-

ВЭЙ ЮАНЬ

ЗАПИСКИ О ВОЙНАХ СВЯЩЕННОМУДРЫХ

[ИМПЕРАТОРОВ]

ШЭН У ЦЗИ

Извлечения из китайской книги: Шен-ву-цзи.

(1848 г. Иеромонах Палладий)

(Продолжение, см. вып. 50-51.)

Географические и Этнографические замечания о Маньчжурии. В заключение предлагаю несколько выписок из книги Вэй-юаня относительно внутренней Маньчжурии. По Общей Географии Китайской Империи, от Шен цзина на северовосток, по берегам моря и на островах, обитают разные племена, как то: Хэ-чжэ, Фияка, Кулунь, Орочоны, Чокирен, Куе и Кякала, ежегодно представляющие в дань собольи шкурки; они управляются детьми и братьями своих родоначальников и старшинами. Из Орочон составлены роты для действительной службы, под ведением Нингутского или Амурского Главнокомандующего. Хотя эти племена обитают на самых отдаленных пределах Империи, но, состоя под нашим управлением, не причисляются к внешним инородцам. Это слова Общей Географии. Конечно, их не следует относить к иностранным владениям; всего естественнее говорить об них, при описании границ и городов Маньчжурии; но там об них не сказано ни слова. Даже в специальном описании Маньчжурии, там, где говорится о городах, смежных с помянутыми племенами, нет никаких известий о самом народонаселении того края, его переменах, упадке, или возрастании. Таким образом, эти племена не попали, ни в число внешних, ни в число внутрених владений. Слава, распространявшаяся об нашем народе с самого его начала, достигла и до племен, употребляющих в езде собак и оленей; но что это за люди, и где они обитают, о том никто не знает, как будто они живут на краю света, куда и дойти нельзя. Солдаты из Солонов, Дахуров, Барху, Сибо, Гуальча и Билэр составляюсь лучшую часть наших [16] гарнизонов в Маньчжурии. Так как они не принадлежат к маньчжурскому племени, то само собою разумеется, что надобно было бы объяснить, что это за племена; но все географические и статистические описания, изданные Правительством, умалчивают об этом, повторяя только одно за другим, что это Солоны, и не объясняя, что такое Солоны? А о племенах, которые в начале нашей династии были покорены, нечего и доискиваться. Если же мы небрежем о наших собственных древностях, то что сказать о наших познаниях относительно глубокой древности, или заграничных владений?

Города, находящиеся в Гирине и Амурской области, не обведены каменными стенами, а вместо их, жилье обнесено ли на две, или на три, деревянным стоячим забором. Внутри этих оград, помещаются вместе и знаменные солдаты, и чиновники разных степеней, ссылаемые сюда в наказание; прочее народонаселение живет военными поселениями в разных местах. В числе знаменных солдат, находятся не одни Маньчжуры; но также и из других племен; всякий следует обыкновениям своего племени, подобно тому, как переселившиеся сюда из разных губерний Китайцы, сохраняют свои родные обычаи. Фан-чунь-цянь, проживший несколько лет в ссылке в Нингуте, отзывается об этой стране с похвалою. — «На дороге, говорит он, никто не возмет оброненной вещи; в путешествии, простирающемся верст на 50, не нужно запасаться ни хлебом для себя, ни соломой для своего скота; деньги здесь не нужны; все можно достать в обмен на полотно и хлеб; если скот потравит чужое поле, то хозяин скота, хоть бы был и чиновный, уплатит владельцу поля весь, понесенный им, убыток; за всякий подарок непременно надобно отблагодарить в равной степени; при встрече с каким бы то ни было чиновником, вершник слезает с лошади, а пеший постороняется с дороги. Справедливо замечание истории, что люди, обитающие на востоке, вообще кротки и миролюбивы; отсюда проистекает простота и чистота нравов, отличавшая здешний народ с самых древних времен». — Впрочем, замечает Вэй-юань, этот самый народ, как слышно, уже теряет прежнюю чистоту своих нравов. Что касается до Солонов, то самые отдаленные из них живут на север от Амура. Они так сильны, что натягивают в дугу десятисильный лук; иногда привязавши лук к дереву, застреливают медведя, или тигра, скрывшегося в пещере и приносят домой убитого зверя на плечах. Куда бы лошадь у них ни забежала, хоть за несколько сот верст, они отыскивают ее по следам, [17] если только дожди не смоют этих следов. Солонский язык близок к монгольскому, но в нем встречаются и китайские слова; посему некоторые считают их потомками киданьцев, а не чистыми Маньчжурами. Император Цянь-лун, в одном из своих сочинений, замечает, что Ню-чжи, или правильнее Сушэнь, отличавшиеся в верховой езде и стрелянии из лука, первые стали употреблять стрелы из твердого дерева ку. По словам У-чжао-цяня, автора Описания Нингуты, в Маньчжурии и ныне находят каменные наконечники для стрел. Этот камень, как расказывают туземцы, есть ничто иное, как сосновая смола, попавшая в воду и через тысячу лет отвердевшая; цвета он темно-бурого, сердцевина походить на дерево; крепостью он превосходит обыкновенный камень и железо; жители употребляют его также на точенье ножей. Вероятно из этих самых камней делались наконечники стрел и у древних Сушэней. Ван-ши-чжен, другой писатель, полагает, что они добываются на морских берегах.

У того же автора мы находим любопытные сведения о рыбокожных (носящих рыбью кожу) и собачьих (ездящих на собаках) племенах, обитающих при восточном море, о которых ничего не говорится в казенных книгах. «От Нингуты на восток, говорит он, в 300 ли (150 верстах), находится земляной городок, И-лань-хала (древнее У-го-чэн), где живут чиновники. Отсюда в 500, или 600 ли (250-300 в.), на северо-восток, обитает племя Хурха; далее через 600 ли (300 в.) Хэ-гинь, наконец еще через 600 ли (300 в.) Фияка. Все эти племена носят одно общее название (в народе) Во-цзи-да-цзы (лесные инородцы), иначе Юй-пи-да-цзы (рыбокожные инородцы), и кочуют недалеко от впадения Амура в море. Земля их не производит хлеба, а водятся бурый соболь, черные лисицы, морские раковины, белки, бобры, соколы, орлы и рыба. Каждый год, туземцы плавают на своих чаха вверх по реке, к южной заставе Нингуты, для доставления дани соболями. Главнокомандующий Нингуты угощает их обедом, дарит им кафтаны, шапки, сапоги, бошмаки, длинные пояса, платки и веера. Самые лучшие соболи добываются в Хэгиньском племени; после них занимают второе место соболи, доставляемые Фияками; затем следуют соболи Хурхасские; соболи Амурские, получаемые от Солонов, грубой шерсти и считаются ниже первых. Хэгин и Фьяка не бреют волос, а счесывают, их на верх головы; платье делают из рыбьей кожи, которая весьма мягка и хорошо принимает краску; богатые [18] покрывают свои жилища орлиными перьями; из соболей и черных лисиц шьют полога, а из лисьих и беличьих мехов — одеяла и тюфяки. Хурхасцы в платье и украшениях сходны с Маньчжурами. Все эти три племени не знают ни правителей, ни старшин; прямодушны, откровенны, искренни и правдивы; при покупке вещей, если берут их вперед, с условием заплатить соболями, хотя бы жили за 1000 верст, непременно доставят свой долг к сроку. Они так сильны и отважны, что один человек убивает тигра. Двор избирать из них даровитейших и воинственных, дает им чиновнические достоинства и через известное время переводит их из Хурха в Нингуту, потом в Мукден, а отсюда через два года в Пекин; эти называются И-чэ-мань-чжу, или Новыми Маньчжурами.

«На запада, от Нингуты, во ста ли (50 в.), поднимается хребет Шалин (песчаный), где была верхняя столица династии Гинь; вблизи, на восток отсюда, деревня Гиоро, — место, где жили родоначальники нынешней династии. Нингута смежна с границами Кореи. Ныне она перенесена на 60 ли (30 в.) от прежнего своего места и обнесена двумя деревянными оградами. Внешняя ограда имеет сто ли (50 в.) в окружности; здесь живет главнокомандующий с своими войсками; во внутреннем городе, имеющем в окружности 8 ли (4 в.), помещаются знаменные солдаты. Китайцы живут в восточном и западном предместиях; им позволено селиться здесь с тех пор, как на войну с Усаньгуем вызваны были отсюда все Маньчжуры и город опустел. После того, лет через десять слишком, Маньчжурия потерпела нападение от Лоча (русских); приблизившись к Амуру, они похищали у тамошних племен соболей и скот и с упорным мужеством подвигались все дальше и дальше. Столица Русских далеко в Европе, в 10000 ли (5000 в.) отсюда; войска их сильны, храбры и искусны в огнестрельном оружии; между прочим у них есть бомбические пушки (мортиры); измерив расстояние неприятельского лагеря, хотя бы он был от них за 10 ли (5 в.), они стреляют из них арбузообразными ядрами, которые, упавши в лагерь, разрываются на части. Главнокомандующий представлял Государю, что надобно отправить против Русских войско сухим путем и водой, но вскоре затем Русские предложили мир. С того времени прекратились страхи и беспокойства для здешних ссылочных. В первые времена нынешней династии, Нингута была местом чрезвычайно холодным; в 3-ей луне, днем и ночью, носились ненастные туманы, покрывавшие все небо; в 7-ой луне [19] гуси, спустившись на озера, не могли уже подниматься; через несколько дней после того, начинались идеи; в 8-ой луне выпадал большой снег; в 9-й реки покрывались льдом; в 10-й от холода земля растрескивалась; лед начинал ломаться уже в 3-ей луне, но трава и деревья в это время еще не начинали пускать ростков и почек. Летом, бывали чрезвычайные затруднения от грязей; болота и топи простирались на несколько сот верст; жители пробирались по кочкам и при неверном шаге тонули в тине, вместе с лошадью; поэтому купцы и не приезжали сюда. Но в настоящее время, с размножением китайцев, климат сделался теплее; на болотах намощены гати, поправляемые ежегодно; купцы и другие приезжие снуют повсюду, и на рынках можно всегда найти обильный запас товаров. Южные ворота Нингуты выходят на реку Ялуцзян; невдалеке от города, на запад (ли в трех), поднимается над рекой, на несколько тысяч саженей, скалистый хребет, простирающийся ли на 15 (8 в.) и весь покрытый огромными древами. Река изобилует жирными рыбами, славящимися во всем Китае. Жень шень родится в глухих горах, среди густой травы. Некогда, он собирался в большом количестве и был не дорог. Впрочем, на месте своего рождения, он не имеет врачебной силы; Чжао цянь, по прибытии на место ссылки, выпил отвара женьшеня с полгина (около 3/и фунта) и, вместо ожидаемой пользы, полдня страдал жестоким поносом. Благодетельное свойство этого растения здесь приписывают только воде Ялуцзяна, вытекающей из гор Чан бо шани; от нее, даже и зимой, желудок нисколько не страждет. Вообще, здешний климат для приезжающих здоров, и даже укрепляет стариков и больных. Из хлебных произрастений, нет только рису, который продается здесь вдесятеро дороже, чем у нас, и употребляется только в праздники для гостей. Между прочим, здесь есть одна трава, Ула, обыкновенно растущая близ воды, на длинном и тонком стебле; она такого теплого свойства, что если сделать из нее постилку в обувь, то ни на льду, ни на снегу ноги не зябнут; после соболей и женьшеня, это растение составляет третью редкость Нингуты. Зимой жители пускают палы по степям, для того, чтобы на будущий год лучше принялась трава и деревья. В 5 луне, выгоняют из лагерей лошадей на луга и пасут их, на пространстве нескольких сот верст, там, где больше травы и воды. В 7-й луне, табуны сгоняются к городу, где хозяева узнают своих лошадей по дощечкам, привязанным к [20] хвостам их. Во весь год, жители занимаются охотой. Отправляясь ранним утром, они возвращаются иные к вечеру, а иные через два и три дня; это называется у них малой охотой. Осенью, охотятся за фазанами; а в 11-й луне производят большую облаву; в этом случае, знаменные солдаты идут рядами. Дней через 20, они возвращаются; за ними тянутся телеги и верблюды, нагруженные множеством тигров, барсов, медведей, кабанов, коз, оленей, зайцев, фазанов и орлов. Собаки, называемые Ла, бывают так сильны, что спорят с тигром и барсом; кречеты, из породы Хайдун цин, схватывают на лету журавля и могут пролететь в день 2000 ли (1000 в.). Эти редкие животные представляются ко Двору. Огромных орлов чрезвычайно много; перьями их украшают стрелы».

Чжао цянь прожил здесь в ссылке 23 года, но после был прощен и возвратился в Китай. «На возвратном пути, рассказывает он, мы два дня проезжали Ши тоу дянь цзы, или каменную возвышенность, имеющую в ширину 30 (15 в), а в длину более 300 ли (150 в); внутри она пуста, а извне испещрена множеством отверстий, как будто резьбою; внизу шумят источники и просачиваются сквозь камней. На третий день, мы достигли Большого Воцзи (соснового бора), который тянется на тысячи верст; 60 ли (30 в.) ехали мы поперег его, под навесом тысячелетних дерев, не видя ни неба, ни солнца; при малейшем ветре, вершины дерев шумели, как будто морские волны, разбивающиеся о каменный берег; кругом нас кричали птицы и летучие мыши, нисколько не пугаясь нашего поезда. Путешественники, вступая в этот дремучий лес, обыкновенно снимают с себя какие нибудь вещицы и вешают их на деревья, в жертву лесному духу. На ночевье, мы остановились при подошве одного хребта; маньчжурские солдаты набрали кусков древесной коры, каждый весом в 2 или 3 гина (около 4 фунт.), а величиной более сажени, и устроили навесы в роде тех, какие делаются на судах, так, чтобы можно было в них сидеть и лежать; пищею служило мясо жареной козы и оленина. В полночь, раздался страшный шум, как будто рушилась гора, или растреснулась земля; но то был шум падавшего сухого тысячелетнего дерева.

На 5-й день мы проехали 30 ли (15 в.) Малым Воцзи, который походит на большой. На 7-й день, переправившись через Сунгариулу, мы прибыли в Ула, или Гиринь; здесь есть верфь, где строятся большие суда, для сообщения по реке с различными пунктами; здесь же пребывает главнокомандующий. От Гириня восемь [21] переездов до Лю-тяо-бянь, или Ивовой границы; плакучие ивы тянутся на несколько сот верст. В прежние времена, эта лесная полоса служила пограничною межею, отделявшею внутренние владения Китая от внешних; теперь здесь поставлен один Чжангин, отбирающий свидетельство у проезжающих. Отсюда 50 ли (25 в.) до станции Кай юань, далее 30 ли (15 в.) до города Телин сянь; наконец 130 ли (65 в.) до Мукдена».

Гарнизонные солдаты в Маньчжурии делятся на старых и новых Маньчжуров, подобно тому, как в истории различают диких и образованных нючжей. В то время, как усилившиеся Маньчжуры подчинили своей власти разные племена, те из них, которые могли составить сколько нибудь рот, вошли в состав маньчжурского народа; оттого ныне и не существует имен трех племен, обитавших при восточном море (Воцзи, Варха и Хурха), и четырех Хулуньских (Ехэ, Хойфа, Ула и Хада). Прочие полновозрастные из этих племен живут рассеянно, по разным местам, и иногда поступают в число знаменных. Что касается до тех родов, которые по своей малочисленности не могли составить рот, то они названы Ичэ-мань-чжу, или новыми Маньчжурами. Все помянутые роды покорились Маньчжурам в первой половине XVII века, а приведенные в подданство после этого времени уже не называются Маньчжурами, но сохраняют свои родовые названия. Таким образом, племена, обитающие на юг от Амура: Сибо (близ Гириня), Гуалэча и Барху (оба близ Бодуна); и на север от Амура: Солоны и Дахуры (оба близ реки Цзин-кини), составляют особые роты, под управлением двух генералов: Гириньского и Амурского, и не называются Маньчжурами; и так как эти Гириньские и Амурские племена смешались между собою, то по имени Солонов, самых искусных стрелков и наездников, и ранее других пришедших в подданство Маньчжурам, и получили общее наименование Солонов, для отличия от Маньчжуров; а название Солон собственно принадлежит только одному племени.

Племена Хэчжэ и Кияка (Фьяка?), обитающие на восток от Нингуты, по южную сторону низового Амура, и Орочоны, живущие на северовосток от низового Амура, называются — первые Собачьими, а последние Оленьими; из Собачьих, Хэчжэ называются также рыбокожными; они не составляют рот, управляются деревенскими и родовыми старшинами и ежегодно доставляют в Нингуту ясак соболями. Орочоны разделяются на Конных и Оленных; последние [22] живут далее конных (конные Орочоны в 600 ли или 300 в., а оленные в 1000 ли, или 500 в. от Цицикара); хотя они и не составляют рот, но, в случае надобности, могут быть употреблены на военную службу; впрочем, число их не достаточно для рот. Из Оленных родов Килэр и Фияка обитают на острове Ку-хи, в море, несравненно далее Орочонов. Так как им не возможно каждый год приезжать в Нингуту к сроку, то положено, ежегодно, в 6-й луне, собираться им в местечке Пулусяне, в 3000 ли (1500 в.) от Нингуты; на то время, приезжает сюда один Чжангин, для приема от них ясака. Килэр и Фьяка ни Маньчжуры, ни Солоны; управляют ими точно так же, как другими инородцами. В случае приезда Фияка, или Хэ-чжэ в столицу, особое отделение Палаты обрядов угощает их обедом, а в Мукдене, Строительная Палата выедает им дрова и солому для скота, почти так же, как Монголам. — Так как рыбокожные и другие племена дики и невежественны, то Кан-си, желая сколько нибудь просветить их, приказал им брать себе жен из Императорского дома. Во время приема ежегодной дани, Гириньский главнокомандующий, подкупив какую нибудь крестьянскую девушку, выдает ее дикарям на украшенной колеснице, под именем царевны.

Собачьи племена обитают вообще на юг от низового Амура, близ корейского моря, а оленные на север от низового Амура, близко к Русскому морю; оттого на островах, лежащих на северо-восток от Кореи, на станциях употребляют собак, вместо лошадей, а у Русских, в приморских местах, ездят в нартах на оленях. Конные Орочоны устроивают для себя шалаши из древесных ветвей; отправляясь в дорогу, они навьючивают их на верблюдов, и где нужно тотчас снова ставят; в этом отношении, они совершенно сходны с Монголами; и отличаются от них только тем, что занимаются не скотоводством, а охотой. Вообще охотничьи племена, хотя не знают скотоводства, однакож богаты, благодаря своим Дремучим Борам. На всем пространстве между Чан-бо-шанью, Нингутой и низовьем Амура, обнимающем несколько тысяч верст, целое море зеленых лесов; растительное царство богато; жень-шэнь и мед в изобилии; соболи и олени водятся во множестве. Реки протекают в разных направлениях; Сун-гари-ула впадает на север и соединяется с Нонни-улой и Саха-лянь-улой; низовье этих трех рек называется общим именем Хун-тун-цзяня, который впадает в Русское море. [23]

***

Война с Чжегангиром. В половине прошедшего столетия, когда Китайский Император, присоединив Чжунгарию к Поднебесной Империи, хотел миролюбивым образом подвергнуть той же участи и Туркестан, двое Туркестанских хо-чжи, братья, по имени Хогичжань и Бонадунь, задумали освободиться от опеки Китайской власти и нашли в Туркестанцах сочувствие и содействие своим целям. Но Император твердо решился отнять у потомков Махмуда древнее достояние Чжагатая и употребил военные средства для усмирения мятежников, — так называются в Китае вообще все, противящиеся Китайской власти. После многих неудач и ошибок со стороны его полководцев, Туркестан должен был уступить силе и в 1755 году зачислен в штат Китайских владений, с правом доставлять Пекинскому Двору дань и находиться под ведением его чиновников. Чтоб утвердить свою власть в Туркестане Китайское Правительство употребило деятельные меры. Оно поставило правилом, говорит Вэй-юань, в каждый Туркестансткий город посылать особого правителя (Бань-ши-дачэнь) и коменданта (Лин-дуй), которые зависели, частию от Кашгарского наместника (Цань-цзань), частию от Илийского главнокомандующего (Цзян-цзюнь). Годовая подать Туркестанцев состояла в десятой части местных произведений и денег. Сначала Двор назначал на службу в Туркестан чиновников по выбору, имевших одобрительные аттестаты но службе и Туркестанцы питали к ним доверенность и уважение. Но со временем, перестали обращать внимание на то, кого назначают, и стали посылать царедворцев; для них заграничная служба сделалась источником незаконной прибыли и срочная служба превратилась в наследственную, а все способы содержания они брали с Аким-беков, или сборщиков податей. Злоупотребления возрастали с каждым годом, тем более, что Туркестан представлял обильные средства к обогащении, — ему предоставлено было право отливать собственную медную монету, пул (1 пул = 1 коп. асс); постановлено было: в Кашгаре ежегодно отливать от 8000 до 9000 связок (до 9 милл. к. асс.); в Яркенде более 10.000, а в Хотане до 5000 связок. Кроме того, в Туркестане выделываются меха, войлока, шелковые материи и холст и добывается золото и нефрит. По всем этим статьям, китайские чиновники налагали на жителей добавочные пошлины (натурою) и, поделившись с беками, представляли две части из десяти правителям; и так как правители городов не зависели один от другого, а до Илийского главнокомандующего было далеко, то нечего было и опасаться ревизии, а богатство само давалось [24] в руки. Дошло до того, что мелкие чиновники (битхеши) брали Туркестанок себе в наложницы и захватывали чужой скот. С другой стороны, те Бурутские роды, которые с давних времен обитали близ Туркестанских границ и с 1814 г. завели постоянные пастбища, были глубоко обижены Китайскою властию: один из их старшин, по имени Турдимаймот, погиб жертвою несправедливого суда; сын его Ацзы-хо бежал за границу к своим родовичам и возбудил их против убийц его отца. Все эти притеснения и незаконные поступки китайских чиновников возбудили к ним ненависть, как в Туркестанцах, так и Бурутах и сильно содействовали влиянию и успехам Чжегангира.

Чжегангир был внук Туркестанского главы, хочжи Бонадуня, который в прошедшем столетии был казнен, за восстание против Китайской власти; у сына Бонадуня (Самукэцзи тэкдашань), бежавшего в Коканд, было три сына, последний был Чжегангир. Постоянным занятием его было чтение Алкорана и молитва; это же служило ему средством пропитания. Бродя между Туркестанцами, он, в качестве хочжи, собирал себе деньги и распространял в народе неприязненные мысли против Китая. В 1820 году, когда Туркестанский наместник Бинь цзин, развратным поведением своим, истощил терпение Туркестанцев, Чжегангир поджег Бурутов и осенью того же года, в главе нескольких сот человек, напал на наши границы; к нему присоединился один из старшин, по имени Сулан-ки, бежавший от преследований Чжангина Суйшаньчи. Кашгарский комендант выступил против Бурутов с отрядом гарнизонных солдат, разбил их и принудил Чжегангира, только с 20, или 30 соумышленниками, бежать, бросив коней; отряд преследовал их и на другой день за границу и, захватив более сотни пленников, возвратился в Кашгар. В осенний праздник, Бин цзин, ни мало не колеблясь, предал смерти всех пленников и донес Государю о победе; однако ж Государь, не доверяя его докладам, поручил Илийскому главнокомандующему, Цин-сяну, поверить на месте справедливость его донесений. Во время ревизии, Цин-сянь, получил множество жалоб на беспутную жизнь Бин-цзина и притеснения, какие чинил он народу, обо всем донес Государю. Между тем Император Цзяцин скончался; на китайский престол восшел в 1821 году Дао-гуан.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Извлечения из китайской книги: Шен-ву-цзи // Известия братства православной церкви в Китае, № 52-53. 1907