БАРАБАШ Я.

СУНГАРИЙСКАЯ ЭКСПЕДИЦИЯ 1872 ГОДА

Статья вторая.

(См. «Военный Сборник» 1874 г. № 1.)

III.

Если считать язык признаком каждой отдельной народности, то обитателей прибрежий Сунгари, Нонь-улы и Мудан-цзяна можно разделить по племенам на китайцев, монголов, дауров и гольдов 1. При этом не может не броситься в глаза одно весьма странное обстоятельство: в Маньчжурии нет людей, говорящих по маньчжурски. Факт этот верен не только в отношении деревень, но даже и городов, этих гнезд маньчжурского чиновничества. В Сань-Сине для переговоров с властями я должен был прибегать к помощи гольдского переводчика, так как между маньчжурскими чиновниками не оказалось ни одного свободно владеющего языком своей родины, языком официальным и дипломатическим, а состоявший при мне переводчик, основательно знавший маньчжурский язык, не успел еще к тому времени напрактиковаться в китайском.

Причина описанного явления заключается в том, что китайцы, начавшие наводнять Маньчжурию со времени водворения маньчжурской династии на китайском престоле, успели вполне окитаить господствующую народность. Достигли они этого в отношении маньчжуров тем же путем, каким в наше время достигают в отношении, например, монголов корлосского аймака, населяющих прибрежья Нонь-улы от устья почти до самого Цицигара. Архимандрит [323] Палладий говорит об этом следующее 2: «не трудно предугадать, что настанет время, когда монголы этого края превратятся в маньцз. Маньчжурское правительство само способствует распространению оседлости в своих кочевых владениях, находя в мирном характере поселянина гарантию спокойствия границ. Шань-дунцы и шань-сийцы не упустили случая воспользоваться благоприятными обстоятельствами; первые, арендуя земли монголов, тайно приобретают их в свое владение значительными взносами (продавать земли китайцам в аймаках запрещено). Шань-сийцы мелкою торговлею также захватывают имущества и земли своих должников из монголов, в виде залогов, и держат многих из них в кабале».

Таким же образом, китайские переселенцы из Шань-дуня, Чжи-ли и Шань-си сделали свое дело в Маньчжурии. Деятельные, — искусные, трудолюбивые, они бросились в Маньчжурию, ища почвы для приложения своих знаний и труда. Чжи-лийцы и в особенности шан-дунцы, опытные земледельцы, захватили в свои руки земледелие, а также всю городскую и сельскую промышленость. Маньчжуры тоже земледельцы; но, будучи в этом деле менее искусны, чем китайцы, отвлекаемые при том от сельских занятий военною повинностью, они составляют беднейший клас хлебопашцев в Маньчжурии и чаще всего отдают свои земли в аренду тем же шань-дунцам. Последние, обыкновенно, переселяются в Маньчжурию с семействами и водворяются в ней навсегда.

Шань-сийцы, ловкие торговцы, овладели всею оптовою и мелочною торговлею, по городам и деревням, и поставили маньчжуров, в этом отношении, в полную от себя зависимость. Они чаще принадлежат к временным обитателям Маньчжурии. Являясь сюда для наживы, без семейств, они, по достижении цели, обыкновенно возвращаются на родину.

Есть между китайскими переселенцами и такие, которых загнали в Маньчжурию разные неблагоприятные обстоятельства и житейские невзгоды. Одни спасаются от преследования закона за сделанные преступления, другие бегут вследствие разорения от кутежей и игры в карты. До последней китайцы столь страстные охотники, что зачастую проигрывают не только все свое состояние, но и семейства. Бегут вообще все те, которым трудно зарабатывать кусок хлеба дома, в их слишком густо населенном отечестве. Бросив семейства на произвол судьбы, одни из них, по прибытии в [324] Маньчжурию, нанимаются в работники, другие устремляются на золотые прииски, третьи делаются рыбо- или звероловами. Вообще они первое время принуждены обращаться к занятиям, доставляющим самый скудный заработок. Но многие из них упорным трудом и тяжелыми лишениями завоевывают себе более обеспеченное положение. Тогда они вспоминают о своих покинутых семействах и часто привозят их к себе.

Переселенцы, принадлежащие к последней категории, называют себя пао-тоурр, что в буквальном переводе значит «беглая головушка». Они, однако, не преследуются правительством и, избрав любой род занятий, обращаются в мирных граждан. Все же вообще переселенцы из Китай в Маньчжурию называют себя маньцзами, в отличие от коренных, туземных обитателей — маньчжуров.

Овладев всеми источниками народного богатства и поставив этим маньчжуров в безусловную зависимость от себя, в отношении материальных интересов, китайские переселенцы, еще в большей степени, подчинили их себе в нравственном отношении, посредством своих школ, оказавших едва ли не наибольшую долю влияния на успешное окитаение маньчжуров. В то время, как маньчжурские школы учреждаются правительством лишь в городах, при ямунях, китайские школы, содержимые на счет самих жителей, существуют в каждом сколько-нибудь значительном поселении. Поэтому маньчжуры, с давних пор, поставлены были в необходимость отдавать своих детей в китайские школы. Такой порядок вещей в настоящее время вошел в обычай. Теперь в маньчжурские школы поступают только те, которые уже получили общее образование в китайских. Таким образом, маньчжурские школы обратились как бы в специальные заведения для образования чиновников 3. [325]

Получая первоначальное образование в китайских школах, с детства проникаясь уважением к китайской цивилизации и сознанием превосходства китайской национальности, маньчжуры, мало по малу, пришли к отречению от своей собственной народности.

Вот почему, в настоящее время, на маньчжуров, населяющих басейн Сунгари, приходится смотреть не как на отдельную национальность, а скорее, как на особую касту в среде китайского народа, высшие члены которой — чиновники, поставленные пастырями народного стада, нисколько, однако, не радеют о нем; низший же слой этой касты, обязанный быть, в одно и то же время, и солдатами, и земледельцами, не удовлетворяя ни тому, ни другому назначению, представляет собою беднейший клас китайского народа, в конец изленившийся и теперь уже, при редком населении, выделяющий из своей среды не мало пролетариев, ничего неимущих и кое-как перебивающихся изо дня в день.

К числу китайцев следует отнести и, так называемых, хой-хой, или китайских магометан, частию ссыльных, а частию свободных переселенцев на Сунгари из внутреннего Китая. Они составляют значительный процент городского промышленного населения, отличающийся особою сплоченностию и зажиточностию, ненавидящий всех немагометан и, в свою очередь, глубоко ненавидимый всеми, последними.

Китайцы, разумея под этим именем и маньчжуров и китайских магометан, населяют прибрежья Сунгари и Мудан-цзяна. На Сунгари сплошное китайское население водворилось на пространстве от дер. Да-ху-тунь до дер. — Цзянь-му-со 4. Главная масса [326] его оселась на обширной равнине между гор. Бодуна и Баян-сусу. Китайцы вообще не любят групироваться в большие поселения, предпочитая селиться небольшими деревушками, или даже отдельными дворами. Но эта равнина представляет столь выгодные условия для оседлости, в отношении климата и почвы, что здесь, на небольшом относительно пространстве, возникло шесть городов. Многие села своею величиною почти равняются городам. Одну из деревень на реке Хулань-хэ, виднеющуюся с Сунгари, некоторые путешественники принимают за самый город Хулань, с Сунгари вовсе невидимый. Столь же крупные поселения встречаются по дороге из деревни Лоу-чжоу-ван-шань 5, на правом берегу Сунгари, в город Сюань-чань-пу, в окрестностях городов Аши-хэ и Баян-сусу и возле некоторых винокуренных заводов. Как города, так и винокуренные заводы оказывают притягательное действие на деревенских обитателей удобством сбыта сельских произведений.

Между Баян-сусу и Сань-Сином устроились самые молодые китайские поселения, а пространство, верст на шестьдесят по Сунгари, находящееся почти посредине между двумя названными пунктами, до сего времени остается вовсе незаселенным. Здесь, на правом берегу, есть место, отведенное для императорских охот. Затем, чем ближе к городу, тем население делается гуще, в особенности к стороне Баянс-сусу. Сообразно топографическим условиям местности, небольшие поселения начинают располагаться здесь, преимущественно, на левом, равнинном берегу. В пространстве между Сань-Сином и Баян-сусу нам нередко приходилось встречать переселенцев из Китая, которые, избрав места для оседлости, не успели еще обстроиться, временно помещаются в землянках или шалашах, и не имеют еще ни скота, ни других хозяйственных обзаведений. Самый город Баян-сусу возник не более шести или десяти лет тому назад, а, между тем, своими размерами, уже почти сравнялся с Сань-Сином и имеет все задатки для дальнейшего развития.

По слухам, по берегам речки Май-хэ водворилось довольно густое китайское население. Оно отличается строгою нравственностию и людей порочных изгоняет из своей среды.

Китайские поселения на Сунгари, вниз от Сань-Сина, на правом берегу оканчиваются деревнею Цзянь-му-со, а на левом — деревнею Вань-юань-во-кэн 6. Далее, по правому берегу идут [327] гольдские поселения, а по левому пустыня, простирающаяся до самого Амура. На обоих берегах есть еще много мест, удобных для поселений.

По правому берегу Мудан-цзяна, довольно обширные береговые равнины от Сань-Сина до речки Усху и от местности Чан-чу-лаза до Нингуты, густо усеяны фанзами и деревнями. На остальном пространстве, между Усху и Чан-чу-лаза, отдельные дворы и редкие небольшие деревни приютились в тех немногих местах, где горы, удаляясь от берега реки, уступают место небольшим равнинам. В падях, ближе к Нингуте, встречаются фанзы и шалаши искателей грибов и некоторых ценных растительных корней.

От Нингуты, по направлению к нашей границе, густое китайское население оканчивается долиною речки Мо-до-ши. Отсюда до Ван-лун-гоу встречаются одинокие фанзы, владельцы которых, занимаясь земледелием, вместе с тем дают приют для ночлегов и отдыха многочисленным путникам, стремящимся на золотые прииски и обратно. Можно с уверенностью сказать, что в этой местности, в стороне от дороги, в глухих падях, есть немало поселений, в роде встреченного нами на речке Сяо-суйфун, жители которых, занимаясь земледелием и огородничеством, сбывают произведения своего промысла в Синь-цзинь-чан, где разработкою золота занимается масса народа.

Тоже можно сказать и об остальном пространстве от Ван-лун-гоу до нашей границы.

В наших пределах, неподалеку от речки Ба-дао-хэ-цза, в стороне от дороги, есть несколько китайских земледельческих поселений, а затем пространство до самого селения Никольского, или, лучше сказать, до первых выселок из Никольского, остается вовсе незаселенным, хотя оно представляет большие удобства для оседлости.

На остальном пространстве по Сунгари, т. е. от дер. Да-ху-тунь до г. Бодунэ и по р. Нонь-уле, китайское население перемешано с монгольским и даурским. Составляя значительное меньшинство, китайцы живут здесь на станциях, так как на них возложено отбывание почтовой повинности по тракту между Бодунэ и Цицигаром, содержат мелочные лавочки, постоялые дворы и гостинницы, занимаются рыбным промыслом, а отчасти и хлебопашеством на землях, арендуемых у монголов.

Монголы составляют преобладающее Население прибрежий [328] Нонь-улы от устья ее до дер. Мохоло 7 и, вместе с даурами, населяют также прибрежья Сунгари от дер. Да-ху-тунь до г. Бодунэ. На самом берегу Нонь-улы до дер. Мохоло, за исключением нескольких ничтожных деревушек и одного большого селения и станции Донай-чжань, встречаются только станционные дома и фанзы рыболовов. В некотором же расстоянии от берегов рассеяны небольшие поселения оседлых монголов, которые живут в китайских фанзах и занимаются земледелием и скотоводством. Кочевые монголы обитают далее внутри страны. Монголы, населяющие прибрежья Нонь-улы, подчинены своим родовым владетелям, а сунгарийские — ведомству г. Бодунэ.

Дауры живут по Нонь-уле в больших селах, начиная от дер. Мохоло до Цицигара. Они, так же как и маньчжуры, принадлежат к разряду солдат-хлебопашцев и причисляются к маньчжурскому восьмизнаменному войску. И бедны они так же, как и маньчжуры.

Гольды населяют правый берег нижней Сунгари от дер. Цзянь-му-со до устья, где рассеяны их незначительные деревушки. Они обязаны почтовою гоньбою от устья Сунгари вверх до первых китайских поселений, занимаются немного огородничеством, а более рыбным и звериным промыслами, уплачивают подати соболями и на них же выменивают в Сань-Сине хлеб, табак, дабы и другие предметы, необходимые в их быту. Живут они в китайских фанзах и подчинены ведомству г. Сань-Сина.

Китайцы, населяющие прибрежья Сунгари и ее больших притоков, по званиям и занятиям, разделяются на следующие разряды:

1) Маньчжурское восьмизнаменное войско, к которому, кроме маньчжуров и дауров цицигарского ведомства, причисляются и, так называемые, хань-цзюни, т. е. потомки тех китайцев, которые; вместе с маньчжурскими войсками, принимали участие в покорении Китая. Дауры и хань-цзюни пользуются теми же правами и несут те же обязанности, как и коренные маньчжуры.

2) Матросы принадлежат к потомкам ссыльных переселенцев из Китая, обязаны пожизненно военною службою, но занимаются исключительно перевозкою по рекам казенного провианта.

Как о маньчжурском восьмизнаменном войске, так и о матросах подробнее будет сказано ниже, при описании военного положения Маньчжурии.

3) Станционные «же потомки ссыльных переселенцев из [329] Китая. Наделенные от правительства ее землями, они обязаны за это отбывать почтовую повинность. На таких основаниях станционные расселены, например, по тракту из Бодунэ в Цицигар. В других местах, они, взамен надела землями, получают от казны определенное жалованье, размер которого простирается до 50-ти ланов 8 в год станционному начальнику и до 20-ти ланов простому ямщику и, кроме того, фураж на лошадей деньгами.

4) Казенные охотники, получая от правительства жалованье, по 20 ланов в год, 3 лана на одежду и 5 на пищу и, кроме того, оружие и огнестрельные припасы, обязаны вносить в казну ежегодно определенное число соболиных шкурок и по одному экземпляру пантов 9. У тех, которые по какой либо причине не доставят в срок всего положенного, делаются вычеты из жалованья, или же недоставленное записывается в недоимку на следующий год.

5) Казенные хлебопашцы потомки тех ссыльных китайских преступников, которые, пробыв определенное для них время в ссылке, отказались возвратиться на родину. Они наделены от правительства землями, и для первоначального обзаведения хозяйством получают одного, а в некоторых местностях двух быков и восемь ланов серебра. Если выданный от казны бык падет, то владелец его получает вспомоществование, в размере половины стоимости быка, считая полную цену в восемь ланов. За это казенные хлебопашцы обязываются вносить в казну ежегодно определенное количество гу-цзы 10, смотря по урожаю каждого года, по качеству отведенной под пашни земли и по другим обстоятельствам. В цицигарском ведомстве, годы, в отношении количества хлеба, подлежащего со стороны хлебопашцев вносу в казну, разделяются на три категории. В лучшие годы они вносят 5, в средние 3 1/2 и в худшие 2 1/2 даня 11 гу-цзы. В неурожайные годы они не только ничего не вносят в казну, но и сами могут получать от нее заимообразно необходимое количество хлеба, с обязательством рассчитаться с казною в следующий урожайный год.

Вообще правила, как в отношении порядка обложения казенных хлебопашцев податью, так и в отношении порядка взимания оной, не везде одинаковы. Так, в одних местах подать взимается с лица, в других с определенной меры земли, в третьих [330] соразмеряется с числом рабочих рук в семье хлебопашца и т. д. Отсутствие точных на этот счет указаний закона открывает широкое поле злоупотреблениям чиновников, собирающих хлеб в казну.

6) Свободные люди составляют главную массу населения. Сюда относятся все, как постоянные, так и временные, но свободные переселенцы из Китая в Маньчжурию, занимающиеся торговлею и всякого рода промыслами. Из них купцы, ремесленники и другие городские промышленики, ничего не платя в казну, ежегодно вносят в городскую кассу, на покрытие разных городских расходов, некоторый процент от своих доходов. Размер этого процента законом не определен, а потому вполне зависит от произвола чиновников.

Заводчики обложены пошлинами, размер которых зависит от обширности производства и ценности обработываемых на заводах предметов. Так, известно, что владельцы винокуренных заводов ежегодно вносят в казну с каждого перегонного куба, выкуривающего до 400,000 гинов 12 водки в год, 400 ланов.

Рыболовы, вольные звероловы, искатели ценных корней растений и проч. никому ничего не платят.

Вольные хлебопашцы занимаются обработкою земли в качестве арендаторов казны, или частных земельных собственников. При найме земли, принадлежащей казне, они уплачивают ей известную сумму единовременно, по уговору и ежегодно по 660 чохов 13 с каждого тана 14. Арендуемую землю они могут переуступать другому лицу, при чем, обыкновенно, получают с него единовременно известную сумму, по взаимному соглашению. Новый арендатор принимает на себя обязательство ежегодно вносить в казну по 660 чохов за каждый шан.

При найме земли, принадлежащей частным лицам, нередко [331] заключается такого рода условие, по которому наниматель, по уплате собственнику каждогодно, в продолжение пятнадцати или двадцати лет, условленной суммы денег, или определенного количества хлеба, освобождается от дальнейшего платежа за пользование землею и становится, таким образом, de facto собственником этой земли, хотя de jure, если он не маньчжур, земля принадлежать ему не может.

Есть еще в Маньчжурии разряд людей, не имеющих никаких определенных занятий, живущих поденными заработками всякого рода, от которых зависит пропитание как их самих, так и их семейств. Я уже упоминал, что такие люди называют себя май-гун-фу-ды-жень, т. е. людьми, продающими свои досуги.

В административном отношении Маньчжурия делится на три, как у нас в последнее время принято называть, воеводства, а каждое воеводство на большее, или меньшее число округов. Каждым воеводством управляет цзян-цзюнь (главнокомандующий), а каждым округом амбань, в чине мейрын-цзангина (бригадного командира). Этим высшим административным лицам вверена как военная, так и гражданская власть в крае.

Амбань, управляющий округом, получает жалованья 600 ланов в год и, кроме того, пользуется некоторыми гласными статьями дохода. Так, например, ему предоставлено право держать при себе конвой из сорока солдат своего округа; но он, обыкновенно, содержит человеке пятнадцать, оставляя в свою пользу все содержание, следующее остальным двадцати пяти солдатам. Размер негласных доходов амбаня находится в прямой зависимости от большей, или меньшей ловкости и изворотливости подведомственных ему чиновников.

Амбань управляет округом посредством главного ямуня, разделяющегося на пять отделений: главное, военное, строительное судное и хозяйственное, между которыми распределены все отрасли управления. Каждым отделением заведывает гусайда, а второе по нем лицо есть кадалань (хранитель печати). Кроме того, в каждом отделении есть несколько младших чиновников и писцов. Все дела, требующие решения самого амбаня, восходят к нему через главное отделение, в котором хранится амбаньская печать, почему хранитель печати этого отделения — особа весьма важная. В пограничных округах все пограничные сношения производятся военным отделением. Цзянь-цзюнский ямунь имеет такое же устройство. [332]

Городское население управляется гражданским ямунем, которым заведывает особый чиновник мин-гуан.

Сельское население управляется посредством сельских старшин, тысяцких, сотских и десятских.

Статью о народонаселении я заключу описанием жилищ в Маньчжурии.

Фанза, или жилой дом, обыкновенно строится из дерева, обмазывается глиною, смешанною с травою, и кроется соломою. Каменные фанзы, крытые черепицею, очень редки. Окна устраиваются только в южной и западной стенах. Огромные оконные вставные рамы составляются из тонких кусков крепкого дерева, располагаемых клеточками и разными фигурами. Рама обклеивается тонкою, пропускающею свет бумагою и летом вынимается. Единственная дверь устраивается всегда по середине южной стены. Полы и потолки, последние почти всегда бумажные, бывают в домах только богатых людей. Фанза состоит из двух, или трех комнат. Более трех комнат в фанзе допускается иметь лишь очень знатным чиновникам.

В фанзе из трех отделений, в первом, ближайшем от входа, устраивается печь. На стене, прямо против двери, помещается аляповато нарисованные, уродливые фо-е (божества). Правое отделение, занимаемое семьею хозяина, переполнено разною домашнею утварью. Здесь помещается очаг, с вмазанною в него круглою чугунною чашею для приготовления пищи, шкафы с посудою, курятники и проч. Левое отделение — парадное. В нем, вокруг стен, устроены кеты, т. е. теплые и широкие нары, складываемые обыкновенно из кирпича. Дым, проходя из топки в первом отделении по устроенному в кане каналу, согревает его и выходит в трубу, устраиваемую на дворе, возле самой стены. Кань покрывается крепкими циновками, а иногда и коврами. На этом кане днем сидят, а ночью спят старшие члены семьи, или гости. Для младших членов семьи такой же кан устроен в правом отделении. Зимою возле кана ставятся две чугунные чаши с горящими угольями, для согревания.

Из мебели у китайцев есть только чжо-цза, небольшой низенький столик, который, когда едят, они ставят на кан и садятся вокруг него, поджав под себя ноги. Стулья встречаются у очень богатых людей. Стены украшаются картинами, по преимуществу изображающими разные сцены из театральных пиес и красными бумажками, исписанными изречениями знаменитых философов, [333] или просто приятными словами, как-то: счастие, богатство, благополучие и т. п.

Возле каждой фанзы есть двор, всегда чисто выметенный, обнесенный деревянною, или глиняною, а иногда и каменною оградою. Сюда въезжать на лошадях не принято. Во дворе, по обе стороны фанзы, строятся службы, для помещения работников, если они не могут быть помещены вместе с хозяином, и кладовые. Позади службы располагаются конюшни и скотские дворы. Тотчас за фанзой начинается огород, а далее пашни, всегда обнесенные невысоким земляным валом, или тыном. Против ворот в ограде, с наружной стороны, нередко ставится деревянный щит.

Несколько таких дворов, расположенных по близости один от другого, составляют деревню (тунь). Но в устройстве таких деревень нельзя встретить того, что называется системой, или порядком. Каждый поселенец строит себе дом на месте, которое показалось ему удобнейшим, не обращая никакого внимания на своих соседей. При этом, разумеется, улиц не существует: один дом смотрит в одну сторону, другой в другую, что в целом довольно картинно.

Вообще китайцы выбирают для своих поселений живописные места, непременно возле леса, или рощи. Где их нет, там деревья разводятся искуственно. В этом отношении, как равно своими фанзами с глиняными стенами и соломенными крышами, китайские поселения более всего напоминают наши малоросийские хутора, тонущие в зелени своих садов.

Не только возле каждой, даже самой незначительной деревушки, но и возле каждой отдельной фанзы есть кумирня (мяо), иногда величиной с клетку, а иногда гораздо более, смотря по величине населения и по достатку жителей. Два красные высокие шеста и зелень деревьев всегда указывают расположение ее. В кумирне помещаются изображения богов, чаще рисованные на бумаге, а иногда вытесанные из дерева, вылепленные из глины, или даже высеченные из камня, но самой топорной работы. В каждой кумирне, во всякое время, можно видеть стоящие перед богом небольшие тарелочки, наполненные, просом, кукурузою, желудями и другими местными произведениями, приносимыми в жертву богомольцами.

Город (чен) состоит из двух частей: собственно города, заключающегося в пространстве, обнесенном деревянным забором, частоколом, или глиняною стеною (где нет никакой ограды, там город означается воротами, построенными при входах в главные [334] улицы), и предместья, расположенного вне городской ограды, или за воротами, и называемого просто тунь, т. е. деревнею.

Собственно город представляет сплошную кучу домов, между которыми не мало каменных, крытых черепицею, и перерезывается в разных направлениях узкими улицами и переулками. Даже в сухую погоду, не смотря на буквально палящие лучи солнца, большие пространства на улицах покрыты лужами густой и жидкой грязи. Где грязь несколько подсохла, там виднеются две глубокие колеи, следы китайских масивных колес. В дождливую пору улицы обращаются в сплошное болото, и возможность сообщения по ним в это время, я полагаю, подвержена сильному сомнению. Грязь усиливается выкидываемыми с домов прямо на улицу разными нечистотами, а водосточные трубы, где они есть, точно так же, как и деревянные мостовые, содержатся в крайнем небрежении.

Внутренность города, кроме домов чиновников и более зажиточных граждан, занята торговыми лавками и ремесленными заведениями, гостинницами, театрами, кумирнями, присутственными местами и проч.

Торговых лавок такое множество, что улицы представляют собою сплошной базар, или гостиный двор, и по неволе недоумеваешь, куда сбывается масса товаров, которыми они завалены. Из лавок самая красивая дан-пу (меняльная), а за нею следует яо-пу (аптека). В нейп красиво расставлены на олках красные лакированные ящики с лекарствами. В хлебной лавке выставлены на показ, в плетеных корзинах, разные сорты хлебов, в зерне и в муке. Возле навеса, где продаются овощи, помещается окрытая мастерская гробовщика, или фабрика каменных табакерок и мундштуков для трубок. Висящие на шестах длинные куски материй указывают давку с красным товаром, а деревянная фигура сапога — мастерскую сапожника. По обе стороны некоторых лавок водружено по доске, широкими плоскостями одна к другой, с надписями: «в нашей лавке продаются, по дешевой цене, такие-то товары, из такого-то города» 15. Там, где от пересечения улиц [335] образовалось кое-какое свободное пространство, помещаются столики продавцов свежего мяса, разных печений на травяном масле, табаку, овощей и проч. Ближе к окраинам города, или же в предместья расположены гончарные и лесные дворы и заводы для выделки лапши.

Если случится, что одна давка не вплотную примыкает к другой, то пространство между ними вдоль улицы занято рядами полунагих и крайне исхудалых нищих, или игроками в карты, страстно предающимися этому занятию публично, на открытом воздухе.

В более глухих и отдаленных концах города существуют, кроме того, игорные дома, обыкновенно огороженные с улицы палисадником. Здесь, в небольшом помещении, производится игра в карты и в кости, всегда под напев какого-нибудь певца-импровизатора, сопровождаемый мерным побрякиванием медных тарелок, или кастаньет.

В таких же местах города встречаются шалаши, куда бедняки, не имеющие средств удовлетворять страсти к курению опиума у себя дома, приходят прокуривать последние, часто тяжелым трудом нажитые, гроши. В этих шалашах, на столах и скамьях, лежат оборванные и грязные мужчины и женщины, потягивая, из особых трубок, одуряющее зелье.

Гостиницы в маньчжурских городах бывают двух родов: так называемые у нас гостинницы для приезжающих (дянь) и трактиры (гуань-цза). В гостинницах первого рода на улицу часто выходит обыкновенная лавка, а двор обстроен помещениями для приезжающих, кухнями, конюшнями и проч. Здесь посетители, кроме помещений, отделанных с большим или меньшим комфортом, могут иметь и разные кушанья. В городах, через которые проходит много обозов, есть гостинницы, специально предназначенные для извозчиков, принаровленные к их потребностям и вкусам.

Трактиры не отличаются особенною привлекательностью, так как они устраиваются, главнейшим образом, для беднейшего рабочего [336] класа народа. Здание, в котором помещается трактир, всегда огораживается с улицы палисадником или перилами. Внутренность его представляет обширную комнату, без всяких украшений, уставленную столами со скамьями для посетителей 16.

Китайцы большие любители сценических представлений, тем более, что они даровые, а потому ни один город не обходится без театра. Театр у китайцев, будучи вполне народным, в то же время, нужно полагать, играет некоторую роль и в религиозном отношении. Во время нашего путешествия по Маньчжурии, некоторые градоначальники, испуганные долго стоявшею засухою, грозившею неурожаем, молили небо о ниспослании дождя, обещая, в случае исполнения просимого, дать для народа театральное представление.

Здание театра представляет собою небольшой тесовый балаган, поставленный на высоких сваях, одна сторона которого открыта. Против этой стороны на улице, или на площади, под открытым небом, располагается публика, зачастую разгоняемая непогодою по домам на самом интересном месте пиесы. Ни занавеса, ни декораций на сцене, где помещаются музыканты я где без всякого стеснения расхаживает прислуга, не полагается. Точно также нет и постоянных труп. Актеры, принадлежащие большею частью в числу любителей, собираются властями ко времени, назначенному для представлений, и содержатся на счет посильных приношений купечества.

Представление начинается появлением на сцене одного из актеров, который объявляет, что сейчас будет разыграна такая-то пиеса. Это значит — занавес поднят. После этого начинает играть музыка, умолкающая с появлением на сцене самих действующих [337] лиц разыгрываемой пиесы, которые, прежде всего, обращаются к зрителям с просьбою вообразить, что они, т. е. актеры, гуляют, например, в саду или катаются верхом и т. п., словом, находятся в таком месте или положении, какого требует содержание пиесы и какого сцена, за отсутствием декораций, изобразить не может.

Во время игры актеры, изображая волнующие их страсти, то приплясывают, то кривляются и вообще коверкают себя самым ужасным образом. На лицах зрителей во все время представления отпечатлевается напряженное внимание. Однако, к трагическим местам пиес публика относится равнодушно, за то комические возбуждают в зрителях часто гомерический хохот. Подобного рода представление нам удалось видеть в Сань-Сине.

Кумирни (мяо) принадлежат к лучшим зданиям в городе. В передней стене ограды, окружающей кумирню, устроены ворота, из которых к кумирне ведет, через двор, неширокая деревянная или каменная мостовая. По середине двора иногда устраивается жертвенник, где богомольцы возжигают сян (курительные свечи). В летнее время двор уставляется цветами.

Передняя, лицевая сторона самого храма представляет фасад обыкновенной китайской фанзы, с решетчатыми окнами и дверями. Снаружи над окнами привешены доски с именами строителей храма и жертвователей.

Внутри кумирни, прямо против дверей, у противоположной стены восседает под балдахином главное божество, с поджатыми под себя ногами и с довольным выражением на лице. Перед ним стоят сосуды, куда кладутся приносимые в жертву предметы и где возжигается сян. Вокруг главного божества расположены второстепенные боги и герои, один с прибором для письма, другой с мечом, третий с молотом и наковальнею, изображающими гром, и т. д. Некоторым из этих второстепенных богов, вероятно для внушения молящимся подобающего страха, даны самые страшные и свирепые лица. Встречаются истуканы с птичьими и собачьими головами. Внутренность храма не имеет никаких украшений и всегда покрыта густым слоем пыли.

Два красные шеста у ворот и деревья составляют принадлежность каждой городской кумирни, так же, как и деревенской.

Кроме мяо, в каждом городе есть еще одна или несколько сы (магометанских мечетей). Над ними обыкновенно возвышаются минареты, в виде китайских павилионов. Сравнительно с китайскими [338] мяо, они отличаются вообще большим наружным благолепием и чистотою, что, конечно, зависит от большей религиозности магометан.

Здание ямуня всегда можно узнать по стоящему перед его воротами огромному щиту из теса или кирпича и по двум высоким мачтам, на которых, во время присутствия в ямуне старшего начальника, вывешиваются флаги. Огромные ворота устраиваются под одну крышу с двумя зданиями, расположенными по обеим сторонам их. Каждое из этих зданий имеет по четыре двери, над которыми крупными буквами прописаны цвета восьми знамен. Это военные тюрьмы. Каждое знамя, следовательно, имеет свое тюремное отделение.

На левой половинке средних ворот ямуня написано: «нашего, такого-то, ямуня печать 12-й луны 25-го числа закрывается — великая радость!» а неправой: «нашего, такого-то, ямуня печать 1-й луны 15-го числа открывается — великая радость!»

Во дворе, прямо против ворот, расположено здание, в котором помещается главное отделение ямуня, а по сторонам, влево и вправо от ворот, по два здания, из которых в первых двух помещаются военное и судное, — а в последних строительное и хозяйственное отделения. Все они сообщаются между собою через двор деревянными или каменными мостовыми.

Внутри каждого отделения на стене, против входной двери, висит голубая доска с надписью, напоминающею служащим, что «правда должна руководить их действиями». По середине комнаты стоит стол, покрытый материею, с креслом для председателя. Младшие члены присутствия помещаются вокруг столиков на кане, где также расставлены шкафы, с выдвижными ящиками, в которых хранятся дела, рассортированные по родам. По стенам висят тетради входящих и исходящих бумаг и штрафная, а также доски, на которых прописаны имена всех служащих лиц. Это собственно присутствие. Канцелярии же с писцами помещаются в зданиях, устраиваемых позади присутствий. Они своим устройством ничем не отличаются от обыкновенных фанз.

Возле главного ямуня расположены: арсенал, где хранятся пушки и разное оружие, казенная школа, где обучаются дети служащих лиц, и казенная кумирня, где совершается поклонение «сыну неба» и где нет истуканов, а только надпись на стене против входа: «покланяемся великому хуан-ди». [339]

IV.

По Сунгари земледелие нашло самые благоприятные для себя условия на равнине, простирающейся от г. Бодунэ вниз до г. Баян-сусу и в особенности в четыреугольнике между городами Аши-хэ, Сюань-чань-пу, Хуланем и Баян-сусу. Если прибрежья всей вообще Сунгари называют иногда житницею Китая, то названное пространство можно назвать житницею житницы Китая. Здесь, при самой благоприятной почве, не бывает ни засух, ни неумеренных или безвременных дождей, отчего труд земледельца всегда богато вознаграждается. То же или почти то же можно сказать и о других местностях по Сунгари, за исключением прибрежий Нонь-улы и Мудан-цзяна.

Нонь-ула ежегодно разливается, и притом столь широко, что вода иногда достигает пашень, далеко отстоящих от берега. Почва земли на значительное расстояние от берегов илистая. Во время дождей она обращается в грязь, долго не высыхающую, а при продолжительной засухе делается твердою, как камень. Местами попадаются и солончаки.

Прибрежья Мудан-цзяна страдают от засух, повторяющихся, средним числом, в два года раз. На памяти жителей два раза были такие засухи, что хлеб вовсе не уродился. Хотя очень редко, но бывают и наводнения от разливов Мудан-цзяна. В последние 20 лет было два таких случая. В годы, обильные дождем, урожаи подучаются очень хорошие. Почва земли здесь, по преимуществу, песчано-глинистая, а местами и каменистая, тщательно удобряется с осени навозом.

Жители прибрежий Сунгари, Нонь-улы и Мудан-цзяна засевают на своих полях следующие хлебные и другие хозяйственные растения: просо, которое бывает четырех видов: а) гу-цза и б) ми-цза; пшено из них, называемое сяо-ми-цяа, составляет главную пищу народа, а для бедного класа и единственную. в) Гао-лян, просо, крупное темно-коричневое зерно которого идет, главнейшим образом, на винокурение, а стебли, высокие и деревянистые, на отопление. Обширные поля, засеянные гао-ляном, всегда указывают на близость винокуренного завода, г) Бай-цза, с самым мелким зерном, идет в пищу наравне с первыми двумя видами просо. Многие стебли бай-цзы составляют хороший корм для скота. Пшеницу (май-цза), засеваемую в малом количестве, в особенности на Сунгари. Из нее делаются булочки (бобо) и печенья на [340] травяном масле, употребляемые в пищу только богатыми людьми. Гречу (цяо-май), которая, после проса, более всего идет в пищу народа. Овес (да-май) и ячмень (лин-да-май). Оба эти продукта употребляются так же, как у нас, но разводятся, в особенности овес, в небольшом количестве. Горох (доу-цза) и бобы, многих видов, идут, главнейшим образом, на корм скота, для чего отчасти служит и кукуруза (бао-ми). Коноплю, которая бывает двух видов: а) обыкновенная (ма) и б) цин-ма. Последняя идет на приготовление рыболовных снастей, так как веревки, свитые из ее волокон, хотя не отличаются особою крепостью, но долго сохраняются в воде. Табак (янь), разводимый в огромном количестве, составляет значительную отрасль торговли, в которой различаются многие сорта его, в зависимости от тщательности обработки и сортировки одного и того же вида растения. Курение табака распространено не только между взрослыми, но и между малолетними. Мак (да-янь) разводится в небольшом количестве, исключительно для добывания опиума. Су-цзу, растение с маслянистыми зернами, из которых выжимается так называемое травяное масло, единственное, идущее в пищу народа, так как там о молоке и молочных изделиях не имеют понятия; кунжут же не разводится и кунжутное масло привозится из Ляо-дуна, или даже из внутреннего Китая и продается по цене, сравнительно с травяным маслом, очень дорогой. Масло, добываемое из клещевины, разводимой в весьма немногих местах и в небольшом количестве, идет на смазку колес. Диянь красильное растение. Из листьев его добывается синяя краска, которой окрашено большинство тканей, употребляемых народом для одежды.

В тех местностях, где население довольно густо и земли относительно немного, как, например, в окрестностях городов, жители при посевах придерживаются плодопеременной системы. Для этого они разделяют все свои поля на четыре участка, из которых на первом последовательно засевают гу-цзу, гречу и су-цзу, на другом бобы, гао-лян и пшеницу, на третьем бай-цзу и два, три года мак, а на четвертом одну коноплю.

Уход за полями в Маньчжурии самый тщательный. Хлеба на нивах засеваются грядами. Сорные травы до чиста уничтожаются. По окраинам пашен, прилегающим к дорогам, одна борозда всегда засевается коноплею, предохраняющею хлебные растения от потравы. Где более людно, там нельзя встретить ни одного клочка праздной земли. Везде виднеются поля, засеянные разными [341] хозяйственныли растениями, между которыми, как лес, возвышаются гаолян, цин-ма и кукуруза, достигающие необыкновенного роста.

Чтобы дать понятие об урожайности хлебов в местностях, наиболее благоприятных для земледелия, я привожу нижеследующие данные, выражающие средний урожай в окрестностях Хуланя и Баян-сусу. Там, на одном шане земли:

 

Пшеницы.

Овса.

Гао-ляна.

Гу-цзы.

Засевается 5 доу 5 доу 8 шенов 8 шенов 17
Получается 5 даней 7 даней 8 даней 10 даней
Или один посеянный доу дает 10 доу 14 доу 100 доу 125 доу

Цены же на некоторые хлеба, существующие в разных пунктах Маньчжурии, показаны в нижеследующей таблице 18:

 

Один пуд стоит:

Пшеницы.

Овса.

Гречи.

Гу-цзы.

В Сань-Сине 1 руб. 4 коп. 60 коп. 47 коп. 70 коп.
» Хулане и Баян-сусу - » 60 » 23 » 23 » 18-28 »
» Бодунэ » 83 » 47 » 35 » 47 »
» Цицигаре » 60 » - » 35 » 60 »
» Нингуте 1 » 77 » 74 » 60 » 74 »

Относительно Нингуты необходимо заметить, что 1872 год был неурожайным. В более благоприятные годы цены на. хлеба в этом городе понижаются иногда вдвое. Известно, например, что в урожайные годы из Нингуты пшеница возится для продажи в Сань-Син, где цена на нее никогда не бывает выше показанной в таблице 19. [342]

Таким образом, главный хлебный рынок сунгарийской страны находится в Хулане и Баян-сусу. За покупкою хлеба туда приезжают купцы из Сань-Сина, Бодунэ и даже из Гирина и Цицигара. Закупаемый в окрестностях Хуланя и Баян-сусу хлеб, сань-синьские купцы сбывают, преимущественно, гольдам; бодунэские — кочевым монголам низовьев Нонь-улы, а цицигарские — в г. Хайдар, также окруженный кочевыми племенами. Большею частью хунаньским или баян-суским хлебом пополняются и казенные провиантские магазины в Цицигаре, так как казенных хлебопашцев поселено там более, нежели в других местах.

Огородничеством китайское население занимается с особою любовью. Возле каждой фанзы непременно есть огород, а в каждом огороде произрастают лук, чеснок и перец, обильно входящие, в виде приправы, почти во всякое китайское кушанье, огурцы, употребляемые в пищу только свежими и, наконец, тыквы и батлажаны, из которых варится каша, употребляемая в пищу людьми, а также идущая и на корм свиней.

Кроме того, местами разводятся арбузы, которых особенно много по Мудан-цзяну, и дыни, но как те, так и другие довольно безвкусны; картофель, капуста, отличная от нашей, более похожая на салат; морковь, петрушка, редька и редиска, репа, брюква, свекла и особый вид укропа (цин-цай). Из красильных растений на огородах разводится шафран.

Небольшие огородики встречаются и у гольдов. На них, кроме луку, чесноку, перцу, тыкв и батлажанов, разводится конопля, для приготовления рыболовных снастей.

Огороды акуратно поливаются. Вскоре после всхода овощей, по грядам проходят сохою, чтобы лучше прикрыть землею корни начинающих развиваться растений. Овощей везде такое множество, что они, в период созревания, продаются за бесценок. [343]

Разведением фруктовых деревьев, равно как луговодством, местные жители вовсе не занимаются. Сена на зиму не заготовляют, прокармливая скот хлебным зерном или соломою. Впрочем, в летнее время, на городских базарах можно встретить в продаже пучки свежей травы. Под осень, когда трава достигает наибольшего роста и деревенеет, ее косят небольшими железными косами, около полуторы четверти длиною, и употребляют, как материал для топлива и для кровли крыш.

Скотоводством жители прибрежий Сунгари занимаются на столько, на сколько это необходимо для их главного занятия-земледелия. В большей степени скотоводство развито по Мудан-цзяну, а еще более по Нонь-уле, где попадаются уже кочевые монголы, исключительно занимающиеся скотоводством. В настоящее время не только нигде нет избытка в скоте, а, напротив, везде ощущается в нем недостаток, благодаря не так давно повсеместно свирепствовавшему падежу, особенно сильно опустошившему прибрежья Мудан-цзяна.

Разводятся следующие породы скота: лошади небольшие, но довольно крепкие и очень красивые, с маленькою головою и тонкими ногами; быки крупной породы, ослы очень маленькие и лошаки более крупные и сильные, чем лошади. Овцы разводятся только по Нонь-уле и по Сунгари выше Хуланя. В остальных местностях по Сунгари и по Мудан-цзяну если и можно встретить овец, то лишь пригоняемых для продажи из цицигарского ведомства. Замечательно, что и по Усури овцы не могут быть разведены, не смотря на постоянно повторяющиеся к тому попытки наших переселенцев. Свиньи, очень мелкой породы, держатся в большом количестве.

Главный корм скота в зимнее время составляет солома бай-цзы, которая у более зажиточных людей рубится и перемешивается с мукою. Кроме того, по возможности, кормят скот бобами, кукурузой и гао-ляном.

Зимою скот содержится в крытых сараях или в открытых оградах из битой глины, но это только у более богатых людей. У бедняков же он стоит всю зиму на открытом воздухе, привязанный к вбитым в землю столбам.

Мясо в Маньчжурии едят очень немногие. Употребляемый для этого скот пригоняется в города из цицигарского ведомства. По всей Сунгари существует большой спрос на кожи, как сырые, так и выделанные. [344]

Приводим здесь цены на скот, существующие в различных пунктах Маньчжурии.

 

Лошадь.

Бык.

Баран.

В Сань-Сине от 45 р. от 52 р. от » р. » к.
- Баян-сусу - 26 - - 26 - - » — » -
- Хулане - 26 - - 19 - - 3 — 50 -
- Бодунэ - 32 - - 19 - - 3 — 25 -
- Цицигаре - 19 - - 13 - - 2 — 60 -
- Нингуте - 39 - - 52 - - » — » -

Свиньи продаются и покупаются на. вес, причем, 100 гинов живой свиньи принимается за 80 гинов мяса, за которое и производится уплата. Цена же на свинину существует от 9 до 10 коп. за 1 гин.

Из домашней птицы повсеместно разводится множество кур и гораздо менее гусей и уток. Соленые куриные яйца составляют немаловажную статью народного продовольствия.

Мы уже знаем, что лесом, и то редким и годным только на дрова, покрыты прибрежные горы по Сунгари, от Сан-Сина до р. Аши-хэ, и по Мудан-цзяну, от Сань-Сина же до д. Сяо-жень-го. Остальное пространство по Сунгари до Бодунэ, по Мудан-цзяну до Нингуты и по Нонь-уле, от устья ее до Цицигара, представляет безлесную равнину. Как на исключение, можно указать на небольшие лески в низовьях Нонь-улы, находящиеся во владениях монгольского князя Гаурсу-гуна, который, однако, воспрещает рубить их, почему для лесного хозяйства страны они никакого значения не имеют, равно как и рощи при деревнях, кумирнях и кладбищах, сохраняемые народом, как святыня.

В наиболее благоприятных условиях относительно снабжения лесом находится Сань-Син. Неподалеку от него тянется хребет Гудунь-шань, из которого вытекают две небольшие речки: Да-гудунь и Сяо-гудунь. Верстах в 20 от устья первой из них и в 40 от второй уже производится рубка превосходного строевого леса, сплавляемого не только в Сань-Син по течению, но и в Баян-сусу против течения. Такой же лес сплавляется в Сань-Син с верховьев речек Да-лалами-хэ, Сяо-лалами-хэ и Май-хэ. При устьях Да-гудунь и Май-хэ устроены лесопильни. По Мудан-цзяну идет в Сань-Син только дровяной лес.

Вся местность от р. Май-хэ до г. Бодунэ, в районе которой, кроме Бодунэ, находятся города Хулань и Баян-сусу, снабжается строевым лесом, сплавляемым или по р. Лалин-хэ, или же по [345] Сунгари, с окрестностей Гирина. Не так давно в г. Хулань сплавлялся лес с верховьев р. Хулань-хэ, но теперь это воспрещено. Цицигар и все местности ниже его до самой Сунгари снабжаются лесом с верховьев Нонь-улы, а Нингута с верховьев Мудан-цзяна.

Такой порядок снабжения лесом местностей по Сунгари и ее большим притокам делает цены на него весьма разнообразными. В Сань-Сине одна сажень однополенных дров обходится около 90, копеек. В Бодунэ за бревно, длиною немного более сажени и около трех вершков в диаметре, берут 26 коп.; бревно же около трех сажен длины и около четырех вершков в диаметре стоит 88 коп. В Цицигаре за такое бревно мы платили 65 кои.

Готовые дрова можно покупать в одном Сань-Сине. В остальных местах лес на отопление не идет, или идет очень мало. Во всех безлесных местностях производится торговля прутьями тальника, обильно растущего по берегам Сунгари и других речек. Сто довольно тонких пучков таких прутьев стоит около 65 коп.

В Сань-Сине производится постройка больших лодок, сбываемых, по преимуществу, сунгарийским, амурским и усурийским гольдам, когда они, в июле месяце каждого года, прибывают в город для уплаты податей и закупки хлеба и других нужных в их быту предметов.

Во всех вообще городах производится выделка деревянной посуды, но весьма плохого качества.

Грибной промысел доставляет средства к жизни немалому числу людей, но в то же время он в высшей степени способствует истреблению дубовых лесов, так как здесь дело идет о, так называемых, дубовых грибах (мурр). Для добывания их промышленики валят огромные дубы, которые, по прошествии двух, трех лет, покрываются древесными наростами, принадлежащими в породе трутняков и составляющими одну из лакомых приправ к китайским кушаньям. Собираемые в лесах, покрывающих Кентэйский хребет, грибы продаются промышлениками в Нингуту, а отсюда развозятся для продажи по всему Китаю, так что Нингуту, кажется, следует считать главным центром грибной торговли.

Дубовые грибы, перед употреблением в пищу, вымачиваются, причем получается дубильный отстой, не пропадающий даром, а употребляемый китайскими фабрикантами при выделке шелковых тканей высших сортов. Говорят, что этот отстой придает особую [346] прочность, свежесть и яркость цветам окрашенных материй. Один гин дубовых грибов в Нингуте стоит около 45 коп.

В долинах тех же гор встречается растение, корень которого, хуан-ци, имея слабительное свойство, служит весьма употребительным лекарством в китайской медицине. Артели промышлеников отправляются в горы, в местах, богатых этим растением, устраивают шалаши и перекочевывают с места на место, пока не наберут его столько, сколько могут доставить в Нингуту. Целые караваны с хуан-ци встречаются по дороге от Нингуты к нашей границе.

В южных частях Кентэйского хребта попадается, хотя и очень редко, знаменитый корень жинь-шень, который, пока он не отделен еще от стебля, носит название бан-чуй. Редко попытки искателей жинь-шеня увенчиваются успехом; в большинстве случаев они возвращаются домой с пустыми руками. Но это не останавливает новых попыток — и неудивительно, когда счастливец, которому удастся, наконец, отыскать это растение, своего рода клад, за один лан (2 лот. 3/4 золоти.) его может получить до 65 руб.

В нашем Южно-Усурийском крае существуют целые плантации жинь-шеня. Одна из них находится верстах в 30-ти от поста Камень-Рыболов. Однако, жинь-шень, разводимый искуственно, не имеет той цены, как дикорастущий. Последнему китайская медицина приписывает, в лекарственном отношении, почти чудесное свойство. По мнению китайцев, человеку, у которого осталась хоть искра жизни, после принятия приличной дозы жинь-шеня, возвращаются утраченные силы.

Только что отысканный корень, прежде всего, обваривается горячею водою, после чего сушится или вялится. В таком виде он поступает в руки китайских медиков, без совета которых и соответствующего приготовления его никто не принимает.

Рыбным промыслом в низовьях Сунгари занимаются гольды. От Сань-Сина вверх по обоим берегам Сунгари начинаются фанзы китайских рыболовов. Это большею частью беглые головушки (пао-тоурр). Они соединяются для промысла в артели, числительностью нередко человек до 40, и избирают из своей среды особых старшин. В большинстве случаев беглые головушки составляют только постоянный кадр артелей, пополняемый, под осень и в зимнее время, окрестными поселянами, посвящающими рыбному промыслу свободное от земледельческих занятий время..

Особенно часты рыбачьи фанзы по Нонь-уле, где немалое участие [347] в рыбном промысле принимают станционные китайцы. По Мудан-цзяну же рыбные промыслы мало развиты; занимаются ими земледельцы-поселяне настолько, на сколько это нужно для собственных их потребностей.

В каждой, артели удов разделяется на летний и зимний. Итоги вырученным от продажи рыбного товара барышам подводятся особо по каждому улову и делятся старшиною поровну между всеми членами артели.

Рыба самых разнообразных пород ловится сетями и посредством разных приманок. По Нонь-уле места, покрывающиеся водою во время разливов реки, отделяются от нее кольями. По убыли воды, рыба остается на мели и ловится просто руками в огромном количестве. Она сбывается, главнейшем образом, в ближайшие города. В теплое время рыба солится.

В окрестностях Хуланя один, гин рыбы стоить детом около 3 1/2 коп., а зимою до 45 коп. По Нонь-уле цена на рыбу бывает до 2 коп. в зимнее и до 6 1/2 коп. в летнее время.. Нонь-улинская рыба идет, даже в Куань-чен-цзу. По Мудан-цзяну один гин рыбы стоит около 5 коп. в летнее время.

В то время, когда по каким-либо причинам, например, по случаю прибыли воды, рыба не ловится, рыбаки занимаются резанием и продажею прутьев тальника, которые, как уже упомянуто, в безлесных местностях употребляются на топливо.

Звериные промыслы производятся в лесистых горах, идущих по берегам Сунгари и Мудан-цзяна. В них водятся медведи, волки, лисицы, еноты и соболи, доставляющие более, или менее ценный пушной товар. Особого внимания заслуживают изюбри и тигры. Последние изредка встречаются в хребте Мынгушане, возле Баян-сусу, и очень часто в южных частях хребтов Сяо-бо-шана и Кентэйского. Первые ценятся по своим молодым рогам, называемым у нас пантами, а у китайцев лу-жун, вторые — по своим когтям и некоторым другим частям костей. Китайская медицина считает панты весьма действительным средством, укрепляющим расслабленные организмы, особенно в сыром климате, а тигровые когти, известным образом приготовленные, лекарством, которое, будучи принято внутрь, возбуждает в человеке отвагу и мужество 21. [348]

Произведения звериного промысла сбываются или в Сань-Сине, или в Цицигаре, или в Нингуте. Частью пушного товара уплачивается подать правительству, так как все гольды сань-синского, большая часть инородцев цицигарского и казенные охотники нингутинского ведомств принадлежат к разряду обязанных зверопромышлеников. Другая часть пушного товара идет в вольную продажу и более всего в обмен на хлеб, дабы, огнестрельные припасы, тайная продажа которых производится в Нингуте, и другие предметы, необходимые для охотников.

Зверопромышленики отправляются на промыслы обыкновенно поздней осенью, а возвращаются, для сбыта своего товара, весной. По Мудан-цзяну многие охотники проводят на промыслах круглый год в шалашах, куда домочадцы их доставляют по временам съестные припасы.

Зверей бьют из ружей и из луков, а также ловят посредством равных ловушек.

В Сань-Сине и Цицигаре наши купцы покупали весьма порядочных соболей по пяти с небольшим рублей за шнурку. В Нингуте соболиная шкурка ценится от 4 руб. до 6 руб. 50 коп., а беличья от 9 до 13 коп. Шкуру небольшого медведя можно купить за 1 руб. 50 коп.

Не смотря на то, что разработка золота строга воспрещена китайским правительством и уличенные в ней считаются важными государственными преступниками, она деятельно и совершенно открыто производится неподалеку от нашей границе, на р. Ба-дао-хэ-цза. Все меры, принимаемые высшей администрацией для прекращения незаконных занятий этого рода промыслами, парализуются подкупностью местных властей. Для наблюдения за исполнением закона, из Нингуты по временам командируются офицеры, с отрядами солдат. Но они, по прибытии на место, получают от золотопромышлеников известное количество драгоценного метала, с которым и спешат в Нингуту, для раздела добычи, участие в [349] котором принимают и высшие чиновники. С таким же успехом, в этом отношении, действует и небольшой маньчжурский военный караул, поставленный на р. Мо-лин-хэ, в стороне от дороги из Нингуты к нашей границе, наблюдение за которою то же относится к числу его обязанностей. Чтобы затруднить золотопромышлеников в добывании необходимых жизненных продуктов, закон воспрещает подвоз хлеба в золотоносные местности из Нингуты и ее окрестностей. Но этот закон легко обходится, благодаря тому же магическому свойству во лота. Наконец, по близости золотых приисков, в глухих падях, поселяются земледельцы, снабжающие золотопромышлеников хлебом и овощами. Суйфунские же рыбаки доставляют им в изобилии рыбу.

Если золотоискателям действительно приходятся под час голодать, то вовсе не вследствие принимаемых правительством мер, а вследствие того, что содержание золота на ныне разрабатываемых приисках слишком бедно, до того бедно, что оно зачастую не окунает слишком дорого стоющего в отит местах даже скудного пропитания. Массы голодного и оборванного народа, попусту истратившие много тяжелого труда и перенесшие всевозможные лишения, возвращаются с золотых приисков. Но на встречу им, на золотые прииски, стремятся новые толпы настойчивых людей, с надеждою, что авось капризная фортуна будет к ним более благосклонна, чем к их предшественникам. Пример немногих счастливцем, успевших разбогатеть на золотых приисках, возбудительно действует на прочих.

Золотоискатели, для занятия золотым промыслом, соединяются в артели. Внутреннее устройство и порядок в этих артелях, вероятно, те же, какие существовали у усурийских маньцз, еще не так давно занимавшихся тем же промыслом.

Архимандрит Палладий говорит 21: «Каждая партия состояла из нескольких тысяч человек к занимала особый участок земли; во главе партии был старшина, под именем да-е (наибольший). Он избирался из почтенных, распорядительных и справедливых людей и имел помощников: эррг-е (второй), а в случае надобности и сань-е (третий). Да-е имел власть наказывать виновных из своей партии палочными ударами и даже казнить смертию, без пролития крови, т. е. зарывая преступников живыми в землю, или спуская в прорубь. Все добываемое на промыслах отдавалось да-е м он праведно делил его между членами общины; он [350] решал распри, заботился о больных и принимал меры к обеспечению семейств тех из его подчиненных, которые попадались в руки правосудия маньчжурам и были казнены, или сосланы. Всякий волен был переходить из одной партии в другую, но с тем вместе лишался права переходить в прежнюю».

В настоящее время, разработка золота производится в пади Син-цзинь-чан, верстах, в десяти к северу от Ван-лунь-гоу. Не задолго перед сим, золото добывалось в.пади Лао-цзинь-чан (верст 30 к западу от предыдущей). Сохранившиеся.там еще свежие следы указывают на те приемы, которые, употребляются маньцзами при разработке золота 22.

Новые золотые прииски находятся всего в 20 верстах от нашей южно-усурийской границы и в двух переходах от наших первых поселений на Суйфуне. Если бы китайское правительство вознамерилось серьезно остановить незаконную разработку золота и разогнать массу людей, ею занимающихся, то нет ничего невероятного, что голодные толпы золотоискателей, спасаясь от преследования маньчжурских войск, могут ринуться в наши пределы, с целью грабежа и нарушить спокойствие и безопасность наших поселенцев на Суйфуне.

Добываемое на приисках золото сбывается, главнейшим образом, в Нингуте, а частью в Сань-Сине. На золото же покупаются золотоискателями и все жизненные продукты.

В маньчжурских городах на каждом шагу встречаются лавочки, где продаются разные деревяные, железные, кожаные, каменные и другие изделия — продукты местной городской промышлености.

Как на оригинальный вид промышлености, свойственный только китайским городам, можно указать на вырезывание из бумаги изображений разных предметов: людей, лошадей, быков, фанз, или на выделку деревяных остовов животных, в натуральную величину, обклеиваемых бахромчатою бумагою под цвет шерсти. [351] Китайцы покупают эти фигуры, чтобы обжигать их в память своих умерших родственников. Они уверены, что сожженное здесь на земле изображение предмета получится умершим, на том свете, в виде самого предмета.

Сельской промышлености в этой части Маньчжурии почти вовсе не существует. Тканьем простых бумажных материй из привозного хлопка (один гин которого в окрестностях Баян-сусу стоит около 65 копеек) занимаются очень немногие и притом для собственных своих надобностей. Более развита окраска материй, покупаемых обыкновенно белыми, в синий цвет и приготовление для этого синей краски из листьев растения диянь. Самую видную отрасль сельской промышлености составляет добывание опиума.

Из заводов обращают на себя внимание кирпичные, где также выделывается черепица. Они устраиваются по близости городов. В каждом городе есть один, или несколько гончарных заводов. На них выделывается глиняная посуда очень хорошего качества. Глиняный муравленый чан, около двадцати ведер вместительности, в окрестностях Баян-сусу стоит около 1 руб. 25 коп. Маслобойни и заводы для выделки лапши также составляют принадлежность каждого города. В Баян-сусу один гин травяного масла стоит около девяти, а лапши около восьми копеек.

В Аши-хэ есть писчебумажная фабрика, где выделывается простая писчая бумага из конопли, а в Цицигаре фабрика каменных табакерок и мундштуков для трубок. Последнего рода изделия, по преимуществу из халцедонов и сердоликов, получаемых с берегов Амура, смотря по качеству камней, иногда ценятся очень дорого. Каждый китаец считает непременным долгом иметь каменный мундштук у своей трубки.

В Бодунэ есть несколько ковровых фабрик. Ковры ткутся из коровьей, или овечьей шерсти, которая тут же красится в разные цвета. Ковер бодунэского изделия в два аршина длины и аршин ширины стоит около 4 руб. 20 коп.

Винокуренных заводов особенно много по Сунгари, между Баян-сусу и Бодунэ, и возле Нингуты. По Нонь-уле же их вовсе нет, так что Цицигар, как равно все местности до самого устья Нонь-улы снабжаются водкою из Бодунэ, Хуланя, Баян-сусу и даже из Куань-чен-цзы. Водка, как уже было замечено выше, гонится из гао-ляна, с небольшой примесью других хлебов 23. [352] Один гин водки в Хулане и Баян-сусу стоит немного более пяти копеек.

Кроме перечисленных выше предметов местной производительности, на Сунгари привозится для продажи не мало иностранных, по преимуществу английских, и масса китайских товаров.

Из русских товаров встречаются сукна фабрики Тюляева, драпы, ковры, самовары, фаянсовая и стеклянная посуда, стеариновые свечи, сахар, спички и проч. Все эти товары закупаются китайскики купцами или в Благовещенске, или в Хабаровке. Наши амурские купцы жалуются, что китайцы почти никогда не производят оптовых закупок, а в продолжение круглого года закупают все по мелочам, почему и затрудняются сказать что либо положительное о размерах, вообще ничтожных, нашей отпускной торговли с Маньчжурией.

Между английскими товарами преобладают бумажные и шерстяные материи. Не мало также привозится железных и стальных изделий. Английский опиум на Сунгари редок, так как здесь более употребляется свой собственный. Один кусок английской простой бумажной материи в три ручные сажени 24, или в 7 1/2 аршин, стоит в Баян-сусу 1 руб. 30 коп.

Главную массу товаров, привозимых на Сунгари из Китая, составляют бумажные материи, употребляемые народом для одежды. Затем следуют железные изделия, разные украшения, ганзы (трубки), соль и проч. Первостепенные купцы сунгарийских городов или сами ездят за покупкою китайских товаров в Шань-хай-гуань, или содержат там, а иногда в Мукдене, или Куань-чен-це, своих комисионеров. Второстепенные купцы, забирая товар у первостепенных, развозят его для продажи в разные пункты [353] прибрежий Сунгари. Они же содержат лавочки в больших селах и близ винокуренных заводов.

Китайские бумажные материя продаются всегда кусками в 4, 9 и 12 ручных сажен, и цена их в разных городах Маньчжурия колеблется между 12 и 17 коп. за аршин.

Достойно внимания то обстоятельство, что английские бумажные материи в сунгарийских городах продаются дешевле китайских 25. Если первые своею дешевизною не могут вытеснить из употребления последних, то причиною тому несравненно большая прочность китайских материй. Вот почему практические китайцы шьют себе одежду всегда из отечественных тканей, употребляя английские на такие предметы, в которых прочность не играет столь важной роли, как в одежде.

Нельзя не упомянуть о цене на соль в Маньчжурии, для сравнения с ценами на нее у нас на Амуре. В Сань-Сине пуд соли стоят около 30-ти копеек, а в Благовещенске minimum 1 руб. 25 коп. В Хабаровке же цена но соль доходит иногда до 5 руб. за пуд.

Все привозные товары идут в Маньчжурию следующими путями: русские из Благовещенска, через Айгун и Мергэнь, в Цицигар, а из Хабаровки, по Амуру и Сунгари, в Сань-Син. Из Цицигара м Сань-Сина они достигают других сунгарийских городов и даже Нингуты, но в самом ничтожном количестве.

Если английские товары предназначаются для Гирина и Нингуты, а также для отправления из Гирина водою в нижне-сунгарийские города, то они из единственного открытого для иностранцев порта в Маньчжурии, Ню-чжуана (Ин-цза), идут на Мукдень (около 140 верст), Факу-мынь (90 верст), Гирин (300 верст) и Нингуту (350 верст).

Если же товары предназначаются к отправлению в сунгарийские города, лежащие ниже Гирина, сухим путем, то они, достигнув Факу-мыня, как выше показано, идут далее на Куань-чен-цзу (около 280 верст), Сюань-чан-пу (250 верст), Аши-хэ (65 верст), Хулань или Баян-сусу (80 верст). [354]

Товары, следующие в Цицигар, достигают его прямым трактом из Факу-мыня. Этим последним путем товары могут быт направлены также в Хулань и Баян-сусу. Для этого со станции Мо-синь-чжань, лежащей на почтовом тракте из Бодунэ в Цицигар, сворачивают на большой хуланьский тракт, ведущий к Хуланю, а потом и к Баян-сусу. Из Аши-хэ товары отправляются иногда сухим путем до самого Сань-Сина.

Китайские товары идут теми же путями, как и английские, с тою лишь разницею, что их путь, во всяком случае, длиннее, расстоянием от Шан-хай-гуаня, начального пункта отправления китайских товаров, до Ню-чжуана, на 210 верст.

Река Сунгари с притоками представляет такую превосходную систему водяных сообщений, что может показаться несколько странным, что значительное большинство китайских товаров из Шань-хай-гуаня и иностранных из Ню-чжуана достигают городов, лежащих или на саном берегу реки, или в недальнем от нее расстоянии, не водою, а сухим путем.

Это, повидимому, странное обстоятельство объясняется, прежде всего, крайне плохим состоянием путей сообщения в Маньчжурии в летнюю пору, т. е. когда Сунгари открыта для плавания. Маньчжурские дороги принадлежат к разряду грунтовых и никогда не исправляются. Мостов нет, а если и есть, то они находятся в самом жалком положении. На дорогах, тянущихся даже по твердому грунту, выбиты столь глубокие колеи, что в них входят по ступицу громадные китайские колеса. Независимо от этого, в окрестностях Шань-хай-гуаня и Ню-чжуана есть много болотистых мест, которые в высшей степени затрудняют сообщение в летнюю пору, а во время дождей делают его и совершенно невозможным.

Зимою же дороги становятся удобопроходимее и цены на перевозку товаров сильно понижаются, потому что в это время являются с предложением услуг для перевозки товаров многие поселяне, занятые летом сельскими работами. Так, перевозка одного пуда тяжести, на расстоянии ста верст между Шань-хай-гуанем и Хуланем обходится, в среднем, зимою 8, а летом 18 копеек 26.

Товары обыкновенно перевозятся на двухколесных повозках, [355] запряженных пятью или семью лошадьми, быками или лошаками. Зачастую в одну и ту же телегу впрягаются и лошадь, и бык, и лошак, а иногда и осел. Если телега запряжена семью лошадьми, то в нее накладывают до 130 пудов тяжести, а иногда и более.

Из вышесказанного следует, что Сунгари, как водяной путь, играя второстепенную роль при снабжении главных промышленных и торговых центров; Маньчжурии чужеземными и китайскими товарами, имеет важное значение при обмене и внутреннем распределении как этих самых товаров, так, в особенности, предметов местного производства. Множество чжонок, нагруженных разным товаром, всегда можно видеть в каждой городской пристани, у каждого винокуренного завода, или большого села.

Я. Барабаш.

(Окончание будет).


Комментарии

1. Я буду говорить только о местностях, посещенных сунгарийского экспедициею 1872 года.

2. См. «Дорожные заметки на пути от Пекина до Благовещенска».

3. В маньчжурские школы поступают дети маньчжурских чиновников и солдат, для обучения маньчжурской грамоте и делопроизводству. — Ученики, успешно кончившие курс, получают первый чин. Учителями в маньчжурские школы назначаются преимущественно отставные престарелые чиновники военных отделений в ямунях. Эта должность, кроме скудного жалованья от казны, приносит им еще некоторый доход, в виде платы, которую они получают от родителей за обучение их детей и составляет как бы пенсион за долговременную казенную службу.

Учителями в китайских школах служат по преимуществу лица, не выдержавшие экзамена на чин, или выдержавшие экзамен, но не желающие поступать на коронную службу и не имеющие других средств к жизни. Лицо, вознамерившееся посвятить себя учительской професии, тотчас начинает вербовать себе учеников. Для этого оно пишет просительное письмо, с которым обходит тех родителей, дети которых, по возрасту, должны поступить в учение. Отец семейства, в случае принятия предложения, по прочтении письма, прописывает на нем тот размер вознаграждения, который он, по совести и по достатку, может давать учителю за обучение своего сына. Курс учения может быть и длиннее и короче, смотря по желанию родителей дать своему сыну большее, или меньшее научное образование, а также по состоянию их и способностям ученика. Сообразно с этим плата за учение простирается от 2-8 рублей в год (от 2,000-6,000 чохов) в деревнях, а в городах и более.

Первая книга, которую каждый ученик должен выучить наизусть, называется сань-цзы-цзин (троесловие). В ней изложены, стихотворным языком, разные капитальные истины, в роде того, например, что отец, сын и внук — ближайшие степени родства и т. п. Затем последовательно изучаются: книга ста фамилий, постепенное писание букв, искуство считать и читать (кредитные) деньги, география, наука о религии и, наконец, исторические и философские сочинения (цзины) наиболее уважаемых ученых и философов.

4. Деревня Да-ху-тунь находится верстах в 70 ниже Бодунэ, а деревня Цзян-му-со верстах в 115 ниже Сань-Сина, обе на правом берегу.

5. Деревня Лоу-чжоу-ван-шань расположена верстах в 120 ниже Бодуна, на правом же берегу.

6. В 60 верстах ниже Сань-Сина.

7. В 35 верстах ниже Цицигара, на правом берегу.

8. Лан равняется 1 рублю 77 коп. серебряною монетою.

9. Панты — молодые изюбриные рога.

10. Гу-цза — род проса.

11. Дань есть мера, вмещающая от 11 до 14 пудов зерна.

12. Гинь мера веса, равняющаяся приблизительно 1 фунту и 13 лотам.

13. В одном нашем серебряном рубле, смотря по курсу на серебро, считается от 1,800 до 2,400 чохов. Во время нашего путешествия по Маньчжурии серебряный рубль везде принимался за 2,000 чохов. По этому, при переводе китайских денег на наши, я и буду везде принимать, что один серебряный рубль равняется 2,000 чохам. При переводе же нашей серебряной монеты на кредитные билеты, я буду принимать, что один серебряный рубль равняется 1 рублю 30 коп. кредитными билетами, по среднему курсу на серебро на Амуре. На этом основании, 660 чохов равняются 33 коп. серебряною монетою, или 43 коп. кредитными билетами.

14. Шан — борозда земли длиною в 7,200 шагов, а шириною около одного шага.

15. В частности торговые лавки имеют следующее устройство. Они строятся под одну крышу с воротами. Передней лицевой стены с улиц не существует. Это место на ночь забирается досками и замыкается крепкими запорами. По середине лавки устроен прилавок, как и у нас, а за ним на полках помещаются товары. Так как почти все китайские торговцы пайщики разных торговых компаний, то в каждой лавке висит доска, на которой прописаны имена всех пайщиков, а под ними связки чохов, число который в данной связке соответствует числу паев, принадлежащих тому из пайщиков, под именем которого связка висите. На другой доске прописаны имена неисправных плательщиков за взятые из лавки в долг товары. Затем, внутренность лавки ничем не отличается от внутренности обыкновенной фанзы, разве только обильнее снабжена мебелью. Дверь в задней стене лавки ведет во внутренний четыреугольный двор, кругом обстроенный кладовыми, в которых помещаются лучшие товары. Здесь же расположены жилые здания для семейств хозяев лавки, приказчиков и прислуги. Летом на этот двор выносятся цветы и клетки с птицами. Как до цветов, так и до птичек китайцы большие охотники.

16. Гость, выбрав за столом порожнее место, требует себе известное кушанье и почти всегда шао-цзю (водку). Половой, ловкий малый, из того же типа, к которому принадлежат и наши половые, особенно в московских трактирах, обвешанный грязными тряпками, кричит на распев, трусливым голосом: «того-то, столько-то!» Из кухни, которая пристраивается со двора, отвечают тоже на распев: «слышали!» Затем, половой ставит перед гостем прибор, т. е. пустую чашку, которую в глазах заказчика вытирает сальною тряпкою, такую же чашку с уксусом, без которого китайцы не едят почти ни одного кушанья, жестяной сосудик с водкою, непременно подогретою, крошечную, величиной с наперсток, чашечку, играющую роль рюмки и, наконец, пару костяных палочек, заменяющих собою и ложку, и нож, и вилку. — Посетителю не долго приходится ждать, так как кушанья приготовляются очень быстро. Когда гость окончит еду, подовой снова поет: «того-то на столько, а другого на столько!» и т. д. перечисляя съеденные посетителем порции. На это чжан-гуй-ды (управляющий), который стоит в соседней комнате со счетами, кричит: «всего на столько-то!» Гость выкидывает на стол определенное управляющим число чохов и уходит.

17. Уже было замечено, что дань есть мера, в которую вмещается от 11 до 14 пудов зерна; 1 дань равняется 10 доу, а 1 доу равняется 10 шенам.

18. Китайские меру и монету я перевожу прямо на русские вес и кредитные деньги. Замечу только, что в Маньчжурия хлеб при покупках мерится данями и оценивается чохами, и что в 1 дане гу-цзы и других видов проса, кроме гао-ляна, считается около 14, а остальных хлебов около 11 пудов. Основания для перевода китайских чохов на наши кредитные деньги были изложены выше.

19. Зная степень урожайности разных хлебов в Маньчжурии и цены на них, можно сделать заключение об относительной выгодности разведения каждого рода хлеба. Если выгодность разведения гу-цзы в окрестностях Хуланя и Баян-сусу принять за единицу, то относительная выгодность разведения других хлебов обозначится следующими цифрами: пшеницы 0,8; гао-ляна 0,5 и овса 0,4. Это, между прочим, показывает, почему практические китайцы сделали гу-цзу и другие виды мелкого проса главною, а во многих случаях и исключительною своею пищею.

Однако, в этом случае ни один хлеб не может соперничать с маком. С одного засеянного маком шена получается около 100 ланов (1 лан равняется почти двум лотам и трем четвертям золотника) опиума. Взяв среднюю цену на опиум, около 98 копеек за лан, хотя она временами доходит до 2 рублей, валовой доход владельца маковой плантации будет простираться до 98 рублей, с каждого шана земли, тогда как наиболее выгодный из хлебов, гу-цза, дает хозяину с того же количества земли всего около 39 рублей. Или же, если по прежнему выгодность разведения гу-цзы принять за единицу, то выгодность разведения мака обозначится цифрою 2,05.

Возделывание мака и добывание из него опиума в настоящее время не очень развито, потому что требует большого числа рабочих рук, которых, при редкости населения, не всегда можно достать сколько нужно. Цена рабочему человеку бывает от 6 руб. 50 коп. до 9 руб. 75 коп. в месяц, на хозяйском продовольствии. Тем не менее, количество добываемого опиума год от году возрастает. И теперь уже курить опиум местного производства имеют возможность люди даже с весьма ограниченными средствами.

20. Тигры пользуются особым уважением маньцз, как особого рода божества, состоящие под управлением горного духа, в честь которого построены почти все кумирни, встречающиеся но дороге из Нингуты в селении Никольское. По верованию маньцз, тигры нападают только на злых людей, и притом с ведома горного духа. Зверь, нападающий на доброго человека, совершает беззаконие, за которое непременно будет наказан своим повелителем. Только в этом случае всякий убивший тигра может быть оправдан, тогда как во всяком другом — это великий грех. В разговоре маньцза никогда не позволит себе непочтительно отозваться о тигре и не любит, когда, в его присутствии, другие так отзываются о нем. По этому поводу у нас с нашими проводниками неоднократно возникали пререкания и неудовольствия. Обыкновенно тигра называют почтенным пестрым.

21. В брошюре об усурийских маньцзах.

22. Вынимаемую из обширных и глубоких ям золотосодержащую землю подвозят на тачках к деревянному корыту, или желобу, к которому проводится вода из соседнего источника. Вода, удерживаемая посредством шлюза, пускается тогда, когда корыто, в котором задней стенки вовсе нет, а передняя, сравнительно с боковыми, несколько укорочена, наполнена землею. Когда вода начинает протекать по корыту, положенную в нею землю мешают деревянными лопатками, при чем золото, по тяжести своей, садится на дно, а растворенная в воде земля вытекает вон, в виде жидкой грязи.

23. Винокуренный завод в местности Харбинь на берегу Сунгари, немного выше Хуланя, подробно вами осмотренный, выкуривает ежегодно до 400,000 гинов водки из 4,000 даней хлеба и содержит до 50 человек рабочих. Владелец этого завода получает до 4,200 рублей в год чистого дохода. Здесь мы сторговали 100 гинов водки за 4 серебряных рубли, но хозяин отвесил только 75 гинов. Когда мы стали требовать, чтобы нам были отпущены и остальные 25 гинов водки, то получили в ответ, что по обычаю, существующему не только на здешнем винокуренном заводе, но и в Аши-хэ и в Сюань-чань-пу, всякий, уплачивая деньги за 100 гинов водки, получает ее только 75 гинов, так чти мы ж этом случае не составляем исключения, и если обычай, которому подчиняются все туземцы, нам не нравится, мы можем водки вовсе не брать. При существовании такого обычая, чистый барыш владельца винокуренного завода возвысится до 5,500 рублей.

24. Одна ручная сажень равняется двум с половиной русским аршинам.

25. Как уже замечено, кусок английской бумажной материя в три ручные сажени стоит в Хулане и Баян-сусу 1 руб. 30 коп. По той же самой цене в этих городах продается и кусок китайской бумажной материи в четыре ручные сажени. Но английские материи вдвое шире китайских. Первые имеют ширину в один аршин, а последние только в половину аршина. Следовательно, по количеству материала, кусок английской материя в три ручные сажени соответствует куску китайской в шесть ручных сажен.

26. Что касается до цен водяной перевозки, то о них я не имел случая собрать положительных сведений. Встреченные нами на Сунгари несколько частных чжонок были зоподряжены перевезти казенный провиант из Хуланя в Цицигар (377 верст), по цене 80 коп. за 34 пуда, против течения. Цена эта казалась владельцам чжонок очень невыгодною, но спорить с казною было бы для них еще менее выгодно.

Текст воспроизведен по изданию: Сунгарийская экспедиция 1872 года // Военный сборник, № 2. 1874

© текст - Барабаш Я. 1874
© сетевая версия - Тhietmar. 2018
©
OCR - Иванов А. 2018
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Военный сборник. 1874