-

Открытие этого (Суэцкого) канала, дав совершенно другое направление индийско-китайской торговле, еще более познакомит европейцев с этими странами, которые для многих еще остаются terra incognita,— так что мы по сию пору не знаем основательно ни причин, ни начала китайской революции, которая, не смотря на все усилия богдыханского правительства, нисколько не уменьшается ни в своем объеме, ни в своем кровопролитии. Сначала было общее мнение в Европе, что эта революция произведена приверженцами династии Мин, свергнутой с престола династией монголо-татарской; думали, что это нечто в роде борьбы французских роялистов с партией, разрушившей законную монархию, и вместе [444] с этим полагали, что эти китайские роялисты для большего подкрепления опирались на новое учение, семена которого заронены были европейскими миссионерами,— на учение христианское и будто бы тем эти приверженцы старой династии предполагали к своему делу возбудить участие христианских народов и при их помощи восторжествовать над своими противниками. Мнение, по-видимому весьма справедливое, которое отчасти разделяли и мы, но которое оказывается совершенно ложным; ибо вот что пишет коадъютор католического викарного епископа в Ю-нане к членам римского общества распространения христианской религии (См. Les Annales de la propagation de la Foi (t. XXVIII, part. 2)),

Ю-нань, Та-ли-фу. 1-го декабря 1854 года.

«Милостивые государи.

«Только вчера я получил ваше письмо, написанное нами год тому назад, именно от 14 декабря 1853 года, и поставляю себе непременною обязанностию немедленно отвечать вам.

«Да позволено мне будет прежде всего сказать, что вероятно во всем Китае нет ни одного миссионера, который бы не знал лучше моего всех обстоятельств китайской инссурекции. Заброшенный судьбою и моим служением в отдаленный край империи, к подножию Тибетских гор, на границе Бирманов, я нахожусь в отдалении от этого театра беспорядков; но имея сношения с моими собратиями, проповедующими Китайцам христианскую религию, могу вам сообщить несколько известий об этом предмете. Чтобы узнать всю истину, поверьте их с известиями, полученными от других лиц.

«В 1850 году, при первом известии о смерти предпоследнего Богдыхана Тао-Куанга, не ведая еще и имени его преемника, я знал уже, что возмущение непременно должно было вспыхнуть. Не приписывайте это ни моей проницательности, ни глубокому знанию китайской политики, которая как и все политики в мире имеет свои тайны, даже преимущественно перед другими правлениями; ибо миопия государственные тайны в Китае неизвестны людям, стоящим даже у самого кормила правления; это предугадывание или предчувствие, назовите как хотите, было очень просто и естественно: — в неизбежности мятежа в срединном государстве были уверены все, кто только хотя не много знает китайскую [445] империю. Ибо здесь, так сказать, пошло в обычай, чтобы первые годы правления нового Богдыхана были обуреваемы разными волнениями и неурядицами; а потому когда мы услыхали о начале возмущения в Куанг-Си, то нисколько не были этим удивлены.

«По сию пору еще не решено, что подало причину к этому восстанию. Вследствие этого за неимением вернейших сведений я вам сообщу, как об этом рассказывают у нас.

«Пять или шесть торговцев опиумом отправились из Ю-нана в Кантон. Неожиданное наводнение, затруднив доставку товара, возвысило цепы за извоз; нашим торговцам, вследствие этого, необходимо надобно было прибегнуть к займу. В окрестностях того места, где остановился их транспорте, жили два брата по фамилии Чанги, известные по своему богатству. Продавцы контрабандного товара, (привоз опиума в Китай, как вам известно строго запрещен, впрочем словом, а не делом), адресовались к Чангам с просьбою ссудить их шестью стами тайлев (Тайль ровняется нашим двум рублям серебром). Просьба была так смело сделана, что походила на требование, которому капиталисты не имели средств отказать, к тому же они разочли, что ничего и не потеряют, ссудивши купцов, ибо опийные торговцы обыкновенно со всеми расплачиваются очень аккуратно, а потому и выдали требуемые шесть сот тайлев. Но недалеко от них жительствовал мандарин третьего класса, который отличался столько же глупостью, как и своею жадностью. Узнав о сделанном займе, человек, носящий золотой шарик, шарик, служащий вывескою чиновнической жадности и подлости, был уверен, что настала для него давно желанная минута,— он немедленно велел задержать обоих капиталистов. Невинность их была несомнительна: они не участвовали в торговле опиумом и не обязаны были знать, чем промышляют люди, которые у них занимали, и которым, как я говорил выше, они не могли отказать в ссуде, ибо подверглись бы насилию и могли бы быть совершенно ограблены. К тому же, ежели они были виновны, тем что, хотя косвенным образом, помогали торговле опиумом, не более ли их был виновен мандарин, которой заведомо свободно пропустил этот запрещенный товар тогда, как он начальствовал всем округом? Но все эти рассуждения там, где управляет обществом и страною взяточничество и подлость, не могли иметь никакого действия. Мандарин, наказавши палками двух [446] заимодавцев, засадил их в тюрьму. Разумеется, столь неблаговидный поступок много наделал шуму, тем более, что и в самом судилище Чанги имели много преданных им людей. Однако они не стали дожидаться законного разбирательства их дела, а дали знать контрабандистам о постигшем их бедствии, которое произошло от их благосклонности к ним. Контрабандисты, возмущенные такою несправедливостью, оставляют сто человек беречь свой опиум, а с пятью стами товарищей возвращаются назад и требуют у мандарина отчета в его поступках и освобождения их благодетелей. Чиновник вздумал не уважить требования этих пятисот головорезов, поставить на своем и заварил кашу, которую китайское правительство расхлебывает по сию пору; он был убит в самом присутственном месте, тюрьмы были отворены, храмы разграблены и многим лицам учинено насилие.

«Первый шаг был сделан, возвращаться назад было невозможно. По прошествии первой минуты увлечения, торговцы опиумом хладнокровно обдумавши о своем поступке, поняли, что им нет иначе спасения, как в явном возмущении. Братья Чанги тоже были убеждены в этом; к тому же им хотелось отомстить правительству за злоупотребление власти, врученной бесчестным чиновникам; к ним присоединились арестанты, выпущенные из тюрьмы, и все, кто были соучастники в этих беспорядках, и вот мятеж образовался. Мятеж этот развивался быстро; к бунтовщикам присоединялись окрестные бродяги, сектаторы разных подразделений Конфуциева учения, огромное число ученых, не получивших еще никакой степени, и все, что только обнищало, питалось день за днем, рисковало потерять только одну голову, которую некуда было приклонить, а таких пролетариев в Китае более, чем где-либо в целом мире. Все эти мятежники произнесли клятву, не класть оружие, покуда не уничтожать власть притеснителей, т.-е. мандаринов. Значительное разбойническое общество, известное под именем: Общества земли и неба (Чин-чи-гу), составило ядро армии, готовой на воинские подвиги, а более того на грабительство. Атаман этой шайки, который теперь находится в Нанкине и величается титулом императора, есть главнокомандующий войск инсургентов. Это лицо ловко распорядилось средствами, которые у него находились под рукою; организовав многочисленную армию, он объявил войну законному правительству и выдает себя за человека, посланного небом для освобождения Китая из-под власти Монголов, и возведения на трон [447] властителей туземного происхождения. По крайней мере он это обещает в своих многочисленных прокламациях, которые расходятся в Китае повсеместно, и в этих прокламациях уверяет, разумеется, бездоказательно, что он есть потомок и прямой наследник когда-то царствовавшей династии Мин.

«Так об этом мня рассказывали люди, заслуживающие всякого вероятия; но надобно прибавить, что приверженцы инсургентов и все, кто им сочувствуют, не хотят сознаться и скрывают, что первоначальные двигатели этого дела были контрабандисты. С тех пор много пролилось человеческой крови, много людей потерпело совершенное разорение, много раз победа склонялась то на ту, то на другую сторону; — я не буду вам описывать всех подробностей; скажу только, что под именем Нанкинских инсургентов повсеместно появились шайки самых безжалостных разбойников, которые выдают себя за их сподвижников, они жгут, грабят и убивают из собственных корыстных целей; подобных же поступков настоящие бунтовщики никогда бы себе не позволили. Но в этом-то, по моему мнению, и заключается главная опасность для китайской монархии; ибо эти люди, более или менее получивши воинское образование, привыкшие к своевольству и разбою, не скоро будут приведены в порядок тою из противных сторон, которая, одолев другую, завладеет кормилом правления, и легко может случиться, что подымая в разных местах разные знамена, провозглашая во всех углах империи новые династии, они раздробят, разорвут на части эту ветхую монархию, оснуют многие независимые одно от другого государства, которые при помощи своекорыстной политики европейцев долго будут вести междоусобную брань.

«Какая же сила может успокоить этот водоворот мятежа? чья могущественная рука будет в состоянии удержать власть, восстановить порядок и былую цивилизацию Китая? я не вижу средств к благополучному исходу этого дела; один только всемогущий Бог, по неизреченному своему милосердию, может успокоить этот дотоле тихий и по-своему образованный народ. Но во всяком случае можно быть уверенным, что настоящее правительство никак не может удержаться; на нем много лежит преступлений против прав человека; везде, где только оно показывается, посредством ли своих войск или гражданских чиновников, везде на него смотрят с ненавистью, везде радуются [448] приближающемуся его падению, все ожидает лучшего от нового порядка вещей».

Здесь мы останавливаемся выпискою этого письма и прибавляем от себя, что Тин-Тей, главный начальнике инсургентов, отказался от учения Конфуция, не потому что он был убежден в его ложности, ни потому что Мандарины, ненавистные для него Мандарины, стоят в главе этого учения и поддерживают законную власть Богдыхана. Чтобы сблизиться с европейцами, Тин-Тей объявил себя поборником христианства, но в таких нелепых формах, которые ясно показывают, что он не имеет ни малейшего понятия обе учении Спасителя; ибо он величает себя братом Иисуса Христа, уверяет, что имеет свидания с Спасителем и получил с ним по разделу Китай!..

Текст воспроизведен по изданию: Заграничные известия // Москвитянин, № 4. 1856