ТИБЕТ.

СТАТЬЯ ТЕОДОРА ПАВИ.

География, в продолжение стольких веков, основывавшаяся на неопределенных рассказах путешественников и на соображениях географов, произвольных и часто ложных, в наше время сделалась одною из точных наук. Изучение древности, новейшие исследования и знакомство с восточными языками, открыли новые источники вернейших географических сведений. Басни уступили место существенности, и Азия, бывшая для наших предков страною мифов и волшебных вымыслов, сделалась нам столько же известною, как и ближайшие к нам страны. Между тем, в этой обширной части света, есть еще земли, скорее забытые, чем безвестные, о которых мы не имеем точного и полного понятия. Это, в особенности, можно сказать о гористых областях Средней Азии, о той безмерной плоской возвышенности, где скрываются источники великих рек, орошающих Китай, Ост-Индию и Татарию. Там, природа, как будто нарочно, воздвигла препятствия, останавливающие смелых путешественников; там, поднимаются высочайшие пики земного шара, отделенные друг от друга глубокими долинами, в которых снега или стремительные потоки затрудняют путешествие. Редко караваны, идущие из Татарии или Кашмира, с трудом проникают туда через ущелия; вьючный скот, надает от истомления, и человек прокладывает себе путь, только благодаря необычайной отважности. Предприимчивые купцы привозят туземцам мануфактурные произведения соседних стран, и получают от них взамен: шерсть, золото, медь и сырые материалы. Там почти непрерывные дожди, падающие весной и летом., сменяются [34] суровыми днями осени и жестокими морозами зимы. Тощая растительность покрывает ребра утесов. Почва редко способна к обрабатыванию. Человек отвсюду окружен сценами, запечатленными каким-то мрачным величием. Гигантская граница отделяет эту страну от Индии и Китая; то цепь гор, за которыми укрылись некогда слабые народы от неизбежного, в другом, случае, владычества соседних, сильных держав. Мы говорим о Тибете.

Натурально, что страны, где род человеческий едва находит пропитание, были заселены такими племенами, которые с стесненным сердцем должны были оставить лучшие земли и более благоприятный климат. Между поколениями, известными под собирательным именем, тибетской фамилии, и рассеянными но всему протяжению этой обширной плоской возвышенности, заметна большая разница. Одни, как: Бутиасы, населяющие долины Гиммалая, Кираты, Магары и Невары, занимающие возвышенные части Нипаля, кажется, принадлежат к племени Индусов. Остальные же Тибетцы имеют другое начало. Если верить китайским историкам, первые китайские колонии, основанные задолго до нашей эры, в Шень-си, вытеснили жителей этой области, которые удалились к западу. Сначала они остановились в окрестностях озера Хухунора, потом перешли в смежные пустынные, дикие области, следуя по тому же направлению, и наконец, сосредоточившись между горами, образовали нацию, которая граничит теперь, к югу с Индиею, к востоку с Китаем, к западу с Кашмиром., а к северу с страною Хухунор. Мы обращаем теперь внимание на ту часть тибетского народонаселения, которая исповедует веру ламайскую, тогда как остальные жители Тибета покланяются Браме.

Предание о выходе Тибетцев из Китая не представляет ничего невероятного. В царствование династий Ся и Чжеу, от 2197 до 248 года до нашей эры, они неоднократно пытались вторгнуться в пределы государства, из которого были изгнаны. Западные провинции Китая несколько раз, страдали от набегов этих беспокойных соседей, известных в древних летописях под именем Западных варваров, — и их страна была названа областию демонов. И так между этими страшными горцами и колонистами, жившими на равнине, были только неприязненные отношения. И тогда как Китайцы подвигались постоянно вперед на пути образованности, их соседи оставались в состоянии варварства. Долго продолжался этот темный период, и история Тибета, от первых поселений горцев до V-го [35] века нашей эры, представляет мало интересного, судя по китайским историкам, у которых Тибетцы известны то под тем, то под другим названием. Первоначальное название их Цзянь уступило место названию Тюбет; это слово, как думают, произошло от турецкого Ту-фан. То вооружаясь друг против друга, то вмешиваясь в распри своих соседей Татар, Тибетцы не приняли никакого участия в том движении, которое обнаружилось между народами Средней Азии, и в следствие которого миллионы людей, как волны бурного моря, начали свои переселения. Отделенные, так сказать, от всего мира, снегами и ледниками, Тибетцы остались на своем месте. Те ж самые горы, в которых укрылся народ, изгнанный из владении своих предков, дали убежище религии, подвергнувшейся преследованию в месте своего рождения. В Тибете водворился буддизм, и с тем вместе начатки образованности. Это случилось в VII-м веке.

Еще в конце IV-го века, орды, бродившие в западном Тибете, подчинились большею частию властелину восточных тибетских страна, и таким образом, рассеянные племена соединились в один народа,. В половине VI столетия, в 556-м году, эти властелины основали свою резиденцию в Хлассе: в Тибете образовалась столица, и он занял место между государствами Средней Азии. Вскоре, эти западные варвары стали грозою для Небесной Империи. В 763 году, они разграбили самую столицу Китая. Возвратившись в горы, Тибетцы вступили в новый период жизни. Приняв веру, которая стремится подавить в человеке мышление и деятельность, довести его, так сказать, до ничтожества, эта грубая и невежественная нация вздумала вдруг возвыситься до выспренней утонченности. Вместо того, чтобы мыслить, они предавались мечтам; бредни пантеизма увлекли их на роковой путь. Если религиозные споры нарушали иногда спокойствие этой страны, по крайней мере, она всегда оставалась чуждою внешней политики. И вот уже скоро десять веков, как эта нация строго сохраняет устные и письменные предания о догматах, господствующих от границ Персии до Японии.

Религиозное и гражданственное развитие тибетской нации совершилось быстро и неожиданно. В 590 году, когда турецкие племена, владевшие всем пространством между 40 и 50 градусами широты, разлились от Монголии до моря Каспийского, один тибетский начальник, называемый татарскими историками Лун-Дзан, значительно увеличил свое государство и дал новое направление подвластным ему племенам. На [36] юго-западе его владения соприкасались с пределами Индии, страны поэтов и мыслителей. Известно, что в VI-м веке, в Индии разыгрывался четвертый акт великой борьбы браманизма, который защищал касты, — с буддизмом, который проповедывал равенство всех людей. От Цейлана до Гиммалая, метафизические споры непрерывно сменялись междуусобными битвами; брамины, наконец, одержали верх. Последователи Будды начали искать убежища на крайних пределах своего отечества, в Цейлане и в Нипале, где они удержались до нашего времени. Между тем, другие, более отважные, переселились в обширные провинции Китая. В таких-то обстоятельствах, наследник владетеля тибетского, Лун-Дзана, услышал об учении буддийском, и послал в Индию своего первого министра, чтобы там изучить основательно догматы, которые произвели столь сильное волнение у подошвы Гиммалайских гор. Так повествуют китайские историки о начале буддизма в Тибете. Но нам вероятнее кажется, что какой-нибудь буддийский отшельник, принужденный удалиться с берегов Ганга, или возвращавшийся ко двору китайского императора, издавна открытому для бонзов, нашел убежище у принца, царствовавшего в Хлассе, заслужил его доверие, и сделался его советником. Известно, что первый храм, в котором стали обожать Будду в Тибете, построен в 632 году нашей эры, в том же году, когда умер Мухаммед в Медине, после того, как покорил всю Аравию своим законам и своему учению. В ту минуту, как исламизм готов был разлиться во всех странах древнего мира, буддизм, оконча свои мирные завоевания в Китае, Японии и Корее, избрал себе убежищем возвышенные области Средней Азии.

Древние Арабы в самой Мекке поклонялись идолам, которые сокрушил Мухаммед; вера, перешедшая из Мидии в Тибет, также встретила там первоначальную религию, которая вскоре после того была оставлена. Предания об ней сохранились и в Нижнем Тибете, где ее называют Бон или Пон; а в тех местах, где она скрывается ныне, находятся книги, в которых ревнители древнего богопочтения собрали свои священные предания. И так можно надеяться, что, со временем, мы узнаем и тибетское религиозное учение, восходящее, без сомнения, к самой отдаленной эпохе. Есть ли это, просто, поклонение духам, издревле существовавшее в Верхней Азии, или мрачная религия северных стран, где она могла получить свое начало, религия, сходная с верованиями Скандинавов и других народов, которые на заре исторических времен [37] распространились по земному шару? Последнее предположение находить опору у китайских историков династии Дан. По их свидетельству, с умершими Ту-фанами, то есть Тибетцами, зарывали в могилу их лошадей и быков; в известных случаях, приносили даже человеческие жертвы. Прибавим еще, что Тибетцы, в то время, как они не знали искусства писать, сохраняли воспоминание о событиях посредством нарезки на дощечках, или узлов, навязанных на снурке. Это обстоятельство позволяет находить сродство между Тибетцами и народами Америки, которые, подобно татарским племенам, насыпали над могилами курганы и погребали с своими начальниками домашних животных.

Священные книги Нижнего Тибета, когда сделаются известными в Европе, поднимут, конечно, отчасти, завесу, скрывающую происхождение народа тибетского. Но как бы ни были древни заключающиеся в них догматы, собрание их могло быть сделано не ранее VII-го века, потому что до тех пор Тибетцы не знали письмен. Письмена были принесены к ним из Индии, вместе с буддизмом: это факт несомненный, потому что тибетские буквы совершенно одинаковы с санскритскими VIII-го века, какие видны в надписях той эпохи, начертанных на многих памятниках. За сто лет прежде, Монголы и Манджуры, также не знавшие графической системы, приняли от несторианских миссионеров, вместе с Евангелием, сирийское письмо. Но христианство, пронесенное в центр Китая, не укоренилось там. Татары воспользовались сирийскими письменами, с тем чтобы утвердить у себя идолопоклонство; тогда как Тибетцы посвятили себя единственно переводу творений буддийских.

Именно в VIII-м веке, в эпоху своего цветущего могущества, Тибетцы, ознакомленные с новым учением, захотели изучить его основательно, и для лучшего уразумения начала переводить буддийские книги. В 755 году, в Хлассу привезено из Индии восемьсот томов, заключавших в себе основные догматы верования, которые, как говорит предание, написаны были, со слов самого учителя, его учениками. Эти книги были привезены Индийцами, которые вскоре разошлись по всему Тибету и сделались учителями горцев. Тогда, в этих глубоких долинах, возмущаемых только шумом горных потоков, возле мирных озер, оцененных вековыми соснами, среди гор, покрытых снегом, где Китайцы и Индийцы полагали жилище демонов и злых гениев, — тогда началось здесь умственное движение, началась литература. На языке, дотоле [38] неписьменном, явились груды томов, заключающих в себе самую утонченную философию, самую отвлеченную метафизику. Индийские ученые, прибыв в Хлассу, поспешили составить санскритско-тибетский словарь, и тотчас приступили к переводу своих религиозных книг на тибетский язык. Подобно послушному дитяти, тибетская нация подчинилась строгим и многочисленным обрядам индийской религии. Возвысились монастыри, в которых изучение и перевод священного текста сделались главным занятием. Новый орден принял на себя обязанность привесть в систему все догматы буддийской веры. Как бы желая положить на самых горах печать верования, сделавшегося господствующим в государстве, члены этого ордена покрыли утесы и камни неизгладимыми надписями. Таким образом, когда браманизм, неумолимый в своем торжестве, изгнал, как атеистов, последователей Будды, Тибет принял со всем радушием этих изгнанников, которым и обязан своим преобразованием.

Буддийское нравственное учение легко могло преклонить на свою сторону простые, незнакомые с письменами, племена. Оно не встретило здесь противоборства, ни в духе каст, как в Индии, ни в аристократической гордости ученых, как в Китае; никакая партия не стесняла его развития; здесь, где, по всей вероятности, существовала какая-нибудь кровавая, страшная религия, учение, мирное было, конечно, принято без противоречия. Здесь странствующие бонзы являлись как посланники неба. Они приходили из таких далеких стран, что Тибетцы охотно верили, будто их учители переносились к ним по воздуху, на облаках. Сколько легенд они рассказывали своим хозяевам, из признательности за их гостеприимство! Пилигримы везде любят рассказы о вещах чудных и необыкновенных. В числе этих пилигримов были Индийцы, отличавшиеся своею поэтическою фантазиею, и Китайцы, пленявшие Тибетцев своими рассказами, исполненными увлекательных подробностей. Впрочем последние, отправленные китайским императором в Цейлан за священными книгами, были в Тибете только на перепутье, между тем как первые нашли там новое свое отечество. Под этим двояким влиянием затмилось первоначальное предание в уме того народа, который, получив от других народов новое верование, со всем простодушием принимал и все мечтания своих соседей. Таким образом появилось множество мистических рассуждений, фантастических историй, в которых смешиваются эпизоды, заимствованные из [39] браманизма, с рассказами, почерпнутыми первоначально из книг христианских, и потом внесенных Китайцами в свои сочинения. На пример, притча о блудном сыне очень подробно рассказана в буддийских творениях. Очевидно, что присутствие христианского элемента обязано своим началом несторианским миссионерам, бывшим в Татарии в VI-м и VII-м веках. Отсюда-то происходит эта смесь идей, заблуждении и истин, возвышенных и детски наивных суждений и взглядов. В Китае подобные сочинения позволено рассматривать с точки зрения чисто литературной; в Тибете, напротив, считают их книгами священными. Буддийские творения, сохранившиеся в Тибете, разделяются на две категории: первая, Кан-джур или переведенные правила, состоит из ста томов, заключающих в себе закон обрядовый. Так как тибетский, язык считается языком богослужебным, подобно как латинский у католиков, то обрядовый закон принят во всех буддийских монастырях в Татарии и в Китае. Во второй категории, называемой Стан-джур, содержатся переводные наставления; это беспорядочное собрание двухсот томов в которых, между разными историями и баснями, находятся отрывки из Магабараты и целый перевод другой индийской поэмы Мегадуты.

Эта вторая часть, более наполненная легендами, без сомнения, современна эпохе падения буддизма, которая начинается с 705 года, когда видимый глава буддийской религии, или лучше сказать, воплощение самого Будды, принужден был удалиться в Китай, и продолжается до XIII-го века. Между тем, в эту-то эпоху, буддийское верование, хотя лишенное своего истинного, первоначального характера, сделало наиболее успехов в Восточной Азии. Наконец, третий периода, продолжается еще теперь, и отличается неподвижностию и, так сказать, окаменелостию религиозного учения, проникнувшего нравы народа.

Так как глава буддийской религии жил во владениях китайского императора, то эта религия подвергалась разным изменениям, смотря по судьбе своего представителя. То осыпанные почестями, возведенные в достоинство высших советников, то оставленные и забытые, они не пользовались независимостию. В царствование Кублай-Хана, первосвященник буддийский получил достоинство принца, но принца данника. Тибет был окончательно завоеван Монголами, и великий лама, который жил тогда и столице Кублай-Хана, получил от него земли в своей родной стране, и наконец основал свое пребывание на вершине гор Средней Азии. Быть может, монгольские [40] владетели опасались присутствия лица, имевшего влияние на народ и привязанного к правам законной династии. Эту догадку подтверждает то, что и XVII веке император Кхан-Си, истинный основатель манджурской династии, находясь в подобных обстоятельствах, послал к великому ламе одного агента, чтобы увериться в его расположении к новым завоевателям Китая.

И так, водворение лам в Тибете начинается с XIII-го века, и вот уже шестьсот лет, как они находятся там в совершенно страдательном положении. Сперва унижаемые и предаваемые смерти государями, присвоивавшие себе владычество над Тибетом, потом уважаемые китайскими императорами, с которыми менялись они посольствами и дарами, они пользуются с тех пор милостию последних, которым обязаны повиновением, как верховным властелинам. Коммиссар, присылаемый из Пекина, представляет при дворе ламы лицо императора, и четыре тысячи китайских солдат, под предлогом служить ему почетною стражею, держат его и народ в зависимости от Китая. Эта система походит на протекторство Англии, оказываемое тем раджам, которым она позволяет еще оставаться в своих обширных индийских владениях.

Со времени основания буддизма, великий лама всегда считался воплощением обоготворенного законодателя, Будды. В Тибете это верование породило самый нелепый фетишизм. Суеверный этикет скрывает ламу от взора непосвященных. Он почитается почти богом, но богом бездействующим, не имеющим никакого влияния на своих поклонников. Царствующему ламе принадлежит право назначать себе преемника. Он узнает его по известным признакам, как египетские жрецы отличали некогда, в стаде, быка Аписа. Отмеченный этой роковой печатью, будущий лама обрекается на тяжкую роль, которая сопряжена даже с некоторыми опасностями. При этом не обращают никакого внимания на возраст. Несколько лет назад, китайскому императору, Дао-Гуан, пришла фантазия увидеть лично своего данника, великого ламу. Лама отправился в Пекин, и там умер скоропостижно. При этом известии, советники ламы поспешили возвести на упразднившийся трон преемника, назначенного покойным первосвященником. Это был восьмилетний ребенок, которого безжалостно оторвали от игр, свойственных его возрасту, и облекли в высокое звание.

Не во дворце и не в крепости живет верховный лама, [41] лишенный всего политического могущества; резиденция его находится в монастыре, среди зданий, посвященных богослужению и занятых ламами или монахами. В центре, среди овального двора, возвышается храм, который, как будто составляет средоточие города Хлассы, занимающего пространство четырех миль в длину на одну милю в ширину. Широкая улица отделяет, от монастыря базар: это обычное сходбище мелких торговцев; здесь, кроме необходимых вещей, продают амулеты, молитвенники и другие предметы, относящиеся к религии, с которыми тибетские разносчики отправляются в долины Нипаля, где сохранился еще буддизм. Красивые, многоэтажные дома, построенные из камня и кирпича, с магазинами в нижнем жилье, доказывают благосостояние коммерческого сословия Хлассы. Число жителей этой столицы простирается тысяч до тридцати, между которыми считается до двух тысяч Китайцев, почти столько же Нипальцев и несколько сот Кашмирцев; все они живут торговлею, которая издавна привлекает сюда караваны из Верхней Азии. Впрочем, не надобно судить опрометчиво о важности такой торговли: там, где перевозка производится посредством вьючного скота, она не может иметь большого развития; корабль средней величины привозит товаров более, чем караван из тысячи верблюдов. По какой-то особенности, вероятно, имеющей историческое основание, право чеканить монету принадлежит, во владениях ламы, мусульманам, занимающимся этим промыслом с незапамятных времени..

Еслибы не было никакого препятствия со стороны Китайцев, то чужестранцы нашли бы радушный прием между тибетским народонаселением, которое все путешественники изображают промышленным, добродушным, гостеприимным и отличающимся веротерпимостию. Впрочем, эта веротерпимость не исключает фанатизма в делах, касающихся туземной религии. Случается иногда, что монастырские распри приводят в волнение целый округ, и оканчиваются кровопролитием. В таких случаях, путешественники, в избежание опасности, нанимают в провожатые женщин, которые пользуются правами неприкосновенности, даже во время войны. Но эти внутренние раздоры для соседей не представляют ничего страшного; они походят на отдаленную молнию, на которую без страха смотрят из долины, когда она в бурный вечер освещает гору. Вообще, Тибетцы отличаются кроткими нравами: религиозные вопросы, предзнаменования, предсказания, занимают их гораздо более вопросов политических. Своим мирным существованием они [42] обязаны протекторству китайского правительства. В 1715 году одно калмыцкое поколение вторглось в Тибет, ограбило Хлассу, храм и монастыри; потом, перерубив всех лам, какие им встретились, и, уложив их в мешки, Калмыки переслали эту добычу на верблюдах в Татарию. Этих лам, в Тибете бесчисленное множество. На целое народонаселение, простирающееся до шести миллионов, считают восемьдесят тысяч лам. За то там женщин гораздо менее, чем в остальной Азии; от этого там завелось одно странное обыкновение: полиандрии; все братья женятся на одной жене. Но не забудем, что Скифы, Индусы древних времен, и еще, в недавнее время, высшее сословие Малабарцев, держались подобного же обыкновения.

До XVII столетия, в Европе носились о Тибете только темные слухи. Первые известия об этой таинственной стране принадлежат католическим миссионерам. Антоний Андрада, португальский иезуит, отправившись из владений Великого Могола в Китай, поехал через Герваль, и побывал в Тибете в 1624 году. Сорок лет спустя после него, два монаха того же ордена, проездом из Китая в Бенгал, посетили горы, среди которых находится резиденция великого ламы. Наконец, в 1732 году, Франсиско Орацио делла-Пенна прибыл в Хлассу, и основал в Тибете католическую миссию. Народ тибетский, всегда внимательный к религиозным наставлениям, принял довольно хорошо католических миссионеров. Безбрачие священников, католическая исповедь, воздержание от мяс, не были новостию для Тибетцев. Ревность этих миссионеров открыла путь в Тибет путешественникам и политическим агентам. Симон Паллас, одолженный своею знаменитостию путешествию по Азии, издал, во 1777 году, описание Тибета; а в 1792 году, когда Нипальцы угрожали личной безопасности великого ламы, Англия отправила к нему посольство, под начальством Самуеля Турнера, который, впоследствии, издал подробный рассказ о своем путешествии. Но Европе недоставало еще книг и знакомства с тибетским языком, без которых невозможно изучить историю какого бы ни было народа, его постановления и степень образования; честь этого изучения принадлежит нашему веку, благодаря приобретению литературных памятников Тибета.

Греческий летописец Феофилакт, описавший историю царствования императора Маврикия, и особенно его войны с Персами, говорит, что Турки, когда рассеяли Аваров, в 597 году, подчинила себе Огоров, храбрый в многочисленный [43] народ. Некоторые писатели, основываясь на этом свидетельстве и на сходстве слова Огор, произносимого также Унгри, с именем. Венгров, считали Огоров предками нынешних Маджаров Другие предполагали, что Венгры принадлежат к племени древних Цзянов, переселившихся, по сказанию китайских историков, на запад. Это предположение заставило одного геттингенского студента, родившегося в Керосе, в Трансильвании, поверить догадки ученых, побывав в той стране, где они указывали колыбель его предков. Ксома, так назывался этот бесстрашный путешественник, приступил к исполнению своего плана с необыкновенным самоотвержением. Подробности об его скитальческой жизни и тяжелые его труды известны только ученому миру. А для других вовсе безвестна история этого человека, который жил и умер в бедности.

Получив в геттингенском университете степень доктора медицины, Ксома возвратился в Трансильванию, и простившись с родиной, отправился на Восток. Подобно бонзам, он прошел пешком, с палкою в руке, огромное пространство, отделяющее Керос от Хлассы. Чем жил он в дороге? Милостиною и платою за свои докторские советы. Кроме того, на Востоке еще не исчез дух гостеприимства: там богач не может отважиться на путешествие без опасности дли своей жизни, а бедняк проходит спокойно, незаметно. Одаренный твердою волею, незнакомый с прихотями света, суровый, как индейский аскет, венгерский путешественника, чрез семь лет томительного странствования, достиг наконец, в 1822 году, Ли, столицы Ладака, в Малом Тибете. В эти годы, он жила, несколько времени в Константинополе, Каире, Багдаде, посетил Персию, Афганистан, Бактриану и провинции Верхней Индии; он называл себя бедным студентом, желавшим видеть те страны Востока, которые были театром достопамятных происшествий, наблюдать нравы различных народов Азии, и изучить их языки, в надежде, что люди извлекут какую-нибудь пользу из его трудов. К этому он смиренно прибавляет: «Во время всех моих странствований, я мог поддерживать свое существование, благодаря только благотворительности людей».

Из столицы Ладака, Ксома отправился в буддийский монастырь Канум, лежащий в долине, при реке Сетледж. Там он пробыл четыре года, беспрестанно занимаясь изучением языка и литературы тибетской, под руководством одного ламы. Геттингенский доктор, слушавший знаменитого Блюменбаха, сделался [44] учеником простого отшельника и начал с азбуки; но изучение этой азбуки было важным приобретением для науки. Ксома скоро познакомился с тибетским языком, и вскоре научился читать самые трудные тексты. Страна, усеянная монастырями, и следовательно, богатая библиотеками, была настоящим эдемом для такого страстного ученого, как Ксома. Суровый климат не страшил его: в жестокий мороз, он спокойно садился у ворот какого нибудь монастыря, в бедной хижине, возле тибетского отшельника, и читал вслух буддийские книги. Когда он сошел с гор тибетских, то приобрел уже известность в кругу ученых. Калькутское азиатское общество наименовало его своим библиотекарем, и тогда он занялся обработкою материалов, собранных для науки. Он вскоре издал тибетскую грамматику и тибетский словарь, равно как подробный анализ книг, известных под именем Кан-джур, о которых мы уже говорили. С тех пор, Европа узнала язык и литературу, неведомые ей прежде. Ксома посвятил этим трудам десять лет. Свой кабинет в калькутской библиотеке он превратил в отшельническую келью, из которой выходил редко, и то для того только, чтобы прогуляться по большим соседним залам. Погруженный в размышление, он находил наслаждение только в собственных идеях. Он забыл Европу для древней Азии. В 1842 году, им овладело желание снова посетить Тибет; но его назначение было кончено, он умер на дороге... не сообщив никому, были ли Венгры родом из Ладака, или из провинции Хлассы. Надобно пожалеть, что этот трудолюбивый ученый не описал своих путешествии, или не оставил, по крайней мере, заметок о посещенных им странах.

До XIX столетия, в Европе, служил руководством для изучения тибетского языка только коротенький словарь миссионера Доминика Фано. Alphabetum Thibetanun Orazio della Penna, творение драгоценное для своего времени, было искажено его издателем. Когда Русский Император Петр прислал в парижскую Академию Словесности несколько листов одной тибетской книги, полученной из монастыря Аблай-Кит, Фурмон употребил неслыханное усилие, чтобы из первых строк выжать странный, загадочный смысл, подобный ответам Сивилл; но уже много было и того, что он узнал, на каком языке были написаны эти листы. Наконец, германский миссионер Шрётер составил словарь языка бутанского, который Корей и Маршман издали в Серампуре в 1826 году. [45] Но эти труды были забыты после драгоценных творений Венгерца Ксомы. С его лексиконом можно читать большое число текстов. Его извлечение из Кан-джура позволяет погружать взор в глубину этой громадной коллекции религиозно-литературных книг. Англия, призревшая Ксому в его бедности, первая поощрила изучение тибетской литературы. Рядом с нею стоит Россия: член санктпетербургской Академии Наук, господин Шмидт, исправил грамматику и дополнил словарь Ксомы. Ему ученый свет обязан немецким переводом тибетского сборника, известного под именем: Мудрец и Безумец. Это любопытное собрание легенд и повестей, разделенных на пятьдесят одну главу, которые носят признак отдаленного сродства с арабскими сказками Тысяча и одна ночи. С тибетскою литературою познакомил Французов господин Фуко. Под его надзором печатается теперь, в королевской парижской типографии, знаменитейшее творение буддистов, Жизнь Будды, написанное, как говорят буддисты, по вдохновению свыше, в священном городе Уде.

Тибетцы, приняв веру от Индийцев, заняли искусства от жителей Небесной Империи. Типография, заведенная у них в 1730 году, очевидно обязана своим существованием Китайцам; потому что как в Пекине, так и в Хлассе, производство книгопечатания совершенно одинаковы. Заведение типографии во владениях великого ламы способствовало к быстрому распространению книга.. Книги, содержащие обрядовый закона., писанный на тибетском языке, встречаются везде, где есть бонзы, в Монголии и в Китае. Даже в Пекине буддийские книги, напечатанные в Тибете, составляют главное богатство всех монастырских библиотек, и тибетский язык изучается везде, где господствует религия Будды; для чего в эти области обыкновенно путешествуют ламы. В некоторых же тибетских монастырях хранятся те же самые творения на языке санскритском.

Изучение тибетского языка имеет неоспоримую важность дли народов Верхней Азии; но спрашивается: до какой степени оно может интересовать Европу? — Наше время отличается духом критики и исследования. Знать все, это потребность настоящего, века, даже страсть; по мнению некоторых, она заслуживает порицание; но этой страсти мы обязаны открытием многих истин. Точное чтение некоторых слов уничтожило все системы, составленные для объяснения зодиака дендерского. В наше время, Вольтер узнал бы, что брамины, которых он считал уроженцами прекрасного климата Индии, вышли, [46] по всей вероятности, из той Скифии, откуда, по его словам, всегда только выходили тигры, пожиравшие ягнят. С другой стороны, Бальи не стал бы с таким усердием искать первобытного народа в долинах Гиммалая и Ладака. Это мнение с жаром было принято людьми недальной учености, которые опирались на то, что не льзя было доказать противного. Изучение индийских языков принадлежит нашему веку. Тоже надобно сказать об языках китайском и татарском. Правда, миссионеры давно уже знали читать и писать на этих языках; но ученые начали рассматривать их с точки зрения исторической и философской. Догматы Вед и нравственное учение Конфудзы, секты браманизма, и отвлеченное учение Лао-дзы, считались в прежнее время, древнейшим выражением религиозных идей, центр которых находился в Бенаресе и Пекине. Но из анализа этих догматов, очищенных от всякой примеси, оказалось, что буддизм был общим элементом у народов, которые не имели никакого между собою сношения, и отсюда родилась литература, общая всем этим народам. И так как эта религия имела необыкновенное влияние на Верхнюю Азию; то пожелали узнать историю ее успехов и ее падения, а для разрешения этого вопроса, не нашли ничего лучше, как изучение оригинальных текстов.

Для изучения буддийской литературы, Европейцы владеют уже многими, драгоценными материалами. В 1842 году, парижское Азиатское Общество получило в дар от господина Годгсона, английского резидента в Нипале, двадцать шесть творений санскритско-буддийских, писанных в монастырях долины Катмандской. Вскоре, это Общество приобрело еще шестьдесят четыре другие творения. После того, оно получило от бенгальского Азиатского Общества, сто четыре тома in-folio, из тибетской коллекции Кан-джур. Кроме того, барон Шиллинг вывез из Тибета сто томов монгольских и тибетских книг. Этим приобретением он обязан был одному довольно любопытному обстоятельству: ламы тибетские и татарские, чтобы избежать скуки беспрерывно повторять священное восклицание: Омпадми-ом! (Омпадма-ом, или правильнее ом мани падме ум, это самая употребительная формула буддийской молитвы. Она заимствована из санскритского языка. Тибетцы соединяют с этими словами глубокий, таинственный смысл, считая их выражением главного буддийского догмата о переселении душ. Все буддисты: мужчины и женщины, старики и дети, духовные и мирские, носят, в виде ожерелья или браслета, четки из ста восьми зерен, сделанных из кости или дерева, и перебирая зерна, непрестанно повторяют эту таинственную молитву. Она вырезывается на памятниках, на фронтонах домов, на дверях храмов. Часто лоскуты бумаги, шелковой материи, или кожи, с таинственными словами Ом мани падме ум, нанизываются на длинные веревки, которые привязывают к деревьям, вешают над реками, перекидывают через овраги, или даже протягивают с вершины одной горы до вершины другой, соседней, так что промежуточная долина покрывается всегда волнующеюся тенью. В пустынях, не редко встречаются деревья, обнаженные от своей коры и покрытые этими словами; дороги усеяны камнями с такими же надписями, которые в то же время виднеются вдали на утесах, начертанные гигантскими буквами. На вершинах гор, в глубине долин, на каждом шагу встречаются памятники из диких камней, на которых изображены те же мистические слона. Эти памятники иногда увенчиваются древесными ветвями, на которых висят тысячи плечных лопаток и других костей, человеческих и животных, покрытых молитвенною формулою. Иногда, место древесных ветвей занимают головы оленей, и быков, на лбу которых, обнаженном от кожи, виднеется та же надпись. Пишут ее еще на иссохших человеческих черепах, и на других костях, которыми загромождены окраины больших дорог. Кроме того, буддисты употребляют молитвенные, то есть покрытые этою молитвою, колеса, которые носят в руках, повертывая их непрестанно; — простой и верный символ верования в душепереселение. Такие же колеса, больших размеров, ставятся, в роде флюгеров, на кровлях домов, или, в роде мельниц, при быстрых потоках; ветер и вода приводят их в вечное движение. Длинный ряд этих колес найдете в передней комнате каждого дома; гость, пришедший к хозяину, непременно повернет несколько раз одно из них, прежде чем войдет в другую комнату. Молитву ом мани падме ум твердит буддист во всю жизнь; мать учить произносить ее ребенка, только начинающего лепетать, и с нею умирающий испускает последнее дыхание. Путешественник повторяет ее в продолжение дороги; пастух распевает возле своих стад; Средняя Азия всегда покрыта толпами пилигримов, которые странствуют к священной горе Будды, и в своем медленном, торжественном шествии постоянно напевают таинственную формулу своей веры. От моря Японского до границ Персии, эта молитва, можно сказать, не умолкает ни на мгновение в устах буддистов.) вздумали написать эти слова [47] на лоскутках бумаги, которые должна вертеть мельница день и ночь. Барон Шиллинг заключил с монгольскими монахами условие, по которому они обязались дать ему сто томов взамен ста великолепных листов бумаги, на которых было бы изображено священное восклицание большими, красными и черными, буквами. Это условие было принято и исполнено с обеих сторон. Наконец Россия недавно приобрела богатую [48] коллекцию книг китайских, тибетских, монгольских и манджурских.

И так литература буддийская состоит из печатных и рукописных книг, изданных на пяти языках: санскритском, китайском, тибетском, монгольском и манджурском. На первом месте надобно поставить книги санскритские, потому что на этом языке писано первоначально творение Будды; но эти книги все рукописные, и потому наполнены ошибками. В этом случае, важную услугу оказывает печатный тибетский перевод, по которому сейчас видно, где есть ошибки и пропуски в рукописи, потому что ламы со всею строгостию пересматривают свои издания. Отсюда вытекает, что познание тибетского языка необходимо для каждого, кто хочет из индийских манускриптов изучить религию Будды. Китайцы также перевели на свой язык огромную коллекцию религиозных книг, составляющую в Тибете более двухсот томов. В Пекине даже был издан китайско-тибетский словарь, который много помогает изучающим китайско-буддийские книги. Все эти переводы, вместе с монгольским и манджурским, необходимы для точнейшего изучения религии Будды, которую исповедуют теперь около двух сот миллионов людей.

В начале статьи мы сказали, что в Тибете есть книги, в которых раскрывается первобытная туземная религия; есть даже древние хроники. Можно надеяться, что и эти творения скоро сделаются доступными Европе.


Обширное пространство земли, лежащее между левым берегом Амура, Становым хребтом и р. Уссури (правым притоком Амура) и морем, присоединенное к России в 1858 году айгунским договором, составляло, до занятия его Русскими, страну пустынную и неведомую — terra incognita. Богато наделенная разнообразными дарами природы, вмещая в себе всю роскошь юга и всю суровость сибирской природы, земля эта, слабо населенная тунгузским племенем, была известна только по истории завоевания ее казаками в XVII столетии и по некоторым скудным описаниям католических миссионеров, проникавших сюда из Манджурии. Сношения китайских купцов и манджурских чиновников с туземцами — сношения насильственные и притеснительные — сделались известными только по занятии Русскими этого края, и не доставляли, по всегдашней скрытности китайского правительства, никаких данных для узнания При-Амурского и При-Уссурийского края.

В настоящее время, после десятилетнего пребывания, Русские успели придать этим обширным пустыням некоторые зачатки гражданского и торгового развития.

Высочайшим указом от 8 декабря 1858 г. При-Амурский край разделен на две области: Приморскую область Восточной Сибири и Амурскую. В состав первой вошло все восточное прибрежье Сибири, а именно: Земля Чукчей, Камчатка, Охотский округ, Удской край и все прибрежье Татарского пролива, или земля между Уссури и морем.

Границами Приморской области с запада служат: от Якутской области — прежняя граничная черта, проведенная, [286] начиная с Ледовитого моря, между этою областью и Землею Чукчей и Охотским округом по Становому хребту, до озера Тока, далее от Амурской области водораздельный хребет между истоками Зеи, Селинджи и Буреи с одной и Уди и Тугура с другой стороны и меридиан 153°, примыкающий к Амуру у селения Хабаровки. От сего пункта западная граница Приморской области есть государственная граница России с Китаем, определенная айгунским договором по Уссури и которая, вероятно, будет продолжена через озеро и верховья р. Суйфуна к р. Тувнее, ниже китайского города Хунь-Чуна, и, таким образом, Приморская область примкнется к Корее и включит в себе важную, никогда не замерзающую гавань Посьета.

Главный город Приморской области, разделенной на шесть округов, есть Николаевск, лежащий при устье Амура, в расстоянии от Петербурга около 10,000 верст.

Амурская область граничит с севера с Якутской, от которой отделяет ее Становой хребет, с запада с Забайкальской областью, от которой отделяет ее прежняя государственная граница России с Китаем, с юга с Манджурией, граничною чертою с которой служит Амур.

Главным городом Амурской области — г. Благовещенск, бывший Усть-Зейский пост, находящийся при впадении Зеи в Амур.

Обе области — Приморская и Амурская — составляют часть генерал-губернаторства Восточной Сибири, главное управление которого сосредоточено в г. Иркутске, лежащем на р. Ангаре, недалеко от истока ее из обширного Байкальского озера. Г. Иркутск отстоит от С.-Петербурга на 5,796 верст.

Находясь на окраине Восточной Сибири, гранича с родиною властителей Китая — Манджуров, области Приморская и Амурская составляют для России приобретение важное в настоящее время и тем более многозначительное в будущем...

Ред.

Текст воспроизведен по изданию: Путешествие в Абиссинию // Сын отечества, Часть № 8. 1847

© текст - Масальский К. П. 1847
© сетевая версия - Thietmar. 2019
© OCR - Иванов А. 2019
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Сын отечества. 1847