ПОДВИГИ РУССКИХ НА РЕКЕ АМУРЕ, В XVII СТОЛЕТИИ, ОПИСАННЫЕ НА ОСНОВАНИИ ПОДЛИННЫХ БУМАГ ЯКУТСКОГО И НЕРЧИНСКОГО АРХИВОВ.

В южной Сибири пространство земли от Яблонового хребта к востоку называлось встарину Дауриею. Это имя произошло от небольшого тунгусского племени, обитавшего по реке Джи или Зее, впадающей с левой стороны в Амур. Якутские казаки, посланные для завоевания народов, обитающих по реке Амуру, прежде всего нашли Дауров и всю страну, орошаемую реками Ононом, Ингодою, Шилькою, Аргунью и Амуром, назвали Дауриею. Русские туземцы уже давно забыли это слово, но в географиях оно сохраняется вместе с небывалою Татариею.

Страна, орошаемая рекою Амуром, некогда принадлежала нам по праву завоевания, но уступлена Китаю по праву [2] сильного. Из прежней Даурии остались за нами только земли, лежащие по течению рек Ингоды и Онона до слияния рек Шильки с Аргунею.

Река Амур, со впадающими в нее реками, худо известна Европе и даже Русским, а потому скажем об ней несколько слов, заимствованных из географии китайской, рассказов Китайцев, торгующих на Кяхте и еще кое-каких бывак.

Мы воображаем реку Амур одною полосою воды, происшедшею от слияния рек Шильки и Аргуни и впадающею в Охотское море; — на деле выходит не так. Наш Амур состоит из трех рек и каждая из них имеет свое название. Туземцы не знают даже слова Амур; от чего произошло это ошибочное название увидим тотчас.

Река Ингода и Онон, слившись, составили реку Шильку, или по туземному Силькар. Эта река на пути своем принимает реку Аргунь и течет под прежним названием до впадения в большую реку Сунгари или Шунгал. Сунгари впадает в реку Усури, а последняя вливается уже в Океан.

Русские в первый раз услышали о реке Амуре от народов, обитающих по берегам Охотского моря и сообщили о том в Якутск, а там все протяжение вод от моря до реки Аргуни назвали Амуром, и хотя в последствие времени убедились в своей ошибке, но имя присвоенное однажды, осталось неизменным. Ни Китайцы, ни Манжуры не смешивают трех рек в одну: у них Силькар до впадения в Сунгари называется Хэ-лун-цзян: т. е. река черного дракона, Сунгари: Хунь-тхунь-цзян, а Усури: Ву-су-ли-хэ. Теперь слово Амур укоренилось в книжном и разговорном языках, станем же, для ясности, держаться его (Слова наши не новость: в донесениях завоевателей амурских народов всегда говорится о трех реках; на Китайских картах соединение трех рек видно с первого взгляда.).

От впадения реки Аргуни, где стоит наш караул стрелка, до бывшего города Албазина, Амур течет между [3] горами, так что нет почти мест удобных для поселения. В горах этих бродят Тунгусы известные под именем Орочонов и Мангиров. Потом горы начинают удаляться от берегов и оставлять равнины: по косогорам показывается мелкой дубняк и орешник, дерева неизвестные в Сибири. Здесь встречаются уже хижины при устьях речек; Манжуры, здесь обитающие, заготовляют дрова и строевой лес. От устья реки Джи или Зеи Амур течет прямо на юг, берега его ровны и плодоносны. Жители занимаются преимущественно земледелием и обитают в небольших селениях. Верстах в 50 ниже устья Джи стоит единственный город на Амуре Сахалян-ула хотон. Китайцы говорят, что он тянется по берегу версты на четыре, на обоих концах имеет по крепости. Верхняя состоит из двух рядов частокола, а нижняя сделана из камня; на стенах лежат небольшие чугунные пушки. Перед городом остров, позади которого легко проплыть ночью, однако ж для всякого случая поставлена крепосца Айгун ниже острова на левой стороне Амура; она укреплена двойным частоколом. Гарнизон в обеих крепостях вооружен луками и стрелами, сабель очень мало, а ружей и совсем нет. Здесь растут на свободном воздухе дыни, арбузы и кукуруза, но есть ли плодоносные дерева Китайцы не знают.

Далее сжимают Амур утесы с обоих берегов; такие места называются в Сибири щеками. Теснина эта продолжается верст на сто, а за нею идут берега ровные, поросшие камышом и высокою травою. В таком положении Силькар, или по нашему Амур, впадает в реку Сунгари, выходящую из Манжурии. Отсюда начинаются берега совершенно ровные и продолжаются до впадения Сунгари в реку Усури. Постоянных жителей нет, но летом останавливаются здесь Тунгусы для рыбной ловли. Далее по ровным берегам живут Натки небольшими селениями; они питаются звериными и рыбными промыслами. Для зимней езды содержат собак. Отсюда до моря идут берега возвышенные, покрытые листвянью, кедрами, сосною, елью, [4] тополем, осиною и березою: тут обитают Гиляки, народ независимый. Амур вливается в залив, имеющий ширины верст 30.

Река эта судоходца от начала до конца, не имеет порогов, изобильна рыбою, течение имеет тихое, так что лодки поднимаются вверх на веслах, дело неизвестное на прочих сибирских реках. Земля на берегах хлебородная, а в лесах водятся отличные соболи и другие звери.

Описав по мере возможности реку Амур, расскажем каким образом забрались сюда Русские и овладели всею рекою.

Сибирское царство было уже покорно России от гор Уральских до реки Енисея, но далее к востоку была земля неведомая и народы незнаемые.

В 1620 году казаки из Мангазейского острога с реки Енисея перебрались через хребет на реку Вилюй. Река эта выходит из гор, сопровождающих правой берег Енисея, течет прямо на восток и впадает в реку Лену. Здесь нашли неизвестный им народ, богатый скотом и соболиными шкурами.. То были нынешние Якуты, племя турское, переселившееся сюда из верховья реки Енисея. Казаки по Вилюю выплыли на Лену, и обитающих по ней Якутов, обложили ясаком. В 1632 году заложен Якутск, а в 1640 году управлял им уже стольник и воевода Петр Петрович Головин.

Между тем завоевания продолжались все далее и далее к востоку. Казаки, плавая по рекам, находили жителей, облагали их ясаком и выспрашивали о народах, обитающих далее. В 1636 году одна из таковых партий, поднимаясь по реке Алдану, поворотила в реку Маю и с вершин этой реки перешла через горы на реку Улью и спустилась по ней в Охотское море. Тут нашли Тунгусов, пришедших с реки Уди, впадающей в Охотское море южнее Ульи, от них услышали весть необыкновенную. Тунгусы рассказывали, что они меняют своих соболей на хлеб народам, живущим оседло по берегам рек Джи и Силимжи, что река Джи впадает в Силькар, этот [5] в реку Мамур или Амур, а последняя вливается в море. Потом сказывали о народе оседлом и земледельческом, обитающем по реке Омуту; что народ этот привозит к Наткам, обитающим в нижних странах по Амуру, золото, серебро, медные котлы, бисер, шелковые и бумажные ткани, которых однако ж сам не делает, а получает от другого народа. Казаки донесли об этом в Якутск, где из показания столь неясного и сбивчивого составили понятие о великой реке Амуре, впадающей в море. Может быть Тунгусы назвали ее иначе, но Русские, мастера на переделку иностранных слов по-своему, сочинили неизвестное туземцам слово Амур и заставили потомков углубляться в изыскания о происхождении этого слова. Таким образом ошибочное название реки осталось за нею навсегда, и хотя в последствие времени завоеватели наши писали якутским воеводам, что на Амуре не слыхали про реку Амур, но они не находили надобности переменять название, к которому привыкли (Можно догадываться, что река, известная нам под именем Амура, носит имя это близ устья своего; вероятно слово Мамур или Амур гиляцкое. Впрочем и в манжурском языке есть похожее на Мамур слова Моморэмби, медлю.).

Известие о народах, у которых есть золото, серебра и шелковые ткани, взволновало Якутск; не знали верить или нет казакам; как вдруг эта весть подтвердилась с другой стороны и гораздо полнее.

В 1638 году енисейский атаман Максим Перфильев послан был с партиею казаков проведать реку Витим. Река эта выходит из Яблонова хребта, течет на север и впадает с правой стороны в Лену. Перфильев, поднимаясь бичевою по Витиму, не успел добраться до вершин этой реки и должен был зимовать на пустом месте. На другое лето он пошел вперед и попал в реку Цыпу, вытекающую из озера Баунта. Здесь узнал он от Тунгусов, что далее за горами течет большая река Силькар, по ней живут Дауры, ими владеют два князя Лавкай и Батога; бой у них лучной и огненной. Народ этот [6] богат скотом и хлебом, добывает серебро и меняет его Тунгусам на соболей, а их продает другому народу, от которого получает шелковые ткани и другие товары.

Пока в Якутске толковали о том как бы этих Дауров, столь богатых, прибрать к рукам, приехал воевода Головин. Он понял важность этого дела и для покорения Дауров отправил две экспедиции. Первая, под начальством письменного головы Еналея Бахтеярова, пошла по реке Витиму, а другая под предводительством атамана Василья Пояркова избрала путь по реке Алдану. Бахтеяров поднимался по Витиму далее Перфильева, по пробраться на Амур ему не удалось, вероятно потому что Тунгусы, обложенные им ясаком, не знали этого пути, или не смели указать его. Бахтеяров возвратился в Якутск на другое лето с ясаком и чертежом реки Витима.

Вторая экспедиция была счастливее. Письменный голова Василий Поярков отправился из Якутска 15 июля 1643 года; с ним было 140 человек стрельцов, казаков и промышленных. По Лене спустились они до устья реки Алдана и по этой реке пошли бичевою. Вожатыми их были Тунгусы, которых брали на пути ласками и угрозами. Через четыре недели пришел Поярков к устью реки Учура, впадающей в Алдан. По Учуру шли они 10 дней и поворотили в речку Гонам, мелкую и порожистую. Пять недель мучились казаки в этой речке: разбирали пороги, запружали речку досками и подавались вперед, но зима остановила их деятельность. Удальцы построили зимовье, ходили на охоту, делали сани или нарты для предстоящего путешествия: о возвратном пути никто не думал. В конце зимы, Поярков оставил здесь часть своей команды, провиант и воинские снаряды, а сам с небольшою партиею пошел на лыжах через Яблоновый хребет. Тяжести везли казаки на санях. Три недели шли они по глубокому снегу, перевалились через горы и вышли на реку Брянду, впадающую в реку Джи или Зею. В ожидании вскрытия рек построили судно и полою водою спустились в реку Джи. Продолжая путь по реке, они в первый раз [7] увидели оседлых жителей на устье речки Умлекана, занимающихся земледелием и скотоводством. Люди эти назывались Даурами (Дагур).

Здесь остановились Русские в ожидании своих товарищей, оставшихся на речке Гонаме. Дауры приняла их благосклонно, снабдили съестными припасами, но вскоре изменили свое обращение. Может быть гости и сами в том были виноваты. Начались неприязненные отношения. Поярков был малосилен, Дауры принудили его отступить и защищаться, провианту не было: он потерял до 50 человек от голоду и болезней.

От Дауров получены сведения более положительные о народах, обитающих по реке Амуру. Казаки узнали, что кроме известных им князей Лавкая и Батоги, есть хан Борбой; он живет в городе, обнесенном деревянною стеною и земляным валом. Ему подчинены все окрестные народы. На непокорных посылает он по две и по три тысячи войска. У побежденных берет Аманатов. Бой у него лучной и огненной. С покорных собирает ясак соболями; скота и хлеба у него много; из последнего курят вино. Князь Лавкай живет от устья рек Джи вверх по Амуру.

Поярков дождался товарищей своих, построил судно и поплыл вниз по реке Джи. На пути он видел небольшие даурские острожки, много пашен и скота. Наконец он вышел и в давно желанную реку Амур; берега ее показались ему обетованною землею, и не мудрено: Русские увидели здесь пашни, яблоки, груши и орехи. Рассказ о плодоносных деревах сомнителен: не разумеет ли наш странствователь сибирские яблочки и персики, дико растущие в Даурии.

В это время по берегам Амура жили мелкие тунгусские племена, имевшие разные названия по родам; ими управляли князьки, платившие дань манжурскому владельцу, обитавшему в городе на реке Нони, или по нашему Науну. Этот владелец зависел от хана дома Манжу, тогда усилившегося и занявшего Китай. Обитатели Амура жили оседло, [8] занимались земледелием, скотоводством, звериными и рыбными промыслами. Владельцы их жили в деревянных городках; огнестрельного оружия не имели.

Поярков кажется не думал о завоеваниях, а решился только проведать реку Амур; он пустился по течению этой реки и в три недели пришел к тому урочищу, где река Амур впадает в реку Сунгари, по его Шунгал. Поярков называет Амур Силькаром и не смешивает его с другими реками. Здесь он остановился, но, чтоб узнать далеко ли море, послал 25 человек из партии своей вниз по реке; из них воротились только двое, остальные убиты Дучерами, тамошними обитателями.

Отсюда плыл Поярков 6 дней до реки Усури, в которую впадает Сунгари. Везде жили Дучеры; за ними обитали Натки, а потом уже до самого моря Гиляки. В четыре недели приплыли они в устье реки Амура и остановились тут зимовать. Гиляки, здесь обитавшие, были обложены ясаком и объявлены подданными Белого Царя. Поярков говорит, что народ этот никому неподвластен и управляется своими князьками.

Здесь провели Русские всю зиму, плыть назад по Амуру вероятно не смели, но решились возвратиться в Якутск другою дорогою: им известно было, что река Улья впадает в море, а с вершин этой реки можно пробраться через горы в реку Маю, потом в Алдан и в Лену. Поярков пустился в море, держась берега: 12 недель носило их по Океану и выкинуло на берег. Судно разбилось, а странствователи пришли пешком на устье реки Ульи, там стояло зимовье, построенное прежними казаками. Здесь провели часть зимы, а потом на лыжах отправились к вершинам реки Маи. До вскрытия реки построили судно и по Алдану спустились в Лену. В Якутск возвратился Поярков в 1646 году с 12 сороками соболей, гиляцкими аманатами, огромным описанием своих походов и чертежом рек, им пройденных. Он говорит, что если на Амур отправить 300 человек и построить три острожка [9] с 50 человеками гарнизона в каждом, достальные покорят всех народов, там обитающих.

Вот первый подвиг Русских на Амуре, ознаменованный необыкновенными трудами наших предков, но с другой стороны он полезен тем, что мы проведали эту реку, узнали ее жителей, силу их и произведения земли; узнали, что неприятель может довольствовать наше войско хлебом и скотом, а это условие весьма важно при начале войны в земле неприятельской.

Появление Русских на Амуре было для туземцев происшествием неожиданным и сверхъестественным. Они в первой раз увидели огромных людей с длинными волосами и бородами; об огнестрельном оружии они имели уже понятие; но их страшил один вид ужасных пришельцев: они не считали их за людей обыкновенных и назвали Русского Лешием (Лоча) духом лесным. Так величает нас теперь вся северовосточная Азия, так называл и Китай до сих пор, пока не ознакомился с нами совершенно и переменил прежнее название на Олос, т. е. Орос.

Мысль о покорении амурских стран сделалась господствующею в Якутске, но трудность пути и недостаток сил удерживали наших предпринимателей воевод. Между тем как продолжалась переписка о реке Амуре с Москвою, найдена в Даурию другая дорога, короче прежней. В Лену впадает с правой стороны река Олёкма; она выходит на юге из хребта, который отделяет систему вод амурских от ленских. В 1647 году артель зверовщиков, поднимаясь по этой реке, изобилующей соболями, дошла до устья реки Тугира. Встретившиеся с Русскими Тунгусы объявили, что с вершин Тугира переходят они через хребет на реку Уру, а эта река впадает в Силькар, где живут князья Лавкай и Батога. Весть эта была по сердцу якутским воеводам, в том же году они отправили на Олёкму несколько служивых с тем, чтоб они проведали путь на Амур, построили на реке Тугире зимовье и обложили ясаком тех Тунгусов, которые попадутся. В первое лето служилые успели только придти на [10] Тугир в построить зимовье; на другой год перешли за хребет и открыли желанную реку Уру (Кажется эта река называлась мотом Амазуром или большою горбицею (Кербече).). По этой реке шли они пешком, наблюдая осторожность, чтоб не попасть на какой-нибудь даурский улус и успели пробраться на Амур ниже устья реки Уры, Здесь увидели они плот; охранявший его Тунгус объявил, что на таких плотах приплывают они из верховья реки Силькара сюда за хлебом и, купивши его, возвращаются зимою по льду; что до города, в котором живет Лавкай, день пути. Казаки не смели приблизиться к Лавкаевой столице, но вымеряли только глубину и ширину реки Амура и, возвращаясь на Тугир, делали на деревах засеки или заметки для будущих походов.

В это время жил на Лене, около киренского острога, выходец из Устюга Великого Ерофея Павлович Хабаров, человек богатый и предприимчивый. Сперва он занимался хлебопашеством около Енисейска, но в 1638 году набрал 27 человек покрученников (работники, которым плата дана вперед), взял из казны 2000 пудов хлеба, рыболовные сети, бархатные кафтаны, сукон и меди в кусках; всего на 1504 рубля и пустился на Лену торговать и ловить соболей. Пребывание свое устроил он, как можно полагать недалеко от нынешнего Киренска, в деревне Хабаровой. Здесь он развел пашни, посылал своих покрученников на ловлю соболей и недалеко от устья реки Куты построил солеваренный завод, который отняли однако ж в казну. Неизвестно, был ли он сам на Олёкме или его зверовщики нашли дорогу на Амур, только видно, что он имел хорошие сведения о князьях Лавкае и Батоге и народах, на реке Силькару обитающих. Старый опытовщик Ерофей Хабаров (Опытовщик едва ли не значит предприниматель, аферист. Наши юные писатели, не имеющие времени заниматься чтением скучных исторических документов, отвергают существование Хабарова и говорят, что он известен только по преданиям. Мы указываем на исторические акты археологической коммисии и № 1 Сына Отечества 1840 года.) составил план завоевания реки [11] Амура и в марте месяце 1649 года явился в Илимск, к зимовавшему там новому якутскому воевод Францбекову. Он подал ему челобитную, за своеручным подписанием, в которой объяснял, что в прошлых годах посылан был на князей Лавкая и Батогу письменный голова Еналей Бахтеяров, но он не знал настоящего пути на Амур, а шел по реке Витиму. Теперь же Хабаров нашел прямой путь во владения этих князей по реке Олёкме, почему просит о дозволении набрать партию в 150 человек, или сколько собрать может; с ними пойдет он на Амур реку против князей Лавкая и Батоги, и если удастся покорит тех захребетных непослушников, то Государю прибыль будет большая. Артель свою берется Хабаров довольствовать на свой счет хлебом, порохом, свинцом и оружием, берется построить суда, вооружить их; словом не просит у казны никакого пособия, кроме дозволения набирать охочих людей.

План этот найден уважительным, и Хабарову дана наказная память (наставление), в которой между прочим было сказано: идти ему по рекам Олёкме и Тугиру на реку Шильку, на государевых непослушников князей Лавкая и Батогу и на их улусных людей. Дорогою идти сторожливо и действовать вооруженною рукою тогда только, когда иноземцы откажутся от добровольного покорения. Во всех случаях поступать благоразумно, чтоб Государю было прочно и стоятельно, а покоренным не в тягость. Своих же подчиненных от всякого дурна унимать. Когда же придут на реку Шильку, то в приличном месте поставить острожик и отсюда ходить в походы. Если же князья Лавкай и Батога покорятся добровольно, то, обложив их ясаком, оставить по-прежнему, обнадежив покровительством Царя. Собранный ясак и людей, давших присягу на подданство, записывать в книгу. Со всех рек пройденных снять чертежи и описание народов, там обитающих.

Предприятие Хабарова напоминает нам завоевателя Мексики Кортеца. На свой счет избрал он людей и взялся [12] довольствовать их, единственно из надежды получить богатство силою и обманом от бедных Американцев. У Кортеца было 500 солдат, артиллерия и ружья; но Хабаров шел против народов ему неизвестных со 150 человеками и без пушек. Правда что Кортец имел дело с народом воинственным и многочисленным; он погиб бы непременно в первом сражении, если б не выручила его конница, явление необыкновенное для Мексиканцев, воображавших человека и лошадь одним существом. Но и Хабаров встретил на Амуре огнестрельное оружие, о существовании которого он слышал. У народов бывают какие-то периоды открытий и завоеваний, от времени до времени появляются гении, увлекающие за собою современную толпу. Мы думаем, что времена эти прошли, потому что истощились материалы, нет, материалы всегда будут и есть; гений найдет их под руками и произведет чудеса, которых мы не могли и подозревать. Дух завоеваний и предприятий господствовал у Русских с половины XVI до начала XIX столетия. Теперь он приостановился и отдыхает до появления Ермаков, Хабаровых, Дежневых и Шелеховых.

Весною 1649 года, Хабаров набрал 70 человек охотников, построил суда и по Лене спустился к устью реки Олёкмы; на пути пристало к нему еще несколько человек. Отсюда начинается трудный путь против течения быстрой и порожистой реки Олёкмы. Каких трудов стоило провести судно по этой реке бичевою, видно уж из того, что в продолжение лета он дошел только до устья реки Тугира, где и должен был зимовать. Хабаров, описывая трудность подъема по реке Олёкме, говорит, что в порогах снасти рвало, слопцы ломало и людей ушибало, но Божиею помощию и Государевым счастием дело кончилось благополучно.

В генваре 1650 года они поднялись с зимовки и пошли на лыжах по льду реки Тугира; поклажу везли сами на легких санях (нарты) перевалились через хребет и вышли на Амур выше устья реки Урки. Здесь начинались владения [13] князя Лавкая: вниз по Амуру стояли пять городов его один за другим, — они обнесены были деревянными стенами с башнями, внизу были подлазы, или отверстия для вылазок; ров и вал защищали стены.

Хабаров занял эти города без сопротивления один за другим: жители, увидев Русских, садились на коней и удалялись в следующий город. Внутри городков были деревянные ломы с бумажными окнами. Третий из Лавкаевых городков показался Хабарову надежнее прочих и он избрал его местом своего пребывания.

Лишь только Русские остановились, как подъехали к ним верхами пять человек. Тунгус, переводчик, объяснил, что один из них есть князь Лавкай, а прочие его родственники; они спрашивают за чем пришли сюда Русские. Хабаров велел сказать, что они купцы и желают торговаться. Нет, отвечал Лавкай, я знаю что вас идет 500 человек, а позади гораздо более; вы хотите нас убить, имение наше отнять, а жен и детей в полон взять. Тогда объявил ему Хабаров, что прислан от великого Царя и приглашает их в подданство; если они покорятся добровольно и будут платить ясак, Царь возьмет их под свое покровительство. Если так, отвечал Лавкай, желание ваше будет исполнено. Поворотил коня и скрылся.

Хабаров думал, что Лавкай придет к нему с ясаком, но ожидание его не исполнилось. Он пошел вперед. Два городка Лавкаевы были пусты, в последнем нашел он старуху, сестру Лавкаеву; она сказала, что была в плену у князя Богдоя, но братом выкуплена; что князь этот богат и силен, пьет и ест из золотой и серебряной посуды; город его стоит на реке Науни, укреплен земляным валом, на котором стоят пушки. Но есть другой царь, которому Богдой подвластен и платит дань. Получив такие сведения, Хабаров понял, что с его силами нельзя ничего здесь предпринимать, а потому возвратился в избранный им городок. Там нашли они много хлеба в ямах; бежавшие Дауры не успели его взять. Здесь [14] оставил он 70 человек своей команды и отправился с небольшим отрядом в Якутск, для личных объяснений, куда и прибыл в мае месяце.

Рассказ Хабарова о благословенных амурских странах воспламенил воображение воеводы Францбекова и дьяка Степанова. Живучи в Якутске, нельзя было слышать хладнокровно о стране, которая производила чудесный хлеб, отличных соболей, а в реках водились огромные рыбы. Государь приобретал новых подданных, с богатым ясаком, а этот ясак переходил через руки воевод. Но Хабаров объявил, что с такими средствами, какие у него, нельзя воевать с народом многочисленным, имеющим огнестрельное оружие и города.

Францбеков понял важность этого дела, только не в силах был исполнить предложения Хабарова: он мог только снабдить его двумя пушками, порохом, свинцом и двадцатью стрельцами; но дал позволение набирать дорогою охочих и промышленных людей сколько может. При отправлении вручены были Хабарову две граматы, одна к князю Лавкаю, а другая к Багдою. В этих граматах воевода увещевал их покориться добровольно и платить ясак великому Царю, за что обещал милость и покровительство. Что теперь посылает он против них приказного человека Ерофея Хабарова с малыми людьми, для посольства и проведания, но в случае непокорности пойдет сам с 6 тысячами воинов, с пушками и смертию накажет непослушных. «А Государь наш Царь Алексей Михаилович силен, велик и страшен; но милостив и праведен, кровей неискатель. А у Государя в одном сибирском царстве ратных людей многое множество, в якутском же остроге вверх и вниз по реке Лене Якуты, Тунгусы и Юкагиры к ратному бою навычны и бьются не щадя голов своих».

Хабаров набрал 117 человек охотников, так что вся его команда с оставленными на Амуре простиралась до 300 человек, и с этой-то горстью людей он надеялся покорить Государю второе Сибирское царство. Между тем оставленные им на Амуре в городке товарищи выдержали [15] несколько осад от Дауров, но отразили их не только удачно, даже успели собрать с окрестных жителей ясак, который и послали в Якутск, с образцами хлеба, произрастающего на Амуре.

Хабаров пришел на Амур осенью 1650 года и, не теряя времени, пошел под городок князя Албазы. Дауры вышли на вылазку и бои продолжался с полдня до вечера, но при всем том Хабаров не потерял ни одного товарища; стрелы ранили только 20 человек, за то огнестрельное оружие Русских произвело страшное опустошение в рядах неприятельских. Дауры бросились на коней и пустились вниз по Амуру, а город свой оставили победителям. Хабаров нашел тут много хлебных запасов. Город показался ему крепче других и ближайшим к пути в Якутск, а потому избрал его местом своего пребывания. Этот городок, принадлежавший князю Албазе, назван Албазиным городком.

В тот же день отправил Хабаров за бегущими Даурами 130 человек в погоню, под командою Дунай Трофимова и Тренки Ермолина в легких стругах. Всю ночь плыли они, не встречая ни одного селения, на утро увидели городок, принадлежащий князю Атую. Русские одним появлением навели такой страх на жителей, что они город свой зажгли и, бросившись на коней, ускакали вниз по Амуру. Завоеватели пустились в погоню и около полудня увидели неприятеля готового на бой. Русские ударили на них колонною, произвели страшное опустошение и Дауры бежали, оставя победителям 117 голов скота. Наш урон состоял из девяти раненых. 11 ноября победители возвратились в Албазин.

Спустя несколько времени, Хабаров сам отправился в поход: пушки и припасы везли на санях. Девять дней шли они вдоль Амура и только в десятый увидели даурских князей с огромною конницею. Бой продолжался с утра до вечера: Дауры бежали.

В продолжение зимы Хабаров построил новый городок «в угожем месте под волоком, где переходить [16] русским людям пешею ногою только два дня», и в том острог оставил для пашни двадцать человек, да для привода в покорность Дауров и сбора с них ясака 30 служилых людей.

Трудно понять, о каком городе он говорит: тот ли этот городок, в котором жили оставленные им товарищи во время поездки в Якутск, или князя Албазы, где Хабаров укрепился, или он построил новый острог на устье реки Горбины, по-тогдашнему Уры, который впоследствии стал называться по старой привычке Албазиным; только дело в том, что город Албазин основан Хабаровым, а не беглым поляком Черниговским, как сказано в Энциклопедическом Лексиконе. Черниговский возобновил только этот город, разоренный Манжурами, о чем будет сказано ниже. Донесения в Якутск, писал Хабаров сам, он был опытовщик, а не писака, происшествия у него так сливаются, что трудно отличить одно от другого. За то уж ничего не пропущено: все подробности изложены с величайшею отчетливостию; за то в каждом слове видна истина. Предки наши не якшались с иноземцами, следовательно не имели возможности научиться шарлатанству; ложь и обман почитали грехом смертным.

На последнем бою взяли в плен детей и родственников дучерского князя Шилгинея. Пленные в расспросах показали, что по Амуру, начиная с вершин, живут по порядку следующие владельцы: Лавкай, Шилгиней, Албаза, Ату, Дезаул, Балбулай, Гагударь, Якорей, Шочканы. Все они платят ясак богдойскому царю Шамшакану; царь же Шамшакан есть посаженник царя Алакабатуракана (Вероятно Алаки Батур-Хан.), и собранный с подвластных князей ясак отсылает к нему. Шамшакан живет на реке Нони, до жилища его с Амура через хребет две недели пути верхом, а [17] водою по Амуру и прочим рекам четыре недели. По этим рекам стоят города каменные и деревянные с пушками, но в сражениях употребляются стрелы, копья и сабли. Во владениях царя Шамшакана на реке Шулиме есть гора, в которой добывают серебряную руду. До нее с Амура верховой езды семь дней. Для охранения этой горы стоит караул человек 500. Если кто хочет из руды выплавить серебро, тот платит хану часть выплавленного металла; делом этим занимаются Арары, обитающие по реке Шилиму. В этой же земле находят жемчуг и каменье дорогое. Ниже по Амуру живут народы, которые Шамшакану не подвластны и ясаку никому не платят. Все обитающие в вершинах Амура бегут от Русских на низ к сильным соседям. Тут же обитает с родом своим князь Гантимур-Улан, он ни от кого не зависит и с Русскими драться не станет, но будет платить ясак (Этот князь перешел потом в Россию с 300 человеками своих подданных, был в Москве и получил княжеское достоинство. Потомки его существуют доныне.). Хабаров представил это показание в Якутск с мнением своим, что Даурскою землею овладеть можно и под царскую высокую руку привести, и та новая Даурская земля будет Государю второе Сибирское царство, а теперь даурские люди ждут себе обороны от царей Шамшакана и Алакабатуракана. А если Государь пожелает овладеть землями царей Шамшакана и Алакабатуракана, то послать в ту землю больших ратных людей, а хлеба можно получить от Дауров хотя на продовольствие 20,000 человек».

Это простое, но правильное описание Даурии и Манжурии, при всей краткости своей, хорошо объясняет политическое положение народов и произведения земли. Горы с серебряною рудою достались потом Русским, и это наши нерчинские заводы. Аквамарины, тяжеловесы и аметисты найдены в тех же горах. Жемчужные раковины добываются и теперь по рекам Манжурии. Политический состав Манжурии и доныне тот же: мелкие владельцы подвластны [18] сильным владетельным князьям, а они Богдо-Хану китайскому. Трудно, при наших средствах добраться до настоящих имен царей Алакабатурукана и Шамшахана. Хан ли это усилившегося тогда владения Манжу и занявшего Китай, или в свою очередь зависел от этого дома? Как бы то ни было, Хабаров описал верно тогдашнее состояние народов, с которыми имел дело.

Не должно забывать, что Хабаров отбирал вопросы от пленных чрез Тунгуса, своего переводчика, разумевшего, без всякого сомнения, худо по-русски и несовершенно понимавшего наречие своих соплеменников Дауров. Как после этого не подивиться вниманию и проницательности нашего героя! (Можно подозревать в слове Шамшакан первого китайского императора из дома Манжуров Шунь-чжи-хана, владевшего в это время всем китайским государством. Но жилище Шамшакана на рек Нони противоречит истине. Может быть толмачи перемешали рассказ пленных Манжуров.)

О делах Хабарова писано было из Якутска в Москву в сибирский приказ, а между тем набрано было 20 человек служилых людей, 107 человек охочих и промышленных с ружьями, им дано пороху и свинцу 30 пудов, к Хабарову послан писарь и стопа писчей бумаги. Отрядом этим командовали до прихода на Амур Тренка Чечегин и Ананий Русланов. Сдав команду и припасы Хабарову, они должны были отправиться к царю Шамшакану с граматою от якутского воеводы Францбекова и дьяка Степанова; они именем Царя Алексея Михаиловича приглашали его в подданство, «а в нынешнем году подвластные тебе князья Лавкай и прочие хотели побить ратных людей Царя Алексея Михаиловича, но от его ратного бою ваши люди стоять не могли, и тебе Царю Шамшакану не стоять и с его Государя нашего людьми не биться и Государя нашего тем не прогневать, а велеть давать серебром, золотом, и самоцветными каменьями и узурочными товарами, и мягкою рухлядью, что в вашем Государстве родится, по вашей силе, как бы вам в мочь». [19]

Посольство это не выполнило своего назначения: Дауры взялись доставить его к царю Шамшакану, но дорогою убили посланных.

На другое лето Хабаров пошел вниз по Амуру на судах. Он проплыл мимо вызженного даурского городка и двух пустых улусов, вечером приблизился к трем городкам, стоящим один подле другого и разделявшимся только стенами. Они принадлежали трем князьям Гогударю, Олюмзе и Лютодиму. Князья эти, услышав о появлении страшных людей на Амуре, собрались в одно место и построили три города. Стены были деревянные, двойные, набитые внутри землею, кругом рвы и в них из городов подлазы. Дауры выступили на берег с тем, чтоб не позволить Русским выйдти на землю, между ними было 50 человек Манжур с ружьями, но лишь Русские сделали залп из ружей и повалили 20 человек неприятелей, Дауры немедленно добрались в первый городок свой и там заперлись, а Манжуры побежали в поле, откуда спокойно смотрели на происходившее, не подавая помощи осажденным и не действуя против Русских. Хабаров не обратил на них внимания, но решился взять город.

Сперва он предложил осажденным, чтобы сдались добровольно, но вместо ответа они пустили такое множество стрел, что поле у городка казалось пашнею с житом. Русские открыли по городу пальбу из трех пушек и к утру сделали под одною башнею пролом, чрез который и ворвались в город. Неприятель отступил и заперся в другом городке, который в полдень был взят, наконец и третий город взяли приступом и всех Дауров перерубили. Убитых оказалось 661 человек. Русские потеряли четверых; раненых было 45 человек. В плен взято женщин 243, детей 118, лошадей 237, рогатого скота 113 штук. Вот первая победа Хабарова над неприятелем, вдвое, а может быть и втрое против него многочисленным, не имевшим огнестрельного оружия и храбрости.

От пленных узнали, что 50 человек Манжур, бывшие спокойными зрителями происходившего, суть подданные [20] царя Шамшакана и живут здесь постоянно для сбора ясака и торговли, и что против Русских они не воевали потому, что не имели на то приказания от царя своего. На другой день явился к Хабарову посланный от них; он был одет в шелковое платье и соболью шапку, говорил много, но Тунгус, толмач, мог перевести только то, что Манжуры желают быть в мир с Русскими.

Здесь прожил Хабаров шесть недель, собирая ясак с окрестных жителей и приглашая князей в подданство, но успех был незначителен. Он решился плыть далее, взяв с собою лучших лошадей, чтоб при высадках иметь конницу. На другой день остановился он у пустого городка и разослал во все стороны людей проведывать. От пленных узнали, что против устья реки Джи или Зеи есть улус, в котором княжит Какорей, а ниже недавно построен городок, в котором живут князья Турунча, Толга и Омутей.

Хабаров плыл до устья реки Зеи два дня и ночь; он нашел здесь только пустые юрты. Под вечер увидели и желанный городок.

Он построен был наскоро, когда весть о прибытии Русских разнеслась по Амуру, и служил убежищем всем окрестным владельцам; сюда свезли они богатство свое и, считая себя в безопасности, весело пировали на лугу за городом. Передовые Хабарова свободно вошли в город, а между тем подошли суда с пушками и конница вышла на берег. Немедленно окружены были пировавшие князья, Дауры бросились было иные в город, другие на утек, но все были изрублены. Князья заперлись в юртах и начали отстреливаться, но посланный от Хабарова уговорил их сдаться со всеми старшинами улусов. Пленные отведены были в город, где, дав на верность присягу, обещались платить ясак с тысячи человек. Князей Турунчу и Толгу оставили у себя аманатами, а Омутея и прочих выпустили с тем, чтоб они спокойно жили в своих улусах. Три недели продолжался мир и согласие, Дауры снабжали Русских съестными припасами, водили дружбу, но вдруг [21] все убежали. Хабаров решился, было здесь зимовать, но лишась возможности получать съестные припасы, должен был искать места для зимних квартир. Сожегши Толгин городок, взял с собою князей и поплыл далее. Князь Толга на другой день умертвил сам себя.

Через четыре дня приплыли они к тому месту, где река Амур пробивается между двумя хребтами; такие места в Сибири называются щеками. Чрез эту теснину плыл Хабаров двои сутки, а потом еще два дня до реки Сунгари-Ула, или по-тогдашнему Шунгала. Народ, обитающий выше и ниже щек, называет он Гагулами. От реки Сунгари-Ули простираются на неделю плавания жилища Дучеров. За ними живут Аманы (*). Гагулы и Дучеры занимаются земледелием и скотоводством. Но Ачаны питаются рыбою. В сентябре месяце он решился остановиться на зимовку в большом ачанском улусе, от которого до кочевьев Гиляков считалось 10 дней пути.

Хабаров построил здесь укрепление, которое назвал ачанским городком. Сюда перевезли все что было на судах; а как в хлебе чувствовали они недостаток, то и отправились 106 человек вверх по Амуру, 106 остались в городе. Дучеры и Ачаны воспользовались этим разделением сил: собравшись до 1000 человек, окружили город с земли и стали зажигать его, но Хабаров вывел на вылазку 70 человек, под прикрытием огня с города из пушек и ружей, ударил на неприятеля и через два часа обратил его в бегство. Убитых оказалось 117 человек; Русские потеряли только одного. Чрез два дня после сражения, возвратилась посланная партия с большим запасом хлеба.

В продолжение зимы, Русские укрепляли свой новый город и собирали ясак с жителей. Между тем разбитые на Амуре туземцы просили помощи у манжурского хана, своего повелителя. Он приказал подвластному князьку Изинею собрать до двух тысяч войска, по большей части конного, и взять Русских живых с оружием. Шесть [22] пушек и 30 ружей без замков, но с тремя и четырьмя стволами, несколько глиняных пинарт, начиненных порохом, для подорвания стен, были первыми огнестрельными орудиями, употребленными здесь против Русских.

24 марта, рано по утру, когда наши удальцы еще спали, вдруг пробудились они от пушечных выстрелов. Эти звуки они услышали в первый раз на реке Амуре, однако ж вскоре пришли в себя и стали отвечать неприятелю тем же. Осаждающим удалось сделать пролом и ворваться в город, но, исполняя приказ своего хана, захватить Русских живых, они сами были убиты, между тем Хабаров поставил в проломе медную пушку, из которой столь удачно действовал при помощи ружей, что Манжуры отступили от города. После того вышли на вылазку 150 человек и сперва взяли две чугунные неприятельские пушки, стоявшие ближе к городу, а потом ударили с саблями в руках на тех Манжуров, которые стреляли из ружей. Они были сломлены и изрублены, а остальные бежали.

Таким образом 206 человек Русских разбили двухтысячный корпус Манжуров, имевших 6 пушек и ружья. Дело невероятное! Но храбрость и дисциплина всегда оказывали чудеса в военном деле. Мертвых неприятельских тел найдено 676; две пушки, 17 ружей, восемь знамен, до 830 лошадей достались победителям. Здесь уже нельзя сказать, что Русские имели на своей стороне какой-нибудь вещественный перевес: оружие с обеих сторон было равное. Превосходство в силах было на стороне Манжуров; они могли, как говорится, забросать Русских шапками, но вероятно презирали слабых противников своих; это их и погубило.

Блистательная победа не сделала Русских самонадеянными, а напротив показала, что они удалились от своих пособий. Путь в Якутск лежал по реке, на берегах которой обитатели — народы, не совсем еще покоренные и готовые сделаться врагами при первой возможности. Хабаров решился возвратиться в Албазин и, дождавшись там подкрепления из Якутска, действовать с новыми силами. [23] Построено было несколько дощаников, на которых в апреле месяце пошли вверх по Амуру бичевою. В этом поход Русские погибли бы непременно: одно счастие спасло их. На устье реки Сунгари-Ула стояло 6,000 Манжуров и подвластных им народов; они посланы были с тем, чтоб не позволять Русским укрепляться на Амуре и разорять построенные ими города. Манжуры, узнав, что Русские вышли из Ачанского городка и тянутся вверх по Амуру, караулили их в удобном месте. Хабаров не знал о том, но фортуна была на его сторон. Сделался попутный ветер, и русские суда прошли мимо устья Сунгари-Ула на парусах по средине реки.

Выше щек, о которых уже было сказано, встретился Хабаров с посланным к нему из Якутска подкреплением, отправленным под командою казаков Чечегина и Петриловского.

Чечегин зимовал на Амур в пустом Бембулаевом городе и в начале весны, когда река вскрылась, послал казака Ивана Нагибу с 26 человеками вних по Амуру искать Хабарова. Нагиба на пути своем по островам оставлял записки о своем пребывании, но вероятно ночью разъехался с Хабаровым. Приключения Нагибы занимательны.

На четвертый день плавания, окружили его Дауры в лодках; конница стояла по берегам; однако ж напасть на него не смели. В кочевьях Натков сказали ему, что Хабаров в нижних странах Амура. Нагиба поплыл далее. Через три недели он приплыл в землю Гиляков и был окружен их лодками до такой степени, что не мог идти ни взад, ни вперед. Две с половиною недели стоял он на якоре посреди реки. Голод принудил его выйдти на берег; убивши до 30 человек неприятелей, он пробился до их юрт и, захватив сушившуюся там рыбу, пошел на судне своем далее. На третий день он достиг устья Амура. Идти назад вверх по реке он не смел. Решено было построить судно и плыть морем до устья реки Ульи, где стоял русской острожик. Тринадцать дней плыли они благополучно подле берегов, но сильным ветром унесло их [24] в море и через десять дней выкинуло на берег; судно разбилось и утонуло со всем имуществом и воинскими снарядами. Пять дней шли они по берегу, питаясь травою, ягодами, персиками и выброшенными из моря мертвыми тюленями и моржами «и тем душу свою осквернили». На устье одной речки построили они судно и пошли опять по морю до речки Учальды, где встретили Тунгусов и Гиляков, и тут остановились зимовать. Отсюда перебрались они на реку Тугур, впадающую в Охотское море. Здесь обложили ясаком Тунгусов и построили тугурской острог. Нагиба оставил тут 20 человек своей команды, а сам, с 5 человеками, спустился по Тугуру в море и по нем пришел к устью Нантары. По этой реке он поднялся до станового хребта, перешел через него на речку Ваган. Здесь построил он судно, спустился в реку Маи, потом в Алдан и наконец добрался до Якутска.

Мы привели это происшествие, как образец твердости, терпения и послушания наших предков, но подобных примеров множество в истории завоевания Сибири. Завистники говорят, что одна корысть была двигателем наших предков. Бедняжки, вы не имеете понятия о русской удали. Русской, оградив себя знамением креста, бросается на смерть с криком: двух смертей не будет, а одной не миновать, полковник или покойник! Где же тут корысть вещественная?

С новым подкреплением, Хабаров смело продолжал путь вверх по Амуру, собирая ясак с жителей; он решился непременно поставить новый город против устья реки Зеи, но происшествие, совсем неожиданное, помешало исполнить это намерение.

Трое из сослуживцев его, Степан Поляков, Константин Иванов и Логин Васильев взбунтовались, подобрали себе партию, лестью и угрозами, и, в числе 130 человек, отправились вниз но Амуру на трех дощанниках искать приключений. Об участи их молчат архивные бумаги; но есть основания думать, что беглецы эти частию возвратились, частию побиты, и частию попались в плен [25] Манжурам. В следующих затем отписках в Якутск весьма часто упоминается о Русских, живущих в Богдойских владениях.

Таким образом, у Хабарова осталось 212 человек; он отложил намерение построить новый город и пошел вверх по Амуру. Последнее его донесение в Якутск было от 5 августа 1652 года. Хабаров просил подкрепления и уверял, что 6,000 человек Русских разобьют всякую даурскую армию и в короткое время покорят всех здешних народов. Но такого количества невозможно было собрать в Якутске. Посланные от Хабарова отправлены были в Москву, для личных объяснений; но там уже сделано было распоряжение по первым донесениям якутских воевод. На Амур назначен был князь Лобанов-Ростовский, а с ним до 3,000 стрельцов и казаков. Хотя намерение это не исполнено, однако ж в марте месяце 1652 года, послан был на Амур, предварительно для обозрения, дворянин Дмитрий Зиновьев. Здесь кончаются подвиги знаменитого Хабарова; можно только полагать, что вскоре после отправления посланных в Якутск, он ходил к устью речки Хамары, где заложил камарский острог, бывший потом главным помещением Русских на Амуре. С Хабаровым поступлено жестоко, как с человеком, который ничего не сделал и нанес важные убытки казне. Зиновьев действовал на Амуре самовластию. Ему поручено было объявить амурским завоевателям царскую милость, раздать золотые монеты, поощрить на новые предприятия и подкрепить их свежими силами, порохом и свинцом, собрать полные сведения о тамошней стране, силах и средствах неприятеля, заготовить помещение и продовольствие для 3,000 стрельцов и казаков, которые должны были отправиться туда под командою князя Лобанова-Ростовского.

Сообщение между Москвою и рекою Амуром тогда было самое трудное; посланные из Москвы в Якутск ехали целый год, большею частию по рекам вверх против течения. Зиновьев в первое лето своего пути выбрался только на Лену и зимовал на Чечуйском волоке, ниже [26] нынешнего города Киренска. На следующее лето продолжая плавание вниз по Лене, оставил команду свою на устье реки Олёкмы, с тем чтоб она поднялась сперва по этой реке, а потом по Тугиру и на волоке, где должно переходить чрез хребет на амурские покати, построили острог, а сам отправился далее в Якутск.

В это время русская населенность по реке Лене и впадающим в нее рекам была так ничтожна, что две, три избы считались уже чем-то значительным, за тысячу верст от них стояли опять две, три избы. Самая густая по-тогдашнему населенность была влево от Лены по небольшой реке Илиму, впадающей в Ангару. С Лены пробирались на эту реку волоком, по Илиму спускались в Ангару, потом в Енисей. Отсюда волоком перебирались на реки, текущие в Обь, и следовали далее. Посланные из Якутска с вестями в Москву разглашали об амурских странах чудеса, показывали соболей, шелковое платье, там приобретенные, и воспламеняли воображение легковерных. Может быть и нужно было хвастать, чтоб привлечь на Амур более народу. Илим и верховья реки Лены взволновались, побросали домы, жен и детей и пустились на благословенный Амур. Даже плотники, строившие суда на реке Кути для князя Лобанова-Ростовского, бросили не конченное дело и ушли на Амур. За беглецами посылали погони, но случалось и так, что преследователи соединялись с беглецами и шли на Амур. Зиновьев, оставя Якутск, пошел вверх по Лене и в устье рек Олёкмы на острову нашел 100 человек беглецов: он должен был присоединить их к команде своей.

Зиновьев выбрался на Амур в августе месяце и нашел Хабарова с партиею на устье реки Зеи. Уполномоченный царскою властию и 200 человек команды, он стал поступать самовластию и круто. Во-первых оподозрил Хабарова в утайке царского ясака, требовал от него отчета и дерзость свою простер до того, что плевал Хабарову в лицо, драл за бороду и вооружил против себя товарищей героя. Но, кажется, главнейшею причиною [27] неудовольствия была то, что он возложил на команду Хабарова обязанность построить три городка: первый на устье реки Урки, второй на том месте, где жил князь Лавкай, а третий на устье реки Зеи; требовал, чтоб занялись земледелием и приготовили хлеба для той команды, которая придет с князем Лобановым-Ростовским. Можно ли было принудить к труду и оседлости людей, привыкших жить на чужой счет! Наконец Зиновьев оставил в тугирском остроге порох и свинец, в которых терпели на Амуре страшную нужду. Кончив свои дела, Зиновьев поехал обратно и чтоб разом уничтожить на Амуре дух партий, он взял с собою любимого вождя Хабарова, едва ли не скованного, и потом представил его в Москву, где несчастный был хотя оправдан и пожалован сыном боярским, но его не возвратили на Амур, а сделали прикащиком Государевым над поселениями по рекам Илиму и Лене. Хабаров погребен в илимском остроге. Потомки его служат в Сибири, а поселение, где он занимался земледелием и торговлею, и теперь называется Хаборово.

В бумагах якутского архива попадаются иногда свитки, объясняющие характер и некоторые черты из жизни Хабарова. Можно полагать наверное, что он знал грамоте, обладал физическими силами, имел твердую непреклонную волю, не любил противоречий и к убеждениям слова иногда прибавлял дубину. Любил прекрасный пол и был богат. Точно таков был и Кортец, завоеватель Мексики. Все необыкновенные люди имели сильные страсти и величайшее благоразумие. Наши Европейцы улыбнутся сравнению Хабарова с Кортецом. Как можно уподоблять, скажут они, героя, в богатом испанском одеянии, мужику, одетому в бархатный кафтан, подпоясанным шелковым кушаком, и в соболиной шапке. Важность не в одежде, а в голове. Конечно Кортец, сын благородных родителей, превосходил образованием какого-нибудь устюжского крестьянина, но ум дает нам Бог, а не порода или воспитание; школа света есть лучшее образование природного ума. Дело в том, что характер Кортеца и его [28] подвиги описаны подробно, а материалы для жизнеописания нашего героя скрываются в истлевших бумагах якутского архива, откуда понемногу выказываются на свят. Кортеца знает вся модная Русь, а кому из них известен Хабаров? Если подвиги Хабарова не произвели выгодных последствий для государства, он не виноват в этом. Ему не позволили кончить дела, важность которого он понял и при ничтожных средствах сделал блестящие успехи. Потомство должно внести этого человека в список великих людей и благоговеть при воспоминании об нем.

Командующим на Амуре сделан Онофрий Степанов; о происхождении и звании этого человека молчат тогдашние деловые бумаги. Мы не находим в них даже имени казака, но все отправляемые на Амур называются или стрельцами или служилыми людьми, охочими и промышленными. Был ли Степанов стрелец, или просто охочий, пришел ли он с Зиновьевым или с Хабаровым, только имя этого человека достойно памяти. Он был герой, не уступающий ни в чем предместнику своему Хабарову.

Первым подвигом Степанова был поход вниз по Амуру; на реке Сунгари-Ула достал он хлеба и расположился зимовать в земле Дучеров. Здесь построили полые суда и когда реки вскрылись, пошли вверх по Амуру и поворотили в реку Сунгары-Ула, где Русские еще не были. Три дня шли вверх на парусах, как вдруг окружили их с воды и с берега Манжуры. Степанов не оробел, но приказал сделать залп по судам неприятельским. Манжуры ретировались немедленно. Степанов, не имея ни пороху, ни свинцу, не смел напасть на двухтысячный корпус, стоящий на берегу, почему и должен был спуститься по Сунгари-Ула в Амур.

В продолжение этого лета ничего важного не сделано: партия нуждалась в хлебе и воинских припасах. Между тем Русские пробрались на Амур другим путем, гораздо кратчайшим и удобнейшим. Сотник Петр Бекетов по рекам Енисею и Ангаре пришел на озеро Байкал, переплыл через него и, поднимаясь далее по Селеньге, вошел [29] в реку Чикой, с вершин которой перебрался на реку Ингоду, а по ней спустился в Амур. Здесь, в 1654 голу встретился он со Степановым, и оба остановились зимовать в памирском остроге, разоренном по уходе Хабарова туземцами (Река Хумар-бира впадает в Амур с правой стороны ниже Албазина. Она приходится на половине пути между Албазином и устьем реки Джи.).

В октябре месяце, Степанов начал укреплять свой городок. Сделан был четырехугольный вал с быками по углам (батареями). Земля была уже мерзла, но ее растаивали разведенными на ней огнями, рубили кирками и носили на вал. Ниже вала был ров глубиною в сажень, а шириною в две сажени. Все пространство около него усыпано было чесноком: то были железные колючки с шестью ножками или спицами; брошенная на землю, она становилась на три ножки, а три остальные торчали и вонзались в ноги лошадям и людям. Чеснок засыпали слегка древесными листьями или рыхлою землею. На делание его употреблены копейцы из неприятельских стрел, или кибири. Внутри города сделано было из земли возвышение раскатами на все стороны, тут поставлены пушки, из которых можно было стрелять через вал в неприятеля. Выкопан колодезь и от него проведены желоба во все стороны, на случай пожара. На валу стоял двойной частокол, с насыпанным внутри крупным песком.

13 марта 1655 года, пришел под города, десятитысячный корпус Манжуров, с 15 пушками и другими огненными снарядами, лестницами, баграми, дегтем, соломою, щитами, обитыми войлоками и кожею и т. п.

Русских было не больше 500; 20 человек, строившие суда вне крепости, были пойманы неприятелем и убиты. Вышедшие на первую вылазку подверглись той же участи, дорого продавши свою жизнь.

Манжуры построили перед городком две батареи и кроме того поставили на утесе другого берега Амура пушки, [30] и 20 марта открыли стрельбу по городу, но ядра их никакого вреда не сделали, почему и решились взять город штурмом. Ночью на 25 марта они пошли на приступ, сражение продолжалось до рассвета без успеха для осаждающих. Они отступили в свой лагерь, а Русские, сделав вылазку, многих убили и отняли две пищали и несколько мешков с порохом.

Этот поступок, столь отважный, произвел большое влияние на Манжуров: они отступили от города в свой лагерь, откуда стреляли по городу на удачу, вероятно для того, чтоб осажденные не забывались. 4 апреля Манжуры удалились восвояси, не сделав ничего, но потеряв множество народу и оружия.

По уходе неприятеля, Степанов послал собранный ясак уже не через Якутск, как бывало прежде, но прямо в Москву, по рекам Ингоде, Селеньге, через Байкал и так далее. Обстоятельство это имело впоследствии большое влияние на дела амурские. Якутские воеводы стали чуждаться Даурии, как не принадлежащей их ведомству. Тщетно завоеватели просили у них подкреплений, воеводы молчали; писали в Москву, но бумаги их доходили туда через год.

Якутск думал однако ж о Даурии: тамошние соболи нравились воеводам, но Степанов, посаженник Зиновьева, был им не по сердцу. Чтоб вознаградить сколько-нибудь пропавшее, они послали 50 человек, под командою сына боярского Федора Пущина на реку Аргунь, для покорения Тунгусов, там обитающих. Артель эта не имела никаких успехов: на реке Урке потонуло их судно с воинскими и съестными припасами. Однако ж Пущин добрался до Аргуни и в том месте, где река эта соединяется с Шилькою, построил ясачное зимовье; живущие по берегам реки Тунгусы все разбежались. Пущин поднимался далеко вверх по Аргуни, однако ж не встретил ни одной души. В съестных припасах оказался недостаток, и вся артель положила отправиться на Амур к Степанову, которого и нашли они на устье реки Сунгари-Ула. [31]

Оба предводителя пошли вверх по этой реке и получили в добычу множество хлеба, однако ж далеко углубляться не решились, но выплыли на Амур и пошли к Гилякам. Хотя этот народ обложен был ясаком еще Поярковым, но Хабаров не был в земля их, а присылаемые из Якутска казаки через Охотск поступали с туземцами столь несправедливо, что Гиляками были не раз умерщвляемы. Для прочного утверждения русской власти, Степанов построил здесь острог, который назвал косогорским. Отказавшихся от повиновения Гиляков и Дучеров, которые, пред прибытием Степанова, убили 30 человек охотских казаков, наказал и привел в послушание; собрал с них ясаку 120 сороков и наступившею весною пошел обратно вверх по Амуру. Пущин, в отписке своей в Якутск, говорит, что теперь на Амур только с одних Гиляков можно собирать ясак, и если верхние страны Амура отойдут от России под власть Китая, за то нижние останутся за нами, потому что Гиляки народ независимый и никогда не платил ясаку владельцам амурским.

Из отписки Пущина видно, что жители берегов Амура были частию разорены сбором ясака и съестных припасов партиями Русских, частию разбежались, а остальные, по распоряжению правительства, переселены во внутренность Манжурии. Благословенный Амур опустел: куда не приставали Русские, везде находили сожженные жилища туземцев, и наши завоеватели должны были приняться за соху, чтоб не умереть с голода. Беспорядки эти произведены не столько партиями Хабарова и Степанова, сколько беглыми с Илима и других рек сибирских, привлеченными на Амур слухами о богатствах, например, в 1655 году, братья Михайло и Яков Сорокины набрали самовольно партии беглецов в Верхоленске и на Илиме и, в числе 300 человек, отправились вниз по Лене к устью реки Олёкмы; по дороге они грабили и разоряли все, что им попадалось. Они успели пробраться на Амур, но здесь погибли частию от стрел туземцев, частию умерли с [32] голода. Можно судить, каким неистовствам предавалась на Амур такая ватага людей, которая не щадила своих единоверцев и соотечественников.

Пущин отправился в Якутск, а Степанов пошел на легком судне вверх по Сунгари-Ула, но везде встречал одну пустоту. Степанов писал, что он не знает, как продовольствовать свою команду, и готов оставить Амур. Отправляя с сотником Бекетовым ясак, под прикрытием 50 человек, просил чтоб людей этих к нему не возвращали.

Между тем Зиновьев прибыл в Москву с радостными вестями. Амур обратил внимание правительства. Степанову послана милостивая граната, но она принесла мало пользы: завоеватели нуждались в существенном.

В Москве решено было учредить в Даурии прочное управление: избран был енисейский воевода Афанасий Пашков, заслуживший умными своими распоряжениями любовь народа и внимание начальства. Он писал в Москву, что на реке Шильке нужно построить укрепление, которое бы служило основанием военным действиям в целой Даурии. Таким образом можно приобресть второе Сибирское царство. Мысль его одобрена, и Пашков отправился на Амур с тем, чтоб принять начальство от Степанова, построить на Шильке город. Оружием и порохом приказано было снабдить его из Тобольска; с ним было служилых, охочих и промышленных 566 человек. Он шел сперва вверх по Ангаре, потом чрез Байкал, потом вверх по реке Селеньге, из нее поворотил в реку Хилок и поднялся до иргеньского острога. Отсюда сухим путем перешел на реку Ингоду, а ею вышел в реку Шильку и при устье речи Нерчи основал в 1658 году нерчинский острог. Между тем провиант и военные припасы отправлены были по старой дороги Леною и Олёкмою; провожавшие не торопились в пути, беспрестанно ожидая, что Пашков их догонит. Они захвачены были морозом на реке Олёкме. Хорошо, что Пашков, зимуя на Ангар в братском остроге, приказал доставить себе 225 четвертей муки из Илимска. [33] Военные припасы из Тобольска не приходили, тогда вспомнили о порох, зарытом Зиновьевым в тугирском остроге. Хабаров послан был с Лены для указания места, но там найден был только деревянный крест, с объяснением, что порох, взят был партиею Сорокина, бежавшею на Амур.

Из Нерчинска послал Пашков 30 человек на Амур к Степанову с тем, чтобы ему объявить о главном своем начальстве и о присылке к нему в Нерчинск 100 человек, а с остальными чтоб приступил к постройке города Албазина. Но Степанов не в состоянии был исполнить приказания. Этот герой увлекался уже роком своим. Дух неповиновения оказался между его подчиненными: недостаток пропитания и добычи разочаровали многих. Партии самовольных пришлецов рассевали заразу, исчезло единодушие и стремление к одной цели, каждый думал о себе.

К довершению несчастия Манжуры на 47 лодках окружили Степанова ниже устья реки Сунгари-Ула. Хотя Русских было около 500 человек, но это было уже не те герои, которые безбоязненно ударили на десятитысячный корпус Манжуров и заставили их с большою потерею отступить в укрепленный лагерь. Теперешние товарищи Степанова частию бежали до начала сражения, другие добровольно сдались Манжурам, и Степанов с 270 верных пропал без вести. Неизвестно, пал ли он на сражении или захвачен в плен. Беглецы сообщили только весть о начале битвы и потерянных 80 сороках соболей. 180 человек из них встретились с посланным от Пашкова, отняли у них провиант и прогнали в Нерчинск, а сами пустились опять вниз по Амуру и зимовали на устье его у Гиляков, где собрали ясаку 18 сороков. Весною пошли в камарской острог и дорогою присоединились к ним 47 человек из ушедших от Степанова. Тут разделились они на две партии: 107 человек пошли на Лену и разбрелись по домам своим, кроме семи человек, доставивших ясак в Якутск, а потом в Москву. Оставшиеся [34] 120 человек в камарском остроге пошли на реку Зею и там рассеялись. Некоторые из них в 1666 году пришли в Якутск, а остальные явились к Пашкову с покорною головою в иргенский острог. Пашков послал было их с сыном своим против ослушных Тунгусов, но они лишь вышли на Ингоду, тотчас составили заговор и ночью уплыли вниз по реке на плотах. В Нерчинске они захватили судно и на нем вышли на Амур, и сухим путем отправились на Лену. Там встретил их сын боярский Толбузин, ехавший на смену Пашкова: он повел их обратно.

После разбития Степанова Амур был совершенно оставлен Русскими; о завоевании его перестали уже и думать, как вдруг неожиданное происшествие заставило обратить внимание на эту реку.

В киренский острог на реку Лену съезжались купцы и промышленники торговать. Для сбора с них десятинной пошлины, суда и расправы приезжал обыкновенно ближайший воевода из Илимска. В 1655 году летом воевода Обухов, кончив свои дела, возвращался по реке Лене в Илимск, на него напали разбойники, ограбили и убили.

Поляк Никифор Черниговский, бывший в последнее время смотрителем устькутского соловаренного завода, был атаманом этих разбойников. Опасаясь наказания, он с шайкою своею пустился по Олёкме на Амур, куда пришел уже пешком зимою. Партия его состояла из 84 человек. Города, построенные Русскими на Амуре, были все разорены Манжурами, и Черниговский решился возобновить Албазин. Построив острог, он стал собирать ясак с тех жителей, которых мог отыскать, и послал его в Нерчинск, где вероятно не знали о сделанном им смертоубийстве. В 1671 году заложен недалеко от Албазина, на брусяном камне, монастырь во имя Спаса. В 1672 и 73 году переведено сюда несколько крестьян из Нерчинска и началось производиться земледелие.

Устроив дела свои, Черниговский отправил челобитную в Москву, подписанную 101 человеком о прощении. По [35] первому приговору, Черниговский с сыном и семью заговорщиками осужден на смерть, а 46 человек его шайки на жестокое телесное наказание. Но два дня спустя объявлено им прощение и послано 2,000 рублей награждения. Но чтоб упрочить наши поселения на Амур, отправлен был из Москвы посланником к манжурскому хану переводчик посольского приказа Грек Спафари. Он доезжал только до города Цицикара, стоящего на реке Нонни, по-тогдашнему Науни. Кажется, он признал наше обладание Амуром неправильным, это доказывается тем, что на возвратном пути он посылал из Нерчинска наказные памяти в Албазин, чтоб ни по Амуру, ни по реке Джи водою не плавали и с живущих Тунгусов ясаку не требовали, а в Албазине жили спокойно, остерегаясь нападения Манжуров. Спафарий вероятно убедился, что с силами столь ничтожными трудно нашим ратовать против народа многочисленного.

Но прежде получения этого приказания, Русские построили уже ясачное зимовье при устье речки Гимоя, в Джи впадающей, а потом основали свои заведения и на реке Силимже, впадающей в Джи, так что в этой сторон было несколько русских острожков. Успех был значителен, потому что слабые тунгуские племена, здесь кочевавшие, не смели противиться Русским.

В это же время упоминается о каком-то город Аюнхуне, построенном кем-то на северном берегу Амура, на полдня пути ниже устья реки Джи. Он обведен был земляным валом длиною в 400, а шириною во 100 сажен. По средине была цитадель. Кто основал этот город и почему он оставлен, сведений нет. Вероятно дело идет о манжурском город Айгуне.

В 1681 году нерчинский воевода Воейков послал в Албазин сына боярского Никифора Сенотрусова с тем, чтоб он набрал там партию охотников и с ними отправился бы вниз по Амуру до устья, осмотрел бы морские берега и наложил бы ясак на те народы, которых [36] найдет. Сенотрусов набрал в Албазине 18 человек, но чем кончилось это предприятие не известно.

Город Албазин зависел тогда от нерчинского воеводы, который посылал туда управителей, и хотя строго наказывали им удерживать всех желающих распространять русскую власть на Амуре, чтоб сохранить мир с Манжурами, но партии беспрестанно разъезжали по рекам, грабили и тревожили обывателей, а весьма часто и сами пропадали. Между тем Манжуры не покидали мысли вытеснить новых пришлецов из владений своих. Они укрепили город свой Айгун и начали собирать в нем войско. В это время послана была из Албазина партия, под командою Григорья Мыльникова, на смену служившей в острожке на одной из рек, в Амур впадающих. Партия эта дошла только до города Айгуна. Здесь окружили ее до 300 судов. Русские должны были пристать к берегу. Манжурский воевода позвал к себе Мыльникова, для переговоров, и задержал его. Товарищи частию сдались, частию разбежались по лесам. Мыльников приведен был в Пекин и принят ласково и, как человек предприимчивый, тотчас предложил китайскому правительству проэкт о постройке русских мельниц и мыловарни, но, чуждые всех нововведений, Китайцы едва ли уважили это предложение.

В это время Манжуры владели уже Китаем, и хан их царствовал в Пекине. Жалобы из Манжурии на разорение, претерпеваемое от Русских, тревожили правительство; пекинский двор утвердил мнение выжить Русских с Амура вооруженною рукою, но сперва послали в Албазин увещательную грамату, чтоб Русские сдались добровольно. В Айгуне наши переметчики и пленные перевели грамату на русской язык и в этом виде передали ее в Албазин. Управитель прочел грамату вслух, однако ж никто не прельстился на обещания Китайцев, но все клялись защищать город до последней капли крови.

Хотя Албазинцы беспрестанно писали в Нерчинск, Енисейск и Тобольск о присылке им помощи, но первый город был тогда весьма малолюден, а два последние [37] отстояли на большое пространство и не могли вскоре исполнить требования. В Москве тоже рассуждали о трудном положении города, столь далеко высунувшегося в чужие владения. Решено было во-первых усилить власть его, а во-вторых послать туда регулярный полк из казаков и охочих, набранных в Сибири. В Албазине учреждено воеводство и дан городу герб, изображающий орла с распростертыми крыльями, в левой ноге у него лук, а в правой стрела. Воеводою сделан Алексей Толбузин; он приехал в Албазин 1684 года. Для образования регулярного полка, послан был в Сибирь пленный Немец Афанасий Фон Бейтон, служивший прежде в польском войске. Шестисотный полк был набран в Тобольске и с артиллериею, ружьями, порохом и прочими снарядами отправлен водою. Все это медленно подавалось вперед, а между тем Манжуры сперва истребили все острожки, построенные Русскими, жителей увели в плен, а в 1685 году подступили и под Албазин. Сто судов, по 50 человек на каждом, приплыли по реке, а 10,000 человек пришли сухим путем. Полевой артиллерии было 100 пушек и 50 больших осадных.

Воевода манжурский прислал в Албазин от имени своего хана три граматы: одну на манжурском, другую на польском, а третью на русском языке с увещанием, если Русские сдадут город добровольно, то будут приняты благосклонно. Двое Русских, перебежчиков, исправляли должность переговорщиков. Осажденные не отвечали: Манжуры открыли пальбу по городу.

Воевода Толбузин собрал из окрестных деревень всех жителей и сожег обывательские домы, стоящие за городом. Всех людей было у него 450 человек, 3 пушки и 300 ружей. С этими ничтожными средствами он решился обороняться от 15,000 корпуса.

В первые два дня потеряли осажденные более 100 человек. Стены и башни были сильно повреждены. Наконец порох и свинец весь вышел; обороняться не было возможности. Иеромонах Спасского монастыря и священник [38] городской церкви с обывателями стали просить воеводу Толбузина, чтоб предложил китайскому командующему войсками о сдаче города и свободном пропуск жителей в Нерчинск. Китайцы позвали сперва всех жителей в свой лагерь и тут уговаривали их передаться; но этот вызов подействовал только на 25 человек, остальные, отдав все имущество свое Китайцам, пошли в Нерчинск. В числе добровольно перешедших к Китайцам был вероятно и священник, может быть он согласился на просьбы наших перебежчиков; но как бы то не было, а поколение русского священника до сих пор продолжается в Пекине, между солдатами русской сотни, взятыми в плен на Амуре.

Вышедшие из Албазина встретили на другой день 100 человек с двумя медными и тремя чугунными пушками, с 300 ружей и принадлежностию. Это подкрепление послал из Нерчинска воевода Власов. Китайцы наблюдали за Русскими верст 200 до последних албазинских деревень.

После этого происшествия, столь невыгодного для Русских, казалось, что мы потеряли опять Амур навсегда, но воевода нерчинский не так думал. — Не далее как через месяц он послал 70 человек, на легких стругах, проведать, что делается на Амуре. Посланные возвратились с известием, что Албазин и русские деревни сожжены, а посеянный хлеб стоял на пашнях: его нащитали более 1,000 десятин. Между тем собрался в Нерчинск и полк Афанасья Бейтона. Воевода Власов отправил предварительно на место, где был Албазин полковника Бейтона с 200 человеками, а за ним пошли многие из прежних жителей с тем, чтоб сперва сжать созревший хлеб, а потом построить город с лучшими против прежнего удобностями. Толбузин, по желанию обывателей, назначен был опять воеводою, а Бейтону велено быть под его начальством. Всех, отправившихся в Албазин, было 671 человек, пять пушек медных и три чугунные.

В августе месяце пришел Толбузин на место. Сперва [39] принялись жать хлеб, а потом строить город. Решено было вырыть колодезь, но воды не оказалось, почему город хотели поставить на другом месте, однако ж удобнее прежнего не нашли. Сделали вал из дерна глины и кореньев, вышиною и три, а в основании в четыре сажени. Построили дом для воеводы и несколько домов вне крепости. Засеяно несколько десятин хлеба, но успеху работ мешал недостаток железа! Его доставили из Телембинска, за несколько сот верст.

Осенью показались легкие отряды Манжуров, в Албазин пришло несколько Тунгусов с ясаком, но это были лазутчики, подосланные Манжурами.

Толбузин откомандировал полковника Бейтона на устье реки Камары с тем, чтоб тайно присматривать за движениями Манжуров и стараться достать языков. Вскоре показался небольшой отряд, но он бежал при виде Русских. Бейтон преследовал его и с большим трудом схватил одного человека: Манжуры оборонялись отчаянно. Пленный показал, что они посланы для наблюдения, что делается в Албазине. Манжуры намерены осадить этот город, не прежде однако ж весны 1687 года, а между тем осенью легкие их разъезды будут препятствовать Русским убирать хлеб. Что Манжуры построили новой город на Амуре ниже устья реки Джи на день пути (Хэ-лун-дзян-чен, он стоит и теперь.). Вся армия, пришедшая из-под Албазина в прошлом году, стоит там. В городе 30 пушек, но мелкого огнестрельного оружия мало. Назначено построить другой город на реке Нонни (Наун), впадающей в Сунгари, но к работам еще не приступили.

В июле месяце Манжуры подступили опять под Албазин. Пехота приплыла на 150 судах, а конница в числе 3,000 пришла берегом. Русские убрались в город, а для житья выкопали землянки. У Толбузина было всего на все 736 человек, однако ж он решился противустать Манжурам и немедленно дал знать о положении своем в Нерчинск. [40]

Манжуры прикрыли себя частоколом, позади которого намечали много срубленного сырого лесу. Но это укрепление сгорело от каленых ядер, пущенных с крепости, а наваленный сырой лес взорван подкопом. После этого сделали они вокруг Албазина пал и на нем поставили до 30 пушек. До первого сентября продолжалась только кононада, в этот же день они ходили на приступ, но отбиты с большим уроном. После того Русские пять раз выходили на вылазку и много неприятелей убили, и в плен взяли. Между тем, от тесных и сырых помещений в землянках, появилась цынга и поразила более нежели неприятель. По главная потеря осажденных была та, что храбрый их воевода Толбузин убит ядром в конце сентября. После него принял начальство полковник Бейтон.

В бумагах тогдашнего времени описывается Бейтон навычным ратному делу и зело хитрым. В самом деле он успел с горстью людей сделать ничтожными все покушения многолюдной манжурской армии. В конце ноября начались морозы, и осада переменена в облежание. 6 мая 1787 года неприятель отступил от города на 4 версты, и осажденные могли свободно выходить из города и посылать отписки в Нерчинск. Манжуры вызвались прислать в Албазин своих лекарей для лечения больных, лишь бы им объявили о числе страждущих, но Бейтон отвечал, что команда его здорова и ни в чем не нуждается, в удостоверение чего и послал манжурскому воеводе пирог весом в пуд. Хоть у Бейтона осталось в живых только 60 человек, а 600 погибли от жестокой цынги, но он не терял бодрости.

Наконец в августе месяце Манжуры удалились в свои места, а Русские принялись за пашни.

Прекращение военных действий произошло от начавшихся переговоров между дворами московским и пекинским. В 1685 году отправлен был из Москвы канцелярист посольского приказа Никифор Венуков, а за ним другой канцелярист Иван Логинов с известием, что наш посол выехал уже из Москвы. В следствие этого [41] последовал указ китайского богда-хана о вывод всех войск, расположенных около Албазина.

Предложение о мире сделано со стороны московского двора. Вероятно тягостное положение Албазина, столь отдаленного от главных сил, и трудность подавать ему скорую помощь были тому причиною. Двор московский полагал, что Китайцы уступят нам реку Амур, или берега ее разделят пополам: северный будет за нами, а южный за Китаем, однако ж посол был уполномочен определить границы по усмотрению и сделал величайшую уступку, следствия которой чувствуем доныне.

С русской стороны назначены были посланниками окольничий, брянский наместник Федор Алексеевич Головин, стольник, нерчинский воевода Иван Астафиевич Власов и дьяк Семен Карницкий. Свиту их составляли дворяне: Алексей Сенявин, Федор Ушаков, Степан Коровин, Василий Лутовинов и Ларион Сенявин. С ними был пятисотный стрелецкий полк, под командою полковника Скрипицына, а двум полковникам Павлу Грибову и Антону Смаленбергу велено набрать в Сибири два пятисотые полка.

Головин выехал из Москвы 20 января 1686 года и 24 марта приехал в Тобольск. Здесь взял он 600 новонабранных драгунов. Второй же полк собран был в проезд чрез города Енисейск и Илимск.

Из Тобольска отправилось посольство по Иртышу и Оби до Маковского волока, где сухим путем переезжают на реку Енисей. В Енисейске получено известие об осаде Албазина, и, для поправления дел, отправлен был в Нерчинск подполковник Богатырев.

Из Енисейска отправилось посольство опять водою, сперва вверх по Енисею, а потом по Ангаре. Здесь застигли их морозы, и надо было зимовать. На другую весну пошли далее по Ангар и 1 августа пришли в Иркутск. Переправились чрез Байкал и по реке Селеньге поднялись до верхнеудинского острога. Отсюда отправился посланник сухим путем, поспешая подать помощь утесненному Албазину, однако ж, узнав от нарочно посланного, что [42] Манжуры отступили от Албазина, возвратился в Селенгинск. Отсюда отправил в Пекин дворянина посольства Коровина, с уведомлением о приезд своем, предоставляя на волю Китайцам назначить место для съезда и переговоров.

В это время Монголы осадили Селенгинск и рассыпались до самого удинского острога; у посланника была только рота стрельцов, а прочее войско стояло на квартирах по деревням, ниже по реке Селеньге. Но в двух сражениях Монголы были рассеяны.

Возвратившийся из Пекина дворянин Коровин объявил, что китайский хан сперва назначил для переговоров город Селенгинск и уполномочил двух знатных вельмож Сонготу и Тун-Ке-Кана, которые со свитою отправились в Монголию, но в это время начинались неприятельские действия между Монголами и Зюнгарами, и послы воротились в Пекин. Тогда богдо-хан избрал местом свидания город Нерчинск, куда можно было приехать чрез Манжурию, минуя Монголию. Послы набрали в Манжурии 15,000 войска и с этими силами приближались к Нерчинску. При посольстве были переводчиками два иезуита Франциск Жербильон и Томас Перейра.

После этого известия, столь неблагоприятного, Головин усумнился в дружеском расположении Китайцев. Тут кажется он понял, что сделал ошибку, предоставив Китайцам назначить место свидания. Нерчинск, окруженный неприятельским войском, не мог уже иметь никаких сообщений с Албазином. Этот городок отрезывался совершенно от России и был во власти Китайцев. Головин отправил немедленно двух дворян, одного к идущим Китайцам, с предложением, что местом для переговоров назначает он Албазин; другому же посланному велено плыть в Албазин и приказать Бейтону, чтобы остановил идущих по Амуру к Нерчинску Манжуров, но Головин поздно схватился за ум. Нерчинск назначен был самим богдо-ханом, и никто не осмелится войдти к нему с докладом о перемене места. Предложение Головина оставлено без уважения. [43]

21 июля 1689 года прибыло к Нерчинску посольство китайское и остановилось в палатках на лугу ниже города. Через три недели приехал сюда и Головин со всею свитою.

Для ведения переговоров устроен был шатер; одна половина его была русская, другая китайская. Русская половина убрана была дорогими турецкими коврами, стол накрыт был персидским ковром, на нем стояла чернолица и дорогие часы. За столом сидели на креслах Головин и Власов, а подле них на стуле дьяк Корницкий. В китайской половине не было никаких украшений, послы китайские сидели на низкой скамье, устланной полстями.

С общего согласия, положено было, чтоб у каждого шатра стояло по 260 солдат, да в отдалении по 500 воинов с каждой стороны. Это постановление соблюдалось во все продолжение переговоров. Русские не верили Китайцам, зная их коварство, а Китайцы не знали европейского закона, что посла не куют, не рубят.

После взаимных приветствии, Головин хотел предъявить свой кредитив, но Китайцы не имели от своего хана письменного полномочия, а потому не хотели видеть и русского. Головин знал по-латыни, и объясняться ему через иезуитов было легко. Положено не говорить ни о ссорах, прежде бывших, ни о взаимных неудовольствиях, но заняться определением границ между обоими государствами. Головин предложил, чтоб река Амур была границею, левая сторона по течению принадлежала бы нам, а правая Китаю, потому что многие народы, здесь обитающие, платят России дань около 50 лет. Но Китайцы несогласны были на это предложение, они знали, что в горах по скверную сторону Амура ловятся отличные соболи, и лишиться этих ухожей они не желали. С своей же стороны предложили, чтоб Россия уступила им все земли до озера Байкала, доказывая, что народами, здесь обитающими, владел Чингис-хан, их повелитель. Нашим не трудно было опровергнуть эти доводы тем более, что и Китайцы предложили их с тем намерением, чтоб было что уступить на [44] случай спора и тем показать свою умеренность. Настал вечер, и послы разошлись до завтрашнего свидания.

На другой день Китайцы согласились считать Нерчинск пограничным городом, откуда Русские могут ездить для торговли в Китай; Головин благодарил их за то, что оставляют ему Нерчинск, где может отдохнуть. Китайцы были упорны, Русские не уступали им, и день кончился ничем. При этом свидании не было иезуитов, Китайцы подозревали их в предательстве уже потому что они говорили с Русскими на латинском языке, им непонятном в этих переговорах. Послы говорили чрез монгольского переводчика.

После того наши просили китайских послов дать им на бумаге свои требования, а взамен обещались дать свои, чтоб представить их на рассмотрение государей. Но Китайцы отказались под разными предлогами.

Затем явились к Головину отцы иезуиты под видом посещения. В разговорах они объявили посланнику, что хан китайский поставил в непременную обязанность послам своим требовать Албазин; если Русские не уступят его, то нельзя ожидать мира. Что же касается до страны, лежащей к северу от Амура, то где назначена ханом граница они не знают. Впрочем Китайцы имеют большое расположение к миру.

На другой день послал Головин к Китайцам своего дворянина, чтоб узнать, какое они приняли намерение на счет границ. Китайцы показали ему на карте реку Кербече или по-нашему Горбицу; она вышла из каменных гор, тянущихся к северо-востоку; по этим-то горам они назначали границу, так, что все реки, текущие из гор на юг, принадлежали бы Китаю, а текущие на север России. От Горбицы к западу, назначили реку Аргунь границею между обеими государствами, потребовали что аргунский острог, стоящий на южном берегу реки, перенесен был на северный. После того иезуиты опять приходили к окольничему с предложениями об уступке Албазина, без чего Китайцы не хотели продолжать переговоров. [45]

Вечером видели из Нерчинска большое движение в китайском лагере; Головин послал узнать о том своего толмача, которому велено объявить Китайцам, что Русские желают толковать о границах мирно, а если Китайцы не хотят более говорить, то прислали бы письменное уведомление. Китайцы отвечали, что до письменного объяснения им нет дела, но от требований своих не отступятся; если же русской посол тем не доволен, то дал бы ответ сей же ночи, далее они ждать не хотят.

По утру поднялся весь китайский лагерь, войско окружило Нерчинск и по горам делало большое движение в виду Русских.

Хотя с посольством было войско до полутора тысяч, но Головин растерялся: в это время Монголы онготского рода, обитавшие по реке Нерче и недавно присоединенные к России, вдруг передались Китайцам в числе 2,700 человек. В таком положении дел окольничий решился на уступку: он послал к Китайцам сказать, что соглашается на их предложения.

Три дня шли переговоры. Китайцы, видя нашу уступчивость, усилили требования свои: вместо прежних границ по хребту, идущему к Охотскому морю, они назначили ветвь его, идущую к северу к реке Анадыру и в Чукотской нос. Головин не отвечал на это безрассудное предложение. Иезуиты же представили китайским послам о несообразности требования. Они объяснили, что от Пекина до Чукотского носа, по прямой линии, будет более 10,000 ли и на таком пространстве нет возможности охранять границ. Китайские послы отступились от своего требования, и наконец 27 августа 1689 года совершен следующий трактат:

«Божиею милостию Великих Государей Царей и Великих Князей Иоанна Алексеевича, Петра Алексеевича всея Великие и Малые и Белые России Самодержцев, их Царского Величества великие и полномочные послы Ближней Окольничий и Наместник Брянской Федор Алексеевич Головин, Стольник и Наместник Елатомский Иван Остафьевич Власов, Дьяк Семен Корницкой, будучи на посольских [46] съездах близ Нерчинска великих Азиатских стран повелители, Монарха Самовластнейшего меж премудрейшими вельможи Богдайскими, закона управителя, дел общества народа Китайского хранителя и славы, настоящего Богдойского и Китайского Богдыханова Высочества с великими послы Самгута, надворных войск с начальником и внутренние палаты с Воеводою, Царства Советником Дастумке Камом, внутренние ж палаты с Воеводою первого чину Князем и Ханского знамени с Господином, и Ханским дядею Иламтом, одного ж знамени Господином и протчими постановили, и сими договорными статьями утвердили:

«1. Река именем Горбица, которая впадает, идучи вниз, в реку Шилку с левые стороны, близ реки Черной (Вероятно Амур, который на китайском, манжурском и монгольском языках называется Черною рекою.), рубеж между обоими Государствы постановить; такожде от вершины тоя реки каменными горами, которые начинаются от той вершины реки и по самым тех гор вершинам, даже до моря протягненных, обоих Государств державу тако разделить, яко всем рекам малым или великим, которые с полудневные стороны с их гор впадают в реку Амур, быти под владением Хинского Государства; такожде всем рекам, которые с другие стороны тех гор идут, тем быти под державою Царского Величества Российского Государства; протчие ж реки, которые лежат в средине меж рекою Удью под Российского Государства владением и меж ограниченными горами, которые содержатся близ Амура владения Хинского Государства и впадают в море, и всякие земли посреди сущие меж того вышепомянутою рекою Удью и меж горами, которые до границы надлежать, неограничены ныне да пребывают, понеже на оные земли разграничение великие и полномочные послы, неимеюще указу Царского Величества, отлагают неограничены до иного благополучного времени, в котором при возвращении с обеих сторон послов Царское Величество изволит и Богдыханово Высочество похочет о том обослатися послы или посланники любительными [47] пересылки, и тогда или чрез грамоты, или чрез послов тыя назначенные неограниченные земли покойными и пристойными случаи успокоити и разграничити могут.

«2. Такожде река, реченная Аргунь, которая в реку Амур впадает, границу постановить тако, яко всем землям, которые суть стороны левые, идучи тою рекою до самых вершин, под владением Хинского Хана да содержатся, правая сторона такожде все земли да содержатся в сторон Царского Величества Российского Государства и все строение с полудневные стороны той реки Аргуни снесть на другую сторону тоя ж реки.

«3. Город Албазин, которой построен был с стороны Царского Величества, разорить до основания, и тамо пребывающие люди со всеми при них будущими воинскими и иными припасы да изведены будут в сторону Царского Величества и ни малого убытка или каких малых вещей от них тамо оставлено будет.

«4. Беглецы, которые до сего мирного постановления как с стороны Царского Величества, так и с стороны Богдыханова Высочества были: и тем перебежчикам быть в обеих сторонах безрозменно; а которые после сего постановленного мира перебегати будут, и таких беглецов без всякого умедления отсылати с обеих сторон без замедления к пограничным Воеводам.

«5. Каким либо ни есть людем с проезжими грамотами из обеих сторон для нынешние начатые дружбы для своих дел в обеих сторонах приезжати и отъезжати до обоих Государств добровольно, и покупать, и продавать, что им надобно да повелено будет.

«6. Прежде будущие какие ни есть ссоры меж порубежными жители до сего постановленного мира были и тем ссорам быти немстительным и непамятным: а если с сего постановленного мира для каких промыслов обоих Государств промышленные люди преходити будут и разбой или убивство учинят: и таких людей поимав, присылать в те стороны, из которых они будут в порубежные городы к Воеводам, а им за то [48] чинить казнь жестокую; будет же соединясь многолюдством и учинят такое вышеписанное воровство, и таких своевольников переловя, отсылать к порубежным Воеводам, а им за то чинить смертная казнь; а воины и кровопролития с обеих сторон для таких причин и за самые пограничных людей преступки не всчинять, а о таких ссорах писать, из которые стороны то воровство будет, обоих сторон к Государем и розрывати те ссоры любительными посольскими пересылки.

«7. Противу сих постановленных о границ посольскими договоры статей, если похочет Богдыханово Высочество поставить от себя при границах для памяти какие признаки и подписать на них сии статьи, и то отдаем мы на волю Богдыханова Высочества. Дан на границах Царского Величества, в Даурской земле при Нерчинск, лета 1689, Августа 27 дня».

Для утверждения и подписания трактата собрались посланники в нашу ставку. Трактат был подписан, печати приложены и утвержден клятвою с обеих сторон. Китайцы хотели было клясться перед образом Спасителя, однако ж наши на то не согласились, дабы Христианство не давать язычникам на поругание. После клятвы переменились трактатами: наш был написан по-русски, а китайский по-манжурски. Латинский перевод подписан был обеими сторонами и разменян в двух экземплярах одинакового содержания. Послы обнялись при звуках труб и литавр. Наши подчиняли Китайцев винами и закусками; гости разъехались ночью.

На другой день посланники дарили друг друга, а на завтра Китайцы отправились в путь. Бейтон очистил Албазин и пришел в Нерчинск, а Манжуры, возвращаясь по Амуру восвояси, сожгли в Албазине все строение.

Таким образом подвиги на Амур Хабарова и Степанова сделались бесполезными кровопролитиями. Мы потеряли страну, которою владели 40 лет, потеряли реку, соединяющую весь забайкальский край с Восточным океаном и лишились чрез то важных выгод.

Потомки могут судить о предках своих по одним [49] фактам, безмолвным свидетелям прошедшего, посторонние обстоятельства, иногда весьма важные, ускользают из-под канцелярского пера. Мы видели, что посольство наше сделало первую ошибку в том, что не назначило Албазина местом переговоров, но предложило на волю Китайцам избрать это место, а тем уже некоторым образом подчинило себя их капризам. Посольство спохватилось о том, да поздно. Наши дипломаты не знали азиатских обычаев и правила: «проси больше, дадут то что тебе нужно». Китайцы в первых переговорах назначили границами Байкал единственно потому, чтоб можно было уступить; напротив Русские, назначившие с первых слов реку Амур, не подумали что и им должно чем-нибудь пожертвовать; а потому когда уступка с нашей стороны оказалась неизбежною, мы должны были отказаться от своих уже владении, отдать всю реку Амур, которая никогда не принадлежала Манжурии, собственно от начала до устья. Народы, обитавшие по этой реке, не все платили ясак манжурскому шамшакану, наприм.: князь Гантимур, обитавший где-то около устья реки Джи, не признавал власти Манжуров и потом перекочевал к нам с 500 своих подданных. Гиляки, обитающие на устье Амура ни прежде, ни нынче не признают китайской власти.

Может быть мы будем оправдывать посланника Головина и тем, что он, имея только 15,000 человек, окружен был 15,000 Манжуров. Правда численный перевес был на стороне Китайцев, но у посланника было регулярное войско с пушками и ружьями. Мы помним, что Хабаров с двумя сотнями Русских разбил 2,000 Манжуров, имевших ружья, что Степанов не более как с 500 отразил десяти тысячный корпус Манжуров, вооруженный пятнадцатью пушками. Наш прадедушка Головин был дипломат, а не воин. 15,000 Манжуров разбежались бы после десяти удачных выстрелов из нашей артиллерии, а остальное кончила бы вылазка.

Головин согласился на все статьи, предложенные ему Китайцами. [50]

Отказавшись от Амура, он примял за границу какие-то каменные горы, идущие на восток. Но всякой знает, что в такой гористой стране, какова Сибирь, трудно определить направление гор. Так вышло и в самом деле: теперь ни мы, ни подданные богда-хана не знают черты, разделяющей два государства на пространств от Горбицы до Охотского моря. Хорошо еще что редкая тамошняя населенность не подает случая к ссорам за переходы, и Тунгусы, не обращая никакого внимания на границу, кочуют по-прежнему с речки на речку и платят ясак тем сборщикам, на которых нападут.

Трактат, подписанный Головиным, два раза был изменяем после него, но дело шло уже не об Даурии, а о торговле и перебежчиках.

Китайцы, желая увековечить столь выгодный для них договор, вырезали его на каменном столб, стоящем в начал их владения на Амуре. Этот договор совершенно переиначен рукою неопытного рещика в пользу России. В подлиннике сказано, что вся реке и речки, текущие от Каменного хребта на север принадлежат России, а на столбе вырезано: все реки, текущие на юг, принадлежат России. До сих пор Китайцы не заметили этой ошибки, а она может сделаться когда-нибудь важною.

Правительство наше, кажется, не роптало на Головина, да и некому было; Петр царствовал тогда с братом своим Иоанном при влиянии Софии. Головин занимал юного Монарха рассказами о Сибири и Китайцах. Важность потери нашего сообщения с Восточным океаном тогда не была видима, государство потеряло только новое сибирское царство, а Сибиряки сожалели о благословенных странах на реке Амуре и твердили, что рано или поздно, а река эта будет нашею. Но спустя целое столетие, нужда свободного плавания по этой реке сделалась существенною. Мы построили два порта на Восточном океане, в Охотске и Камчатке, туда заведено войско, но довольствовать его провиантом не имели возможности ни Якутск, ни Охотск, ни Камчатка. Хлеб там решительно не родится, не смотря [51] на постоянные опыты земледелия. В это же время американская наша компания завела селения на северозападном берегу Америки и по островам Алеутским. Хлеб для продовольствия всего севера и северовостока идет с вершин реки Лены. До Якутска плавят его водою, а отсюда на вьючных лошадях перевозят по худой дороге в Охотск. Но эта перевозка сопряжена с большими тратами и хлеб дорого продается в Охотске, Камчатке и Америке.

Но если бы река Амур принадлежала нам, половина этих затруднений уничтожилась бы. Вся система рек, составляющая Амур, протекает по странам хлебороднейшим и богатым скотом. Вместо теперешнего Охотска, который существует единственно для Камчатки, мы построили бы порт при устье реки Амура. Барки и плоты, нагруженные хлебом, и пожалуй живым скотом, спускались бы по Ингоде, Шильке, Аргуни и Онону в Амур и достигали бы амурского порта. Здесь перегружали бы их на суда и морем доставляли бы в Камчатку и американские селения. Забайкальский край получил бы новый сбыт своим произведениям, а Камчатка и колонии не стали бы нуждаться в хлебе и платить за него высокую цену.

Кроме этого мы давно бы поладили с Япониею и открыли бы туда сбыт своих произведений, получая в замен что нам нужно. Проэкт о возвращении Амура может когда-нибудь осуществиться, и Китайцы будут обязаны сделать его неутральною рекою, для блага обоих государств.

Впрочем мы имеем полное право возвратить Гиляков, обитающих при устье Амура и по берегам Охотского моря. Они долго принадлежали нам и платили дань, но забыты после неудач наших на Амуре и теперь не принадлежат ни нам, ни Китаю.

Вот очерк деяний наших предков на реке Амуре; он не сделает пятна нашей славе, не замарает страниц нашей истории, по выводит на сцену героев, о которых к стыду мы и не знали. Пределы журнальной статьи [52] заключили нас в тесную раму и мы должны были, при изобилии материалов, делать одни абрисы с едва заметными оттенками. Подвиги наших предков на Амуре требуют отдельной истории, факты для нее хранятся в бумагах бывшего сибирского приказа в Москве. Ими пользовался трудолюбивый Миллер, но кому они достались после историографа, неизвестно. Ревнитель русской славы отыщет их когда-нибудь и покажет Европе, что еще во времена Царей, предки наши отличались такими добродетелями, которые теперь показались бы выдумками, если бы остатки их в сохранились в первобытной чистоте внутри Империи.

Не знающие подумают: если Китайцы, живущие на Кяхте, прочитают эту статью, то могут произойдти худые толки. Из Китайцев, торгующих на Кяхте, ни один не умеет и не хочет уметь читать по-русски. Они не знают даже настоящего русского языка, но объясняются на каком-то варварском язык, переделанном из русского. Они ни сколько не заботятся узнать: как разумеют их Русские и что об них толкуют в Европе. Размышляя о Китае, не должно мерять его европейским аршином: там все на выворот против нашего.

Н. ЩУКИН.

Текст воспроизведен по изданию: Подвиги русских на реке Амуре, в XVII столетии, описанные на основании подлинных бумаг Якутского и Нерчинского архивов // Сын отечества, № 9. 1848

© текст - Щукин Н. 1848
© сетевая версия - Тhietmar. 2022
© OCR - Иванов А. 2021
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1848