-

АНГЛО-КИТАЙСКАЯ ВОЙНА ПО КИТАЙСКИМ ДОКУМЕНТАМ.

Война Англии с Китаем, начавшаяся в 1840 г. и окончившаяся 26 августа 1842 г. нанкинским трактатом, будет, конечно, считаться в истории одним из замечательнейших событий XIX века. Нация в триста мильйонов жителей, побежденная горстью Европейцев; величайшая империя в Азии, открытая для торговли и просвещения западных народов — вот результаты этой борьбы. Донесения начальников английской экспедиции об этой кампании напечатаны в оффициальных изданиях, раздаваемых в Парламенте. Некоторые офицеры, по возвращении в Англию, тоже описали, для своих соотечественников, впечатления английской армии в неприятельской земле. Во Франции также несколько раз описывали события 1840–1842 годов в Китае, но не все еще было сказано об англо-китайском вопросе в последнее время. Сэр Джон Франсис Девис, бывший губернатор гонг-конгской колонии и английский посол в Китае, обнародовал книгу под названием: Chinn during the war and since the peace («Китай впродолжение войны и после мира»), в которой он рассказывает о своем участии в событиях после нанкинского трактата. Он сообщает любопытные сведения о причинах, по которым Китай так отстал от Европейцев. Книга сэра Джона Девиса чрезвычайно-любопытна. Она переносит читателя на край Азии, в середину китайских армий, и это зрелище совершенно-ново для европейских читателей, малознающих Китай, несмотря на все описания о нем.

Какое мнение имело китайское правительство до войны 1840 года об этих варварах, с которыми готовилось вступить в борьбу? Какое впечатление производили в Пекине и в провинциях происшествия, привозимые каждым курьером? В каком смысле написаны были инструкции мандаринам и донесения мандаринов императору? Одним словом, что происходило внутри империи в ту минуту, когда английская эскадра и армия так [35] спокойно совершали свою военную прогулку от берегов Шу-Кианга до Печилийского Залива? Это самая занимательная сторона англо-китайской экспедиции. Письма и донесения, перехватываемые повсюду и оставляемые во время быстрого отступления Китайцев, были собраны, переведены доктором Гуцлафом и представлены сэру Джону Девису. В них ясно изображены все картины и лица странной драмы, которая разъигрывалась далеко от поля сражений. Надобно внимательно следить за ходом этой драмы, иногда довольно-комической, чтоб понять развязку вынужденного союза Европы с Китаем. В этой картине заключается много полезных уроков.

Китай несправедливости почитается грамотною землею: образованность там в большой чести. В каждой деревне есть школа, где дети самых бедных простолюдинов получают элементарное воспитание. В главных городах провинций профессоры публично объясняют книги Конфуция и Менция. Число печатаемых и продаваемых книг в Китае чрезвычайно-велико. Каким же образом Китайцы не имеют понятия о прочих народах земного шара? Литератор, член знаменитой академии Ган-Лин наизусть прочтет все сентенции Ся-Шу и перечтет все династии, начиная с баснословных времен китайской мифологии; но о том, что делается за границею, в мире варваров, он не имеет ни малейшего понятия. Странная нация! Неведение всего иноземного составляет у них черту народной гордости. Политика их, поэты, чернь не знают ничего, кроме Серединной Империи, Царства Цветов, Поднебесного Государства: о прочем они не заботятся.

Посмотрите на китайскую географическую карту: какое огромное пространство занимает отчизна Конфуция, и как мало оставлено места — и то из милости — прочим народам! И это конфискование земного шара в пользу Китая жители его почитают делом действительным, серьёзным. Иезуитские миссионеры, допущенные в прощедшем столетии ко двору императора Канго-ги, составили несколько карт, где Европа и Америка изображены с большею верностью, но эти труды не перешли в народное обучение, которое очень-довольно классическим невежеством своих первобытных географов.

Прежде нежели начать войну с Англичанами, наместник Кантона, Лин хотел узнать средства неприятелей. Он очень-хорошо знал, что гордость Китайцев весьма ошибается в мнимом превосходстве Поднебесной Империи над всеми народами земли, и потому чувство лежащей на нем ответственности (ему дано было приказание наказать варваров) внушило ему естественное желание изучить со вниманием взаимные отношения европейских народов. Конечно, он взялся за это немного-поздно но тотчас же принялся за дело; наскоро собрал все иностранные документы, которые мог достать в Китае, или Остиндии, советовался со всеми иностранцами, которых почитал [36] беспристрастными в англо-китайской ссоре, и после усиленных трудов умел наконец собрать двенадцать томов разных выписок, которые и назвал: статистическими сведениями о западных государствах.

В этих выписках открываются очень-любопытные факты. Открыв, что на западе Англичане имеют сильных соперников во Франции, в Соединенных Штатах и России, китайские документы утверждают, что и в Азии сильно беспокоят Англичан Кохинхина, Сиам, Ава, Непал. Сообразив все это, ученый составитель записок очень-серьёзно указывает на два плана кампании. Он предлагает послать китайскую армию чрез Россию для овладения Англиею, или отправить флот китайских джонок для завоевания Остиндии.

И это пишет важный сановник, литератор, наместник, в представлениях своему двору! Вот сведения, на которых основались стратегические планы китайского правительства! После этого, можно ли удивляться, что это невежество было гибельно для Китая, как на поле сражения, так и в переговорах.

Всего страннее то, что во все время войны китайское правительство, получавшее ежедневно, при всякой встрече, самые горькие уроки, с упрямством оставалось верно своим древним предрассудкам, отвергая всякое прямое указание, получаемое после поражения. Между гражданскими мандаринами и военными предводителями была какая-то стычка лжи, чтоб усыплять пекинский двор в гибельной самонадеянности и превращать самые жестокие поражения в блистательные победы. Китайские генералы никак не хотели сознаться, что разбиты. Они с удивительною смелостью рассказывали о своем торжестве во время самого бегства, и в прокламациях к народу, в донесениях императору пышными фразами возвещали скорое истребление варваров.

Китайский народ с удовольствием принимал эти известия, которые казались ему, впрочем, очень-естественными и правдоподобными. Как мог он вообразить, что горсть иноземцев победит армию императора? Даже теперь, когда уж почти все известно, во внутренних провинциях Китая все еще убеждены, что богдыхан победил всех врагов и что Европейцы обязаны только неисчерпаемому его милосердию, позволением жить и торговать на некоторых пунктах китайских берегов.

В любопытном путешествии в Татарию и Тибет, г. Гюк рассказывает о разговоре с двумя Татарами, принадлежавшими к Знамени Чакар, то-есть к резервной армии, которая созывается только в важных случаях. Они наивно говорили, что Англичане, узнав о приближении победоносной милиции, испугались и стали просить мира, а великий богдыхан, в неизреченной милости, даровал им прощение, и знамя Чакар возвратилось тогда попрежнему пасти свои стада. [37]

В гавани Шин-Гаи, на острове Чусане, произошла первая встреча между Англичанами и Китайцами. Остров этот лежит против устья реки Янг-це-Кианг, протекающей по Китаю с востока на запад и омывающей стены Нанкина. Этот острова, весьма-важен в военном и коммерческом отношениях. Когда начальника, английской эскадры потребовал сдачи города, китайский адмирал очень удивился, что Англичане приехали издалека для того, чтоб с ним ссориться.

— Вы в раздоре с жителями Кантона, отвечал он. Атакуйте Кантон, а меня оставьте в покое.

Но сэр Гордон Бремер не уважил этой логики. В-течение девяти минуть все джонки, расставленные у берега, были истреблены, а на другой день Англичане вступили в Шин-Гаи. На валах насыпаны были кучи извести, чтоб бросать в глаза варварам, которые бы полезли на стены.

Губернатор Че-Кианга не мог скрыть этой неудачи, но в донесении своема. поверхностно говорить об истреблении нескольких джонок и о взятии Шин-Гаи, посредствома. нечаянного нападения и оплошности адмирала, и прибавляет: «подождем прибытия нашей великой армии: мы тогда нападем на Англичан и живьем возьмем их»;

Ю-Киен, губернатор области Кианг-су употребил в своем донесении еще более храбрости. Вот как он успокоивает правительство и народ:

«Выгнанные из Кантона и Макао, где они торговали опиумом, Англичане пришли в Фо-Киен, откуда их тоже прогнали. Вдруг, воспользовавшись попутным ветром, они поднялись к северу. Но как корабли их сидят по шестидесяти футов в воде, то и не могут пристать к нашим берегам. Следовательно жители могут спать спокойно. Я, читавший с юности множество книг о военном искусстве и распространивший страх моего имени в Туркестане, почитаю этих неприятелей столь же слабыми, как тростник. Горе им, если они пойдут противу нас!

Другой мандарин, представляя длинное донесение императору о тех же событиях, объявляет, что стоит только пустить несколько брандеров в английский флот, открыть по нем огонь со всех батарей — и тогда наслав на врагов небесный ужас, можно истребить всех неприятелей, непотеряв ни одного человека. Вот какими оффиициальными документами пишется китайская история!

Однакож, император Тао-Кванг едва не узнал истины, когда английская эскадра с посланником Эллиотом смело вошла в Печилийский Залив и бросила якорь у устья Пси-го. Никогда еще неприятельская армия не приближалась на такое близкое расстояние к столице. Надобно было найдти средство сопротивляться Англичанам. Мандарин Ки-шен, исправлявший тогда должность первого министра и бывший всегда противником [38] жестоких мер кантонского наместника, видел теперь торжество своей политики. Он предложил удалить Англичан миролюбивыми средствами — и представление его было принято.

Необходимо было, во что бы то ни стало, удалить опасных соседей. Ки-шену удалось это. Удачу эту надобно причислять к великолепнейшим успехам, приобретенным хитростью и обманом. Мандарин ни слова не доносил императору о требованиях Англичан, а Эллиоту ни слова не сообщал о решении пекинского двора, который все еще думал предписывать законы варварам. Он сам составлял и переиначивал вопросы и ответы; английского уполномоченного уверял он, что предложения его благоприятно приняты императором, а богдыхану доносил, что варвары раскаиваются и покоряются, всенижайше прося о милосердии и пощаде, одним словом, он так хорошо умел лгать, что Англичане сделали ошибку, удалясь от Печили, а император, обрадованный бегством неприятеля, дал Ки-шену полномочие продолжать в Кантоне мирные переговоры.

Но на берегах Шу-Кианга ход дела изменился. Хитрый мандарин надеялся долее протянуть переговоры и утомить неприятелей безконечными конференциями. Он видел английскую эскадру довольно-близко и не расположен был к пушечным переговорам. По-несчастью для Ки-шена, жители Кантона были иначе расположены. Они вздумали сделать заговор против Англичан, а те, открыв его, напали на форт Шу-ен-пи и разрушили его. Для избежания дальнейших несчастий, Ки-шен спешил подписать конвенцию, которою обязался заплатить Англичанам шесть мильйонов долларов и уступить им остров Гон-Конг с тем, чтоб они возвратили Чусан.

Как донести императору об этих печальных событиях? Положение было затруднительное. Уезжая из Пекина, Ки-шен обязался усмирить варваров. Тут начались самые любопытные его депеши.

«Кантон не вооружен еще и не готов к сильной защите (пишет он сперва), и потому я должен был согласиться временно на условия неприятеля; но эти варвары, страх как надоели мне, и я хочу их истребить, во что бы то ни стало. Надо только найдти для этого удобный час».

«Эти варвары (пишет он в другом донесении) ничего не хотят слушать. Несмотря на приказания собственных их офицеров, они овладели укреплениями Шу-эн-пи. Правда, что с этой минуты обнаруживают они искреннее раскаяние и чрезвычайно боятся нас…».

Наконец истина достигла до императора. Тао-Кванг, повелевший Ки-шену прислать ему в корзинах головы Англичан, вознегодовал, получив вместо этого проект конвенции, отнимающей у него деньги и остров Гонг-Конг. Вот ответ его на депеши Ки-шена. [39]

«Англичане делаются день-ото-дня безрасуднее, и потому я предписал Ки-шену быть осторожным и воспользоваться первым удобным случаем, чтоб напасть на них. Вместо того, он дал варварам перехитрить себя и подкупить. Как можно уступить Англичанам Гонг-Конг и позволить им торговать в Кантоне! Разве каждая частица земли, каждый китайский подданный не составляют исключительной и неотъемлемой собственности государства? Стыд Ки-шену! Разжаловать его, заковать в цепи и привезти под караулом в столицу; имение его конфисковать». И у несчастного Ки-шена, обладавшего еще накануне имуществом, оцененным самими Китайцами в двести мильйонов, осталось только несколько медных монет, когда его заключили в тюрьму с цепью на шее.

Впрочем, Ки-шена судили. Ему предъявили тринадцать обвинительных пунктов. Главное его преступление состояло в том, что он не победил английской эскадры. Но его обвиняли также в том, что он пригласил к себе обедать капитана Эллиота, что унизился до подписания конвенции и пр. Ки-шен униженно отвечал, что вся вина произошла от его невежества; что он не приглашал к обеду начальника варваров, но как тот, после продолжительной конференции проголодался, то ему и подали позавтракать; что заключенный договор и только одна хитрость, чтоб обмануть Англичан до прибытия войск, но что он сам, Ки-шен, вовсе не думал исполнять этого договора и т. п.

Из документов этого странного процеса видно, как китайские мандарины понимают народные права. Ки-шен был осужден на смертную казнь, как уличенный в измене; но получил прощение, Гюк и Габе видели его в Тибете. Теперь он губернатором провинции Ссе-чуэн, и снова собрал огромные богатства.

Чрезвычайно-любопытен разговор Гюка в Лассе с Ки-шеном. «Ки-шен спросил у нас о лорде Пальмерстоне и о том, управляет ли он попрежнему иностранными делами... «А что Илу? (Эллиот) что с ним сделали, не знаете ли?» — Его отставили. Твое падение было причиною и его падения. — «Очень жаль. У Илу было доброе сердце, но он был нерешителен. — «Что? его казнили, или сослали?» — Ни того, ни другого. В Европе не такое правосудие, как у вас, в Пекине. — «Это правда. Ваши мандарины счастливы. Наше правительство не может всего знать, однакож оно судит всех. Если нам скажут: «это бело!» мы повергаемся на землю и говорим: «точно бело!» Потом ту же вещь назовут черною, и мы снова падаем на колени и повторяем: точно, очень-черно!» — Но еслиб кто из вас сказал, что одна и та же вещь не может вдруг быть и белою и черною?.. Может-быть, ему отвечали бы: «ты прав»; но в то же время велели бы все-таки казнить его». [40]

Во время англо-китайской войны вместе с Ки-шеном является на первом плане событий мандарин Эли-пу, долгое время управлявший провинциею Ю-нан в Южном Китае на бирманских границах. Он не раз слышал о могуществе Англичан в Остиндии и мог понять, какой опасности подвергается его отечество, как вдруг повелением пекинского двора он был назначен правителем двух Киангов. Он отправился к своему посту, вовсе не разделяя самоуверенности своих соотечественников. Ему дали точно такия же инструкции, как и его предместникам. Он должен был защищать берега обеих провинций, подверженных неприятельским нападениям, прогнать Англичан с острова Чусана и поддержать славу китайского оружия на сухом пути и на море.

Впрочем, ему указано было каким средством приобрести эти победы. Он должен был отлить пушки большего калибра и вместо джонок построить такие же корабли, как у Англичан. Это верное средство найдено было мандаринами с красною пуговицею, присутствующими в совете императора. Им, правда, совестно было унизиться до-того, чтоб подражать врагам, оставляя древний образ постройки джонок, но важность и обстоятельства требовали этого хоть на-время.

Мудрый Эли-пу принялся исполнять данные ему приказания. В Шин-гаи был учрежден обширный литейный двор, на котором отлили огромнейшие пушки. По-несчастию, когда их стали испытывать, пушки разорвало и перебило артиллеристов, наскоро выписанных из Фо-Шена. Что ж касается до линейных кораблей, которые бы могли бороться с английскими, никто не умел составить им даже рисунка. Инженер, которого выбрали для этой работы, не придумал ничего лучше, как лишить себя жизни.

Когда стали обвинять и Эли-пу в неспособности и робости, он принужден был приняться за пышные донесения и воспевать свои победы, как прежние мандарины. Но конвенции, подписанной в Кантоне, капитан Эллиот обязался очистить остров Чусан. Как скоро он оставил Шин-Гаи, генерал-губернатор обоих Киангов спешил донести императору, что, «видя приближение китайской эскадры в сто-тридцать джонок, разделенной на три дивизии под начальством трех генералов, варвары бежали с острова в величайшем беспорядке».

Эта невинная ложь не спасла Эли-пу. Бедного старика вызвали в Пекин, отдать отчет в своих действиях. Трои сутки стоял он на коленях перед воротами дворца в ожидании аудиенции. Наконец его стали судить, как Ки-шена, и приговорили к ссылке на берега Амура, куда отправляют преступников низшего разряда. Так возвысился и пал второй герой кампании.

Место Ки-шена занял в Кантоне триумвират генералов под председательством Их-Шана, родственника императора. [41] Англичане поднялись вверх по Шу-Киангу и в мае 1841 года осадили город. Хотя Их-шан и писал в Пекин депешу за депешей, что бунтовщики разбиты, но принужден был, одиакож, сдаться на капитуляцию. Надобно было и об этом донести. Это был первый пример скромного донесения, где китайский генерал сознается, что он не успел победить всех неприятелей.

«Наши артиллерийские залпы продолжались беспрерывно, но не возможно было отразить все корабли варваров. Неприятель успел произвесть высадку; он напал на крепости, находящиеся в северпой части города, и осыпал их таким количеством ядр и брандскугелей, что убил и переранил много офицеров и солдат. Жители наполнили улицы, кричали, плакали и умоляли нас спасти их. При этом виде я поколебался, пошел к варварам и спросил их: чего они требуют. Они мне отвечали, что не получили еще вознаграждения за схваченный у них опиум, которого ценность простирается на несколько мильйонов таэлей. Они требовали только уплаты этой суммы, обещая потом отступить за Богум. Я настаивал, чтоб они возвратили нам Гонг-Конг, но они отвечали, что этот остров уступлен им Ки-шеном законным порядком и что у них есть письменное на это доказательство. Видя, что Кантон подвергается очевидной опасности и что вокруг меня царствует смятение и нищета, я временно согласился на их просьбу. Однакож я прийму потом меры взять обратно Гонг-Конг. Теперь умоляю наказать меня и моих товарищей за сделанные нами ошибки, но, трепеща, заклинаю от имени всего народа утвердить условия мира».

Когда Англичане ушли с шестью мильйонами долларов, Их-шан тотчас же заговорил иначе. Он послал в Пекин голову одного английского солдата, выдавая ее за голову адмирала Гордона Бремера. Подарок этот был очень-приятен пекинскому двору.

«Я получил, говорит Тао-Кванг, депешу от Их-Шана с донесением, что варвары напали на город, но двукратно были отражены. Мужество наших войск довело неприятеля до крайности: он униженно просил исходатайствовать ему милость императора. Ваша мудрость думает, что ненадобно им отказывать в дозволении производить торговлю; но, вместе-с-тем, вы бы должны были приказать им, чтоб они тотчас же отправились обратно за-море... Укрепления сейчас исправить... Если Англичане окажут хотя малейшее сопротивление, вы, с своею армиею, изрубите их в куски».

Вскоре после экспедиции по Шу-Киангу, английская эскадра подверглась сильному тифону. Тао-Кванг получил донесения мандаринов, что море было покрыто трупами и приказал, чтоб в кантонских пагодах сожгли в честь кумиров двадцать палок фимиама. Тот же обряд совершен был в Пекине четырьмя принцами императорского дома. Потом обнародовано [42] было, что Англичане истреблены, солдаты их все утонули, корабли разбились; а в-самом-деле эскадра быстро исправила свои повреждения и лондонский кабинет прислал новаго начальника экспедиции, сэра Генриха Поттинджера, наделавшего столько беспокойств богдыхану и мандаринам.

Предъидущие депеши обнаруживают только корреспонденцию между китайскими генералами и Тао-Квангом. Но кроме этих лиц, часто-действовавших по рассчету, любопытно видеть, что думал народ? Можно допустить, что Тао-Кванг, заключенный в своем дворце за оградою нескольких стен, мог долгое время оставаться обманутым своими мандаринами и верил их донесениям о мнимых победах; но туземные жители, видевшие английские эскадры, но китайские солдаты, испытавшие все превосходство европейского оружия, все эти мильйоны свидетелей истины, могли ли они верить непобедимости Поднебесной Империи? И что же? Все документы доказывают, что народные массы, спасавшияся бегством от Англичан, вполне уверены были в своих победах. Все эти неуспехи и потери, приписывали они неспособности предводителей, слабости Ки-шена, который не умел во-время собрать войск, и измене множества Китайцев, перешедших в ряды неприятелей. Последнее обвинение постоянно упоминается во многих прокламациях, адресованных литераторами к народу, повторявшими ему при этом случае все поучения Конфуция. Таким-образом Китайцы оставались в полной уверенности, что были побеждаемы Китайцами же. Самые победы врагов питали национальную их гордость. Едва английская эскадра вышла из Шу-Кианга, как стены Кантона были покрыты объявлениями, и которых самолюбивая кисть литераторов мстила за народную честь следующими словами:

«Мы дети Поднебесной Империи и довольно-сильны, чтоб защищать наше отечество. Нам ненужно мандаринов, чтоб истребить ваших врагов, которых злодеяния дошли до край-пихт. пределов. Еслиб предводители наши не подписали мирного договора и не уничтожили этим наших намерений, враги почувствовали бы силу наших рук. Но впредь не оскорбляйте нас; мы решились наказать вас примерно. В другой раз вы не спасетесь от нас».

Эти смешные возгласы, с жадностью читаемые и одобряемые всеми, объясняют вполне оффициальную ложь мандаринов. Как-скоро неприятель скрылся, жители Кантона думали, что они победители. Как же иначе могли говорить предводители? Они писали свои донесения под диктовку народного восторга.

Новый главнокомандующий сэр Генрих Поттинджер понял, что надобно действовать решительно и оставить систему этих временных конвенций, которыми обманывали капитана Эллиота. Кампания, предпринятая им с твердою решимостью не влагать [43] меча в ножны до настоящей капитуляции, окончилась в несколько месяцев нанкинским трактатом.

Остров Чусан был снова занят. Амои, Килонгсу, Чингаи, Нинг-по, Шан-гаи, То-пу поочередно подпали под власть Англичан, быстро перевозимых на пароходах, более всего удививших Китайцев плаванием против течения и ветра, без парусов.

Мандарины продолжали доносить беспрестанно императору о своих победах; но, по мере дальнейшего вторжения Англичан, мандарины начинали уж обнаруживать менее самоуверенности. Об этом можно судить по странным военным хитростям, которые они придумывали и обсуждали в своем лагере. «Надобно (предложил один из них) окружить варваров облаками дыма и напасть на них в-расплох». Другой предложил «послать экспедицию водолазов, которые, подплыв под английские корабли, пробили бы в них отверстия для потопления их». Третий требовал, «чтоб запретили вывозить из Китая серу и селитру, лишив чрез то Англичан возможности приготовлять порох».

Головы кружились и создавали самые странные проекты. Одни прибили объявление, в котором приглашали Англичан возвратиться во-свояси, чтоб заботиться о престарелых своих родителях. Совет этот был искренний, потому-что сами Китайцы религиозно исполняют сыновний долг. В другой прокламации генерал Ий-Кинг обещал пощаду сипаям, если они не будут стрелять в Китайцев, и предлагал каждому из них пуговицу мандарина, если он выдаст, английского офицера. Генерал этот узнал, что сипаи — черные люди, принадлежат к племени, завоеванному Англичанами, и потому думал, что они тотчас же воспользуются случаем избавиться от своих властителей.

«Наконец (рассказывает сэр Джон Девис), нашли в оставленном китайском лагере копию с письма, адресованного к английскому генералу, с приглашением положить оружие со всеми своими войсками, за что обещали ему особенные милости богдохана».

Вот до чего доведены были мандарины! Они уж не знали как сбыть с рук варваров: угрозы, просьбы, советы, ложь — ничто не удавалось, и враги более-и-более подвигались к столице. Тогда не только военачальники, но и гражданские мандарины, чтоб не сознаваться пред императором в своем поражении, лишали себя жизни. Эти случаи были очень-часты.

Впрочем, надобно прибавить, что самоубийства не всегда бывают смертельны. После приступа к Чин-Гаи мандарин бежал и скрылся на близлежащий остров; но перед тем оставил на берегу канала свой парадный костюм и сапоги. Все думали, что он с отчаянья утопился, и прославили его геройство. По-несчастью, через несколько времени, открылась эта [44] невинная хитрость и бедного мандарина осудили на казнь, как дезертира, бежавшего с своего поста. Потом его простили и сослали; наконец он отделался только значительною пенею и сделан был опять губернатором. А как он во время войны был человеколюбив к английским пленным солдатам, то и был назначен в число уполномоченных при заключении нанкинского мира.

Мы уж сказали, что Эли-пу был сослан на границу Сибири, но он еще не успел доехать до места своего заточения, как уж был возвращен в Пекин. Богдохан, устрашенный неблагоприятным оборотом дел, вверил ему вторично управление. Долго следуя советам тех, которые говорили, что надобно вести с варварами вечную войну, Тао-Кванг склонился наконец к той партии, которая советовала заключить мир. Он объявил, что устал уже получать ежедневные донесения о победах с известием притом, что Англичане подвинулись вперед. Он требовал остановить дальнейший ход врагов, во что бы то ни стало.

Таковы были инструкции, дапные Эли-пу, которому теперь придали товарищем мандарина Ки-инга, игравшего важную роль во внешней политике Поднебесной Империи.

Оба уполномоченные, которым Тао-Кванг вверил заключение мира, были татарского происхождения. При этом случае надобно заметить одно любопытное обстоятельство, объясняющее характер обоих главных племен, живущих в Китае. В продолжение всей войны, мандарины татарского происхождения, как в Пекине, так и в провинциях, принадлежали всегда к миролюбивой партии. Китайцы же были самыми жаркими советниками войны, кровожадными фанатиками, всегда восстававшими против всякаго снисхождения к варварам. Эти литераторы, украшенные павлиньими перьями, составляли самые пышные прокламации и мстили фФразами за вторжение Англичан. Зато, на поле сражения, китайские военачальники, красноречивые и храбрые в совете, отличались чрезвычайною осторожностью и быстрыми отступлениями. Татары же, напротив, защищались с неустрашимостью, которой сами Англичане отдавали всегда справедливость. Борьба была только там серьёзна, где сражались татарские войска.

Английская эскадра бросила якорь перед Нанкином. Всякое сопротивление сделалось бесполезным. Татары храбро погребли себя под развалинами Чин-Кианг-Фу, а китайские мандарины и солдаты растерялись, видя неизбежную гибель. Солнечное затмение предсказало им поражение. Эли-пу и Ки-инг принялись тогда за свое поручение, покорились воле победителей и донесли императору в длинной депеше об этом печальном событии.

«Мы предлагаем (пишут они) — и за наше преступление смерть была бы слишком слабым наказанием — мы предлагаем [45] принять условия Англичан. Знаем, что требования их обнаруживают ненасытную жадность; но они хлопочут только о выгодах торговли и не имеют никаких враждебных замыслов; а потому, чтоб спасти провинцию и прекратить бедствия войны, мы решились принять условия неприятеля. Под присягою обещали мы Англичанам согласиться на их предложения, если они обнаружат сколько-нибудь раскаяния в оказанном ими нам зле и если заключат перемирие».

В другом донесении китайские уполномоченные сообщают об успехе переговоров, общий смысл которых был утвержден богдыханом после некоторых оговорок. В условиях Англичан помещено было, что Европейцы имеют право жить с своими семействами в тех гаванях, которые будут открыты для их торговли.

«Мы заметили (пишут уполномоченные), что варвары покоряются влиянию своих жен и слушаются их с любовью. Пребывание женщин в гаванях смягчит их характер и послужит нам к большей безопасности. Если варвары будут иметь при себе все, что им дорого, и если магазины их будут наполнены товарами, они будут совершенно в нашей власти, и нам легко ими управлять. Убедись в этом, мы приложили печать к договору и, под опасением гнева великаго императора и строжайших наказаний, смеем вновь умолять об утверждении этого трактата».

Действительно, трактат, подписанный в Нанкине 26 августа 1842 года, был утвержден богдоханом.

Результат войны с Китаем не мог быть ни на минуту сомнителен. Европейская образованность и дисциплина должны были победить. И однакож, у императора были неистощимые средства к защите. Как полновластный владетель обширной империи, он по воле своей располагал многочисленным и верным народом. Казна его изобиловала деньгами. Одни издержки этой двухлетней войны стоили 250 мильйонов. Оружия всякого рода было в Китае достаточно, потому — что Англичане захватили и заколотили в городах и на поле сражения две тысячи триста-пятьдесять-шесть пушек. Даже в смешных прокламациях видна уверенность в неприкосновенности границ и сильная ненависть к иноземцам. Но пред английскою эскадрою и несколькими полками, все это было недействительно. Император Тао-Кванг принужден был утвердить договор.

Во всемирной истории нет другого примера подобной войны. Почему Китай был так скоро побежден? Доказывает ли это малодушие целой нации? Подобное заключение было бы несправедливо и оскорбительно. Китайцы, и в-особенности Татары, презирают опасности и готовы жертвовать жизнью. Хотя гражданское звание у них важнее военного, однакож они уважают храбрость и мужество. Они часто воевали, часто одерживали [46] победы; в их летописях хранятся имена государей-завоевателей и славных полководцев. Не солдаты Англии, не оружие Запада победили Китайцев: они пали жертвою своего невежества, но не малодушия. Как могли они сражаться своими саблями, ружьями, стреляющими посредством фитилей, и с неподвижными пушками? Как могли противостать дисциплине и картечам? Произведя залп из множества пушек, они с удивлением видели, что английские колонны безвредно идут вперед, а пушки их разрываются. Китайцам оставалось бежать, несмотря на свою многочисленность. В глазах их Англичане были не люди, а злые духи.

Да и могла ли быть равна эта борьба? Китай, столько веков отделенный от остального всемирного семейства народов, должен был рано или поздно заплатить за безумную гордость этого удаления. Он все-еще надеялся на твердость своих древних кольчуг; прочие народы давно уж узнали все тайны военной науки. Презирая образованность Европы, Поднебесная Империя готовила себе вечное раскаяние. Урок людям и нациям, живущим отдельно!

Китай всегда существовал отдельно. Чуждый успехов военного искусства, он не знал даже, что можно союзами заменять в минуту опасности недостаток собственных сил. Политика его запрещала всякое воззвание к помощи других наций. Он не чувствовал, что борьба его с Англиею представляла борьбу Азии с Европою, и что Азия должна была содействовать ему. В Европе многие опасались, что Англия после победы заключит условия, исключительно-выгодные для ее торговли. Эти опасения не оправдались. Нанкинский договор открыл китайские порты для всемирной коммерции.

В 1840 году Горкасы, сильное племя, живущее на границах Китая и Остиндии, предлагали китайскому резиденту в Лассе вторгнуться в Остиндию и овладеть ею; но для этого требовали они у Китайцев пушек и солдат. Пекинский двор отверг это предложение, и диверсия не была произведена.

Во время этой войны были в Китае и французские корабли; но Китайцы не понимали значения их прибытия. Сперва боялись они их, потом думали, что будут помогать им. Их-Кинг, назначенный генералом, внушающим ужас, объявил однажды в своей прокламации, что Англичане доведены до последней крайности и прибегнули под защиту Французов, которые по одежде похожи на них. Вот одно любопытное донесение императору от И-шана, одного из генералов кантонской армии:

«В-течение двенадцатой луны прошлого года (в январе 1842) прибыли в Гонг-Конг на военном корабле иноземные начальники Жансильи и Сесиль, говоря, что вслед за ними будут и другие. Покуда мы предписывали произвести следствие по этому происшествию, мы узнали, что Сесиль на лодке приехал в Кантон и требовал свидания с мандаринами. Зная, что [47] Французы всегда были почтительны и послушны в торговых сношениях, тогда-как Англичане оказались бунтовщиками, начавшими войну, и видя, что Французы просят только свидания, мы снизошли к их просьбе и отступили от своих правил, чтоб посеять раздор между варварами. Во время свидания, Сесиль объявил, что государь его известился о войне Англичан против нас, а потому послал Сесиля, чтоб защищать Французские корабли, а в-случае нужды, предложить посредничество. На это отвечали мы: «Король ваш был всегда послушен и предан, мы отдаем ему в этом справедливость; Англичане злы, строптивы и неисправимы. Они оскорбляют все нации. Если ваш король прислал вас сюда с военным кораблем, то окажите ваше мужество, и тогда мы донесем об этом своему великому императору, который, без сомнения, наградит вас за это достойным-образом». Сесиль отозвался, что если Англия в войне с Китаем, то Франция в мире с Англиею и ему не за что начинать военных действий. «Если я нападу на них без причины, прибавил он: все народы вознегодуют на меня. Лучше пусть Серединная Империя окончит войну и заключит мир». Мы спросили его тогда: каким образом надеется он достигнуть примирения? Он сказал, что обратится к Англичанам, и если они приймут его предложение, то все затруднения исчезнут; если же откажутся, то война неизбежна. А как в это самое время Англичане заслужили императорский гнев взятием Нинг-по и других городов, и как генерал, внушающий ужас (Их-кинг), получил уж приказ истребить их, то мы и не могли поручить Сесилю сделать мирные предложения варварам!.. Он, однакож, объявил нам, что увидится с английским генералом, и если узнает что-нибудь новое, то сообщит нам. За эту услугу решились мы наградить его...».

Читая это донесение, невольно вспомнишь о политике Китая с морскими разбойниками, беспрестапно-опустошающнмн берега его. Когда разбои сделаются слпшком-частыми и разорительными, пекинский двор отправляет к одному из сильнейших пиратов посольство, предлагает ему большую денежную награду и золотую или хрустальную пуговицу мандарина с тем, чтоб новый сановник напал на своих бывших товарищей и истребил их, потому-что императорский флот не в-состоянии с ними справиться.

В донесении И-шана есть тоже любопытное место: «В-течение второй луны (март 1842) Жансиньи прислал нам депешу, в которой тоже говорил о мире, выражая надежду, что мы оставим Гонг-Конг в руках бунтовщиков. Рассмотрев внимательнее поведение Французов, мы убедились, что они друзья Англичан и хотят взять с нас за свое посредничество что-нибудь и поделиться с ними. Тогда мы стали поступать с ними как с хитрецами и варварами. Мы отвергли их [48] предложения, советуя не помогать бунтовщикам, под опасением, чтоб дорогие камни не были истолчены с голышами в одной ступке. Мы, однакож, обещали им награду, если они будут служить нам, и предписали всем начальникам строго за ними присматривать».

Это донесение получено было императором в августе 1842 года, когда нанкинский трактат уж был подписан. Китайцы заплатили 21 мильйон долларов за военные издержки. Остров Гонг-Конг уступлен был Англии. Иностранцам дозволялось жить и торговать в пяти гаванях. Торговля объявлена свободною. Особенный тариф определял ввозную и вывозную пошлину. Об опиуме не упоминалось в этом тарифе; он оффициально был запрещен. До уплаты денег Англичане оставляли за собою Чусан, который, впрочем, возвращен был Китаю в 1846 году.

В 1847 году война едва-было не возобновилась. Китайцы уж забыли данный им урок, перестали исполнять условия трактата, и на представления английских консулов отвечали дерзостями. Вдруг сэр Джон Девис явился с несколькими кораблями перед Кантоном, овладел фортами, заколотил и побросал в воду 127 пушек и испуганные Китайцы спешили извиниться я исполнить все требуемое Англичанами.

(Revue des Deux Mondes.)

Текст воспроизведен по изданию: Англо-китайская война по китайским документам // Отечественные записки, № 7. 1853