Путешествия. Остров Хун-гун (Hong-kong). Известно всем и каждому, что Англичане, которые имеют владения только в пяти частях света, не имели ровно ничего в Китае; нынче этот прискорбный недостаток устранен: они приобрели в небесной империи скромный уголок, остров Хун-гун. Хотите знать что это такое? О, Боже мой, меньше чем ничего: Англичане народ скромный. Хун-гун островок каких-нибудь верст в шестьдесят в окружности. Он принадлежит к группе островов и отстоит верст на девяносто на восток от Макао и верст на сто шестьдесят на юго-восток от Кантона. Он отделяется от материка очень узким морским рукавом, который в трех местах не более персты шириною. На восточной его оконечности две полосы земли выдаются в море и образуют множество мелких бухт.

Остров Хун-гун очень горист; лесу на нем мало. В иных местах по горам из земли выставляются огромные скалы. Остальные их части покрыты тучными пажитями, но Китайцы, хотя мастера всем пользоваться, не извлекают из них никакой выгоды. В восточном краю Хун-гуна, обращенном к материку, есть несколько долин не глубоких и не широких. Они возделаны с тщательностию, к какой способны кажется, одни только Китайцы. Холмы, которыми окружены эти долины, вообще бесплодны; но как скоро Китайцы отыщут на них хоть малейший источник, они начинают рыть по правилам искусства, для орошения, землю, в чем они чрезвычайно сведущи и распределяют благотворную влагу так, что бесплодная почва превращается в богатые нивы.

Важнейшая долина есть та, которая лежит насупротив бухты и городу Гу-лунь, находящегося на твердой земле. Эта долина примыкает к морю двумя довольно узкими логовинами, потому что разделена на двое невысоким холмом, покрытым деревьями.

«Я возвращался в Китайской лодке на корабль, говорит господин Борже, один из путешественников, у которых мы заимствуем эти сведения: как вдруг увидел на берегу бухты прекрасную рощу и над нею голубоватый дым. Я велел лодочнику везти меня туда и хотя он на своем англо-португальско-китайском наречии, пугал меня мандаринами, однако ж я вышел на берег и отослал лодку немного подальше. Я прошел сначала несколько рисовых полей, по плотинкам, которыми они разделяются между собою. В болотах с наслаждением валялись буйволы, за которыми смотрели дети; другие к счастию моему, были привязаны: многие [42] из них следовали за мной своими свирепыми глазами, махали хвостами, рыли землю копытами и, верно, напали бы на меня, если б паслись на свободе. В этой стране, которая так упорно отталкивает от себя иностранцев, даже животные их ненавидят. Буйволы, которые никогда не трогают Китайцев, узнают Европейца даже в китайском платье и тотчас на него бросаются. Вскоре я отыскал тропинку, которая вела в деревню, пробираясь между старыми деревьями и красивыми бамбуковыми тростями. Перед самой деревней течет ручей, через который переброшено, в виде моста, бревно. Через несколько минут я очутился на деревенской площади, откуда шли три параллельные улицы не более трех футов шириною; в каждой было до двадцати совершенно одинаковых домов. Другим концом они примыкают к улице, которая идет параллельно с площадью, но шире прочих и лучше вымощена; она оканчивается у дому, более и красивее других. Там, вероятно, живут мандарины. Кстати заметим, что «мандарин» слово не китайское, как показывает и буква р, не существующая в китайской азбуке. Оно происходит от глагола mandare и придумано Португальцами для означения китайских властей вообще. Само собою разумеется, что за мной ходили толпы любопытных. Даже те, кому нельзя было отлучиться, выглядывали из дверей, чтобы посмотреть на фан-ки: это китайское произношение слова фаринги, Франки, которым означают Европейцев во всей Азии. Жители толпились около меня и многие мне надоедали. Они дотрогивались до моего платья, моей трости, моих карандашей, моего альбома. На всех лицах изображалось живейшее любопытство; но я ни в ком не заметил неприязненного чувства. Всякой приглашал меня к себе, и чтобы привлечь, предлагал чаю и трубку. Наконец я принужден был войти в один дом, выпил несколько чашек чаю без сахару, выкурил трубку превосходного табаку, и хозяин, почтенный, седой Китаец, с выражением живейшего удовольствия просил меня знаками взять ее себе. По выходе из этого дому я очутился опять на площади; на одном краю ее стоял жертвенник; на нем были цветы и вазы, в которых горели красные свечки. Этот жертвенник, к которому жители приходят молиться, делать приношения, советоваться с судьбою, прислонен к красивым деревьям с большими, красивыми цветами. Названия этого дерева я не мог узнать и нигде в другом месте не видал его.

Так как было уже поздно, то я решился возвратиться к своей лодке и пошел по тропинке в ту сторону, где оставил своих гребцов. Минут через десять я взобрался на небольшой холм, и оттуда увидел остальную часть долины. У ног моих, прямо передо мною, были рисовые поля, превосходно возделанные. Налево красивые домики, полузакрытые густыми деревьями и небольшая роща, насаженная почти правильно. Направо обрывистые скалы; далее бухта и красивые горы Гу-лунь. Эта часть долины примыкает к морю очень узким ущельем; посередине его стоит огромная скала, из которой Китайцы сумели извлечь пользу. На вершине ее они вырубили небольшой канал, в который вода стекает с окрестных высот через большие бамбуковые трости в фут в диаметре. Издали я принял это за мост; но подойдя поближе, увидел, что то был водопровод и таким образом Китайцы сделали плодоносною часть долины, которая, без этой простой и полезной выдумки, была бы почвою бесплодною. Увидев свою лодку, я пошел к ней вдоль берегу. Немножко подалее встретилась мне лестница, которой каменные ступени поросли мхом и травою. На верху ее площадка, господствующая над Гулуньскою и Хунь-гунскою бухтами и землями Лантао. Там на красивом лугу возвышается китайский храм, окруженный густыми деревьями и большими каменьями. [43]

Эта часть долины самая живописная и наиболее населенная. Она без сомнения через несколько лет будет покрыта английскими дачами и рядом с жилищами, которых голубая кровля загнута с краев кверху и украшена дельфинами и драконами, будут возвышаться красивые европейские домики, построенные со всем английским комфортом. Но первые поселения расположатся не в этом месте, потому что оно слишком далеко от бухты. Западная часть острова есть самая обнаженная, бесплодная и печальная, но там находится бухта, одна из самых просторных и прекрасных, какие только мне случалось видеть в Китае, где их так много. В ней может поместиться бесчисленное множество кораблей; они найдут там весьма хороший якорный грунт и безопасное убежище от северо-восточных ветров и страшных тифонов, которые свирепствуют в этих местах во время юго-западного пассатного ветру, с июля по октябрь. С югу этой бухты лежит западная часть острова, с севера материк, которого берега очень высоки, с западу горы острова Лантао, с востоку узкая полоса земли, отделяющая Хун-гунскуго бухту от Гу-луньской.

С тех пор как контрабандисты стали приставать в Хун-гунской бухте, несколько Китайцев построили себе на этом месте хижины и небольшую верфь, где они починивали английские и американские суда. Но потом мандарины разрушили эту верфь, сожгли хижины и разогнали жителей, чтобы они не имели сношений с иностранцами. Весь этот мыс покрыт рисовыми полями, которые перемежаются с кладбищами, расположенными на небольших холмах.

Почти прямо против того места, где суда становятся на якоре, есть источник чистой поды, где они обыкновенно и наливались. Теперь это место еще пусто, но первые английские фонты, конторы или фактории, без сомнения, расположены будут около источника, о котором мы говорим. У берегу так мелко, что даже самые малые суда не могут подходить к нему, и потому тут понадобятся некоторые работы, что будет нетрудно сделать, потому что море в этом месте очень тихо, грунт песчаный, а на острове много строительных материалов. Притом на берегу Гу-луньской бухты, весьма недалеко от Хун-гун есть каменоломня. Я видел камни футов в десять длиною, добытые оттуда.

Па остров Хун-гун ведут четыре прохода; два из них на западе: один идет прямо из Макао, он всегда будет, как и теперь, более других посещаем; другой начинается у Кантонской реки и огибает северо-восточную оконечность озера Лантао; тут китайские суда и английские шхуны ходили из Кантона к кораблям, которые служили складочными местами опиуму. Остальные два прохода ведут к восточной части острова; один из них называется Вынь-го-бынь-лу и простирается между материком и островком, отделяющим его от Хун-гуна; этот проход очень опасен. Четвертый наконец, называемый Вынь-гунь-лу, служит путем для судов, которые идут от восточного берега, или обратно.

О положении Хун-гуна в военном отношении не стоит и говорить: для Китайцев всякое европейское укрепление неприступно.

Господин Борже уверен, что вся иностранная торговля перейдет на Хун-гун, каковы бы не были условия договора, заключенного между Китайцами и Англичанами. Кантон и Вамноа вскоре будут покинуты, потому что там лоцманские пошлины чрезвычайно велики. Купцы всех наций будут адрессовать корабли свои в английские конторы и не станут жить в Кантоне, хотя бы им это и позволили. Что касается до британских подданных, то вряд ли кто из них решится снова подвергаться опасностям, которым они подвергались в этом городе и от которых капитан Эллиот избавил их своей решительностию и твердостию. [44]

В заключение мы приведем анекдот, рассказываемый одним из офицеров состоявших при миссии лорда Амгерста (Amherst): «Вступая в мало известные моря, омывающие северные берега Китая, мы почли нужным запастись прежде всего водою и потому пошли к острову Хун-Гуну, где есть прекрасный водопад. Бухта ограждена со всех сторон высокими берегами соседних островов; море было гладко как зеркало и потому мы тотчас начали наливаться водою, хотя пришли ночью. Острова, составляющие эту группу, так близки между собою, что даже и днем трудно рассмотреть проходы из этой бухты; а ночью нам казалось, что соседние горы составляют вокруг нас сплошную ограду. Человек с пылким воображением мог бы подумать, что корабли наши каким-нибудь волшебством вдруг перенеслись на одно из озер уединенных долин Шотландии. Вскоре после того, как мы бросили якорь близ водопада, но еще прежде нежели луна всплыла на небо, посереди торжественного безмолвия ночи, из-за всех островов выступила бесчисленная китайская флотилия, которая плыла по сорока и по пятидесяти лодок вместе. Повинуясь усилиям дюжих гребцов, они как бы летали по водам. На носу каждой лодки два или три человека махали во все стороны зажженными факелами, и другие с яростию били в гонги и там-тамы, висевшие на мачтах. Чтобы еще увеличить шум и заключить эту странную серенаду достойным финалом, Китайцы начали издавать изо всей силы в один голос самые неистовые крики, которые пробудили окрестное эхо и придали всей этой сцене вид такой диавольской фантасмагории, что матросы наши не шутя говорили, что это китайские черти хотят устрашить посланника и заставить его воротиться. Между тем все это делалось только для того, чтобы испугать рыб и заставить их бросаться в сети, расставленные во всех выходах из бухты. Эти отчаянные шумилы были просто рыбаки.

Текст воспроизведен по изданию: Остров Хун-гун (Hong-kong) // Сын отечества, Том 2, № 18. 1841