Сношения с Китаем с 1848 по 1860 год.

Князь Горчаков писал в Мае графу Путятину, что Английское правительство, желая содействия нашего в делах Китая, поручило пребывающему в Петербурге посланнику своему конфиденциально узнать, встретит ли оно в нас готовность вступить с ним в соглашение по сему предмету. Князь отвечал лорду Вудгоузу, что не только по Китайским делам, но по всякому вопросу Европейской важности мы готовы войти в предварительные соглашения с Английским правительством, что однакоже, как граф Путятин отправился в Пекин в самых миролюбивых видах, то и содействие лорду Эльгину может он лишь оказывать в путях миролюбия. О видах своего правительства лорд Вудгоуз сообщил князю Горчакову, что Английский уполномоченный лорд Эльгин прибудет к устью р. Пейхо и объявит Пекинским властям о готовности своей вступить в переговоры с лицом, которое для сего назначено будет со стороны Китайского императора для окончания возникшей между Англиею и Китаем распри, чтобы добиться прямых сношений с правительством и дозволения иностранцам свободного сообщения с большими городами, находящимися внутри Китая; а также о предоставлении всем христианам, живущим в Китае, свободы вероисповедания.

В Апреле граф Путятин был уже в Кяхте, где получен был от 15 Апреля из Китайского трибунала лист, в котором на счет отправки посла сказано, что и в прежнее время, когда Англичане возбудили беспорядки, Китайское государство само принимало меры обороны от их нападений, не пользуясь содействием посторонних держав (взаимные же распри между иностранными [288] государствами до Китайского государства не касаются); что, наконец, между Китаем и Россиею нет секретных и важных дел для обсуждения, поэтому «нет и нужды в назначении особого посла в Пекин, а лучше во всем сообразоваться со смыслом листов палаты» (?)

Граф Путятин, видя, что в Кяхте ему долее делать нечего, послал министру иностранных дел депешу, предлагая взять Китайский город Айгунь, и отправился затем на Амур с генералом Муравьевым, куда тот поехал с двумя баталионами пехоты и дивизионом полевой артиллерии. Граф Путятин хотел остановиться в городе Сахалян-Ула (Айгуне) и спросить, получено ли там разрешение принять его через Маньчжурию. Ген. Муравьев был убежден, что нет. Оно так и оказалось, а потому графу Путятину оставалось только отправиться к устью Амура, а оттуда, сев на пароход «Америка», плыть в Печелийский залив.

Генерал Муравьев рассчитал остаться на Зейском посту, чтоб прикрывать переселение казаков на левый берег реки: ибо, после бывшей о посольстве переписки и неблагоприятного результата оной, необходимо было принять некоторые военные предосторожности.

Генерал Муравьев никак не ожидал, чтобы Китайцы были до такой степени упрямы и невежливы; он думал, что посольство будет принято, хотя и не ожидал, что оно в Пекине достигнет своей цели.

На случай, если б в Печелийском заливе или в Пекине возбужден был вопрос о плавании нашем и владениях на Амуре, генерал Муравьев сообщил графу Путятину для сведения, следующие свои соображения.

В начале 1851 года правительство наше, озабочиваясь охранением устья Амура и острова Сахалина от занятия иностранцами, обращалось по этому предмету к Китайскому правительству в Феврале того же года из нашего Сената, так как места эти, по прежним трактатам, остались между нами и Китайскою империей неразграниченными, и приняло с своей стороны надлежащие меры к укреплению устьев реки; но от Китайского правительства никакого на этот лист ответа не воспоследовало, и мы семь лет занимаем те места бесспорно и беспрепятственно, без всякого со стороны Китайцев протеста и противодействия, употребляя значительные силы и денежные средства для укрепления входа в реку Амур и острова Сахалина.

Очевидно и положительно, что Китайское правительство молчанием своим признало за нами право владения и обязанность защиты устьев Амура и острова Сахалина; в систему защиты входит восточный берег Маньчжурии, где залив Декастри и Императорская Гавань заняты и укреплялись нами с того же времени.

Впоследствии, для снабжения войск и укреплений наших на устье Амура продовольственными и военными припасами, открыто нами на судах наших с вершин этой реки, находящихся в Забайкальской области, и до устьев оной, вновь плавание, которое до 1854 г. прекращено было лишь потому только, что мы не имели в нем надобности; а отнюдь не каким либо трактатом, в которых нигде о плавании по этой реке, издревле нам принадлежавшей, по всему ее протяжению, не упоминается. [289]

Высочайшим повелением от 4 Июня 1855 года возложено на генерала Муравьева, при переговорах о разграничении с Китаем, утвердить за Россией весь левый берег Амура и потому, при переговорах с Китайскими уполномоченными, прибывшими в Мариинский Пост с листом к Муравьеву от приближенного к богдыхану сановника, князя И, объявлено им было и сообщено письменно его, Муравьева, мнение о таковом разграничении 10 Сентября 1855 г. и сообщено трибуналу 12 Сентября; а 14 Декабря того же года послан из С.-Петербурга от нашего Сената в трибунал лист, в котором объяснено, что все, сообщенное генералом Муравьевым Китайскому правительству, основано на данных ему высочайших повелениях. Как на этот лист из Сената, так и на переговоры генерала Муравьева с Китайскими уполномоченными в Мариинском Посту из трибунала внешних сношений до сих пор, в течении полутора года, никакого ответа и опровержения не воспоследовало, и хотя местные пограничные начальники писали к нам в Сенат от 20 Января 1856 года, что они не считают себя вправе докладывать высшему своему правительству мнение Муравьева о разграничении; но по высочайшей воле, объявленной ему Его Высочеством Генерал-Адмиралом, предоставлено ему отвечать сим местным Китайским пограничным начальникам, что он, Муравьев, приостановил доклад их листа Сенату, который ожидает от трибунала ответа на вышеупомянутый свой лист от 14 Декабря 1855 года, о чем Муравьев их и уведомил из С.-Петербурга 3 Марта 1856 года.

Новая эта продолжительная безответность Китайского трибунала внешних сношений на наши листы о разграничении не может быть иначе принята, как за знак согласия на сделанные генералом Муравьевым предложения, тем более, что с открытием навигации прошлого 1856 года расставлены были казачьи посты наши по всему левому берегу Амура, начиная от Усть-Стрелочного караула; а главнейший из этих постов находится на Усть-Зее, близ самого города Сахалян-Ула (Айгуня), и начальники этого поста находятся в постоянных сношениях с Китайскими властями этого города. В нынешнем же 1857 году предназначено усилить все эти посты и переселить туда семейства казаков, которые их занимают, что и будет Муравьевым сделано в течение настоящего Июня месяца, во исполнение того, что уже им сообщено трибуналу еще 12 Сентября 1855 года относительно учреждения летнего и зимнего по Амуру сообщения нашего.

Из всех этих данных, а также из последних отношений к графу Путятину Китайского трибунала и Ургинских пограничных начальников, где они решительно ничего об Амуре не упоминают, не смотря на весьма ясное занятие левого его берега нашими постами и даже говорят, что кроме Чугучакского дела никаких других дел с нами для переговоров не имеют, генерал Муравьев вывел графу Путятину прямое заключение, что Китайское правительство полагает Амурское дело конченным на тех основаниях, как Муравьевым было предложено их уполномоченным 10 Сентября 1855 г. в Мариинском Посту и, что после всей позднейшей с ними переписки, оно даже потеряло всякое право протеста на большее или меньшее занятие нами левого берега Амура.

Что же касается заключения нового с Китаем пограничного [290] трактата, то весьма естественно, что Китайское правительство, не препятствуя нам занимать левый берег Амура и все приморские места, не желает заключать поэтому нового трактата, опасаясь гласности перед собственными своими подданными.

Генерал Муравьев мог настойчиво идти к цели уже и потому, что на границах Маньчжурии и Монголии у него было достаточное количество войска.

Граф Путятин проплыл город Сахалян-Ула 5 Июня. В городе он посылал спрашивать у амбаня, не имеет ли он от высшего Китайского правительства повеления провезти его в столицу чрез Маньчжурию, но ответ был отрицательный, и, после обычных взаимных приветствий через чиновников, граф Путятин отплыл далее. Генерал Муравьев, с двумя канонирскими лодками, проводил его несколько верст за город и на другой день, 6 Июня, отправившись на этих же лодках вверх по Амуру, возвратился 7 числа на Усть-Зейский пост, куда в тоже время прибыли сверху реки главные силы сосредоточенного им здесь военного отряда.

Наведывающему 1-м отделением Амурской линии генерал Муравьев дал инструкцию, как держать себя относительно Китайцев. Он просил сохранять дружеские отношения с властями города Айгуня (Сахалян-Ула-Хотон) и вообще со всем народонаселением оседлым и кочующим, находящимся на берегах Амура; посещать по временам амбаня и принимать всегда ласково его самого и чиновников, которые от него присылаемы будут и поручить одному из казачьих офицеров при отряде принимать также тех чиновников, которые будут приезжать для местных сношений. Сотенные команды обязал он также ласково принимать чиновников, которые будут приезжать к ним в штабы и приказал посылать в город офицеров для наблюдения, не производят ли там каких либо военных приготовлений.

Генерал Муравьев приказал оказывать жителям во всех случаях покровительство и даже помощь, внушая обращением нашим полное к нам доверие и тем доказывая, что наше владычество в этих странах для них выгоднее, чем нынешнее их правительство.

В разговорах с чиновниками и жителями велено объявлять, что жители, остающиеся на левом берегу, поступят с будущей навигацией совершенно в наше распоряжение; а потому те, которые этого не пожелают, должны вовремя перейти на правый берег Амура. Во всех разговорах с амбанем или присланными от него чиновниками генерал Муравьев приказал заведывающему 1-м отделением Амурской линии сообщать им и стараться внушить, что, имея от него приказание сохранять с ними по всей линии дружбу и согласие, он в тоже время обязан, в случае малейшего вида недружелюбия с их стороны или скопления военных сил, перейти на правый берег реки, забрать все их оружие и расположиться в самом городе с войсками и артиллериею, внушая им вообще, что местный начальник во всем исполняет лишь волю Государя и что если они имеют какие либо неудовольствия против действий местного начальника на Усть-Зее, то могут жаловаться генерал-губернатору в Иркутск или Сенату нашему в Петербург. Если бы жители левого берега Амура стали, по распоряжению своего [291] начальства, переходить на правый, то генерал Муравьев велел им объявить, чтоб они не беспокоились за свои дома, что они будут сохранены в целости и что с открытием навигации они могут продать их нашим переселенцам; если таким образом опустеют целые деревни, то велел занять их постами для охранения от огня; а если б опустели все селения против города, то послать целую роту, которая и должна расположиться в селениях против города, имея с Усть-Зейским постом ежедневное сообщение. Если б амбань или чиновники его стали входить в рассуждения о правах своих на левый берег Амура, то генерал Муравьев приказал объявить им раз на всегда, что это до начальника линии не касается и что они обо всем этом могут объяснять генералу Муравьеву.

* * *

В Июле получен на Амуре лист от Китайского трибунала от 12 Июня, в котором сообщается Сенату, что ему писано уже, что в деле усмирения смут, производимых злоумышленниками, серединное государство никогда не пользовалось помощию иностранных держав и что поэтому нашему высокому посланнику нет нужды следовать к ним в Пекин. Ныне же, получив от посла нашего другие сообщения, что он намерен прибыть к Тянь-цзину, трибунал считает нужным заметить, что Тян-цзин тем более не место для переговоров между подданными обеих империй.

В Июле месяце из С.-Петербурга еще раз написали Пекинскому двору о принятии нашего посла. Граф Путятин 1-го Июля вышел из Николаевска и 24 числа прибыл к устью р. Пей-хо, или правильнее Хай-хэ, впадающей в залив Джилийский, или Печели. 4-го Августа прибыл Китайский сановник и был принят с почетом, следующим его сану. После приветствий он объявил, что хотя не обязан, но из приязни и под большою ответственностию примет бумагу с тем, что ответ на нее будет прислан в Кяхту или на Амур к генералу Муравьеву. Узнав же, что граф Путятин этого условия не допускает, он отказался принимать дальнейшее участие в этом деле; но объявил, что сообщит обо всем генерал-губернатору приморских областей, от которого ответ может быть получен через 8 дней. 12-го Августа действительно прибыл товарищ генерал-губернатора и принял пакет с условием доставить ответ в Печели; но принял не прежде, как употребив все усилия, чтобы отклониться от этого.

Между тем трибунал жаловался Сенату, что «Путятин прислал лист из Кяхты, уведомляя о намерении прибыть в Пекин для совещаний о важных делах; что посланники, следующие в Пекин, обыкновенно имеют целию доставить дань и лично представиться богдыхану. Если же случатся дела, требующие взаимных совещаний, то эти совещания непременно должны производиться на границе; а допустив посла в столицу, затруднительно было бы принимать его. Поэтому из палаты отправлен был лист в Кяхту о том, что Путятину нет нужды ехать в Пекин. Вопреки ожиданию Китайского правительства, Путятин, хотя и получил ответный лист, но все таки, прибыл в Тянь-цзин и передал лист, в котором жалуется, что в серединной империи не оказывают ему должного приема. Но надо вспомнить, что в деле [292] переговоров между двумя империями необходимо с той и с другой стороны условиться о месте свидания: тогда только можно приготовить все необходимое для приема. В настоящем случае мы вовсе не условились назначать местом совещания Тянь-цзин: каким же образом местные власти могли сделать к тому приготовления? В помянутом месте нельзя принимать собственно и бумаг из иностранных держав; но так как Путятин прибыл издалека и находился там уже долгое время, то тамошнее начальство приняло от него лист и доставило к нам. Палата в общем собрании вскрыла лист и прочла его содержание. В сем листе вы говорите, что наш ответный лист прибыл к вам позже назначенного срока. По расчету условный срок не был промедлен, и ответ прибыл в 5 луне, как желал и ожидал Путятин. Но он, по получении сего листа, прибыл в Тянь-цзин, который не есть проездное место, и тамошние власти никак не могли знать о его приезде; следовательно нельзя говорить, что посланнику оказано невнимание. Но у Путятина нет грамоты от вашего высокого правительства, то и нет надобности делать ему приема, как посланникам, приезжающим с данью и для представления нашему государю. Притом он сам именует себя сановником высшей степени, графом, — тем более нельзя обойтись с ним, как с простым человеком, приезжающим по делам неважным: в случае какого либо невнимания к нему могло бы нарушиться наше доброе согласие. Потом, так как Путятин не объяснил предмета требуемых совещаний, то мы при ответе своем еще не могли понимать сущность дела. Теперь же из вновь полученного листа оказывается, что дело идет о взаимных переговорах касательно еще неопределенной границы. Границы обоих государств определены в правление Кан-хи; границами постановлены р. Горбица и большой Хинганский хребет. Тогда поставили пограничные столбы на вечные времена нерушимо. Посему об этом ненужно трактовать. Остаются неразграниченные только места, прилегающие к р. Уди и бывшие издавна промежуточным пространством между обеими государствами. В третьем году настоящего правления, по желанию вашего высокого правительства, мы поручили Гиринскому, Амурскому и Ургинскому правителям командировать чиновников для освидетельствования границ вместе с вашими полномочными; с тех пор прошло много времени, а результатов никаких еще не было. В настоящее время, пользуясь присутствием здесь сановника вашего, Путятина, палата может испросить у великого нашего государя повеление назначить особого сановника, который вместе с Путятиным осмотрит Удскую страну и сообща с ним определит там границу. Хайлан-Омо, поселение Котунь и Цзинкари суть пограничные места серединной империи; а Муравьев, во главе множества людей, объявляя, что они все отправлены вашим правительством, завладел теми местами и построил там здания. Вероятно, это было без ведома вашего государя. Так как Путятин прибыл в первый раз и издалека, то палата сделала ответы на все пункты листа посланника; повелено также Тянь-цзинским военным и гражданским чиновникам, при отправлении посланника, лично проводить его по морскому берегу для совершенного исполнения закона гостеприимства и вместе с тем отправить лист в высокий Сенат для предупреждения, что если кто снова [293] прибудет в Тянь-цзин или другой приморский порт, палата, согласно установленному порядку, не иначе будет иметь письменные сношения, как через Ургинских правителей и не будет сноситься с посланником».

Китайское правительство, должно быть, было в то время в храбром настроении. Оно решилось протестовать против занятия нами левого берега Амура. Генерал Муравьев получил лист от мейрен-джангина города Сахалян-Ула, в котором, после обычных напоминаний о двухсотлетней дружбе России с Китаем, говорится, что суда, пропущенные на устье Амура якобы для отражения Англичан, достигнув до места Хотонь, стали там дома строить и поселились. Муравьев спускался на многих судах и при проплытии Сахалян-Ула помогаемо было исправить разбившееся судно. После того, зимою, более ста человек Русских, возвращаясь из местечка Хотонь, достигли до Сахалян-Ула, снабжены были провизией и лошадьми от города. Ныне генерал-губернатор Муравьев, прибывши с судами и людьми, не имел свидания взаимного, говоря, что спешит и проплывши город, на другой день возвратился, остановился в местечке Хайлань-Омо, при устье Зеи. Были посланы чиновники спросить о причине построек, но ничего положительного не узнали. «Из этого предвидим, что вы завладеваете насильственно местами серединного государства и, как кажется, вовсе не для отражения Англичан, и кажется, нет повеления вашего Императора. Что же касается до торговых сношений, то пункты для этого определены трактатами. Места наши Гиринские и Сахалян-Улаские холодные и бедствующие, ничего не производят, самим едва хлеба и овощей достает: где же взять для продажи? Кроме того, люди здешние крепкого сложения и надменны, к спорам и дракам охотники, по этому вам следует пораньше возвратить всех людей и поддержать этим дружеское согласие с нами. Генерал-губернатор! Ты, нарушивши дружественные отношения, сряду четыре года от Сахалян-Ула ездил вверх и вниз и построил много домов в местечке Хайлань-Омо. Какая этому непременная причина? Объяснить надо для донесения высшему правительству и для решения по обстоятельствам. Просим тебя, генерал-губернатор, тщательно размысливши высокими мыслями твоими, не разрушать доброго согласия двух государств, но разъяснивши настоящее истинное дело, написать лист на Маньчжурском языке и прислать нам, по рассмотрении которого, мы бы посоветовались и решили и тем избавили бы от хлопот и беспокойства войско двух государств».

Генерал Муравьев отвечал, что из листа этого он усматривает, что амбаням вовсе неизвестна переписка его еще с 1855 года с высоким трибуналом. На всю нашу переписку от высшего Китайского правительства никакого противоречия не было и когда в нынешнем году, по высочайшей воле нашего Великого Государя, послан был в Пекин посланник, то он трибуналом туда пропущен не был под тем предлогом, что будто бы нет предмета для переговоров. «По всему этому, почтенные амбани, продолжает генерал Муравьев, и я не считаю себя вправе принять ваш лист и входить по оному в какие-либо переговоры и вынужден лист ваш при сем возвратить. Посланник же наш теперь в Печелийском заливе, и правительство ваше может обо [294] всем с ним переговорить в Пекине, куда ему назначено было отправиться. По дружественным же отношениям обоих государств, прошу вас обращаться со всеми словесными объяснениями к г. Языкову, назначенному на Усть-Зею и по всему левому берегу Амура начальником, равностепенным с амбанем. Письменных же листов он принимать от вас не может, ибо не имеет при себе переводчика, который бы умел читать и писать».

Затем осенью генерал Муравьев отправился в Петербург.

Внешний трибунал послал в Сенат лист в том же духе, как был лист амбаней, прося о своевольных распоряжениях Муравьева доложить Властителю нашего высокого государства.

В Ноябре получен лист из Пекина, которым уведомляли, что военным и гражданским чинам Тян-цзина велено было проводить посланника с честию во исполнение долга гостеприимства, и что вслед за сим получено донесение, что посланник Путятин, получив ответный лист и усмотрев сообщение палаты, изъявил свое особенное удовольствие и выразился, что, по возвращении в отечество, он испросит у своего Государя нового способа решения дела, после чего он немедленно отправился. Трибунал кончает уведомлением, что богдыхан уже отправил сановников в Сахалян-Ула для ожидания посланника Путятина, дабы вместе с ним осмотреть взаимные границы на р. Уди.

Через неделю пришел еще лист в Сенат с жалобой, что Муравьев заселяет Амур, не обращая ни малейшего внимания на протесты местных Китайских властей, что серединное государство с нами в давнишней дружбе, а потому низшие лица не должны были бы произвольно занимать земли серединного государства, и потому хорошо было бы, если бы Русское правительство поспешило приказать Муравьеву отвести обратно людей и суда и тем предотвратить большие неприятности.

Обиженный граф Путятин, получив отказ от трибунала, послал в Сентябре месяце из Шанхая в Петербург рапорт Генерал-Адмиралу, предлагая остановить Кяхтинскую торговлю. Он писал, между прочим, что уверенность Китайского правительства в необходимости этой торговли для России есть одна из главных причин неудачи наших политических сношений с Пекином, что если бы правительство наше не пожалело ассигновать от 3 до 5 миллионов на взятку, то посольство имело бы полный успех. Далее он сообщал от 2-го Ноября, что страх и смятение произведены во всей прибрежной стране до самого Пекина появлением нашего парохода при устьях р. Вай-хэ, основывая достоверность этой вести на рассказах католических миссионеров. Он успокоивал Россию тем, что надменный тон, принимаемый Китайским правительством в официальных своих сношениях, есть только одна уловка, чтоб прикрыть внутреннее свое бессилие.

Между тем Англичане приняли решительное намерение овладеть Кантоном и ожидали только прибытия некоторых судов, отправленных из Англии с морскими солдатами, чтоб сделать нападение на этот город. Барон Гро, приезжавший в Гонконг из Макао для совещания с лордом Эльгином, посетил графа Путятина на пароходе «Америка» и сообщил ему, что Французская эскадра объявит блокаду Кантонской реки за нарушение трактата, заключающееся в сильных оскорблениях, нанесенных Франции в [295] лице ее миссионеров. Адмирал Риго-де-Женульи прислал графу Путятину с письмом оффициальную декларацию блокады Кантонской реки. Американский министр, г. Рид, просивший свидания с генерал-губернатором Из, получил на это отказ, и сказал поэтому, что Соединенные Штаты принуждены будут употребить силу против Китайцев, если им будут отказывать в привилегиях, которые будут предоставлены Европейцам.

Сношения наши с Американцами, как писал граф Путятин, доселе весьма дружелюбны и откровенны; с Англичанами же и Французами весьма вежливы, приязненны, но ограничиваются некоторою осторожностию.

Неудавшееся посольство графа Путятина не подавало и в будущем никакой особенной надежды. Депешею из Гон-Конга, от 17-го Декабря, он извещал, что вышел декрет богдыхана для отражения вторжения Русских в Амурский край, что одни дипломатические настояния недостаточны для убеждения Китайцев изменить образ сношений с другими государствами и что без сильных понудительных мер нельзя достигнуть никакого результата. Как самое действительное средство, граф Путятин полагал учредить блокаду обоих устьев р. Пейхо, ограничивая оную недопущением Китайских джонок входить в реку, пока не будет выслан министр Пекинский в Печелийский залив, уполномоченный для переговоров об определении границ, дарованных России и преимуществ, равных с прочими нациями. Эту блокаду граф Путятин считал весьма удобоисполнимою судами шедшего туда отряда, и остановка подвоза риса и другого зернового хлеба в Пекин скорее всего, как он полагал, заставит Китайцев бросить свое упорство. В случае же перенесения союзниками войны на Север, граф Путятин признавал выгодным и полезным своевременно предложить Франции и Англии содействие наших морских сил в здешних морях для достижения и общих целей, и частных, касающихся одной России. Иначе, так кончает свою депешу граф Путятин, трудно предвидеть, какими путями дипломатическими можно достигнуть решения нынешних наших споров с Китаем.

Генерал Муравьев был немедленно вызван в Петербург из Парижа, куда он отправился для поправления расстроенного здоровья и, по совещании с ним, графу Путятину написали, в конце Декабря 1857 года, что так как звание посланника в Китае делается уже бесполезным, то он, по воле Государя Императора, назначается начальником отдельной эскадры и императорским коммисаром, дабы иметь возможность следить за действиями западных держав в отношении к Китаю.

Генерал Муравьев настоял, чтобы продолжать заселение Амура и вести переговоры в миролюбивом духе, что и было ему предоставлено.

Китайцам же написали, что они напрасно послали своих уполномоченных для переговоров в Сахалян-Ула, между тем как посланник наш, граф Путятин, не получив никакого удовлетворительного ответа, отправился в другие страны на встречу нашей флотилии, которая идет к устьям Амура. В заключение Китайцев известили, что сам генерал Муравьев вызван Государем Императором в первопрестольный град для особых [296] пограничных дел, где и получит все приказания от Его Величества относительно того, как ему переговариваться и как действовать на границе.

Меры, которые предлагал граф Путятин, повели бы за собою вызов миссии, закрытие Кяхтинской торговли и прервали бы все сношения с Китайцами, что вполне согласовалось бы с видами и желаниями Китайского правительства.

Настал 1858 год. Граф Путятин, ревнуя на дипломатическом поприще, писал ноты в верховный государственный совет в Пекине, выражая в них общие требования для всех государств и для России в особенности, отвергая, в деле разграничения, Хинганский хребет и предлагая реку Амур границею, более приличною, для чего вызывал в Шанхай полномочных из Пекина. Между тем Амурский Комитет обсудил и заключил в Феврале, что граф Путятин должен оставаться в Китайских морях в наблюдательном положении, не принимая участия в военных действиях, ибо Англия и Франция торжественно объявили, что все выгоды, которые будут выговорены для них в мирном трактате с Китаем, должны простираться и на прочие Европейские государства.

Немало наделало страху в Петербурге донесение графа Путятина, что Китайцы заготовляют порох для нападения на нас; но прозорливый генерал Муравьев успокоил встревожившихся. Хотя в Маньчжурии и производились сборы войск, но он приписывал все эти приготовления тревожному состоянию, в котором находилось Китайское правительство по случаю войны с Англо-Французами и естественному опасению, что и мы можем предпринять против них враждебные действия. Генерал Муравьев ждал только минуты, чтоб вслед за льдами поплыть к устью Зеи, предварительно предписав генерал-майору Карсакову поспешить приготовлением к сплаву частей войск, следующих на Амур и в особенности обратить внимание на поспешный сплав крепостных орудий и всех принадлежностей для возведения батарей. Немедленно по возвращении споем из С.-Петербурга, генерал Муравьев послал в Ургу Кяхтинского пограничного коммисара для подробнейших объяснений с тамошними правителями, и чтобы сообщить им, что граф Путятин примет на себя даже посредничество между Китайским правительством и западными державами, если Пекинский кабинет будет об этом просить графа и что если он этого пожелает, то должен послать к графу Путятину начальника или одного из членов Пекинской духовной миссии. В отношении же заселений наших на Амуре генерал Муравьев предупредил Ургинских правителей, что будет продолжать и в нынешнем году заселять различные места по Амуру и Усури, на основании данных ему высочайших повелений; но что действия эти ничего враждебного к ним не заключают, а напротив клонятся к общим пользам обоих государств.

В тоже время отправил он на устье Зеи курьера, приказав ему, когда будет в Айгуне, сказать амбаню, что Муравьев будет на Амуре тотчас по вскрытии льдов, но что не может медлить в верховьях реки, а должен спешить к устью и что если он желает с Муравьевым переговариваться, то это будет удобнее на возвратном его пути от устья Амура. Предупреждение это [297] он сделал во-первых в надежде, что на устье Амура получит известие от графа Путятина, а во-вторых, чтоб показать Китайцам, что с его стороны нет особого стремления с ними переговариваться.

3-го Апреля 1858 получен был в Иркутске лист из Пекинского трибунала, в котором жаловались, что граф Путятин, вопреки ожиданий Китайского правительства, вовсе не отправился на Амур для переговоров, а выразил намерение прибыть в Шанхай и вместе с Американцами поставил Китайцам на вид события в Кантоне, чем, из-за дел других государств, нарушает законы взаимной приязни; он просит отправить чиновника в Шанхай для переговоров о важных делах, но в настоящее время нет других дел, требующих переговоров, кроме разграничения на Амуре, где есть для этого уполномоченный главнокомандующий. Шанхай далеко от Амура, и трудно в этом городе уяснить обстоятельства, касающиеся разделения границы. «Посему», кончает трибунал, вашему великому правительству следует приказать посланнику не медлить в Шанхае, из опасения нарушить правила дружбы, существующие между обеими империями».

1-го Апреля граф Путятин прибыл в Печели прежде судов иностранных эскадр. Переговоры не удались, и 17 Мая последовал он за бароном Гро и лордом Эльгином в Тян-цзин; а 16-го Мая генерал Муравьев заключил Айгунский трактат и по совершении благодарственного молебствия в Усть-Зейском посту отдал 18 числа следующий приказ:

«Товарищи, поздравляю вас! Не тщетно трудились мы: Амур сделался достоянием России! Святая церковь молится за вас, Россия благодарит! Да здравствует Император Александр и да процветает под кровом Его вновь приобретенная страна! Ура!»

21 Мая генерал Муравьев донес о заключении договора Государю Императору и в тот же день заложил храм во имя Благовещения Пресвятые Богородицы, переименовав в тоже время Усть-Зейский пост в станицу Благовещенскую.

* * *

Приступая к описанию бывших в Айгуне переговоров, мы ограничимся указанием только самых главных обстоятельств. Передать все подробности невозможно; каждый день приходилось повторять, что было говорено накануне.

Китайские чиновники встретили генерала Муравьева еще за 80 верст выше устья Зеи с вопросом, долго ли он может пробыть в этих местах и с просьбою обождать хотя несколько дней прибытия в Айгунь их главнокомандующего из Цицигара. На другой же день после прибытия генерала Муравьева в Усть-Зею, приехал к нему из Айгуня амбань с известием, что главнокомандующий их уже прибыл в город и просит его хоть на несколько дней отложить дальнейшее плавание, чтоб поговорить о разграничении на Амуре, так как дело это крайне заботит их правительство, и пограничные люди их находятся в тревоге и оторваны от сельских своих занятий. Генерал Муравьев согласился и пошел в Айгунь с 2-мя канонирскими лодками и в 6 дней заключить договор.

На первом свидании, бывшем 11 Мая, генерал Муравьев, изложив на словах все, что неоднократно было уже писано Китайскому правительству о необходимости определить границу обоих [298] государств по течению р. Амура, об обоюдной пользе окончания этого дела, присовокупил, что и настоящее время Китайскому правительству тем более должно бы кончить это дело, что Китай в войне с Англичанами, которые могут обнаружить желание завладеть устьем Амура и местами от него к Югу, вдоль морского берега, лежащими; что мы можем им в том воспрепятствовать только в случае, если, на основании заключенного договора, мы можем показать означенные места нам принадлежащими.

На это Китайский главнокомандующий возразил также в смысле преждеписанных из трибунала по этому делу листов, поднял все трактаты, Горбицу, Удь и неразграниченные земли. За тем последовали с той и другой стороны прения, которые не подвигали дела, а как заседание продолжалось уже 4 часа, то генерал Муравьев прекратил оное, передав Китайскому уполномоченному заранее изготовленный проект трактата и просил по рассмотрении оного объявить его мнение в заседании на следующий день.

Проект этот состоял в следующем:

1. Границе между обоими государствами быть по р. Амуру так, чтобы левый берег до устья принадлежал Российскому, а правый, до р. Усури, Китайскому государству, за тем по р. Усури до ее истоков, а от оных до полуострова Кореи.

2. Плавание по рекам, составляющим границу, дозволяется только судам двух государств.

3. По сим рекам свободная торговля.

4. Китайским подданным, находящимся на левом берегу, переселиться на правый в течении трех лет.

5. Пересмотр (чрез нарочно назначенных для сего с обоих сторон лиц), прежних трактатов для постановления новых правил по всем предметам, касающимся до пользы и славы обоих государств и

6. Настоящий договор считать дополнением прежних трактатов.

Из этого первого заседания было вынесено убеждение такого рода, что Китайское правительство хотя и желает непременно сохранить дружбу с нами (ибо об этом уполномоченный несколько раз упоминал), но что оно упорно будет придерживаться прежних, столь часто выраженных им мнений о пограничном деле и что переговоры могут таким образом продолжаться весьма долго.

Мы, напротив того, желали привести дело к окончанию как можно скорее; однако, чтоб не высказать этого желания, а также с целию иметь в сбережении высший авторитет, к окончательному решению которого можно было бы прибегнуть на случай каких либо недоразумений, положено было отправить на другой день переводчика нашего объявить, что генерал Муравьев, по причине болезни, не может продолжать переговоры, а поручает оные г. Перовскому, которого он представил, как служащего в том самом Сенате, из которого пишутся наши листы и что в предвидении могущих быть переговоров, на основании последнего листа из трибунала, поручено г. Перовскому сопровождать генерала Муравьева до Айгуня.

Начавшиеся за тем ежедневные свидания г. Перовского то с амбанями, то с главным переводчиком и другими лицами, продолжались по 3 и по 4 часа утром и вечером. Трудно передать все хитрости, все уловки Китайских чиновников с целию передать [299] слушателю убеждение о их славе, о неоспоримом превосходстве их над другими народами; но трудно было им выдерживать постоянно эту роль и скрыть собственное сознание о своем бессилии, о шатком положении дел к их государстве, о страхе, чтобы мы не действовали против них вместе с Англичанами, которых они столько же не любили, сколько боялись.

Генерал Муравьев просил г. Перовского не упускать удобного случая дать им почувствовать, что положение их вполне нам известно. Когда же, после нескольких заседаний, г. Перовский заметил, что упорство их не ослабевает, то объявил им, по приказанию генерал-губернатора, что только великодушию нашего Монарха обязаны они сохранением дружественных сношений между обоими государствами, тогда как поступки их в последние годы давали бы нам полное право действовать иначе; что напрасно они упираются на прежние трактаты для определения границ к Востоку от реки Горбицы и в местах около р. Уди лежащих, ибо при заключении трактата в 1689 году они поступили недобросовестно: из Пекина было писано, что свита их уполномоченных будет немногочисленна, тогда как на самом деле к месту переговоров выслали целую армию; с нашей же стороны нашему посланнику дана была только необходимая свита; что, наконец, Китайцы сами нарушили трактаты тем во-первых, что брали ясак с жителей в местах неразграниченных, на что они не имели никакого права, а во-вторых тем, что ныне не приняли посланника, отправленного по повелению Государя Императора с дружеским приветствием к их богдыхану и что таковое обстоятельство между всеми просвещенными государствами влечет за собою обыкновенно разрыв и неприязненные действия. Вместе с тем г. Перовский упомянул, что они возбудили еще одно неприятное дело, в котором поступили несправедливо, а именно дело о сожжении и разграблении фактории нашей в Чугучаке.

Эти слова произвели на Китайцев сильное впечатление: они согласились на заключение договора, между тем как первоначально отказывались от сего под разными предлогами; но просили изменить переданный первый проэкт. Главные изменения относились до определения границы по Усури и до статьи о пересмотре прежних трактатов; их уполномоченный главнокомандующий (дзянь-дзюнь) объявил решительно, что переговариваться и упоминать о сих двух статьях он не имеет никакого права, поэтому необходимо было с ним согласиться. За тем они просили не упоминать, что р. Амур составляет границу между обоими государствами. Отчего именно они опасались этого слова, трудно объяснить: выражение, употребленное в подлинном договоре, что левый берег реки до устья в море составляет владение Российского государства без сомнения равносильно слову граница; надобно полагать, что уполномоченные, которые неоднократно упоминали, что они не знают, как для них это дело окончится в Пекине и имели в виду представить в свое оправдание какое либо хитрое пояснение этой статьи. В тех же, вероятно, видах просили они о помещении слов «для защиты от иностранцев», слов, не имеющих впрочем особой силы, так как отдельною статьею постановлено, что плавание по рекам, составляющим границу, дозволяется только судам обоих государств. [300]

Не имея уполномочия на определение границы по Усури, Китайский дзянь-дзюнь предлагал вовсе не упоминать о сей реке и о местах, по ней лежащих, или сказать: «места же от Усури к морю лежащие остаются, как и ныне, неразграниченными».

Когда, наконец, все статьи договора, после упорного оспаривания, были определены, Китайские уполномоченные, желая испытать последнее средство сопротивления, объявили, что подписать они его не могут, а должны предварительно послать на утверждение в Пекин, и что для этого потребно, по малой мере, сорок дней.

Убедившись, что уступчивости с нашей стороны надобно положить конец, мы решились также прибегнуть к окончательному способу убеждения, до последней минуты нами отложенному, т. е. генерал-губернатор отправился к дзань-дзюню и объявил ему, что изменений в договоре он больше никаких не может сделать, что он удивляется нерешительности его подписать документ, в котором Китайцы в особенности нуждаются и что ежели за тем для них последуют какие либо неприятности от предприятий Англичан на неопределенных местах, то должны пенять на себя.

Эта мера имела желаемый успех: противоречий с их стороны уже не было никаких и договор подписан. Но при этом дзянь-дзюнь повторил, что хотя это дело между ими и нами уже кончено, но он не знает, как оно кончится для него в Пекине, куда он отправится с представлением договора. Тем не менее Муравьев расстался с Китайскими властями в самых дружеских отношениях.

Относительно торговых и почтовых сообщений наших с Китаем, генерал Муравьев предложил приставу нашей духовной миссии, статскому советнику Перовскому, во время пребывания его в Пекине, войти с тамошними властями в переговоры.

* * *

И так Амур, с миллионом квадратных верст и приморским берегом, составил одним почерком пера генерала Муравьева законную собственность России. В письме своем к Его Высочеству Генерал-Адмиралу, он между прочим пишет: «если же господа неверующие станут и теперь еще утверждать, что договор не облечен всеми дипломатическими формами, то ошибутся, как ошибались и прежде в сношениях своих с Китаем».

От 6-го Июня князь Горчаков писал графу Путятину, что Государь Император высочайше повелеть соизволил вопрос об определении границ с Китаем оставить в исключительном заведывании генерал-адъютанта Муравьева; а 17-го Июля писал г. Перовскому, чтоб он предупредил графа Путятина о заключении Айгунского трактата, и ежели бы он заключил и с своей стороны, то объявил бы таковой недействительным. А между тем граф Путятин 7-го Июня донес Его Высочеству Генерал-Адмиралу, что заключил трактат в городе Тянь-цзине 1-го Июня.

Граф Путятин совершенно напрасно требовал открытия переговоров в Шанхае по вопросу о границе, относящемуся исключительно до России; ибо в Шанхае труднее, чем где либо, можно было избежать вмешательства других держав, которое нам необходимо было отклонить. Вообще же, не предвидя успехов в сношениях наших с Китаем и не имев в виду удачного окончания переговоров в Айгуне, князь Горчаков решился продолжать [301] занятие Амура, пока самые обстоятельства не дозволять обеспечить нашего права формальным договором.

Заключая с графом Путятиным трактат в Тянь-цзине, Китайцы знали уже об Айгунском договоре и 3-го Июня известили графа, что богдыхан утвердил последовавшее у генерала Муравьева с Хейлунцзянским главнокомандующим соглашение о проведении границы от Усури до морских портов и об учреждении торговли на Амуре.

Повелевая уведомить об этом графа Путятина, Китайский император поручил своим полномочным сказать ему, что после всего, что теперь сделано серединным государством для России, нужно, чтоб она с своей стороны оказала услугу Китаю, усовестив Англичан и Французов и положив предел их несправедливым требованиям. В ответ на это граф Путятин написал, что Китайскому правительству уже известны старания его по возможности помогать его сановникам советами в настоящих дедах Китая с союзниками; но что действительную помощь Россия может оказать только в будущем, так как для устройства теперешних дел, без важных уступок со стороны Китайского правительства, время упущено не по вине России. Вместе с тем граф Путятин предложил вновь Китайскому правительству о присылке ему оружия для устройства войска и укреплений, на что богдыхан согласился.

19 Июня генерал-майор Кирсанов уведомил генерала Муравьева, что Айгунский амбань прислал к нему полковника с формальным уведомлением об утверждении богдыханом договора, заключенного Муравьевым с Амурским главнокомандующим, князем И-шань; при чем сообщил частный слух, будто богдыхан приказал Маньчжур, живущих на левом берегу Амура, от устья р. Зеи и ниже, переселить на правый берег реки.

В Июле Амурский главнокомандующий, князь И-шань и генерал Муравьев при свидании постановили, что находящиеся на левом берегу Сахалян-Ула, начиная от устьев р. Зеи. и до Кармольдзин, прежние деревни оставить вечно по прежнему на тех местах; а прочие за тем пустые места все да составляют владение Российского государства, в чем и обменялись взаимно листами за подписанием их. Кроме того производить торговлю с живущими по левому берегу реки Русскими людьми. На доклад об этом богдыхану, его величество повелел: согласно взаимно обмененным листам, левый берег р. Сахалян считать границею и согласно просьбе открыть взаимную торговлю, на особо установленных для сего правилах.

В это самое время Министерство Иностранных Дел выразило статскому советнику Перовскому свои опасения, как бы граф Путятин не заключил трактата менее выгодного, чем Айгунский и просило его, в таком случае, заявить в трибунал внешних сношений, поколику это от него будет зависеть, недействительность трактата графа Путятина, как последовавшего от неизвестности положения, в которое был поставлен граф Путятин противоречащими одно другому распоряжениями Китайского правительства.

В Июле же послан в Пекин лист из Сената с извещением, что генерал Муравьев доставил договор, заключенный им в [302] Айгуне 16 Мая 1858 года. Обнародовав этот договор в известность пограничным людям, Сенат выразил уверение нашего Государя Императора, что договор сей скрепит еще более взаимную дружбу двух государств и послужит к вящшему благу обоюдных подданных.

Вместе с тем князь Горчаков предписал статскому советнику Перовскому остаться в Пекине до прибытия его преемника. К нему же послана из С.-Петербурга ратификация Тянь-цзинского трактата и на него возложен обмен. Китайским должностным лицам посланы в подарок собольи и лисьи меха, серебряный сервиз, золотые вещи и оружие.

3-го Декабря в Амурском Комитете принимали участие граф Путятин и генерал-майор Карсаков. Решено было посольства в Пекин не посылать, так как дано уже полномочие статскому советнику Перовскому для ратификации трактата. Первый пункт Айгунского трактата и девятая статья Тянь-цзинского договора побудили генерала Муравьева принять энергические действия к разграничению по Усури, куда послан был офицер генерального штаба Венюков. В 9-м пункте Тянь-цзинского трактата сказано, что неопределенные части границ между Россиею и Китаем будут безотлагательно исследованы на местах доверенными лицами от обоих правительств и проч. Генерал Муравьев толковал, что нам следовало отнести эти выражения к пространству, оставленному по Айгунскому трактату в общем владении, т. е. от Усури и до моря; а потому он и просил г. Перовского, на основании данного ему уполномочия, предложить Китайскому правительству назначить, не теряя времени, коммисию для исследования пространства от р. Усури до морских портов и сообщить ему, что Муравьев отправляет в те места для той же цели экспедицию, сознавая вполне, что проведение пограничной черты должно быть окончено сколь возможно поспешнее в видах взаимных польз Китая и наших, дабы имеющие прибыть в Пекин для размена ратификаций иностранные посланники не воспрепятствовали этому делу, что в особенности вредно было бы для Китая: ибо Англичане или Французы вероятно пожелали бы занять какой либо залив между Корейскими и нашими владениями. Он полагал это тем более возможным, что места эти были уже осмотрены и теми, и другими. Руководствуясь этими опасениями, он во всяком случае предписал нашей коммисии от р. Усури поставить посты, если бы даже коммисии наша и не встретила Китайской. Начальником коммисии для установления границы назначен генерального штаба подполковник Будогоский.

Статскому советнику Перовскому очень трудно было действовать в Китае и ожидать успехов. Для совершенного определения новых отношений наших к серединному государству, пополнения пропусков Тянь-цзинского трактата и изменения того невыгодного заключения, которое Китайцы могли вывести из сравнения обстановки нашего коммисара с обстановкою представителей Англии и Франции, необходимо было прислать в Пекин посланника с большими материальными средствами. Полумера, к которой сочли нужным прибегнуть, переименовав пристава духовной миссии в уполномоченного Российского Императора, никуда не годилась. Поправить эту ошибку было нелегко, но можно было лишь присылкою посланника. [303]

Г. Перовскому, кроме размена ратификаций, велено было войти с Китайскими властями в соглашение касательно определения границ по Усури, купеческих наших караванов и устройства почт.

При ратификации Тянь-цзинского трактата положение г. Перовского было самое затруднительное. Ошибка, сделанная графом Путятиным, подписавшим два Маньчжурских текста того же трактата, разнящиеся между собою, — необъяснима. Граф Путятин донес 31 Августа 1858 года министру иностранных дел, что Маньчжурские тексты подписаны обеими договаривавшимися сторонами в двух экземплярах, но что разницы между обоими экземплярами нет; вероятно вследствие этого донесения в министерстве их и не сверяли. Китайские чиновники, предъявив г. Перовскому от имени уполномоченных копию с Маньчжурского текста трактата, объявили, что при размене ратификаций ему может быть передан такой точно текст, ибо он один подписан и скреплен в Тянь-цзине печатями уполномоченных обеих сторон, а текста, какой получили от г. Перовского, у Китайского правительства вовсе нет.

По сравнении переводчиком нашим обоих Маньчжурских текстов, оказалась разница в некоторых статьях в словах; а потому г. Перовский не мог не заподозрить Китайцев в желании, при размене ратификаций, передать ему экземпляр трактата, переделанный по их усмотрению и предоставляющий им право толковать смысл трактата с выгодной для них стороны, при могущих встретиться случайностях. От этого Перовский поручил передать Китайским уполномоченным, что он не может допустить возможности, чтоб у них не было Маньчжурского экземпляра, одинакового с тем, который прислан из С.-Петербурга; что об экземпляре, с которого они предъявили копию, он не имеет никакого понятия. Г. Перовский изъявил желание видеть подлинник, дабы убедиться, что разница происходит не от ошибки переписывавшего копию. Китайцы уклонились от этого под тем предлогом, что подлинник хранится у императора. Тогда Перовский изъявил желание видеться с уполномоченными, которые прислали ему сказать, что у них так много занятий, что им нет времени приехать к нему, а что подлинный трактат увезен в Шанхай с их сановниками Гуй-лян и Хуа-шан. Недобросовестность Китайских чиновников вынудила обратиться в верховный совет; но Китайское правительство по обыкновению медлило ходом дел в бесполезной переписке и церемониях; духовные лица нашей миссии трусили, по свойственной им привычке, и г. Перовский лишен был всех способов иметь какие-либо сведения о происходящем в Китае, так как миссия наша решительно ничего не знала о том, что нужно было ей знать; так напр. никто в миссии не знал, что лорд Эльгин поднялся по Янце-Киангу; они даже не знали 3 Февраля, что 11 Января отправлен был из Китайского трибунала лист в наш Сенат о присылке оружия и пушек, вместо берегов Печелийского залива, в Монголию. Естественно, что этот порядок дел, издревле существовавший, не мог быстро измениться, но и продолжаться ему не следовало бы. Хорошо еще, что г. Перовский пугал Китайцев Муравьевым; он писал ему, между прочим: «Vous savez, que dans mes papiers aux Chinois j’use de la permission que vous m’avez accordee d’employer votre nom comme epouventail. Je crois que cela a produit son effet, mais la difficulte de rompre leur entetement [304] vous persuadera sans doute qu’il est impossible d’aller avec eux promptement en affaires, и страхом этим следовало воспользоваться во всех случайностях».

Настал 1859 год. В Январе князь Горчаков сообщил графу Муравьеву-Амурскому, что для временного исполнения обязанности нашего дипломатического агента в Пекине, по отбытии оттуда действительного статского советника Перовского, избран был Государем Императором свиты Его Величества генерал майор Игнатьев. Граф Муравьев выразил мнение свое министру иностранных дел, что, с назначением Игнатьева в Пекин политическим агентом нашим, необходимо дать ему звание посланника для того, чтобы в глазах Китайцев по крайней мере степень его не была ниже степени Брюса, и конечно весьма полезно, чтоб свита его состояла преимущественно из военных офицеров, но не для обучения Китайской армии, как думал граф Путятин, ибо Китайцы вовсе этого не желают. Граф Амурский просил упомянуть в листе, что ему даны от Государя Императора надлежащие приказания на все случайности, и что посланник наш в Пекине должен находиться с ним в самых частых сношениях. Граф полагал, что мы в настоящих обстоятельствах Китая должны быть очень осторожны, чтобы преждевременным каким распоряжением не заставить Пекинский двор обратиться к другой помощи вместо нашей, а потому энергические меры с своей стороны он счел несвоевременными до получения новых известий от г. Перовского и до соображения с видами высшего правительства.

Главное назначение генерал майора Игнатьева состояло в том, чтобы по мере возможности вспомоществовать разрешению вопросов в Пекине, которые неизбежно должны были возродиться при проведении границы нашей от Усури до моря. Г. Игнатьеву поручено было продолжать действия г. Перовского, приняв дела в том виде, в каком их застанет и вполне соображаясь с теми инструкциями, которые ему даны; не касаясь вопросов, которые будут приведены к окончанию г. Перовским, дать движение другим, если по каким-либо причинам они остановились, и попытаться возобновить требования по тем, по которым правительство богдыхана уклоняется в исполнении; а главное об окончательном определении границы от Усури до моря, соображаясь с инструкциями, данными г. Перовскому, а также с указаниями и личными объяснениями графа Муравьева.

В Марте князь Горчаков писал старшему члену верховного совета в Пекине о назначении вместо г. Перовского г. Игнатьева на основании 2 статьи Тянь-цзинского трактата. В Марте же Ургинский амбань Вэйссе уведомил нашего Кяхтинского градоначальника, что богдыхан запретил пропуск больших особ кроме миссионеров; а поэтому, имея в виду, что посланник Игнатьев есть значительное лицо, амбань до разрешения трибунала пропустить его не может, и пусть Игнатьев подождет в Кяхте.

Граф Муравьев и оставил там г. Игнатьева, а сам 2 Мая уехал на Амур. От 13 Мая пришло от министерства военных дел предписание, которым, по случаю размена ратификаций, г. Игнатьеву разрешен проезд, в Пекин, куда он прибыл 15 Июня, пыхав из Кяхты 24 Мая. Г. Перовский не замедлил выездом [305] тотчас по прибытии г. Игнатьева, ничем не вырешив разницы в Маньчжурских текстах Тянь-Цзинского трактата. Так как оба экземпляра подписаны нашим полномочным, следовательно находившийся при графе Путятине драгоман Маньчжурского языка, сам виноват, что не обратил внимания в свое время на это разногласие. Вообще же разноречия эти были весьма неважны и состояли преимущественно в словах, а не в смысле, а потому Государь Император повелеть соизволил, не обращая внимания на формы и слова, стараться сколь возможно поспешить разменом ратификаций трактата.

Каковы бы ни были впоследствии обстоятельства Китая, изменится ли существующий в нем порядок, для нас всего необходимее было иметь свидетельства юридические на право обладания тем, чем мы владели в то время в самом деле (de facto).

26 Марта Пекинский трибунал протестовал против посылки чиновников на Усури и Суйфун, так как реки эти принадлежат к губернии Цзиринь-Ула (Гиринской) и несмежны с границами России. Поэтому трибунал, полагая, что Государь нашего высокого государства не знает о таковых необдуманных действиях Муравьева, нарушающих правду и возобновляющих уже решеные дела, просил сделать распоряжение о возвращении людей и судов.

Граф Муравьев отвечал, что ему странно, что трибунал стал посылать в Сенат листы, неизвестные нашему уполномоченному в Пекине, что первый лист от 11-го Января на счет оружия, он, Муравьев, послал в С.-Петербург; а этот обращает в Пекин к сведению г. Перовского, при чем просит скорее кончать все дела по трактатам и выслать для проведения граничной черты на Усури чиновников, куда он, Муравьев, уже послал г. Будогоского.

Наконец, г. Перовский 12 Апреля разменял ратификации Тянь-цзинского трактата. При размене их сделано одно только дополнительное условие в отношении проезда посланников наших в Пекин из Печелийского залива; об Айгунском же договоре не упомянуто, а также и о новой границе нашей по Усури. Граф Муравьев пришел к прежнему заключению, что утверждение новой нашей границы по Амуру и Усури должно совершиться в Пекине утверждением тех пограничных карт, которые будут доставлены нашему уполномоченному в Пекине по прибытии графа Муравьева в Печелийский залив. Утверждение это требовалось 9-м пунктом Тянь-цзинского трактата; а для составления этих карт на местах отправлен в Январе 1859 года обер-квартирмейстер подполковник Будогоский.

В конце Мая граф Муравьев был уже в Николаевске, 4 Июня в Декастри, откуда осматривал прибережье, лежащее между мысом Горнет (он назвал его Поворотный) и устьем р. Тюмень-Ула, составляющей границу Маньчжурии с Кореей. Все это пространство на 120 морских миль он назвал заливом Петра Великого (42° широты). В заливе Посьета, составляющем южную оконечность залива Петра Великого, он нашел одну из лучших в свете гаваней — Новгородскую. Там граф Муравьев встретил Будогоского, который проложил границу до Тюмень-ула. Оставалось ожидать утверждения этой границы в Пекине, куда должна [306] была быть отправлена составленная Будогоским карта, а описание к нашему посланнику.

Чтоже касается Айгунского трактата, то Министерство Иностранных Дел, при самом получении его, уже вступившего в законную силу указом богдыхана, не считало нужным прибегать к размену ратификаций, что неизбежно повлекло бы к новым затруднениям со стороны Китайского правительства. Государь Император соизволил с Своей стороны утвердить договор Аргунский, и министерство этим ограничило все формальности. Министерство Иностранных Дел имело тогда в виду, соглашаясь с мнением графа Муравьева, подтвердить этот договор разменом обоюдно утвержденных карт разграничения, что придало бы полную законность акту и по Европейскому праву, а потому министерство полагало вести к окончанию дело по принятому уже в самом начале предположению, чем и должен был руководствоваться уполномоченный наш в Пекине.

Наиболее следовало ожидать затруднений в утверждении карты к Пекине, где Китайцы не имеют понятия о наших картах. С другой же стороны представлялось необходимым составить эту карту новой границы и требовать ее утверждения в Пекине, потому что 9-я статья Тань-цзинского трактата (на основании ее «условия, которые будут заключены о граничной черте, составят дополнительную статью этого трактата») осталась невыполненною, а Айгунский договор не был в Петербурге внесен в высочайше-ратификованный Тянь-цзинский трактат.

По всему этому граф Муравьев снарядил экспедицию на Усури, как мы видели выше.

Если бы в Тянь-цзинском трактате не было включено никаких статей, относящихся до Амура и границ наших, — не возникло бы более никаких вопросов по этому делу, ибо вследствие заключения Айгунского договора, богдыхан указом своим уведомил графа Путятина, что по трактату, который 16 Мая 1858 г. заключен на Амуре с Русскими, границею между двумя государствами назначается р. Усури до морских портов; а в тоже время трактат уже приводился в исполнение на местах по Амуру еще с 1857 года, а по правому берегу Усури с 1858 года учреждались казачьи заселения.

Граф Муравьев, предусматривая все затруднения к быстрому окончанию пограничной экспедиции по Усури, а в особенности к утверждению пограничной карты в Пекине без особого личного его содействия и настояния, решился отправиться к южным гаваням в Маньчжурии, куда должна была выйти Усурийская экспедиция, пролагая новую пограничную черту, а затем в Печелийский залив для того, чтоб доставить кратчайшим путем в Пекин к посланнику нашему пограничную карту, которая должна была быть составлена экспедициею во время самого похода.

Отделку карты полковник Будогоский оканчивал ко время плавания в Печелийском заливе на пароходе «Америка» и 2 Июля пароход этот, на котором генерал-губернатор имел свой флаг, бросил якорь при устье р. Пей-хо, подле Американского пароходофрегата «Паграттан».

Но здесь получено было неожиданное известие, что Китайцы отразили нападение Англо-Французской экспедиции и потопили [307] несколько канонирских ее лодок. Хотя по некоторым соображениям событие это и не должно было чрезмерно тревожить Русское посольство; но, зная хорошо Китайское правительство, можно было безошибочно предусмотреть, что упоенное этим успехом, оно будет упорствовать против всех предложений нашего посланника в Пекине, как бы справедливы и малозначущи они ни были.

Тем не менее граф Муравьев вошел в сношение с местными Китайскими властями об отправлении в Пекин к нашему посланнику полковника Будогоского; он прибыл в Пекин 12 Июля, не испытав тех препятствий и стеснений, которым подвергался на этом же пути и в тоже время Американский посланник.

Соображая, что после поражения многочисленной Англо-Французской экспедиции, имевшей в Печелийском заливе до 20 судов, в числе коих несколько фрегатов, присутствие там нашей маленькой эскадры не произвело бы никакого впечатления на Китайцев, граф Муравьев предпочел не вводить туда этой эскадры и оставил ее на сборном пункте при входе в Печелийский залив, в бухте Вей-хай-вей и имел с собою только пароход «Америка» и клипер «Джигит». Во время стоянки в Печелийском заливе он виделся несколько раз с Американским посланником г. Уардом, и сношения их были самые предупредительные и дружеские. Г. Уард предоставлял нам несколько раз маленький пароход, при нем бывший, для входа в р. Бейтон, куда «Америка», по мелководию, проникнуть не могла; а граф Муравьев снесся с посланником нашим в Пекине об оказании г. Уарду всевозможного содействия и предоставил Американскому командору отправить на клипере «Джигит» депеши в Шанхай с своим адъютантом. Затем граф Муравьев отправился прямо в Хакодате.

На возвратном пути из Японии по Амуру, в Благовещенске он послал казачью сотню объявлять сущность Айгунского трактата во все Маньчжурские селения, оставленные по этому трактату на левом берегу Амура, чтобы жители их знали, что живут на Русской земле и под нашим покровительством.

Во время шестинедельного пребывания графа Муравьева в Благовещенске, при неоднократных переговорах с Айгунским амбанем, который старался вызвать его на некоторые уступки в отношении границы по р. Усури, объявлено амбаню, что против заключенного в Айгуне трактата никаких уступок и изменений делать не будем, и что всякое нарушение этого трактата с их стороны прервет дружественная наши отношения, двести лет существующие. По всей Амурской и Усурийской границе показана была Маньчжурам военная готовность наша отразить силу силою, и все пришло в обычный порядок, не смотря на значительные военные приготовления, которые делал уже весною Айгунский амбань, как после оказалось, опасаясь нашего наступательного движения.

Для окончательного приведения в исполнение Айгунского договора и вследствие обозрения генерал-губернатором южных портов Маньчжурии, им признано полезным занять военными постами две лучшие гавани в заливе Петра Великого, а именно Владивосток и Новгородскую. Устройством постов в этих гаванях окончилось занятие всех пунктов новой нашей границы от Усури, а население казаков на этой реке выражало достаточное ручательство для охранения границы. [308]

Теперь мы обратимся к генералу Игнатьеву. 15 Июня прибыл он в Пекин, где не обратили никакого внимания на приезд его, не смотря на настояния действительного статского советника Перовского о встрече посла Китайскими чиновниками. На другой же день он послал в верховный государственный совет бумагу, в которой известил о прибытии своем в Пекин для замещения отъезжающего обратно в Россию действительного статского советника Перовского, а для окончания переговоров по разным делам, до пользы обоих государств относящимся, просил о назначении уполномоченных.

Г. Перовский уехал 18 числа, а 19 — четыре Китайских чиновника прибыли на подворье, чтобы объяснить генерал-майору Игнатьеву, что главноуправляющий трибуналом внешних сношений Су-шунь и президент уголовной палаты Жуй-чан, те же, которые вели переговоры с г. Перовским, назначены вновь уполномоченными.

Здесь нелишним будет упомянуть, что г. Перовский предложил Китайскому правительству заключить новый трактат из 8 статей, утверждающий за нами морской берег до Кореи, определяющий границу нашу на Востоке и на Западе, дающий нам право сухопутно торговать в Китае и иметь консулов во многих городах и проч. Уполномоченные в нескольких заседаниях опровергали доводы г. Перовского и наконец письменно три раза отказали в принятии его предложений. Наконец, Китайское правительство стало не только отвергать все вновь предложенное, но даже и разграничение пространства между р. Усури и морем и уступку нам новой границы, определенной по Айгунскому договору, говоря, что и левый берег они дали только взаймы для поселения Русских, и вообще стали отрекаться от трактата.

Первое свидание г. Игнатьева с уполномоченными было 28 Июня. После обычных приветствий и предъявления обоюдных полномочий, Су-шунь тотчас же спросил его, зачем он приехал в Пекин, выражая удивление Дайцынского правительства о его приезде, присовокупив, что все дела с Россиею окончены и предместнику г. Игнатьева даны уже такие ответы на предложенные им новые требования, что о них и говорить более не следует, и что вероятно генерал-майор Игнатьев пожелает поскорее возвратиться в отечество.

Во время этих приготовительных совещаний все было так обставлено фактами и доказано логически, что генерал-майор Игнатьев надеялся поколебать Китайских сановников; но 5 Июля чиновники привезли от уполномоченных записку, в ответ на объяснения г. Игнатьева и доложили на словах, что на развитие сухопутной торговли богдыхан не соглашается, потому что наши торговые люди станут бесчинствовать в Монголии и Китае и породят важные несогласия между двумя государствами; что о восточной границе до Кореи и говорить нечего, что даже в Айгунском трактате, на который мы ссылаемся, упоминается не о пространстве между Усури и Кореею, а только о правом береге р. Амура, который от Усури до моря оставлен в общем владении впредь до разграничения, и что на указ богдыхана, объявленный графу Путятину, не следует ссылаться, потому что богдыхану неправильно тогда доложили и указ вышел ошибочный, вследствие чего виноватые чиновники уже наказаны. [309]

Опровергнув все эти доводы и сделав чиновникам внушение, г. Игнатьев отправил 6 числа Июля к Су-шуню и Жуй-чану новую объяснительную записку при официальной бумаге и просил их приехать на конференцию не позже 9 Июля. Конференция 9 числа была шумная и бурная. Г. Игнатьев решился сделать последнюю попытку окончить дело о восточной границе до выхода графа Муравьева из Печелийского залива.

Относительно восточной границы Китайцы снова отрицали действительность Айгунского трактата, право И-шаня заключать подобное условие и утверждение трактата богдыханом. Под конец они однако сознались, что левый берег Амура уже наш неотъемлемо и сказали, что можно бы согласиться, если бы Муравьев занял одни лишь морские порты на Маньчжурском берегу, не проникая внутрь края. О сухопутной торговле и назначении консулов они и слышать не хотели.

Жаркий спор с Китайскими уполномоченными продолжался 2 1/2 часа. Не имея возможности объяснить причины несогласия своего на наши предложения, Китайцы объявили, что богдыхан просто не хочет принять предложений Русского посла и самовольное занятие нами предлагаемой восточной границы почтет за нарушение дружбы между обоими государствами.

На возражения генерал-майора Игнатьева Су-шунь позволил себе несколько раз сказать, что богдыхан готов воевать с Россиею скорее, чем согласиться на наши требования. Г. Игнатьев отвечал ему, что если он так выражается по приказанию богдыхана, то в таком случае войска наши тотчас же вступят в Монголию, Маньчжурию, Дзюнгарию и начнут действия в Туркестане. На вопрос, видны ли Русские суда в Печелийском заливе, Су-шунь отвечал, что Муравьев прибыл с судами и виделся с Американским посланником.

13 Июля Китайские уполномоченные прислали г. Игнатьеву ответ на проект добавочных статей к прежним трактатам. Они писали, что места по Усури принадлежат ведению Гиринского, а не Приамурского генерал-губернатора И-шаня, что за превышение власти богдыхан с И-шаня снял чин, а помощника его, Цзи-ла-мин’га велел отправить на Усури, там надеть на него деревянный ошейник, кан-гу, и показывать местным жителям в пример и острастку другим; что высокий уполномоченный Муравьев в то время знал об этом и не позволит себе занять такую землю, о которой ясно еще не произнесено суждения. Бумага кончалась словами: «мы полагаем, что высокий уполномоченный, услыхав сие, возрадуется и охотно согласится с вами».

С 18 Июня ходили уже в народе слухи, что 10 числа подошла Английская эскадра к устьям Бэй-хе и требовала, чтобы батареи, построенные Монгольским князем Сен-ваном, родственником богдыхана, были срыты в течении 5 дней для свободного прохода иностранных судов в Тянь-цзин. Сен-ван дал знать о том в Пекин и получил положительное приказание уступить Англичанам и снять все преграждения в реке. Он же не уведомил о том Англичан, а те 15 числа начали стрелять по батареям, и Сен-ван стал отвечать на их огонь. Китайцы потеряли убитыми коменданта и до 1,000 солдат. Сен-ван решился защищаться в Да-чу небывалым у Китайцев образом и для предупреждения [310] бегства своего войска снял с тылу лагеря все мосты чрез водяной ров, окружавший укрепленный лагерь.

29 Июня генерал-майор Игнатьев получил известие, что из Шанхая пришло донесение от Гуйляна и Хуа-шана о разрыве с Англичанами. Английский посланник объявил, что он не поедет сухим путем в Пекин, а морем в Тянь-цзин, и затем отправился с эскадрою в Печелийский залив. Французский уполномоченный и Американский посланник последовали за Английским со своими эскадрами. Из Тянь-цзина пришло известие, что Англичане делали несколько попыток к высадке, но неудачно. Этим известием частию объясняется самоуверенность и воинственный жар Су-шаня во время конференций с г. Игнатьевым.

Положение последнего было весьма неутешительное. Мы не имели никакого влияния в Пекине и в сравнении с Англичанами пользовались только тем преимуществом, что Китайцы нас не боялись и считали за невойнолюбивых и несильных, но беспокойных и коварных соседей. Беспоследственные и слишком частые угрозы поселяли в Китайцах убеждение только в нашем бессилии и нисколько не были соответственны достоинству России, а напротив того поощряли в Китайцах смешные воинственные выходки. Продолжать настаивать на новых уступках в нашу пользу, угрожая пустозвонными фразами, а не пушками, как Англичане, — значило играть самую жалкую, недостойную России роль.

Не имея никакого определенного дипломатического звания, а считаясь в глазах Китайцев между тем за посланника, какой должен был г. Игнатьев принять титул в отношении к представителям других держав? И если бы Китайцы, после поражения в Тянь-цзине, прибегли к посредничеству Игнатьева, то неимение определенного дипломатического звания могло поставить его в затруднительное положение в отношениях к Англичанам, Французам и Американцам.

Г. Игнатьев доказывал Китайцам, что имена Виктория, Брюс, Наполеон, данные уже портам на восточном Маньчжурском берегу, всеконечно свидетельствуют о намерении завладеть помянутыми портами. Он дал им для большей ясности составленную на этот случай общую карту границы России с Китаем от Коканских пределов до Кореи, с надписями на Русском и Китайском языках и с соответствующими нашим видам условными знаками. На это уполномоченные Су и Жуй отвечали 20 Июля, что они не хотят приступить к немедленному разграничению по карте, составленной Будогоским и «что Китайский великий государь, везде любя все живое, не хотел, чтобы простой народ Русского государства терпел лишения и стеснения и дал пустые земли по левому берегу р. Амура и земли, где находятся Котунь-тунь (Мариинск) и Ци-цзи (Кизи) для житья бесприютному народу. Это показывает, что их государь печется о иностранном народе, как о своем. Одним словом, места по Усури и Суфын не могут быть уступлены. В случае упорства со стороны России, Китайское правительство прекратит торговлю в Маймачине, Чугучаке и Кульдже и доведет до сведения всех других государств несправедливость Русских действий».

На это г. Игнатьев сказал Китайским уполноченным, что вследствие этой дерзкой бумаги он отказывается вести личные [311] переговоры с Китайскими чиновниками. После сего они сделались несравненно вежливее, и уполномоченные Су и Жуй уведомили его, что Гиринскому генерал-губернатору Цзин-чуню поручено ожидать на месте Русского посланника для устройства дел по взаимному соглашению, признавая таким образом, в противность прежних своих уверений, что Гиринская область смежная с нами и что разграничение должно произвести в этой области, а не в Амурской, как прежде утверждало Китайское правительство.

В Сентябре г. Игнатьев написал в верховный совет бумагу. Выставив неприличность действий уполномоченных Су и Жуй, всю неосновательность их доводов против наших предложений и справедливость нашего образа действий, он просил сделать главному уполномоченному Су надлежащее внушение от богдыхана о назначении для переговоров, на основании 2 статьи Тянь-цзинского договора, вместо Су кого нибудь из министров или членов государственного совета. Через пять дней государственный совет прислал ему через палату церемоний письменный ответ. Защищая довольно слабо уполномоченных, совет ссылается на 9-ю статью Тянь-цзинского трактата, в силу которой следует разграничение земель произвести по предварительному осмотру местности и взаимному соглашению, и утверждает, что в столице этого сделать с должною аккуратностию нельзя. Вместе с тем верховный совет уведомляет г. Игнатьева, что разграничение поручено Гиринскому и Амурскому генерал-губернаторам и просит поспешить распоряжением об отправлении на Амур Русского чиновника для совещания с местными властями.

Г. Игнатьев отвечал, что он готов отправить из Пекина в Айгунь немедленно и кратчайшею дорогою через Маньчжурию двух чиновников с тем, чтобы они вступили в соглашение о проведении граничной линии с местными властями. Он предлагал отправить в Айгунь генерального штаба подполковника Будогоского и переводчика Шишмарева, которым генерал Муравьев уже прежде поручал сношения с местными Китайскими чиновниками о проведении восточной границы нашей. Вместе с тем генерал Игнатьев имел в виду, что граф Муравьев, возвращаясь поздно осенью из Николаевска в Иркутск, мог иметь возможность, при перенесении переговоров в Айгунь, лично оными распорядиться и своим влиянием на пограничное Китайское начальство придать быстрейшее течение и более решительное направление переговорам о восточной границе. Но Китайское правительство не согласилось пропустить наших коммисаров через Маньчжурию, и верховный совет опять объявил г. Игнатьеву, что границы наши уже определены во время императора Кан-хи Нерчинским трактатом и что богдыхан позволил нам из снисхождения и в знак особой дружбы плавать по Амуру на Восток до моря, давая таким образом заметить, что это только позволение, а не право и что следовательно низовье Амура и устье нам не принадлежат. Относительно Усури и Суйфуна верховный совет положительно объявил, что на проведение там границы Дайцынское правительство никак не может согласиться, где бы ни рассуждать об этом, в столице или вне оной, что местному главнокомандующему поручено устроить по взаимному соглашению дело о плавании наших судов по нижней части р. Амура (Сунгари-Ула) и об уступке нам Мариинска и Кизи. [312]

Возвращение в Пекин Гуй-ляна и Хуа-шана имело для нас неприятные последствия. Англичане не потеряли времени, чтобы вооружить Китайцев против предлагаемого нами разграничения, вселить в них крайнее недоверие к нам и распространить в Китае весьма ложные сведения о России.

Текст воспроизведен по изданию: К истории приобретения Амура. Сношения с Китаем с 1848 по 1860 год // Русский архив, № 11. 1878

© текст - Шумахер П. 1878
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский архив. 1878