-

СКАЧКОВ К. А.

СУДЬБА АСТРОНОМИИ В КИТАЕ

С первой половины настоящего столетия в школьных учебниках, по которым многие из нас учились, твердили нам, что для изучения китайского языка недостаточно жизни человеческой, что в Китае правление деспотическое, что Китайцы знаменитые астрономы. На сколько справедливы первые два мнения, мы, быть может, будем иметь досуг поговорить впоследствии, а на сей раз скажем только, что жизнь человеческая по сию пору не сокращалась на срок 20-25 лет, в который можно успеть сделаться синологом, только бы было на то достаточно терпенья и способности; что Китайцы, живя в своих стенах, в совершенном застое, не знают, и никогда прежде не испытывали, заурядного деспотизма, о чем нам свидетельствует их длинная история. Что ж касается до мнения о знаменитости китайских астрономов, то мы займемся теперь же подробным ответом на него.

Странное дело! Уже пошло второе десятилетие, как, благодаря пушкам и дипломатии, Китай стал вполне открыт для любознательных ученых и неученых; почти всеми отраслями его промышленности овладели торговцы; почти все отрасли его наук открыли свои окна для синологов: только до его астрономии никто не хочет прикоснуться.

На вопрос, когда и кто убедил Европу в знаменитости китайских астрономов, мы можем дать удовлетворительный ответ. Европу убедили в том не сами Китайцы, а европейские писатели. Известно, что в прошлом столетии, более чем в нынешнем писали о Китае и о Китайцах, и писателями этими были по преимуществу [2] иезуиты, жившие тогда в Китае. Они-то успели возбудить ученый интерес и к китайской астрономии.

Не должно забывать, что в прошедшем столетии в Китае происходила деятельная пропаганда католицизма. Французское правительство, будучи правою рукой папы, посылало туда свои лучшие умственные силы. К проповедникам Евангелия оно присоединяло и ученых иезуитов, полагая, что они, просветив Китайцев и изучив Китай, тесно свяжут эту империю с Францией. Между такими пионерами-просветителями в течение прошлого столетия было тридцать шесть более или менее известных астрономов, почти все Французы. Но оказалось, что расчеты французского правительства, руководимого знаменитым Кольбером, не оправдались.

Обойдем молчанием те фиктивные успехи, которыми в то время ознаменовалась евангельская деятельность католических миссионеров. Достаточно сказать, что они проповедывали слово Божие всуе. И действительно, легкое ли дело людям, едва знающим Китайцев и их язык, переделать их натуру, сотворить из Китайца нового человека, внушить ему евангельские истины, когда он на своем родном языке не имеет ни слова, ни понятия о Боге, когда его материализм превыше всех наших школ материалистов. На столько же были напрасны усилия иезуитов и поучать Китайцев. Об этом нам свидетельствует французская литература прошлого столетия, наполненная сведениями о Китае.

Кто знаком с нею коротко, тот вероятно согласится с нами, что почти все написанное иезуитами о Китае было очень велеречиво, но почти во всем написанном было мало такого, что могло бы охарактеризовать Китайцев в том виде, в каком они представляются в действительности, не в нарядных своих халатах. Оттого мы и по сию пору знаем их более или менее разряженными. Точно то же должно сказать и о всем написанном иезуитами о китайской астрономии..

А между тем силы и средства иезуитов для изучения китайской астрономии были огромны. Вспомним, что в прошлом столетии, благодаря свойственной только, им ловкости, иезуиты сумели проникнуть в Китай и заинтересовать собой его правительство, отчужденность и подозрительность которого известны всему свету. Утвердив в нескольких городах и в Пекине свои пристанища, они особенно прочно укрепились тем обстоятельством, что предложили правительству свои услуги в занятиях астрономией. Начальники [3] миссии Адам Шаль и Вербист сумели присоединиться к составу членов Пекинского астрономического трибунала, этого правительственного светилища Китайцев. Впрочем, должно сказать, что ни тот, ни другой иезуит не председательствовали в трибунале, хотя об этом и возвещали современные им парижские газеты. Многие иезуиты, и во главе их Кирхер и Гоболь, трудились над устройством обсерватории в Пекине, обставив ее лучшими инструментами того времени, благодаря щедротам французского правительства. Они же, с товарищами своими, много писали в Париже о китайской астрономии, а Китайцев наградили многими переводами астрономических, математических и других учебников, руководств и трактатов. Тоже не мало иезуитов состояло при придворных мастерских, особенно для изделия часов. Впрочем, ради приюта в Китае, они не брезгали поучать Китайцев даже таким искусствам, как булочному, виноделию, табачному (нюхательного табака) и проч. При таких удобствах, казалось бы невероятным, чтоб иезуиты, эти всесветные учителя того времени, упустили возможность основательно ознакомить Европу с китайскою астрономией, в которой они столь много вращались. А между тем случилось так. Так случилось оттого, что при разнообразии в ученых и неученых занятиях, вся деятельность иезуитов была направлена главным образом к тому, что предписывалось им из Рима, ради чего они были готовы грешить пред теми надеждами, ожиданиями, которые к ним воссылались из ученых кабинетов Парижа. Слушая приказания своего генерала, пользуясь всеми находящимися у них средствами, чтоб окрестить наибольшую массу Китайцев, иезуиты волей неволей морочили Китайцев, морочили Европейцев, морочили и себя самих, оставаясь правыми пред Римом.

И действительно, не морочили ли они Китайцев, соглашаясь с ними, что христианская церковь чтит Конфуция за святого, что Спаситель носил китайские сапоги, а у Богородицы были миниатюрные китайские ножки, или уверяя Китайцев, что только евангельская проповедь от них, иезуитов, введет в рай, тогда как проповеди доминиканцев и других монахов ввергнут их в геенну огненную? Не морочили ли они Китайцев, проповедуя им слово Божие по священным книгам, ими же переведенным на китайский язык, и притом, переведенным не только безграмотно, но даже неблагочестиво? А между тем иезуиты очень успевали привлекать в свое лоно Китайцев. Длинные списки неофитов доставлялись ими в [4] римскую канцелярию, где виделось количество новообращенных, без ответа о том, какого они качества.

Не морочили ли иезуиты самих себя, когда, ради предписанных им целей, они заживались в Китае до глубокой старости, по большей части до смерти, забывая все, что некогда видели в Европе, и вполне привязываясь ко второму отечеству, приютившему их? Увлекаясь и свыкаясь с китайскими порядками, они подчинялись китайскому чиноначалию, заискивая себе чины и почести, чем ставили себя в жалкое подчинение пред местными властями и педантами. Сделавшись почти Китайцами, они, ради тщеславия, ради возвеличения Китайцев, очень щедро наводняли французскую печать похвалами всего китайского, скрывая, маскируя все дурное. Вот благодаря этим ново-Китайцам, в Европе пошли толки о необыкновенном величии Поднебесной империи; Китай стал казаться Европейцам чем-то чудесным. Этим же самым путем европейские ученые узнали и об астрономии Китайцев, о которой много писал иезуит Гоболь. Будучи действительно достойнейшим тружеником в науке, он однако же был вынужден, по поручению своего принципала, иезуита Амиота, исковеркать свои труды, написав «похвальное слово» китайским астрономам.

Не морочение ли это и пред Европой? Но, кроме того, что благодаря окитаившимся иезуитам, в Европе веровали в высокую нравственность Китайцев и в процветание у них наук, европейские ученые были введены ими и в другое, еще более серьезное заблуждение.

Не правда ли, — спрашиваем мы каждого, кто более или менее интересовался нашею ученою литературой о Китае, — не правда ли, что при взгляде на наши издания географических карт этой империи, обыкновенно и невольно вырывается чувство признательности к иезуитам? В Европе привыкли говорить: иезуиты составили сеть из своих астрономических наблюдений в очень многих пунктах в Китайской империи; о таких заслугах иезуитов много и часто было писано. Но разберем однако же, на сколько в этих словах справедливости, и на сколько такие заслуги иезуитов широки.

Никто не станет оспаривать факта, что иезуиты того времени очень не скупились присылать в Европу, собственно в Париж, астрономические определения пунктов на всем пространстве Китайской империи. Вспомним, перенесемся в те, еще столь недавно [5] прошедшие времена. Дадим себе отчет, много ли мы знали о географии Китайской империи до дней прихода туда иезуитов. Действительно, до тех пор мы знали о ней только по нескольким кратким, поверхностным и часто сомнительным описаниям Арабов, по таким же описаниям пилигримов Бениамина Тудельского, Плано-Карпини и Асцелина, да еще по известным рассказам многоречивого и часто неудобопонятного Венецианца Марко Поло. О многих китайских местностях в глубине средней Азии мы довольствовались описаниями Помпония, Птолемея и Плиния, взятыми из преданий о походе Александра Македонского и о римском посольстве в Китай. Столь скудные и большею частию противоречивые сведения о стране, своею грамадностию превосходившей тогда все остальные государства в свете, конечно, чувствительно кололи самолюбие наших ученых. Оттого естественно, что с каждою цифрой широты и долготы где бы то ни было в пределах Китайской империи приобреталась, так сказать, золотая строка для наших географов. Такие драгоценные подарки для науки не могли не приниматься в Европе с самою глубокою признательностию. Они были равносильны с новым открытием Китая и его внешних владений занимавших большую часть пространства Средней Азии Иезуиты стали в глазах Европы действительно Колумбами Китайской империи.

Благодаря столь ценным материалам, в Париже была составлена карта Китайской империи известным географом Анвиллем, а потом она была дополнена ориенталистом Клапротом. Но почти вслед за таким высоким вниманием к заслугам в Китае астрономов-иезуитов, и в особенности со второй четверти текущего столетия, когда Китай стали чаще посещать Европейцы, оказалось, что составленные в Европе карты этой империи не столь ценны, как прежде все были убеждены. Сперва европейские и американские, моряки указали на значительные неправильности в очертаниях на карте берегов Китая, потом астрономы-путешественники стали указывать и на ошибки в сделанных иезуитами определениях пунктов внутри страны. Такие указания на неточности повторяются чаще и чаще в последние два десятилетия, когда путешественники стали свободнее объезжать Китайскую империю. Припомним громкий протест со стороны братьев Шлагинтвейтов, увидевших в своих астрономических определениях пунктов в южной части Китайского Туркестана почти на один градус разницы с таковыми [6] же определениями иезуитов. Мыслимы ли подобные ошибки со стороны даже такого наблюдателя, который взялся за астрономический инструмент в первый раз?

Нас, быть может, осудят, назовут неблагодарными за такую излишнюю строгость в оценке географических трудов иезуитов в столь пространной империи, как Китайская, где сеть даже в четыреста, в пятьсот астрономически определенных пунктов будет далеко недостаточна для того, чтобы по ней можно было составить точную во всех частях страны карту. Нам, быть может, скажут, что было бы напрасно осуждать иезуитов за указанные новейшими путешественниками неправильности их астрономических определений пунктов, если обратить внимание, что многие из наблюдателей-иезуитов могли быть снабжены дурными астрономическими инструментами. Наконец, нам могут возразить, что в подобных осуждениях должно быть осторожным, так как и астрономические наблюдения, например, братьев Шлагинтвейтов, многими признаются тоже за неточные. Мы согласились бы с такими справедливыми замечаниями; но есть еще другое обстоятельство, которое некоторым образом оправдывает не только наше осуждение, пожалуй, и неблагодарность, а даже более, наше неверие, чтоб иезуиты действительно трудились над составлением большей сети астрономических определений пунктов в Китайской империи. Мы хотим сказать о пробеле в трудах иезуитов, слишком явно долженствующем бросаться в глаза каждому изучающему Китай. Пробел этот состоит в том, что они не оставили дневников своих астрономических экспедиций. Если б иезуиты действительно объездили всю Китайскую империю, от пределов Джунгарии до берегов Манчжурии, от северной Монголии до Кохинхины, от Кашгара через Тибет до Кантона и Нанкина и проч., то, при столь широких экскурсиях, посылая в Европу результаты своих астрономических определений, вероятно ли, чтобы те же самые иезуиты, все личности очень недюжинные, стали пред Европой молчать и почти ничего не сказали бы о пройденных ими пространствах, о виденных ими областях, народах, и т. п. При замечательной тароватости в письмах и в сочинениях иезуитов о Китае и о Китайцах, рассеянных во французской печати прошлого столетия, где не забыты подмеченные ими в Пекине даже такие мелочи, которые в глазах ученых не имеют ровно никакого значения, казалось бы, было всего естественнее издать их дневники, географические, естественно-исторические, [7] этнографические записки, списанные с натуры, день за днем, в интересных и неминуемо долгих их путешествиях, где с каждым шагом их оставался первый след Европейца в стране, дотоле для Европы неведомой. Если нам и напомнят о нескольких кратких дневниках иезуитов, то они, мы знаем, принадлежат преимущественно к тракту из Макао чрез Кантон в Пекин, к тракту в южную часть Манчжурии, да в город Чэн-дуфу в Сычуаньской губернии. Должно также заметить, что и эти дневники написаны, так сказать, сквозь чужие очки, по небрежности ли самих иезуитов, или вероятнее, вследствие деятельных усилий китайских аргусов, опускавших пред западными варварами занавес на все действительное в Китае. Все же остальное, не многое, в описаниях местностей Китайской империи иезуитами, принадлежит к разряду переводов из китайских книг, без необходимых исследований и добавлений, хотя это последнее легко было бы исполнить при богатстве в Китае географической литературы. А между тем, если б ученые иезуиты были в состоянии сказать нам даже не более, как только о пройденных ими в Китайской империи маршрутах, вместо переведенных ими маршрутов из китайских путеводителей; если б они, хотя бы только в общих чертах, поведали Европе об отличительном характере местностей в империи; если б они откровенно сказали о том, где они были и что видели в таких-то местностях; если бы сказали, что о других местностях знают только по книгам, а об остальных ничего не знают, — то они выиграли бы пред Европой тем, что, не вводя ее в заблуждение, сами, кроме признательности, не навлекли бы себе упреков от потомства в том, что они своего географическою сетью тяжко оморочили наших ученых, доведя их до ошибок. Тогда мы не встретили бы многих пропусков и несообразностей в трудах знаменитого Риттера, не встретили бы столько неопределенного и неточного у великого Гумбольдта, в его сочинении о центральной Азии. Тогда мы не нуждались бы столь горячо в неутомимых Пржевальских и Рихтхофенах, в неблагодарных путешествиях по средней Азии и внутри Китая, где многие области и по сию пору остаются для наших ученых столь же неведомыми как какая-нибудь внутренняя Африка.

Да, иные побуждения, иные цели пропаганды заставили иезуитов серьезно оморочить науку в Европе. Карта Анвилля останется красноречивым тому свидетелем. При сравнении ее с картами [8] китайских изданий, оказывается до очевидности, что первая есть снимок с последних. Китайцы весьма богаты собственною картографией. Уже в XIV столетии их карты получили некоторую точность, благодаря снаряженной правительством особой экспедиции из 14 астрономов-наблюдателей, которые, под руководством знаменитого в то время астронома Гомоуцзина, определили географические положения очень многих главных пунктов во всей империи. У Китайцев, кроме общих для всей империи карт, есть много карт специальных, даже для каждого уезда, для систем гор, рек и т. п. Имея эти карты перед глазами и зная довольно коротко о прошлой деятельности иезуитов в Китае, мы можем сказать, что напрасно Европа слишком безотчетно поверила иезуитам в исполнении ими столь гигантских работ, как астрономические определения широт и долгот хотя бы только в главных местностях Китайской империи; и более или менее приблизительно можем сказать о том, что действительно иезуиты сделали для карты Анвилля. Они доставили в Париж свои собственные астрономические наблюдения, исполненные ими в Пекине, в нескольких кумирнях в Чжолийской (Пекинской) губернии, также наблюдения в Манчжурии, да еще в Макао, а все остальные цифры широт и долгот, доставленные ими в Париж, они приобрели циркулем по приблизительному масштабу с китайских карт. Такие труды далеко отодвигают их назад от славы Колумба.

Впрочем, перестанем тревожить память тружеников-иезуитов в Китае. За свои ошибки они получили горькое возмездие там же. Они были изгнаны, а над трудами их осталась одна жесткая насмешка. После преодоления невообразимых затруднений, чтоб укрепить свое местопребывание в Китае, они наконец, с воцарением просвещенного богдыхана Каньси, с 1662 года, стали несколько твердою ногою в Пекине и в некоторых других городах империи, благодаря в особенности своим занятиям в астрономическом трибунале. Но с 1723 года, с воцарением богдыхана Юн-чжэна, их положение стало очень шатко. Будучи еще великим князем, Юн-чжэн знал об интригах иезуитов для упрочения на престоле его брата. За это, одним почерком своей кисти, он приказал изгнать иезуитов из всей империи, строго преследуя в то же время и Китайцев-католиков. Но очень дорожа астрономическими трудами иезуитов, он позволил, под строгим надзором, остаться нескольким в Пекине. Наконец, при богдыхане Цян-луне, в конце прошлого [9] столетия, иезуиты окончательно были изгнаны из Китая. Пощажен был только старец Пий, просивший у правительства милости оставить свои кости во втором его отечестве. Осиротелый, он умер в глубокой старости и был похоронен заботами нашей православной миссии.

Было бы некстати теперь говорить о тех безуспешных попытках, которые были сделаны иезуитами в деле образования Китайцев на европейский лад. Но скажем только об астрономии. Иезуиты нисколько не выучили Китайцев нашей науке о небе. Построенная иезуитами обсерватория и по сию пору стоит уединенно на одной из площадок Пекинской городской стены, с застарелыми инструментами, употребление которых неизвестно членам астрономического трибунала. Их многотомные переводы руководств математики и астрономии, таблиц логарифмов и проч. на китайский язык лежат балластом в книжных лавках; они предлагаются за бесценок, но между Китайцами покупателей на них нет.

Но не все ученые труды иезуитов-астрономов были столь безжалостно брошены. Нет, Китайцы воспользовались ими, но лишь с практической их стороны, и то не более, как только в приемах механических. Они воспользовались выманенными у иезуитов таблицами солнечных и лунных затмений и таблицами лунных годов. Иезуиты вычислили их на срок почти двух столетий. По этим таблицам в Пекинском астрономическом трибунале по сию пору ежегодно составляют календари. Для Китайцев эти таблицы были величайшею услугой. Не оставь им иезуиты такой драгоценности, китайское правительство не рассталось бы с ними столь легко. Оттого эта услуга была злом для услужливых, на сей раз неловких, иезуитов. Замечательно, что они ни разу не догадались, что китайское правительство за то собственно и ласкало их, чтоб они, своими астрономическими наблюдениями, выручали астрономический трибунал в изданиях безошибочного календаря, чем страдали, как мы увидим ниже, все тысячелетия, дотоле прожитые Китайцами. Отдавая свои таблицы, иезуиты столько же недогадливо не заметили висевшей над ними опасности, скоро и разразившейся, когда китайское правительство решилось навсегда освободиться уж от бесполезных для них наставников. Такая насмешка наглее всякого другого наказания, злее казни.

Таким образом, благодаря заботам иезуитов, Китайцы остались не без выигрыша. К этому было бы можно присоединить их [10] выигрыш еще и в другом отношении, именно, в приобретении ими репутации знаменитых астрономов, о чем столь настойчиво иезуиты твердили в своих посланиях в Париж. Но об этом выигрыше Китайцы ничего не знают. При их апатии ко всему тому что пишется, говорится и делается вне Китая, они не знали и по сию пору не знают о такой к ним почести у западных варваров, как величают они нас и поныне. Между тем в эту почесть в эту иллюзию крепко вверились в Европе. Замечательные представители нашей науки Лаплас и Эйлер, Фрере и Кассини, жадно читали иезуитские рассказы о славных китайских астрономах. Даже в текущем столетии эти иллюзии нисколько не были поколеблены. Так, в среде многих ученых, очень известный французский академик Био, в продолжение долгой своей жизни, весьма настоятельно писал и утверждал о преимуществах китайской астрономии пред арабскою.

Назвав такие почести китайским астрономам иллюзиями, естественно, я должен дать тому удовлетворительное объяснение; то есть, должен высказаться против мнений, разделяемых в Европе многими учеными. Один в поле не воин, говорит пословица. Оттого можно опасаться, что меня примут за непрошенного воина; но я буду говорить, не видя надобности бороться с донкихотовскими мельницами. Впрочем, чтобы поставить ответ на несколько твердой почве, сперва полезно сказать, хотя бы очень коротко, о тех средствах, которые привели меня к знакомству с астрономией Китайцев.

Благодаря счастию, я был учеником знаменитого астронома Струве, его достойного помощника г. Делена и известного профессора и академика А. Н. Савича. Потом случай привел меня жить в Китае около четверти столетия. Будучи знаком с астрономией, будучи в Пекине директором нашей обсерватории и наслушавшись по учебникам о знаменитости китайских астрономов, естественно, пожелал я вникнуть в их науку. Но в Пекине я встретил для этого намерения главное препятствие в том, что не знал китайского языка. Пришлось учиться этому языку. Между тем мое нетерпение мало-помалу несколько удовлетворялось по крайней мере тем, что, найдя в принадлежавшей прежде иезуитам библиотеке богатый склад их сочинений, я успел прочитать все то, что они писали об астрономии. Потом, слегка выучившись по китайски, я взялся в первый раз за серьезное чтение китайской книги, приманившей меня своим [11] отчетливо исполненным чертежом небесного глобуса. При помощи ученого Китайца разобрав ее первую страницу, я увидел вполне светлый взгляд автора на систему Коперника. Но с той же самой страницы я бросил книгу, когда из ее витиеватого предисловия удостоверился, что она написана хотя и Китайцем, но под диктовку иезуита Вербиста. Тогда я стал взыскательнее, стал искать и читать астрономические книги, написанные Китайцами до периода деятельности в Китае иезуитов. Между тем время бежало. Что ж оказывалось из моих занятий? Оказывалось, что чем более я читал, чем более вдавался в глубину китайского языка, в исследования китайской астрономии, тем более и более укреплялся в убеждении, что у Китайцев нельзя найдти ничего поучительного и нового в области известного нам в астрономии, как науке, и также убеждался, что, не смотря на рекламы иезуитов, весь путь, пройденный в Китае астрономией с ее древнейших времен, нисколько не подтверждает репутации китайских астрономов, а напротив, скорее свидетельствует о бездарности их; но с другой стороны, этот же обзор китайской астрономии, с ее древнейших времен, представляет интересный вклад в историю науки.

Но при таких складывавшихся во мне убеждениях, опиравшихся на то, что я читал в китайских книгах, я продолжительно искал советника, критика, который мог бы указать мне на мои, быть может, излишние увлечения, излишние упреки китайским астрономам. Поиски мои были напрасны, так как, в продолжение всего текущего столетия не было между синологами ни одного серьезного голоса в литературе о китайской астрономии. Столь замечательные синологи, как Иакинф Бичурин, Аввакум Чеснов, Палладий Кафаров, гг. Васильев и Захаров, Абель Ремюза, Клапрот и Ст. Жюльен, Мориссон и Ведд, Эдкинс и Вильямс, не написали о китайской астрономии ни слова. Только один из этой почтенной среды, Ледж, недавно поместил, в своем предисловии к классической книге китайской истории, несколько страниц об астрономии Китайцев, но не в похвалу им. Между второстепенными синологами, Эдуард Био хотя писал о китайской астрономии, но ограничился только переводами списков из летописей о замеченных в Китае затмениях, падающих звездах и т. п., не сказав ничего о самой сущности науки. Его труды, по справедливости заслужившие внимание, между прочим еще более убедили некоторых ученых, и особенно его отца, в знаменитости китайских астрономов. Наконец, сюда [12] можно присоединить еще несколько кратких переводных записок о китайской астрономии, написанных то посредственными синологами, то даже едва знакомыми с китайским языком, — записок, свидетельствующих о глубоких познаниях Китайцев в астрономии и математике. Но должно сказать, что все без исключения, что из этого балласта попадалось мне в руки, принадлежало к переводам не с книг, написанных самими Китайцами, а с книг, написанных ими под диктовку иезуитов. Выше я уже говорил, как в начале своих занятий и я попался в такую же заманчивую ловушку.

Причина, отчего знатоки китайского языка не брались за изучение китайской астрономии, объясняется просто. Китайские книги об астрономии, равно как и о математике, пишутся специальным для них слогом, обильно наполняются техническими терминами и еще более преисполнены многими теориями и доказательствами, часто лишенными всякого смысла, и противоречиями, ни к чему не приводящими, что представляет иногда едва преодолимые затруднения для понимания не только основательно знающим язык иностранцам, но даже и самым ученым Китайцам. Должно еще заметить, что язык и слог этого отдела литературы слабо обработан китайскими писателями, и что отдел этот лишен у Китайцев таких необходимых пособий, как технические словари, вспомогательные и пояснительные руководства, которыми большая часть остальных отделов литературы наделена довольно щедро. Такая доля выпала на астрономию оттого собственно, что эта наука всегда считалась и поныне считается Китайцами знанием слишком официальным, казенным по своему содержанию, чуждым для большинства писателей — профанов в столь мудрой науке. Потому-то, при огромном выборе лучшего в китайской литературе, могли ли почтенные синологи увлечься столь непривлекательным отделом знаний, и в особенности еще, когда они не были специалистами по предмету астрономии? Синолог Жюльен, в одном из своих писем, сознавался мне, что он с большею охотой переведет десяток страниц из китайских классиков, чем несколько строк об их астрономии.

И на это-то неблагодарное занятие случай навел меня в Китае. Впрочем, в первые же года по приезде в Пекин, я встретил помощь в окружавших меня Китайцах. Между ними нашлись два состоящие при астрономическом трибунале; их привлекала наша обсерватория. Не наукой нашею они увлекались, а [13] интересовал их телескоп, как забава. Между тем, благодаря им, я нашел возможность восстановить значение большей части технических терминов китайской астрономии. Потом случай свел меня с дядей тогда царствовавшего богдыхана. Бывши прежде председателем астрономического трибунала, он сперва с видом знатока обозревал нашу обсерваторию, а впоследствии пустился до того, что высказал желание поучиться у меня астрономии. Зала обсерватории стала нашею аудиторией. Но после второго урока, я убедился, что мой знатный ученик не знает даже арифметики, чем мы и занялись довольно успешно. Чрез него я приобрел несколько очень редких и ценных сочинений о китайской астрономии. К моему уже значительному собранию китайских астрономических книг присоединилась такая же коллекция, подаренная мне моим руководителем в изучении Китая и другом Палладием Кафаровым. При таких средствах и в двадцатипятилетие можно было достаточно освоиться с китайскою астрономией и проследить все ее успехи и невзгоды со времен древнейших по настоящую пору. А в связи с историей этой науки, явилась возможность вникнуть и в своеобразность китайской хронологии, играющей важную роль в вопросах политической истории Китая.

Здесь не место входить во все подробности о китайской астрономии. Для решения вопроса об астрономических познаниях Китайцев будет вполне достаточно изобразить только общий, беглый очерк ее.

II.

Конечно, никто не станет оспаривать мнения, что Китайцы суть старейшие члены из всех ныне действующих и учащихся наций на земном шаре. Этою честью, по справедливости, они могут гордиться. Но они с справедливою гордостию указывают другим народам, уже давно сошедшим с политической сцены, еще и на свою другую заслугу пред человечеством, и именно в том, что только они одни, из всего ряда древних просветителей, сумели сохранить памятники своей древности. Лучшим для сего представителем мы видим их литературу.

Благодаря их литературе, в которой более или менее сохранились древнейшие предания этого народа, есть некоторая возможность сказать о первых шагах, сделанных астрономией на почве Китая. Так, одно из старейших их преданий, по глубокой [14] древности своей, не находящей места в китайской хронологии, говорит, что Фу-си, владыка Китая, давший людям имена, установивший брачный союз и изобревший музыкальный инструмент, изобрел также и восемь линий (па-гуа). Внутренний смысл каждой пары и взаимных сочетаний этих восьми линий впоследствии вошел в основание всех теорий наук у Китайцев, чего они упорно держатся и по сию пору. Этот же Фу-си указал Китайцам на небесное хождение луны около земли. Вслед за Фу-си, китайские предания очень чтят их владыку Шэн-нуна, как народного учителя, показавшего людям употребление огня, научившего их обработывать землю и пользоваться целебными травами. Предание говорит, что во времена этих владык люди жили на деревьях; только Шэн-нун ниспустился на землю и указал на сучья, для складывания из них шатров. В китайских книгах Фу-си и Шэн-нун изображаются с звериною головой и покрытыми шерстью. Вслед за этими мифами, китайские предания говорят уже с некоторыми подробностями и о других владыках их, положивших несколько прочное основание астрономии. Тут на первом плане стоит владыка Хуан-ди, существование которого китайская хронология относит к столетию от 2500 до 2400 г. до Р. Хр. Предание говорит, что Хуан-ди ввел шестидесятидневный цикл для счета времени, и что при нем находились учителя-астрономы. Учитель Данао поучал о свойствах пяти стихий, то есть, земли, огня и воды, дерева и металла, и первый указал на астрологическое значение в небесных указаниях хвоста созвездия Большой Медведицы. Другой учитель, Лишоу, показал употребление знаков для уразумения времени по течению солнца определил гармоническое соотношение звуков, происходящих от колебания травы и деревьев, от воя ветра и от гула грома, и на основаниях такого соотношения составил календарь. Впрочем, не смотря на столь громкое слово «календарь», те же предания повторяют, что указания Лишоу были очень темны. Не удовлетворяясь ими, послали отыскивать знатоков небесной науки. Такие знатоки были найдены, и благодаря им, у Китайцев был введен календарь по системе музыки сфер. В подражание звукам, слышимым в природе, сперва были введены колокола, а потом их заменили бамбуковыми дудками. Смотря по большей или меньшей длине дудок, издаваемые ими звуки определяли характер четырех времен года; а переумножением взаимных отношений в длине этих дудок определялись величины, выраженные в единицах дня, для периодов месячного движения [15] луны, года и проч. Далее, мы находим уже в китайской летописи, в первой классической книге истории (Шуцзин), в ее главе Яодянь (устав владыки Яо), нижеследующие слова, относимые ко времени между 2109 и 2068 годами до Р. Х.: владыка Яо приказывает своим астрономам Си и Хэ поехать на окраины востока и юга, запада и севера, для определения по звездному небу четырех времен года, а именно весеннего и осеннего равноденствий и зимнего и летнего солнцестояний; для таковых определений в этом приказе указывается сделать наблюдения четырех звезд: няо, сю, хо и мао, которые по китайским небесным картам соответствуют звездам ? Гидры, ? Водолея, ? Скорпиона и ? Плеяд; и наконец Яо, указав, что в году 366 дней, поручает тем же астрономам, для правильности календаря, пользоваться методом вставочной тринадцатой луны и даже говорит об отличительных характерах каждого из четырех времен года, выражающихся в заботах земледельцев и в линянии и в обрастании перьями и шерстью птиц и зверей.

Остановимся пока на сказанном.

При столь поверхностном познании неба, было бы неточно тогдашних учителей китайских назвать астрономами. Но и не называя их столь славным в науке именем, каждый, вникнувший в предания о них, спросит, откуда же явились у Китайцев такие учителя и даже астрономы-наблюдатели? Если об этих вопросах справиться у Китайцев, то мы увидим, что их литература преисполнена самыми горячими и смелыми ответами. В ней мы находим не одну сотню комментариев на вышеприведенные предания, и в особенности на их творение Шуцзин, эту первую из первых их классических книг, святыню завета их древностей. Их комментарии, высказанные учеными классиками, философами, астрономами и филологами, такое же множество более или менее удачных, а часто и не имеющих никакого научного смысла гипотез, догадок, наведений и способов исчислений, и наконец, столь же обильная примесь к ним сказаний свойства чудесного и суеверного, — все это вместе, в течение длинного ряда веков соткало канву, на которой построилась китайская ученая критика. Все их ответы сводятся к тому, что в глубокой древности в Китае царствовали люди, олицетворенные идеалы добродетели и мудрости, каковыми они признают Фу-си и Шэн-нуна, Хуан-ди, Яо и Шуня, вместе с позднейшим народным учителем, Конфуцием. Эти люди, будучи нечто [16] неземное, пользуясь внушениями, откровением свыше, но вдохновению и внезапно сами создавали познания, и все, что ими сказано, всегда для пользы и нужды человека, столь же непреложно и вечно, как вечен мир. Они непогрешимы. Такие убеждения принимаются в Китае не одною какою-либо философскою школой, но с незапамятных времен вошли в плоть и в кровь каждого Китайца. Оттого-то все то, что Китайцы услышат несогласного со словами их древних учителей, или говоря точнее, несогласного со словами Конфуция и с их классическими творениями, в которых сосредоточена вся их древняя мудрость, все их верования, — то будет для Китайца несомненною ложью и то каждым Китайцем осмеивается, презирается. Вследствие такой коренной черты Китайцев, каждый иностранец, не проглотивший мудрости Китайцев, в их глазах всегда смешон, жалок, варвар. Впрочем, боясь отвлекаться от избранного мною предмета для настоящей беседы, я ограничусь только взглядом Китайцев на происхождение их астрономии.

Китайцы утверждают, что их астрономия создана и обработана на их собственной почве, ими самими, и ни от кого не заимствовано для нее ничего. О создании ее мы уже привели их древнейшие предания. А со времен владыки Яо и преемника его Шуня, Китайцы уже смотрят на свою астрономию, как на науку. Из летописей того века, за 2000 лет до Р. Х., видно, что Китайцы уже знали, что год состоит из 365 1/4 дней и что синодический месяц состоит из 27 1/2 дней. Китайцами был изучаем небосклон. В 2005 году, или несколькими годами прежде, — это пока вопрос спорный, — Китайцами было записано первое солнечное затмение в созвездии фан, соответствующем нашему созвездию Скорпиона. Около того же времени был составлен новый календарь, при чем в основание было взято изменяющееся сообразно четырем временам года указание по странам света конечной звезды хвоста созвездия Большой Медведицы. С XVIII столетия до Р. Х., китайские летописи часто и очень жалобно упоминают о небрежностях астрономов, забывавших наблюдать затмения и не следивших за правильным составлением календаря. Вследствие того, замечают летописи, небо было поставлено во враждебное настроение к земле, небо не стало покровительствовать людям, деятельность людей пошла в разлад с требованиями четырех времен года. За то сколько великих почестей воздается в китайских летописях брату владыки У-вана, Чжоу-гуну, составившему новую [17] славную эпоху для их астрономии. Он жил около 1100 года до Р. Х. Летописи говорят, что благодаря своему сотруднику Шань-гао, и при помощи гномона, Чжоу-гун наблюдал и определил время летнего солнцестояния. Он знал свойства прямоугольного треугольника и написал о нем трактат в разрешение задачи равенства квадрата гипотенузы сумме квадратов катетов; составил карту небесных звезд; показал, что земля кругла, подобно опрокинутой тарелке, а все окружающие ее светила имеют свои собственные сферы; изобрел компас, определил длину меридиана и длину экватора земли. Он же первый, при содействии того же Шань-гао, дал объяснение мироздания. Потом, по словам тех же летописей, астрономы продолжали обогащать свою науку открытиями и наблюдениями; очень обогащалась ими и литература до той несчастной поры, когда для всей учености Китайцев настал самый тяжкий, пагубный кризис, вследствие варварской руки Цин-ши.

Цин-ши, подчинив своей неограниченной власти все удельные княжества тогдашнего Китая, с 221 года до Р. Х. стал единовластным и полновластным богдыханом. Но против него, против его деспотизма, были всего более вооружены все философы, все ученые, составлявшие своим влиянием, — подобно тому как это мы видим и поныне в Китае, — главнейшую интеллигенцию, самый сильный рычаг общественного мнения. Своим острым оружием в речах и пасквилях они сильно возбуждали народ к неповиновению власти. Железная воля Цин-ши, пугаясь столь опасных учителей, решилась навсегда освободить Китай от такой, по мнению его, язвы. Для сего он приказал, и приказание его было исполняемо, истреблять ученых, ссылать их и их последователей и сожигать все то, что было написано в Китае во вред, будто бы, спокойствию народа. Тогда трудами огромной массы ссыльных было положено начало постройки великой китайской стены, — этого древнего памятника бесполезно потраченных усилий. Прежде всего обречены были на сожжение все классические произведения и труды Конфуция, как самые опасные орудия в устах ученых; пощажены были только творения о земледелии, о медицине и некоторые другие. Тогда, за незнанием бумаги и печати, вся литература заключалась в иероглифах, изображенных на бамбуковых досках; такие грузные склады писаний было трудно скрывать от истребителей. Оттого, как свидетельствуют летописи, безумство Цин-ши едва не привело его просвещенное государство ко мраку варварства времен [18] незапамятных. Но, восклицают те же летописи, слова наших мудрецов вечны, как вечен мир; оттого все существенные их сокровища были спасены, между тем как самого Цин-ши, за столь дерзкое поругание китайской святыни, небо наказало высоким презрением: его династия погибла вместе с его сыном, в 208 году до Р. Х. С воцарением в том же году на китайском престоле династии Хань, наука вновь и гордо завоевала в народе все права свои. Однако же, при восстановлении произведений ученой литературы, частию заученных на память, а частию, благодаря отысканию исписанных досок в замуравленных стенах зданий, в зарытых кладах и могилах, ученые увидели себя лишенными множества трактатов по разным отраслям наук, и в том числе, по астрономии. Для этой науки стали особенно ценны восстановленные классические творения истории (Шу-цзин), песней (Ши-цзин), в которых упоминаются многие созвездия и затмения, летопись «весна и осень» Конфуция и коментарии на нее, написанные Цзо-чжуанем, трактат церемоний и обрядов и еще несколько отрывочных, разрозненных сочинений. С таким запасом ученые ханьской династии стали с необыкновенным усилием разработывать астрономию. Знаменитый ученый Сы-ма-цянь, этот Нестор Китая, написал летопись, из которой мы знаем теорию музыки сфер и астрономические методы, бывшие в употреблении у Китайцев до ханьской династии. Явились вновь астрономы-наблюдатели, и потребовались новые исправления календаря. Так, с 101 года до Р. Х. был предложен богдыхану новый календарь Тай-чули, который, после многих прибавлений и изменений, был введен во всеобщее в народе пользование в 15 году по Р. Х. С этой же поры Китайцы с особым одушевлением стали писать о космографии и впервые стали утверждать, по вычислению периодов в несколько тысяч лет, о моменте начала мира, — о том моменте, когда солнце, луна и пять планет были видимы находившимися на небе вместе, одно рядом с другими, в созвездии Ню (Козерога), подобно нанизанному драгоценному ожерелью. Впрочем, календарь Тай-чули уважался недолго. В первом веке по Р. Х., славный в летописях ученый Ло-ся-хун, своими астрономическими трактатами составивший в Китае новую эпоху для этой науки, издал новый календарь по способу так называемых «четырех частей» (си-фэн-фи).

Объяснение этого способа, связанного с воззрениями древних [19] на связь небесных светил с земными деяниями, вовлекло бы меня во многие подробности, что было б утомительно и сбивчиво для настоящего беглого очерка. То же самое я должен сказать и о всей последующей деятельности китайских астрономов до настоящего времени. Говорить о ней последовательно и более или менее подробно я оставляю для предполагаемого к изданию моего обширного труда. Теперь же считаю достаточным ограничиться замечанием, что благодаря указаниям, найденным мною в китайских летописях и специальных сочинениях, можно с желаемою подробностию видеть, как у Китайцев разработывалась наука о небе. Из этих известий можно усмотреть, что в течение всего длинного ряда веков и по сию пору эта деятельность обыкновенно возбуждалась не столько высокою целью познать тайны и законы недосягаемого для нас мира светил, сколько настоятельною нуждой в правильном определении периодов четырех времен года, в правильных указаниях предстоящих солнечных и лунных затмений и в изучении неба для надобностей астрологии. Одним словом, нужда, столь тесно связанная с обыденным бытом народа и с религиозными его обрядами, делала то, что деятельность астрономов в Китае, главнейшим образом, была направляема к поправкам, к требуемым совершенствам календарей. А для этого Китайцы обращались к астрономическим наблюдениям, вводили новые методы солнечных и лунных периодов и соответствующих им вычислений. Говоря о календаре, необходимо сказать, что значение его всегда играло и играет очень важную роль, в кредите Китайцев к своему правительству. И поныне затмения солнца и луны и явления комет массой народа относятся к неблаговолениям неба правлению, мудрости и правосудию богдыхана; всякая несообразность в определениях начала четырех времен года и вставочного 13-го месяца в году, дней новолуния и полнолуния, ошибочность вычислений о предстоящих затмениях и т. п. возбуждают в народе ропот, неуважение к личности самого богдыхана. Оттого-то издание календаря за два, за три месяца до наступления нового года всегда считалось и считается одною из главных нужд китайского правительства; оттого и каждое исправление в календаре принималось народом как бы за особое счастливое предзнаменование для правления богдыхана. Этими же причинами объясняются частые случаи, что с первого года своего царствования богдыханы приказывали издавать календари под [20] новыми наименованиями, с теми или другими изменениями, в сущности не имевшими ровно никакого значения. Вследствие всего сказанного, мы встречаем замечательное в летописях Китая явление, что в период 1568 лет, то есть, с 85 по 1653 год по Р. Х., когда в Китае окончательно воцарилась манчжурская династия, в этом государстве было изменено шестьдесят девять календарей, то есть, средним числом, по одному в каждые двадцать три года.

Столь частые перемены календарей, конечно, приводят к заключению, что в Китае было не мало и деятелей для таких переделок. И действительно, китайские биографические сборники свидетельствуют, что в продолжение того же периода 1568 лет между Китайцами было 220 астрономов (они же были и астрологами), то есть, средним числом, по одному на каждые семь лет. Должно еще обратить внимание на то, что в этот счет вошли только те ученые, которые остались памятными в летописях по оставленным ими сочинениям и по наблюдениям небесным. Между ними, кроме прежде упомянутого астронома Ло-ся-хуна, должно поставить впереди всех буддайского монаха И-Хана, жившего в VIII столетии, и знаменитого Гошоуцзина, жившего в XIV столетии. Они оба, подобно Ло-ся-хуну, по справедливости могут быть названы основателями новых эпох в китайской астрономии.

При почтенном числе известных астрономов в Китае, оставивших писанные труды, нельзя не заключить, что китайская литература должна быть не бедна астрономическими и астрологическими сочинениями. Действительно, из китайских биографических сборников видно, что сочинений, специально посвященных науке о небе, написано в Китае до девятисот. Наибольшая часть их названий сохранилась и по сию пору; что же касается до текстов их, то частию они сохранились вполне, а более в отрывках и в выписках в многочисленных сборниках и в летописи, иные же сочинения совсем затеряны. В каталоге книг библиотеки богдыханского дворца, которая, как известно, богата только сочинениями по предметам китайского классицизма, всего показано 74 сочинения о небе, и вместе с тем, по математике. В собрании китайских книг, принадлежащих Московской публичной библиотеке и Румянцевскому музею, по тем же предметам уже находится 76 сочинений и еще ожидаются 11 сочинений. Это, как мне точно известно, самое полное в Европе собрание для изучения китайской астрономии. Но несомненно, что это собрание составляет не более как одну четвертую часть [21] того, что в Китае по сию пору сохранилось о нашем предмете. Я имел случай убедиться, что по части книг нет в Китае ничего труднее, как найдти редкие сочинения об астрономии; и это потому, что у Китайцев наименьший спрос на книги именно по астрономии: для большинства Китайцев эта наука почитается недоступною.

Таким образом мы видели усилия Китайцев, в массе их ученых и в массе их сочинений, к тому, чтобы достигнуть совершенства в календарных данных. В течение всех минувших веков, эти усилия привели их к тому посредственному результату, который выразился в более или менее точных определениях годового движения солнца и луны и ее аномалий, а из числа планет в определении движений Юпитера и Сатурна, в определении угла наклонения эклиптики, в определении периодов возвращения затмений, в наблюдениях и в определении предварения весеннего равноденствия, и т. п. А астрологические требования, издревле получившие почетное место в их календарях, привели Китайцев к изучению звездного неба, с определениями положения звезд; это же привело к географическому определению широты и долготы многих пунктов в Китае.

III.

По мере того, как я стал знакомиться с астрономиею Китайцев по их книгам, во мне все более и более возрастал интерес к ним и должно сказать, чтение их часто понуждало меня возобновлять в своей памяти прочитанное когда-то прежде не у Китайцев. Потом, уж освоившись с приемами Китайцев в их литературном языке, с их способами приводить в систему и излагать вопросы науки и встретив несколько сочинений, в которых авторы обличают друг друга в ошибках, в неведении некоторых оснований астрономии, — я пришел к возможности отделять в прочитываемом факты от вымыслов вполне посторонних. А таковыми посторонними вымыслами астрономические сочинения Китайцев наполняются очень часто, так как, при преобладании в Китае писателей-классиков пред всеми остальными, в китайскую астрономическую литературу вмешиваются теоретики-философы, которые, без всякого предварительного знания даже первых оснований науки о небе, и только опираясь на темные строки из древних [22] мудрецов, благодаря подобранным софизмам, предписывают законы небесному движению и явлениям, сбивая тем с толку действительных исследователей. Я заботился путем изучения мало по малу достигнуть существенных фактов в китайской астрономии.

А эти факты, в их совокупности, в течение слишком сорока веков обнаружили мне, что не напрасно я вспоминал о прежде прочитанном мною не у Китайцев. Я увидел, что самые древние их сказания о небе сходны со сказаниями о том же других древних народов, хотя, конечно, часто изображены в особой более или менее иносказательной форме. Точно также и многие их предания из более близких веков до Р. Х. сходствуют с преданиями других древних народов. Они суть, некоторым образом, повторения того же, что мы отчасти знаем от Греков, из памятников знаменитой Александрийской школы.

Нельзя не сознаться, что изобилие у Китайцев (как и у Греков) преданий баснословных, часто доходящих до чудесного, не может не возбуждать сомнений; не видя в них желаемой доли истины, легко прийдти к заключению, что они вымышлены праздным воображением, сфабрикованы во времена позднейшие. Так заключал и я, пока наконец не изменил своих первоначальных сомнений в древнем происхождении Китайцев. А перестал я сомневаться в том с той поры, как с достаточным вниманием исследовал древнюю астрономию в Китае, и как с более или менее баснословных преданий о ней снял наросшие пенки чудесного, темного, обнажив более или менее близкую истину. Вымышлять, фабриковать предания столь последовательно, как мы видим это в китайских летописях, носящих в себе несомненные признаки древнего происхождения, не легко, и не только не вероятно, но даже, по мнению моему, решительно невозможно. И действительно, вникнув в них с должною основательностию, можно помириться с мыслию, что какие-нибудь 3000 лет до Г. X. еще не столь отдаленны от нас, чтобы с решительностию отвергать свидетельства о тогдашней разумной деятельности человека, а для подтверждения этой мысли достаточно опереться на предания Ветхого завета, и в частности, в области астрономии, на тот известный важный факт, что спутник в походе Александра Македонского Калисфен прислал Аристотелю ряд астрономических наблюдений, сделанных в Вавилоне за 1900 лет до того времени. Оттого почему бы кажется не помириться, не согласиться с [23] преданиями Китайцев, сохранившимися в их литературе и свидетельствующими, что их предки слишком за 2500 лет до Р. Х. уже трактовали о небе? Несомненно, что от воли каждого зависит исключить из преданий более или менее баснословные рассказы, сказки; но не будет ли опрометчиво и недостойно науки отвергать такие факты, о которых предания с упорством повторяют не раз, не верить фактам, правдоподобность и точность которых подтверждается как свидетельствами других древних народов, так и позднейшими наблюдениями и исследованиями. Так, например, знакомясь с преданиями Китайцев о виде свода неба, относящимися слишком за двадцать веков до Р. Х., нельзя не вспомнить подобного же сказания халдейского ученого Бероза. О принимаемом Китайцами 19-летнем лунном периоде высказывается и закон Халдея Сароса. В их зодиаке — зодиак Вавилонян же. Об измерениях длины экватора и меридиана, приписываемых некоторыми преданиями владыке Китайцев Хуан-ди, то есть, относимых к XXIII веку до Р. Х., было известно Грекам по вычислениям, сделанным за 2000 лет до Р. Х. Рассуждения о созвездиях, о музыке сфер, о задаче равенства квадрата гипотенузы сумме квадратов катетов, и фантазии о системе мира мы встречаем в VI веке до Р. Х. у Пифагора, который, как свидетельствует история, учился у восточных народов; а ранее его с X века до Р. Х. то же самое читаем в произведениях Китайцев. Предания IX века до Р. Х. о сделанном Чжоу-гуном с помощию гномона наблюдении летнего солнцестояния мы встречаем у Греков в наблюдениях Эктемона, в IV веке до Р. Х. Учение Китайцев об отдельных сферах для каждого светила повторяется Евдокием в III веке до Р. Х. О счете неподвижных звезд, хотя и несогласно с Гиппархом, было говорено Китайцами ранее его. А около начала нашей эры Китайцы стали писать о тысячнодневных периодах, после которых снова повторяются все прежние неправильности луны, о чем и Гиппарх упоминал в I веке до Р. Х.

Останавливаясь на подобных показаниях, сближениях и сравнениях, тем более для науки ценных, чем древнее самые факты, нельзя не сказать с чувством сожаления, что еще очень многому, что мы знаем из преданий об астрономии у Китайцев, не находим мы соответствующего у других древних народов. Мы бедны известиями, а Китайцы богаты ими. Для истории нашей науки, мы, Европейцы, пользуемся оставшимися клочками, отрывочными [24] строками преданий о Халдеях, Индийцах и Египтянах, не зная ровно ничего, что было сделано ранее этой почтенной древности; а Китайцы с похвальным усердием сохраняют свои родные предания. А между тем как много содействовали бы подобные сравнения преданий к рассеянию мрака древней истории.

Воспользовавшись в китайской литературе преданиями для исследования древней астрономии этого народа, нам будет уже несравненно легче, в полном просторе, ознакомиться с ее дальнейшими успехами, благодаря сохранившимся о них сведениям в китайских летописях, в которых отведено очень почетное место астрономии. Эти летописи, веденные с педантством, достойным похвалы, в непрерывном ряде со II столетия до Р. Х. по сию пору, так сказать, из года в год, повествуют о продолжительной астрономической деятельности в Китае. Они говорят, иногда даже и подробно, о тех заботах, которые обнаруживали правительство и ученые труженики для того, чтоб улучшать календарные данные, при чем не забывают пояснять о тех способах, наблюдениях и открытиях в науке о небе, которые содействовали к таковым улучшениям, а ссылками своими на современные им сочинения часто указывают исследователю путь, где надобно искать материал для его исследований. Хронологические записи в летописях о бывших затмениях, о замеченных падающих звездах, о замеченных изменениях в цвете звезд и планет, о вновь появившихся и о пропавших неподвижных звездах и о разных бывших необыкновенных метеорологических явлениях, составляют весьма драгоценный вклад в науку. Впрочем, эти летописи, равно как и специальные сочинения Китайцев об астрономии, страдают общим в китайской литературе недостатком, состоящим в своеобразном взгляде на науку, в их системах, нисколько не соответствующих нашим системам, и еще тем, что в них беспрестанно вставлены возгласы и целые строки, часто затемняющие самый предмет и написанные ради красного словца, ради возвеличения своей учености и начитанности. Без этих недостатков они представляли бы собою готовый материал для оценки китайской астрономии. Собрав существенные факты за этот длинный, со II века до Р. Х., период китайской астрономии и сгруппировав их в одну последовательную систему, можно видеть, во-первых, то, чего нельзя уследить в запутанных преданиях о древней их астрономии, именно, что успехи, рост китайской астрономии был не быстрый и не бодрый, что успехи эти шли не всегда шаг за [25] шагом вперед, но часто даже отступательно, по нескольку шагов назад; а при таком ее ходе, иногда с какою-то внезапностию, появлялись такие новые открытия и системы, которые, видимо, нисколько не были подготовляемы предшествуемыми трудами. Во-вторых, можно видеть, что китайская астрономия со II века до Р. Х. и последующая за ней напоминает собою греческую астрономию; а потом с IX-XVII столетия китайская астрономия сходна, и иногда даже тождественна с астрономией Индийцев и Арабов. Что же касается до двух последних веков, то как я сказал выше, для практических целей в составлении календаря китайское правительство воспользовалось астрономическими данными Европейцев. Что же касается до астрономических теорий Европейцев, то они оказались неувлекательными и непонятными для Китайцев, вследствие чего они продолжают крепко держаться за свое старое знание.

IV.

Какой же можно сделать вывод из всего сказанного нами? Если астрономия Китайцев родственна с астрономией других народов, то кто же — Китайцы ли были учителями других народов, или ж они сами учились этой науке у других?

Если слушать Китайцев и верить им, то честь быть общими учителями астрономии принадлежит им вполне, всецело, нераздельно. Но в силу доводов здравой критики, можно утверждать, что такой чести Китайцы нисколько недостойны. Выше я уже представил несколько запальчивых доводов со стороны Китайцев-классиков в защиту происхождения науки о небе из уст их древнейших мудрецов. Завести спор с Китайцем, тем паче с Китайцем очень ученым, отрицая китайское происхождение астрономии или только выражая в том сомнение, будет вполне потерянным временем. Для Китайца Конфуций, с другими древнейшими мудрецами этой плеяды учителей всего мира, суть существа превыше всего на земле; их классические творения заключают в себе сущность мудрости этих учителей. Оттого, если в их классической литературе есть хотя бы только одна строка об астрономии, а таких строк в них очень много, — то по мнению каждого Китайца, это уже подтверждает, вне всякого сомнения, что астрономия получила свое начало от их мудрецов. Такова их логика. При этом не должно забывать, что в отношении привязанности к своим народным учителям Китайцы стоят несравненно крепче, чем то было с Греками и с Европейцами [26] в средние века в отношении привязанности к учению Аристотеля и Птоломея; Китайцы не лгут, нисколько не маскируются, и верят вполне чистосердечно, что чужое, иноземное не могло быть предметом учения их мудрецов. Они глубоко убеждены, что их мудрецы были вдохновляемы свыше, самим небом, для нужд своего народа. А если, говорят ученые Китайцы, многое из астрономических знаний не сохранилось в их классических творениях, то это еще не значит, что их никогда не бывало в тех творениях, так как известно, что эти книги страшно пострадали, и некоторая часть их затеряна, при сожжении богдыханом Цин-ши всего написанного. На представляемые возражения, что истребление книг не могло быть столь разрушительным для китайской учености, так как чрез каких-нибудь 30-40 лет, с падением династии Цин-ши, воцарилось в Китае сильнейшее покровительство литературе, при чем можно было восстановить на память все написанное, спорящие Китайцы ответят ничем другим, как только глубокими вздохами.

Однако подобные споры с учеными Китайцами, в которых мне случалось практиковаться, полезны по крайней мере в том отношении, что выводят наружу такие факты, которые нам, не-Китайцам, не предубежденным в их мудрости, служат в пользу, подтверждают наше убеждение, что астрономия, как наука, не есть собственное произведение Китайцев, хотя бы даже и мудрецов их, а произведение, занесенное в Китай и даже к услугам их мудрецов.

Не приводя здесь всех собранных мною фактов, на сей раз ограничусь не многим:

1) Во всех, без исключения, древнейших преданиях Китайцев, где говорится об открытиях, наблюдениях и о наставлениях, сделанных их мудрецами в области астрономии и отчасти в области астрологии, непременно упоминаются один или несколько неизвестных старцев, знатоков, а иногда и явных учителей. Мудрецы обыкновенно и говорят-то с их слов. Только владыка Яо сам дает приказания своим астрономам Си и Хэ; но эти приказания сами собою свидетельствуют, что Яо мог быть нисколько незнаком с астрономией, а только поручал это дело людям, вполне с нею знакомым.

2) Почти все сведения об астрономии и отчасти об астрологии, рассеянные в китайских летописях и в отдельных сочинениях со времен Ханьской до Манчжурской династии, то есть, с 207 года [27] до Р. Х. по 1652 год по Р. Х., представляют собою ту замечательную черту, что они являлись на почве науки внезапно, неожиданно, без каких-либо предварительных приготовлений, изучений, наблюдений. Знания являлись готовыми. Из китайских летописей видно, что приходит в столицу, неизвестно откуда, ученый астроном; он иногда пустынник, как Ло-ся-хун, иногда принадлежит к секте даоши или к секте буддистов, как И-Хан и проч. Обыкновенно в докладе к богдыхану от себя лично, или чаще, от лица председателя и членов астрономического трибунала, этот астроном бойко отвергает, даже осмеивает те или другие основания, принятые в китайской астрономии, указывает на происшедшие оттого ошибки в существующем календаре и в заключение предлагает принять только ему известные астрономические истины. Затем появляется богдыханский указ, разрешающий ввести календарь на предложенных новых началах.

Наконец, 3) все, без исключения, внесенные таким внезапным путем знания воспринимались последующими Китайцами-астрономами робко, так сказать, ощупью, на веру, по видимому, без ясного понимания оных. Потому-то, вместо того, чтобы вновь внесенные знания более и более разъяснялись, мы видим из летописей весьма частые случаи, что в промежуток 10-30 лет они или забывались вовсе, или же запутывались в ложных теориях. Это в особенности должно сказать о законе учреждения весеннего равноденствия, о котором Китайцы писали и спорили в продолжение почти десяти веков, сбиваясь противоречиями заносимых к ним указаний, пока наконец их астроном Гошоуцзин, известный ученик Арабов, не высказался о нем точно.

Эти несложные факты не дают ли нам повода сказать, что с глубокой древности являлись в Китай извне наставники-астрономы, благодаря которым владыки учили народ свой; что эти наставники, являясь не часто, своим пришествием ознаменовывали эпохи успеха астрономии в Китае; что и в последующие времена, около начала вашей эры до последних веков, Китайцы точно также нуждались в иноземных учителях для успехов своей астрономии и воспринимали их знания, без предварительных к ним приготовлений.

А из всего этого мы приходим к положительному заключению, что наибольшая часть тех знаний, если только не все, которые [28] составляют собою науку астрономии у Китайцев, принадлежит к открытиям не самих Китайцев, а принесены к ним извне.

Но прийдя к такому заключению, история будет нуждаться в разрешении вопросов: кто были первыми наставниками Китайцев в астрономии? где находился тот обетованный край, откуда впервые лучи науки просветили Китай? Было ли это в Вавилоне, или, может статься, еще ранее, в ином месте, у учителей самих Халдеев? Эти вопросы мы оставляем в стороне, не умея дать на них ответы и не находя таких ответов ни в одном ученом трактате. Но не отвечая на вышеприведенные вопросы, мы можем, пользуясь источниками из китайской литературы, представить несколько фактов, правда — более или менее сомнительных и спорных, но, быть может, способных осветить широкое поле догадок для будущих более счастливых исследователей древнего просвещения Китайцев. Так, например, я пришел к заключению, что первые владыки Китая, Фу-си, Шэн-нун, Хуан-ди и даже Яо, были родоначальниками колоний в Китае, что они были пришельцами в Китае, а с ними пришли и учителя-просветители. Второй факт: в китайской летописи упоминается, что в X веке до Р. Х. богдыхан Муван находился в политических сношениях с великою владетельницей западных стран; летописи называют ее Си-ван-му, то есть, мать-владетельница запада. Я имею основания заключать, что тут идет речь о Семирамиде, содействовавшей, таким образом, к просвещению Китайцев. Наконец, если искать посредников между Китайцами и другими древними народами, просвещавшими их, то по моему мнению, всего прежде можно указать на тех сектаторов, которые задолго до Р. Х. стали в Китае известны под именем «учителей закона» (даоши). Я пришел к заключению, что даоши, будучи всемирными скитальцами, хранили в себе всю глубину учения о законе разума, в его обширнейшем смысле. Это были волхвы и маги, алхимики и колдуны, вносившие в Китай основания наук, и особенно, астрологию и астрономию. Так, из китайских летописей, между прочим, видно, что эти учители закона обязывали богдыханов изучать астрологию и астрономию, связывая эти два знания с их царственным бессмертием, к чему в те времена люди были столь горячо пристрастны. Известно, что эти ж учители закона, ради своего влияния, для людей сильных властью измышляли разные зелья, напитки бессмертия и т. п. В китайской литературе по сию пору сохранилось несколько трактатов, написанных даошами до Р. Х.; но Китайцы-классики, [29] будучи верными последователями учения Конфуция, называют большую часть этих трактатов продуктами ложного учения, то есть, учения, не исшедшего из уст их мудрецов; однако ж, не смотря на то, астрономические сочинения Китайцев всегда пользовались и пользуются по сию пору указаниями упомянутых трактатов.

Легче сказать, кто были наставниками Китайцев в астрономии с последних веков пред началом нашей эры. Если мы не находим на этот вопрос открытых ответов у самих Китайцев, за то видим, в более или менее ясной форме, их учителей в самых памятниках китайской литературы за весь этот период времени. И действительно, при строгом критическом разборе этих памятников, нам весьма легко признать, что с того времени астрономические знания были вносимы в Китай сперва Греками и Индийцами и также, вероятно, христианами-несторианами. Индийский элемент знаний был внесен по большей части пилигримами-буддистами. Потом, позднее, явились в Китае астрономы Арабы. При этом нельзя не заметить очень веское показание, что Арабы стали просвещать Китайцев в астрономии не только со времен блестящего века халифов багдадских, в X столетии, но значительно ранее, уже с IV столетия до Р. Х., когда, по словам, на сей раз откровенной, китайской летописи, астроном Махама (Мохамед) из Мекки, принес Китайцам первые сведения об определении весеннего равноденствия. С XIII столетия, но есть, со времен Монгольской династии, арабская астрономия вполне утвердилась в Китае; а с воцарением настоящей Манчжурской династии, в китайской правительственной сфере были приняты элементарные начала европейской астрономии, с практическою целию правильного составления календаря. В массу же народа, в лице его ученых, наша наука и по сию пору не проникла; Китайцы ее не знают, по прежнему питая благоговение к своим классикам и к астрономии веков давно минувших, смотря на все новое с недоверием.

Благодаря столь могучим двигателям науки, каковы Коперник и Кеплер, Галилей и Ньютон, мы отказались от веры в старое учение Птоломея и Аристотеля. Благодаря другим позднейшим деятелям, каковы Голлей и Врадлей, Эйри и Лаверье, Гершель и Струве, мы теперь столь далеко ушли в изучении неба и столько освоились с его законами, что недавнее прошлое кажется нам уже лепетом младенцев. Не то скажет каждый о [30] сынах востока. Там в настоящее время астрономия, как наука, осталась в большом почете только у Китайцев. Но много ли она выиграла от такого почета? Не смотря на бывших многочисленных иноземных учителей, и Китайцы остаются в этой науке отсталыми недорослями, слегка взросшими детьми в сравнении с теми младенцами науки, какими, по сохранившимся памятникам, представляются нам древние Египтяне, Индийцы и Греки. Они, по прежнему, для всех приобретаемых ими знаний в области астрономии ищут точку опоры в своих классических трактатах, разведывая в своих фолиантах, словно у нянек, когда и где их мудрецы поучали их о том же. И по сию пору они смотрят на звездное небо, как на очаги их богов и мудрецов; читают по светилам неба, будто по словарю, всю судьбу свою; считают землю символом покоя, а небо — символом движения, приравнивая первый символ к бездействию народа, обязанного вечно пребывать в покое, в застое, а второй — к действию богдыхана, этого сына неба, долженствующего быть в безостановочной заботе, в постоянной опеке над народом. При таких началах знаний, проповедуемых учеными по классическим их творениям, Китайцы не в силах понять и поверить наши знания о вселенной. Владея вместо цифр сложными знаками иероглифов, не зная математики дальше задач треугольника и круга, не зная ни телескопа, ни всех других наших усовершенствованных астрономических инструментов, они не в состоянии проверить ни наблюдений, ни результатов наших вычислений. Они если и не отрицают сведений, доставленных им европейскими астрономами, — не отрицают главным образом вследствие того, что увидели от них практическую пользу для своего календаря, — за то, благодаря своим классическим нянькам, все таки торжествуют и подымают голоса самодовольствия в своих сочинениях, заверяя своих соотечественников, что Европейцы нахально возносятся своими, будто бы, открытиями в области неба, когда эти открытия с давней древности известны в Китае и похищены Европейцами у них же Китайцев. На такие детские заверения, всегда охотно воспринимаемые в народе, их ученые не скупятся представлять и доказательства в виде выписки нескольких фраз из текста своих классических книг, более или менее кстати подходящих к доказываемому предмету. А сделать подобный подбор цитат обыкновенно не трудно для требований малознающей толпы, [31] так как общие основания астрономии, высказываемые древними Китайцами, часто тождественны с нашими. «Шахматный игрок, поддавшись, проиграл партию, а его противник уже возмечтал, что он игрок лучший»: такими неблагодарными, нахальными насмешками китайские писатели ныне вспоминают тружеников-иезуитов, бесполезно усиливавшихся научить Китайцев нашей астрономии и оставивших им для векового руководства точные календарные таблицы.

Этим я закончу настоящий краткий обзор астрономии у Китайцев, надеясь в других, более пространных трудах подробно подтвердить сказанное. В них я надеюсь доказать нижеследующие положения, на которые здесь намекнул только вкратце:

1) Китайцы не сами создали свою астрономию, а заимствовали ее у иноземцев.

2) В дальнейшей обработке своей астрономии Китайцы пользовались руководствами Греков, Индийцев, Арабов и Европейцев.

3) По настоящее время знания Китайцев в астрономии стоят ниже, чем они стояли в Европе до времен Тиходебраге.

4) При слепой, младенческой привязанности Китайцев к своим классическим творениям, тормозящей в них всякий шаг к прогрессу, при замечательном равнодушии их ко всему, что делается вне их стены, и при неспособности их к изучению высшей математики, они весьма не скоро вникнут в наши астрономические знания.

И наконец 5) изучение в изобилии сохранившихся в китайской литературе, со времен глубокой древности, памятников астрономической литературы может представить весьма солидный вклад в науку. Оно несомненно доставит много драгоценных страниц для истории астрономии; оно щедро дополнит и подтвердит то что мы знаем из отрывочных известий Египтян, Греков, Индийцев и Арабов; для многих не затронутых в истории вопросов оно откроет новые факты, в которых мы нуждаемся для полной, по сию пору столь мало обработанной, истории нашей науки.

К. Скачков.

Текст воспроизведен по изданию: Судьба астрономии в Китае // Журнал министерства народного просвещения, № 5. 1874