-

ПУТЕШЕСТВИЯ ИДЫ ПФЕЙФЕР.

Страсть к путешествиям еще не определена философами и физиологами, как она того заслуживает. Вообще на нее смотрят как на прихоть, способную возбудить некоторое любопытство и стоющую снисхождения. Если она доходит до крайности, многие из рассудительных людей смотрит на нее [5] как на болезнь, имеющую свои периоды волнения и спокойствия, и почитают себя счастливыми, что обладают в этом отношении совершенным здоровьем. Прихоть ли, болезнь ли, но мы ее легко понимаем, а не понимают только те, которые, сидя в четырех стенах, полагают, что весь свет заключен в черте их города. Любовь к путешествиям может быть благородною, пылкою, высокою страстию. Стоит взять доказательства из истории. Этой страсти мы обязаны многими удивительными подвигами храбрости, самыми драматическими эпизодами и великими открытиями. Ей обязаны все, начиная от Финикиян до скандинавских Викингов, от открытия северных островов до Антильских, от Христофора Колумба до исследовании наших новейших мореплавателей: она обогатила науки многими сведениями, описанием земного шара, отдаленных морей и самых диких степей. С тех пор, как эта страсть потеряла возможность питать себя баснословными надеждами и не может рассчитывать на славу открытия нового света, с тех пор, как наш бедный, маленький земной шар исчерчен во всех направлениях до такой степени, что едва ли можно посягнуть на честь провести на нем еще какую-нибудь новую черту, — с тех пор страсть к путешествиям стала чужда всякой идеи славы, поэзии и обогащения. Но тем не менее она пробуждается в глубине многих неспокойных душ, так же как любовь, как честолюбие, как все страсти, которые сильно овладевают умом человека; она стремится с пылкостию к своей цели, и для достижения ее готова пренебрегать всеми опасностями, презирать все трудности, попирать действительные выгоды, и даже побеждать семейные привязанности. В море, в море! восклицает молодой Викинг, которого восторженные песни, нам передал шведский поэт Гейер. В море! восклицает тоже сын новейшей цивилизации, которого пылкая жажда исследований так и тянет в отдаленные страны.

В наши времена можно найти много разительных примеров этого непобедимого желания увидеть страны еще неизвестные, или мало известные. Приводим один, самый новый и интересный.

Вот честная Немка, которая долгое время жила набожно, [6] скромно, тою прекрасною семейною жизнию, образцы которой находим во многих образованных странах. В скромном кругу, где сосредоточивалась ее жизнь, во время ежедневных занятии, эта женщина почувствовала в себе начало и постепенное развитие путешествомании. Под своим кровом она мысленно рисовала позлащенные горизонты южных стран; у домашнего очага слышала она шум волн, по которым несется смелый корабль. Однако она, помня свои обязанности как матери и супруги, и чрез пренебрежение их не желая потерять спокойствие совести, укрощает порывы рождающейся страсти. — Но вот муж ее умирает; сыновья, воспитанные собственными ее попечениями, пристроиваются. Она свободна и едет. Прежде всего отправляется она в Скандинавию и Исландию. Эта первая поездка только возбуждает ее охоту к дальнейшим странствиям. Она возвращается в Австрию только для того, чтобы приготовить средства ко вторичному путешествию. Ей пятьдесят лет, состояние она имеет ограниченное. — Но что до этого: седины, начинающие покрывать ее голову, предохранят ее от опасностей, которых, может быть, не избежала бы молодая девушка; она небогата, но зато сумеет распорядиться тем, что имеет. Она постарается уменьшить издержки переездов; на пароходах будет брать вторые или третьи места; на сухом пути, она, смотря по обстоятельствам, или пойдет пешком, или поедет верхом на лошади, муле, верблюде; на случай опасности вооружится парою пистолетов; воздержная и довольная малым, она будет отдыхать с одинаким удовольствием и в палатке, и под навесом; питаться тут жареною обезьяною, там куском вареной змеи. — Вот каким образом из Германии она переехала в Океанию, в Китай, в Индию, в Персию, и возвратилась чрез Россию в Вену, где и издала в свет свою Одиссею.

В Гамбурге Ида Пфейфер села на датский корабль, который отправлялся в Бразилию. Во все продолжение этого переезда, ее ежедневный стол составляли солонина, сушеные турецкие бобы, треска, морские сухари. Испытавший это знает, что такой образ жизни чрез несколько недель плавания становится чрезвычайно тяжелым. Чего бы, кажется, не дал [7] тогда за кусок свежего хлеба, за одно яйцо, за листок саладу! Но это обстоятельство нимало не изменяет расположения духа немецкой путешественницы; гастрономические требования уступают место другого рода впечатлениям; она любуется на безграничный океан, о котором так часто мечтала прежде; замечает все обстоятельства своего плавания: — появление морской свинки около корабля, или летучей рыбы; ее занимают новые созвездия, поражающие взоры, когда приближаешься к южному полушарию, — наконец великолепное величие, блеск, ароматы Рио-Жанейрской гавани. Прибыв туда, она с веселыми любопытством перебегает из одной улицы в другую, входит в церкви, присутствует при всех гражданских и священных празднествах, и обо всем виденном набрасывает в свою книгу заметки. — Между прочим замечательно ее суждение о состоянии невольников в Бразилии. Она подтверждает мнения других путешественников, обозревавших страны, где существует невольничество, и смотрит на все не чрез преувеличенные и лживые очки неофилов, а со справедливою оценкою беспристрастного ума.

«В бытность мою в Рио», говорит г-жа Пфейфер, «я видела множество кораблей, нагруженных эмигрантами. Правительство их не призывало, и потому не подавало им никакой помощи. Они не имели денег и не могли купить себе земель. Их нельзя было даже употребить на плантациях, потому что Европеец не может переносить жаров местного климата. Эти несчастные без опоры и без средств скитались по улицам, прося подаяния. Пусть тот, кто думает переселиться сюда, решается на это предприятие после зрелого обсуждения, и рассчитав свои средства к существованию. Если он не имеет маленького капитала и не знает никакого особенного ремесла, то он подвергается опасности испытать самое жестокое разочарование и умереть в нищете».

Желание увидеть земледельческую колонию, основанную Немцами в Петрополисе, увлекает г-жу Пфейфер из волшебных пределов Рио. Этой поездкой начинается ряд опасных приключений, которые она переносит с мужеством и твердостию. Из Порто-д’Естрелла, куда она прибыла водой, до Петрополиса ей оставалось сделать около 29 верст на муле. — [8] Наслышавшись о живописности этой уединенной дороги, она решилась пройти ее пешком с одним своим соотечественником, г. Берхтольдом, — она, собирая травы, он — насекомых. В одном глухом месте вдруг нападает на них Негр, вооруженный лассо и кинжалом. — Это был, как после узнала г-жа Пфейфер, беглый невольник, в котором при виде двух белых пробудилась вся ненависть к другому племени. Берхтольд имел в свою защиту только дождевой зонтик, у Пфейфер тоже был зонтик и кроме того нож. — Оба храбро приняли оборонительное положение. Зонтики скоро были сломаны. Г-жа Пфейфер ножом своим ранила Негра в руку, но была вместе с товарищем в свою очередь ранена. Рана, нанесенная Негру, привела его в бешенство. — Будучи хорошо вооружен, он держал наших путешественников под влиянием своих сверкающих взоров, как коршун, готовый задавить, задушить в своих когтях двух слабых птичек. — В эту томительную минуту вдруг послышался конский топот. Испуганный Негр убежал. Приближаются, двое людей, узнают о его покушении, кидаются вслед за ним, настигают его, повергают на землю с помощию двух Негров, привлеченных туда шумом, и наносят ему в голову такие удары, что, казалось череп должен расколоться.

После этого драматического приключения, г-жа Пфейфер перевязывает свои раны, весело продолжает дорогу, посещает Петрополис, потом Ново-Фрибург, другую немецкую колонию, в которой около сотни домов; после того идет в глубину лесов любоваться зрелищем становищ диких индейских племен. — На этот раз г. Берхтольд, страдая от ран, полученных им в борьбе с Негром, не мог ей сопутствовать. Она без всякого страха пускается в путь с одном туземцем, проникает в глубину первобытных лесов, с трудом проходит сквозь сети вьющихся лиан и ползучих растений, и приходит к одному индейскому семейству, с рекомендацией одного из окрестных священников.

В Бразилии считается еще около пятисот тысяч Индейцев, происходящих от коренных жителей этой страны. Они оттеснены в средину империи, рассеяны группами, в [9] семь или восемь семейств; каждая группа разбивает свои палатки в лесу, и переносит их в другое место, когда перестреляна вся дичь, и истощены трава и плоды их временной стоянки. Большая часть из них приняли христианскую религию. «В продолжение моего путешествия», говорит г-жа Пфейфер, «мне приводилось видеть не один раз картины нищеты, но подобных этой я прежде не видала. Хижины, обитаемые этими несчастными, состоят из четырех кольев, вколоченных в землю, с крышею из пальмовых листьев, настланною таким образом, что она даже пропускает дождь. — Внутри очаг, где они жарят бананы и коренья. Несколько выдолбленных тыкв составляют всю их посуду; луки и стрелы — все их богатство. Эти бедные люди безобразны даже более, чем Негры. У них лицо широкое, нос приплюснутый, глаза как у Китайцев, рот большой, губы толстые, и на всем печать оригинальности. Они меня приняли добродушно, и пригласили на охоту, где я была поражена их ловкостью. В одну минуту они застрелили трех попугаев и одну обезьяну. По возвращении нашем, они мне предложили провести ночь в их стане. — Я устала и потому согласилась. Меня проводили в самую лучшую хижину, и с усердием занялись приготовлением для меня ужина. Обезьяну и попугаев насадили на деревянный вертел, и стали жарить на огне, а маисовые стебли положили в золу. — Когда, по их мнению, все было достаточно зажарено, они нарвали с деревьев листьев, пальцами разорвали обезьяну, и отделив большой кусок для меня, подали его мне на листе. Обезьяна, изжаренная таким первобытным образом, была, право, очень вкусна. — Попугай показался мне жестким, и потому я предпочла ему обезьяну. Когда ужин был кончен, услужливые Индейцы не отказались потешить меня своими переходящими от поколения к поколению плясками; страстный танец показался мне отвратительным, а воинственный меня испугал. Я поторопилась удалиться в назначенный мне шалаш, разостлала свой плащ на земле, из древесного ствола сделала себе изголовье, и уснула крепким сном».

С г-жой Пфейфер не долго останешься на одном месте. Из вигвама Индейцев, мы снять возвращаемся в Рио, и [10] садимся на корабль, отъезжающий и Вальпарайсо. На пашем пути лежит мыс Горн, страшный своими бурями, погубившими столько кораблей; по мы но боимся его, и думаем, что застращать им можно разве какого-нибудь юнгу. — Проходя мимо Горна, мы гордо смотрим на его мрачные скалы, увенчанные черными тучами, но находимся в необходимости одеться потеплее и хорошенько завернуться в свой плащ. И вот в короткое время мы на водах Тихого Океана, по справедливости заслужившего свое название, потом в гавани города Чили, этапе двух морей, каравансерае старого и нового света. — Поспешим осмотреть его длинные улицы, извивающиеся между портом и песчаными холмами, его дома с плоскими крышами, трактиры, куда стекаются в одно и то же время китолов из Океании, рудокоп из Калифорнии, офицеры с английского парохода из Каллао, офицеры с французской эскадры, капиталы купеческих кораблей, приезжающих к подошве Андов с европейскими товарами, и тех, которым путь лежит в Китай.

Через несколько дней в Кантон отправляется корабль, и неутомимая германская туристка не такая женщина, чтобы пренебречь этим случаем. Торг заключен тотчас. Тысяча франков за перевозку на берега Небесной Империи, с отдыхом в Таити. 17 марта г-жа Пфейфер вступила на палубу голландского брига, а 28 апреля она входила в гавань Таити. Этот остров уже более не представляет взорам того волшебного зрелища, которое так прекрасно описал Бугенвиль. Английские миссионеры осудили привычки его молодых девушек-наяд, и ввели в их жилища строгие протестантские правила. Вместо своих прежних цветочных поясов, они носят теперь передники из манчестерского полотна и бумажные блузы; их прежнее свободное обращение порицается строго в поучениях и наказывается штрафом. Туземцы завели торговые сношения с образованными народами и утратили простоту своих отцов и веселую доверчивость, с которою они бежали всегда навстречу мореплавателям показывавшимся в их водах. Они сделались ростовщиками, торгашами, назначают цену каждой своей услуге и уже более не занимаются меною раковин и плодов своей [11] земли на мелкий стеклянный товар. — Им нужны деньги, они так же хорошо, как и Европейцы, знают цены монет.

Папеити, столица острова, состоит из ряда деревянных лачуг, расположенных по протяжению морского берега и прилегающих к лесу, по которому также разбросаны лачужки. — В ней считается не более 400 жителей. В нескольких тысячах верст от Исландии, город этот, хотя и расположен под роскошным небом, однако ничем не лучше бедного Рейкиавика, исландской столицы. Но в минуту прибытия г-жи Пфейфер Папеити был очень оживлен. Франция взяла его под свое покровительство. — В гавани стояло множество военных Французских судов. Губернатор, г-н Брюа, поселился в городе; офицеры, солдаты, матросы, чиновники гражданские и военные сновали между туземцами, которые очень удивлялись такому необыкновенному движению и казались этим очень озабоченными. Наконец королева Помаре, которая на время споров между Францией и Англией благоразумно удалилась на другой остров, решилась отдаться под защиту трехцветного флага, и потому поселилась в маленьком домике в Папеити, покуда строили ей жилище, более достойное ее особы, и всякой день обедала очень снисходительно за столом губернатора.

При таком приращении народонаселения, нелегко было найти квартиру в маленьких лачугах королевского города. Г-жа Пфейфер, после долгих поисков, нашла наконец местечко величиною в пять квадратных футов, за дверью, в мастерской столяра, в которой уже жили четыре человека. Ни кровати, ни стула, и за этот голый угол она платила 4 франка в неделю.

Первого мая, г-жа Пфейфер была на бале, данном губернатором в день рождения Людовика-Филиппа. Ей представилось странное зрелище: офицеры в парадной форме и островитяне полунагие; дамы, одетые по последней парижской моде, и островитянки с висящими в ушах вместо серег пучками цветов.

«На этом бале», говорит г-жа Пфейфер, «я в первый раз увидела королеву Помаре, женщину лет тридцати шести, полную и маленькую, но еще довольно хорошо сохранившуюся, [12] с довольно приятным выражением лица. На ней было надето что-то в роде блузы из голубого атласа, обшитой двойным рядом превосходных блонд. — В ее ушах висели два букета жасминов, голова ее была увенчана гирляндой. В руке она держала вышитый носовой платок, обшитый широким кружевом. Для этого торжественного дня она надела чулки и башмаки; обыкновенно же она ходит босиком. Весь этот богатый костюм был подарком Французского Короля.

«Ее супруг, моложе ее и самый красивый мужчина на Отаити. Он был одет во французский генеральский мундир, и нисколько не казался связанным. После этой царственной четы важнейшею особой бала был Отум, владетель соседнего острова; он быль одет самым забавным образом: босоногий, в белых панталонах и в рединготе из желтой бумажной материи серного цвета. На статс-дамах королевы были блузы из белого муслина, цветы в ушах и на голове. Они держали себя очень прилично, и некоторые танцевали с офицерами совершенно в такт.

«Перед ужином, королева удалилась в особенную комнату покурить, а ее благородный супруг играл в это время на биллиарде. — За столом я имела честь сидеть между ним и королем Отумом, который очень был похож на канарейку. Оба они старались применить к делу заученные ими правила европейской вежливости: предлагали мне воду, вино, и подносили разные кушанья. Однако же наступило время, когда их полудикая природа пересилила желание сохранить приличие: некоторые женщины начали таскать со стола и прятать разные лакомства, другие мужчины так много пили шампанского, что им его наконец не давали».

Посреди этих праздников г-жа Пфейфер жаждала проникнуть в глубину острова, взойти на его возвышенности и побывать в его ущелиях. Этот остров кажется на карте точкой посреди океана; он не имеет больше ста тридцати верст в окружности, но по всем направлениям пересечен горами, из коих некоторые достигают до пяти и шести тысяч фут вышины. Горы окаймлены широкой [13] полосой деревьев, приносящих самые лучшие плоды, какие только можно найдти на всем земном шаре.

— «Нигде», говорит деятельная путешественница, «апельсин, гуава, мангустан, не имеют такого приятного вкуса, а плод хлебного дерева, который собирают в других странах, совсем не тот, что на Отаити. Здесь он имеет вид арбуза и весом от пяти до шести фунтов. Его зеленую тонкую кожу Индейцы снимают раковинами, потом разрезывают плод пополам и поджаривают на раскаленных камнях. Вкусом он так похож на хлеб, что с этим превосходным растением можно очень легко обойтись без европейских хлебных зерен».

Г-жа Пфейфер отправляется водой, вдоль морского берега, на тридцать шесть миль от города, в деревню Папора, глава которой принимает ее с искренним гостеприимством.

«Наша лодка», говорит она, скользила по массе воды, чистой как кристалл, и до такой степени прозрачной, что дно было видно ясно, как в зеркале. Там были мадрепоры, кораллы несравненной красоты, растения и цветы, такие свежие и яркие, что дно морское казалось садом.

«Из Папоры я отправилась в путь пешком; мне предстоял трудный переход, почему я оделась соответственно случаю. На мне была блуза, а на босых ногах моих мужские башмаки. — Одетая таким образом, я отправилась с провожатым, в семь часов утра, и в первый день мы переправились не менее, как через тридцать два ручья. — Дорога, по которой мы шли дальше, беспрерывно пересекалась ручьем, в котором было столько извилин и поворотов, что нам пришлось переходить его шестьдесят раз. — Индеец в трудных местах давал мне руку и тащил меня за собой, часто почти вплавь. Наконец мы взобрались на возвышенность 1,800 фут, по земле каменистой, обросшей колючим хворостом, который мне царапал руки и ноги. — Оттуда мы увидели под своими ногами маленькое озеро, окруженное горами и блестевшее как изумруд. Между водой и подошвой гор нет ни одной линии пространства. Я пожелала переправиться через это озеро, но каким образом? Надо было или пуститься вплавь, или решиться на способ [14] переправы не очень надежный. — Любопытство переселило страх. Мой проводник нарвал ветвей бананового дерева, связал их травой, спустил этот утлый плот на воду и пригласил меня на него сесть. Я колебалась, мне было страшно; но потом решилась и отважно села на это необыкновенное судно. Мой проводник пустился вплавь, подталкивая плот сзади. — Таким образом мы переплыли озеро взад и вперед, и право ступив на землю, я ощутила какое-то особенное удовольствие

«Под конец этого трудного, по вместе с тем и занимательного дня, мы нашли пристанище под крышей из листьев. Мой проводник заострил кусок дерева, вставил его в углубление другого куска и быстро стал тереть один кусок о другой; чрез две минуты у нас уже был огонь. — С радостию обсушила я свое платье, поужинала фруктами, и со спокойным духом уснула под этим легким кровом, потому что людей здесь нечего опасаться; они от природы тихи и смирны, а вредных пресмыкающихся на острове не водится».

Благодаря благосклонности губернатора, который дал ей провожатого и лошадей, г-жа Пфейфер делает еще поездку на гору Фантана, на которой Кук наблюдал прохождение Венеры, и которая служила Индейцам последним убежищем во время борьбы их с Европейцами. После этого она возвращается на свой корабль и плывет в Китай.

Прошло несколько лет с тех пор, как европейским женщинам дозволено показываться в улицах Кантона, на оконечности этой Империи, запертой в продолжение стольких веков для иностранных народов. Но это дозволение не всем жителям известно, и потому г-жа Пфейфер чуть не сделалась жертвой смелого появления в стране. Сойдя с корабля, она взяла с собой матроса для переноски своего багажа, и без других провожатых отправилась через предместье, к дому одного купца, к которому имела рекомендательные письма. — Эта смелая выходка произведи сильное волнение между жителями тех частей города, через которые проходила г-жа Пфейфер: одни смотрели на нее из окон и показывали пальцами, другие выбегали из своих лавок, а дети бежали [15] за ней следом. — Она храбро продолжала свои путь, и благополучно пришла к г. Агассену, который весьма удивился узнав, что она с одним проводником прошли по кантонским улицам от пристани до его дома. — Он ей сказал, что она рисковала быть побитой каменьями, и что при первых признаках волнения в народе, ее проводник непременно бросил бы ее и обратился бы в бегство. Чрез несколько дней она имела случай удостовериться в справедливости слов Агассена. Она посещала чайную фабрику, на которой работало шестьсот человек.

Фабрикант сам водил ее по своему заведению. Увидя ее, работники, мужчины и женщины, оставили свои места, окружили ее и подняли ужасный шум. Хозяин и один из его помощников должны были употребить все свои силы, чтобы прочистить ей дорогу посреди этой буйной, дикой толпы, и прикрывая ее собою, вывели из дому.

«В Китае существует предание», говорит г-жа Пфейфер, «что некогда Небесная Империя будет покорена женщиной. Оттого-то и происходит, что один вид европейской женщины вооружает народ».

Большая часть Европейцев, поселяющихся в Китае, не привозят с собой своих семейств, частию потому, что они должны испытывать род заключения, а частию из экономии. По словам г-жи Пфейфер, в Кантоне все очень дорого. Там квартира, сколько-нибудь приличная, стоит от 4 до 5,000 фр. в год. Прислуге платят по 50 фр. в месяц, и она должна быть многочисленна. Семейство, состоящее из четырех особ, не может иметь меньше десяти или двенадцати человек прислуги. Нужно полагать не менее 30,000 фр. на ежегодное содержание в Кантоне европейского дома, который бы только скромно следовал общепринятым правилам.

Китайцы, напротив, живут очень дешево. Правда, они не разборчивы на пищу, и едят что придется, собак, кошек, мышей, внутренности животных, не редко даже гусениц и насекомых. Известно, до какой страшной нищеты доведена Китайская Империя многочисленностию своею народонаселения. Тщетно этот несчастный народ переселяется всюду, куда только может переселиться, тщетно он заселяет Цейлан, [16] Яву, острова Малазии и восточного архипелага, перенося туда свою промышленость; в Китае все еще остается слишком много Китайцев. Земли уже им недостает; они овладели реками, живут в лодках.

Со времени первых католических миссионеров и по настоящее время, Китай служит предметом стольких усердных и ученых изысканий, что из беглого рассказа г-жи Пфейфер мы ничего не можем почерпнуть нового об этой обширной стране, точно так же как и о Цейлане, Мадрассе, Калькутте, где она провела несколько недель. Однако же она прошла эти страны, как не проходил, кажется, ни один из путешественников: то с бедными караванами, предоставленная собственным своим средствам, ведя жизнь самую суровую, то поддерживаемая покровительством Англичан, принятая в их жилища, и переходя вдруг от жизни, полной лишений, к роскоши и излишеству.

Индия есть собственность Англичанина, его плодоносная ферма, его великолепный замок. Он там господствует, он там сеет и собирает гинеи, как и в земле старого Альбиона. Он там у себя дома, и принимает как хозяин того, кто вздумает его посетить. Хотя добрая немецкая туристка не имела громкого имени и не везла с собой рекомендательных писем ни от министров, ни от какого-нибудь ученого общества, однако она была чужестранка, и прибыла из глубины Европы, чтоб видеть владения Англичан. При этих условиях она стоила внимания, и действительно не могла пожаловаться на недостаток его. Наконец, странность ее положения, лета, пол, настойчивость в смелом предприятии, все это внушало к ней участие, начиная с берегов Бразилии и до границ России. Индейцы, Арабы, Персияне выказали очень много деликатности в отношении европейской путешественницы. Благодаря своей слабости, она нашла даром покровительство, помощь у народов, которых мы считаем дикими, и услуги которых сопряжены с большими затруднениями. Однажды, в маленьком городке Месопотамии, она отдает рекомендательное письмо одному арабскому купцу, с которым она, по незнанию его языка, может объясняться только знаками. Купец этот, не привыкший разбирать писанное, [17] терпеливо читает письмо по складам, прочитывает все, берет ее под свое покровительство, поит, кормит, и для дальнейшего путешествия приискивает ей караван с надежным проводником.

В другой раз она попадается в руки шайки воров, которые начали было ее обирать, но при взгляде на эту бедную, беззащитную женщину и на скудный ее багаж, возвратили все взятое у нее, и кроме того дали ей воды, — редкость в тех безводных местах. Не будем же несправедливы к бедным народам, которых Провидение не наделило преимуществами образованных наций; будем верить, что в сердце каждого племени, даже самого невежественного и грубого, существует родник благотворительных и великодушных чувств; он бывает скрыт, но один доверчивый взгляд, один добродетельный поступок раскрывают его.

Г-жа Пфейфер с самого своего приезда в Калькутту приобретает дружбу двух благородных английских семейств, которые стараются сделать пребывание ее в этой индейской столице приятным и вместе назидательным. Она посещает все публичные здания; домы богатых Европейцев, имеющих замечательные коллекции различных предметов по части наук и искусств; великолепные жилища набобов, которые снисходительно показывают ей свои ларцы с драгоценными вещами, представляют ей своих жен, своих детей, одетых с баснословною пышностию.

«Кто видел одну Калькутту», говорит она, «тот не может иметь правильного понятия об Индии. Калькутта сделалась европейским городом; ее экипажи и дворцы имеют наружность европейскую. Там бывают гулянья, даются балы и концерты, как в Лондоне или в Париже».

Эта копия нравов и роскоши нашего старого Света не удовлетворяет ненасытному любопытству венской туристки. — По Гангу она отправляется на пароходе в Бенарес. На переезд этого восьмисотверстного пространства требуется не менее трех недель. Священная река Индусов усеяна песчаными отмелями, почему большие суда не могут ходить но ней ночью. «В продолжение нашего медленного плавания», говорить г-жа Пфейфер, «я не видала ни одного места, замечательного по [18] красоте. Берега Ганга плоски или возвышаются на десять и на двадцать фут над водой. — По обоим его берегам видны только песчаные пространства, да высохшие луга; деревень хотя много, но они в самом жалком виде».

Бенарес вознаграждает ее за скуку, которую она испытала, проезжая Гангом. В Бенаресе 500,000 жителей; он выстроен очень красиво и совершенно в индейском вкусе. Там только 450 Европейцев. Это Афины Индии, ее академия. Там 6,000 браминов занимаются астрономическими наблюдениями, изучением санскритского языка и народных преданий. Всякий год приходят туда тысячи странников, которые набожно выкупавшись в обширном каменном бассейне, называемом Манкасника, поклоняются в храмах Вишну и Сиве, наконец делают приношения обезьянам, прыгающим по деревьям предместий Дургакунд.

От Дели путь г-жи Пфейфер лежал по стране, где путешествия и трудны и опасны. Из Дели в Бомбей богатые переезжают обыкновенно в паланкинах или на верблюдах, а бедные в телегах, запряженных волами. Туристка выбирает телегу. Она отправляется с одним проводником, вооруженная пистолетами. Днем ей приходится переносить нестерпимый жар, ночи она проводит в каравансераях, а иногда на открытом воздухе. В Кота она отдыхает в доме капитана Бурдена; в Индоре ее принимает благосклонно г. Гамильтон. Каждый из этих благородных чиновников ставит себе в обязанность не только делать ее пребывание в городе приятным, но и доставить ей случай продолжать дорогу удобно и безопасно. Из чувства собственного достоинства, она упорно отказывается от паланкинов, и путешествует самым простым и дешевым образом. Из Бомбея она отправляется в Багдад на пароходе, и берет себе место на палубе. Оказывается, что вся палуба загромождена Персиянами, Арабами, поклажею и товаром, до такой степени, что все ее старания найти для себя местечко хоть сколько-нибудь удобное, остаются тщетными. Наконец она находит спокойный приют, о котором никому и в голову не приходило, а именно под столом у капитана. Правда, во время обеда и [19] ужина она должна была оставлять свое место, но зато все прочее время дня и ночи ее уже никто не беспокоил.

В Багдаде она присутствует при большом церемониальном обеде английского консула, и посещает гарем паши. Она находит там пятнадцать его жен, разряженных в богатые платья и убранных в золото, жемчуг и бриллианты. Вместе с ними садится она за богатую трапезу, которая составляет одно из главных развлечении пленниц; но это не изглаживает того неприятного впечатления, которое производят на нее грубые и неблагопристойные привычки одалык.

Из Багдада она отправляется с одним бедным караваном в Моссул. Это более чем четырехсотверстное путешествие она совершает на муле, нанятом за 15 франков. Багаж ее невелик: немного белья, двойной комплект платья — вот и все. Она не запаслась даже провизией, несмотря на то, что путь предстоял долгий и через бесплодную страну. Вода, хлеб и огурцы составляли ее постоянную пищу. Может быть, она надеялась достать чего-нибудь дорогою; но караван идет только ночью, а днем останавливается в стенах какого-нибудь уединенного хана, или вблизи несчастной деревушки, в которой ничего нет. Раз как-то, обыскав всю деревню, ей удалось найти чашку молока и три яйца. Другой раз одна Аравитянка дала ей бараньего супу; все же остальное время она довольствовалась сухим хлебом и огурцами Впрочем она въезжает в Моссул довольная и веселая; посещает развалины Ниневии. Хотя английский вице-консул, к которому она имела рекомендательные письма, представляет ей все опасности путешествии без слуги, но она не хочет выходить из своих средств и не оставляет своего намерения побывать в Персии. Ни один караван не идет прямо в Таврис. Ей пришлось покориться необходимости и сделать переезд круговыми объездами. Трудности пути, о которых ей говорили, оказались нимало не преувеличенными. Страна дикая, невозделанная, большею частию необитаемая, во многих местах посещаемая шайками воров, которые тем алчнее к добыче, что она им редко попадается.

В маленьком городке Санбулаке, она, в продолжение нескольких дней, тщетно ищет средств продолжать дорогу. [20] Наконец она решается нанять лошадь и отправиться в Оромию, надеясь на помощь живущих там американских миссионеров.

Благодаря услужливости оромийских миссионеров, г-жа Пфейфер достигает благополучно Тавриса, второго города Персии, и при посредстве одного европейского медика, она имеет честь быть принятой вице-королем области, наследником персидского престола.

«Однажды, после полудня», говорит она, «я была приглашена в летнюю резиденцию молодого принца. Мы (я и доктор) вошли в обширный сад, а оттуда в другой, меньший. Оба сада обнесены высокими стенами. В первом были разбиты палатки, занятые солдатами; при входе в другой мы были встречены евнухами, которые повели доктора в половину вице-короля, а я, в сопровождении рабов, отправилась к принцессе, молодой женщине 18-ти лет, ожидавшей меня с дуеньей гарема. Г. Казолаки сказал ей, что я намерена описать мое путешествие; она меня спросила, буду ли я писать о ней, и получив утвердительный ответ, захотела мне показаться в самом блистательном костюме. Несколько минут спустя, она явилась в шелковых шараварах и шелковой же куртке, с узкими, вышитыми по швам рукавами. Под курткою была белая шелковая рубашка; голова покрыта белым креном, вышитым золотом; на шее и на руках множество жемчугу и бриллиантов редкой величины, но просто нанизанных на шнурке. Огромные кольца были надеты на руках, сверх шелковых перчаток.

«Показавшись мне во всем блеске своего наряда, набеленная и нарумяненная и с большими подрисованными бровями, она велела подать плодов и варенья, потом повела меня к вице-королю. Он принял меня очень благосклонно и велел поставить для меня кресло подле своего. Молодой принц носил одежду в роде европейской, обшитую широким галуном, на голове у него была персидская меховая шапка двух футов вышины. Он предложил мне, чрез г. Казолаки, несколько обыкновенных вопросов о моем путешествии.

«Этому принцу 17 лет, он управляет независимо обширною областию. Все покоряется его приказаниям, все [21] склоняется при малейшем его желании. Он выезжает из своего дворца не иначе как окруженный конвоем офицеров и множеством слуг, которые приказывают народу преклоняться пред его повелителем. Вся свита идет пешком, он один едет на лошади».

Из Персии г-жа Пфейфер въехала в русские границы, и чрез несколько месяцев была уже в Вене.

Но страсть к путешествию не погасла в душе г-жи Пфейфер. Скоро она снова отправилась из Европы, была в южной Америке, посетила Капштадт, Сингапур, Зондские острова, Новую Гвинею, и др.

По последним известиям, она находится в Борнео, откуда прислала в Лондон письмо к г. Петерману; содержание этого письма, в котором она описывает поездку свою в Понтианак, помещено в «Athenaeum».

Г-жа Пфейфер, желая как можно более познакомиться с внутренностию этого острова, сделала на этом пути большой обход и была в странах, мало известных европейцам, населенных независимыми диакскими племенами. Она знала, что между Диаками встречаются также и людоеды, но это ее не остановило. Отважная женщина проехала сначала по реке Скарран около 70 английских миль, а потом вверх по реке Лупе 100 миль, до Екамильских гор. «Я должен заметить», говорит г. Петерман, «что не мог найти на карте всех имен, упоминаемых г-жею Пфейфер; но несмотря на это, кажется, общее направление ее путешествия было от Саравака на юго-восток к Синтанчу, лежащему под самым экватором и под 110° восточной долготы, расстояние 140 английских миль по прямой линии оттуда по течению реки Капуас до Понтианака, что составляет по крайней мере, 250 английских миль. На расстоянии 20 верст от гор, г-жа Пфейфер и ее спутники встретили прагус (челнок) с четырьмя Диаками, которые советовали ей тотчас возвратиться, ибо соседственные племена вели между собою войну, что и заставило их самих бежать. Неустрашимая путешественница спросила совета у сопровождавших ее туземцев; но они все хотели возвратиться; один только, подданный раджи Броке, полный отваги, утверждал, что флаг его владыки защитит их среди всех [22] диакских племен, в стране, прилегающей к Сараваку, и что ни один из них не нанесет ни малейшей обиды подданному Раджи. Путешественница наша была того же мнения, а потому подняли английский флаг, и продолжали путешествие. Скоро послышался звук тамтама, а когда они проехали изгиб реки, то представилась им картина, пред которою едва ли не вздрогнул бы и самый неустрашимый из воинов. Целое племя Диаков, мужчины, женщины и дети, собрались на небольшой возвышенности на берегу реки; дикие, заметив приближение прагуса, испустили воинский крик, который, вместе с угрожающими телодвижениями и звуком инструментов, наводил невыразимый ужас. По краям стояли туземные волны с парангами, или короткими саблями. Г-жа Пфейфер приказала остановиться у отмели среди реки, прямо против лагеря, и ее спутник, по совету которого продолжали путешествие, с некоторыми из лодочников, отправился на берег для начатия переговоров. Смелая путешественница ожидала еще с нетерпением, какой будет прием, как воины быстро спустились с холма, бросились в воду и обступили прагус со всех сторон; г-жа Пфейфер находилась в эту минуту в совершенном недоумении, она не знала, кто окружил ее, враги или друзья. Сомнение ее скоро рассеялось прибытием раджи этого племени, который, предложив ей руку, просил сойти на берег и войти в его палатку. Приглашение было принято с радостию. Там нашла она богатый запас жизненных припасов: вареный рис, разные печенья из рисовой муки и индейской ржи, овощи, плоды и т. п., все это подавали на соломенных рогожках. Она была принуждена сесть на землю между женщинами и отведать от различных яств, которые конечно не показалась ей вкусными.

После стола отвели ее в палатку, назначенную собственно для женщин, и предложили ей провести там ночь; но она отказалась, желая продолжать свое путешествие. Гостеприимные хозяева снабдили ее необходимою провизиею, вареным рисом в бамбуковых корзинах, хлебом, плодами и яйцами. В тот же вечер прибыли они в Ингкаланг-сенг-туганг, резиденцию одного малайского раджи, небольшую деревню, лежащую у подошвы гор Сеа. Переход чрез горную цепь [23] был не совсем безопасен, ибо здесь обитают независимые Диаки, известные своим диким и воинственным характером. В следствие повеления раджи Брооке, начальник этого племени дал путешественникам 12 провожатых из своих воинов. Они должны были проходить дремучими лесами, избегая нападения со стороны бродящих дикарей. В продолжение двух дней сделав переход в 30 миль, исполненный величайших опасностей, достигли они наконец места Тенг-калаг-бунат, раджа которого принял госпожу Пфейфер с радушием, снабдил ее лодкою, на которой она прибыла в Синтанг, проплыв по течению 105 миль. Также получила она рекомендательное письмо к тамошнему султану. Когда она прибыла в Синтанг и отдала письмо, то была встречена музыкою и пушечными выстрелами, и отвезена на барке в дом султана, который встретил ее на половине дороги, и проводил в свой дом с величайшею любезностию. Все убранство его комнаты состояло из стола и одного стула, который предложили г-же Пфейфер, султан же сел на старый сундук, а министры и прочие сановники королевства сидели на полу. Народ во множестве собрался около залы, чтобы увидеть первую европейскую женщину, пришедшую в Синтанг. Этот город так удален от морского залива, что большая часть жителей никогда не видала ни одного Европейца. Путешественницу угостили с пышностию, и отвели потом в гарем султана, где она, как и в других гаремах на Борнео, не нашла ни особенных красавиц, ни изящных костюмов.

На следующее утро султан, в сопровождении своего отца, сына и других членов семейства, сделал ей визит, и сказал, что его прагусы готовы отвести ее обратно в Понтианак, отстоящий на 250 английских миль. Г-жа Пфейфер благополучно достигла этого города, сделав таким образом одну из замечательнейших экспедиций, которые когда-либо предпринимались Европейцами.

В Понтианаке г-жа Пфейфер посетила, с помощию Голландцев, золотые и алмазные рудники ландакские. Она тщательно ведет дневник, в котором очень много [24] интересных заметок о Диаках. О ласковом внимании и помощи Голландцев и Англичан говорит она с особенно теплою благодарностию.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествия Иды Пфейфер // Сын отечества, № 12. 1852