-

Зинг-Зонг или Китайский Театр.

Один французский журнал напечатал недавно отрывок из неизданного еще путешествия в Китай г. Шарля Лаваллем. В отрывке этом говорится о [209] китайском театре — предмете очень-мало известном Европейцам, и потому мы переведем его для наших читателей.

...На острове Ланна, говорит г. Лавалле, был назначен зинг-зонг то есть театральное представление, которым общество компрадоресов (compradores) хотело угостить народ.

Меня очень занимала мысль о том, где дадут это представление, потому-что на острове Ланна всего только одна небольшая деревушка, холмы, да поля с рисом, и, прогуливаясь в той стороне, дня за два перед тем, я не заметил никакой постройки, которая могла бы служить театром. Каково же было мое удивление, когда я увидел большое четыреугольное здание, исправно-покрытое кровлей и выросшее, казалось, из земли, как-будто волшебством! Менее, нежели в сутки, человек сто Китайцев выстроили из бамбуков и цыновок огромное здание, способное вместить несколько тысяч человек.

Внутренность залы была разделена на три части: сцена занимала одну часть и возвышалась на несколько футов над полом; остальное пространство занимало партер, куда впускали публику бесплатно; над партером тянулась широкая галерея, за вход в которую платили несколько сапек (sapeques). Для Европейцев, которые пожелали почтить представление своим присутствием, было приготовлено несколько стульев; прочие же зрители, как в партере, так и в галереях, должны были смотреть стоя.

Зала была уже совершенно-полна, когда я вошел; партер в-особенности представлял занимательное зрелище. Из ложи моей взгляд падал на множество плешивых голов, беспрестанно-колебавшихся вследствие входа и выхода зрителей. Эта мозаика голых черепов, на которых отделялись черные пучки кос, представляло чрезвычайно-странную картину. Я заметил, что большая часть зрителей держалась рукой за косу своего соседа, для того, чтоб не потерять в толпе приятеля, а, может-быть, и для того, чтоб иметь точку опоры. При всем том, во всей зале царствовала совершенная тишина; зрение и слух были вполне поглощены сценою.

На левой стороне театра, на самой сцене, возвышалась небольшая эстрада, на которой помещался оркестр. Двухструнная скрипка, флейта, барабан, там-там, литавры, круг из костей, по которому бьют, как по барабану, двумя палочками из очень-твердого дерева — вот инструменты, которые мне удалось рассмотреть в руках виртуозов. Актёры занимали остальную часть сцены, на которой вовсе не было декораций. Я поспешил сделать несколько вопросов касательно актёров и сценических условий. По-счастью, мне пришлось сидеть рядом с Англичанином, который видел несколько подобных представлений.

«В Китае», сказал мне мой сосед, «нет, как в Европе, правильного и постоянного театра. В больших городах есть театральные залы, но их открывают редко и не в правильно-установленный срок. В домах богатых мандаринов есть, обыкновенно, театральные залы, в которых дают представления в торжественные [210] дни. В небольших городах театры строятся быстро: бамбук и цыновки служат единственным к тому материалом. Что касается, до актёров, то они ведут кочевую жизнь, как Цыгане, бродят по-провинции и останавливаются там, где в них нуждаются. У каждой труппы свои репертуар, гардероб, арсенал с оружием, коллекция накладных усов и кос, и вы убедитесь, что ремесло это нелегкое, потому-что китайские труппы устроиваются так, чтоб играть все роды пьес: высокую комедию, трагедию, фарсы, и даже показывают, в случае надобности, опыты силы. Благодаря множеству каналов, которыми Китай изрезан, труппы актёров могут без труда переезжать с места на место в женке, служащей им в то же время жилищем. Театр пользуется в Китае совершенною-свободою; и не стесняется в выборе сюжетов. Впрочем, содержание большей части пьес заимствуется из истории предшествовавших династий. Китайский репертуар чрезвычайно-богат. Здесь вы увидите только фарсы и мелодрамы, дающие повод к шумной постановке и преимущественно-нравящиеся массе народа; на частных же театрах мандаринов дают пьесы более-высокого и благородного содержания… Но, слушайте! начинается новая пьеса; она будет для вас занимательнее всех моих рассказов».

В зале раздались одобрительные крики: айа! айа! Часть партера удалилась, уступив место новым зрителям. Актёры шумно сошли со сцены, между-тем, как с противоположной стороны медленно-входил на нее человек, одетый в великолепное платье.

— Как! а антракт?

— Зачем же антракт, когда нет декораций? Вы видите, что и занавеса нет. Китайцы незнакомы с этими утонченностями; одна пьеса кончилась — другая начинается. Переменяют только надписи, которые висят по обеим сторонам театра и объясняют зрителям название играемой пьесы... Слушайте! актёр, вероятно одно из главных лиц пьесы, читает пролог...

Действительно, актёр затянул что-то в роде речитатива, то говоря, то распевая; оркестр аккомпанировал ему, но тихо, чтоб зрители могли внятно слышать, крикливый, впрочем, голос актёра.

Когда кончился пролог, началась самая драма; на сцене появилось много актёров, которые расположились с некоторым порядком по правой и левой сторонам сцены, оставив средину свободною для главных действующих лиц.

Прежде-всего поразило меня богатство костюмов. Большая часть действующих лиц были в длинных одеждах, украшенных шитьем и позолотою. Покрой этих одежд, равно как прически и обувь актёров, вовсе не походили на современные китайские моды и служили достаточным доказательством, что содержание пьесы заимствовано из истории древних династий. Меня очень удивляла эта роскошь кочующих актёров на помосте площадного театра.

Чтоб с точностью рассказать теперь содержание пьесы, я должен бы сделать большое усилие над своим воображением. Я не понимал ни одного слова из того, что пелось на сцене; притом [211] же я так был занят зрелищем, что мне не приходило в голову обратить внимание на сюжет китайской пьесы, может-быть очень-простой.

Я понял, однакож, что в пьесе есть король; что у короля дочь, а у этой дочери несколько влюбленных, вероятно принцев; что у каждого из этих принцев многочисленная свита, и что сердце или рука дочери могущественного монарха составляет ось, вокруг которой вращаются любовь или честолюбие принцев и интерес драмы. Не стану утверждать, что этот план очень-оригинален, но придайте всем этим лицам и чувствам китайскую оболочку, выйдет нечто довольно-странное.

Король, сколько я мог заметить, был большой охотник поговорить. Стоя на эстраде, которую нарочно вносили на сцену, каждый раз как он входил, король произносил длинные речи, и, слушая жесткие, прерывистые, рубленые звуки, производимые китайскими слогами, выходившими из его горла, можно было подумать, что у него икота. По временам голос его раздавался один, а иногда ему аккомпанировал оркестр, и тогда речь превращалась в песню, странную гармонию которой язык наш не в состоянии передать. Мандарины, окружавшие эстраду, повременам отвечали ему и пели хоры с аккомпаниментом оркестра. Когда дочь короля вышла на сцену в первый раз, во всей зале водворилось глубочайшее молчание. Актрисса, игравшая эту роль, была в шелковом вышитом платье; великолепные черные волосы возвышались на ее голове в затейливой прическе, поддерживаемой золотыми булавками; руки и ноги были украшены драгоценными браслетами. Как гибкий стебелёк, покачивалась она на своих маленьких ножках, которые возбудили бы удивление даже в царстве Лилипутов. Ее поддерживали две женщины, ее служанки, или, лучше сказать, придворные дамы (так-как дело идет о принцессе), из которых одна держала экран, а другая — опахало. Лицо ее было очень-миловидно, а ресницы маленьких миндалеобразных глазок доходили, казалось до висков, благодаря черной черточке, проведенной на лице кисточкой.

Что скажете вы об этой особе? спросил меня мой сосед.

— Мне кажется, что она очень мило и прекрасно играет принцессу.

— Вообразите же, что эта принцесса — Китаец.

— Китаец!

— Да, Китаец, нарядившийся женщиной. В Китае женщины не появляются на сцене; все роли исполняются мужчинами.

— Что вы говорите?.. Я понимаю, что можно было подделать прическу и многое другое, но лицо и микроскопические ножки!.. Я никак не могу поверить, что это не женщина.

— А я повторяю вам, что эта женщина — мужчина... Но, слушайте! теперь ее очередь петь.

Двухструнная скрипка съиграла ритурнель, а затем раздался чрезвычайно-тонкий и нежный голос; он запел песню, медленный ритм которой выражал жалобу и отчаяние. Я не мог опомниться. Мой [212] чичероне не переставал повторять мне, что этот превосходный женский голос принадлежит мужчине; но слух мой и зрение протестовали против возможности столь совершенного подражания.

Девушка вышла скорыми шагами, а прочие актёры, уходившие со сцены, снова возвратились. Тогда опять началось пение и стукотня оркестра. Автор не без намерения, вероятно, вставил нежную и тихую сцену среди шумных и беспорядочных сцен своей драмы. Если он не думал о контрасте, то вставил эту сцену для того, чтоб дать отдых глазам и ушам зрителей, с энтузиазмом которых, несмотря на приписываемую им загрубелость, должно поступать осторожно. Как бы то ни было, а публика, отдохнувшая во время сцены молодой девушки, как во время антракта, с удовольствием встретила возвращение шитых платьев и длинных усов.

— Наблюдайте за всеми подробностями, сказал мне Англичанин: — ничего не пропускайте... Видите ли вы этого актёра, который отделился от прочих и бегает кругом сцены, держа под рукой небольшую деревянную жонку?.. Это посланный от короля. Жонка означает, что он плывет теперь по морю. Он остановился: значит, он достиг цели своего путешествия. Теперь он побежал в обратную сторону: значит, он возвращается назад с ответом... Он простирается перед королем и передает ему ответ, а король, довольный им, жалует ему пуговицу мандарина. Китайцы любят подобные олицетворения и как-нельзя-лучше понимают намеки автора. Согласитесь, что этот способ обстановки пьес очень-удобен.

— Конечно, Китайцы не знают Аристотеля и не имеют никакого понятия о трех единствах; но ведь это дело условное, и драма, может-быть, ничего от того не теряет... Но, кажется, что на сцене готовится что-то важное Все актёры пришли в движение и разделяются на группы... Вбегает король... Что-то будет?.. Воины извлекают мечи; мы увидим, вероятно, битву или, по-крайней-мере, манёвры. Зачем же, однакож, стоящие налево держат промеж ног огромные деревянные колья. Это вовсе неграциозно.

— Говорите поуважительнее об этих господах: они представляют собой кавалерию — колья играют роль лошадей.

— Вот что! Но я никак не ожидал увидеть на китайской сцене сражение. Стало-быть, Китайцы дерутся! Ведь они, кажется, пользуются очень-миролюбивой репутацией?

— В прежние времена они дрались — и даже, как кажется, очень много, потому-что некоторые пьесы старинного репертуара заключают, воинственные сцены, в роде той, которую мы сейчас увидим... Оркестр начал военную песню; кавалерия приходит в движение.

Действительно, театр наполнился звуками военной песни с аккомпаниментом там-тама и гонга; шум поднялся ужасный. Колья встали на дыбы, и на всей линии загорелась битва.

Эта часть драмы дала мне самое высокое понятие об искусстве Китайцев в гимнастических упражнениях. Воины с [213] необыкновенною ловкостью действовали саблями, наносили и отражали ужаснейшие удары, беспрестанно вертелись на одном месте, скакали и прыгали, как искуснейшие клоуны, и выказывали во всех своих движениях неподражаемую ловкость, быстроту и уменье. Партер хохотал до слез и имел на то полное право. Эти ярмарочные штуки правились ему более самой драмы и были вставлены для того только, чтоб дать актёрам случай показать несколько опытов силы и ловкости.

Битва продолжалась около четверти часа; потом явился король и, как мне казалось, отдал руку дочери своей тому из принцев, который одержал победу над прочими. Этим пьеса кончилась. Актёры сошли со сцены, и новая дощечка с надписью возвестила о начале новой пьесы.

Текст воспроизведен по изданию: Зинг-Зонг или китайский театр // Отечественные записки, № 10. 1852