-

Заметки во время плавания на клипере «Алмаз».

Покинув в августе 1871 г. Нагасаки, осень прошлого года мы провели в посещении Хакодате и некоторых портов нашего восточного побережья, а именно, Посьета, Владивостока и Находки. В Владивостоке мы простояли около двух месяцев; времяпровождение наше вне служебных занятий заключалось главным образом в охоте, которою Владивосток вполне может гордиться. Всякой дичи много и во всякое время года; правда, в наших [26] охотничьих экспедициях мы не всегда бывали сопровождаемы особенным успехом, но это никак не должно быть приписано отсутствию зверя или птицы, случалось даже раз, к нашему посрамлению, такое обстоятельство: во время облавы загонщики поймали руками двух живых коз, а охотникам не удалось послать ни одного заряда. Владивосток, с точки зрения естественно географической, произвел на каждого из нас довольно благоприятное впечатление; выгодное положение, превосходная бухта, нелишенные живописности окрестности, невольно заставляли мечтать о будущем значении, которое, по всей вероятности, мог бы приобрести этот город, так счастливо расположенный почти у устья р. Суйфуна, соединяющего его с Амуром и отделяющийся лишь несколькими сотнями миль от главных рынков мировой торговли Японии и Китая. Но когда место мечтаний о далеком будущем края заменяли размышления о близком, настоящем, о том, на сколько подвинулось и подвигается развитие его материального благосостояния, на сколько упрочивают это развитие принимаемые меры, о том, на сколько скрывающиеся кругом богатства успели быть эксплуатированными человеком, переходя, наконец, к непосредственным, существующим в настоящее время условиям жизни в этой будущей столице нашего восточного поморья, — размышления принимают характер далеко невеселый, а даже очень грустный... Но не лучше ли остановиться на этом, и остаться при приятных ожиданиях и надеждах: авось им и суждено сбыться! Амурский вопрос поднят опять, следовательно и такие ожидания имеют свою долю основательности. В ноябре месяце мы вернулись в Нагасаки, где застали ожидающими нас корвет «Витязь» и клипер «Изумруд». Здесь мы простояли около месяца, занимаясь общими эскадренными ученьями и преимущественно дессантом. В декабре простились с Японией, к нравам и природе которой мы как-то успели привыкнуть, и потому расстарались с ней не без грусти. В море нас встретил легкий попутный муссон и погнал по 7 и 8 узлов, [27] так что на седьмой день доставил уже нас в Гонг-Конг. Отсюда собственно и должно начаться мое повествование. Что же вам сообщить про Гонг-Конг? Торговое значение его слишком известно всякому, чтобы о нем стоило распространяться; довольно сказать, что, находясь по соседству с Кантоном — средоточием торговли южных областей Китая — Гонг-Конг представляет главный центр торговых операций европейских наций в Китае; эти операции громадны; обширность их легко видеть, не справляясь с цифрами статистических отчетов; стоит только взглянуть кругом: каждый день десятки судов и, между ними много паровых, оставляют Гонг-Конг и приходят; газеты испещрены объявлениями о предлагаемых фрахтах в разные порта и об аукционах; последние в большой моде на всем Востоке; чуть рынок переполнятся каким-нибудь товаром, сейчас его на аукцион. Здешние купцы не станут ждать повышения цены на какой-нибудь предмет, а постараются поскорее его сбыть, даже с убытком, справедливо рассуждая, что лучше пустить вырученный капитал в новый оборот, более выгодный по времени и обстоятельствам, и покрыть понесенные убытки барышами новой операции, чем сидеть у моря и ждать погоды. В Иокогаме, Шанхае, Гонг-Конге аукционы почти ежедневны; здесь это, своего рода азартная игра: можно иногда сделать выгодную сделку, а иногда попасться. И чего только на этих аукционах не идет! Суда, дома, земли, вина, разные товары и даже всевозможная рухлядь — все находит сбыт.

Я видел один аукцион, на котором продавались только детские игрушки, несколько громадных партий. Значение Гонг-Конга в торговле с Китаем сказывается лучше всего в его быстром развитии. В 1839 году, во время враждебных действий китайцев, силившихся положить конец торговле опиумом, английские суда в первый раз стали искать убежища на Гонг-Конгском рейде; в 1842 году, после подписания Нанкинского договора остров был уступлен Англии и положено основание городу [28] Виктория или, как здесь его называют Гонг-Конг. В это время население состояло всего из шести-семи тысяч человек, размещавшихся в нескольких бедных деревушках; теперь это население возрасло до 200 000 и на месте деревушек возник большой, красивый, со всеми затеями цивилизованной жизни, город. Остров, на котором выстроился город, составляет громадную массу голого гранита, непокрытого никакой растительностью, и на такой-то непривлекательной местности англичане не задумались строиться; но как строиться? не ощупью, не начиная с малого и не пугаясь неудачи, а сразу на широкую руку, en grand. Вывели великолепную гранитную набережную-благо камень был под рукой, устроили пристани и начали складывать свои дворцы-банки, дворцы-магазины, конторы и проч. Действительно, любой из домов украшающих набережную Гонг-Конга, со своими красивыми, обширными, холодящими повои летом, Верандами, хотя и неотличающийся, как большинство здешних домов, архитектурными украшениями, годился бы на берега нашей величавой Невы. В крутых боках острова высекли идущие уступами улицы, провели газ, воду, навезли из Китая земли, растений, деревьев и теперь в Гонг-Конге есть уже своя зелень, своя, хотя и небольшая, тень, а она должна составлять летом жажду каждого здешнего обитателя, так как город закрыт от дующего в это время южного муссона горами и зной должен быть нестерпим. Зимой город обвевается северным ветром и это время года считается наилучшим. Во время нашей стоянки мы наслаждались прекрасной погодой, позволявшей ходить в сукне, а в вечеру даже надевать пальто. Местом наших прогулок большею частью был публичный сад, против губернаторского дома, расположенный на возвышенной местности с красивым видом на окрестные, нависшие серые скалы гор, на город и рейд. Сад занимает не менее квадратной версты и был насажен на привезенной из Китая земле; держится он чрезвычайно опрятно; иногда здесь играет полковая музыка, привлекающая сюда [29] прекрасное население Гонг-Конга, так редко на Востоке оставляющее свои комнаты. Кроме сада, да и то когда там играет музыка, вы почти нигде не увидите женщин-европеек, а если и увидите, то никогда не идущею, а непременно в кресле, несомом двумя-четырьмя китайцами; если дама с мужем, обыкновенно шагающим с боку, то кресло открыто, в противном случае с опущенными жалюзи. Здесь между женщинами pruderie развито до крайности — не вследствие грозящих им опасностей, против которых pruderie должно быть защитой, а потому что здесь женятся только люди, нажившие богатства, следовательно позволяющие женам баловать себя и нежничать сколько угодно. Вследствие легкой доступности японских и китайских женщин, брак с европейской женщиной считается здесь величайшей роскошью, которую могут позволять себе, как я уже выше упоминал, люди богатые, тем более, что, вследствие установившейся здесь с давних времен — когда в Японии и Китае можно было наживать чуть не золотые горы — широкой жизни, требования поселившихся здесь европейцев далеко не так скромны как на родине; в Гонг-Конге одинокий человек держит три-четыре человека прислуги, а женатому понадобится их более десятка. Дешевизна же найма далеко не особенная; последний кули, поденщик, выработывает не менее 5 или 6 долларов в месяц; вот почему на Востоке нет почти семейной жизни между европейцами и жизнь молодежи вне коммерческой деятельности проходит не в женской гостиной, а делится между своею конторой, office, и баром какого-нибудь отеля. Кстати об отелях; они в Гонг-Конге далеко не отличаются изяществом и комфортом; причина та, что путешествующих здесь мало, а приезжающие по делам устроиваются своим хозяйством, своим домом. В первый мой съезд на берег, отыскивая одного из наших офицеров, я попал в театр, носящий название Lusitano, где японская труппа акробатов давала какое-то представление. Театр, хотя мал, но опрятен и хорошо освещен газовой люстрой сверху; весьма понятно, что я обращал [30] не столько внимания на сцену, как на пеструю публику в которой преобладал китайский элемент. Европейцев сравнительно, было очень немного и большую часть партера занимали китайские дамы. Одеты они были все однообразно и очень скромно, вопреки господствующей в китайском вкусе пестроты. Волосы свои они зачесывают, разделив их пробором по середине, прямо назад, пришпилив сзади косу, свернутую кольцом; японки же щеголяют своими куафюрами и укладывают свои волосы в такие затейливые букли и косы, украшая их разными блестящими наколками, что не всякий из парижских парикмахеров взялся бы создать нечто подобное. Эти куафюры сообщают кокетливый вид и идут в японкам, китайская же простота обесцвечивает еще более некрасивый тип китайских красавиц, простота наряда которых соответствует убору головы; он состоит из короткой до колен рубашки или накидки, шелковой или бумажной материи, обыкновенно голубого или синего цвета и такого же цвета широких шаровар, обнаруживающие не копытообразные, а красиво обутые в европейской формы локированные башмачки, маленькие ножки. Мода уродовать ноги в Китае, говорят, проходит, но вы еще часто встречаете на здешних улицах женщин, у которых ноги, обмотанные материей, не более кулака, и которые ходят так, что, кажется, достаточно малейшего дуновения ветра, чтобы их опрокинуть. При выходе из театра меня чуть не столкнули с ног китайцы-носильщики, бросившиеся предлагать свои услуги с большей назойливостью, чем это делают наши извощики, но поднятая палка (этому приему и выучился в первые два дня пребывания в Гонг-Конге), охладила их горячность; я выбрал один стул поудобнее и меня понесли... Первое время нравственное чувство несколько возмущается подобной ездой на себе подобных, но общий пример скоро успокоивает. Других средств передвижения в Г.-Конге нет. Носильщики толпятся сотнями на улицах, но люди зажиточные держат собственных; как у нас лошадей и, не довольствуются, парой, а обыкновенно путешествуют четверней. [31]

Многим из наших даже понравился этот новые способ катанья; действительно, экипаж очень удобен. Он состоят из легкого, плетеного стула, к бокам которого приделаны два гибкие длинные шеста, спереди и сзади становятся по одному китайцу, вы усаживаетесь и отправляетесь... легкой рысью бегут китайцы, упругие шесты гнутся под вами и, как на рессорах, вас мерно покачивают — приятно и хорошо; только если вы поднимаетесь в гору, и если вы еще человек новый, то тяжелое дыхание, вырывающееся из груди заднего китайца, может смутить ваш дух и ваши гуманные взгляды на человечество, но за то вам так удобно, покойно... Такса этих экипажей удивительно низка: девять сентов конец, если он продолжается недолее получаса; за целые сутки от 6 ч. утра до 6 ч. вечера — один доллар, а чтоб нанять одноконный экипаж на два, на три часа покататься стоит не менее 3 долларов. Вот вам тема для размышлений!... Китайцы доставили меня прямо на пристань; полицейский подозвал сампанку (шлюпку), записал ее нумер и я отправился на клипер. Такие предосторожности до сих пор еще необходимы: очень недавно на улицах Гонг-Конга были еще убийства и грабежи. Полиция в Гонг-Конге довольно многочисленна, она состоит из индусов, сики (sikhi) и китайцев; первые большого роста, смуглые, красивые, одеты в синие мундиры и огромные белые чалмы; китайцы сохранили свой наряд, с раскрашенными тростниковыми шапочками, синими какими-то казакинами и белыми чулками; все они вооружены, по примеру английских констэблей, короткими палками, очень часто изукрашенными инкрустацией и резьбой.

На ночь во многих местах выставляются отделения полисмэнов с ружьями. Говорят, утверждением спокойствия и порядка в городе жители много обязаны энергической деятельности настоящего губернатора колонии сэра Ричарда-Гревс-Макдоннеля, прибавившего к английскому кодексу о наказаниях, палку, которая, по уверению многих, только пока и может действовать на китайцев. Этому легко верится, приняв во внимание самоуправство мандаринов и [32] их жестокости. Понятно, что английский кодекс должен был показаться китайцам, повинующимся только страху, очень мягким, и мог мало иметь влияния на уменьшение преступлений. Европейцы здесь добивались и продолжают добиваться, чтобы английские законы были в известной степени изменены и нашли бы себе более суровое применение в отношении местного китайского населения. Пиратство до сих пор здесь довольно обыкновенны. Очень дурной славой пользуется португальский городов Макао, сосед Гонг-Конга, с которым он имеет ежедневное, правильное пароходное сообщение. Достаточно сказать честному китайцу: «You are from Macao», чтобы его обидеть. Специальность Макао — это торговля кулиями; очень малая, лучше сказать ничтожная часть их, является свободными эмигрантами, большинство — захваченными нуждою, насилием и обманом; для вербовки людей существуют особые конторы, агенты.

Хотя торговля эта прикрывается формами законности, т. е. опросом консулом кулиев, по доброй ли воле они оставляют родину, на самом деле она ничем не отличается от рабопромышленности; набранные кулии, помещающиеся обыкновенно, до отправления, в особенных депо, баракунах, вперед, под страхом смерти или другой угрозы, — должны сказать форменное да; в случае упрямства, тем или другим способом, несчастные жертвы не ускользают от мести агентов. Кулии на пути в колонии, куда их вывозят, преимущественно в Южную Америку и Гаванну, подвергаются страшным лишениям, часто умирают на половину; не смотря на это, продажа груза всегда дает хорошие барыши; многие разбогатели этими спекуляциями, и Макао положительно существует только этой торговлей, дающей в общей сложности до 2 мил. долларов ежегодного дохода участвующим в предприятии; последние гонг-конгские газеты заговорили о перенесении означенной торговли в Амой, где она может находиться более под контролем португальской консульской власти. Едва ли этой мере сочувствуют жители Макао. [33]

Кулии нередко во время переходов бунтуются и часто вырезают экипажи судов и зажигают корабли.

Раза два европейцы жестоко поплатились. Из Макао была отправлена большая партия кулиев, набранных очень дешево и скоро; люди отличались спокойным нравом, почему им была дарована несколько большая против обыкновения свобода; хозяин заранее уже поздравлял себя с удачным выбором и хорошими барышами, как вдруг, по выходе в океан, кулии, оказавшиеся все пиратами, сбрасывают с себя маску, овладевают судном и, вырезав экипаж, возвращают себе свободу. Такая проделка повторялась раза два. Макао более открыт южным ветрам летом, чем Гонг-Конг, и потому некоторые из жителей Гонг-Конга имеют там свои дачи. Жизнь в Макао, я слышал, при тех же удобствах, стоит вдвое дешевле, чем в Гонг-Конге вследствие меньших претензий и требований общества. Я долго подбивал товарищей на поездку в Макао, но ей не суждено было состояться; впрочем, по рассказам, Макао не представляет ничего особенного; туристам обыкновенно показывают грот Камоэнса, знаменитого творца «Луизияды», проведшего здесь в изгнании несколько лет; это, кажется, составляет чуть ли не единственную древность и замечательность Макао. Что же вам сказать про наружность города, про впечатление, производимое, так сказать, уличною жизнью Гонг-Конга? Город, расположенный амфитеатром по крутому склону горы, красив как с моря, так и с суши; ночью, когда зажгутся огни, он представляется каким-то громадным иллюминованным щитом, по которому разбросаны звезды. Строения, при избытке камня, которого даже много вывозится в другие порты, все каменные, большие; даже в западной части города, занятой китайцами, мелких домов не видать; город содержатся опрятно и чисто, освещен газом. Вид улиц довольно оживленный, благодаря густому китайскому населению, разнообразию типов и костюмов. На каждом шагу попадаются вам паланкины или, как здесь их просто называют, chairs, с восседающими в них, [34] спешащими по делам, европейцами; жирные, толстые физиономии парсов, которых вы узнаете по высокой, из серой клеенки, шапке; смуглые, статные фигуры в белых громадных чалмах индусов и, наконец, синие блузы, с неизменной косой сзади, бегущих в разные концы китайцев. Вот мимо вас шмыгнул и чуть не задел разнощик распластанных, вяленых уток, нанизанных у него десятками на тонкой жерди; вы оглядываетесь и натыкаетесь уже на другого с какими-то сластями; здесь все ходят больше серединой улицы; сойдете вы на тротуар, где-нибудь в укромном местечке увидите расположившегося с своей подвижной лавочкой китайского куафера, совершающего тут же над кем нибудь свою операцию; все его принадлежности помещаются в двух пирамидальных ящиках, которые он носит, при помощи коромысла, на плече; далее где-нибудь продавец каких-то подозрительных явств бьет палочкой в деревянную тарелку, издающую полуметаллический звук, зазывая к себе публику. За один каш, около одной десятой копейки, можете получить у него ломтик очищенного, запыленного апельсина. Выйдите на набережную — там еще большее движение, беготня. Сотни кулиев тащат ящики с чаем, опиумом, рисом и другими товарами. Чуть вы приблизитесь в какой-нибудь пристани, вокруг которых обыкновенно теснятся десятки сампанов, с их водным населением, достигающим до двух или трех десятков тысяч, на вас набрасывается целая толпа лодочников; поднимается шум, гвалт; каждый тащит вас в своей шлюпке. Лучший прием в этих случаях, если вы имеете при себе палку или зонтик, описывать в воздухе этим оружием круги, что всегда удержит ваших неприятелей на приличной дистанции. Сампанки — китайской работы, но европейской формы шлюпки — своего рода жилища. В кормовой части, назначенной для перевозимых, всегда имеется закрывающий от дождя и солнца зонт, в носовой настлана в уровень с бортом палуба, так что между нею и дном шлюпки образуется нечто в роде жилья, и здесь то ухитряются помещаться целые семьи. [35]

Большинство сампаном, на которых я ездил, были занимаемы и владеемы, по-видимому, целым семейством, разделяющим вместе и все труды. Женщины, дети, мужчины — все гребут, никто не остается праздным. Цена очень низкая: десять сентов днем, ночью двадцать, за конец; во время свежих погод — по соглашению. Мы обыкновенно давали больше; как-то совестно было расплачиваться десятью сентами, когда целая семья работала дружно, иногда в продолжение получаса, доставляя вас на клипер. Во время одной из таких поездок попадается мне на рейде прицепившаяся за кормою какого-то судна сампанка, укрытая цыновками и кое-каким тряпьем; на корме шлюпки подвешена корзинка, в которую сыпали трескавшиеся с шумом хлопушки (непременный атрибут всякого торжества), что значит по-китайски справлять чин-чин; на носу сампанки бонза в красной мантии бьет в гонг и совершает неизвестную для меня церемонию. Спрашиваю своего лодочника, что ото такое? — «Make child», отвечает на своем pigeon english китаец, — «крестины». Целые поколения родятся и умирают таким образом на воде. Грустная участь с рожденья до смерти работать веслом! но, сравнительно, их положение все-таки еще не из худших, владеть лодкой, значит иметь еще некоторую собственность, а сколько в Китае совершенных пролетариев, без малейшего даже намека на имущество! Гуляя по набережной, я раз зашел на американский пароход, содержащий сообщение с Калифорнией. Какой простор! какая везде опрятность, изящество! Китайцы чрезвычайно дорожат быть погребенными на родине, и компания пароходов, желая привлечь пассажиров, обязалась бесплатно, в случае смерти, бальзамировать и отсылать тела на родину; на пароходе мне показывали даже отведенное для гробов отделение; такая мера очень успокоительно подействовала на китайцев и компания не осталась в убытке. На лучшей улице в городе, Queen’s road, находится много китайских и европейских магазинов; первые с своими слоновыми резными вещами служили для нас сильным [36] искушением и отняли у нас много денег; времена баснословной дешевизны китайского труда давно миновались, хотя у нас, в России, до сих пор сохранилось еще мнение, что все эти хорошенькие вещицы, украшающие горки наших гостиных, отдаются здесь чуть не даром — великое заблуждение; хорошая вещь и здесь, сравнительно, стоит дорого; например: веер слоновой кости, резной работы, действительно то, что китайцы называют «number one», стоит 18 или 20 долларов; на наши деньги это около 30 р., за которые и в Петербурге можно купить недурную вещицу. В этих же лавках, кроме костяных вещей, продаются и шелки, крепы, газы, травяной холст (grass cloth), нечто в роде батиста, и проч. За все запрашивают ужасно! следует сильно торговаться и давать не более половины или третьей части. Однако же пора окончить и без того длинное мое послание, тем более, что я посылаю его вам из Сингапура, где мы простоим всего два дня и куда пришли вчера вечером, совершив переход из Гонг-Конга в восемь с небольшим дней. Спешу на берег осмотреть что успею; буду писать к вам с следующей нашей станции, Пуэн-де-Галль или Коломбо (на «Цейлоне»). Попросите писать нам в Александрию, так как вам, вероятно, известно, что мы возвращаемся через Суэц.

Клипер «Алмаз» В. Линден.

Текст воспроизведен по изданию: Заметки во время плавания на клипере «Алмаз» // Морской сборник, № 4. 1872