-

ОТВЕТ Г. РОМАНОВУ НА ЕГО ВОЗРАЖЕНИЯ НА СТАТЬЮ ПОД ЗАГЛАВИЕМ: ПО ПОВОДУ СТАТЕЙ ОБ АМУРЕ.

(См. Мор. Сб. за Ноябрь 1858 г. — Возражения г. Романова помещены в фельетоне Спб. Вед. 3 Декабря 1858 г.)

Всякий, кто прочтет нашу статью, спокойно и со вниманием, не имея причин волноваться нашими опровержениями, конечно не пропустит того, что пропустил г. Романов, — ни найдет того, что нашел он, чтобы облегчить себе возможность опровержения.

Быть обличителем лжи и проповедником истины, — это не роль, а обязанность каждого, священная притом в такое время как наше, после такого недавнего урока, и особенно когда допущены: правда и гласность. А что же иное думал делать и г. Романов в своих грозных обращениях к тем, кто толкует о чем не знает, — к петербургским знакомым, имеющим претензию все знать; — к чудакам (его слова) не признающим пользы Амура? Что же он делает, изобличая неверности проекта сибирской железной дороги г. Сафронова? (или jalousie de metier? Vous etes orfevre M. Joese?) Желаем думать, что и г. Романов не [2] имел в этом других побуждений, кроме обязанности быть также: обличителем лжи и проповедником истины. Как кто исполняет эту обязанность и по каким побуждениям — это будет судить Бог! А пока между нами, только та разница, что г. Романов делает это гораздо с большею заносчивостию, нежели мы. Он зовет нас на суд публики; само собою разумеется, что с той минуты, как мы взяли в руки перо, чтобы говорить в печати, мы предстали на этот суд; пусть же судит публика на основании его собственных слов; вот они: (см. статью в Русск. Вестн.) «люди, которые берутся толковать о всем, даже о чем они никогда не слыхали, что плохо знают и понимают», и проч. Нельзя кажется жестче исполнять роль обличителя, и в тоже время говорить глуше и неопределеннее! Кто же именно эти люди?

Итак напрасно г. Романов приглашает нас быть более откровенным и более подробным. Мы далеко оставили его за собою, даже и в первой нашей попытке говорить с публикою, и сказали с первого же раза более нежели он во всех своих статьях, которых уже было очень много. Кто же именно эти люди? повторим вопрос, — против которых вы так грозно разражаетесь? Ведь не об нас же вы тогда говорили, потому что и не знали нас, а еще менее могли, знать, что мы будем писать, когда мы и сами того не знали? А вот вы однако никого не назвали! Мы тоже могли бы не назвать ни одного журнала и газеты, ни лица какого, ни себя, но именно потому и поступили иначе, чтобы положить конец вредной неопределенности, даром, что уверены были, что выставляем себя на гнев и вражду. Не беспокойтесь! мы не намерены ни молчать, ни утаивать, разве встретим препятствия не от нас зависящие, иначе вполне принимаем программу правительства: правда и гласность! И почем вы знаете, что мы уже сделали? Но мало ли какие препятствия встречает человек, — который даже назвал уже вещи и лица по имени, — чтобы добиться возможности сказать это во всеуслышание. [3]

А зачем, позвольте вас спросить, вы, поучая нас так назидательно, сами именно делаете то, в чем нас так неосновательно упрекаете, не бывши притом стеснены такими условиями, как мы. В одной вашей статье вы говорите: «вы спрашиваете: отчего не делалось прежде то и то?» и отвечаете сами же: «оттого же, отчего не делалось то и другое». Разве это откровенный ответ и объяснение? К чему же тут прималчивание (так, мы думаем, следует переводить слово: reticence). — Это значит, говоря математическим языком, вы употребляете уравнение со многими неизвестными, где выводы переливаются из пустого в порожнее, определяя неизвестное, неизвестным же, а не дают никакой определенной величины. Так ли в математике?

Если же бы вы действительно знали сколько нибудь здешние обстоятельства, то может быть и знали бы, что мы вовсе не гнались за тем, чтоб быть обличителем лжи и проповедником истины, как ни завидно подобное служение! вовсе не добивались того, чтоб осуждение или обуздание ложных известий, было сделано именно нами. Мы хотели только, чтобы они прекратились, а место их заняли бы верные сведения; а кем и как это будет сделано, нам было все равно и мы тут нисколько не приплетали своего самолюбия. Потому то мы и начали с того, что писали в Иркутск и просили сообщить редакции Ирк. газеты дружеский упрек (право наше на то, мы объясним после) за перепечатание статьи из Библ. для Чтения, подписанной С... (ищите там о мостах, а мы никогда не говорили: о мостах на Амуре, но только на щет общих выражений. Это ясно для всякого, кто читал нашу статью без торопливости и волнения), постоянно говорили об обязанности Иркут. газеты (по нашему убеждению) опровергать все ложные известия об Амуре и даже объясняли ее молчанием и допущением неверных сведений, тот неуспех газеты, на который тогда жаловалиеь. Мало того, мы о том неослабно твердили всем и даже тем значительным лицам, которые, как думали мы, могли иметь на это влияние. Мы [4] получили в ответ: «прихвастнули немножко!» Но мы (вот в этом виноваты! признаемся пред вами) не могди да и не хотели смотреть на это с шуточной стороны, а принимали и это, как принимаем и все до Амура относящееся (почему так — узнаете может быть скоро) очень и очень сериозно. И в этом то именно, может быть и позволено нам видеть, также доказательство неравнодушия нашего к успеху Амура. Желание пользы этому делу ведь и доказывается желанием тех средств, которые одни могут обусловить успех. О вреде же подобных известий, с нами соглашались и те, кто имел побольше вас прав, — выступать защитниками Амура...

Можно конечно сообщить неумышленно (мы и себя не выключаем из возможности ошибки) одно какое нибудь отдельное ошибочное сведение (особенно когда получаем чрез других) и обо всяком месте, даже наиболее известном. Но целый ряд их доказывает: или систему, или общую уже действующую причину (см. о повальной болезни, о которой говорит Воен. Сборн.). Оттого и важность, которую они таким образом получают; и обязанность им противодействовать, тогда как отдельную неверность, ошибку, естественно, можно, пожалуй, под час, оставить и без внимания.

И отчего г. Романов делает отвод все только на статью г. Назимова, а обходит другие, большие неверности (в том числе и свои собственные), которые нами опровергнуты так, что он не пытается даже возражать на наши опровержения, — и которые однако поважнее? Всякой, кто прочтет нашу статью в Мор. Сборн. без предубеждения, сейчас увидит справедливость причин, высказанных нами, почему именно статья г. Назимова дала нам повод приняться наконец за дело, и что опровержения наши не к ней исключительно относятся, а уже, и даже преимущественно, к другим ложным известиям, которые пошли crescendo — как нами и указано. Статья же г. Назимова имела в глазах наших то особенное значение, что она подписана его [5] именем (другие статьи были безыменные и пр.), а глеевое то, что была помешена в Морском Сборнике.

Вы говорите, что были в Сибири и притом в столкновении с разного рода личностями, но не слыхали о том-то и том-то; как же мне тут помочь вам? Мало ли вы о чем не слыхали, о чем кажется нельзя было и не слышать! Мы это вам сейчас докажем из ваших же слов. Это-то нас и огорчает! Если бы всякой, кто был здесь, вместо рассказов о миражах, которые ему чудились, сказал бы правду хоть об одной вещи; потрудился узнать обстоятельно и сообщить хоть один факт; Боже мой! сколько бы все и как бы хорошо все знали! Если же вы не слыхали, то верно потому, что и не хотели знать, но кроме того, из ваших же слов, видим, что и это отрицание ваше, не совсем верно, — чтобы вы ничего не слыхали, а наконец о некоторых вещах (причины ваши напр.), можете сказать только вы сами именно; только одни вы и никто другой! Ведь вы говорили же, что есть чудаки не признающие пользы Амура? (что вы тут не нас a priori подразумевали, это надеюсь вы и сами засвидетельствуете). Почему же, имев случай, вы их же порасспросили подробнее? Ведь пользу Амура главное отрицают не потому только, чтоб край или река были худы? (Ne donnez pas le change) Эти чудаки, может быть, и объяснили бы вам по каким причинам все преувеличивают и позволяют себе даже выдумки, а другие молчат о том? (стало быть причины на то есть!) а пуще всего, вы сами должны и нам объяснить по каким причинам и вы сообщили неверные известия, которые хоть поздно, однако начала же опровергать и Иркутская газета (в №№, которые может быть еще не дошли до вас), например, что сахара, с которым, по вашему уверению, Иркутск пьет уже кофе, и в привозе не было! что народ не валит на Амур из России, как печатал тоже кто-то, а что пока никого еще нет, и пр. и пр. Может быть побудил ее наконец к опровержениям слух об нашей статье, может быть [6] убедилась она и сама, что пора же положить конец неверным известиям. Так или иначе, но и за то спасибо! Напоследок, кто же другой, кроме также вас самих, может объяснить нам причины, почему, делая ваши соображения, вы не знали того, что, бывши здесь на месте, могли, а представляя ваши проекты — и должны были знать!

Относительно же общих причин, отсылаем вас к превосходной, известной статье Военного Сборника. Потрудитесь сами прочесть. Не видят же люди большею частию оттого, что не туда смотрят куда следует. Известное дело и сказано где-то, не припомню, в басне что ли, о людях, которые спотыкаются на каждом камешке оттого, что все смотрят лишь на звезды.

Что же касается до Иркутской газеты, то скажем об ней подробнее, когда будем говорить вообще о губернских газетах. Здесь заметим только относительно ее, что с нашей стороны не было недостатка ни в советах, когда их просили у нас пред основанием газеты, ни в предостережениях после — но что, несмотря на то, Иркутская газета следует ошибочному направлению; достаточно, чтоб убедиться в том, прочесть одну только перебранку по поводу речи г. Белоголового. Кроме того, не читали ли вы, что напечатано о какой-то губерн. тоже газете? (об Ярославской кажется), как все сотрудники ее оставили и как пришлось писать одному редактору.

Впрочем, так ли вы еще незнающи о разных причинах, как вы хотите уверить?... Мы имеем причины полагать противное...

В том-то ваша и беда, что у нас много военной храбрости, но решительно не достает необходимой, в дополнение к ней, гражданской доблести — высокого мужества пред сильными, благородной откровенности пред старшими. Мы признаемся в частной беседе в одном, а в публичных возгласах говорим другое. Мы любим рассказывать и знаем очень много сплетен, а очень мало дела, а если и знаем его, то молчим, и когда надо бы сказать, то говорим [7] только одно: знать не знаем и ведать не ведаем. Вот, например когда столько толковали (и вы в таком числе) об изобилии на Амуре, почему вы, еще при том многописании вашем, не сказали, что зимою с 1857 на 1858 г. мясо доходило до 10 руб. и даже до 12 руб. сер, пуд? Ведь вы были там в это время. Правда, вы писали, что жили на готовом содержании, но каково было тем, кто должен был покупать его? Такой факт кажется заслуживал бы упоминовения и тем более, что это объяснило бы невозможность отпускной торговли съестными припасами. А вы еще вместо того, в разборе моей статьи, отваживаетесь говорить о том как успели и умели обеспечить продовольствием страну! Послушайте г. Романов! примите мой благой совет! не касайтесь этой струны! а то она, пожалуй, издаст такой болезненно-пронзительный звук, что м. б. чьи нибудь нервы и не выдержат, и вы, чего доброго, окажете кому нибудь ту неловкую услугу, какую мишка другу! Лучше-ка перейдем к общим рассуждениям. Опять, скажете, общие рассуждения! Да что же мне с вами делать! Ведь вы сами же твердите: того не знаю, этого не ведаю. Так надо же установить какие нибудь общие основания, чтобы сделать возможным рассуждения. С невинным младенцем, который ничего не знает, никто и не рассуждает. Надо же нам иметь какую нибудь опору, в которой бы оба мы согласились. Если на сказанное мною, вы с кажете опять, что это давным давно известно, — тем лучше! очень буду рад! тогда выводы будут легче и бесспорны.

Вы говорите, что будто бы экономические мои рассуждения, относятся в такой же степени к Амуру, как и ко всем странам мира. Это не совсем так. Вот разница: в старых странах, где давно живут, где накопились исторически, многие несообразности, особенно из той бессознательной эпохи жизни, когда все делалось на обум, — много что ощупью, очень естественно, что подчинять жизнь науке, очень уже трудно; однако же везде стараются это делать. Но в [8] новой стране, можно и должно, и основывать и вести все согласно научным требованиям и даже по последним результатам науки. В старом доме живут, несмотря на его недостатки, но новый стараются строить сообразно со всеми последними усовершенствованиями. Это раз! Во вторых: то, что некоторые вещи всегда и везде бывают, — это не оправдание, особенно где все вновь устроивается, иначе к чему же и опыт? иначе как раз впадешь в рассуждения городничего и в любимый аргумент защитников всякого зла. Эти-то вещи, напротив, и суть самые опасные и от них-то и должно предостерегаться пуще всего, и против них главное и принимать меры. Тоже, что может случиться только в одном месте и притом однократно, а тем паче от личной ошибки, далеко не имеет такого значения.

Относительно общеизвестных истин, мы о том-то именно и сожалеем, что они будучи так известны (иначе в чем бы заключался и упрек? в незнании, можно было бы найти по крайней мере извинение), на деле не прилагаются, а существуют только в каком-то отвлеченном виде.

Вы, г. Романов, вероятно считаете себя человеком современным и даже может быть передовым. От души желаем вам быть таким! Но сущность современности состоит не в железных дорогах и телеграфах, а в признании права всех и каждого, большого и маленького, сильного и слабого, подчиняться только нравственным предписаниям (prescriptions). Что за польза будет, что провозглашены великие начала человечности, справедливости, правды, гласности, свободного труда и проч., если мы их не введем в жизнь? И в этом-то и состоит общая наша задача и возможное содействие наше правительству, наша первая обязанность, чтобы прилагать их во всех сферах, до мельчайших случаев, не говоря уже только, чтобы не противодействовать им. А извините ценя! вы как-то слишком легко и вскользь отзываетесь об реквизициях! Вы, может быть, никогда не видели их на деле, еще менее знали их последствия. Они гибельны особенно потому, что это путь слишком [9] покатистый... Не только движение идет ускоренное, но сопровождается захватыванием все большого и большого числа предметов и отраслей деятельности, пока не опарализирует все. Они вредны и для того, кто их употребляет, потому что кто раз вкусит их, не будет, поверьте, заботиться, ни об разумном труде, ни об искусстве! Теперь к слову приходится вас спросить: давно ли стало называться искусством, дать одному, отняв у другого? или блеснуть чем, употребив средство свыше определенной законной меры? Если на определенный доход вы живете хорошо, вас действительно и справедливо назовут искусным хозяином, но если узнают, что вы для этого разорили свое имение или наделали долгов, за которые придется платить другим, то уж конечно не назовут. Не знаю, что бы сказали, если бы подверглись реквизициям, те, которые их на себе не испытывали? но я видел господ, а еще более слышал об таких, которые, у! какой шум подымали, не за то, что у них отняли что либо! а за то, что не дали им того, чего им хотелось, даже за то, что другому дали более!

И добро бы когда либо от реквизиций результаты достигались! Мы всегда, a priori, были убеждены, что противонаучные действия не приведут к желаемым результатам, а вы как будто еще сомневаетесь. Попробуем же извлечь доказательства из собственного вашего опыта. Вы решаетесь утверждать, даже после моих опровержений, «что успели и умели обеспечить страну продовольствием, — как это до сих пор было всегда, — а служащих в ней — теплым и удобным помещением». Что это такое! Да вы в самом деле сериозно что ли говорите? — Отложим же покамест в сторону то, что было до вас и что случилось после вас, а поговорим о том только, что было при вас, чего следовательно вы не могли не знать, а и этого достаточно будет, чтобы оценить искренность ваших утверждений.

Правда или нет, что все припасы съестные были во время вашего пребывания зимою в баснословной цене? и что мясо доходило до 12 руб. сер. пуд, а 10 руб. было [10] почти постоянно? и как вы согласите это с обеспеченным (по вашему) продовольствием всегда?

В чьей-то статье сказано было, что на Усть-Зее (Благовещенке) строится церковь (что не строится, известно; разве заложена) и построено несколько десятков домов; в другой же статье сказано, что это были мазанки (не забудьте, это было в ваше время, в 1857 году). Мы же к этому прибавим еще, что это были мазанки в один плетень, поздно обмазанные и потому зимою сырые и холодные, отчего болезни и их последствия. Если же вы в этом не сознаетесь и вздумаете опровергать, то наперед вам говорим прямо, что мы сошлемся на такой авторитет, что пред ним и вы пас! Теперь позвольте же вас спросить как вы согласите это с «удобным и теплым помещением». Вот видите ли г. Романов, как не выгодно для вас добираться до подробностей!

Кроме того, помните как добивались вы от меня причин, а вот видите! как трудно нам решить: что вы знаете, и чего нет! еще менее, почему и то, что вы должны знать, не говорите во всеуслышание. Да нам до этого (и никому также, думаем) и дела нет. Ваше незнание чего либо, конечно никто еще не признает каким нибудь критериумом несуществования того, равно как и ваше утверждение — авторитетом, заверяющим в действительности чего либо. Мало ли чего вы не знали, или не хотели узнать и такого, где незнание ложится прямо вам в обвинение. Вы не знали верно, что Петровский завод всего на все производит каких нибудь с небольшим 30 000 пуд железа, (а это могли вы найти даже в календаре 1858 года, когда составляли проект железной дороги) и притом на все потребности края, — да и те далеко еще не удовлетворяет, — иначе бы вы не стали ожидать от него несколько сот тысяч пудов рельсов и не надеялись бы дождаться, когда он будет в состоянии произвести их. Вы не знали, что самого худшего сорта железо продается в казне в Чите на 1 руб. 60 коп. cap. пуд, да и того нет и не только для [11] продажи частному лицу, но и сам адъютант генерал-губернатора, заведывающий постройкою казенных барж для сплава сего года, не мог достать ни фунта, для казенной надобности! Вы не знали (Господи! что за невинность!), что не одни 27-й флотск. экипаж и 15-й лин. баталион, а целый край и много лет (вот уж подлинно слона-то и не заметили!) трудится над устройством Амурского края! Вы не знали, что из баталионов нельзя набрать 5000 человек работников! Линейн. батольонов всего 4 (один еще в Кяхте), а из казачьих взять нельзя, хлеба не будет, да и нет уже, хлеб и теперь уже не выходит в частной продаже из 80 и 85 коп., а взять пока не откуда, провоз из Верхнеудинска до Читы (436 вер.) уже рубль серебром. А кто-то рассчитывал, что можно доставить в Камчатку по 99 коп. Вы не знаете даже нашего основания счета, 2600 вер. от Шилкинского завода. Да мы не намерены и сказывать вам, хотим помучить вас немножко! В самом деле! за что же вам все будет доставаться без труда с вашей стороны? Я и без того трудился слишком много в пользу других! Потрудитесь-ка поискать сами, тогда и найдете основание, а оно есть. А то пожалуй этак будет всякому дело легкое, без труда научиться. Стоит только начать полемику и набросать вопросов, а другой и подавай результаты своих трудов. Мы может быть и сообщим их даже и охотно во всем, только не по вашему вызову, вы имеете средства побольше нас узнавать все, если только захотите. По мере искренности вашей мы не имеем никакой возможности определить: что вы действительно знаете и чего не знаете? (мало ли в чем сознаются шепотом, нам это не в диковину, мы закиданы и загружены конфиденциями от малых, даже до самых важных лиц, да не объявляют гласно). Еще менее можем мы добраться в свою очередь до причин, почему вы чего не знаете, что и должны бы знать, и почему не говорите о том, что наверное и без нас знаете; так какое же право имеете вы допытываться до подобных причин у других? Ищите и [12] обрящете! (а то можно даже слушать и не слышать) и если раз еще будете здесь, постарайтесь получше воспользоваться вашим пребыванием.

Статья г. Назимова в Морском Сборнике, потому для нас и была важна, что подкрепляла по видимому авторитетом этого журнала все другие статьи. Мы имеем далеко не все журналы и газеты потому, что средства наши не позволяют выписывать их, так что прочтение иной статьи для нас чисто дело случая. Следовательно нас никак нельзя обвинять, зачем мы того, или того не читали, а должно разбирать справедливо ли наше опровержение того, что читали и о чем упоминаем? Как ни трудно кажется вам предположить, что я не читал того № Иркутской газеты, о котором вы говорите, а было действительно так! Мне часто, особенно в первый год ее существования, приходилось знать о ее содержании, только по словесной передаче.

Наши возражения, касательно статьи г. Назимова, относились преимущественно к определительно-показанным в ней вещам и цифрам и вы нисколько не опровергли наших доводов, ниже ослабили их. Выписки сделаны нами совершенно верно и смысл возражений наших противопоставлен прямо смыслу выписок. Мы доказывали и доказали (и это подтвердилось еще более, всем последующим, до сей минуты, как пишем), что вопреки показанию г. Назимова, в 1857 году на Амуре, правильного летнего сообщения не было; к этому прибавим, что его не было и в 1858 году и если вы уже назвали г. Перовского, то мы скажем вам, что он сам лично нам и рассказывал, как он плыл по Амуру и как возвращался на Лене. Может быть он и сам, когда нибудь о том расскажет; может быть позволит и нам рассказать. О добросовестности же ваших против меня обвинений, позвольте попросить публику рассудить из того, что вы требуете, чтоб я в письме от 2 Июля знал бы, когда и куда придет пароход «Лена», в Августе того же года. Кроме того, делайте выписки повернее [13] и не взваливайте на мена напраслины, что будто бы я сказал, что не знаю, что сделалось с пароходом «Лена» в 1858 году. Прочтите-ка снова, да получше, что у меня написано, и найдете, что сказано: вероятно о том уже имеются официальные донесения; потому-то я и не почел нужным рассказывать о том, что и без меня известно. Когда же было нужно, то рассказал попрежде вас. Относительно того, что вы с моего позволения захотели рассказать о пароходе Аргунь подробнее, то вот и мы, заразясь вашим примером, с вашего уже позволения, захотели рассказать о нем еще подробнее вас. Мы присутствовали при зачатии парохода Аргунь в идее. Это было в 1852 году. Отстроен, спущен и испробован он, осенью 1853 года. Может быть и наше содействие было тут не лишнее, хотя мы и не одобряли изготовления машин на Петровском заводе. Стало быть, изволите видеть, все это сделалось тогда, когда никто и не гадал о восточной войне, — еще менее о том, что она подаст нам повод плыть по Амуру. Следовательно пароход «Аргунь» не для того строился, чтобы плавать между Мариинском и Николаевском, еще не существовавшими. А как мы судим всегда, как и выразились в нашей статье, об исполнении по соответствию с целию, или назначением, и знаем, что ни в 1855, ни в 1856 г., когда настояла самая крайняя надобность, ниже в последствии в 1857 и 1858 годах, ни Аргунь, ни Шилка не могли подниматься хоть бы до Усть-Зеи (т. е. по самой удобной части реки), то и считаем их по справедливости вполне неудавшимися. О пароходе же Надежда, труд ваш объяснять нам напрасен; мы знаем о нем все, что нужно знать от авторитета понадежнее вашего. О пароходах вообще всех этих не думайте ни испугать нас, ни закидать подробностями; мы за вами скоро последуем и может быть с вами повторим анекдот Avale cela Las Cases! Чем более силитесь вы доказать совершенство пароходов, тем больше недоумевает публика и тем с большим правом требует объяснения причин: отчего же ври всем этом все таки и [14] до сих пор нет правильною сообщения? а это и вы ведь признаете! Вы делаете отвод рассуждениями и уверениями о будущем. Да теперь дело идет кажется об настоящем? Ведь оно и началось-то именно из за того, что вы все стали уверять в существовании в настоящем того, что будет разве только в будущем — что будет, то будет, тогда и будем об нем говорить; будет же то, что Бог даст, как сказал Хмельницкий, — и может быть совсем не то, что вы думаете. Что же касается до новости, которую вы мне с таким торжеством объявляете, что пароходы будут ходить до Читы, то вот уже что называется не вам бы мне говорить! и не мне бы от вас слушать! А все опять незнание ваше! Так извольте же слушать: я то и был тот человек, который первый, вопреки насмешкам, доказывал (а с 1844 года и письменно, на что есть документы) возможность пароходства от Читы, что было даже одною из причин, почему Чита и предложена была мною быть основным и главным пунктом. Да доказывал не на обум, а каждое слово во всех проектах моих было плодом долгих и многотрудных изысканий. Вот и я подражаю вашему примеру: вы заявляете в газетах la priorite ваших идей о линии телеграфа, (опять беда и новое столкновение с вами) я и это намерен ведь у вас оспоривать, только я имею основание попрочнее вашего.

Относительно 3000 вер. совершенных в 30 дней, как утверждал г. Назимов, то смысл и вывод нашего рассуждения очень ясен, особенно для математика, каким вы г. Романов, по роду вашей службы должны быть и не думаю чтоб какой либо даже гений математики, мог вывернуться из следующей дилеммы: когда умножение не верно, то неверность, или в выводе, или в факторах; если вы скажите 2*3=8, а я опровергну и докажу, что или 2*3=6, или 2*4 = 8, то вы не поправите дела тем, что будете утверждать, что все таки цыфра 2 была верна, хотя утешаться этим конечно вам запретить никто не может. Если, как и вы признаете, пароход «Лена» не совершил 3000 [15] вер. в 30 дней, то явно, что, или 30 дней были показаны ее верно, или 3000 вер. А если верны были 3000 вер., в таком случае, расстояние пройденное хватает, не только до Шилкинского завода (от которого до Мариинска, как ни натягивайте не натяните 3000 вер., даже и по вашим измерениям, разве возьмете аршин американца Коллинса), но и далее; а как было упомянуто о приходе парохода Лена в Шилкинский завод, то из утверждения, что в 30 дней, он совершил все 3000 вер., мало знакомый с здешними местами и названиями, не минуемо мог бы пожалуй подумать, что пароход Лена, пройдя 3000 вер. и в 30 дней дошел до Шилкинского завода, чего не было и что также надобно было ограничить. Смысл моего рассуждения ясен, а недоумение было очень возможно для тех, кто читает Морской Сборник (которых очень много, тем более, что статья была перепечатана во всех почти газетах и журналах), но не читал того № Иркут. газ. (которого и я не читал), о котором вы говорите, что очень вероятно, потому, что читающих Иркут. газ. очень мало — на что и вы сами жалуетесь; и если я уже не читал, то для других это, особенно в России, и еще возможнее. Я же очень сожалею, что не читал, потому, что тогда рассуждение мое было бы и короче и легче, так как приводимое вами место, не только не против меня, а решительно за меня. Я непременно бы его привел, если бы знал, и сказал бы именно, что вот-де и Иркут. газ. подтверждает, что не 3000 вер., а только 2500, даже и по их счету, (хотя мы и этого допустить не можем) совершил пароход Лена. Еще желаем знать, что вы разумеете, говоря, что пароход «Лена» в 1857 году подымался с генерал-губернатором до Шилкинского завода, куда и пришел 18 Августа. Не хотите ли вы сказать, что он довез до Шилкинского завода генерал-губернатора? Он проехал в Чите гораздо ранее, — и следовательно была причина, как вы думаете? что он бросил пароход. Что же ожидать тогда частному лицу? А мы всегда говорили, что не можем принимать в счет проездов какого либо [16] значительного лица, или чрезвычайного нарочного, для которых делаются особенные напряжения, а правильное сообщение и возможность сообщения принимаем только тогда, когда они существуют для всех и каждого, хоть бы даже в таком виде, как на старом Охотском тракте. В заключение напомним вам, что была штука — выдумать и усовершенствовать пароход, а заставить его плавать по какой угодно реке, особенно по такой великолепной, как вы говорите, вовсе не хитрость. Тем-то и естественнее и законнее любопытство публики знать причины неуспеха до сих пор. Вы же сами говорите о превосходных механических заведениях и проч., все это с покупкою пароходов и другими расходами морского ведомства, показывает, что средства ваши не так ограничены, а мы, перебирая в памяти известные нам случаи, даже не помним другого, где бы морское ведомство делало столько пожертвований, для предприятия до такой степени еще проблематического, каково оно было, когда началось пожертвование.

Относительно торговли, я не понимаю и не допускаю разницы между словами: обмен и торговля, между: начало и опыт. Да дело и не в том! вы просмотрели в моей статье нечто поважнее: это, что при теперешних условиях, торговли и быть не может! На все ваши вопросы ответ будет, да такой подробный, что и не ожидаете. Здесь же просим только вас, посмотреть в нашей статье, что опровергая известие о торговле, мы не исключительно г. Назимову приписываем ошибки, а потому в извлечении из его показаний и прибавляем: «до чего дошло преувеличение в других статьях и проч.» И ясно, что опровержения наши о торговле, относятся уже к совокупности известий.

Что же касается до Паргачевского, я бы конечно не упомянул и имени его, (я его не знаю и не видал, ни он меня) если бы он не вздумал печатно уверять в том, противное чему здесь все знают и что даже официально подтверждено, по крайней мере здесь. Что вы мало ли чего не знаете и не видали, плавая по Амуру и разъезжая здесь, [17] тому уже мы не мало привели примеров, но это ваше незнание еще не доказательство, разве скорее только обращается против вас еще, и причины этому, вы одни только и можете объяснить, как сказали мы выше. Точно также, поступление Паргачевского в Амурскую компанию, еще далеко не доказательство, что он удовлетворительно кончил дело с прежним хозяином, потому что жалобу сего последнего слышали мы именно очень вдолге, после перехода Паргачевского в Амурскую компанию; поводом же к тому, чтобы узнать нам это, было следующее, что отчасти и вы можете подтвердить. Вы знаете, что мой товарищ заведывал сплавкою у комп. Серебренникова и Зимина (прежнего хозяина Паргачевского), а как пред отправлением из Читы, товарищ мой проживал у меня, то это и дало мне случай видеть часто г. Зимина, и из его слов, а также из сообщаемого мне моим товарищем, — убедиться, до какой степени пользовался Паргачевский и доверием и расположением Зимина. Потому-то я и не мало был удивлен услышав о переходе Паргачевского в Амурскую компанию и естественно, что увидя весною прошлого года г. Зимина, пожелал слышать объяснение причин перехода Паргачевского и расстройство компании его, — Зимина и Серебреникова. Вот почему г. Зимин и рассказал мне, что получив достоверное известие, что Паргачевский продал на Ирбитской ярмарке, лично для себя, на очень большую сумму, соболей, Зимин тем более сам был вынужден требовать у Паргачевского объяснения, что и сам был подозреваем своим компанионом в тайной стачке с Паргачевским, так как при определении Паргачевского к делам их компании, был за него поручителем, как за человека очень близкого ему и у него вполне домашнего. Паргачевский на чисто отказался дать ему объяснение, какими средствами приобрел он для себя лично соболей? Прекратил же Зимин дело с Паргачевским не по решению коммерческого суда, а по административному решению и хотя и мы могли бы порассказать кое-что о вмешательстве администрации во все сферы, но как [18] это сделано до нас, и недавно еще, в статье г. Громеки, то пока на этом и остановимся.

Относительно труда вашего, г. Романов, исправлять кажущиеся вам мои ошибки, то уже пожалуста, если вздумаете и вперед это делать, то потрудитесь узнать повернее и прочитать повнимательнее, что хотите исправлять, а то я показал вам выше, как не твердо у вас, ни то, что вы опровергаете, ни то, чем поправляете. Исчислить все ошибки ваши, которые вы делаете, думая исправлять мнимые мои ошибки, была бы работа Сизифа; и теперь пока довольно с меня и тех подтверждений некоторых по крайней мере опровержений моих. Впрочем если удосужусь, постараюсь заняться вашими ошибками, и, будьте уверены, мы не побоимся последовать за вами, ни углубиться в запутанный лабиринт, как бы извилист он ни был, ваших слишком не ясных объяснений и постараемся вывести наружу, на свет, настоящее их достоинство (valeur). Мы тоже знакомы с телескопом показывающим далекое, и с микроскопом раскрывающим мельчайшие подробности.

Между прочим я постараюсь разобрать и вашу миллионную торговлю, вместе с 11-ю кораблями в Мае (вероятно вы ведь разумели иностранные купеческие, так как дело шло о торговле), а я, представьте себе! как ни бился, ну никак не могу выбиться из цифры 5, только и получаю все в ответ: 5 кораб. по 17 Сентября! да еще что и за корабли, если бы вы знали! Постараюсь объяснить и возможность проезда зимою по Амуру (подобно как бы в Империи), когда у нас нет и почты зимней до сих пор. Хорош бы был тот, кто понадеялся бы на ваши уверения и положился бы на подорожную, даже по казенной надобности!

Мы не имели никогда привычки, ни бить лежачих, ни нападать на мертвых, не могущих дать ответа. Мы сказали, что вполне принимаем программу правительства: правда и гласность, и эти слова не останутся у нас ни мертвою буквою, ни пустою фразою! Что за польза толковать бесконечно об крымской кампании! или задавать вопросы: (как [19] вы это делаете) отчего прежде не делалось то и то? да и на них не отвечать (как тоже вы делаете). Гораздо важнее и полезнее говорить об настоящем, подвергать открытому, всестороннему, честному обсуждению то, что теперь делается, когда можно еще может быть и поправить где нужно, и предупредить повторение ошибок. Ведь если корреспондент англ. газ. Times мог спасти английскую армию, то потому только, что писал и мог писать о том, что совершалось в настоящем.

Гнев, возбужденный моею статьею, доказывает только, что удар метко попал... Inde irae! но известное правило: гнев худой советник! мы прибавим: и всякая страсть также.

Покамест вы имеете пред нами конечно большое преимущество в том, что живете в Петербурге, следовательно можете писать приготовившись сколько вам нужно и все-таки несравненно скорее нас напечатать ответ. Мы же должны отвечать вам немедленно, без приготовления. Вот справьтесь хоть в почтовой конторе: мы получили вашу статью с почтою, которая была нам принесена 13 Января вечером, а 14 утром уже отправили ответ! Следовательно должны были писать сию же минуту, без малейшего приготовления. Но дух бодр, а плоть немощна; для мыслей наших это было не трудно потому, что нам нечего было ни выдумывать, ни придумывать, но для тела очень и очень трудно; особенно при нашем здоровье. И вот мы, написав вам одно письмо в ответ, сокращеннее (Это письмо, по просьбе автора напечатать его в газете, наиболее читаемой, препровождено нами, в редакцию одной из здешних газет. Прим. редакц.), не соснув и двух часов, должны писать этот дупликат попространнее, прописавши почти всю ночь и вплоть почти до закрытия набора на почту, а все таки наш ответ не может быть напечатан ранее, как три месяца, по меньшей мере, спустя после вашей статьи. Большая, огромная для нас невыгода, [20] конечно! Но, patience! Мы и не торопимся! Да и не хлопотали никогда, чтобы какое либо дело было сделано кое как, лишь бы поскорее, лишь бы нам приписали всю честь, а добивались всегда того, чтоб дело вышло хорошо и прочно!

Дмитрий Завалишин.

Чита, 1859, Января 14.

Текст воспроизведен по изданию: Ответ г. Романову на его возражения на статью под заглавием: по поводу статей об Амура // Морской сборник, № 5. 1859