-

ПУТЕШЕСТВИЕ ВОКРУГ СВЕТА ИДЫ ПФЕЙФФЕР.

В век паровых машин и средств повсеместного перемещения, путешествия вокруг света сделались вещью очень обыкновенною и тем самым много потеряли в глазах публики, подобно тем камням и цветам, которых большая ценность зависит от их большей редкости. В гавани какой нибудь вы непременно встретите нескольких человек, объехавших вокруг света; по чтобы женщина совершила такой подвиг, частью морем, частью сухим путем, это случай исключительный. Путешествие немки Иды Пфейффер — любопытное явление в литературе.

Невольно рождается вопрос: что побудило женщину, посвятившую тихую, скромную жизнь свою на воспитание своих сыновей, вдруг, в пятьдесят лет от роду, решиться покинуть семейный очаг и предпринять одной, и без больших средств, путешествие вокруг земного шара? Вопрос этот разрешает нам сама г-жа Ида Пфейффер. Она говорит, что у нее постоянно была страсть к путешествиям, и как скоро, со смертию мужа и об положению детей своих, она увидала себя на свободе и могла предаться своей непобедимой наклонности, то немедленно решилась посетить самые отдаленные страны. Не будучи и состоянии путешествовать в карете, [84] она скромно взяла свой чемодан и пустилась в путь как студент, как солдат, довольная тем, что может занять на пароходе место второго класса, а иногда и просто поместиться на палубе, весело перенося усталость, отважно встречая опасности.

В 1842 году она посетила Турцию, Палестину, Египет и издала два тома своих путешествий, выдержавшие два издании. В 1845 г. она посетила Исландию, объехала Скандинавию; на следующий год села на корабль в Гамбурге в отправилась в Бразилию, оттуда, через мыс Горн, в Чили; потом в Китай и Цейлан, из Цейлана в английскую Индию, Персию и Россию; из России оия возвратилась в Германию через Константинополь и Анины.

Принявшись за описание своего путешествия, г-жа Пфейффер положила себе за правило рассказывать лишь то, что сама видела и испытала. В сочинении ее вы не найдете ни прелести новизны, ни занимательности, которыми дышат некоторые новые описания; но если она не одарена сильным литературным талантом, зато умеет придать своим рассказам особенный характер индивидуальности. К тому же, при чтении их вами овладевает какое-то сочувствие в том отношении, что женщина уже пожилая добровольно подвергается тем же приключениям, каким подвергались Рюкстон или Мельвиль, добровольно одна пробегает пустыня, вооруженная пистолетами и готовая употребить их при случае в дело, ест за завтраком кусок жареной обезьяны, за обедом — вареных змей, живет между дикими...

Первая часть путешествия г-жи Пфейффер наименее занимательна. 12 мая прибыла она в Гамбург и в июне месяце села на датский брак, отправлявшийся в Рио. Из Рио она углубилась во внутренность Бразилии, новую немецкую колонию — Петрополис. Цель эмигрантов, поселившихся здесь, состояла в том, чтобы на этой тропической почве возделывать европейские растения и плоды, для чего они и выбрали Петрополис, лежащий на 2,500 футов над поверхностью моря. В Рио говорили, что предприятие колонистов увенчалось полным успехом; но г-жа Пфейффер нашла ах в таком жалком положении, что не может себе представить, какую же нищету должны они были претерпевать в своей редкой стране, если решились обработывать этот несчастный угол леса в центре Америки! Близь этой колонии ваша путешественница едва не лишилась жизни. Она была одна, на обширной равнине, с своим соотечественником графом Берхтольдом, как вдруг на нее напал негр, вооруженный кинжалом и лассо. Для защиты у них был карманный ножик да зонтики; но г-жа Пфейффер решилась дорого продать свою жизнь. В борьбе она получила [85] несколько ран в руку и сама ранила своего храброго противника. Впрочем, ни она, ни ее спутники не остались бы победителями, еслиб, по счастию, к ним не подоспели на помощь два всадника.

«Негр — говорит г-жа Пфейффер — обратился в бегство, но был остановлен и связан; так как он не хотел идти, то всадники, опрокинувшие его на землю, несколько раз так ударили его по голове, что удары эти непременно пробили бы ему череп, еслиб этот череп не был так крепок».

После такого драматического эпизода она, как истинный философ, перевязала свои раны и преисполнилась радости при созерцании великолепной картины природы, ее окружавшей. Она отправилась по полям ловить насекомых, а граф занялся собиранием трав. После нескольких экскурсий пешком из Петрополиса, она отправилась в колонию Новый-Фрибург в двадцати-осьми милях расстояния.

«Ничего не может быть прекраснее — говорит путешественница — роскошное тропической растительности. Почва покрыта ползучими растениями, обвивающимися около деревьев, доходящих до самых вершин и спускающихся книзу гирляндами цветов. Некоторые из этих цветов красно-пурпуровые или ярко-жолтые; другие являются как серебряные клинки в целом море зеленой листвы; подобные леса можно назвать гигантскими садами».

На пол-пути к Новому-Фрибургу путешественники захотели посетить одно индейское племя. Граф страдал от полученной ям недавно раны и потому должен был отказаться от этого предприятия; раны же г-жи Пфейффер находились в самом удовлетворительном состоянии, и она поехала с проводником, вооруженная двухствольным пистолетом. Спустившись с гор в теплые долины, она очутилась в жару 39 градусов Реомюра, посреди бесконечных плантаций, из которых большая часть, за исключением сахарных и кофейных, жестоко запущены и поросли дикими растениями. В разных расстояниях, по обеим сторонам дороги, подымалась клубы дыма от огней, разводимых бразильцами в лесах, для очистка почвы. Пожары эти не так опасны, как те, которые бывают на Западе, потому что свежесть почвы останавливает их быстрое распространение. Чтобы сделать в лесу прогалину, необходимо разложить огонь в разных местах, и то он часто гаснет прежде, чем достигается цель, для которой его разводят. Г-жа Пфейффер, видевшая лишь издали эффект этого пожара, захотела посмотреть его поближе и добраться до места, где к оставалось не более пятидесяти футов расстояния между двумя линиями зажженных дерев. Высокие, столетние сучья, [86] окутанные клубами дыма, сверкали, шипели, лопались в наконец с треском, как молнии, падали на землю. «Мною овладело некоторое беспокойство — говорит г-жа Пфейффер — когда я увидела, что проводник мой направляется к этой адской аллее; потом я поразмыслила, что не также он глуп, чтобы безрассудно рисковать своею жизнью, и что я могу положиться на его опытность. При входе в аллею мы встретили двоих негров, которые указали нам дорогу и советовали посторониться.

«Проводник мой пришпорил лошадь, я последовала его примеру, и мы во весь скачь пронеслись по опасной теснине. Около нас летали клочья горячего пепла; дым труднее было перевести, чем жар от пламени. Лошади наши задыхались, и мы с трудом заставляли их бежать в галоп. По счастию, мы ехали так не более одной или полуторы мили в без дальнейших приключений выбрались из пылавшей окресности, — но для того только, чтобы встретить новое затруднение. Мы очутились у опушки дремучего, девственного леса: нигде ни малейших следов дороги или тропинки. Мы сошли с лошадей и стали пробираться сквозь чащу леса. Нам пришлось то ползти на коленях между густыми ветвями кустарника, то вздевать на они разбитых деревьев и с ужасными усилиями тащить за собой лошадей. Путь был так труден, что я начинала терять всякую надежду».

Но скоро путешественница перестает жаловаться на трудность дороги и с восторгом говорит о великолепном лесе, наполненном цветами и благоуханиями, населенном птицами, каких она не видала ни в одном музеуме, перерезанном прозрачными ручьями, наполняющими воздух живительной прохладой, и живописными лужайками, которые могли бы служить убежищем нимфам и наядам. Одушевляемая горячею любовью к красотам природы, она готова снова начать трудный путь, чтобы насладиться созерцанием этого земного рая.

Индейцы, которых ей удавалось видеть, дикие в полном смысле, но гостеприимны и ласковы. Они неревниво безобразнее негров: цвет кожи у них бронзовый, взгляд бессмысленный, рот открытый, лицо татуировано белой и голубой краской; их одежда состоит единственно из куска какой нибудь ткани, обмотанной около талии; они страстно любят табак и водку. Таковы, например, пюзы, или коренные обитатели Бразилии; число их простирается до пятидесяти тысяч душ, рассеянных по лесам. Они кочуют группами из пяти или шести семейств, раскидывают свои шатры (vigwam) там, где им кажется привольнее, и [87] оставляют то место, где расположились, лишь тогда, когда истребят все плоды и коренья в окрестности.

«Осмотрев внутренность хижин индейцев — говорит г-жа Пфейффер — я отправилась, в сопровождении нескольких диких, ловить попугая и обезьяну: скоро мы нашли то, чего искали. Я не могла надивиться ловкости, с которой дикари стреляют из лука: они убивают птиц на лету и очень редко дают промах. По окончании охоты мы возвратились в табор. Мне предложили для ночлега одну из лучших хижин, и я приняла это предложение с большим удовольствием: жар и охота утомили меня чрезвычайно, а искать другого убежища было уже поздно. Я разостлала на полу свой плащ, сделала себе подушку из деревянного обрубка и уселась на этой походной постели. Между тем индейцы принялись жарить обезьяну и попугая; потом, чтобы дополнить ужин, они прибавили к ним несколько маису и корений, испеченных в горячем пепле; когда обезьяна изжарилась, они руками разодрали ее на несколько частей и лучшую часть подали мне, на древесном листе, вместе с попугаем и маисом. Я чувствовала сильный голод и нашла мясо обезьяны необыкновенно вкусным; попугай показался мне несравненно хуже».

После ужина, г-жа Пфейффер попросила своих гостеприимных хозяев доставить ее удовольствие видеть их танцы. Индейцы тотчас же развели огромный костер и принялись скакать около него, под звуки грубой гитары. Танцуя, они делала отвратительные гримасы и испускали страшные крики. Потом они схватили луки, стрелы, тяжелые палицы и стали представлять битву, в которой, по видимому, преследуют, настигают и истребляют своих врагов. Г-жа Пфейффер говорят, что сцена была ужасная. «Я была очень счастлива, когда она кончилась и я могла, после утомительного дня, отдохнуть под кровлею шатра, сделанного из листьев».

Г-жа Пфейффер обогнула мыс Горн на английском корабле. Она очень мило рассказывает о своем пребывании в Чили. В Вальпарезо она взяла место на голландском корабле, который, отправляясь в Китай, должен был на пути заехать на остров Такти. Когда она прибыла туда, город Папенти был уже занят французским войском, а порт его — французской эскадрой. Королева Помаре, которая скрывалась на другом острове, возвратилась снова в свою главную резиденцию и была совершенно счастлива тем, что ей позволили поселиться в ее прежнем доме, назначили пансион и всякий день приглашали обедать к губернатору. В городе было такое стечение народа, что самые главные из [88] офицеров должны были поместиться в жалких жалких хижинах. Г-жа Пфейффер переходила от одной двери к другой, отъискивая себе помещение, и кончила тем, что расположилась на шести квадратных футах за дверью хижины плотника. В хижине этой было четыре жильца; стены ее состояли из простых кольев; в ней не было ни кровати, ни стульев, я за такую квартиру она должна была платить четыре франка в неделю.

Несмотря на бедное помещение, г-жа Пфейффер была представлена ко двору Она удостоилась чести видеть королеву Помаре на большом бале, который губернатор давал по случаю дня рождения короля Людовика-Филиппа; на этом любопытном бале она между прочим видела, как французские дамы, изящно одетые, и офицеры, в полной форме, танцовали в одной кадрили с полу-нагими индейцами. На королеве Помаре было что-то в роде блузы из голубого бархата, обшитой в два ряда великолепными кружевами; на голове — гирлянда из ясминов, в руках — платок, превосходно вышитый и также украшенный кружевом. Обыкновенно они ходят босиком. Но в этот день ей угодно было надеть чулки и башмаки. Весь этот костюм был подарен ей французским королем. За столом г-жа Пфейффер имела счастие сидеть между мужем королевы, одетым в генеральский мундир, и королем Озумом, владетелем одного из соседних островов, облеченным в блистательный костюм серого цвета. Эти знаменитые особы успели уже заимствовать несколько европейские манеры и, по видимому, всячески стараются подражать нам.

Г-жа Пфейффер, при своем любознательном уме и при любви к естественным наукам, не могла спокойно оставаться в Папенти. Она сделала несколько экскурсий, несмотря на то, что бесчисленное множество источников, пересекающих остров, чрезвычайно затрудняют путешествия этого рода. Впрочем, она старалась применять свой костюм к обстоятельствам: на ней были толстые мужские башмаки, панталоны и блуза. Одевшись таким образом, она отправилась в путь с проводником индейцем. В первый же день ей пришлось переправиться через тридцать-два ручья на протяжении каких нибудь шести миль. Она позавтракала в индейской хижине, где ей предложили рыбы и плодов. «После того — говорит она — мы должны были перейти шестьдесят-два раза через один и тот же поток, разлившийся от дождей: поток этот в самых мелких местах был глубиною в три фута. В опасных местах проводник брал меня за руку и тащил за собою вплавь. Иногда мне приходилось итти по пояс [89] в воде. Когда мы оставили поток за собою, дорога сделались еще труднее и опаснее. Мы должны были перебираться через камни и скалы, покрытые до того плотно широкими листьями оприту, что не знали куда поставить ногу. Можно сказать с уверенностью, что это было смелое путешествие: ни одна женщина не решилась бы предпринять его. В восемь дней нам удалось, однако же, сделать осмьнадцать миль и подняться на высоту осьмисот фунтов. Наконец мы достигли озера, которое мне хотелось видеть; озеро это невелико, но очень живописно: оно лежит в ложбине, которая, вероятно, образовалась из кратера потухшего вулкана. и со всех сторон окружено высокими горами. Я объяснила провожавшему меня индейцу, что мне бы хотелось перебраться на другую сторону озера. Он тотчас же нарезал ветвей, связал их травой, бросил этот зыбкий плотик па воду и пригласил меня стать на него. Этот способ плавания показался мне не слишком надежным и удобным; однако же, я победила страх я вошла на плот; индеец пустился вплавь, подталкивая его вперед. Таким образом мы переехали озеро взад и вперед; впрочем, сказать правду, я чувствовала себя ее совсем хорошо, потому что каждую минуту ожидала, что мы опрокинемся. Вечером мы поужинали у огня и весело расположились спать на постели из листьев».

Жители Таити — говорит госпожа Пфейффер — кротки и смирны. На острове их нет ни хищных зверей, ни ядовитых гадов. Они страдают единственно от мускитов.

На другой день после возвращения своего в Папенти госпожи Пфейффер отправилась в Китай. В Виктории она встретила пять человек своих единоземцев, миссионеров, которые изучали китайский язык, одевались по китайски, брили головы по китайски и носили длинные косы. Она намеревалась ехать в Кантон, но, не будучи в состоянии заплатить двенадцати долларов за переезд на пароходе, решилась отправиться на китайском судне, несмотря на представления одного негоцианта, уверявшего ее, что такого родя путешествие сопряжено с неминуемой опасностию. «Но наружность и манеры китайцев — говорит она — не вселили мне ни малейшего страха. Из предосторожности, я осмотрела только свои пистолеты и спокойно вошла на палубу. Темнота и сильный дождь скоро принудили меня сойти в каюту, где я принялась разглядывать своих спутников. Они были люди простые, но вели себя очень прилично. Одни из них играли в домино, другие разъигрывали что-то очень жалобное на инструменте, в роде мандолины, о трех струнах. Они курили, разговаривали и пили чай без сахару. Со [90] всех сторон иве предлагали небесный напиток. Я не только не боялась их, но была очень благодарна им и их капитану за вежливость, которую они мне оказывали».

По приезде в Кантон смелая туристка была поставлена в весьма затруднительное положение: она не знала, как ей найти дорогу к дому Агассида, к которому у ней было рекомендательное письмо. С трудом могла она объяснять одному из матросов, что у ней нет денег, и что он должен проводить ее в факторию, где за нее заплатят. По дороге она возбуждала сильное любопытство. Молодые и старые указывали на нее пальцем, и густая толпа провожала ее до самой фактории. Агассид чрезвычайно удивился, когда узнал как она приехала в Кантон и как прошла по улицам города без всякого приключения. До сих пор не было примера, чтобы европейская женщина решилась оказаться на улице, в сопровождении одного китайца. Он не мог понять, как ее никто не обидел; в случае же малейшего приключения — заключил он — проводник непременно обратился бы в бегство и оставил ее на произвол судьбы.

Со времени войны с англичанами европейцы более чем когда нибудь возбуждают в китайцах неприязненное чувство, и особливо женщины, вследствие пророчества, которое гласит, что Небесная империя будет покорена женщиною.

Большая часть второго тома путешествия госпожи Пфейффер посвящена описанию английской Индии. За тем она является в Бенаресе, где ее дружественно принимает земляк ее Люйтпольд; в то время она путешествовала с Ло, который представил ее бенаресскому радже. Раджа принял ее очень ласково, предложил ей трубку, сам выкурил их несколько, разговаривал с ней через переводчика, угощал шербетом, заставил протанцовать перед ней национальный танец и наконец посадил на слова, на котором она отправилась осматривать сад, расположенный в некотором расстоянии от дворца. Хотя в этом саду она не нашла ничего замечательного, но расхвалила его как нельзя более радже, который из благодарности прислал ей на другой день разных плодов и между прочим винограду и гранатовых яблоков, составлявших в то время года большую редкость и привезенных из Кабула.

«С незапамятных времен — рассказывает г-жа Пфейффер — никто не умирал во дворце, который занимает раджа, — и вот по какой причине: один из прежних владельцев этого дона обратился к браме с вопросом: что будет после смерти с душой того, кто умрет в этом жилище? Брама отвечал, что она [91] отправится в небо. Девяносто-девять раз он повторял этот же вопрос и девяносто-девять раз получал тот же ответ. Наконец, в сотый раз, брама потерял терпение и отвечал ему, что душа эта переселится в осла. С того же дня все живущие во дворце спешат оставить это жилище, как только почувствуют себя больными».

В Калькутте знакомые госпожи Пфейффер убеждали ее не ездить далее Дели, потому что дороги в тех местах очень опасны и путники подвержены нападениям тугов. Прибыв в Дели, где ее прекрасно приняли и великолепно угостили в одном гостеприимном доме, она узнала, что туги вовсе не так многочисленны, как прежде, и что в Индии вообще европейцы редко подвергаются нападениям на больших дорогах. Она отправилась в телеге, запряженной быками. Этот способ перемещения стоит несравненно дешевле, нежели на верблюдах или в паланкине. Две недели спустя, она отдыхала уже под одной из палаток капитана Бурдона, который делал военный смотр в округе Кота. Жена Бурдона четыре года не видала европейской женщины. Можно себе представить, с каким радушием приняли нашу смелую путешественницу. Г-жу Пфейффер более всего поразило в этой стране то, как путешествуют английские чиновники. Проехав столько стран с одним маленьким чемоданом, ночуя то в бедных хижинах, то под открытым вебом, она не могла смотреть без удивления на множество палаток, занимаемых одним семейством, на обширное помещение, устроенное на какую нибудь ночь, на огромное количество багажа, мебели, постелей, паланкинов и роскошный стол.

Прощаясь с нею, капитан Бурдон предложил ей паланкин носильщиков; но она не могла решиться заставить людей делать то, что обыкновенно делают животные, и объявила, что предпочитает верблюда, с высоты которого будет наслаждаться более обширным видом. Таким образом, подвигаясь тихонько вперед и отдыхая в самых жалких убежищах, она прибыла в Индор, где ее ласково принял Гамильтон, англичанин, к которому у ней было рекомендательное письмо. В доме его она познакомилась со всем европейским населением Индора, состоащим из трех семейств. Она была совершенно счастлива, когда услышала немецкую песню, пропетую тирольцем; жена тирольца плакала от радости, смотря на свою соотечественницу, первую, которую ей удалось увидать в продолжение пятнадцати лет.

Любопытно видеть, с каким упорством г-жа Пфейффер продолжает свое трудное путешествие. Очевидно, она испытывает величайшее удовольствие, когда попадает к европейцам, у [92] которых находит комфорт и удобство жизни, и отдыхает после испытанных ею трудов и лишений мелкого рода. Но ничто не может принудить ее остановиться. Непреодолимая потребность движения вполне овладела ею: она могла бы выбрать эпиграфом для своей книги стих из известной немецкой песни:

«Меня влекла вперед магическая сила».

Для г-жи Пфейффер Индор был Капуа в пустыне. Гамильтон предложил ей комнату в своем великолепном доме и женщину для прислуги; он представил ее королеве и ее мужу и сам показывал ей город; все это не помешало ей через два дня приступить к

В Роджа г-жа Пфейффер садится да лошадь и отправляется осматривать знаменитый храм Еллоры. Но день расположился вовсе не так, как она предполагала. «У городских ворот — говорит она — мы встретили несколько человек европейцев, ехавших на слонах. Они объявили мне, что отправляются на охоту за тигром, и предложили отправиться с ними. Я с радостию приняла их предложение и уселась на слона, в большой ящик, где уже были три человека. Нас снабдили длинными и широкими ножами, на случай, если бы тигр вспрыгнул к нам. Мы ехали несколько часов, не встречая ничего, как вдруг раздались крики: «тигр! тигр!» и только в тоже время в кустарниках засверкали яростные глаза зверя. Раздалось несколько ружейных выстрелов; раненый тигр устремился на нас с такой яростью, что я думала, что он непременно вспрыгнет в наш ящик. Но я всячески старалась подавить в себе беспокойство, и спутники мои не могли заметить страха, овладевшего мною. В тоже мгновение показался другой тигр. Между тем охотники продолжали стрелять, а слоны храбро защищались хоботом. В полчаса битва была кончена: мертвые тигры лежали у наших ног, и с них сдирали кожу, при криках победы. Охотники хвалили мою храбрость и предложили мне в подарок шкуру одного из убитых животных. Я должна была отказаться от подарка, потому что не могла отложить своего отъезда и дождаться, когда кожа высохнет и будет выделана. Охота на слонах очень опасна и требует непременно, чтобы слоны были хорошо дрессированы и оставались неподвижно на одном месте; если [93] слон обратится в бегство, то охотники, сидящие у него на спине, неминуемо будут сбиты ветвями деревьев и сделаются жертвой кровожадных животных.

Из Бомбая г-жа Пфейффер отправилась в Бассору на пароходе, маленьком, жалком пароходе, заваленном поклажей и набитом путешественниками, из которых большая часть были арабы и персы. Не было никакой возможности сделать шагу по палубе, не задев за какой нибудь сундук или не наступив на ногу кому нибудь из пассажиров. Благодаря находчивости, которую г-жа Пфейффер приобрела во время своих раззнообразных странствований, она скоро нашла себе довольно спокойный угол, но не на палубе и не в каюте, а под столом у капитана. Там она была вне всякой опасности; к сожалению, во время обеда и ужина она должна была оставлять свое гнездо и уступать свое место ногам капитана и его собеседников. Страдая ужасно от жолчной лихорадки, она терпеливо переносила боль и неудобства своего положения. «Я не принимала ничего против болезни — говорит она — во время путешествий никогда не возила с собою никаких лекарств и постоянно поручала себя воле Провидения. Вскоре болезнь несравненно ужаснее моей — оспа — открылась в каюте, занимаемой богатыми персами. В ней помещалось семнадцать женщин и семеро детей, наваленных почти друг на друга р узком и душном пространстве. Воздух, которым они дышали, был заражен, но им ни под каким видом не позволяли выводить на палубу. Трое из них умерли, остальные по какому-то чудному случаю избегли заразы. Любопытно было видеть, какие предосторожности принимали персы, чтобы укрыть своих жон от нескромных взглядов, когда мы прибыли в порт. Пользуясь нравом своего пола, я могла их видеть и рассмотреть: все оне были нехороши собою. Но мужья их выстроились в два ряда, начиная от дверей каюты до верху лестницы, и образовали с каждой стороны род занавеса из курдов ткани, которую они растянули в промежутках, остававшихся между ними. Жоны выходили из каюты одна за другой и, ослепляемые дневным светом, от которого глаза их отвыкли, спотыкались и едва не падали. Выйди на палубу, они сжались в одну кучу; мужчины окружали их, после чего вся группа медленно двинулась вперед и спустились в шлюбку, плотно занавешенную со всех сторон».

Из Бассоры г-жа Пфейффер отправилась в Богдат, на английском пароходе. Чтобы удобнее было ей ходить по уларам городя, она надела костюм тамошних женщин — феску и широкое покрывало, в которое закуталась с головы до ног. Одетая таким [94] образом, она посетила гарем паши, расположенный в хорошеньком домике, посреди сада из розовых кустов, окруженного в свою очередь обширным фруктовым садом. Пятнадцать одалисок, находящихся в гареме, ожидали ее посещения и приготовились к приему. Они были богато одеты, но держали себе неприлично и без всякого достоинства. «Они разговаривали, смеялись и играли между собою так буйно — говорит г-жа Пфейффер — что я совершенно растерялась. Они пригласили меня с ними обедать: обед был очень хорош, хоть вместо ножей и вилок мне пришлось есть пальцами. После обеда нам подали трубки, а за тем кофе в маленьких золотых чашках, обделанных жемчугом. Женщины, назначенные для их прислуги, обходились с ними совершенно фамильярно: они курили вместе с ними и садились возле них на софу. Если бы не костюм, то трудно бы было отличить госпожу от невольницы. Меня оскорбляли их неблагопристойные приемы, и этот визит дал мне жалкое понятие о нравах Богдата».

За Богдатом начинается самая драматическая часть путешествия г-жи Пфейффер. Она хотела оттуда прямо проехать в Испагон. Но персидский князь, которого она встретила на берегу Тигра, сообщил ей о тех местах известия, заставившие ее отказаться от этого намерения. Правитель Испагона был убит и вся провинция объята мятежем. Г-жа Пфейффер решалась сначала съездить в Моссуль. Она должна была присоединяться к каравану (чтобы издержать на этот проезд как можно менее), несмотря на то, что ей не советовали одной пускаться в дорогу с арабами. К несчастию, средства ее были так невелики, что она не могла взять с собою никакой прислуги. Зато действительно трудно было бы ей найти что нибудь дешевле этого способа: в двенадцать или пятнадцать дней она должна была проехать на лошади или на спине мула пространство во сто миль я за нее это, вместе с багажем, заплатить только двадцать-два франка.

«Я смело отправилась в дорогу — говорит она — по степям и пустыням, без всяких предосторожностей, доступных только людям богатым, без всякой защиты. Я должна была ехать как самый бедный араб, как он должна была переносить солнечный зной, спать на голой земле, питаться хлебом и водой, а иногда одними финиками и огурцами. Два мешка, заключавшие в себе всю мою собственность, поместились на спине мула; из плаща и подушки я устроила себе сиденье, довольно удобное, если бы только я не сползала с него ежеминутно, за отсутствием стремян. Ваш караван состоял из двенадцати арабов, из которых пятеро шли пешком, и шестидесяти-двух лошадей и [95] мулов, по большей части навьюченных товарами. В нескольких милях от города к нам присоединилось еще несколько путешественников. Каждый вечер состав нашего каравана изменялся: одни оставляли нас, другие присоединялись. Между моими спутниками иногда появлялись люди с такой подозрительной наружности, что на них нельзя было смотреть без страха. Часто случается, что воры присоединяются к каравану и грабят его, улучая время. Мы шли только по ночам: невыносимый жар не позволяет идти днем. В первую ночь мы сделали десять миль и остановились в грязном и жалком каравансарае среди маленькой деревушки».

Г-жа Пфейффер пользуется этой остановкой и отправляется отъискивать провизию: после больших усилий ей удается достать немного молока, три яйца и зачерпнуть воды в кожаную бутылку. Несмотря на этот бедный обед, после ночи, проведенной в трудном и утомительном пути, она сочла бы себя совершенно счастливою, если бы ей не приходилось провести целого дня под знойными лучами солнца, под плащем, развешенным на двух кольях. Сколько страданий она должна была перенести во время этого трудного пути! В одной деревне, где они провели два дня, женщины собрались посмотреть на нее. «Прежде всего — говорит она — они осмотрели мое платье, потом сняли с меня тюрбан и наконец стали так дерзки и настойчивы, что я вынуждена была прибегнуть к очень энергическому средству, чтобы избавиться от них. Взяв одну из них за руки и вытолкнув ее из шалаша, а знаками объяснила другим, что сделаю с ними то же самое, потом очертила на полу около себя круг и запретила им переступать через него. Вероятно, они сочли меня очень сильной и удалились».

В тот же день, вечером, г-жа Пфейффер с радостью заметила, что арабы развели огонь и поставили на него кострюлю, наполненную бараниною. Целую неделю она не ела ничего, кроме хлеба, фиников и огурцов. Мысленно она приготовлялась уже наслаждаться этим великолепным блюдом. К несчастью, дальнейший ход стряпни не мог возбудить в ней слишком большого апетита. Мать караван-вожатого положила в водоу несколько головок чесноку и каких-то семян. Потом, раздавив их в своих грязных руках, она взяла несколько семян в рот, пожевала и, положив вместе с другими, выжала из них сок сквозь грязную тряпку. Бедная немка в душе дала себе клятву ни за что на свете не прикасаться к ужасному блюду. Но вскоре оно стало распространять запах, который смягчал несколько ее отвращение. [96] Она подумала про себя, что ей случалось много раз есть вещи, которые в существе были приготовлены вовсе не чище этого, а зажмуря глаза принялись есть. Бульон привел ее в такое благосостояние, что на другой день она с величайшим удовольствием съела бы что нибудь подобное. Но арабы не очень щедры: на следующий день их пища, по обыкновению, состояла из одного хлеба и огурцов, без соли, масла или уксуса.

В начале июля путешественники достигла Моссула. Жар был так велик, что многие из них занемогли и умерли. Во все время переезда г-жа Пфейффер не переменяла белья в платья и два раза только ела такое вкусное блюдо, как баранина, приготовленная по арабски, а между тем чувствовала себя бодрой, свежей и здоровой.

«Из Моссула я могла наконец — говорит она — если не совершению безопасно, то по крайней мере несравненно спокойнее продолжать свое путешествие в Персию. Я искала попутчика в Табраз, но не нашла ни одного каравана, который бы шел туда пряно. Нужно было покоряться необходимости и сделать переезд в несколько приемов. На дороге я встретила одного только европейца, английского вице-консула, который дал мне рекомендательные письма в Равандус. Из опасения быть убитой и ограбленной, я отослала все свои бумаги, для того, чтобы детям остался по крайней мере мой журнал. Бумаги эти переезжали из одной страны в другую и снова попали в мои руки года через полтора».

Али, вожатый каравана, отличался зверской наружностию и вместо платья был одет в какие-то лохмотья. Несмотря на то, что г-жа Пфейффер имела случай привыкнуть к лицам всякого рода, лицо этого человека не давало ей покоя. Караван состоял из трех курдов, тоже подозрительного вида, нескольких купцов и пилигрима, самого богатого из всей компании, если судить по тому, что его сопровождало двое слуг. После нескольких часов пути, караван оставил за собою цепь холмов, отделяющих Месопотамию от Курдистана, и остановился отдыхать между грудами развалившихся хижин. Г-жа Пфейффер, по обыкновению, старается устроиться как можно удобнее. «Я заняла — говорит она — лучшую хижину, где могла совершенно укрыться от солнца. Пилигрим, вероятно также расчитывавший на это убежище, подъехал ко мне. Я разослала плащ на полу и спокойно уселась, зная очень хорошо, что ни один мусульманин не решатся употребить насилия против женщины, хотя бы эта женщина была даже христианка. В самом деле, посмотрев на меня и прошептав что-то, он удалился». С этих пор денежные средства [97] г-жи Пфейффер совершенно иссякают. Отправляясь из Моссула, она берет с собою только кусок черствого хлеба.

На другой день пути, в караване случилась тревога: «Шесть человек свирепого вида, вооруженные палками, выбежали на дорогу и остановили наших лошадей. Я была уверена, что мы попали в руки разбойников, и внутренно радовалось тому, что оставила в Моссуле свои бумаги и коллекции. Что же касается до моего чемодана, то я потеряла бы в нем немного, Между тем один из наших спутников схватил за ворот напавшего на него разбойника и, приставив пистолет ко лбу, угрожал выстрелить. Этот смелый поступок произвел магическое действие. Разбойники отступали, и сражение превратилось в мирный разговор. Они указали нам отличное место для привала, а мы дали им несколько мелких монет».

Четырнадцатого июля, в два часа утра, путешественники выбрались из долины и вступили в горы узким и диким ущельем. Если бы им не светила луна, они не могли бы сделать ни шагу по опасной тропинке, усеянной грудами камней, перерезанной каскадами, бурными потоками и висевшей над бездной. Вдруг луна покрылась облаком; караван должен был остановиться и ждать рассвета: один неверный шаг, и они обрушились бы в пропасть. На горе путешественника двинулись далее. По обеим сторонам тянулись высокие горы, а в глубине ущелья блестели их снежные вершины. Ущелье это называется Али-Бей. Путешественники шли через него три с половиною часа.

«На дороге, в конце ущелья — говорит г-жа Пфейффер — мы заметили в некоторых местах небольшие пятна крови. Сначала мы думали, что кровь эта текла из раненой ноги лошади, но пятна становились все более и более, в вскоре мы увидели на дороге два трупа. Зрелище это привело нас в ужас и несколько дней не давало мне покоя».

Равандус — небольшой город, выстроенный на отдельной скале, окруженной горами. Бедная г-жа Пфейффер надеялась найти в нем хотя некоторые признаки европейского образования и комфорт, который был для нее так нужен после утомительного пути. Но она совершенно обманулась в своих ожиданиях: Али проводил ее к Мансуру, к которому английский вице-консул дал ей рекомендательные письма. Мансур, первый купец города, жил в какой-то темней пещере. Употребив целые полчаса на то, чтобы прочесть письмо в несколько строк, он велел подать хлеба, овечьего сыру и дыню. Не зная тамошнего языка, г-жа Пфейффер не могла объясняться с ним на словах, а [98] поэтому они принуждены были начать разговор знаками: он дал ей знать, что не смеет принять ее у себя, а отведет к одной из своих родственниц. Напрасно она искала отдельной комнаты, чтобы переменить белье: равандусские женщины преследовали ее с утомительным любопытством. Во всех комнатах грязь была страшная, в ко всему этому присоединялся еще страх быть укушенной скорпионом. Более всего ей хотелось сходить в баню. Одна из женщин вызвалась устроить ей это. Она нагрела воды и отвела г-жу Пфейффер в хлев, где предложила ей стать за полдень и обливаться водою, посреди тесной толпы женщин, собравшихся посмотреть на нее. Г-жа Пфейффер предпочла остаться без бани. Впрочем, Гостеприимный Мансур сделал для нее все что мог: приискал ей караван, снабдил на дорогу провизиею дал рекомендательное письмо к одному из своих друзей в Персии.

Третья часть путешествия г-жи Пфейффер, где она рассказывает свою поездку из Моссула к русским границам, исполнена любопытных и увлекательных подробностей. Трудно понять, каким образом слабая женщина могла проехать такое огромное пространство, заселенное почти варварами и представляющее такое разнообразие климатов, местных условии и опасностей всякого рода. В этом случае она обязана единственно своему находчивому уму, мужественной решимости и необыкновенному искусству действовать так, как того требуют обстоятельства. Она, как бы по вдохновению, угадывала, где ей нужно было быть смиренной, а где гордой, где показать пистолет, а где употребить хлыст. В одной из пограничных крепостей, персидский офицер настоятельно требовал у ней паспорта: она отделалась от него, притворившись, что не понимает, чего он хочет. В том, же месте привязалась к ней любопытная толпа детей и женщин: она разогнала их хлыстом.

Одна, без проводника, отправилась она в Урофмию, где надеялась найти английских миссионеров, и,к счастью, прибыла туда без всякого приключения. Миссионеры уговорили ее взять с собою конвой для переезда через горы: переезд этот считался очень опасным. Действительно, на нее напали воры и овладели ее чемоданом; но когда она через своих проводников объяснила им, что она бедная женщина, предпринявшая путешествие к святым местам, при помощи миссионеров и консулов, воры возвратили ей назад вещи и дали воды, которая в тех местах составляет драгоценную редкость. [99]

В Табразе, доктор-европеец, Казолани, представил ев ко двору вице-короля. Вице-королева, предуведомленная, что г-жа Пфейффер, как путешественница, по возвращении своем в Европу, будет непременно описывать свое путешествие, приняла ее чрезвычайно ласково в оказывала всевозможное внимание. Потом она была представлена и вице-королю, молодому человеку лет семнадцати, который пустился с ней в рассуждения, во вкусе несколько восточном, о политическом движении Франции и Германии. «Молодой вице-король — говорит г-жа Пфейффер — характера жестокого и кровожадного; он капризен как ребенок и отменяет завтра то, что утвердил сегодня. Он пользуется неограниченною властью в своих обширных владениях и получает огромные доходы. У него одна законная жена и множество наложниц. Как скоро наложница рождает сына, то вводится в степень законной супруги и получает преимущество перед теми, у которых одни дочери. Вице-король выезжает из своего дворца не иначе, как в сопровождении нескольких сот солдат в множества слуг, которые наблюдают за тем, чтобы все проходящие кланялись ему в ноги. Вся свита идет пешком, а он едет один на лошади».

«Из Табраза — говорит г-жа Пфейффер — я хотела проехать через Эривань в Тифлис. Благодаря протекции английского консула, своим летам и полу, я не только получила разрешении на эти проезды, но и рекомендательные письма в Тифлис и другие места».

Через два дня после отъезда из Табраза, г-жа Пфейффер вступила в русские владения, а через три месяца прибыла в Вену, совершив путешествие, изумительное для ее лет и пола, и в этом отношении едва ли не единственное в летописях путешествий. В конце своего сочинения она просит читателей быть снисходительными к ее произведению, и, вероятно, никто из них не откажет ей в сочувствии и заслуженном удивлении.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие вокруг света Иды Пфейффер // Современник, № 12. 1851