РОМАНОВ Д. И.

АМУР

Статья I.

В последнее время на нациях глазах совершились два события, которые составят блестящую страницу в история царствования Императора Александра II. Эти два события: присоединение Амура и покорение Кавказа.

Остальные, современные вопросы: освобождение крестьян, железные дороги и др., все еще в будущем. Мы еще ждем их окончания, между тем как первые два, составляют события уже фактически совершившиеся, приведенные к конечному результату. Русские владеют Амуром, селятся и живут на берегах его, распахивают нетронутые земли, плавают по его широкому руслу, по его многоводным притокам, производят торговлю; словом распоряжаются на нем полными хозяевами, как в крае составляющем нераздельную часть всей России. Гром полувековой ожесточенной борьбы затихает на Кавказе, — геройские подвиги самоотвержения умолкают, ежегодные кровопролитные стычки и невозвратные утраты нескольких тысяч человек прекращаются; отныне Кавказ вступает в новый благодетельный период мирного развития своей гражданской и торговой силы.

Первое событие было плодом мудрой мирной политики на Востоке; второе следствием систематических военных действий против Горцев. Неожиданность этих событий, совершившихся так внезапно, — вопреки всяким толкам и предположениям, привлекла к ним справедливое внимание не только одной русской публики, но и всего образованного мира. Журналы и газеты рассуждали о важности этих событий для России; во всех кружках общества передавались малейшие о них подробности и обстоятельства, — и несмотря [174] на всю краткость и шаткость этих толкований и рассуждений во всех них просвечивалось общее сочувствие к этик первым — после тяжкой войны, отрадным успехам нашим на поприще мира и войны, слышался голос справедливой признательности к виновникам подобных успехов.

Но какое же великое дело обходилось без завистников? Русский же человек в особенности мастер находить дурным все то, что сделано не им. Сам не сделавши ровно ничего, кроме вреда или глупостей, он не задумается осуждать действия других, находить в них ошибки, единственно из желания позлословить, побраниться, и выдать себя за правдивого и благонамеренного человека. Это как будто в крови у Русских, — не даром же родной язык представляет такой богатый запас бранных выражений. И в настоящем случае нашлись люди, которые под фирмой пресловутой гласности, маскируясь сочувствием к новому делу, стараются всеми силами выставить все действия на Амуре в самом грязном и отвратительном виде, стараются помрачить блеск этого мирного завоевания, и доказать, что если и сделано на Амуре что нибудь путное и честное, то это было выдумано и предложено ими. Словом выходит, что и в наш образованный век, может повториться варварская история Колумба, по открытии им Америки, и в наше цивилизованное время найдутся люди, которых приходится попросить поставить на тарелке яйцо, острым концом вниз.

К подобным благонамеренным изложениям относятся статья об Амуре г. Завалишина, жителя г. Читы. В них он силится доказать что все дела на Амуре и в Забайкалье доведены до гибельного положения, край разоряется и истощается, народ гибнет тысячами, экономические начала в пренебрежении, везде видно одно только насилие, торговля нет и быть не может, пароходы не ходят против течения, и проч., и проч. и проч. Продолжая свои обвинения crescendo, г. Завалишин дошел до того, что усиливается изменить даже и самую природу; судоходность Амура у него [175] подвержена сомнениям, о южной растительности встречающейся по берегам Амура, он отзывается с насмешкою, как будто бы она выдумана в угоду начальства и проч. Развивая свои глубокие соображения все более и более, г. Завалишин приходит наконец к выводам совершенно оригинальным. Присоединение Амура при настоящем порядке вещей, по его понятиям не только не полезно, но скорее вредно и в тягость всему государству, короче Амур по его выражению есть злокачественная язва России. Вместе с тем, чтобы придать более веры и правдоподобия своим описаниям, г. Завалишин с самого начала объявил положительно, что все до него появлявшиеся описания амурских событий в благоприятном виде, были ничто иное как или совершенное непонимание дела, или имели отъявленно дурную цель подслужиться местному начальству, поощряющему подобные стремления раздаванием наград.

Мы далеки от того чтобы обвинять г. Завалишина за его статьи об Амуре, или нападать на его способ и манеры изложения. Всякий, — в том числе и г. Завалишин, имеет полное право думать и говорить о всяком предмете, в том числе и об Амуре, как ему угодно. Но нам всегда казалось странным что подобные статьи нашли себе место в Морском Сборнике, — официальном органе морского министерства (Так как высказанное здесь г. Романовым мнение о Морском Сборнике повторялось неоднократно и другими лицами, то мы считаешь необходимым объяснить, что официальным органом морского министерства служит только официальный отдел М. Сборника. В неофициальной же части этого журнала помещаются статьи частных лиц, которым предоставляется, на сколько это зависит от редакции, полная свобода высказывать свои мнения, с целию разъяснить спорный вопрос. Лучшим доказательством беспристрастия редакции в отношении прений, допускаемых на страницах М. Сб., служат статьи перепечатанные из Иркутской газеты и настоящая статья г. Романова, оценить которую редакция М. Сб. предоставляет читателям и другим периодическим изданиям.). Большая часть амурских действий производится чрез морское ведомство, следовательно осуждая эти действия, Морской Сборник прежде всего обвиняет морское министерство. Это тем более удивительно, что морское [176] ведомство имеет множество источников и письменных и изустных поверить верность рассказов об Амуре, и потому в Морском Сборнике под каждою статьею об Амуре могли бы помещаться замечания и оправдания морского министерства, извлеченные из официальных донесений. Описания г. Завалишина диаметрально противуположны официальным сведениям, доставляемым с Амура местными властями, следовательно они не могут появляться рядом с этими сведениями на страницах одного и того же журнала без всякой рецензии.

Скажут, что журнал должен печатать всякие статьи, не разбирая верны или нет заключающиеся в них сведения? Это не совсем так! — Что сказали бы о журнале, который напечатал бы рядом без всяких комментарий письма двух своих кореспондентов, из которых в одном было бы сказано что в такой то губернии хлеба уродилось столько, что и девать некуда, а в другом — что в этой же самой губернии в это же время страшный голод. Конечно, прежде чем печатать которое либо из этих писем, следовало бы удостовериться, которое из них справедливо, или лучше бы вовсе их не печатать. А в Морском Сборнике встречаются именно подобные столкновения (?). В официальном его отделе мы читаем напр. известия о плавании судов, — в том числе и пароходов, вверх и вниз по Амуру, — а чрез несколько страниц (?) в статье г. Завалишина находим, что эти же самые пароходы не могут ходить против течения и проч.

(М. Сб. 1859, № 5, н. оф. (Завалишин): «ни в 1855 ни в 1856 год., когда настояла самая крайняя надобность, как и в последствии в 857 и 858 год. ни «Аргунь», ни «Шилка» не могли подыматься хоть бы до Усть-Зеи».

Где тут противуричие официальной и неофициальной статей?)

Мы бы никогда не вышли из лабиринта подобных [177] странных соотношения, если бы сам Морской Сборник не помог нам в этом. Разбирая возражения против г. Завалишина в Иркутских Ведомостях, Морской Сборник (Ноябрь N 11, 1859 г.) не только что защищает доводы г. Завалишина, но даже видимо сочувствует ему. Так он находит статью Иркутских Ведомостей энергическою, как бы забывая, что самые статьи г. Завалишина были не только что энергические, но даже ругательные. Суждения о тоне статей г. Завалишина и его личности, Морской Сборник находит малодоказательными и неидущими к делу, как будто личность самого г. Завалишина, без восхваления которой он не умеет обойтись ни на одной странице своих статей, идет к делу. В заключение Морской Сборник защищает г. Завалишина, утверждая что статьи его не имели другой цели как отделить вымысел от правды. Но подобная цель никак не требует злоречия и восхваления собственной персоны, которыми пропитаны все статьи г. Завалишина, и никогда не может привести благонамеренного человека к подобным громким, но ничего необъясняющим фразам, что Амур есть злокачественная язва России, что он мыльный пузырь, который скоро лопнет, что на него употреблено пропасть времени труда и средств, и т. п. Кроме того, навязывая подобные убеждения своим читателям, Морской Сборник считает их вероятно уже через чур наивными, потому что кажется не нужно быть очень дальновидным чтобы усмотреть в статьях г. Завалишина, никак не проповедуемое им желание успеха делу на Амуре и намерение представит события в правдивом виде, а дурно скрытую злобу против главных деятелей на Амуре, намерение играть роль в Амурских событиях, желание доказать, что без его назидания и советов никто не в состоянии иметь горного и современного взгляда, сделать доброго и честного дела; что только то и хорошо, что он придумал и все то вышло скверно, в чем его не хотели слушать.

По какому то необъяснимому обстоятельству Морской Сборник проходит молчанием другие статьи об Амуре, не [178] совсем согласные с выводами г. Завалишина. Например: выше упомянуто было, что Морской Сборник сделал разбор иркутских ведомостей 1859 года, по поводу возражений против г. Завалишина; почему же гораздо ранее (в 1858 г.) он не только что не напечатал присланного в его редакцию моего возражения против г. Завалишина (Потому, что не получали этого возражения.); но даже и не счел нужным сказать что либо об этом возражении, напечатанном в С. Петербургских Ведомостях 1858 года № 265. — Почему Морской Сборник прошел молчанием мою длинную историческую статью: Присоединение Амура к России напечатанную в Русском Слове 1859 г. (Между прочим потому, что статья эта составлена преимущественно из статей напечатанных в М. Сборнике, в разное время, в особенности же из статей г. Бошняка.). Мы привыкли видеть, что Морской Сборник очень внимателен ко всем статьям прочих журналов и газет, в которых упоминается что либо о русском флоте, и потому никак не можем признать, что рецензент его неумышленно пропустил эту статью, в которой мною говорилось и о плавании наших военных судов в океане, и о подвигах наших моряков на Амуре. Может быть потому именно они и не удостоились внимания Морского Сборника, что в них можно бы было найти объяснение: почему многое делалось на Амуре так, а не этак, почему нельзя было сделать того и этого и отыскать опровержения многих доводов г. Завалишина. Может быть потому только Морской Сборник и принялся за разбор возражений против г. Завалишина в Иркутских Ведомостях 1859 года, что там отыскалась фраза, до некоторой степени подкрепляющая филиппику г. Завалишина.

Вместе с этим и многие статьи опровергающие доводы Завалишина умирают в редакциях столичных газет и журналов. Нам например положительно известно, что четыре статьи разных авторов против г. Завалишина были отправлены еще летом в разные столичные журналы, и [179] вот скоро год как об них нет ни слуху, ни духу. — Мы даже могли бы назвать эти журналы, но воздерживаемся до времени от этого, предчувствуя их ответ, что статьи до сих пор не напечатаны по независящим от редакции обстоятельствам. Одна из этих статей напечатана в № 5 Иркутских Ведомостей 1860 года, и в конце ее прибавлено, что она была отослана для напечатания в одну из С. Петербургских русских газет, — но осталась даже без ответа.

В Октябре 1859 года я напечатал в Иркутских Ведомостях, что Морской Сборник не печатает посланных в его редакции возражений против г. Завалишина, на это обвинение Морской Сборник отвечает, что перепечатание моей статьи признано не удобным (М. Сб. 1860 г. № 1. Библиогр. стр. 10. ст. 23-24. Авт.). — А между тем Сборник прибавляет уже от себя, что цель статей г. Завалишина достигнута (В М. Сб. сказано: цель статей г. Завалишина достигнута, в том смысле, что с появлением их, в Иркут. ведомостях напечатана статья, подтверждающая факты приведенные г. Завалишиным и опровергающая известия сообщенные, г. Романовым.). Что же, неужели в самом деле г. Завалишин успел до такой степени отделить вымысел от правды, что теперь уже ничего и не остается возражать ему и публика почерпает из статей его ясное и истинное понятие о делах на Амуре? Некоторые журналы, как то: Отечественные Записки, пробовали было делать сравнения и выводы из статей т. Завалишина и его противников, но из этого вышел такой сумбур, что и не приведи Господи! и Амур оказывался вовсе несудоходным, и начатые переселения должны были прекратить, в Бог знает еще что, чего даже не было ни в статьях г. Завалишин, ни в статьях его противников. Неужели все это доказывает что амурские события окончательно разъяснились, что г. Завалишин успел отделить ложь от истины. Спросите например самого добросовестного, самого правдивого человека, непринадлежащего ни к которой партии, и перечитавшего все печатное об Амуре, [180] каково сообщение по Амуру, каково живут амурские переселенцы? «Плохо и скверно», вероятно ответит он, увлекаясь впечатлением статей г. Завалишина и порожденным ими дурным общественным мнением об Амуре. Но попросите этого господина поручиться что это так, — он наверное откажется, между тем как он же сам не задумается держать пари, дать честное слово, пожалуй клятву, что Дагестан покорен, что Шамиль взят, хотя он никогда и не бывал на Кавказе, также как и на Амуре, и даже не видал Шамиля собственными глазами.

Итак никак нельзя согласиться с Морским Сборником, что статьи г. Завалишина достигли объявленной им цели. Они может быть и достигли своей цели, именно той, которой добивался г. Завалишин, но они не только что не успели отделить вымысла от правды, но на оборот — спутали и затемнили вопрос об Амуре до такой степени, что публика решительно недоумевает кому и чему верить. Впрочем при манере г. Завалишина излагать события, при его способности искажать и изобретать факты, и при его насильственном домогательстве вмешаться в правительственные распоряжения, несмотря на неоднократные, нередко жесткие намеки, что, «вас здесь не спрашивают», — этого и быть иначе не могло. Кроме резких, озлобленных фраз, кроме темных бездоказательных уверений, что это не так а вот этак, — кроме поучительных и отменно длинных разглагольствований об общеизвестных истинах и аксиомах, ничего не найдешь в статьях г. Завалишина. Правда, он с упорною настойчивостью преследует читателя описанием собственной персоны, скромными но неубедительными заявлениями, что он первый сделал то, выдумал это, что он сидит в комнате увешанной картами Великого Океана, подаренными самим Крузенштерном (картами, заметим в скобках, уже отжившими свой век, и неупотребляемыми больше в плавании ни одним порядочным судном), что он сам очищает соль для собственного продовольствия, что он в одну ночь успевает написать до 2-х печатных, или [181] до 16 большого формата листов (т. е. около 3-х строк в минуту!?!?...), и проч. и проч., но все эти интересные подробности об правдивом и бескорыстном читинском корреспонденте Морского Сборника займут может быть в последствии почетное место в истории Амура; но в настоящее время нисколько не разъясняют существующего порядка дела на Амуре. Читающая публика, как видно, также сочувствует г. Завалишину, что между прочим доказывается отказом или не желанием столичных журналов, печатать присылаемые им возражения против г. Завалишина. Впрочем в русской истории мы найдем много примеров подобной признательности к виновникам славных дел, громких событий, доставивших в последствии величайшую пользу и славу отечеству. Чем например отблагодарили современники Барклая-де-Толли, за его мудрый план стратегического отступления к Москве. Как увенчаны были ученые заслуги русского моряка Беринга, сделавшего величайшее открытие тогдашнего мира. Могила его на пустынном острове Камчатского моря красноречиво свидетельствует о признательности как тогдашних, так и нынешних моряков-сотоварищей. Кончено во всякой стране, кроме России, если б человек успел с ничтожными средствами и в короткое время, сделать такое великое дело, как мирное присоединение целого царства, то он составлял бы гордость и славу своих соотечественников, и никто из честных людей не позволил бы бросить грязью в подобного человека. Сказали бы, что может быть он делал ошибки, промахи, имел дурных помощников, сделал даже много и временного зла краю, но этот человек сделал вот что для отечества: в короткое время решил мирно один из важнейших государственных вопросов, который тянулся 150 лет, за который брались в разное время многие, но отступали все за трудностию решения. Конечно общественное мнение в Англии, и Франции, и Соединенных Штатов громко бы протестовало против того [182] человека который решился бы публично бросить грязью или в Веллингтона, или Наполеона I, или в Вашингтона, хотя каждый из них, вместе с великими делами, наделал множество промахов и причинил немало зла своему отечеству. Но как выше помянули, способность браниться развита у русского человека до такой степени, что на этом поприще он не стесняется никакою заслугою.

Наше мнение о шаткости выводов г. Завалишина, подтверждается до некоторой степени следующими фактами.

1) Г. Завалишин сам никогда не бывал на Амуре, — и что называется и в глаза его не видал. По этому он не в состоянии лично поверить никакого из сообщенных ему фактов, — и без разбору печатает все подходящие под его настроение слухи и сплетни об Амуре, — подкрепляя их письмами каких то неизвестных корреспондентов. Пробовал он было в двух местах сослаться на статского советника Перовского и есаула Гвоздева, — но оба они отозвались, что зная непомерную словоохотливость Читинского корреспондента, никогда не вступали с ним ни в какие, — а тем более в серьезные прения о каком нибудь деле. По этому большая разница писать о предмете который сам видел, или писать об Америке из С. Петербурге, а о Николаевске из Читы (за 3500 верст от него), как делает г. Завалишин.

2) Кто корреспонденты г. Завалишина? Мы видим что все называемые им, — отрекаются от всех с сношений, — а вместе с тем знаем, что ни один удаленный от службы чиновник и редкий моряк, возвращающийся с Амура, — не проедут Читу не посетив г. Завалишина. В особенности же для моряков сделать в Чите визит г. Завалишину (хотя бы они никогда его и не видывали), сделалось такою же потребностью, — как для магометанина сходить на поклонение гробу пророка в Мекку. Из обоих этих источников трудно получить верные сведения об Амуре. Первые желая хотя чем нибудь отмстить начальству за свое удаление, конечно рассказывают об Амуре [183] небылицы, зная наверное, что г. Завалишин все это пустит в ход; вторые находившиеся большею частию в море и в Николаевске, проехав Амур бегло, не могут дать себе ясного, — и главное сравнительного с предшествовавшим, понятия о всем крае.

3) Как г. Завалишин ни маскируется желанием пользы и успеха дела на Амуре, не трудно угадать что цель его статей желание отплатить некоторым правительственным лицам за утраченное ими влияние и значение в пункте его жительства, за отстранение его от всякого вмешательства в правительственные распоряжения, за пренебрежение его советами, поучениями, предложениями и проч., — преследуя столь достойную цель, человек не может оставаться холодным наблюдателем совершающихся около него событий, что между прочим и подтверждается пламенными окончаниями всех статей г. Завалишина; — а без хладнокровия нельзя быть беспристрастным повествователем

Упомянув о корреспондентах г. Завалишины, мы не без основания сказали, что возвращающиеся с Амура моряки не могут доставить верных сведений об Амуре. Наши моряки прибывают на Амур большею частию кругом света, со свежими впечатлениями только что посещенных ими тропических стран. Последние порта из которых они направляются к устью Амура обыкновенно суть Нагасаки и Хакодате. После роскошного южного неба, после сражающей тропической природы, после благоприятного летнего плавания, — они вступают в Татарский пролив, встречают здесь обыкновенно туман, ненастье; все карты (Со включением и Крузенштерновой, висящей в кабинете г. Завалишина. Авт.) большею частию не верны, почему подходить к берегам ненадежно; — при пасмурной погоде счисление становится сомнительным и вот при подобных то, большею частию, обстоятельствах они в тумане успеют отыскать заливе де-Кастри. Простояв здесь в виду угрюмого скалистого берега [184] несколько дней, суда вступают в страшный для них лиман Амура. Здесь, частию по неопытности, частию по незнанию местности, частию по неимению верных карт, — они неоднократно попадают на мель, — завозят якоря, выгружаются, — офицеры и команда усиленно работают день и ночь, не редко при отвратильнейшем осеннем непогодьи, — и разумеется от всего этого приходят в Николаевск, совсем не с розовыми мечтами. Вид небольшого деревянного городка среди пустынных лесов, — не внушает им также особой привлекательности. Одни задумываются о том как они проживут здесь зиму, — другие хлопочут о квартире на берегу, где все занято, и только чрез несколько дней успевают приютиться на первое время или в клубном номере, или у товарища. Разумеется в таких обстоятельствах офицер негодует, бранится, толкует и пишет что же это за город в котором нельзя отыскать квартиры, — и не соображая что 4 года тому назад на месте этого города была глухая тайга, трудно проходимое болото с дремучим лесом. У командира ко всему этому присоединяется особого рода заботы: ему нужно чиниться, он хлопочет и у адмирала, и в конторе над портами, — воюет с портом, — а дело у него все таки не клеится. Ему говорят что того вовсе нельзя, а этого скоро нельзя сделать: много других начатых работ. Конечно нельзя же всем и каждому объяснять и рассчитывать что средств и рук мало, а работы много, — а потому и командир негодует и командир бранится: что это за порт где ничего не добьешься. И так мало по малу все, с редкими исключениями, — начинают браниться, — тут уже оказывается что и климат здесь не тот что в Нагасаки, да и дома не такие как в Петербурге, да и общество не то, что в Севастополе или Николаеве. К тому же кампания кончилась, а вместе с ней кончились и заграничные порционы, — все интересное осталось назади в кругосветном пути, — зимовка на Амуре и служба в Сибирской флотилии не обещают впереди ничего нового и привлекательного, можно подумать и о возвращении в Петербург, [185] где, с репутацией кругосветного офицера, можно получить видную должность. И вот представив медицинское свидетельство о расстроенном здоровье и получив прогоны и казенную подорожную от Николаевска до С. Петербурга, — офицер с радостью оставляет ненавистный ему Николаевск, и напуганный рассказами своих предшественников, тревожно пускается вверх по Амуру. Пароход и самое плавание тоже волнуют его морское сердце своими особенностями. Палуба завалена бочками, ящиками, досками; пароходов мало, потому их загружают, — что называется по горло, — всем что нужно доставить в разные пункты Амура. При этом конечно нельзя соблюдать и той чистоты, — к какой морской глаз привык на военном судне. Тут в палубу въелось пролитое масло, тут к каютным переборкам налипла мука, — которой были нагружены каюты в предыдущий рейс. Нет ни рангоута, ни парусов, — нет ни секстанов, ни компасов, — нет ни интрепелей, ни пушек, — чем же тут морскому сердцу порадоваться. Да и склянки то бьют как то редко, да и фалрепных не ставят у трапов, просто нет никакого исполнения морского регламента. А дело в том, что как только пароход отдал якорь, то вся команда принимается грузить дрова — иногда всю ночь, — а после на ходу нужно же дать ей время хотя повяхтенно выспаться; следовательно каждый человек дорог, — где же тут оставлять фалрепных, да ставить под склянки. А там слышишь поднялся на верху топот, капитан отчаянно кричит: «стоп машина», и чтобы скорее исполнили добавляет в виде трели: «стоп, стоп, стоп...», пароход как будто толкнуло, в каюте слышно как камешки забарабанили в железный бок парохода... «Что такое?» вскрикивает моряк? «Да ничего», отвечают бывалые на Амуре, — «толкнулись на мель да и только!» Но конечно моряк этим не успокоивается, бежит на верх, старается принять участие в событии, подать благой совет, но тут ему кажется что и якорь то нужно бы было завести не с той стороны, да удивляет его и варварский термин: [186] «взять на отурку». Наконец дней чрез 18 пароходное странствование близко к концу: вдали показались домики Благовещенска, но тут вдруг уменьшают ход, а иногда даже и отдают якорь. «Что такое?» «Да вот зейские отмели, надо пройти между ими тихим ходом, или послать шлюпку с промером». «Черт знает что это за река, что за сообщение, что за пароходы», думает моряк, — не соображая что нельзя в три года изучить подробно реку в 3000 верст длиною, — и с этими мыслями выходит на берет в Благовещенске. Отсюда ему предлагают отправиться или верхом, или в лодке бичевою. Первое утомительно, особенно для несухопутного, второе медленно и убийственно скучно. На первом пути и тропинка-то узка, и горы-то круты, и луга-то мокры, и мостов-то нет, и лошади-то для кого уже очень бойки, а для кого слишком измучены. «До сих пор не могут устроить порядочной дороги», толкует моряк, не зная что 2 года тому назад и этой не существовало, — и рано или поздно, и достигает наконец Сретенска. Сев здесь в тарантас, он начинает уже позабывать минувшие неприятности, и туман, и лиман, и Николаевск, и Амур, и верховую езду, — готов помириться со всем прошлым, — но в Чите делает визит г. Завалишину, передает ему свои амурские впечатления и узнает от него, что при существующих средствах все можно было бы давным-давно устроить: что если бы всем распоряжался он, г. Завалишин, то у него и пароходы то сновали бы по Амуру десятками, и дороги то устроились бы по берегам Амура тележные, и изобилие и дешевизна были бы беспримерные. Не зная прошлого, не видав Амура в первые годы занятия его русскими, и выслушав рассказ о том как г. Завалишин с пьяным шкипером первый показал пример входа в тумане в Охотск, — моряк поневоле верит прославленному авторитету морского дела, обвешанному картами Великого океана, подаренными самим Крузенштерном; — и с этими убеждениями приезжает в Иркутск и в Петербург. [187]

Итак несмотря на статьи г. Завалишина вымысел от истины до сих пор еще не отделен, и дела на Амуре нисколько от этих статей не сделались для публика яснее. Мы не принимаем на себя труда восполнить этот недостаток, зная что наш голос будет гласом вопиющего в пустыне. Публика в последнее время до такой степени возбуждена дурными известиями с Амура, что всякий противоречащий этим известиям рассказ будет сочтен непременно за ложь, (или пожалуй a la М. Завалишин, за фимиам воскуриваемый местному начальству). Статьи г. Завалишина окончательно вошли в моду, отчасти и потому, что ими легко прикрывается всякое собственное бездействие. «Что же пользы торопиться делом», — могут сказать многие, — «вон на Амуре хотя и видна во всем поспешность, лихорадочная деятельность, во прочтите в статьях г. Завалишина, что из этого всего вышло? Наконец при таком состоянии вещей и самый благонамеренный человек станет в тупик кому верить: статьям ли г. Завалишина, или многим на них возражениям. Как в тех, так и других выставлены факты, цифры, — но которые из них справедливы? Не ехать же в самом деле всем на Амур, поверять эти числа! Правду об Амуре — можно выяснить только подробной правдивой истории его, — со всеми ошибками, лишениями, потерями, интригами и проч., — но для такой истории не наступило время. Чрез несколько лет когда публика не будет так предубеждена против амурских событий, когда появится больше известий из этого края, — истина всплывет на верх сама собою, и тогда все оценят чего заслуживают статьи г. Завалишина. А потому потерпим, подождем, в надежде что рано или поздно, а правда свое возьмет. В ожидании же этого мы с своей стороны расскажем здесь кое что об Амуре, — так как оно есть, и как мы понижаем это дело.

Д. Романов.

Текст воспроизведен по изданию: Амур // Морской сборник, № 6. 1860

© текст - Романов Д. И. 1860
© сетевая версия - Тhietmar. 2020
© OCR - Иванов А. 2020
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Морской сборник. 1860