-

КАФАРОВ П. И.

О МАГОМЕТАНАХ В КИТАЕ

Магометане, населяющие в значительном количестве внутренний Китай, носят у Китайцев, подобно их единоверцам в Туркестане, название Хой хой, или по просту Хой цзы; веру их называют Хой цзяо и Цзе цзяо, «верою запрещены», вследствие запрещения у Мусульман вина и свинины.

Первоначально название Хой хой прилагаемо было собственно к народу Уйгуров, с которым Китай издавна имел частый сношения; в последствии, потому ли что первые и главные представители Ислама были из Уйгуров, или по привычке Китайцев подводить чужеземцев под нарицательные категории, они стали обозначать, под именем Хой хой, всех выходцев из запада, исповедывавших магометанскую веру, без различия народа и племени. Это обобщение окончательно утвердилось с воцарением в Китае династии Мин, в XV столетии.

Китайские писатели, благодаря неопределенности названия Хой хой и неведению истории отдаленного запада, относят появление магометанской религии в Китае к концу VI века по Р. X. Китайские Магометане не преминули воспользоваться этой ошибкой; один из писателей их, в пространной [438] биографии Магомета на китайском языке, под годом 587 упоминает о посольстве от китайского государя в Аравию, к Магомету, с приглашением его в Китай; Магомет отказался и вместо себя послать свой портрет; однакож изображение его, в последствии исчезло с полотна, чтобы не подать повода к обожанию его. Потом, в городе Си ань фу, старинной столице Китая, где найден памятник Христианства времен династии Тан, открыт также и памятник Магометанства в Китае, воздвигнутый будто бы в 742 г. В этом памятники между прочим сказано, что вера Мухаммеда вошла в Поднебесную Империю и распространилась в ней при династии Суй, в правление Кай хуан, т. е. между 581 и 600 годами. Наконец, между китайскими Магометанами ходит небольшое сочинение о начале Магометанства в Китае; в нем рассказывается, что в 628 г. китайский государь отправил посольство в магометанские страны (вариант: в Самарканд), которое привело с собой в Китай одного ученого чалмоносца, в сопровождены 3000 Хой хой; эти три тысячи Магометан, будто бы, и положили основание магометанскому населению в Китае.

Все эти сказания, исполненные анахронизмов, объясняются притязаниями китайских Магометан на древность их религии в Китае. Им казалось предосудительным молчание истории дома Тан об их вере, когда она упоминает о существовании в то время в Китае других религий: Христианства, Маздеизма и Манихеизма, и они решились [439] восполнить этот пробел. Правда, что при сношениях династий Суй Тан с западом, в Китае в то время было много купцов и астрономов из тех стран, которыми в последствии возобладал Исламизм; но из того еще не следует, чтоб эти выходцы внесли с собой религию Магомета, которая еще не сложилась в ту пору, или не распространилась на восток.

Первое знакомство Китайцев с Магометанством надобно полагать во времена династий Сун, с половины X-го века, когда Магометане стали иметь торговый связи с Китаем Южным морем. Можно также, с некоторою вероятностию, допустить рассказ Магометан, что в половине XI столетия в Китае появился потомок Магомета, в лице бухарского владетеля Софэйр; он переселился сюда со всеми родичами своими, избегая будто бы смут, царствовавших в Мавареннагре. К этому можно еще присоединить, что в XII веке, на службе господствовавшего в северном Китае дома Гиньцев, состоял огнестрельный полк из Хой хой, вероятно из Персов и может быть магометанской веры.

Наконец, когда завоевания Чингисхана открыли широкий путь, чрез Среднюю Азию, между востоком и западом, вслед за завоевателями двинулись во вновь открытую страну, в Китай, из Сирии, Ирана, Мавареннагра и Уйгурии, Арабы, Персы, Тачжики и Уйгуры, с семействами и целыми родами, в качестве военнопленных, добровольных переселенцев, ученых, ремесленников и торговых людей. Многие [440] из них, люди более или менее образованные, пользовались важными правами и особенным вниманием монгольских ханов, занимали высшие должности в правительстве, назначаемы были воеводами, губернаторами городов и правителями провинций Китая. При тех преимуществам, который даруемы были им над жителями богатой Срединной Империи, они не думали более о возврате на свою родину и оставались в Китае на всю жизнь. Из этих-то разноплеменных переселенцев магометанского исповедания образовалась главная масса китайских Магометан. Благодаря фамильному преемству и выгодам промышленности и торговли, они укоренились на китайской почве и сохранили свой особенный характер до сих пор, тогда как представители других религий и наций, Еликэунь (Христиане-несториане), Чжухуд (Иудеи), Боланьги (Франки), Лоли (Лури, Цыгане), и др., давно уже исчезли, или, как Иудеи, исчезают.

Падение дома Чингинсханидов в Китае и замена их национальною китайскою династиею не обрушились остракизмом на Магометан; они уцелели. Новый политически порядок имел огромное влияние на внутреннюю организацию их общества. Уже не пользуясь прежним влиянием, замкнутые в стране, где на чужеземцев смотрели не дружелюбно, и где все, начиная с кумиров до всеобщего употребления свинины и вина, было противно духу исламизма, Магометане имели время теснее сблизиться между собою, потеряли особенности разноплеменного происхождения и образовали [441] замечательный народ или общину людей, без национального единства, но твердо связанных узами религии. Такими они являются в эпоху нового переворота в Китае, в половине XVII столетия, кончившегося воцарением в Китае Маньчжурского дома, — являются отдельным цельным племенем, глубоко сознающим себя и по духу совершенно независимым, среди языческого населения края.

Здесь кстати заметить, до какой степени неточно называюсь китайских Магометан Татарами, как будто Магометане суть не что иное, как Татары. Последние составляют ветвь тюркского племени и не имеют ничего общего с китайскими Магометанами, ни по происхождению, ни по языку. Если, в прежние времена и могла быть примесь к ним тюркского племени, то она поглощена массою магометанского населения в Китае и не оставила после себя следов. Ошибочно также смешивать в один народ китайских Магометан и население подвластного Китаю Туркестана, который самым названием своим указывает на этнографическую особенность его жителей. Единственные представители Татар находятся в Пекине; это небольшая колония Яркендцев, переселенная сюда в прошедшем столетии. Они живут отдельно и не смешиваются с китайскими Магометанами. Последние называют этих Туркестанцев Чернокостными, оставляя за собой наименование Белокостных т. е. благородных.

С начала нынешней династии китайские Магометане [442] впервые, сколько известно, заявили себя как следовало потомкам воинственных и ученых предков, оружием и кистью (пером).

Один из последних князей дома Мин, спасаясь от оружия Маньчжуров, бежал в северо-западную часть Китая, где более всего густо магометанское население. Магометане приняли его сторону и произвели возмущение, или участвовали в нем (сказания не ясны); однакож оно было скоро усмирено.

Маньчжурское правительство не замедлило понять, что не легко управиться с фанатическим племенем; поэтому оно постоянно отличалось терпимостию по отношению к Магометанам. Много раз государи отвергали неблагоразумные проекты сановников о закрытии мечетей, запрещении печатания магометанских книг и включении магометанской веры в разряд сект, воспрещенных законами, и даже наказывали составителей подобных проэктов. Они желали бы сгладить отличительный черты этого чужеземного населения и совершенно слить его с китайским, дабы тем предотвратить беспорядки от беспокойного племени. Однакож китайские мандарины не понимали важности такой политики и часто позволяли себе произвол по отношению к Магометанам. Здесь я коснусь события 80-х годов прошедшего столетия; оно причинило китайскому правительству много хлопот и Магометанам ущерба.

В северо-западном углу внутреннего Китая, рядом с [443] первобытными обитателями края, полудикими Тангутами, обитает магометанская колония Уйгуров (из Хамила), по месту жительства называемая Салар, а по жилищам Черноюртною. Со времени монгольского владычества, Саларцы имели свое управление в лице наследственного тысящника. По вере и религиозным обычаям они близки более к китайским Магометанам, чем в Туркестанцам и если сохранили некоторые особенности в этом отношении, то это произошло от разобщенного положения их. Разделялись они на 12 гунов (кочевьев или родов, не известно), из коих в каждом был особый глава духовный; кроме того был над всеми высший, особый глава веры. Раз появился между ними некто Мамин синь, принесший с запада некоторые нововведения касательно чтения и может быть истолкования алкорана. Последователи его одевались в белое платье. «Китайские ахуны (муллы), доносил после главнокомандующий А гуй, читают свои священный книги тихо и спокойно; Мамин синь хотел ввести чтение громкое, с помаванием с головы и подпрыгиванием, как читают их в Туркестане». Различие это повело приверженцев той и другой стороны к ссорам и дракам. Тогда ближайшие маньчжурские власти вмешались в спор, приняли сторону защитников прежнего порядка, и не думая долго, схватили Мамин синя и заключили его в тюрьму. Раздраженные этим, приверженцы его, с яростию напали на своих противников, многих убили и отправились освобождать своего главу; встретив на пути [444] отряд солдата, они перерезали их; потом напали на ближайший город (Хэ чжоу), вырезали его гарнизон, запаслись порохом и двинулись на Лань чжоу (в Гань су). Пекинский двор сильно встревожился известием об этом возмущении; он боялся за северозападную часть Китая, где население Магометан многочисленно. На место смут командирован был знаменитый в свое время А гуй; приказано было отправить туда войска из столицы, из смежных с Ганьсу губерний, из Алашани и даже из Урумци. Дело однакож обошлось без важных потрясений в крае. Глава возмутившихся, ученик Мамин синя, с горстию единомышленных фанатиков (их было не более тысячи человек), укрепился в одной кумирне на скалистом берегу Желтой Реки. А гуй, с своей армией, целый месяц осаждал кумирню. Нельзя, без глубокого чувства, читать описание отчаянной борьбы осажденных и ужасов голода и жажды, изнурявших их силы; ничто не могло склонить их к сдаче, почти все они погибли в бою, в чаянии блаженства, которое обещал им вождь по смерти.

Последствия возмущения Саларцев отозвались на всем китайском Магометанстве. Правительство воспретило, на будущее время, путешествие Магометан за западную границу с религиозною целию, допуск заграничных мулл в Китай и построение новых мечетей; в мечетях не дозволено держать пришлых; не дозволено также им иметь общих духовных глав. [445]

С тех пор китайские Магометане долго оставались в покое; восстания Туркестанцев не производили между ними никакого гласного движения. Наконец, в последние годы, они снова выступили на сцену; причиняемый ими смуты продолжаются несколько лет сряду. Главною причиной этих возмущений, обыкновенно поставляюсь притеснения и обиды, какие терпят Магометане от китайских чиновников. Пекинские Магометане с негодованием рассказывают тому примеры, возмутительные для их религиозного чувства; местные правители в провинциях придумывают разный меры, в видах незаконного побора с Магометан; некоторые из них устроивали в магометанских селениях общественные угощения, в которых употребляема была свинина, и предлагали одно из двух: или вкусить запрещенной их законом пищи, или откупиться от этого деньгами. Магометане, вообще отличающиеся характером неспокойным, легко принимают к сердцу подобный оскорбления и скоро переходят от слов к делу. Конечно, если бы законы в Китае были на столько действительны, что могли оградить гражданские права и неприкосновенность религии Магометан, то они могли бы быть более или менее мирными подданными маньчжурского дома. Однакож, в последнем движении их нельзя признавать только обнаружения чувства ненависти и мести; несомненно тайное поджигательство китайских инсургентов, которые хотели бы перенести поприще действия на запад, дальше от вмешательства Европейцев, и употребить в дело [446] магометанское население, как орудие для осуществлена своих замыслов. Вслед за возмущением китайских Магометан, восстали и единоверцы их в Туркестане. Первые начали с того что хотели укрепиться в крепости Дун гуань, стратегическом пункте, который служить воротами из внутренних провинций Китая в западные, но были вытеснены из этой позиции; теперь, по видимому, все силы их сосредоточились в Гань су, где поднялись также Магометане Со лэ, вероятно те же Саларцы, о которых сказано было выше. Судя по беспощадной ярости, с которою магометанские инсургенты совершают дело опустошения и убийства, можно думать, что в восстания их нет другой цели, кроме изуверного Джихада. Сами по себе и для себя, они не в состоянии достигнуть важных политических результатов, потому что не могут надеяться на сочувствие и опору в китайском народонаселении; но для страны они причиняют новое бедствие, а для маньчжурского правительства, без того уже удрученного затруднениями всякого рода, новые страхи и опасения.

Я сказал выше, что с воцарением Маньчжуров в Китае, китайские Магометане заявили себя также и по книжной части; это время можно считать эпохою возрождения их письменности; до тех пор они не производили на свет, в Китае, опытов своей учености, кроме немногих переводных сочинений астрологического и медицинского содержания; с половины XVII века, они положили основание самобытной [447] литературе, на языке обитаемой ими страны, с двоякою целию: вопервых, чтоб уяснить для своих единоверцев догматы и предания Исламизма, а с другой стороны, чтобы оградить свою религию от нападений и насмешек Китайцев, и даже показать превосходство ее над существующими в Китае религиозными учетами. Замечательно, что появление сочинений их в Китае совпадает с первыми письменными опытами европейский, веропроповедников. Те и другие единовременно ухватились за Конфуцианизм, господствующую здесь школу, по одинаковым причинам. Позитивизм Конфуцианцев, пренебрегающий областью спиритуализма, довольствуется в сем отношении уцелевшими от древности отрывками религиозных воззрений, часто малопонятными и противоречащими, и оставляет широкое поле для построения любой системы; магометанские писатели сравнивают конфуцианское учете с готовым материалом, из которого можно построить капище или мечеть. Они приняли также за правило, что в такой стране как Китай, самое лучшее средство действовать письменностию и соглашением своих идей с общепринятыми нравственными началами ученых Китайцев. Эти взгляды были усвоены и Иезуитами.

Первое магометанское сочинение в Китае, сколько мне известно, появилось в 1642 году (автор Ван-дай-юй); в нем нет ничего оригинально-магометанского; все приспособлено к нравственному учению Конфуцианства, как будто то и другое учение основано на одних и тех же началах. С [448] счастливой руки Ван-дай-юя, начался ряд китайско-магометанских произведений, не прекращающийся в доныне. Излагать разнообразное содержание их, даже в общих чертах, здесь было бы неуместно. Ограничусь указанием на более или менее замечательных авторов.

Мачжи, по имени Юсуф, родом из Юнь нани, в конце XVII столетия, написал книгу, под названием «Компас магометанской веры», состоящую более чем из 1700 страниц; в ней собраны разные статьи по магометанской вере, начиная от выспренних умозрений до самых мелких преданий Исламизма. Писал он с целию представить свой труд императору Кань си, так как он слышал, что этот Богдохан, во время своего путешествия по Китаю, заходил в одну мечеть и интересовался содержанием замеченных им там арабско-персидских оригиналов. Юсуф, по этим известиям, отправился в Пекин и здесь кончил свое сочинение, которому, по его словам, посвятил 35 лет своей жизни. В посвятительном адресе государю, он доказывает превосходство магометанского учения и уверяет, что все непонятное в памятниках, завещанных глубокою древностию в Китае, можно объяснить только с помощию алкорана. Юсуф тем не ограничился; считая себя Сеидом, он составил другой адрес государю, с просьбою пожаловать ему какой нибудь почетный титул, в роде тех, какие даются потомкам Конфуция. Он доказывает свое происхождение от Адама в 95-м, а от Магомета, в прямой линии, в 45 [449] колене. Ни та, ни другая попытка его выхлопотать титул и представить книгу государю, не удались ему, и он, как сам рассказывает, удалился из Пекина, обливаясь горькими слезами.

Замечательны сочинения другого магометанского писателя, Люцзе ляня (в начале XVIII века). Он составил между прочим: пространное жизнеописание Магомета (с предисловиями и прибавлениями, более 1300 страниц), постановления магометанские (500 страниц), и изложение магометанской философии (200 страниц). Это самый известный и более всех уважаемый китайскими Магометанами писатель; они называют его апостолом веры. Вот как он сам отзывается о себе: «В восемь лет я прочел все конфуцианские книги; в шесть затем лет, прочел магометанские книги; потом, в три года, буддийские; в год даосские; кроме того, прочел 137 книг Европейцев (на китайском языке?); путешествовал по Китаю, посещая библиотеки и отыскивая наших книг; и много терпел от родных за свои исключительный и бесплодные, в материальном отношении, занятия». Произведения Люцзе ляня суть самые отчетливый: китайский Магометанин находит в них ясное изложение догматического и обрядового учения.

Опуская несколько других сочинений, я упомяну еще о произведены, Цзинь бэй гао, который занимал в Пекине должность переводчика (в первой половине XVIII века). Небольшое сочинение его: «Об истинном значении [450] магометанской религии» есть апология Магометанства перед китайским народом, в которой автор довольно успешно отражаете насмешки и укоры, которым подвергаются Магометане в Китае; тон его замечателен спокойствием и умеренностию.

Народ, который отстоял своеобразны начала жизни и религии и показал опыты умственного труда в такой среде, в которой поглощены и исчезли не одно племя и не один народ с их национальностию и верою, заслуживал бы более точных статистических сведений, чем те, которыми мы владеем. Любопытно было бы знать численность магометанского населения в Китае; но в этом отношении невозможно сделать и приблизительных расчетов; мне кажется только, что принимая в соображение значительное число магометанских семейств в некоторых городах, согласно оффициальным данным, и прилагая его, в уменьшенных размерах, к другим местностям, населенным Магометанами, можно предположить общее число Магометан в Китае между тремя и четырьмя миллионами душ. Эта цифра составить немаловажное приращение к мусульманскому миру, — приращение в людях, более или менее развитых, промышленных и предприимчивых.

Магометане, главным образом, населяют северную и северо-западную часть Китая. Земледелием они почти вовсе не занимаются; в их руках находится вся торговля с Монголией рогатым скотом и лошадьми, и мелочная распродажа их; в Шань си они разводят опиум, для [451] внутреннего потреблены; другие занимаются промышленностию средней руки. Они также владели монополией торговли ревенем в Кяхте. Богатых домов, как фирмы китайских компаний, по крайней мере в северном Китае, между ними нет; за то положительно можно сказать, что между ними нет ни одного без какого нибудь промысла. Они обыкновенно живут в городах, отдельными общинами, или кварталами, при мечетях; в некоторых местах образуют целые деревни. Продовольствие они получают от своих единоверцев и тщательно берегут себя от осквернения в пище и питье при сношениях с Китайцами; последние редко посещают их общины, а мечети никогда.

Исповедание китайских Магометан есть суннитское. Говорят, что между ними есть и Шииты; но ни лично, ни из расспросов, ни в их книгах, которых у меня было более 30, я не мог в том удостовериться. Они держатся ханифаитского толка. Ханифа, по времени, есть старший из четырех суннитских докторов. Если верно, что в затруднительных случаях, когда нельзя найти решения сомнений ни в алкоране, ни к Сунне (писанном законе), ни в хадисе (устном законопредании), Ханифа придает личным соображениям более значения, чем другие три авторитета, то эта черта магометанской казуистики очень уместна в Китае, где при условном положений Магометан, часто представляются поводы к недоразумениям. Но приписываемая ханифаитскому толку ревность к Джихаду, или войне с [452] неверными, не свойственна магометанским подданным Богдохана. Конечно тонкости толков доступны только духовным руководителям Магометан, Ахунам и Имамам; простой народ исполняет только одну особенность ханифаитского толка, именно, не омовение, а обливание пред молитвою. Иногда мелкие различия в обрядах, по обычаям четырех толков, производить между здешними Магометанами довольно важные несогласия. Так, в прошедшем столетии, еще до восстания Саларцев, из за способа чтения алкорана, в недре китайского Мусульманина возникли споры о лунном счислении, о земном поклоне после поклонения Уйтар, о снимании туфлей при некоторых обрядах, и т. п. вопросах, приобретших в то время большую гласность. Более всего наделало шума нововведение, состоявшее в том, что некоторые, при обязательном воззвании: Нет Бога, кроме Бога (лаиллах ил’аллах), стали поднимать вверх указательный палец, вероятно, в знамение единства Божие (при слове лаиллах поднимали, при ил’аллах опускали палец); другие, вместо одного поднимали три пальца. Начались прения и образовались партии, сторонники которых вступали в явную вражду между собою и не посещали мечетей, одна у другой партии. Борьба не имела бы миролюбивого исхода, если бы, как можно догадываться по некоторым данным, не явился ахун из Бухары, следственно высокий авторитет, который порешил вопрос в том смысле, что при воззвании не следует поднимать [453] пальцев; по справке оказалось, что этот обычай существовал у последователей толка Шафира, а не Абуханифы.

Мечети называются по китайски Ли байсы, местом поклонений: они строятся с востока на запад, по направленно к Мекке; минарета при них не бывает; вместо него устрояется возвышенный павильон, под именем лунного, для наблюдения новой луны; вместо турецкой луны, на верху мечетей обыкновенно водружается позолоченный шарь. При мечетях, особенное место назначено для училища, которое в праздничные дни, за неимением других помещений, служит обливальнею; поэтому оно бывает заставлено рядами медных чайников с водою. Мечеть обыкновенно служит местопребыванием имама и ахуна. Имам, первостоятель в общественных молитвах, поступает в это звание из местных прихожан и отвечает пред полицией за порядок в мечети. Ахунь тоже что мулла, избирается и посвящается из Мусульман, более или менее ученых и часто приглашается общиной издалека. При монгольской династии, они назывались Ташиманами; во времена династии Мин было известно название муллы (Мань ла), а ныне у Магометан и у Китайцев воспреобладало персидское наименование ахун (Ахунд), вероятно по численному превосходству Магометан персидского происхождения.

В Пекине считается 13 мечетей; мне случалось быть в некоторых из них и познакомиться с ахунами и имамами. В первый раз, как я посетил одну мечеть, меня [454] ввели в небольшую опрятную комнату, где сидел на кану, на тигровой коже, поджав ноги, молодой Ахун, приятной наружности, с небольшой белой чалмой на голове; при нем был мальчик сын, которого он учил арабской грамоте. Узнав, что я из дальней западной стороны, он с живым любопытством расспрашивал о судьбе Руми, из которого, по его словам, вышли его предки; однако он не мог взять в толк перемен, происшедших в западной Азии. Он выразил чрезвычайную симпатию к Русским, когда узнал, что у нас Магометане пользуются совершенною свободою вероисповедания. В первое ко мне посещение, ахун, желая показать мне свое знакомство с христианством, разом высказал мне все магометанские бредни о лице Иисуса Христа и о христианской вере. Христиан он, как и все грамотные Магометане, называл, по книжному, Тэрса, о Иисуса Христа Эррса. Вообще, в частных сношениях с иностранцами, Магометане любезны и приветливы; за то в сочинениях своих являются противниками Христианства.

В другой мечети, я встретил такой же ласковый прием. Ахун ввел меня в мечеть, китайской архитектуры, но с поперечными перегородками внутри, в которых устроены деревянные пиластры; посреди храма висела европейская люстра; в северозападной части возвышалась кафедра; в глубине храма, на западе, полукруглое святилище отгорожено было низкой балюстрадой. Ахун без церемонии отодвинул ее ногой, чтобы ввести меня в пустое святилище; оно ни [455] чем особым не отличалось, кроме того, что стены его были испещрены арабскими надписями (изречениями из корана), вырезанными из золоченой бумаги и наклеенными на стене; впрочем такие надписи виднелись и в других местах, по стенам мечети. В притворе мечети, на востоке, стоял стол, со дщицею, на которой вырезана была обычная надпись многолетия царствующему императору; перед дщицей стояла жаровня с потухшими курительными свечами. Ахун уверял меня, что это чествование особы иноверного государя в доме молитвы, обязательное для всех больших кумирен и монастырей в Китае, не заключает в себе ничего предосудительного, и заметил при том, что в Хотбе он упоминает и о Богдохане.

Ахун знал по арабски и по персидски; тот и другой язык изучаются в мечетях совместно; но произношение уже испорчено; живя в Китае, Магометане отвыкли произносить р и гортанные звуки арабские, и заменили первое звуком л, а последние звуком х. Ахун показал мне несколько фолиантов, писанных на этих языках. Надобно полагать, что в мечетях, рассеянных по Китаю и в частных библиотеках Магометан, хранится значительное собрание оригинальных арабских и персидских творений, принесенных в Китай с XIII века, т. е. со времени монгольского периода. Магометанский писатель Лю цзе лянь, составляя книги свои о постановлениях и философии Магометан, руководствовался 67-ю оригиналами разного содержания, которые он [456] поимянно пересчитывает в начале своих сочинений, причем замечает с сожалением, что многое еще потеряно и погибло в бедственное время, при падении минской и воцарении маньчжурской династии. Переведены на китайский язык с арабского и персидского языка немногие сочинения, большею частию нравственного или обрядового содержания. В числе книг, хранящихся в посещенных мною мечетях, я не нашел ни одной, писанной турецким или татарским языком, и не встречал ни одного ахуна, который имел бы понятие об этих наречиях. Здешние Магометане называют алкоран фургани (ел-фуркан — различение, т. е. дозволенного и недозволенная, и т. п.). Ахуны тщательно списывают его и распределяют в 30 тетрадей; переводить текст его на китайский язык считают недозволенным, исключая ссылок на него в книгах. Изречения из корана, без числа украшают стены магометанских жилищ и вырезываются на камнях. В жилищах ахунов я замечал карты Мекки и Медины, с проведением пути от Китая до Аравии, и с означением небывалых памятников в священной стране. С тех пор, как пилигримство сделалось слишком затруднительным, ахуны установили, что оно возмещается постоянным посещением мечети и годовою жертвою Гурбан. На стенах в магометанских жилищах я видел также печатное, в виде объявления, описание наружных красот Магомета, по арабски, с китайским переводом; в нем заверяется, что кто, поэтому описанию, будет постоянно [457] представлять себе лик пророка, тот избавится многих бедствий; это явное подражание суеверным и лживым вывескам Буддистов и Даосов.

Ахуны участвуют в главных фамильных событиях благословением и молитвами. По рождении младенца, на третий день приглашают ахуна, который с молитвою дует на новорожденного три раза и дает ему мусульманское имя. Он есть главное лице при совершении брачных договоров, равно совершает отпевание умерших. Ахун сам посвящает другого в сан ахуна. Раз я был свидетелем благословения, данного одним ахуном вновь поставленному в это звание ученику его; последний стал перед старшим на колена и учитель прочел что-то по арабски, перекрестив свои руки с руками новопосвященного; левыми руками они поддерживали локти правых рук один у другого, и взялись кистями правых рук в уровень с лицем; этот способ приветствия употребляется китайскими Магометанами и в других торжественных случаях.

Китайские Магометане, пребывая несколько столетий в Поднебесной империи, незаметно подчинились ее влиянию в тех обычаях, которые собственно не имеют религиозного значения. Браки их обстановлены китайскими церемониями. В брачные союзы они вступают только с своими единоверцами; но в крайности они берут побочных жен из Китаянок; этим последним обстоятельством вероятно, надобно объяснять изменение типа лиц у китайских [458] Магометан в полукитайский. При погребениях у нить наблюдается некоторая помпа, но без музыки, употребляющейся при китайских похоронах; вместо того перед гробом несут несколько курильниц, с возженными благовониями. Для покойников они не приготовляют гробов, а пользуются, на время, готовыми, которые обыкновенно стоят в мечети, и в которых доносят покойников до могилы. Тело умершего обертывается простынею со слоем камфоры и других ароматов; его кладут, или лучше сказать, усаживают в особой пещерке, вырытой в глубине могилы, в боку лицем на запад.

Магометанские мужчины и женщины усвоили китайский костюм; последние переняли у Китаянок обычай связывать свои ноги с малолетства. Ахуны и имамы также носят китайское платье, с тем различием, что не надевают сапогов, а ходят в башмаках, которые снимают с ног, при вступлении в мечеть для молитвы, при чем обертывают голову небольшим куском белого холста. Женщины не ходят в мечети для молитвы, исключая дней поста.

Ахуны строго наблюдают счет лунных годов и месяцев, начиная счисление годов от Геджры, которую они переводит переселением, а иногда перенесением столицы Магомета из Мекки в Медину. Каждый год издается, на желтом листе, календарь, с показанием магометанских праздников, соответственно китайским месяцам и числам. У них нет вставочной луны, как у Китайцев, потому [459] начало нового года, или как они называют, конец поста их, проходит постепенно по всем месяцам китайского года.

Китайские Магометане не считают предосудительным состоять на службе у китайского правительства, большею частию в качестве незначительных мандаринов, что не обязывает их к исполнению обычаев, противных их вере, как-то жертвам духам, поклонению теням знаменитых мужей и т. п. Впрочем есть примеры, что Магометане занимали и занимают высшие места. Губернатор губернии Чжэцзян, Ма синьи, Магометанин, и единоверцы нисколько не считают его, за то, ренегатом. Некогда они долгое время заседали в пекинском астрономическом трибунале и пользовались вниманием Двора, до тех пор, пока ученые Иезуиты не сменили их в этом звании.

Запрещение вина у китайских Магометан также строго, как и в других мусульманских странах, но также не всегда соблюдается. Странно, что они подвергают запрещению и табак, тогда как Персияне и Турки не могут обойтись без кальяна и трубки. Юсуф, о котором я уже говорил, замечает в своем сочинении, что табак есть произрастение египетское; Магомет, раз увидев его, покачал головою; а этого было достаточно, чтобы положить на табак запрет. Знакомый мне ахун объяснял вопрос несколько иначе; он уверял, что Магомет запретил употребление хашиша следовательно и табаку, который по своему действию походить на это зелье. [460]

Сделаю еще заметку об уважении, какое оказывают здешние ахуны и имамы к желтому цвету. Говорил мне об этом один имам, добродушный старик лет 70-ти; при чем прибавил, что единственная печаль его в преклонных летах была о том, что он нигде не мог добыть желтого сафьяна для туфлей, что придало бы ему вид совершенного Мусульманина священной родины Магомета. Имам предпочитал желтый сафьян китайским тканям того же цвета, не только потому, что последние приготовляются руками идолопоклонников, но также и потому, что сафьян, как он слышал, есть изделие Магометан (казанских). Хилый старик рассказал мне также о своих путешествиях по Китаю; между прочим, был он в Маньчжурии, куда ходил для назидания и совершения молитв для ссыльных Магометан. Примеры подобных странствований китайских Магометан не редки; ахуны и грамотеи их переходят из одной общины в другую, учащают взаимные сношения между их единоверцами, переносят вести и поддерживают единомыслие во всем магометанском населении. Ни один Магометанин не лишается приема и вспоможения в первом попавшемся магометанском селении, или доме; заповедь о милостыни, по отношению к их единоверцам исполняется, в полном размере; оттого писатели их печатно вызывают Китайцев найти между Магометанами хоть одного бедного человека.

Текст воспроизведен по изданию: О магометанах в Китае // Труды членов российской духовной миссии в Пекине, Том 4. 1866