имеет в окружности до 11 верст, в глубину же занимает около 4-х верст. То, что известно теперь под именем Нового Города, называлось прежде Южным Пригородом. Западные пригороды тянутся по реке на целые мили. Основания городских стен сделаны из песчаника. Самые стены кирпичные. Толщина их 20 футов, высота от 25 до 40 футов. Дома так близко и тесно прижимаются к стенам с обеих сторон, что, за исключением северной части, с трудом можно заметить их, гуляя по городу. Шестнадцать ворот с сухого пути и двое ворот с реки ведут внутрь застенного Кантона. Все ворота на ночь запираются, и близ них ставится стража. Внутренняя стена, идущая вдоль всего города с запада на восток, рассекает его на две неравные части: северную, — большую, и южную, — меньшую. Каждая из этих частей, в свою очередь, делится еще массой других стен на ряд кварталов, которые, в случае пожара или бунта, могут быть легко изолированы от соседних: стоит только запереть массивные железные ворота по обеим сторонам единственного прохода через них, существующего в каждом таком отсеке. Эти ворота на ночь тоже всегда запираются. Всех таких частей, отделенных друг от друга этими своего рода непроницаемыми переборками, — тридцать-шесть, и в каждой есть своя маленькая каланча. Пожарная тревога подается гонгом, причем сторож на каланче, помощью известной системы ударов, дает знать, в каком квартале горит. В деле тушения пожаров китайские власти вообще обнаруживают много мужества и распорядительности. Дело в том, что о всяком пожаре, [1141] уничтожившем десять домов, непременно доносится в Пекин. Если число сгоревших домов доходит до 80-ти, каждый чиновник в городе, в котором произошел такой пожар, получает понижение по службе на одну степень. Если следствие обнаружит, что несчастие зависело от небрежного обращения с огнем, — виновным надевают тяжелый деревянный ошейник, или, вернее, наплечник, и заставляют стоять в таком виде на улице целыми днями (срок наказания, смотря по тяжести вины, от одной до 4-х недель).

Улицы Кантона, особенно торговых и ремесленных кварталов его, представляют такое оживление, тесноту и давку, о каких не могут дать понятия ни одни из самых бойких городов европейского запада. Толпы народа буквально переполняют эти узкие проходы, ширина которых не превышает 8 футов и уменьшается иногда до 6. Как умудряются они двигаться здесь с тяжестями, носилками, паланкинами, представляет одно из поразительней тих явлений уличной китайской жизни, свидетельствующее о глубоком сознании чувства собственного достоинства и уважения к себе подобным, проникающем массу населения. Очень оригинальный вид представляют вывески у магазинов; доски от 10 до 15 футов высоты, черные, голубые, белые, алые, испещренные золотыми и красными письменами, подвешенные длинной своей стороной перпендикулярно к земле в некотором расстоянии от входных дверей в лавку. Улицы вымощены узкими, длинными каменными плитами и содержатся вообще очень чисто, для Китая, конечно.

В западных пригородах сосредоточена вся почти шелковая промышленность города, которая и здесь, как и везде в этой обширной империи, представляет еще работу кустарей, ткущих на самых примитивных станках великолепные шелковые материи. В тех же частях города находится масса лавок лакированных изделий, вышивок и изделий из слоновой кости, представляющих зачастую чудо терпения и искусства. Одна из улиц чуть не сплошь состоит из мельниц, ничем не отличающихся снаружи от домов, где жернова приводятся в движение буйволами. К каждой паре жерновов привязан один буйвол, который с утра до ночи ходит вокруг. Чтобы голова у него не кружилась, его ослепляют. В другой улице обращает на себя внимание масса заведений для приготовления соленых утиных яиц (любимое туземное кушанье). Процесс состоит в герметическом закупоривании их на 40 дней в смесь из соли, золы, извести, глины и ароматной воды. Целая улица наполнена лавками с медицинскими травами и снадобьями. Здесь также продаются знаменитые ласточкины гнезда, привозимые с островов Южного океана — Борнео, Явы, Суматры. [1142]

Из храмов этой огромной части города особенно замечателен так называемый храм 500 духов, основанный в 503 году нашей эры. В первом павильоне его — обычные три изображения Будды: Будда прошедшего, настоящего и будущего. Во втором — небольшая, мраморная, семиэтажная пагода — дар императора Киенлуна. Затем идет обширное, четырехугольное здание, где и находится зало 500 духов: 500 фигур в человеческий рост сидят вокруг храма вдоль стен на возвышенной платформе. Отдельно стоит фигура императора Киенлуна в парадном императорском одеянии. В центре подымается прекрасная бронзовая пагода. Ни одна статуя не похожа на другую. Лица смотрят, как живые. Одна фигура изображает, говорят, знаменитого венецианского путешественника Марко Поло.

В ближайшем соседстве с этим храмом находится другой, посвященный Чо-Шину, одному из божеств китайской медицины. Перед идолом целый день толкутся больные; особенно много женщин и детей. В особом фарфоровом сосуде находится святая вода, которая продается жаждущим чудесных исцелений от недугов. Во второй зале здания помещаются 60 идолов, заведующих 60 годами китайского цикла.

Неподалеку отсюда масса мебельных магазинов, где выделывается и продается дорогая, резная, деревянная мебель, выложенная мрамором и инкрустированная перламутром. Все эти вещи выделываются из красного дерева, привозимого из Сингапура, которое принимает цвет и полируется, как самое лучшее черное дерево, только гораздо прочнее его.

В одном из соседних кварталов существует оригинальный базар, где продаются исключительно изделия из нефрита. И базар, и многие окрестные улицы состоят из лавок, где продается только нефритовый товар: браслеты, брошки, серьги, кольца, шпильки, пуговицы, бусы и проч., и проч. Количество предлагаемых вещей громадно, и так как каждая такая вещица из настоящего нефрита стоит страшно дорого, то понятным становится недоумение одной известной английской путешественницы, впервые увидевшей этот базар: «кто может покупать все эти массы товару, который ценится здесь так же, как у наших дам брильянты?»

Цвет нефрита различный: красный, белый и молочно-белый оттенки не так ценятся, как светлый зеленый цвет морской воды. Нефрит добывается в горах Кузнь-Лунь, где существуют, кажется, единственные правильно разрабатываемые копи этого минерала на свете. С незапамятных времен он ввозился в застенный Китай, как один из видов дани. В горах Куэнь-Лунь нефрит залегает в жилах толщиною иногда в несколько футов; но редко при этом удается получить цельный кусок [1143] значительной величины: большею частью драгоценный минерал вынимается сильно истресканным. Цена больших кусков без трещин колоссальна. Такие куски доставляются к императорскому двору, и сам император передает их известным мастерам по этой части, которые и решают, что именно позволяет сделать естественная форма куска. Подобное императорское поручение равносильно приказанию работать всю жизнь над драгоценным куском, так как нефрит по твердости считается самым неподатливым из всех минералов для резки. О цене можно судить по нескольким примерам: нитка шариков хорошего нефрита, являющаяся одним из официальных украшений китайского мандарина, стоит на наши деньги до 10.000 рублей; две мандаринские пуговицы — 300 рублей. Самый дорогой сорт — зеленый, похожий на зелень молодого рисового поля; за маленькую вещицу из такого нефрита платят 5.000 — 6.000 рублей. Китайское название минерала ю-шек. Англичане зовут его jade: испорченное испанское слово, имеющее связь с верованием мексиканских индейцев, которые считали, что носить браслеты из этого камня — вернейшее средство против болей поясницы; испанцы называли нефрит: piedro di hijada (камень поясницы). Откуда древние мексиканцы получали свой нефрит, неизвестно, так как минерал этот до сих пор не открыт на американском континенте. До последнего времени самородный нефрит в Европе не встречался; поэтому предположили, что куски его, найденные в европейских свайных постройках, были занесены сюда, как один из предметов меновой торговли в эпоху великого движения арийцев с плоскогорий центральной Азии: предание говорит, что арийцы смотрели на ношение украшений из нефрита, как на самое действительное средство против поражения молнией. Недавно, впрочем, были найдены обломки самородного нефрита в Северной Германии и Саксонии. На одном из группы Гебридских островов (именно на острове Ионы) имеются залежи настоящего нефрита лучшего качества. Остров Ионы уже во времена глубокой древности считался святым островом, и предполагают, что репутацией своей святости он обязан именно нефриту. Резные изделия из нефрита, инкрустированные рубинами и алмазами, составляли одни из величайших драгоценностей сокровищниц Великого Могола (Cumming: «Wandrings in China».).

Нефритовые вещи продаются еще в той части Кантона, что зовется Новым Городом, прилегающим непосредственно к западному предместью. Здесь, между прочим, масса заведений для выделки вееров из пальмовых листьев, — одна из специальностей Кантона и его округа, дающая заработок многих тысячам лиц. Отсюда за границу, главным образом в Америку, вывозится ежегодно до 12 миллионов штук таких вееров. [1144]

Из Нового города в Старый ведут ворота, называемые «Вратами Добродетели». Неподалеку от них — квартал манчжурских и знаменных войск, составляющих в количестве 5.000 человек гарнизон города, Улицы в этом квартале широкие, дома низенькие, похожие на те, что я видел в Фу-чжоу.

В городе, говорят, 125 храмов. Из них «Храм пяти духов» едва ли не самый знаменитый. Близ этого храма подымается башня в 20 ф. высоты, со сквозным проходом под нею в виде арки; над аркой висит колокол, в который никогда не звонят; звук его приносит несчастье городу. По странной случайности, во время бомбардировки англичанами Кантона в 1857 году, осколок одного снаряда ударился в колокол, и звук, раздавшийся от этого удара, явился действительно роковым для Кантона. Позади башни с фатальным колоколом и стоит небольшой храм пяти гениев, или духов. Предание рассказывает, что в этом именно месте спустились на землю, с зернами различных хлебных растений и всеми благословениями небес, пять благодетельных гениев, ведающих пятью элементами (землей, водой, огнем, деревом и металлом). Духи явились на баранах, которые затем были обращены в камни. На алтаре у задней стены храма сидят пять фигур, с длинными черными бородами, и пред ними пять грубо обтесанных камней: изображения гениев и их баранов. Несомненно, что храм этот принадлежит к числу древнейших построек Кантона. Неподалеку от него — пагода в 160 ф. высоты, выстроенная в 900 году нашей эры арабскими купцами, издавна торговавшими с Кантоном, и мечеть, — низкое, мрачное здание, на котором виднеются большие, черные арабские надписи из Корана, воздвигнутая в 626 году нашей эры.

Огромный участок земли в Старом городе занимает дом манчжурского генерала; у входа в главные ворота стоят два мраморные льва. В 1650 году Кантон оказал чрезвычайно упорное сопротивление манчжурским завоевателям и был взят только изменой, при чем победители истребили до 100.000 человек; число же жителей, погибших во все время осады, простиралось, говорят, до 700.000. Город тогда совсем обезлюдел (Теперь в Кантоне 1.200.000 жителей.). Многие кварталы его представляли одни развалины; на этих развалинах возникли впоследствии обширные правительственные учреждения и дома различных официальных лиц. Дом манчжурского генерала занимает одно из таких мест. Два древних памятника находятся по соседству с ним: девятиэтажная, восьмиугольная пагода, воздвигнутая в 500 году, и небольшой буддийский храм, год постройки которого соответствует 250 году нашей эры. [1145]

Господствующий пункт в Старом городе занимает так называемая пятиэтажная Красная пагода. Собственно, это — башня на городской стене, — там, где последняя упирается в высокий холм на севере. С одного из верхних этажей башни открывается обширный вид на город и окрестную страну. Город отсюда представляется однообразно-унылым морем красноватых крыш; над крышами во многих местах виднеются деревянные остовы, на которых развешиваются платья для сушки после мытья или краски. Там и сям поднимаются высокие красные шесты, указывающие на присутственные места или резиденции крупных местных чиновников. Две пагоды внутри городских стен — единственные выдающиеся предметы. Крыши так тесно жмутся друг к другу, что из-за них не видно ничего, что делается на узких улицах города. Живой контраст с монотонным видом его представляет сверкающая река, полная движения. Вниз по реке, по направлению к Вампоа, в туманной мгле, видны обе девятиэтажные пагоды. На востоке тянется гребень «Бело-облачных холмов». На севере раскинулась обширная равнина, усеянная деревнями. В одной версте от Северных ворот находится магометанская мечеть и кладбище, на котором есть могила одного из родственников Магомета, умершего в Кантоне в 629 г.

Резиденции генерал-губернатора, губернатора и областного казначея представляют обширные учреждения, занимающие массу земли в городе. До 1843 года генерал-губернатор Куантуна и Куанси жил в г. Шао-кин-фу, лежащем к западу от Кантона, и до сих пор там расквартированы те 5.000 войск, которые составляют генерал-губернаторскую гвардию: для защиты Кантона считается достаточным манчжурский гарнизон.

Система взаимного контролирования чрезвычайно развита среди китайского чиновничества. Генерал-губернатор, губернатор и начальник знаменных войск имеют совершенно отдельные команды, независимо один от другого. Манчжурский генерал-майор в Кантоне считается главным представителем военной власти. Генерал-губернатор имеет общее командование над всеми войсками в своих двух областях, которых номинально считается 100.000 человек; в действительности же у него только 5.000 войск, да и те расположены в 85 верстах от Кантона (в г. Шао-кин-фу). Генерал-губернатор имеет право приговаривать к смерти за известные преступления; но к смертному приговору должна быть приложена печать губернатора и самый приказ о смертной казни им же контрассигнован. Донесения генерал-губернатора ко двору непременно должны быть так же подписаны и его помощником. Вместе с тем начальники отдельных частей пользуются обширными правами над непосредственно подчиненными им лицами, и чтобы иметь возможность контролировать их действия, [1146] посылают своих специально-уполномоченных чиновников во все области, подлежащие их юрисдикции. Сам император постоянно посылает своих комиссаров, или легатов, во все части империи, под предлогом исполнения какого-нибудь поручения частного характера, но на самом деле с предписанием посмотреть везде, что делается. Тоже делают генерал-губернаторы, губернаторы и другие чины высшей администрации. Все эти уполномоченные, или чиновники особых поручений, на время своих командировок, имеют право пользоваться тем же чином и званием, какие имеет лицо, пославшее их. Императорские комиссары, которые постоянно пересекают империю во всех направлениях, действуют, в случае надобности, именем государя и являются могущественным орудием в его руках для возбуждения в высших местных властях внимания к своим обязанностям.

Одной из самых широких и лучших улиц в Кантоне является Шеун-мен-тай (здесь, между прочим, масса книжных магазинов). В одном месте она проходит через двойные ворота в стене. В здании над этими воротами находятся знаменитые водяные часы (клепсидра). Часы состоят из четырех больших медных сосудов, расположенных один над другим на четырех массивных каменных ступенях. Близ дна каждого из верхних сосудов проходит трубочка, сообщающая его со следующим нижним. Вода капля по капле переливается со дна одного бассейна в другой. В самом нижнем сосуде плавает деревянный поплавок, к которому прикреплена медная табличка с подразделением времени, проходящая через отверстие в крышке сосуда. Табличка эта помещается на определенной высоте два раза в день в 5 час. утра и в 5 час. вечера, и сторож, приставленный к часам, объявляет о времени, выставляя на башне широкие, белые доски, где данный час обозначается большими черными письменами. Ночью он показывает время звоном колоколов. Два раза в день вода переносится из нижнего сосуда в верхний, и раз в три месяца добавляется свежая вода. Здесь же продаются желающим так называемые «палки времени», имеющие 32 дюйма в длину и сгорающие ровно в 12 часов. Есть два сорта таких палок: один рассчитан для хорошей, другой — для дурной погоды, когда сгорание идет быстрее. «Палки времени» устроены согласно указаниям официальных астрологов.

В верхнем этаже этой же башни есть часовня, посвященная богу Син-Феёну; к помощи его обращаются лица, у которых сбежали раб или рабыня. Близ фигуры бога стоит слуга верхом на лошади, поза которого изображает готовность исполнить тотчас же его приказания. Молящие бога о помощи обвязывают веревкой шею лошади, символизируя этим желание, чтобы их беглые рабы были надежно связаны и возвращены им обратно. [1147]

____________________

В Кантоне мне удалось осмотреть впервые китайские тюрьмы. В городе четыре больших и 22 малых тюрьмы: все уголовные преступники из губерний Куантуна и Куанси доставляются для допроса в столицу области, что и делает необходимым иметь так много помещений для арестантов. Самая большая из здешних тюрем та, что находится в улице, название которой звучит странной и злой иронией в виду этих мест ужасов: «Улица Милости и Любви» идет во всю длину Старого города, соединяя двое главных городских ворот — Восточные и Западные. Тюрьма Пёнью лежит близ Восточных ворот. Здесь собственно не одна тюрьма, а целый ряд различных мест заключений, находящихся в одной ограде с камерами двух важных лиц местной магистратуры. Через главный вход с «Улицы Милости и Любви» мы попадаем на небольшой двор, и первое, что бросается в глаза, это — десятка два арестантов, сидящих на земле с тяжелыми деревянными досками на плечах, в виде ошейника: серые, изможденные лица, понурый взгляд, растрепанные волосы, что-то тупое, покорное и жалкое. День и ночь не снимая, носят они свои тяжелые ошейники, которые не дают им никакой возможности прилечь. Сдать можно только сидя. Есть самому, без посторонней помощи, нельзя. Через длинный проход, по обеим сторонам которого помещаются комнаты для писцов и служителей, нас приводят в зал судебных заседаний: большая комната, с простым, деревянным, досчатым, не крашенным полом; простой, деревянный стол, покрытый материей сомнительной чистоты; кресло для судьи; другой стол поменьше в углу, — вот и все, и все довольно грязно и пыльно. Отсюда нас приводят на обширный двор, окруженный со всех сторон рядами стойл: другое выражение трудно подобрать для этих помещений. По двору бродят всклоченные фигуры, в лохмотьях и рубищах; некоторые приткнулись в уголку и что-то варят себе в котелках, едкий дым стелется по двору, и все эти страшные оборванцы, между которыми есть несомненные душевные больные, кажутся какими-то фигурами из Дантова ада.

Отдельно от мужчин, за высокой, каменной стеной, помещаются женщины. Впечатление, какое производит женская тюрьма, еще ужаснее: что-то отвратительно-бесстыдное и бесконечно-жалкое видно во всех этих не чесанных, простоволосых фигурах, с тупым, или жалким взглядом, лучше всяких слов говорящим, что это — люди, в конец и безнадежно потерянные для общества и, что — главное, погибшие в своих собственных глазах. Нам показали одну из женщин, присужденную к смертной казни через четвертование за убийство мужа и свекрови. Она о чем-то весело разговаривала с одной из товарок по заключению. Казнь должна была последовать осенью, и ей предстояло жить еще несколько месяцев в ожидании мучительной смерти. [1148]

В другом отделении мужской тюрьмы содержатся более тяжкие преступники. На них надеты кандалы и цепи, соединяющие руки с шеей. Одна рука оставляется на день свободной, чтобы дать арестанту возможность приготовить себе пищу. Здесь, между прочим, мы видели высокую и узкую деревянную клетку для одного человека, где заключенный может только стоять, притом голова его так вытягивается, что и стоять-то можно только на цыпочках. Заключение в подобную клетку равносильно смертному приговору, потому что смерть наступает здесь быстро, иногда в несколько дней. По другую сторону этого ада находится ряд помещений для лиц, подвергаемых предварительному заключению перед допросом. Предварительное заключение и допрос с пристрастием, как говорили у нас в «доброе, старое время», т. е. попросту пытка, не стоят в числе пяти наказаний китайского уголовного кодекса; но, несомненно, они причиняют здесь гораздо больше смертей, чем все прочие средства обуздания преступления. Иногда чиновнику нет времени разобрать какое-нибудь дело, и он подвергает предварительному заключению и лиц, прикосновенных к делу, и свидетелей вместе, до тех пор, пока не найдет возможности заняться ими. Так как правительство ничего не отпускает свидетелям, то нередко беднейшие из них умирают прямо с голоду. Поручительство друзей или родственников не принимается. Каждый преступник должен получать ежедневно два фунта риса и около двух копеек на покупку топлива; но тюремные сторожа, если арестант не платит им взятки, отбирают у него половину отпускаемого ему риса и денег. Каждый тюремный сторож заведует известным числом стойл, делать ему решительно нечего, и все свое свободное время он вместе с старыми арестантами проводит в том, чтобы вымучивать деньги от вновь поступивших арестантов путем иногда невероятных жестокостей.

Китайский уголовный кодекс начинается перечислением наказаний, налагаемых за преступления, и описанием законных орудий пытки. Эти пять наказаний следующие: от 10 до 50 ударов малым бамбуком, от 50 до 100 ударов большим, ссылка, вечное изгнание и смерть. Кусок бамбука должен быть прямой, полированный, без ветвей, длиною 5 ф. 5 дюйм., шириною от одного до двух дюймов и весом от 2 до 3-х фунтов. При сечении его следует держать за более узкий конец. Надеванье толстой деревянной доски на плечи и выставление в таком виде на улицу не считается серьезными наказанием. Доска эта (канге) состоит из двух кусков сухого дерева с вырезом для шеи, вокруг которой они смыкаются. Оба куска, сложенные вместе, должны иметь в длину 3 фута, в ширину 2 фута 9 дюйм, и весит от 25 до 30 фунтов. Доска сделана так, что лежит на [1149] плечах, не натирая шеи, но она настолько широка, что наказанный рукою не может достать до рта. Сбоку доски пишутся имя, место жительства наказанного и проступок, совершенный им. Смертная казнь бывает двух родов: удавление и обезглавливание. При задушении человека привязывают к столбу и затягивают веревку вокруг шеи помощью ворота. Отделение головы от туловища бывает или простое, или соединенное с изувечением всего тела, так называемое линчи (рассечение на 10.000 кусков). При обезглавливании, приведенного на лобное место преступника ставят на колени с лицом, обращенным к смертному приговору, который знаменует собою особу императора, в положении, означающем благодарность государю за его заботливость о подданных. По прочтении приговора и удостоверении личности приговоренного, помощник палача схватывает осужденного за скованные назад руки, поднимает вверх, так что голова ложится горизонтально, и один удар тяжелым мечем отделяет ее от туловища. При линчи преступника привязывают к кресту и живому наносят глубокие раны в разные части тела, после чего отделяют голову от туловища и отрубают руки и ноги. У разбойников, прославившихся своими подвигами, палач вырезывает обыкновенно желчный пузырь, чтобы продать его желающим: у китайцев есть поверие, что съевший такой пузырь сам становится храбрым и сильным. В обыкновенных случаях все казни откладываются до осени, когда император пересматривает и конфирмует смертные приговоры губернаторов и генерал-губернаторов. Экстраординарные преступления, как грабеж, сопровождаемый убийством, поджог, изнасилование, разбой на большой дороге, мятеж и пиратство, наказуются немедленным обезглавливанием. Большинство лиц, осужденных в провинции, казнятся в губернском или областном городе. С какой быстротой производится иногда расправа, показывает следующий случай: генерал-губернатор Кантона завял раз свое место за судейским столом, допросил трех арестантов и, найдя их виновными, приговорил к смерти, потребовал сам у себя утверждения приговора (так как за отсутствием губернатора временно исправлял и его обязанности) и казнил трех человек через 2 часа после того, как их впервые привели к нему. Во время восстания в Куантунской провинции в 1854-1855 годах, мятежники, попадавшие в руки императорских войск, обыкновенно доставлялись в Кантон для казни, и до января 1856 года, в течение 14-ти месяцев, около 83.000 человек были казнены в одном этом городе, не считая тех тысяч, что умерли под пытками и в заточении. Удавление и обезглавление — законные виды смертной казни преступников; но иногда их прямо замаривают голодом, в буквальном смысле этого слова. Самыми тяжкими преступлениями считаются: государственная [1150] измена, покушение на жизнь государя, убийство отца, матери и мужа. За измену четвертуют самого преступника, а всех его родственников в первой степени родства (деда, отца, сыновей, внуков, дядей с отцовской стороны и их сыновей) обезглавливают. Пощада оказывается только самым маленьким мальчикам; но их кастрируют и отдают для службы в императорских дворцах в качестве евнухов. Целый ряд тяжких наказаний налагается на тех, кто прямо или косвенно возбудил подозрение в каком либо дурном умысле против государя. Всякий, проходящий без надлежащего разрешения через одни из ворот «Запретного города», наказывается 100 ударами бамбука. Смерть через удавление ждет того, кто, не имея права или разрешения, будет найден в одном из апартаментов императора. «Всякий, кто выстрелит из лука, ружья или пистолета, бросит кирпич или камень в императорский храм или дворец.... подлежит смертной казни через удавление». Повар, положивший какое либо снадобье в пищу императора, наказывается 100 ударами бамбука и должен съесть приготовленное им блюдо. Наказания за менее серьезные преступления могут быть заменены штрафами. Денежные штрафы заменяют в некоторых случаях даже смертные приговоры. Человек, приговоренный к 100 ударам бамбука, может спасти свою шкуру уплатой пяти унц серебра. Чиновник выше 4-го класса, приговоренный к удавлению, избавляется от петли уплатой в государственную казну 12.000 унц серебра. Старики свыше 70-ти лет тоже пользуются в этом отношении известными льготами, если дело идет не об измене или восстании. Существуют, кроме того, специальные правила для смягчения наказаний для лиц известных профессий. Так астрологи, приговоренные к ссылке, могут отделаться от нее, получив 100 ударов бамбука, если только они не виновны в отравлении, убийстве путем магических чар и проч. Ремесленники и музыканты, приговоренные к ссылке, могут вместо этого быть наказаны бамбуками, с тем чтобы потом остаться, в качестве служителей, при правительственных местах. Женщины почти всегда имеют право откупиться от ссылки деньгами.

Но ссылка, бамбуки и иногда самая смерть ничто в сравнении с ужасами предварительного заключения и допроса с пристрастием, т. е. пытки. Законных орудий пытки — два: одно служит для сдавливания коленных суставов и раздробления их; другое — для сдавливания и раздавливания пальцев. Но на практике существует масса других способов пытки, большинство которых молчаливо признается законом. Заворачивание пальцев в масляную ткань и зажиганье ее, подвешивание тела за большие пальцы, стягивание лопаток так, что руки вывихиваются из плечевых суставов, сгибание тела вдвое с прикованием затылка к [1151] камню и т. д., и т. д. — представляют способы, практикуемые в китайских тюрьмах сплошь и рядом. Но дьявольская изобретательность судей в этом отношении не знает пределов. Один судья, например, приказал прибить к доске гвоздями руки двух допрашиваемых им арестантов. Один из несчастных отодрал свои руки, но был снова приколочен гвоздями, что и вызвало смертельное кровотечение. Этой же судья пускал в ход кипяток, каленое железо, перерезывание сухожилий на ногах. На него жаловались; но император, принимая во внимание ужасный характер преступлений людей, которых мучил этот судья, приказал оставить жалобу без последствий.

В Хунчунской тюрьме (Хунчун — ближайший к нашей Южно-Уссурийской округе пограничный китайский город и крепость (в 60 приблизительно верстах от залива Посьета).) я видел потом тонкие стальные цепи, на которые ставят коленами лиц, подвергаемых пытке. Для того, чтобы несчастные не могли изменять положения, им на икры кладется длинная доска, на оба конца которой становятся тюремные служители; а третий служитель поднимает голову пытаемого за косу вверх. Мне говорили, что пытаемого держат иногда в таком положении день и ночь до тех пор, пока стальная цепь не прорежет ему коленные суставы. Ставят также на битое стекло, песок и соль, смешанные вместе, и держат, пока коленные поверхности не обратятся в сплошные язвы. Один чиновник, будучи оскорблен на допросе подсудимым, приказал положить его в пустой гроб, случившийся по соседству, где тот и задохся.

Генерал-губернатор Фокиена, Тсин, вступив в должность, пришел в ужас от положения дел в своей области и донес об этом императору. Между прочим он пишет, что нашел массу лиц, заключенных в тюрьмы без всякого повода. В течение короткого времени он освободил 1246 таких арестантов, причем многие из них томились по несколько лет в тюрьмах. Он приводит пример, что судья не мог дать иного объяснения относительно присутствия в тюрьме одного заключенного, кроме того, что арестант передавался от одного судьи другому уже много лет, и что никаких сведений о его деле не имеется. Другой 20 лет оставался в тюрьме, не будучи даже ни разу допрошен; а таких случаев, где узники томились подобным же образом 10, 11, 12 лет, была масса.

____________________

Неподалеку от главных восточных ворот Старого города находится в высшей степени интересное учреждение: экзаменационный институт. Сюда раз в каждые три года собираются со [1152] всей области лица, желающие подвергнуться экзамену на вторую ученую степень. Высокая стена, в которой имеются всего двое ворот, охватывает четырехугольное пространство в 16 акров земли. От ворот идет широкий проход, вымощенный плитами. Перпендикулярно к нему, с обеих сторон, тянутся ряды узеньких переулков. Каждый переулок состоит из длинного ряда клетушек, или келий (от 57 до 63 в одном ряде); всех таких келий 11.616. Каждая келья имеет 5,5 ф. длины и 3,5 ф. ширины; окон нет; единственный вход, ничем не закрытый, смотрит в глухую заднюю стену стоящего пред ним ряда келий. В стенах клетушки сделаны выемки для доски, служащей днем столом, ночью кроватью. Ширина переулка около 3,5 футов. Переулки с кельями занимают около 11 акров земли; остальное пространство служит для помещения экзаменаторов, чиновников, копиистов, полицейских, служителей и других лиц, число которых в экзаменую пору доходит до 3000; экзаменующихся же собирается до 8.000 человек. Большинство их люди среднего возраста, немало и стариков. Всех этих добровольных мучеников гонит сюда надежда получить звание, дающее право на занятие официальной должности, а с нею вместе на получение почестей, славы и богатства.

Главных ученых степеней четыре: 1) сиу-тсай («расцветающий талант») соответствует приблизительно степени бакалавра на Западе. Экзамены на эту степень производятся в окружных, или уездных городах, в особом здании близ дома представителя высшей местной власти. Когда все испытуемые собрались в экзаменационную залу, окружный начальник, губернатор и так называемый ученый вице-канцлер, выбрав тему для сочинения, объявляют ее собравшимся и дают один день для написания его здесь же, при чем никакие пособия или справочные книги не допускаются. Экзаменаторы рассматривают затем представленные сочинения, и имена лиц, написавших их удовлетворительно, заносятся в особый список, копии с которого расклеиваются на стенах здания. До какой степени строго относятся к сочинениям видно, между прочим, из следующего факта: в двух округах явились на этот экзамен 4.000 человек (всего в этих округах считается 1,5 миллиона душ населения), и только 27 человек оказались занесенными в список удачно справившихся с заданной темой. Но это еще не значит, что они уже удостоились искомого звания: им надо пройти еще два испытания, которые оба имеют место в главном губернском, или областном городе. Здесь экзаменаторами являются: ученый канцлер, губернатор и еще один высший чиновник. Только те, кто выдержали второй экзамен, имеют право приступать к третьему. На этом последнем испытании они должны, кроме знания классиков, [1153] обнаружить хорошее знакомство с так называемым «Священным Указом», сочинением, содержащим изречения и правила для руководства чиновникам в деле управления народом. Только выдержавшие последний экзамен получают, наконец, звание «сиу-тсай».

Экзамены на вторую степень — кю-жен, или кю-ян (повышенный человек), производятся тоже раз в три года в главных областных городах, в присутствии двух императорских комиссаров. Кроме комиссаров, в экзаменационной комиссии принимают участие 10 областных чиновников, с губернатором во главе. При входе во двор того учреждения, где производятся эти экзамены, каждый, желающий подвергнуться им, тщательно обыскивается. Если у него найдется что-нибудь в роде миниатюрных изданий классиков и других пособий, или руководств, его лишают первой степени, права когда либо снова экзаменоваться и выставляют на несколько дней с деревянной доской на плечах. Отец и наставник его тоже подвергаются наказанию. Экзаменующийся приносит с собой топливо для варки пищи, рис, пирожки, чай, свечи, постель и проч. необходимые вещи. Когда все собрались, наружные ворота запечатываются, экзаменаторы выбирают четыре темы из четырех классиков и объявляют их экзаменующимся, которых вслед затем распределяют по кельям. Чиновники обходят кельи и собирают сочинения, которые сначала передаются известной группе ученых для рассмотрения, соблюдены ли все предписанные правила, и те, где они оказались нарушенными, отбрасываются. С остальных снимают копии красными чернилами, а оригиналы отдаются губернатору. Копии затем поступают на рассмотрение к другой группе — старых ученых, для отметки красными кружками тех сочинений, какие они признают лучшими. И только эти отмеченные кружками рукописи вручаются императорским комиссарам для произнесения окончательного суждения. В помощь себе экзаменационная комиссия приглашает еще 12 ученых. В следующую ночь экзаменующиеся распускаются по домам. Через день, пред восходом солнца, они снова собираются пред воротами экзаменационного учреждения. Только те из них, сочинения которых признаны удовлетворительными, впускаются во двор для второго испытания. Им задаются новые темы из пяти классиков, и все идет также, как и при первом экзамене. Через два дня экзаменующиеся освобождаются из своего заточения. На следующее утро признанные удовлетворительно сдавшими второй экзамен приступают к третьему: им даются пять новых тем, при чем предлагаются для решения какие-нибудь вопросы, относящиеся к истории, географии, финансам и обычаям страны в прежние времена, а также сомнительные пункты в классических сочинениях и толкования темных страниц в них; [1154] иногда от экзаменующихся требуют знания биографий известных государственных людей прошлого времени и их мнений по различным вопросам морали и политики. При этом, однако, запрещено касаться каких либо пунктов, относящихся к политике нынешней династии, или характера и учености живущих государственных людей. Не трудно представить, какого знания отечественной литературы и какой огромной памяти требуют подобные темы.

Двадцать пять дней даются экзаменационной комиссии, для того, чтобы высказать свое окончательное мнение о сочинениях. Имена лиц, успешно выдержавших последнее испытание, объявляются глашатаем в полночь с самой высокой башни города. На следующее утро печатные листы с именами счастливцев продаются по улицам и быстро рассылаются во все части провинции. Официальное объявление, с именами выдержавших, наклеивается на стены губернаторской резиденции при салюте из трех пушек. Губернатор выходит, совершает троекратное поклонение перед этой бумагой и удаляется при втором салюте. Вновь испеченные кю-жен чествуются на все лады и составляют предмет лестного внимания всего города. В назначенный день губернатор, комиссары и высшие провинциальные власти дают им банкет в губернаторском дворце, причем обязанности слуг исполняют низшие чиновники. Число лиц, выдерживающих испытание на эту степень раз в три года, простирается во всей империи до 1300 человек. (Экзамен на вторую степень производится в одно и то же время во всех 18-ти провинциях Китая около половины сентября).

Третья степень тсин-тзе (доктор) возлагается раз в три года в Пекине на тех из кю-жен, которые выдержали на нее испытание. Процедура экзаменов та же, только экзаменаторами являются высшие сановники империи. Число лиц, выдерживающих докторский экзамен (к нему допускаются те из кю-жен, которые не получили еще правительственных должностей), в среднем — 200. Удостоенные докторской степени представляются императору, и трое, стоящих первыми в списке, получают награды от государя. Имена всех этих лиц заносятся департаментом гражданской службы в лист кандидатов на официальные должности для назначения их на первые открывающиеся вакансии. Большая часть их действительно получают места.

Четвертая и высшая ученая степень хан-лин соответствует званию академика: те, кто достигают ее, становятся членами императорской академии и получают жалованье. Экзамен на эту степень сдается в императорском дворце, в присутствии самого императора.

Конкурсные экзамены для получения мест на государственной службе — чисто китайское изобретение. Почести и власть [1155] официального положения являются достаточно большой наградой за многие годы терпеливого сиденья над книгами. Далеко не все, однако, получают назначение; но все эти люди, посвятившие лучшую часть своей жизни книгам, принадлежат к ученому классу и разделяют с ним его влияние и привилегии. Эти не имеющие мест ученые образуют могущественный средний класс, члены которого являются советниками для простого народа, не имеющего времени учиться, и помощниками своим правителям в ведении местных дел. Они образуют собою настоящее общественное мнение страны; иногда они соединяются с народом для сопротивления каким-нибудь незаконным действиям чиновников, идущим в разрез жизненных интересов народа; в другое время вступают в союз с властями для подавления смут и беспорядков.

Доступ в этот класс открыт талантам и усилиям каждого человека. Он никогда не имел никаких наследственных прав, не пользовался никакими земельными или феодальными привилегиями, и при всех своих недостатках явился животворящим, демократическим началом в жизни этого огромного государственного тела. Введенный, как учреждение, 12 веков тому назад, он спас китайский народ от второго расчленения на отдельные царства силою воспитания народа в политических правах и обязанностях путем глубокого изучения классиков и их комментаторов. Система конкурсных экзаменов предлагает почетную карьеру для наиболее честолюбивых, талантливых или беспокойных умов в стране, требуя напряжения всех их сил; а со временем, получив должность, эти же таланты, стремления и силы обращаются на службу и поддержку той государственной системы, которую они, при ином порядке, могли бы ниспровергнуть. Путем таких экзаменов, требующих долгого, многолетнего изучения классиков и привлекающих такие массы людей, распространяется среди народа уважение и вкус к наукам. Масса так полно ознакомляется с лучшими нравственными книгами своего языка, что эти книги не могут не оказывать известного благодетельного влияния. От близкого знакомства с сочинениями своих лучших умов китайская молодежь научается принципам демократического правления, и одним из результатов подобного изучения явилось, между прочим, то, что никогда государственная власть в Китае не была в состоянии создать такую постоянную армию, которая могла бы обратить народ в рабство. Образованные люди составляют единственную аристократию в Китае, и достижение первой степени, вводя ее обладателя в класс этих людей, считается само по себе достаточно широким вознаграждением за годы учения, потраченные для ее получения. В целом можно положительно утверждать, что эти экзамены для [1156] поддержания прочности китайской правительственной системы и всего этого огромного и сложного политического тела сделали более, чем какая-нибудь другая причина.

Но китайская система конкурсных экзаменов, как и всякая другая, имеет свои крупные недостатки, зависящие, впрочем, не столько от нее самой, сколько от посторонних обстоятельств. Одним из величайшим зол является здесь возможность купить почетное ученое звание за деньги. В 1822 году два цензора представили императору докладную записку, где яркими красками изобразили все зло, какое причиняет возвышение за деньги людей недостойных, чем ставятся непреоборимые трудности людям, действительно достойным и ученым, получить награду за свои труды. Продажа должностей, говорили они, началась при Ган'ской династии, но в настоящее время эта система окончательно дискредитировала себя, так как все выгоды от нее идут в личную казну государя, вместо того, чтобы обращаться на общественные нужды. Они рекомендовали поэтому уменьшить расходы на императорский двор. Некоторые из этих расходов, говорили они, прямо сумасбродны. Таковы: 100.000 тэль (Тэль — около 2,5 рублей.) на цветы и румяна для женщин гарема; 120.000 тэль на жалованье пажам и евнухам; 200.000 тэль на сады в Юен-мине; 400.000 тэль на жалованье чиновникам и подарки женщинам в Юен-мине; 500.000 тзль на парки в Е — хо: «если бы эти статьи были уничтожены, это спасло бы больше миллиона тэль, расходуемых совершенно бесполезно; таланты могли бы быть выдвинуты вперед для службы стране, и благосостояние народа от этого только бы выиграло. Они утверждали, что вследствие широкой продажи должностей больше 5.000 докторов (тсин-тзе) и больше 27.000 лиценциатов (кю-жен) ждут должностей, и те, которые стоят первыми в этом списке, получили свои степени 30 лет тому назад, так что, когда они, наконец, и получат должности, будут слишком стары для службы. Разные же проходимцы, купившие себе места, «отличаются жадностью и жестокостью. И это называют твердостью и умом! Они налагают суровые наказания, которые терроризируют народ, а их начальники отмечают их, как людей обладающих решительностью: они де — наши способные чиновники!..» — «Если ваше величество признаете верным то, что мы говорим, и поступите согласно с этим, вы осуществите намерения душ ваших священных предков, и весь народ будет иметь истинный повод к сердечной радости. Если бы мы даже подверглись казни мечем или претерпели смерть в кипящем котле, мы не откажемся от своего мнения».

В 1826 году, продано было должностей на 6.000,000 тэль. [1157]

Один из семьи Хоува (богатейшие купцы в Кантоне) приобрел звание кю-жен, подписавши 50,000 тэль на починку плотин близ Кантона; другому дали ученое звание и титул «директора соляной монополии» за 100.000 тэль, пожертвованные им на военные издержки. Никто из этих лиц не получил, впрочем, действительной должности, и так бывает со многими другими, довольствующимися титулами, шариками, перьями, платьями и другими внешними отличиями мандаринского звания.

Другим злом являются подкупы и подлоги, практикуемые для получения степеней. Помощью известных условных знаков на сочинениях экзаменатор может узнать те, какие он должен одобрить. Десять тысяч рублей представляют, говорят, цену за диплом бакалавра в Кантоне; но эта сумма доступна, конечно, лишь очень немногим из 8.000 кандидатов, являющихся сюда для соискания этой степени.

Бедные ученые продают свои услуги богатым людям и за известную плату приходят на экзамен, назвавшись именем того, кто их нанял, и рискуя крупным наказанием и позором, если их обман случайно будет открыт.

Несмотря на эти подкупы и подлоги, нельзя тем не менее отрицать, что высшие чины китайского правительства обладают весьма видными талантами и познаниями и ведут неуклюжую государственную колесницу с ловкостью, патриотизмом и умом, которые показывают, что лица для занятия важных ответственных должностей здесь выбираются хорошо.

Экзамены на различные ученые степени, повторяющиеся через сравнительно короткие промежутки времени, с большою правильностью, имеют громадное значение в местной жизни, между прочим, еще и потому, что в это время лучшие умы страны приходят массами в соприкосновение друг с другом и имеют таким образом возможность и случай к живому обмену мыслей. В Пекине такие съезды нескольких тысяч лиц из самых различных провинций оказываю огромное влияние как ва них самих, так и на их правителей (Лучшие сочинения по воспитанию и образованию в Китае: Du Halde. A description of the Empire of China, etc. From the French of R. J. B. Du Halde, jesuit, London. MDCCXXXVIII. 1) Biot Essai sur l'histoirt de l'instruction publique en Chine. 2) Doolittle. Social life of the Chinese. 3) Archdeacon Gray China. 4) Wells Williams. The Midde. Kingdom.).

____________________

В Южном пригороде Кантона есть один пункт, показать который каждый проводник по городу считает своей непременной обязанностью. Это — лобное место, находящееся близ Южных [1158] ворот. Представьте себе уличку, длиною сажен 10, шириною 3-3,5 сажени, между низенькими домиками, у высокой, старой стены; домики почти сплошь гончарные мастерские, и в обыкновенное время вся эта улица бывает заставлена большими глиняными горшками, которые здесь просушиваются. В дни казни горшки убирают, и самая казнь совершается, без особых приготовлений, прямо на мостовой. Средним числом в год здесь убивают до 300 человек. Отрубленные головы выставляются на соседней стене, по ней же развешиваются и члены казненных путем лин-чи, — на страх людям и на съедение хищным птицам. Тут же, в одном из домов, живет палач. Проводник наш вызвал его; вышел долговязый, худой китаец, грязный и неряшливый, — самая заурядная фигура. Оказалось, нужно дать ему что-нибудь за беспокойство. Дали. Он принес длинную, прямую саблю, заржавленную и покрытую темными пятнами засохшей крови казненных, взял ее обеими руками и размахнулся, желая показать, как он наносит смертельный удар; потом, неизвестно для чего, вытолкнул ногой валявшийся за одним горшком череп какого-то казненного им в прошлом году преступника, молча ткнул его, тоже неизвестно зачем, своим мечем и ушел. Никаких других достопримечательностей в Южном пригороде нам не показали, да их там и нет, кроме, кажется, здания гильдии купцов Сватау.

В восточном пригороде, неподалеку от больших Восточных ворот, помещается монетный двор Кантона, т. е. ряд правительственных учреждений, связанных с чеканкой монеты. Учреждения эти занимают около 15 акров, при чем собственно на монетный двор приходятся целые 4 акра. Весь этот большой участок земли окружен высокими стенами и рвом. Монетный двор был выстроен в 1889 году туземными подрядчиками по планам, составленным в Англии, и обошелся в 100.000 рублей. Машины, доставленные из Бирмингема, стоили, с установкой, около 600.000 рублей. Вся техническая сторона дела находится в ведении директора англичанина и трех иностранных инженеров. Хозяйственная часть целиком в руках китайской администрации. Монетный двор может выпускать ежедневно 100.000 штук серебряных монет и два миллиона медных, так называемых кэш (Китайский доллар содержит 900 частей серебра и 100 частей меди; мелкие серебряные монеты 820 ч. серебра и 180 ч. меди; кэши — 60 частей меди и 10 ч. цинка; на 1 доллар, смотря по курсу, приходится от 700 до 1000 кэш.) (для чеканки кэш здесь имеются 86 машин). Он получает серебро в слитках из областного казначейства и возвращает его перечеканенным в монеты обратно в то же казначейство, откуда они уже и пускаются в обращение. [1159]

В 1890 году, знаменитый кантонский генерал-губернатор Чан-чи-тун основал институт (кюанья) для лиц, занимающихся изучением отечественной литературы. Здание приспособлено для 200 человек, уроженцев провинций Куантун и Куанси (по 100 из каждой провинции). Сюда принимаются только те, которые удостаиваются первой ученой степени на особых экзаменах, устраиваемых генерал-губернатором. Каждый принятый получает на свои нужды пять тэль к месяц; никто из них не имеет права ночевать вне института. Раз в два месяца производятся письменные испытания, при чем за лучшие сочинения выдаются награды от 1 до 3-х тэль. Институт стоит совершенно отдельно на север от западных пригородов. Библиотека, залы и приемные комнаты очень хороши, жилые помещения почти роскошны. Устроено все в чисто-китайском стиле и вкусе, с искусственными прудиками, мостиками, скалами, и скрыто от посторонних взглядов высокой стеной. Разные благотворительные и ученые общества обеих провинций, а также две богатые торговые компании, пожертвовали порядочные суммы для поддержки этого учреждения. Тем же Чан-чи-туном была выстроена библиотека (кюанья шу-чю) для занимающихся науками. Ее здания находятся как раз у юго-западного угла города. Благодаря обширным приемным и красивому саду, это учреждение сделалось любимым местом для устройства различных празднеств и чествований официального характера. Здесь именно генерал-губернатор Кантона Ли-хан-чжан принимал в 1891 году Государя Наследника Цесаревича.

В 2,5 верстах ниже города, на северном берегу реки, выстроена недавно порядочная набережная и прекрасная пристань, известная под именем Тиен-тсю-ма-ту, исключительно для приема важных официальных лиц, Мандаринская пристань. Сюда в 1891 году приставал пароход, на котором Государь Наследник Цесаревич со свитою приходил в Кантон. По соседству с этой пристанью находятся новые склады Китайской «Механической и Угольной Компании», огромный кусок земли с собственной, отдельной пристанью. Компания имеет свои пароходы, совершающие правильные рейсы в Тяньцзин, куда они везут разный груз и откуда берут уголь Таку. Пристань компании освещается электричеством. В 1890 году, синдикат, состоящий главным образом из китайских капиталистов, живущих в Сан-Франциско, получил от высших китайских властей концессию на устройство в городах Куантунской провинции электрического освещения. Синдикат начал свою деятельность с Кантона, где уже несколько лет тому назад имелись 700 электрических фонарей на 40 улицах, в магазинах и общественных зданиях (в Кантоне, между прочим, считается всего 600 улиц). Плата за освещение 1,5 копейки за час горения лампы силою в 16 свечей. [1160]

В тесном, грязном и шумном пригороде, раскинувшемся по другую сторону реки напротив Кантона, есть обширный буддийский монастырь Хонам, здания которого занимают около 8 акров земли. Все это пространство обнесено массивной, каменной стеной. Широкая аллея, усаженная прекрасными баниановыми деревьями и выложенная гранитными плитами, начинаясь от главного входа с реки, приводит ко вторым воротам, охраняемым четырьмя уродливыми фигурами, — стражами святого места. За воротами, по средине четырехугольного двора, главный храм с тремя изображениями Будды: Будда настоящего, прошедшего и будущего (каждая фигура имеет 25 футов высоты). Обстановка — обычная для всякого буддийского храма, ничего особенного в ней нет. Во втором храме резная, мраморная пагода и фигура Куань-инь. По восточной и западной сторонам двора тянутся коридоры и ряды келий, где живут 175 монахов, составляющих монастырскую братию. Здесь же помещается библиотека и типография для печатания священных книг, которые монахи продают верующим. Кроме главного храма, внутри монастырской ограды, есть много других меньших храмов и часовен, посвященных различным божествам буддийского пантеона. Для свиней и цыплят, приносимых в дар верующими, отведено отдельное, обширное помещение, где эти животные и птицы пользуются священным правом неприкосновенности, не зная иной смерти, кроме естественной. За трапезной и кухней находятся цветочный и фруктовый сады и трупо-сожигательная печь, где сжигаются тела умерших монахов. Оставшаяся зола собирается в урны и хранится в особом здании, мавзолее.

Глубокая тишина царствует за монастырскими стенами, составляя странный контраст с шумом и гамом мятущейся вокруг них человеческой жизни.

Монастырь Хонам лежит на большом острове того же имени. У западного угла этого острова Жемчужная река делится на две протоки: по одной, — так называемой протоке Макао, идет главная масса воды; другая, гораздо меньшая протока вьется непосредственно у города.

____________________

Климат Кантона и его соседа, португальского города Макао, в общем гораздо здоровее многих других мест, находящихся под тропиками. Температура июля и августа от 80 до 88° F., января и февраля между 50° и 60°. Самая высокая температура (94°) наблюдалась в июле 1831 года, а самая низкая 29° в январе того же года. В 1835 году снег выпал на два дюйма и держался в течение трех часов. Горожане, никогда не видевшие его раньше, не знали, как он называется; некоторые называли его падающим хлопком, и каждый старался приобрести себе немного этой «ваты» в [1161] качестве противолихорадочного средства. Туманы представляют обычное явление в феврале и марте; жара делает их иногда очень неприятными. Дождливый сезон продолжается с марта по июнь, при чем большая часть дождей приходится на май и июнь. Правильный муссон дует в это время с юго-запада, принося частые ливни. Ежегодное среднее количество дождя, выпадающего в Кантоне, — 70 дюймов. С августа начинаются северные ветры. Лучшее время года — октябрь и ноябрь, когда небо ясно, атмосфера суха и прозрачна. Зима начинается в конце ноября и продолжается по март, причем два последние зимние месяцы вообще сыры, холодны и неприятны. Между июлем и октябрем нередки тайфуны, тифоны, ураганы (от китайского слова та-фун, великий ветер). После тайфуна температура обыкновенно резко падает. На острове Хайнане китайцы воздвигли храмы матери тайфуна, — богине, которой они молятся о защите против этого страшного бича китайских морей.

Уничтожение вековой монополии Кантона по части торговли с иностранцами, открытие других китайских портов и рост Гонконга должны были, конечно, отразиться и действительно отразились очень невыгодно на размерах иностранной торговли «Столицы двух Куанов». Чай и шелк представляют теперь главные предметы вывоза из нее. Но количество чая, вывозимого за границу, с каждым годом падает все больше и больше. В 1885 году экспорт черных чаев отсюда равнялся 130.575 пикулям; в 1890 году — только 63.573 пикулям, а в 1896 году — всего 10.900 пикулям. Уже несколько лет известные сорта черных чаев (Конгу), вывозившиеся прежде в большом количестве, вовсе не находят себе сбыта на лондонских рынках даже по самой низшей цене. Они идут в Австралию, Южную Америку, Соединенные Штаты, Канаду и в некоторые государства Европы. Спрос на надушенные сорта, составлявшие главную массу кантонского вывоза, теперь тоже резко упал. Кантонским чаям, кроме других причин общего характера, сильно сбавляет цену еще то обстоятельство, что только небольшие количества их могут приготовляться на тех самых местах, где они растут; большая же часть посылается в порт в необработанном виде; такая доставка берет от одной до двух недель времени, поэтому чаи теряют значительную долю своей свежести, которую потом уже не могут восстановить никакие манипуляции.

Вывоз шелка-сырца постепенно растет. В 1890 году экспорт этого продукта из Кантона равнялся 23.287 пикулям. Шелковый товар, фабрикуемый в Кантоне для иностранных рынков, составляют главным образом вышитые материи, куски шелка и носовые платки.

Вывоз циновок постоянно растет, несмотря на сильную [1162] конкуренцию Японии. Кантон издревле славился своими презервами, в особенности из имбиря. Эта отрасль промышленности и доныне здесь процветает.

Что касается ввоза, то здесь прежде всего нужно отметить поразительное увеличение хлопчатобумажной пряжи, получаемой главным образом из Индии, где замечается необыкновенно быстрое развитие этой отросли промышленности, благодаря низкой цене, по какой тамошние производители в состоянии давать свой продукт. Ланкашир практически вытеснен из Кантона, и только самое ничтожное количество тонких сортов английской пряжи находит себе здесь место главным образом для подмешивания к таким шелковым фабрикатам, как ленты. В 1891 году было ввезено 124.000 пикулей хлопчатобумажной пряжи. Весь же ввоз этого продукта в том же году в Южный Китай — через Сватау, Кантон, Каулун, Лаппу, Кичау и Пакхой — равнялся 482.865 пикулям, из которых только 31.843 пикули представляли собственно английский продукт; остальная масса приходилась на долю индийских производителей.

Во ввозе шертинга и полотен Германия соперничает с Япо-нией, и последняя вытесняет ее. Из шерстяных товаров имеют хороший сбыт только шерстяные снурки, так как китайцы вплетают их в свои косы. Железо идет в последние годы в большом количестве. Везде, где можно, оно заменяет теперь бамбук и дерево. Потребности большого количества паровых речных судов создают постоянное требование на этот металл. Замечательно постоянное и быстрое увеличение спроса на американскую белую муку, которая ввозится теперь сотнями тысяч пудов. Пирожные и пирожки, продающиеся на улицах Кантона, целиком сделаны из этой муки. Богатые классы также широко употребляют ее в пищу. Спички (почти исключительно японского производства) встречаются теперь в самых отдаленных округах. В 1891 году их было ввезено 803.000 гросс. Ввоз керосина через Кантон, Каулун и Ланпу достигает теперь 10.000.000 галлонов. Этот товар доставляет хороший заработок многочисленным мелким разносчикам, торгующим им в розницу, при чем они получают на ящик около 9 копеек прибыли, кроме банки и пустого ящика, которые стоят 13 копеек. Керосиновые банки служат здесь для всевозможных целей: в домашнем обиходе их обращают в приемники всякого рода; ремесленники делают из них лампы, детские игрушки и проч. Из листов банок делают покрышки для шлюпок; в эти же листы запаковывают вывозимый имбирь и топленое свиное сало. Жестяная посуда, посылаемая отсюда в северные порты, делается главным образом из старых керосиновых банок, листы которых покрывают лаком. Консервированное молоко пользуется [1163] здесь очень хорошим сбытом: в 1891 году было ввезено 12.000 дюжин банок этого молока. Взрослые употребляют его, как лакомство; в состоятельных классах начинают широко употреблять для вскармливания детей (Decennial Reports.). Стоимость всей иностранной торговли порта в 1896 году равнялась 46.160.000 тэль.

В Кантоне теперь выходят три ежедневные газеты на китайском языке. Содержание всех — более или менее одинаково: передовые статьи, местные и другие новости, выдержки из иностранных газет, телеграммы, докладная записки высших сановников императору, официальный отдел и объявления. Подписная цена в год около 3,5 рублей; ежедневно печатается около 5.000 номеров каждой газеты.

Провинция Куантун, или Гуан-дун, с главным городом Кантоном, представляет крайнюю южную область Китайской империи.

Почва провинции богата; долины рек и обширная дельта, которую они образовали, крайне плодородна. Туземцы хорошо развиты физически, энергичны и деятельны. Здесь превосходно растут: чай, шелковица, cassia, имбирь, сахарный тростник, арековая пальма, апельсины, бананы, личи, гуавы, персики, манго и памело. Недра земли богаты железом, найдено также серебро.

Этот благословенный уголок, вместе с долиной Янтсекиана и Чузанскнм архипелагом, и облюбовали себе англичане, как свою «законную часть» при разделе китайского наследства.

X.

Город Нью-Чуан.

В последнее время иностранная печать, главным образом, конечно, английская, усиленно занималась вопросом о Нью-Чуане, который Россия будто бы имеет намерение занять так же, как она заняла Талиенван и Порт-Артур. Лорд Чарльз Бересфорд, посетивший недавно Нью-Чуан, высказал затем в Шангае ряд горьких сетований на пассивность английского правительства, особенно ярко оттеняемую энергичным, несомненно агрессивным образом действий России в Манчжурии, при чем указал на тот вред, какой может принести английской торговле закрытие в ближайшем будущем (т. е. с водворением здесь России) этого важного порта. Несомненно, что эти сетования точно так же, как и возбуждение подозрений относительно дальнейших намерений и видов России в Китае, имели целью подготовить [1164] общественное мнение Англии к необходимости предпринять какой либо решительный шаг, который бы обеспечил английские интересы и гарантировал английскую торговлю в Китае от возможных потерь для нее в будущем. Мобилизация английского флота, произведенная в таких обширных размерах, имела в виду, очевидно, не одну Фашоду, но и Дальний Восток. Если мы посмотрим на карту английских угольных и военных станций, охватывающих побережье Тихого океана от Сингапура до Вей-хай-вея, то увидим, что между Гонконгом и последним английским приобретением находится большое пустое место, не заполненное ни одной станцией. Между тем здесь именно лежит устье такой важной реки, как Янтсекиан, бассейн которой обнимает 3/8 поверхности Китая, и которая сама является главной жизненной артерией этого колоссального политического тела. И для всякого, знакомого с делами Дальнего Востока, являлось ясным, что Англия рано или поздно обеспечит себе именно в ближайшем соседстве с этим устьем такую морскую станцию, которая даст ей возможность всегда держать богатейшие и наиболее населенные области Китая открытыми для своей торговли. Ключом к Янтсекиану является Чузанский архипелаг. Овладение этим архипелагом должно будет замкнуть ток непрерывного главенствующего влияния Англии, на всем пространстве китайского побережья от Кантона до Печилийского залива, и что занятие Чузана состоится в самом непродолжительном времени, в этом едва ли можно сомневаться.

Посмотрим теперь, что же представляет собою этот пресловутый Ньючуан, замыслы на который со стороны России должны явиться предлогом к прочному занятию Англией другого, гораздо более важного и жизненного для Китая пункта — Чузанского архипелага.

Нью-Чуан, — самый северный из портов Китая, открытых иностранной торговле, лежит в Манчжурии, в провинции Шин-Кин, на реке Лиао, — в 20 приблизительно верстах от устья ее. (Река Лиао впадает, как известно, в Лиаотунский залив, составляющий продолжение Печилийского залива).

Туземцы зовут его Ин-тзю. Слово это означает военный пост, и порт Ньючуан лет 50 тому назад, действительно, только это значение и имел. Открыт он был в 1858 году, и иностранный сетлемент в нем устроился, три года спустя. Собственно же город Ньючуан лежит в 50 верстах от Ин-тзю и представляет слабо населенное, неинтересное и неважное место. Иностранцы, говоря о Ньючуане, разумеют не этот город, а именно Ин-тзю. Путешественник, поднимаясь вверх по реке, от устья ее к Ньючуану, видит только пустынную и голую равнину. Три месяца к году река бывает покрыта льдом. [1165]

Население порта около 60.000 душ, манчжур и китайцев. И из европейцев первыми явились сюда, конечно, англичане. При открытии порта земля вдоль реки, к востоку от нынешней набережной, была намечена для британского сетлемента и разделена на 11 участков. Теперь последние шесть участков поглотила река; третий и четвертый уже сильно пострадали от нее, и их положение крайне но надежно. Река Лиао вообще капризная река. В 1888 году, во время большого наводнения, она вырыла для себя, в нескольких верстах выше города Тиен-чюан-тай'я совершенно новое русло, вследствие чего водный путь к Ия-тзю сократился почти на 26 верст. Нынешнее русло туземцы называют новой рекой (Хсин-кай-хо), в отличие от старой реки (Ляо-пей-хо). Низменные аллювиальные равнины, через которые текут реки Лиао и Ялу, очень часто страдают от их разливов. В 1884 году были наводнения в окрестностях Лиао-яна, Ньючуана и Тун-хюа (на реке Ялу). В следующем году страна вокруг Ньючуана снова пострадала от наводнения. В 1886 году были серьезные наводнения во всей долине Лиао, при чем во многих округах жатва оказалась целиком погибшей. Для облегчения бедствия правительство ассигновало 10.000 тэль, а чиновники, как этой, так и других провинций, собрали по подписке еще 16.000 тэль. Наводнение в августе 1888-го года, когда дождь шел в течение 12 дней и ночей почти беспрерывно, явилось из ряда вон выходящим. Иностранцы, живущие в Нью-чуане, выбрали комитет для помощи пострадавшим, которому и удалось собрать 90.000 тэль деньгами, не считая других пожертвовании натурой; 100.000 тэль дали местные чиновники; 145.000 тэль были присланы с юга Китая, кроме 10.000 пар платьев и 20.000 пикулей риса. Таким образом, нам и здесь придется иметь дело с теми же наводнениями, которые бывают так гибельны для населения нашего Южно-Уссурийского края.

Нью-чуан в настоящее время — единственный порт, через который Манчжурия сбывает избыток своих сельскохозяйственных продуктов в остальные части Китая и получает, как от них, так и из-за границы нужные ей товары.

Весь оборот торговли порта за 1896-й год выразился 22.771.346 тэль (в 1894 году он равнялся 16.418.664 тэль). Главные предметы вывоза отсюда: бобы и бобовые жмыхи. В 1896 году было вывезено первых 3.835.860 пикулей, вторых — 2.724.020 пикулей. Много вывозится также бобового масла, шелка-сырца, пеньки, касторового масла, самшу, табаку, соды, женьшеня, козульих рог, мехов, ячменя и другого зернового хлеба. Пенька здесь двух сортов: обыкновенная пенька, которая усиленно культивируется в окрестностях Гирйна (она называется хсиен-ма), и так называемый манчжурский джут (чин-ма), продукт растения Abutilon Avicennae. Оба [1166] эти сорта пеньки употребляются для делания веревок. Веревки из обыкновенной пеньки лучше противостоят действию воды и потому идут главным образом для нужд местных туземных джонок этой провинции. Углекислая сода, вывозимая отсюда, добывается близ Мукдена и употребляется для чистки платья, мытья джонок и выделки местного мыла. Сода вывозится еще и в кирпичах, которые имеют широкое распространение между красильщиками в провинциях Чжили и Шантун. Касторовое масло добывается из растения (Ricinus communis), которым здесь обсаживаются поля для защиты от бродячего скота. Здесь есть в продаже еще одно масло из растения Perilla ocymoides, культивируемого на севере. Китайцы называют это масло сю-ю и употребляют для ламп. О других предметах Ньючуанского вывоза мы имели уже случай говорить раньше (В статье «Талиенван и Порт Артур», в майской книжке «Исторического Вестника» за текущий год.).

Ввозятся же сюда: морская капуста из Владивостока и Японии; спички, фарфор, медь — тоже из Японии; с юга идут: бетель, красильное дерево, строевой лес, индейский хлопок, дрели, шертинги, сахар и керосин. Индейского опиума в 1896 году было ввезено всего только 32 пикуля, тогда как в 1879 году количество этого продукта, ввезенного в Ньючуан, равнялось 2.453 пикулям. Индейский опиум, таким образом, совершенно вытеснен с местного рынка туземным продуктом: в последнее время культура мака в Манчжурии приняла необыкновенно широкие размеры. В урожайные годы опиума здесь добывают столько, что за покрытием местной потребности в нем его вывозят в другие провинции, главным образом в Шанзи.

Для подвоза к порту продуктов изнутри страны существует огромная флотилия речных джонок. Таких судов (больших и малых) считается здесь 13.000. Число рейсов, совершаемых ими во время сезона, не менее 100.000. Главные пункты, куда они ходят отсюда, — Мукден и Тун-чиан-тзю (в 290 ли от Мукдена). Между Ньючуаном и другими прибрежными городами этой провинции плавают местные морские джонки. Они привозят сюда: соль, капусту, топливо, уголь; берут с собой главным образом зерно. Из Таку-шана приходят джонки со строевым лесом. Другие джонки совершают рейсы между Ньючуаном и Шантуном. Они везут туда пеньку, табак, самшу, зерно, и приходят назад с рыбой. Все морские джонки этой провинции выправляют себе судовые патенты в канцелярии своего округа и платят таможенные пошлины за каждый рейс в размере 800 так называемых малых кэш за пикуль. Из других провинций здесь можно видеть следующие джонки: Шангайские (300 рейсов), джонки Нин-по (150 [1167] рейсов), джонки Фу-Чжоу (50-70 рейсов), Шантунские (250 рейсов), Тянь-цзинские (800 рейсов). Каждое из этих судов, приходя в Ньючуан, уплачивает в местную таможню 34 тэль по тонных пошлин.

Ходячая монета порта есть кэш. Тысяча тун, или малых кэш, составляют тиао, который равняется 160 большим, или обыкновенным кэшам. Десять тиао образуют один местный тэль (немного меньше шангайского или таможенного тэля: на 4 или 4,5%). Такой монеты, как тун или малый кэн, не существует в действительности, точно так же, как нет и тиао; но оба эти термина постоянно употребляются в тамошнем обиходе: все здесь считается на туны и тиао с переводом на действительно существующие кэши.

Рейд Нью-Чуана, в течение последних двух месяцев сезона, т. е. в октябре и ноябре, представляет чрезвычайно оживленную картину. Суда тянутся непрерывной вереницей каждый день до тех пор, пока не заполнять всю гавань, которая представляет тогда собою настоящий лес мачт. Лет 15 тому назад, в это время года, в Нью-Чуане собирались чуть не все европейские парусные суда, плавающие по китайскому побережью. Но с тех пор число пароходов так увеличилось, и они так уменьшили свои фрахты, что парусным судам стало не в мочь тягаться с ними. Китайцу, правда, больше нравится парусное судно, с его продолжительными стоянками, чем пароход, который только что пришел в порт и уже торопится уйти. Парусное судно дает китайцу достаточно времени для того, чтобы хорошенько обдумать сделку и сообразить, как ему распорядиться, и уже одним этим оно мило китайскому сердцу. Но выгода, конечно, прежде всего, и когда пароходы, наперерыв друг перед другом, стали понажать плату за провоз, китайское сердце не выдержало искушения и изменило парусникам. Как быстро парусный флот пошел здесь на убыль, показывают следующие две цифры: в 1881 году число парусных судов составляло 48% всех судов, приходивших в Нью-Чуан, а в 1891 году оно равнялось уже только 8% (Decennial Reports.). Газета «Standard» приводит следующие цифры судов различных наций, входивших в Ньючуанский порт в 1897 году: пароходов под английским флагом было 342 (350.308 тонн), китайских — 154 (108.242 тонн), германских — 152 (114.748 тонн), японских — 104 (85.954 тонн), шведских и норвежских — 68 (46.152 тонн), голландских 6 (4.932 тонн) и русских — 2 (1.426 тонн).

В 1890 году, правительство приказало произвести предварительные изыскания для проектированной железной дороги из [1168] Нью-Чуана в Гирин, что и было сделано весною того же года; но тем дело тогда и кончилось. Потом явился другой план: продолжить линию из Кайпина в Шавтай-Куань и оттуда в Мукден, соединив ее с Нью-Чуаном и Порт-Артуром. Надеялись, что линия пойдет не только до Гирина, а до Кюан-чен-тзю, большого торгового центра Манчжурии. Несомненно, что постройка всех этих линий дала бы огромный толчок деятельности Ньючуанского порта: размеры торговых оборотов его тогда трудно даже и предвидеть.

В. Черевков.

Текст воспроизведен по изданию: По китайскому побережью // Исторический вестник, № 12. 1898

© текст - Черевков В. Д. 1898
© сетевая версия - Тhietmar. 2007
© OCR - Трофимов С. 2007
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Исторический вестник. 1898