СЕМЕНОВ ТЯНЬ-ШАНСКИЙ П. П.

ПУТЕШЕСТВИЕ В ТЯНЬ-ШАНЬ

В 1856-1857 ГОДАХ

П. П. Семёнов-Тян-Шанский

Предлагаемое советскому читателю первое издание полного описания путешествия на Тянь-шань знаменитого русского географа Петра Петровича Семёнова, получившего впоследствии добавление к своей фамилии Тян-Шанский, позволит прочитать одну из замечательных страниц в развитии русской науки.

П. П. Семёнов был первым из исследователей, проникших в глубь загадочной для его современников горной страны Тянь-шань. Он первый начертил схему хребтов Тянь-шаня, исследовал озеро Иссык-куль, открыл верховья Сыр-дарьи, увидел горную группу Тенгри-таг и величественную пирамиду Хан-тенгри, первый достиг ледников, берущих начало в группе Тенгри-таг, первый установил, что река Чу берёт начало не из Иссык-куля, как думали современные Семёнову учёные, опроверг мнение А. Гумбольдта о вулканическом происхождении Тянь-шаня, доказал, что вечные снега лежат на Тянь-шане на очень большой высоте, первый установил вертикальные природные пояса Тянь-шаня, открыл десятки новых, неизвестных науке видов растений, первый увидел живых архаров.

Но не только открытия нового ставят Петра Петровича Семёнова-Тян-Шанского в первый ряд мировых учёных. Он свои экспедиции совершил по совсем новой методике географических исследований. Дальше мы подробнее остановимся на ней, здесь же скажем, что эта методика явилась тем фундаментом, на который опирались другие прославившие русскую науку исследования, выдвинувшие её вперёд в мировой географии, — Пржевальского, Роборовского, Козлова, Потанина, Певцова и других.

Обстоятельства жизни Петра Петровича сложились так, что путешествие в Тянь-шань в 1856 — 1857 гг. осталось единственным его крупным полевым исследованием. Экспедицию 1860 — 1861 гг. не удалось ему осуществить. Но будучи с 1873 по 1914 гг. председателем Русского Географического общества и находясь большей частью в Петербурге, Пётр Петрович вкладывал свои мысли, свои мечты, свои стремления в десятки [6] далеких экспедицей, он передал свой идеи Пржевальскому, Потанину, Мушкетову, Краснову, Бергу и многим другим исследователям Центральной Азии и Средней Азии, и в их работах в какой-то степени воплощены широкие географические идеи Петра Петровича, его организаторский талант, его смелость, неукротимая сила научных обобщений.

П. П. Семёнов-Тян-Шанский, без сомнения, является классиком русской географии, и по его работам наша молодёжь может и должна учиться комплексности географического исследования, целеустремлённости научной работы, простоте и образности географической характеристики, широте и смелости обобщений, опирающихся на тщательно собранный фактический материал.

«Путешествие в Тянь-шань» интересно не только для географов. Самые разнообразные читатели с удовольствием прочтут замечательные описания путешествий Семёнова-Тян-Шанского. Ещё до путешествия на Тянынань, в 1856 г., Пётр Петрович написал в предисловии к первому тому «Землеведения Азии» Карла Риттера: «До тех пор, пока отечественные учёные не будут облекать содержание науки в формы родного языка, они останутся чуждою отечественному развитию кастою египетских жрецов, может быть, с познаниями и стремлениями к высокому, но без благотворного влияния на своих соотечественников». «Стремлением каждого учёного, если он не желает остаться холодным космополитом, а хочет жить одной жизнью со своими соотечественниками, должно быть, кроме старания подвинуть абсолютно вперёд человеческое знание, ещё и желание ввести его сокровища в жизнь народную». «Путешествие в Тянь-шань» именно так и написано, чтобы войти в жизнь народную — прекрасным русским языком, красочно, сильно и просто, с мыслями ясными и глубокими. Книга Семёнова-Тян-Шанского возбуждает любовь к родине, гордость за её смелых и энергичных исследователей, которые первыми открыли науке те чудесные уголки страны, где теперь наблюдаем напряженную хозяйственную, политическую, культурную жизнь советских людей.

«Путешествие в Тянь-шань» было написано Петром Петровичем Семёновым-Тян-Шанским уже в преклонном возрасте — на 81-м году жизни по дневникам 1856 — 1857 гг. За день работы П. П. обрабатывал день из дневников своих путешествий. По точности и свежести записей «Путешествие в Тянь-шань» является ценным историческим документом, отражающим жизнь России почти сто лет назад.

Пётр Петрович Семёнов родился в 1827 г. в помещичьей семье Семёновых в Рязанской губернии.

Можно предположить, как, например, это делает Л. С. Берг, что страсть к путешествиям и любовь к географии зародились у Семёнова ещё в раннем детстве. Этот вывод подсказывается мемуарами самого Семёнова, в которых он на склоне своей жизни с глубоким чувством вспоминает детские впечатления об окружавшей его природе, первую свою съемку для разбивки сада, проделанную в 10-летнем возрасте, и первые детские экскурсии. [7]

С 15 до 18 лет Семёнов учился в военной школе гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, в которой, так же как и в детстве, особенно увлекался естественными науками. Окончив эту школу, он отказался от военной карьеры и поступил вольнослушателем в университет. В 1851 г. Семёнов защитил магистерскую диссертацию по ботанике, материал для которой был им собран в 1849 г. во время ботанических исследований в чернозёмных губерниях.

Юношеские годы Семёнова совпали со знаменательным событием в истории русской географической науки. В 1845 г. было основано Русское Географическое общество. К числу основателей общества принадлежали такие крупные географы, как К. И. Арсеньев, Ф. П. Литке, И. Ф. Крузенштерн, К. М. Бэр, А. И. Левшин и другие. Уже к концу первого года деятельности Общества в составе его числились 144 члена. В 1849 г. в члены Общества был избран молодой Семёнов.

Все этапы дальнейшей географической деятельности Семёнова нераздельно связаны с историей Русского Географического общества. С 1850 по 1856 гг. П. П. Семёнов был в Обществе секретарём отделения физической географии, с 1856 по 1860 гг. — помощником председателя и с 1860 по 1873 гг. — председателем этого отделения.

В 1873 г. П. П. Семёнов был избран председателем Общества и оставался его руководителем до конца своей жизни — 1914 г., то есть в течение 41 года.

Ю. М. Шокальский, ставший после смерти Семёнова председателем Географического общества, писал впоследствии о Семёнове: «Для нас, старых работников Общества, имена «Пётр Петрович» и «Географическое общество» — нераздельны».

Почти в тех же словах отзывался о Семёнове другой крупный русский географ Л. С. Берг, являющийся председателем Географического общества в настоящее время: «В представлении нашем, старых членов Общества, Географическое общество и Пётр Петрович — понятия нераздельные и не разделимые, это почти что синонимы».

Несомнено, что работа в Географическом обществе имела решающее значение для быстрого формирования П. П. Семёнова как географа. Сам он впоследствии блестяще охарактеризовал значение подобной деятельности в воспоминаниях об одном из членов Географического общества — Н. А. Милютине, кипучая деятельность которого, по словам Семёнова: «... была для него, можно сказать, эквивалентом высшего академического образования. Целый ряд слышанных им в Обществе научных бесед и сообщений, личные сношения с первоклассными русскими учёными и пользование обширной библиотекой вполне заменили ему чтение профессорских лекций, а предпринятые им собственные научные работы помогли ему усвоить строгие научные методы исследований». Эти слова с известным правом можно было бы применить к самому Семёнову, с той разницей, что его первоначальную деятельность в Географическом обществе пришлось бы назвать не эквивалентом (заменой) академического высшего [8] образования, а вторым специальным образованием после Петербургского университета.

Уже в первые годы пребывания П. П. Семёнова в Географическом обществе проявилась отличительная черта всей его дальнейшей научной деятельности — замечательная многосторонность научных интересов. Первые самостоятельные работы Семёнова относились к различным отраслям естественных наук. В своей геологической работе, относящейся к Европейской России, П. П. Семёнов, по мнению В. А. Обручева, «впервые констатировал распространение центральной русской девонской полосы за реками Дон и Воронеж». В «Придонской флоре» Семёнов обобщил результаты своих ботанических исследований, охвативших бассейн Дона. В работе о Новой Калифорнии он дал географическое описание обширной территории, основанное на изучении литературных источников. Выступления Семёнова в Русском Географическом обществе, его записки и рецензии относились к самым разнообразным вопросам — от космогонии до зоологической географии.

Наиболее значительную из ранних работ Семёнова, выполненных до путешествия 1856 — 1857 гг., представляет перевод первого тома «Землеведения Азии» Риттера и создание «Дополнений» к нему. В 1850 г. Совет Географического общества вынес решение о переводе отдельных частей риттеровского «Землеведения Азии», относящихся к Азиатской России и странам, с ней сопредельным. К этому переводу должны были быть составлены дополнения по новым источникам, накопившимся после выхода «Землеведения Азии». Перевод и дополнение частей, относящихся к Южной Сибири и всей внутренней Китайской Азии, взял на себя Семёнов. Значительная часть работы по переводу была проделана им ещё в 1851 — 1852 гг. В дальнейшем работа продолжалась уже за границей.

Семёнов находился за границей с 1853 по 1855 гг. В Берлинском университете он слушал лекции Риттера и Дове, много работал по геологии, как слушатель Бейриха и Розе и как помощник Бейриха в его летних работах по геологическим съёмкам.

В эти же годы он совершал многочисленные экскурсии, имевшие особое значение в подготовке его как путешественника-исследователя горных стран. «...Притягивали меня к себе горы, которых я, изучивши вполне географию в теории, не видал в своей жизни», — вспоминает он в своих мемуарах. Семёнов побывал на Гарце, Семигорье, в Вогезах.

Осенью 1853 г. «много путешествовал пешком по Швейцарии, в особенности в Бернских Альпах и на озёрах Тунском, Бриенцком и Фирвальдштедтском».

Вторично Семёнов был в Швейцарии весной 1854 г. На этот раз он посетил «Фирвальдштедтское озеро и горные проходы, ведущие в Италию и Валлис: Сен-Готард, Сён-Бернар, Гримзель, Фурку и другие, совершая все свои пути пешком, без проводника, с компасом и Бедекером» и нередко проделывая до 50 вёрст в один день. В 1854 г. Семёнов наблюдал [9] извержение Везувия, на который ещё до его извержения совершил 17 восхождений.

Во время своего пребывания за границей Семёнов продолжал работу над «Дополнениями» к «Землеведению Азии». Карл Риттер, «познакомившись со мной, чрезвычайно полюбил меня, как своего переводчика и комментатора, и отсылал ко мне всех интересовавшихся географией застенной Китайской империи и вообще Центральной Азии, говоря им, что с настоящим положением географических сведений об этих частях Азии я знаком ближе, чем он сам», — так вспоминал потом эти годы Семёнов.

Весной 1855 г. Семёнов вернулся в Россию. В Петербурге он завершил свою работу над «Дополнениями» и опубликовал несколько статей на различные темы. Вышедшее в 1856 г. издание первого тома «Землеведения Азии», с написанными им дополнениями, Семёнов снабдил обширным «Предисловием переводчика», замечательным, в частности, тем, что в нём были изложены взгляды Семёнова на географию и дано определение географии как особой науки.

В «Предисловии переводчика» Семёнов выступил с изложением своих взглядов на географию, как уже сложившийся в значительной степени учёный.

Такова в самых общих чертах та биографическая канва, которую необходимо иметь в виду, говоря о формировании Семёнова как географа, в первые годы его литературно-географической деятельности, предшествовавшие путешествию в Тянь-шань.

1856 — 1857 гг. занимают совершенно особое место в географической деятельности Семёнова. Это — годы его знаменитого путешествия, положившего начало последующим экспедициям в Центральную Азию плеяды замечательных русских путешественников-географов второй половины XIX в.: Пржевальского, Роборовского, Козлова, Потанина, братьев Грумм-Гржимайло и других.

Сведения о Тянь-шане, которыми располагала европейская географическая наука к середине XIX в., хорошо охарактеризованы в немногих словах Г. Е. Грумм-Гржимайло: «К пятидесятым годам прошлого столетия всю сумму европейских сведений о Небесном хребте китайцев давала риттерова Азия, а наглядно — карты д'Анвилля в позднейшей переработке Клапрота. Эти знания если не равнялись нулю, то были ничтожны...». Насколько ничтожными были эти знания, лучше всего можно видеть из простого перечисления тех материалов, на которых основывались географы в своих описаниях и картографических изображениях Тянь-шаня. Воспользуемся кратким перечислением их, сделанным самим Семёновым в одной из его статей о Тянь-шане: «.... факты, разработанные... лучшими учёными нашего века, были скудны и недостаточны; они записаны случайно и отрывочно людьми, проезжавшими через эти страны не с научными целями и даже совершенно чуждыми науке, как, например, китайскими путешественниками, преимущественно из миссионеров буддизма IV — VII вв., и объездных чиновников новейших времён, и русско-татарскими купцами, [10] которые следовали со своими караванами для торговых целей двумя определёнными путями — в Малую Бухарию или Кашгарию. Только китайская комиссия XVIII в. для картографической съемки Си-Юй (или западных земель) в царствование Кян-Лунь, определившая даже один астрономический пункт на озере Иссык-куле, могла иметь несколько более научный характер, потому что в голове её стояли европейские миссионеры-иезуиты. Однако и эти последние, сколько мне известно, не оставили никаких собственных реляций о путях своих около системы Тянь-шаня, и карты их, кроме астрономических пунктов, основаны на сухих, голословных маршрутах их китайских помощников».

Наибольший интерес из китайских источников представляли свидетельства путешественника VII в. Сюань-цзана, который пересёк восточный Тянь-шань с юга на север через Мусарт, долину озера Иссык-куль и вышел в долину реки Чу.

Сюань-цзан дал краткое, но для своего времени очень содержательное и правдивое описание природы Тянь-шаня.

Об озере Иссык-куль, например, Сюань-цзан писал: «С востока к западу оно очень длинно,с юга на север коротко. С четырёх сторон оно окружено горами, и множество потоков собирается в нём. Воды его имеют зеленовато-чёрный цвет и вкус её в одно время и солёный и горький. То оно бывает спокойно, то на нём бушуют волны. Драконы и рыбы обитают в нём вместе».

Из всех китайских источников описания Сюань-цзана, по удачному выражению Краснова, «первый и единственный источник, заслуживающий доверия и подробно характеризующий природу страны». Другие оригинальные источники отличались не только крайней скудостью фактического материала, но также и недостоверностью его.

«Загадочный Тянь-шань» — это выражение было так же распространено по отношению к Тянь-шаню, как выражение «terra incognita» по отношению к Центральной Азии. Гумбольдт развивал теорию вулканизма Тянь-шаня. Тянь-шань, по Гумбольдту, должен был представлять высокий снеговой хребет с альпийскими ледниками на своих вершинах и огнедышащими вулканами, расположенными вдоль всего хребта, от Туркестана до Монголии.

Мысль о тяньшанской экспедиции зародилась у Семёнова еще накануне поездки в Европу. Сам он так пишет об этом в первом томе своих мемуаров: «Работы мои по азиатской географии привели меня... к обстоятельному знакомству со всем тем, что было известно о внутренней Азии. Манил меня в особенности к себе самый центральный из азиатских горных хребтов — Тянь-шань, на который еще не ступала нога европейского путешественника и который был известен только по скудным китайским источникам... Проникнуть в глубь Азии на снежные вершины этого недостигаемого хребта, который великий Гумбольдт, на основании тех же скудных китайских сведений, считал вулканическим, и привезти ему несколько образцов из обломков скал этого хребта, а домой — богатый сбор флоры [11] и фауны новооткрытой для науки страны — вот что казалось самым заманчивым для меня подвигом».

Свои последующие занятия по географии и геологии, экскурсии в ледниковых областях Швейцарии и изучение итальянских вулканов Семёнов рассматривал прежде всего как подготовку к будущему путешествию. «П. П. Семёнов, готовясь к задуманному путешествию, обратил особенное внимание на изучение древнейших (палеозойских) формаций, распространения которых ожидал в Центральной Азии, а также на петрографическое изучение пород кристаллических, но, имея в виду предположения Гумбольдта о распространении вулканических пород и явлений в Тянь-шане, счёл необходимым ещё направиться осенью 1854 года в Италию, и остался там несколько месяцев для изучения вулканических пород и явлений в окрестностях Неаполя, где в то время происходило извержение Везувия» — так описывается подготовка Семёнова к его путешествию в «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества».

О задуманном путешествии на Тянь-шань Семёнов сообщил во время своего пребывания в Берлине Гумбольдту и Риттеру. Оба они, как вспоминает Семёнов, благословляя его на трудный путь, «не скрывали своих сомнений относительно возможностей проникнуть так далеко в сердце азиатского материка». Однако Семёнов твердо решил добиться намеченной цели. Возвратившись в Россию, он закончил издание первого тома «Землеведения Азии» и получил согласие Совета Географического общества о снаряжении его в экспедицию «для собрания сведений о тех странах, к которым относятся два следующих, уже переведённых им тома риттеровой Азии, а именно томы, относящиеся до Алтая и Тянь-шаня» — писал потом он сам. Не сообщая никому прямо о своём намерении проникнуть на Тянь-шань, Семёнов указывал, что для дополнений к «Землеведению Азии» ему необходимо лично посетить некоторые из местностей, которые описаны в переведённых им томах.

В начале мая 1855 г. Семёнов выехал в экспедицию. В июне он был уже в Барнауле. Детальное описание самого хода экспедиции читатель увидит, прочтя эту книгу. Однако, для характеристики соответствующих географических обобщений Семёнова необходимо остановиться вкратце на отдельных этапах его путешествия.

Первоначально Семёнов рассчитывал в течение лета 1856 г. производить исследования на Алтае и лишь затем направиться к Иссык-кулю. Однако трёхнедельная болезнь в Змеиногорске заставила его ограничиться в своём путешествии по Алтаю обзором его западной окраины с тем, чтобы иметь возможность в течение осени проникнуть на Иссык-куль. Он посетил Ульбинскую и Убинскую долины, важнейшие рудники, и, совершив восхождение на один из высших белков близ Риддерска — Ивановский, направился через Семипалатинск в укрепление Верное, построенное незадолго до его путешествия (теперешний город Алма-Ата). «Я проехал медленно всю обширную и интересную страну от Семипалатинска до Копальского Укрепления, останавливаясь везде, где только того требовали интересы [12] науки землеведения. В двух местах мне удалось восходить на вершины высоких гор, близкие пределам вечного снега и покрытые вечноснежными пятнами, а именно в цепи Каратау близ самого Копала и в цепи Аламак, далеко за Копалом близ реки Коксу...», — писал Семёнов в первом своём письме, посланном в Русское Географическое общество.

Из Верного Семёнов совершил две поездки на Иссык-куль. В первую свою поездку, пройдя через горные проходы Заилийского Алатау, он достиг восточной оконечности Иссык-куля. Маршрут второй его поездки на западную оконечность озера проходил через Кастекский перевал и Буамское ущелье. В своём втором письме, посланном в Русское Географическое общество после окончания этого маршрута, Семёнов писал: «Вторая моя большая поездка на реку Чу успехом своим превзошла мои ожидания: мне не только удалось перейти Чу, но даже и достигнуть этим путем до Иссык-куля, т. е. западной его оконечности, на которую еще не ступала нога европейца и до которой не коснулись никакие научные исследования». До наступления зимы Семёнов успел ещё побывать в Кульдже и затем снова, проехав через Семипалатинск, он вернулся в Барнаул в ноябре 1856 г.

Весной 1857 г. Семёнов вновь прибыл в Верное вместе с художником Кошаровым (учителем рисования Томской гимназии), которого он пригласил для участия в экспедиции. На этот раз целью экспедиции было осуществление заветного желания Семёнова — проникнуть в глубь горной системы Тянь-шаня. Выехав из Верного, Семёнов достиг плоскогорья Санташ, откуда экспедиция двинулась к южному берегу Иссык-куля. Достигнув Заукинской долины, Семёнов пересёк Терекей-Алатау и через перевал Зауку проник вплоть до истоков Нарына.

«Перед путешественниками расстилалось обширное плоскогорье-сырт, по которому разбросаны были небольшие полузамёрзшие озёра, расположенные между относительно уже невысокими горами, однако же покрытыми на вершинах вечным снегом, а на скатах роскошной зеленью альпийских лугов. С вершины одной из таких гор путешественники видели очень отчётливо текущие из расстилавшихся у их ног сыртовых озёр верховья притоков Нарына, главный исток которого находился к В-Ю-В отсюда. Таким образом, впервые были достигнуты европейским путешественником истоки обширной речной системы Яксарта», — писал П. П. Семёнов в «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества».

Отсюда экспедиция двинулась в обратный путь. Вскоре Семёновым было совершено второе, ещё более удачное, восхождение на Тянь-шань. Маршрут экспедиции на этот раз проходил в более восточном направлении. «Поднявшись по реке Каркаре, значительному притоку реки Или, и затем по Кок-джару,одной из верховых рек Каркары, путешественник взобрался на перевал около 3 400 метров, разделяющий Кок-джар от Сары-джаса...». Этот трудный путь, неизведанный ещё никем из европейских исследователей Азии, вывел Семёнова в сердце Тянь-шаня — к горной группе Хан-тенгри. Посетив истоки Сары-джаса, Семёнов открыл обширные ледники северного склона Хан-тенгри, из которых берёт своё начало Сары-джас. Один [13] из этих ледников впоследствии был назван именем Семёнова. Обратный путь к подножью Тянь-шаня Семёнов прошел другой дорогой, следуя по долине реки Текеса. Этим же летом он исследовал Заилийский Алатау, посетил местность Кату в Илийской равнине, Джунгарский Алатау и озеро Ала-куль. Завершением экспедиций 1856 — 1857 гг. было посещение Семёновым двух горных перевалов Тарбагатая.

Общеизвестно, какое первостепенное значение для научной ценности географических экспедиций в неисследованных странах имеет правильный выбор маршрута. Исследования Семёнова в Тянь-шане показывают на замечательное уменье его выбирать маршруты, наиболее ценные в географическом отношении. Наиболее существенной чертой этих маршрутов является то, что почти все они проходили преимущественно поперёк направления гор, а не по относительно более удобным для путешественника продольным долинам. Один из исследователей Тянь-шаня конца XIX в. Фридрихсен справедливо отмечает, что экспедиции Семёнова (а также впоследствии Северцова) дали благодаря такому выбору маршрута, главным образом поперёк горных цепей, чрезвычайно ценный материал о конфигурации гор.

В «Истории полувековой деятельности Русского Географического общества» Семёнов оценивает проделанные им путешествия, как «обширную научную рекогносцировку северо-западной окраины Центральной нагорной Азии». На рекогносцировочный характер своих исследований он указывал ещё в 1856 г., описывая своё посещение западной оконечности Иссык-куля. «Конечно, поездка эта, совершённая с быстротой, вынужденной окружающими меня опасностями и лишениями, может иметь только характер научной рекогносцировки, а не учёного исследования; но и в таком виде она не останется без результатов для землеведения Азии». Вполне понятно, что условия, в которых происходили эти кратковременные поездки с казачьим отрядом по совершенно неисследованным областям, не давали возможности производить всесторонние длительные наблюдения. Однако и те результаты, которые были достигнуты Семёновым в его экспедициях, явились величайшим вкладом в мировую науку.

После возвращения из экспедиции Семёнов хотел приступить к научной обработке материалов своего путешествия, предполагая издать полный отчёт о нём в двух томах с рисунками и картами. Кроме того, он предложил Географическому обществу план нового путешествия на Тянь-шань в 1860 или 1861 гг. Результаты этой экспедиции, включавшей в свой маршрут (в главном варианте его) два пересечения наименее доступных хребтов Тянь-шаня, должны были превзойти, по своему научному значению, результаты экспедиции 1856 — 1857 гг. Сам Семёнов справедливо указывал в своих воспоминаниях: «Проект экспедиции был поставлен мной столь же широко, как впоследствии проекты смелых экспедиций H. M. Пржевальского». До отъезда в экспедицию Семёнов рассчитывал закончить разработку отчёта о своём путешествии и издание его. Все эти планы остались, [14] однако, неосуществлёнными, так как у Совета Географического общества не оказалось в то время средств ни на предполагаемое издание, ни на обеспечение новой экспедиции. «... Литке не находил возможности снаряжения предлагаемой мной грандиозной экспедиции не только в 1859 и 1860 гг., но и вообще в ближайшем будущем», — вспоминает Семёнов. В связи с этим Семёнов отказался от своих первоначальных намерений.

Служебные обязанности (работа в редакционной комиссии по реформе 1861 г.) значительно отвлекли его в дальнейшем от разработки собранных материалов. Только через 50 лет, при составлении мемуаров, в 1908 г. он полностью описал все этапы своего путешествия во втором томе мемуаров, которые впервые настоящим изданием, через 90 лет после путешествия, открыты читателю.

До настоящего издания лишь статьи, опубликованные Семёновым в различные годы, охватывали отдельные наиболее важные научные результаты его экспедиций.

В 1858 г. Семёновым были опубликованы два отчёта об отдельных этапах своего путешествия. Один из них был прочитан Семёновым на собрании Русского Географического общества и помещён затем в виде статьи в «Вестнике Русского Географического общества». В статье содержится подробное описание маршрута экспедиции от плоскогорья Санташ к Заукинскому перевалу и к реке Нарын в 1857 г. Кроме того, в ней даётся краткая характеристика Джунгарского и Заилийского Алатау.

Другая статья (более подробная) была помещена в «Petermanns Mitteilungen». Первая часть её состоит из 4 глав, содержащих общий обзор посещённых стран (1-я глава), характеристики Джунгарского Алатау (2-я глава), Заилийского Алатау (3-я глава) и собственно Тянь-шаня и плато Иссык-куля (4-я глава); вторая часть представляет перепечатку отчёта, прочитанного Семёновым на собрании Географического общества, с незначительными изменениями.

В 1867 г. Семёнов поместил в «Записках Русского Географического общества» описание своей поездки к западной оконечности Иссык-куля в 1856 г. В этой статье содержится также изложение наблюдений, сделанных им в Заилийском Алатау в августе 1857 г. В заключение статьи Семёнов даёт подробную географическую характеристику Заилийского Алатау.

Наиболее поздняя из опубликованных им статей, построенных на материалах путешествия, появилась в 1885 г. в «Живописной России» под заглавием «Небесный хребет и Заилийский край».

Помимо этих статей, Семёнов использовал материалы своих наблюдений в соответствующих местах Географическо-статистического словаря и дополнений к третьему тому «Землеведения Азии» (посвященному в большей своей части описанию горных систем Алтайской и Саянской).

На отдельных результатах своих наблюдений в Тянь-шане он останавливается также в предисловии ко второму тому «Землеведения Азии».

Переходя к работам Семёнова, посвященным Тянь-шаню, отметим предварительно некоторые характерные черты его, как путешественника, [15] собирателя первичного географического материала, в значительной степени определившие особенности соответствующих его географических работ.

В различных работах Семёнова можно найти ряд мест, в которых он высказывает свое понимание задач путешественника-исследователя малоизвестных стран: «Исследователю неведомых стран в тяжёлой борьбе с препятствиями и лишениями приходится заниматься определением широт и долгот, нанесением на карту глазомерной съёмки пройденного маршрута, тригонометрическим или барометрическим определением встреченных им высот, наблюдениями над температурой воздуха и воды, надпростиранием и падением встреченных им пластов горно-каменных пород, подбором их образцов, сбором встреченных им растений и животных, наблюдениями над влиянием окружающей природы и климата на органическую жизнь, расспросами туземцев и наблюдениями над их образом жизни, нравами, обычаями и влиянием на них местных условий, записыванием всего виденного и слышанного в краткие дневники». Так говорил П. П. Семёнов в своей речи о H. M. Пржевальском (1886 г.).

О качествах, которыми должен обладать путешественник, Семёнов говорил также и в предисловии к четвертому тому «Землеведения Азии». Работу путешественников (и местных наблюдателей) он определял в этом предисловии, как первоначальное производство всех основных данных, служащих полному географическому познанию страны. Для производства подобных данных, по словам Семёнова, «от местных наблюдателей и исследователей требуется особая подготовка по какой-нибудь из специальностей, входящих в цикл географических наук, или, по крайней мере, большая наблюдательность, а также способность и навык в собирании сведений по данному предмету, а от путешественника ещё, сверх того, мужество, отвага, способность переносить лишения, находчивость и т. п.».

В приведённых замечаниях особенно интересны указания на многосторонность наблюдений, которыми должен был заниматься путешественник той эпохи. Подобная многосторонность была свойственна далеко не всем выдающимся путешественникам, являвшимся современниками Семёнова. О трёх крупнейших африканских путешественниках второй половины XIX в. — Ливингстоне, Стэнли и Барте, Джозеф Д. Гукер (также известный путешественник) справедливо писал: «Ливингстон и Стэнли были отважными пионерами, но только сумели проложить на карте пройденные ими пути, для изучения же природы не сделали ничего. После заслуженного Барте нужно даже было послать другого путешественника, чтобы проложить на карте маршруты его». В отличие от упомянутых путешественников П. П. Семёнов был путешественником иного типа. «Объединяя в своём лице геолога, ботаника и зоолога», он представлял собой образец всесторонне подготовленного в научном отношении исследователя, оказавшегося способным не только посетить, но, по удачному выражению Г. Е. Грумм-Гржимайло, «завоевать для науки самую интересную в оро- и гидрографическом отношениях часть Центрального Тянь-шаня». [16]

При всём разнообразии своих исследований Семёнов, как путешественник, являлся не просто геологом, ботаником, энтомологом и т. д., а прежде всего географом.

Его геологические и ботанические исследования, измерения высот и определения распространения вечных снегов представляли собой не обособленные наблюдения, а были объединены географическим подходом, преследовали задачу сбора материала для общей географической характеристики исследованных местностей.

В приведённом нами выше перечислении основных географических данных Семёнов не останавливается на вопросе, о том, какие из них являются наиболее существенными для географической характеристики местности и на какие вопросы должно быть в первую очередь устремлено внимание путешественника. Этот вопрос имел, однако, особое значение в его собственных экспедициях 1855 — 1857 гг. ввиду чрезвычайно коротких сроков для наблюдений, которыми он был вынужден ограничиваться. Очень ценным для характеристики Семёнова, как путешественника, является в связи с этим его письмо, отправленное из Семипалатинска в Географическое общество после окончания экспедиции, в котором он выделяет наиболее существенные объекты своих географических исследований.

«Главное мое внимание было обращено на исследование горных проходов, так как высота их определяет среднюю высоту хребтов, а разрез географический профиль и строение горных цепей, не говоря уже о важности их как путей сообщения между соседними странами. Наконец, не менее внимания обратил я на изучение общих черт орографического и геогностического строения страны и на вертикальное и горизонтальное распределение растительности», — писал Семёнов в этом письме. Таким образом, помимо топографической основы географического изучения местности, Семёнов особенно выделяет «изучение общих черт орографического и геогностического строения страны» и распределение растительности.

Изучение растительности Семёнов считал особенно важной задачей географа. В этом отношении он разделял взгляды, выдвинутые в начале XIX в. Гумбольдтом. Уже в своем сообщении «О важности ботанико-географических исследований в России», сделанном в Географическом обществе в 1850 г., Семёнов подробно развивал мысль о значении изучения растительности, о влиянии растительного покрова «на физиономическую характеристику каждой страны». В первых географических описаниях Семёнова растительность не занимала, однако, особенно значительного места. Это объясняется тем, что при разработке чужих исследований Семёнов сталкивался со скудостью имевшегося о растительности материала. «Из этих-то ещё неполных фактов вывести общих заключений невозможно, мы должны ограничиться только беглым обзором растительности страны», — писал он в своём «Описании Новой Калифорнии...». Ещё более скудный материал имелся в то время о растительности Маньчжурии и Приамурья, которым были посвящены его последующие физико-географические описания. Зато в своём путешествии по Тянь-шаню Семёнов мог уделить особое внимание [17] растительному покрову исследуемых местностей. Коллекция, включающая в себя до 1 000 видов растений, явилась одним из результатов его путешествия. Другим, не менее важным результатом были систематические записи о характере растительности местностей, лежащих на пути экспедиции.

Кроме растительности, преимущественное внимание путешественника обращалось на орографию в её связи с геологическим строением местности. В этом отношении Семёнов значительно опередил географическую науку того времени, к которому относилась его экспедиция. Эту заслугу Семёнова отмечает Ю. М. Шокальский: «В те времена... в географическом изучении земной поверхности царила, и совершенно понятно почему, прежде всего математическая география, то есть создание карты изучаемой местности, этой непременной основы всякого географического изучения... Геологическое строение поверхности данной местности и её связь с геоморфологическим характером её только что начинали выясняться в работах А. Гумбольдта». «Несомненно, — пишет Шокальский, — что именно географический талант Петра Петровича подсказал ему то, что тогда было неясно ещё многим, даже и выдающимся деятелям в области географии».

Маршруты тяньшанских экспедиций Семёнова в большей своей части проходили по таким местностям, где природа, почти не затронутая влиянием человека, сохранила свой естественный облик. Вполне понятно поэтому, что, перечисляя в приведённом нами выше письме вопросы, стоявшие в центре его внимания, Семёнов не называет вопросов, относящихся к географии человека и к влиянию человека на природу. Однако всякий раз там, где к этому представлялась возможность, Семёнов с особенным интересом наблюдал хозяйство и быт казахов и киргизов — обитателей Тянь-шаня, стараясь не упустить самого незначительного факта. В своих отчётах он подробно описывает свои посещения киргизских поселений, отдельные встречи с киргизами на пути экспедиции и т. д. Внимание к вопросам географии человека характерно для Семёнова-путешественника с самого начала его географической деятельности.

Вспоминая в мемуарах свои первые путешествия по Европе, Семёнов пишет о том, как он совершал восхождения на вершины Семигорья, «обращая одинаковое внимание на вулканические их породы (трахиты) и на остатки средневековых замков на их вершинах». Описывая, далее, посещение Вогезов, он замечает: «манили меня туда, как и в Гарц, не только геологические цели, но и желание познакомиться с экономическим бытом крестьян во Франции». Сделавшись в дальнейшем руководителем Географического общества, организатором крупнейших русских географических экспедиций, Семёнов постоянно подчёркивал значение исследований в этих путешествиях отношений между человеком и природой. Очень ярко это было сформулировано им в предисловии к книге Потанина о его путешествии по Тангутско-Тибетской окраине Китая и Центральной Монголии. Семёнов указывает в этом предисловии, что экспедиции Географического общества «не ограничивались геодезическими съемками и орографическими [18] определениями, могущими служить только канвой научному исследованию страны. Находясь под руководством таких людей, каким был H. M. Пржевальский, они обращали особое внимание на исследование природы страны, её растительного покрова, интересного мира обитающих на её поверхности животных, и наконец, на распределение по этой поверхности и отношения к земле подчинившего себе силы природы её властителя — человека». Эта общая характеристика, данная Семёновым русским экспедициям в Центральную Азию, сохраняет своё значение и по отношению к его собственным азиатским путешествиям.

Отмечая главные характерные черты Семёнова как путешественника, укажем ещё одну отличительную особенность производившихся им наблюдений. Значительное место в семёновских описаниях пройденных им маршрутов занимают изложенные образным, художественным языком описания отдельных ландшафтов. Стремление Семёнова воспроизвести в своих записях характерные черты общего облика местностей, лежащих на пути экспедиции, можно считать одной из существенных особенностей его как путешественника. Не меньшее значение для последующей научной разработки Семёнов придавал художественной зарисовке ландшафтов. Мы уже упоминали, что для участия в экспедиции им был специально приглашён художник Кошаров. Работам Кошарова Семёнов уделял очень большое внимание. «Неоцененную услугу моей экспедиции оказал художник П. М. Кошаров», — писал он в письме Географическому обществу и в конце этого же письма указывал: «многое, что не передаётся словами, а только рисунком, было бы для меня утрачено без сопутствия Кошарова». Сам Семёнов не делал зарисовок, но его описания видов местностей, включающие в себя как непосредственные первые впечатления путешественника, так и результаты его последующих географических наблюдений, соединяют научную точность изображения с выразительностью, мало чем уступающей художественной зарисовке пейзажа.

Отметим в заключение, что горные страны особенно притягивали Семёнова благодаря разнообразию встречающихся в них типов природы. Лучше всего об этом свидетельствует его письмо в Географическое общество, написанное им после окончания тяньшанской экспедиции. «Ни однообразная Сибирская низменность, от Северного океана до Иртыша и от Урала до Алтая, лишённая всякого рельефа и не представляющая на неизмеримом своём пространстве никаких горных поднятий или выходов твёрдых пород, ни верная одному и тому же типу область сибирских киргизов от Иртыша до Чу и от Ишима до Балхаша, богатая только невысокими горными поднятиями, далеко не достигающими пределов вечного снега, не могут остановить на себе особенного внимания географа и геолога-путешественника. Особо интересными и вполне заслуживающими дальней и самостоятельной экспедиции могут быть только высокие горные страны, выдающиеся за пределы вечного снега и представляющие самое большое разнообразие рельефа, геогностического строения, орошения, климатов и т. д.». [19]

В предисловии ко второму тому «Землеведения Азии» Семёнов выделил некоторые «из самых общих результатов» своего путешествия. «Результаты эти относятся, — указывал он, — до трех весьма важных» для землеведения Азии вопросов, а именно: a) высоты снежной линии в Небесном хребте, b) существования в нем альпийских ледников, c) существования в нем вулканических явлений». Первый из этих вопросов Семёнов разбирает особенно подробно в ответ на выраженное Гумбольдтом сомнение относительно возможности такой значительной высоты снежной линии в Тянь-шане, какую определил Семёнов во время экспедиции (от 3 300 до 3 400 метров).

Указывая на приблизительность полученных им результатов, так как определение высот производилось по температуре кипения воды, Семёнов отмечает, что возражения Гумбольдта не направлены против неточности способа наблюдения (которым он пользовался сам во время своего американского путешествия), а «относятся к области сравнительной географии».

В своих замечаниях Гумбольдт пришел к выводу о сомнительности полученных Семёновым результатов, сопоставляя определённую Семёновым высоту снежной линии Тянь-шаня с высотой снежной линии в Пиренеях и на Эльбрусе (приблизительно на одних и тех же параллелях), а также в Алтае (приблизительно на одних и тех же меридианах).

Отвечая на эти возражения, Семёнов, подобно Гумбольдту, использует сравнительный метод, применяя его, однако, значительно правильнее чем это было сделано Гумбольдтом в его критических замечаниях. Определённую им высоту снежной линии в Тянь-шане Семёнов также сравнивает с высотой снежной линии в хребтах, лежащих 1) приблизительно на тех же меридианах и 2) приблизительно на тех же параллелях. Соответствующие цифры Семёнов берёт из работы самого Гумбольдта «Центральная Азия». Приведём вкратце ход рассуждений Семенова.

На одном и том же меридиане с Небесным хребтом снежные линии находятся:

В Алтае (Тигерецкие белки) под 51° с. ш. 2 000 метров

На северном склоне Гималайского хребта под 32° с. ш. 4 730 метров

Небесный хребет простирается в посещённой экспедицией части его между 41 и 42° с. ш., следовательно, как раз на полпути между Алтайским и Гималайским. Принимая среднюю между упомянутыми цифрами, получаем высоту снежной линии для Небесного хребта в 3 370 метров. В одной и той же параллельной зоне с Небесным хребтом снежные линии находятся на следующих высотах:

В Пиренеях (между 42=30' — 43= с. ш.) 2 550 метров

На Эльбрусе и Казбеке в Кавказском хребте (43° с. ш.) 3 080 метров

На Арарате (под 39' с. ш.) 4 030 метров

В Скалистых горах (Rocky mountains) Северной Америки (под 43° с. ш.) 3 550 метров. [20]

«Гумбольдт в изъяснениях своих на письмо мое Риттеру указывает исключительно на Пиренеи и Эльбрус. Что касается до первых, то они совершенно не могут быть приняты в расчёт при определении высоты снежной линии в Небесном хребте, находясь во влажном приморском климате, где снежная линия должна быть несравненно ниже, чем в континентальном климате внутренней Азии. Зато Кавказ представляет лучший предмет для сравнения, если им пользоваться с должной осторожностью». Семёнов указывает, что высота снежной линии на Эльбрусе и Казбеке лежит на 3 080 метров при широте на 1 1/2° более северной, чем в Тянь-шане, и в климате несравненно более влажном. На Арарате, где климат гораздо суше и широта на 2 1/2° более южная, находим мы высоту снежной линии в 4 030 метров.

Если бы между Эльбрусом и Араратом находились горы, относительно сухости окружающей атмосферы промежуточные между Эльбрусом и Араратом, а по астрономическому своему положению лежащие на одной параллели с Небесным хребтом, то высота снежной линии в этих горах определялась бы в 3420 метров.

Семёнов подробно объясняет далее причину значительной высоты снежной линии Тянь-шаня, указывая, что эта высота зависит от особенностей географического положения и климата Небесного хребта. «Необыкновенная сухость атмосферы Небесного хребта в сравнении с атмосферой Алтая и Кавказа» правильно указывается Семёновым в качестве основной причины различия высоты снежной линии в этих горных системах. Подтверждение правильности своего определения высоты снежной линии Тянь-шаня Семёнов находит также в немногих измерениях высот, сделанных другими наблюдателями в Джунгарии (тригонометрические определения Фёдорова в Тарбагатае и барометрические наблюдения Шренка в Джунгарском Алатау).

Полемика Семёнова с Гумбольдтом о высоте снежной линии Тянь-шаня основана преимущественно на сопоставлении высоты снежной линии различных горных систем земного шара. В этом случае Семёнов дал выдающийся для своего времени образец применения сравнительного метода в географии, применив его по отношению к Тянь-шаню с большим совершенством, нежели это было сделано в критических замечаниях самого Гумбольдта.

Помимо определения высоты снежной линии Семёнов особо выделял из общих результатов своего путешествия открытие ледников Тянь-шаня и установленное им отсутствие вулканов и вулканических пород в тех частях Тянь-шаня, которые были посещены экспедицией. Открытием ледников Тянь-шаня Семёнов подтвердил предположения Риттера и Гумбольдта, сделанные на основании китайских источников. Указаниями на отсутствие вулканов в исследованных им областях и высказанными по этому поводу соображениями Семёнов, по словам Мушкетова, «положил первое плодотворное сомнение в справедливости вулканического характера Тянь-шаня». [21]

В 1842 г. Шренк указал, что остров Арал-тюбе на озере Ала-куль не является вулканом, как это предполагал Гумбольдт. Исследования Шренка были подтверждены в 1851 г. Влангали. Шренк и Влангали не высказали, однако, каких-либо общих предположительных выводов о вулканизме Тянь-шаня. Заслуга первого указания на сомнительность вулканизма Тянь-шаня принадлежит Семёнову.

В предисловии ко второму тому «Землеведения Азии» Семёнов писал. «Результатом всех усиленных моих розысков было то, что я решительно не нашёл ни вулканов, ни истинных вулканических явлений, ни даже вулканических пород в Небесном хребте». Гора Куллок у озера Иссык-куль, также как и группа холмов Кату в Илийской долине, оказались, по исследованиям Семёнова, не представляющими «ничего вулканического». Со свойственной ему осторожностью в общих выводах Семёнов писал в этом же предисловии, что «намеки азиатцев на явления, могущие казаться вулканическими, должны быть принимаемы учёной критикой с большой осторожностью, потому что многие из них уже оказались неосновательными. Ещё замечу, — указывал Семёнов, — что впечатление, произведённое на меня лично Джунгарией и Тянь-шанем, возбуждает во мне некоторые сомнения в существовании вулканов в этой части Азии, и, во всяком случае, я, как единственный очевидец Небесного хребта, не могу признать действительность этих вулканов аксиомой, не требующей никаких подтверждений и доказательств. Это убеждение есть один из важных, хотя, конечно, отрицательных, результатов моего путешествия».

Таким образом, Семёнов впервые восстал против мнения Гумбольдта о вулканизме Тянь-шаня.

Представления Семёнова об орографии исследованных им частей Тянь-шаня видны из приложенного к одной из его статей схематического эскиза орографических линий Джунгарского Алатау и Тянь-шаня. Принятое Семёновым деление и установленная им терминология отличались значительно большей точностью по сравнению с более ранними подразделениями. Семёнов предложил названия «Джунгарского» и «Заилийского» Алатау для соответствующих хребтов. Семёнов первый обратил внимание на связь Заилийского Алатау с другими хребтами Тянь-шаня, указав, что «Заилийский Алатау, со своими отдалёнными продолжениями на В и З, несомненно, образует передовую цепь Тянь-шаня, от которого весьма мало различествует и в своем геогностическом составе».

К числу недостатков терминологии Семёнова можно отнести исключение им из географической номенклатуры киргизских названий Терскей-Алатау и Кунгей-Алатау для соответствующих хребтов. В дальнейшем название Заилийский Алатау удержалось за хребтом, обозначенным Семёновым, как северная цепь Заилийского Алатау. За хребтом, названным Семёновым южной цепью Заилийского Алатау, осталось в дальнейшем удачное народное название его — Кунгей-Алатау. Значительной поправкой, внесённой позднейшими исследователями в орографическую схему Семёнова, явилось установление дугообразной формы хребтов Тянь-шаня, [22] изображённых самим Семёновым прямыми линиями. Позднейшие исследования дополнили эту схему новыми хребтами и показали отсутствие предполагавшегося Семёновым пересечения двух осей поднятия в Джунгарском Алатау.

Помимо приведённых выше соображений о снежной линии и вулканизме Тянь-шаня, главные обобщения Семёнова, основанные на собранных им материалах, содержатся в его описаниях Заилийского Алатау и Иссык-куля. Описание Заилийского Алатау является наиболее значительной сводной характеристикой в статьях о Тянь-шане. Заилийский Алатау был изучен Семёновым подробнее других частей системы Тянь-шаня.

В одной из своих статей Семёнов писал: «Две поездки в 1856 г. на обе оконечности озера Иссык-куль, несмотря на неблагоприятные для научных исследований условия, в коих они совершались, уже достаточно ознакомили меня с орографическим строением Заилийского Алатау, но в особенности сведения мои об орографическом устройстве и геогностическом строении Заилийского края расширились при довольно продолжительных и многочисленных поездках в этом хребте в течение 1857 года, когда я старался, особенно в восточной, более безопасной части Заилийского Алатау, пересекать обе цепи его во всех по возможности сколько-нибудь доступных горных перевалах...». Описание Заилийского Алатау было сделано Семёновым в его статьях 1858 и 1867 гг.; с некоторыми изменениями, вызванными, главным образом, популярностью издания, оно повторяется в «Живописной России» в 1885 г. и, наконец, приведено в настоящем издании. Укажем основные моменты этого описания, воспользовавшись подробной статьёй, опубликованной Семёновым еще в 1867 году.

Семёнов описывает Заилийский Алатау от места слияния реки Кар-кары с рекой Кегеном до Буамского ущелья, отмечая при этом,что поднятие Заилийского Алтау не ограничивается указанными пределами. Первоначально в семёновском описании обрисовывается общий вид Заилийского Алатау с реки Или. «Если смотреть на Заилийский Алатау с реки Или, — пишет Семёнов, — то он представляется поднимающимся чрезвычайно крутой стеной, без всяких предгорий, и волнистый гребень его не представляет глубоких вырезок, а только весьма возвышен посредине, где он весь переходит снежную линию и постепенно и симметрически понижается на двух своих крыльях, которые не достигают снежной линии и не носят вечного снега и на отдельных вершинах. Замечательно, что с Илийского пикета формы снежного гребня посреди Заилийского Алатау, при прозрачной атмосфере Центральной Азии, на лучах солнца видны большей частью совершенно отчётливо, между тем как незначительные контрфорсы и предгорья хребта совершенно сливаются между собой, что ещё более придаёт хребту вид стены, внезапно поднимающейся с совершенно горизонтальной плоскости. По мере приближения к хребту становятся заметными и предгорья его, впрочем, совершенно ничтожные в сравнении с его колоссальностью». [23]

В дальнейшем изложении Семёнов даёт краткую сводку своих наблюдений над орографией и геологическим строением Заилийского Алатау. Орографическое строение Заилийского Алатау характеризуется, по Семёнову, ясно выраженной симметричностью. Горный хребет состоит из двух главных параллельных гребней, которые Семёнов обозначает названиями северной и южной цепей. Эти цепи связаны горным узлом, который как бы разгораживает глубокую продольную долину, разделяющую оба гребня, на две сходящиеся вершинами и расположенные в одной и той же линии продольные долины рек Кебина и Чилика. По обе стороны от высшей точки хребта гребень Заилийского Алатау носит вечные снега, а далее, к востоку и к западу, постепенно понижается ниже снежной линии. «Замечательно ещё, что северная и южная цепи слегка и постепенно расходятся или отделяются одна от другой на своих восточной и западной оконечностях, а в разделяющие их и расширяющиеся таким образом оконечности продольной долины вдвигаются промежуточные и параллельные с горными цепями гребни...».

Геологическая характеристика Заилийского Алатау включает в себя данные о петрографическом составе пород, стратиграфическом соотношении их и тектоническом строении хребта. Наиболее подробными являются данные о петрографическом составе пород. Крупнейший знаток геологии Средней Азии И. В. Мушкетов полностью включил это описание в первый том своего «Туркестана». Семёнов отмечает в этом описании различие между продольными долинами Заилийского Алатау, сложенными преимущественно осадочными породами, и параллельными цепями, сложенными преимущественно кристаллическими породами.

Представления Семёнова о тектонике Заилийского Алатау видны из следующей цитаты: «Падение пластов осадочных формаций в продольных долинах Кебина и Чилика синклиническое, то есть, очевидно, пласты эти подняты одновременным поднятием двух параллельных гребней. Промежуточный хребет — Далашик — весь состоит из осадочных формаций, коих пласты образуют антиклиническую складку, образовавшуюся на середине продольной долины и параллельную кристаллическим гребням».

Общий обзор орографии и геологии Заилийского Алатау Семёнов заключает следующим общим выводом: «Из всего изложенного следует, что Заилийский Алатау разделяется по своему рельефу на три составные части: 1) северную цепь с предгориями; 2) продольные долины с промежуточными гребнями и плоскогориями и 3) южную цепь».

Каждой из выделенных им составных частей Семёнов даёт отдельную орографическую характеристику. Северную цепь он характеризует, как «... непрерывный гребень, в средней своей части возвышающийся за пределы вечных снегов, с весьма незначительными выемками в этой части, но понижающийся в обоих крыльях и, наконец, прорванный в восточном поперечной долиной или трещиной Чилика...». Это понижение иллюстрируется изменением высоты горных перевалов, которые понижаются по обе «стороны от Талгарского пика — высшей точки северной цепи, находящейся [24] в её средней части. Среднюю высоту гребня Семёнов принимает в 2 450 метров, получая её путём деления суммы измеренных им высот горных перевалов на их число. Из морфологических особенностей хребта Семёнов отмечает далее поперечные долины, по которым на северный склон северной цепи спускаются горные речки, и указывает на особенности предгорий. Сходную характеристику Семёнов даёт для южной цепи, отмечая некоторые её орографические особенности.

Особый интерес представляет для нас характеристика системы продольных долин Заилийского Алатау. Значительное место в этой характеристике уделено вопросу о генезисе расположенного к востоку от поворота Чилика между понизившимися северной и южной цепями плоскогорья Джаланаш. Это плоскогорье сложено мощными толщами рыхлого конгломерата, который подстилается горным известняком. «Три речки Мерке, текущие через плоскогорье, а также Каркара и Кеген при своем слиянии, и Чарын, образующийся из этого слияния, прорыли себе столь глубокие русла, что долины этих речек врезались в главном плоскогорье на глубину до 200 метров и размыли наносы до твёрдой горной породы, которая на второй Мерке состоит из горного известняка с его окаменелостями». «Эта страшно пересечённая местность, — указывает Семёнов, — служит главным препятствием на лучшей дороге из Верного к Иссык-кулю...». Происхождение современного рельефа плоскогорья Семёнов объясняет следующим образом. Первоначально на месте плоскогорья была глубокая междугорная котловина: «... в то время, когда эта котловина была ещё замкнута, она должна была выполняться валунами и размывами, наносимыми в неё многочисленными горными потоками, до тех пор, пока выполнение котловины не подняло уровень образовавшегося озера и не заставило воды его прорваться и слиться на северную сторону, куда в настоящее время вырываются реки Чилик и Чарын. С тех пор... реки Мерке должны были прорыть себе глубокие русла в гладком плоскогорье, которого составные части представляли слишком мало препятствий размывающей силе горного потока, мало-помалу углубившего себе ложе в рыхлой породе и дошедшего, наконец, до твёрдых горно-каменных пород. Соединённые речки прорвали также и скрытый под наносами на дне долины Чарына каменный кряж, который образует в глубоком ущелье, при впадении речек Мерке в Чарын, прекрасные и живописные пороги и шумное течение, известное под именем Ак-тогой, то есть белого потока, оттого, что вся вода Чарына превращается здесь в серебристую пену и водяную пыль».

Заканчивая характеристику орографического строения Заилийского Алатау сравнением высоты Заилийского Алатау с Альпами, Пиренеями и Кавказом, Семёнов переходит далее к рассмотрению растительных зон. В Заилийском Алатау им выделяются следующие зоны: степная, простирающаяся «в некотором отдалении от подножья Заилийского Алатау на абсолютной высоте от 150 до 600 метров, культурная или садовая, которая «простирается не только у самого подножья Заилийского Алатау, но и восходит на его предгорья и в его долины до нижнего предела хвойных лесов...» -- [25] то есть до высоты 1 400 метров на северном и 1 500 метров на южном склоне Заилийского Алатау; третья зона, которую можно назвать зоной хвойных лесов, а также субальпийской, простирается от 1 300 — 1 400 метров до пределов лесной растительности, то есть 2 300 — 2 450 метров; четвертая зона, альпийская, простирается от верхнего предела лесной растительности, то есть 2 300 — 2 450 метров, до снежной линии, то есть 3 200 — 3 300 метров. Эта зона подразделяется на нижнюю альпийскую, или зону альпийских кустарников, и верхнеальпийскую, или зону альпийских трав; «пятая зона есть зона вечных снегов...».

Семёновские характеристики отдельных зон были хорошо резюмированы в известной работе Липского о флоре Средней Азии. Укажем основные заключения Семёнова относительно выделенных им зон, следуя частично изложению Липского.

Растительность степной зоны отличается, по Семёнову, оригинальностью в сравнении с Европой. Оригинален не только состав флоры, многочисленные солончаковые растения, тамариксы, астрагалы Hedysorum, Alhage, Halimodendron, Ammodendron и другие, но и отсутствие скученности. «Нигде растения не образуют сплошного дёрна, а растут... на довольно большом одно от другого расстоянии, так что почва большей частью обнажена в промежутках...». В степной зоне можно различить две области (яруса). Первая с саксаулом и другими характерными арало-каспийскими растениями, а также местными видами. Вторая — характеризуется полынью (виды Artemisia) и содержит большую примесь европейских видов, чем первая область. Заключая характеристику степной зоны, Семёнов указывает на особенности её климата и рек и на её экономическое значение. «Климат и почва степной зоны отличаются необыкновенной сухостью. Реки, протекающие шумными горными потоками через три зоны, лежащие над степной, достигая сей последней, быстро уменьшаются в своём объёме и скоро совсем прекращают течение, образуя ряд плёсов или озёр с солоноватой водой, а затем отчасти всасываются в почву, отчасти превращаются в пары и впадают, таким образом, в сухую раскалённую летом атмосферу степной полосы. Немногие многоводные реки, как, например, Или, делают исключение из общего правила, увлажняя свои берега постоянным своим течением. Вследствие таких физических свойств степной зоны она не имеет никаких удобств для колонизации. Зато для экономического быта туземных кочевников-киргизов степная зона чрезвычайно важна, так как здесь они имеют лучшие свои зимовки и хороший подножный корм в продолжение всей краткой и весьма малоснежной зимы этой зоны».

Культурная, или садовая, зона занимает подножье и предгорье Алатау до нижнего предела хвойных лесов. Из фруктовых деревьев этой зоны Семёновым указывается «дикая яблоня, урюк или дикий абрикос, а в западном Тянь-шане — фисташковое дерево и грецкий орех».

Из других деревьев Семёнов называет Populus laurifolia, Populus tremula, Betula davurica, Acer semenovi, Sorbus aucuparia, Prunus padus, Crataegus pirmatifida; кроме того, ряд кустарников (перечислено более 30). [26]

Флора этой зоны заключает более 60% среднеевропейских видов. Между азиатскими видами есть элементы флор сибирско-алтайской (указано 21), арало-каспийской (23) и собственно джунгарской (указано более 30). Культурная зона отличается большими удобствами для хлебопашества и садоводства и необыкновенным плодородием, но только при одном условии, а именно при возможности искусственного орошения (ирригации)». Обращаясь к вопросу о значении зоны для русской колонизации Семёнов указывает на различие тех подгорий в ее пределах, которые находятся ниже снежных или высоких частей Алатау и отличаются плодородием вследствие обилия воды, приносимой горными потоками из этих зон, и сухих подгорий, расположенных там, где горный гребень понижается.

Зона хвойных лесов характеризуется преобладанием ели Picea schrenkiana, из лиственных пород есть тополь, осина, берёза, рябина и другие. В числе перечисленных Семёновым кустарников (24) названо 7 видов Lonicera. Так же как и в культурной зоне, в зоне хвойных лесов — более 60% европейских видов, в верхних частях зоны есть альпийские и полярные типы (указано 17); из прочих 40% азиатских, большая половина принадлежит к растениям Сибирского севера, алтайско-саянским, и частью полярным (указано 38); кроме того, кавказские (указано 10), гималайские (5) и местные тяньшанские (26). Экономическое значение этой зоны для русской колонизации определяется её лесами, дающими строевой материал и топливо. В некоторых местах зона приобретает субальпийский характер: леса заменяются субальпийскими лугами, перемежающимися со скалами. Эти луга важны для летних кочёвок киргизов.

Альпийская зона разделяется на нижнеальпийскую, или зону альпийских кустарников, и верхнеальпийскую, или зону альпийских трав. Альпийские кустарники принадлежат к немногочисленным видам (перечислено 12). Замечательно отсутствие Rhododendron, объясняемое сухостью климата. Европейских растений в этой зоне более 25%, преимущественно альпийско-полярного типа (указано 23), немногие растения принадлежат к среднеевропейским (10), большая часть свойственна альпийской зоне, алтайско-саянской флоре и полярной Сибири (указано около 50), несколько гималайских (4); ряд растений принадлежит собственно тянь-шанской флоре (30). Зона богата превосходными лугами и пастбищами и имеет поэтому большое экономическое значение для летних кочёвок киргизов.

«Весьма большое, хотя только косвенное экономическое значение имеет и зона вечных снегов, так как только на тех подгорьях хребта, над которыми существует зона вечных снегов, культурная зона богата, орошена и вполне способна для ирригации, а следовательно, для хлебопашества, садоводства и колонизации». Так заканчивает Семёнов характеристику последней из выделенных им зон Алатау.

Гораздо более краткой, благодаря меньшему количеству данных, является характеристика котловины озера Иссык-куль. [27]

Прежде чем обратиться к семёновскому описанию котловины Иссык-куля, укажем, что одним из главных результатов поездки Семёнова на западную оконечность озера можно считать установление существующих соотношений между озером Иссык-куль и рекой Чу.

Вплоть до экспедиции Семёнова господствующим среди географов был взгляд, что река Чу вытекает из Иссык-куля. Во время своей поездки Семёнов впервые установил, что Чу является продолжением реки Кочкура (по Семёнову река Кочкар или Кошкар. Ред.), вытекающей из горной долины Тянь-шаня к западу от Иссык-куля.

Наблюдениями Семёнова было установлено, что Чу, не доходя до Иссык-куля, круто поворачивает в противоположную от озера сторону, врезываясь в поднимающиеся на западной стороне Иссык-куля горы и, наконец, врывается в Буамское ущелье.

Дойдя до болотистой местности, находящейся у самого поворота реки Чу, Семёнов обнаружил небольшую речку, соединяющую Чу с Иссык-кулем. «...Река эта по своему мелководью и ничтожеству носит название Кутемалды, — писал потом в статье о поездке Семёнов, — вот на что сводится, по крайней мере, в настоящее время, гидрографическая связь реки Чу с озером Иссык-куль, которое прежние географы (Риттер и Гумбольдт) принимали за исток реки Чу».

В характеристике котловины Иссык-куля Семёнов использовал результаты своих наблюдений для разрешения вопроса о происхождении существующего соотношения между рекой Чу и Иссык-кулем и генезисом Буамского ущелья.

Остановимся на отдельных моментах описания долины Иссык-куля. Так же как и в характеристике Заилийского Алатау, мы находим здесь первоначальное описание внешнего облика местности, каким он представляется при непосредственном обозрении наблюдателя. В последующем изложении, так же, как и при описании Заилийского Алатау, там, где это позволяют имеющиеся данные, Семёнов выделяет вопросы генезиса современного рельефа и гидрографической сети. Так, отмечая, что долина Иссык-куля со всех сторон окружена террасами, сложенными из конгломератов, которые значительно возвышаются над современным уровнем озера, он делает следующие выводы: «Так как эти конгломераты находятся в несоответствующем (дискордатном) напластовании с палеозойскими горными породами Тянь-шаня и Алатау и так как те же конгломераты образуют и дно озера, там где мне случалось наблюдать его, то я полагаю, что конгломераты эти суть осадки самого озера. В таком случае распространение этих конгломератов по всей озёрной котловине до значительной высоты над нынешним уровнем озера достаточно указывает на то, что озеро занимало в прежние времена несравненно более обширную поверхность. В подтверждение этого мнения может служить и самое образование Буамского ущелья, происхождение коего не может быть приписано прорыву слишком мало значительного для того Кошкара, а может быть объяснено только прорывом вод всего бассейна Иссык-куля, уровень [28] которого после совершения такого прорыва быстро должен был понижаться. Таким образом, ещё долгое время после этого прорыва река Чу могла быть стоком Иссык-куля, до тех пор пока понижение уровня его не прекратило, наконец, этого стока, после чего бывший приток Иссык-куля, а потом реки Чу Кошкар не сделался её истоком. Это последнее понижение Иссык-куля можно приписать только тому, что притоки озера, оскудевающие водой, вследствие повышения снежной линии в более и более сухом континентальном климате, не вознаграждают количества воды, теряемой её испарением».

Заключительную часть описания котловины Иссык-куля, так же как заключительные части характеристики зон Заилийского Алатау, Семёнов посвящает вопросу о возможностях, предоставляемых местностью для хозяйства.

Таково в общих чертах содержание двух наиболее значительных географических характеристик Семёнова в его статьях о Тянь-шане. Приведённые в них геологические, ботанические и другие сведения неоднократно использовались позднейшими исследователями. Эти характеристики имеют, однако, большую географическую ценность не только как источник первых научных сведений о Тянь-шане, но также и как выдающиеся для своего времени образцы разработки первичных данных.

Остановимся на некоторых частных выводах Семёнова, имевших особо важное значение для последующих исследователей Тянь-шаня, и оценке его разработки геологических и ботанических данных новейшими исследователями.

К числу наиболее важных выводов Семёнова, основанных на геологических материалах, относятся его заключения о генезисе конгломератов котловины Иссык-куля и плоскогорья Джаланаш, о происхождений Буамского ущелья, а также его объяснение соотношения реки Чу и Иссык-куля. Конгломераты, описанные Семёновым для котловины Иссык-куля и плоскогорья Джаланаш, являются широко распространёнными в продольных долинах Тянь-шаня. Повсеместное распространение их было установлено уже в работах исследователей, посетивших Тянь-шань в ближайшие десятилетия после экспедиции Семёнова.

Предположение Семёнова, что конгломераты котловины Иссык-куля «суть осадки самого озера», оказалось столь же плодотворным, как и его объяснение происхождения конгломератов Джаланаша. На примере Джаланаша Семёнов дал объяснение образованию мощных толщ конгломератов, пригодное для многих продольных долин Тянь-шаня. Как мы видели выше, по мнению Семёнова, в замкнутой первоначально горной котловине существовало озеро. В результате прорыва вод озера и спуска его образовалось гладкое плоскогорье, в дальнейшем прорезанное глубокими руслами рек.

Через два десятилетия И. В. Мушкетов в отчёте о своём путешествии 1875 года писал о продольных долинах Тянь-шаня: «В них почти везде наблюдаются новейшие озёрные осадки, выражающиеся горизонтальными [29] конгломератами и песчаниками, почему можно думать, что долины эти некогда составляли большие водоёмы или нагорные озёра. Впоследствии водоёмы эти высохли по той причине, что накопленная в них вода постоянно размывала соседние горы, и, наконец, проложила себе путь через какой-нибудь из соседних хребтов, который менее других противостоял её разрушающей силе. Вода, нашедши себе выход, постоянно углубляла вновь образованное русло и постепенно стекала по этому руслу, осушая водоём».

Иссык-куль, по мнению Мушкетова, так же как и существующие ныне озёра Сон-куль, Сайрам-нор, Чатыр-куль и другие, «во многом напоминают эти высохшие водоёмы; на Сон-куле можно воочию наблюдать, как с каждым годом выходящая из озера единственная река Коджерты-су постоянно углубляет свое русло, которым, может быть, впоследствии выльется всё озеро Сон-куль, как вылились уже многие, ему подобные». Сходные мысли о древних озёрах Тянь-шаня высказывали многие позднейшие исследователи. Краснов привёл многочисленные примеры, подтверждающие указания Семёнова и Мушкетова.

Образование мощных толщ конгломератов Тянь-шаня (в том числе озёрных конгломератов) Семёнов связывал с деятельностью горных потоков. Котловина Джаланаш, по его соображениям, была засыпана в результате этой деятельности наносами песка, глины и валунов. Это объяснение также неоднократно подтверждалось позднейшими исследователями XIX в. и не потеряло своего значения в настоящее время. «П. П. Семёнов первый дал, подтверждённое после И. В. Мушкетовым, объяснение происхождения этих образований. Он считает их за результаты отложения гальки и других продуктов разрушения, принесённых горными потоками и отложенных в долинах и предгорьях», — писал Краснов в своей работе о Тянь-шане. Соглашаясь с этой мыслью Семёнова, Краснов дополняет её соображением, что в эпоху образования этих толщ наносов количество снегов, поставлявших эти воды, катящие валуны, было больше, и снеговая линия спускалась нике.

«В Иссык-кульской долине, как, впрочем, и повсюду в Тянь-шане, весьма большое значение имеет денудационная деятельность горных потоков», — писал позднее Л. С. Берг в своей известной работе об Иссык-куле. Указывая, что берега Иссык-куля и Чу «местами на значительном протяжении покрыты массой крупной гальки, вынесенной весной из гор горными ручьями и потоками», Л. С. Берг, подобно предыдущим исследователям Тянь-шаня, ссылается на классический пример объяснения П. П. Семеновым образования конгломерата Джаланаша. Наиболее существенным дополнением к семёновскому объяснению образования конгломератов исследованной им части Тянь-шаня можно считать указания позднейших исследователей на роль разрушительной работы инсоляции и ветра в образовании четвертичных отложений Тянь-шаня. Имеются также указания на ледниковое происхождение некоторых конгломератов (работа Л. С. Берга). [30]

Разработка геологических данных о конгломератах котловины Иссык-куля была использована Семёновым для географических выводов о развитии речной системы Чу и происхождении Буамского ущелья. Разрешение вопроса об отношении реки Чу к Иссык-кулю явилось одним из важных результатов экспедиции Семёнова. Установленные наблюдениями Семёнова соотношения рек Кочкура, Чу и Кутемалды по-разному объяснялись различными исследователями. Венюков и Северцов, посетившие вслед за Семёновым Иссык-куль, считали Кутемалды за рукав Кочкура. Голубев и Костенко предполагали, что Кутемалды есть арык. И. В. Мушкетов присоединился к взглядам Семёнова, принявшего Кутемалды за прежний исток р. Чу.

Критическая сводка этих и позднейших гипотез была сделана Л. С. Бергом в работе об Иссык-куле. Сопоставление различных гипотез позднейших исследователей с впервые высказанными П. П. Семёновым взглядами на происхождение установленных им соотношений реки Чу и Иссык-куля свидетельствует о большой научной проницательности Семёнова. Оценку этих взглядов «с точки зрения современной теории эволюции речных артерий» в последнее время дал Я. С. Эдельштейн, указавший, что возможным дополнением к гипотезе Семёнова является предположение о речном перехвате Кочкура рекой Чу, в результате которого река Кочкур, впадавшая раньше в озеро Иссык-куль, была перехвачена вершиной реки Чу и стала отдавать свои воды бассейну Сыр-дарьи. «...Не надо забывать, — добавляет Эделынтейн, — что эти столь привычные для нас теперь представления о развитии соседних речных систем в те времена в науке еще не существовали».

Вопрос о происхождении Буамского ущелья, тесно связанный с проблемой эволюции речной системы Чу, также решался позднейшими исследователями в духе высказанных впервые Семёновым взглядов. «.... Буамское ущелье есть типичная долина прорыва...», — указывает крупнейший исследователь Иссык-куля Л. С. Берг. По Бергу, «в эпоху более значительного распространения ледников в Тянь-шане озеро Иссык-куль стояло намного выше теперешнего. В то время река Чу впадала в озеро, переполняла его и давала ему исток через хребет в том месте, где ныне находится Буамское ущелье. С течением времени Чу, постепенно углубляя своё русло, прорыла Буамское ущелье; вместе с тем, унося вследствие углубления истока всё больше и больше вод Иссык-куля, Чу значительно понизила уровень озера, и,наконец, вследствие пока ещё неизвестных причин, совсем перестала впадать в него». К взгляду Семёнова на Буамское ущелье, как на долину, прорытую стекавшими водами Иссык-куля, присоединился также Мушкетов и другие.

Мы привели образцы разработки Семёновым геологических данных о Тянь-шане. Общую оценку этой разработки можно найти и у И. В. Мушкетова, Фридрихсена, К. И. Богдановича, Мерцбахера, В. А. Обручева, Я. С. Эдельштейна и других. Большинство позднейших исследователей-геологов отмечают роль П. П. Семёнова как первого научного [31] исследователя Средней Азии и указывают, что его открытия заложили основу последующего изучения системы Тянь-шаня.

Подобную оценку можно встретить как в работах русских геологов, так и в западно-европейской литературе. Так, например, Фридрихсен в конце XIX в. писал, что Семёнов благодаря своим геологическим познаниям и проницательности уже в 1857 г. заложил основу наших современных знаний о Тянь-шане и создал фундамент, на котором стало возможным дальнейшее прочное построение.

Не менее значительными оказались в работах о Тянь-шане фитогеографические выводы Семёнова, построенные на основе собранных им ботанических материалов. Ботанические исследования П. П. Семёнова получили заслуженную оценку в работах А. Н. Краснова, В. И. Липского, В. Л. Комарова и других.

Главным из фитогеографических обобщений Семёнова явилась предложенная им схема зон Заилийского Алатау. В своем капитальном труде о флоре Средней Азии В. И. Липский указывал, что Семёнов дал «первую ботанико-географическую картину Средней Азии, которая и поныне может служить образцом...» (Написано в 1902 г., почти через полвека после путешествия Семёнова.) Эта оценка, несомненно, является справедливой. До Семёнова наиболее значительные выводы о вертикальной зональности Средней Азии были сделаны А. И. Шренком в результате его известной экспедиции 1840 — 1842 гг. Но А. Шренк умер, не успев полностью обработать собранные им материалы. Отчёт Шренка о его первой поездке содержал интересные данные об изменении растительности Джунгарского Алатау в зависимости от высоты. Однако в этом отчете не было создано по отношению к Джунгарскому Алатау разработанной схемы вертикальных растительных зон. Закономерности вертикального распределения растительности в горных областях Средней Азии впервые были установлены Семёновым по отношению к Заилийскому Алатау.

Представляет интерес сопоставить схему Семёнова с появившимися в течение ближайших 30 лет после его экспедиции схемами Северцова (1873 г.) и Краснова (1888 г.). Подобное сопоставление было сделано Аболиным, у которого мы заимствуем нижеследующую таблицу (см. стр. 32).

Эта таблица показывает, что позднейшие схемы зон, предложенные Северцовым и Красновым, не имели существенных отличий от первоначальной схемы Семёнова.

Вопрос о разработке Семёновым данных о геологическом строении, рельефе и распределении растительности изученных им областей Тянь-шаня освещен, главным образом, в геологической и фитогеографической литературе. Однако, рассмотренные нами обобщения П. П. Семёнова имеют и более общий географический интерес.

Накануне тяньшанского путешествия Семёнов резко выступил против взгляда на географию как на агрегат или мозаику разнородных сведений.

Основная мысль Семёнова заключалась в разграничении географии в обширном и тесном смысле. «....География — наука о земле. Есть слово, которому можно дать очень различные объёмы и определения, — писал Семёнов. — Можно разуметь Географию в обширном и тесном смысле. В обширном смысле предмет её есть полное исследование земного шара, то есть законов строения его, с его твёрдой, жидкой и воздушной оболочкой, законов отношения его к другим планетам и к обитающим на нём организмам. В этом смысле География есть действительно не наука, а целая естественная группа наук, связанных между собой тождеством предмета исследования, рассматриваемого только в различных отношениях». География в тесном смысле слова, по Семенову, «есть физиография земной поверхности (курсив П. С.), то есть описание как постоянных, неизгладимых веками черт её, набросанных самой природой, так и переменных, изгладимых, произведённых рукой человеческой». [32]

ТАБЛИЦА

соотношения вертикальных растительных поясов Тянь-шаня и их высотные границы у различных исследователей

Семёновские описания Заилийского Алатау и Иссык-куля интересны как образцы широкого географического обобщения, создания географической характеристики горной страны. В описаниях Семёнова с большой рельефностью обнаруживаются его взгляды на необходимость использования геологических выводов для географии.

У Богдановича имеется интересное замечание о Семёнове: он указывает, что многолетняя дружба П. П. Семёнова и И. В. Мушкетова в значительной мере основывалась «на единстве взглядов на значение геологии для географии». Мушкетов писал в своём «Туркестане» о недостатках сравнительной географии Риттера: «Риттер ограничивался только сравнением внешних форм, он вовсе не рассматривал генезиса различных элементов земли; он не исследовал переходные формы, связующие, повидимому, различные элементы, как это делает анатом или филолог и как это преследует современная сравнительная география, на основании исследования [33] различных гомологичных форм. Риттер, в сущности, и не подозревал этого метода, поэтому его сравнительная география резко отличается от современной, так же как и его метод...».

В другом месте этой же работы, сравнивая Гумбольдта и Риттера как исследователей природы и подчёркивая преимущества Гумбольдта над Риттером, Мушкетов писал: «Риттер основывал всё на пластике, на внешней конфигурации, не вдаваясь в разъяснение генезиса гомологичных форм».

В 90-х гг., когда были высказаны эти мысли, они уже не являлись новыми. Замечательно, однако, что статьи о Тянь-шане, написанные Семёновым за 30 лет до появления «Туркестана» Мушкетова, в период наибольшего распространения идей Риттера, отличались от географических описаний Риттера, в частности, тем, что геология служила Семёнову для разъяснения генезиса современного рельефа и гидрографии исследованных им частей Тянь-шаня.

Другая особенность географических обобщений Семёнова вскрывается в его описаниях растительных зон. Установление зон является наиболее широким географическим обобщением в описаниях Заилийского края. Оригинальная черта зональных характеристик Семёнова состояла в том, что Семёнов связал их с вопросом о природных возможностях края. Вслед за ботанико-географической характеристикой каждой зоны в его описаниях непосредственно следует характеристика возможностей, представляемых этой зоной для русской земледельческой колонизации и скотоводческого хозяйства киргизов. Связывая эти вопросы, Семёнов даёт в своих описаниях более глубокое зональное разграничение по сравнению с обычными для середины XIX в. специальными схемами ботанико-географических зон. Особенности климата, связанные с ними особенности почв и рек, оригинальный характер растительности — всё это указывается, например, Семёновым в его характеристике степной зоны. В этой характеристике, так же как и в характеристике других зон, он указывает преимущественно различия растительности. Однако, неизменно связывая вопрос об особенностях растительности с вопросом о возможности колонизации, Семёнов напоминает тем самым, что это не только ботанико-географическая схема. «...Всё, что составляет не случайную характеристику страны, все её климатические особенности, отражаются наглядным образом в её растительном покрове. Дело науки — приискать только ключ к этому красноречивому языку природы», — так писал он в одной из своих первых работ («О важности ботанико-географических исследований в России»).

«Различие обстоятельств климата и почвы и вида внешней поверхности различных частей земного шара очень велико и составляет географическую особенность каждой страны, — писал он в этой же работе. — Все эти обстоятельства всего яснее выражаются в живом растительном покрове земной поверхности, производящем первое впечатление на человека и высказывающем тому, кто умеет читать в книге природы, живым и наглядным языком многие из её законов». [34]

На подобном понимании растительного покрова, как критерия для установления общих географических различий территории, построена его зональная схема Заилийского Алатау.

Таким образом, выделяя в качестве главного признака зонального деления различия растительности, Семёнов не рассматривал это деление только как ботанико-географическое. Схемой зон Заилийского края Семёнов сделал, в сущности, ещё в 60-х гг. XIX в. выдающуюся попытку выделения «естественно-исторических» зон. Если сопоставить деление Семёнова с позднейшими делениями Северцова и Краснова, можно видеть, что и эти исследователи не рассматривали свои деления только с точки зрения какого-либо одного физико-географического признака.

Не совсем основательным является, на наш взгляд, распространённое представление, что начало ландшафтным зональным делениям в географии было положено только в конце XIX в. знаменитой статьей Докучаева («К учению о зонах природы»). Своим учением о почвах Докучаев значительно углубил принцип зональности. Нет оснований, однако, считать, что «естественно-исторические» зональные деления были выдвинуты Докучаевым впервые. Заслуга Докучаева в этом отношении состояла в дальнейшем развитии и обобщении тех идей, которые приводились уже крупнейшими русскими географами второй половины XIX в. Одними из наиболее ранних работ, где, в сущности, были намечены ландшафтные зоны, были работы П. П. Семёнова о его путешествии на Тянь-шань.

Прошло почти сто лет со времени замечательного путешествия Петра Петровича Семёнова на неизвестный науке Тянь-шань. Всего трёх лет не дожил знаменитый географ до Великой социалистической революции. Революция пробудила к жизни край, впервые исследованный Семёновым. Там, где в 1856 — 1857 гг. были небольшие станицы или киргизские зимовки, стоят новые города. На реках, по долинам которых с таким трудом продвигался Семёнов, выстроены гидроэлектростанции. На месте прежних троп проложены железные и шоссейные дороги. Вчерашние кочевники стали земледельцами, рабочими, животноводами, инженерами, учителями и учёными — исследователями Тянь-шаня и других местностей нашей страны.

Так много и так сильно изменилось с тех пор, но книга Семёнова близка нам. Как ни много сделано, но ещё много мест, в том же Тянь-шане, ждут своего исследования, как рекогносцировочного, так и детального. Ведь только в 1945 г. было установлено, что в группе Тенгри-таг на Тянь-шане главная вершина не Хан-тенгри (6 995 м), а другая (7 440 м), названная пиком Победы. Книга «Путешествие в Тянь-шань» П. П. Семёнова зовет к новым исследованиям, и хотя много прошло времени с момента её написания, она ещё учит комплексному географическому методу изучения страны.[35]

ФРАДКИН Н. Г.

© текст - Фрадкин Н. Г. 1948
© сетевая версия - Тhietmar. 2009
© OCR - Бычков М. Н. 2009
© дизайн - Войтехович А. 2001
© ОГИЗ. 1948

Мы приносим свою благодарность
М. Н. Бычкову за предоставление текста.