РАССКАЗЫ КЯХТИНСКОГО СТАРОЖИЛА. — В продолжение 30-летнего моего пребывания в Кяхте я замечаю большие перемены в сношениях с нашими соседями.

Сан-Синская губерния, смежная с Кяхтой и торгующая единственно чаем, как самая отдаленная от Пекина, почиталась самой грубой, но ныне в сообщении с Русскими она очень образовалась.

До двадцатых годов недоверие и недружелюбие жителей Срединного царства к Русским было очень ощутительно. Азиатское отчуждение от иностранцев обнаруживалось на каждом шагу, и неуважительность, к нашим женщинам была так велика, что в «праздник фонарей» в Маймачине, ни одна из них не могла показаться иначе, как в мужском платье, во избежание неприятностей, которым могла подвергнуться. Ныне же, старанием ревностных посредников, внушено торговому и правительственному классу Китая, доверие и уважение, которые с достоинством поддерживаются нашим купечеством. Смягчение нравов и образованность в обращении сделали огромный успех; власти и торговое сословие обеих сторон состоят в приязненных отношениях, и выбор Дзаргучеев, или начальников Китайского торгового города на Кяхте — Маймачина, представляет осмотрительность Пекинского трибунала.

При мне перебывало 17 Дзаргучеев, выбираемых каждое трехлетие и сменяемых иногда их правительством до срока. Разница в отношении образованности прежних от нынешних так велика, что не представляет даже сравнения. [44]

Трудно дать понятие о грубости и невежестве, которых я был свидетелем, в то время, когда Китайцы не обращали еще большого внимания на Кяхту и посылали туда каких попало представителей. Один из них, в первый приезд свой к начальнику нашей пограничной стражи, встреченный по обычаю в гостиной хозяйкою дома, укусил ей руку, и в этом поступке проявлялось какое-то с умыслом выраженное неуважение к женщине. Теперь же, напротив, уважение к ней простирается едвали не до Европейской любезности.

Дзаргучей, по установлению своего правительства, не состоит в должности долее трех лет. Новый преемник не смеет въехать в город даже за один час до отъезда из него предместника. Один при другом не могут они пробыть нескольких минут. Обряд смены состоит в том, что оставляющий должность в условленный миг встречается с принимающим ее на пороге каменного дома, занимаемого Дзаргучеем, и безмолвно вручает ему печать, как символ власти, которая хранится в маленьком ящичке обернутом в желтую шелковую камку. (Этот цвет, как известно принадлежит исключительно царскому семейству.) Передачею этой печати, ограничивается вся забота сдачи должности. Во избежание доносов и наветов, изобилующих в Китае, постановлено преемнику запрещение вникать в распоряжения предшественника.

Новый Дзаргучей, тотчас же извещает о прибытия своем Русского пограничного начальника, которого называет непременно Майором; потому что в трактате это лице названо этим чином. До сих пор старания Майора о внушении уважения к своему достоинству, при всех других успехах, не могли еще дойдти до того, чтобы приезжий Дзаргучей, как следует, посетил его первый. Китаец, с дипломатическою уклончивостию, старается выждать первый привет со стороны Русского, употребляя различные ласкательства к удовлетворению этой дикой кичливости.

Майор обыкновенно посылает поздравлять с приездом нового товарища. Через неделю по приезде Дзаргучея, пограничный начальник едет к нему с первым посещением, и для приличия поставляет необходимостию этого первого визита какое-нибудь служебное дело; тотчас после этого посещения [45] Китаец платит церемониальный визит. Вслед за первыми взаимными посещениями, отправляются подарки, состоящие из вина, сахару, конфект и сукна. Эти дары почитаются незначительными в сравнении с теми, которые посылаются в Новый год. Со стороны Китайской, несколько шелковых тканей и, также вино и лакомство. При этом существует неизменный этикет щедро дарить слуг, привозящих подарки.

Перед каждым посещением с обеих сторон наряжается отсылка, то есть отправляются гонцы, с вопросами: может ли хозяин в такой-то день и в такой-то час принять посетителя. В парадные дни, этих обсылок бывает несколько, с осведомлениями, по каким улицам поедут, сколько будет особ свиты, и тому подобное.

По исполнении всех церемоний, выезд Дзаргучея возвещается тремя пушечными выстрелами из орудий, стоящих перед его домом.

Два Нерба, чиновника при особе Дзаргучея, открывают шествие; за ними ведут его верховую лошадь, несут балдахин; два полицейских крикуна разгоняют с дороги народ, которого никогда и не бывает в Маймачине; потом следует толпа Китайцев со щитами, пиками и дреколием, с узлами разных одежд и принадлежностей туалета Дзаргучея, который, в продолжение визита своего, несколько раз переодевается, если, по времени года, это необходимо. За этой толпою едет одноколка, запряженная мулом, — самый странный на двух колесах экипаж, в виде деревянной длинной кибитки, в глубине которой поджав ноги, сидит Дзаргучей. Возница его идет всю дорогу пешком, погоняя мула. Поезд замыкается пятидесятый Монголами, вооруженными луками и стрелами.

Передовой дает знать о прибытии, и тотчас высылается отряд Козаков на встречу к Маймачинским воротам; гарнизон также выходит к ружью. Пограничный начальник встречает почетного посетителя своего на крыльце. К одноколке подставляют скамеечку, и Дзаргучей выходить по ней из экипажа, вступает в сопровождении хозяина в комнаты, где начинаются обычные комплименты. [46]

Майор высказывает, обыкновенно нетерпение, с которым ожидал гостя, и говорит с сожалением, что назначенный час уже прошел. Дзаргучей, вынимая часы, отвечает, что он спешил с таким же нетерпением, что, кажется, приехал ранее назначенного часа, и что еслиб не важные его занятия, то вероятно, был бы еще ранее. — Его приглашают на первое место, на диван, на который он и садится, поджав ноги, к приготовленному десерту, в какой бы ранний час утра ни было; потому что Китаец никогда не выезжает натощак.

Майор знакомит нового товарища с своим семейством, и непременно прибавляет, что вероятно ему должно казаться странно, что Русские не прячут своих жен; на что, по Китайскому этикету — никогда ни чему не удивляться — Дзаргучей отвечает, что ему это ни сколько не странно, и что он давно знает об обычае Европейцев, не прятать жен своих.

Майорша, как приветливая хозяйка дома, садится рядом с гостем и осведомляется, благополучно ли он приехал из Пекина, и как ему было тяжело расстаться с своей женой, (потому что Китайские законы, как известно, не дозволяют возить с собою жен). Дзаргучей отвечает, что он покоряется необходимости; но что утешает себя надеждою через три года возвратиться. Китайцы вообще оказывают более прискорбия в разлуке с детьми. Это отцы самые чадолюбивые. Иногда они привозят с собою сыновей.

Потом Дзаргучей спрашивает, давно ли состоит Майор в своей должности, и узнав, что более 30 лет, отвечает, с боязнию изъявить удивление, что слышал уже о том в Пекине, и просит его позволить признать его старшим братом. Потом и хозяин и гость распространяются в обещаниях хранить ненарушимую дружбу и в делах строгую справедливость. Поблагодарив хозяина и хозяйку за угощение (во время которого беспрерывно подносят ему вино, чай и кофе, как у Турок, с гущей), он уезжает тем же порядком, как приехал.

Если приезд Дзаргучея подходит к какому-нибудь Царскому дню, то это служит поводом звать его на обед.

К нему отправляют с приглашением переводчика, который говорит, что по принятому обычаю в этот день [47] предшественники его всегда обедали у Майора. Переводчик подносит ему список Китайских чиновников и купцов-компаньонов, так называемых десятников, для избрания из них тех, которых ему угодно пригласить с собою. Посланный уведомляет его также о том, что и Русские чиновники и купцы будут обедать у Майора. Дзаргучей просматривает список и назначает своих по произволу.

Предместник нынешнего Дзаргучея не позволял приглашать к обеду Китайских купцов, называя их мужиками.

Изъявив согласие, он оговаривается, что непременно будет, если только его не задержат важные его занятия, и при этом случае посылает своих узнавать, как совершалась церемония обеда его предшественником и старается ни в чем не уклониться от нее.

Накануне назначенного дня, Майор, по обыкновению, посылает осведомиться, точно ли будет Дзаргучей, и получает в ответ, что для выезда его уже сделаны все распоряжения. Тогда назначается время обеда, обыкновенно в третьем часу.

Выезд Дзаргучея происходит в подобном же порядке, как и в первое его посещение, с тою только разницею, что, по случаю Царского дня, он приезжает в полном своем облачении. Нынешний Дзаргучей желтопоясый, то есть принадлежащий к царскому родству, хотя и с побочной стороны. Одежда его состоит из длинной курмы, зимою обыкновенно бобровой; знак достоинства его и степени сана обозначается вышитым шелками нагрудником, с известными отличиями и цветом шишки на верху шапки. К парадной форме принадлежат также длинные четки, которые носят на шее.

Для провожатых Дзаргучея на дворе Майора ставят две Бурятские юрты, где Буряты приготовляют угощение для прислуги, закалывают баранов и быка, готовят кирпичный с жиром чай и вино. Майор и Русские, приглашенные им, встречают Дзаргучея с музыкой, с песенниками и барабаном, который особенно по вкусу Китайцам. За ним входит обыкновенно около 70 или 80 человек купцов; иногда приезжают с ним сыновья и помощник его Бошко. Все они изъявляют [48] к нему большое подобострастие, толпятся в углу, и только по приглашению Дзаргучей занимают указанные им места.

Дзаргучей редко говорит по-Монгольски или Манджурски; объяснения происходят через переводчиков: Русский передает на Монгольском языке Китайскому, а тот переводит по-Китайски.

Столы накрываются на 150 и более человек; обед продолжается от третьего до седьмого часа. Дзаргучей, как и весь высший Китайский класс, не ест говядины; основанием этого обычая полагают недостаток крупного скота в Китае. Для него приготовляется баранина, свинина, домашняя птица и дичь, на обыкновенный Европейский лад. Китайцы любят наши приправы, и находят особенный вкус в наших мучных сладких пирожных, которые часто отправляются к ним и на дом.

За жарким начинаются тосты за здоровье Государя Императора, Государыни Императрицы и всей Царской Фамилии; при чем Дзаргучей и все Китайцы стоят на ногах, и вместе с Русскими кричат ура! В продолжение пения «Боже Царя храни!» все также стоят благоговейно. И если шапка снята с Дзаргучея, то он тотчас надевает ее в знак благоуважения. За тем пьют здоровье Китайского Богдохана.

Дзаргучей и почти все Китайцы приезжают с своим прибором — костяными палочками, без которых не умеют обходиться; к обязанности хозяйки принадлежит резать почетному гостю кушанья, и не показывать отвращения, когда он в промежутках трапезы плюет в стоящую близ него на столе финифтяную вазочку; и также не отказываться от предлагаемого беспрестанно нюхательного табаку, в который подмешивается множество тертых цветов. В виде комплимента, хозяйка подносит ему несколько жасминных цветочков, которые он кладет в табакерку.

Когда в последствии, сдружившись с Майором, он приезжает запросто, то учтивость обязывает хозяев просить его снять верхнюю одежду и шапку; за это приветствие, Дзаргучей, в свою очередь, у себя тащит с Майора фрак.

Гость беспрестанно повторяет, что считает дом товарища своего, как свой собственный. [49]

За обедом, вместо салфеток, Китаец вытирает рот привезенными с собой Китайскими бумажками, и сморкается в такие же бумажки, отдавая их слуге.

После обеда ему приносят медный тазик горячей воды, в которую служитель обмакивает лоскут грубой бумажной ткани и подает его выжатый господину. Этот горячий плат он накладывает на бритую голову свою и на все лице, и обтирается им так, что кожа его блестит как сафьян. Высшее Китайское сословие наблюдает большую опрятность и чистоту; руки их необыкновенно белы и нежны, как женские. Дзаргучей, совершая это послеобеденное омовение, хвалит его как весьма полезное в их климате, и советует его употребление.

После обеда, когда зажжена иллюминация, Майор предлагает Дзаргучею посетить несколько наших торговых домов, хозяева которых, кланяясь, приглашают его. Он садится в экипаж Майора. Русский экипаж очень нравится ему, за исключением козел, на которых он не может привыкнуть видеть сидящего перед ним спиною кучера. Поезд из дома в дом сопровождается музыкою и песенниками, с барабаном, посреди толпы народа, для которого, по случаю торжества, не запирают Маймачинские или пограничные ворота.

Всюду льется рекою шампанское. Тороватые хозяева угощают Дзаргучея со всею принятою роскошью.

Посетив всех, Дзаргучей возвращается к Майору, где уже начались танцы. Китайцы очень любят смотреть на танцующих женщин: им более всего нравится вальс, и они говорят, что хоть не хороши большие ноги Русских женщин, но для пляски очень удобны, что на маленьких Китайских ножках нельзя бы было плясать таким образом. На бале продолжается потчивание сластями, вином, чаем и кофе.

Перед отъездом хозяин и хозяйка выслушивают длинные речи признательности за угощения, лестные и многосложные комплименты, после которых гость возвращается во свояси, увозя с собою обещание Майора приехать к нему также на обед, со всем семейством.

(Окончание в следующем N.)

Текст воспроизведен по изданию: Рассказы кяхтинского старожила // Москвитянин, № 16. 1849

© текст - В. П. 1849
© сетевая версия - Thietmar. 2016
© OCR - Иванов А. 2016
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Москвитянин. 1849