СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Путешествие на Амур,
совершенное по распоряжению Сибирскаго Отдела Императорскаго Русскаго Географическаго Общества в 1855 году Р. Мааком. С отдельным собранием рисунков, карт и планов.
Издание С. Ф. Соловьева. Санктпетербург. 1859.

Перед нами огромный том, in-quarto, в 550 страниц убористой печати, заключающий в себе самый подробный, самый мелочный отчет о плавании по Амуру от завода шилкинскаго до Мариинскаго Поста (ныне города Мариинска), и обратно, геогностическое описание амурскаго прибрежья, описание амурской фауны и амурской флоры. К нему приложен великолепный, роскошный альбом с изображениями амурских видов, местных народных типов, жилищ, одежды, утвари, рыболовных и охотничьих снарядов и замечательнейших растений, характеризующих амурскую флору. Издание, в полном смысле, роскошное, делающее честь сибирскому золопромышленнику г. Соловьему, насчет котораго г. Мааком с товарищами была предпринята и самая экспедиция,

Книга является весьма кстати в ту самую минуту, когда отдаленный, почти безвестный доселе угол Восточной Азии приковал к себе внимание России. Но все эти обстоятельства еще не служат доказательством неоспоримаго достоинства книги: она, конечно, удовлетворяет потребностям времени; но степени этого удовлетворения [10] весьма различны. Мы укажем впоследствии на то, что дает книга г. Маака и чего она не дает; теперь же на некоторое время обратимся к самому предмету книги.

С вопросом об Амуре у нас повторилось то же самое, что бывает со всеми нашими общественными и государственными вопросами. Мы ничего не знали, нисколько не думали об Амуре до тех пор, пока нам внезапно не сказали, что вопрос об Амуре составляет важный государственный русский вопрос. Мы знали только, что там, где-то на востоке, есть большая река, что истоки ея принадлежат нам, находятся в пределах обширнаго Русскаго Царства, а устье, где-то далеко, за тридевять земель, вливается в воды Восточнаго Океана. Мы думали-гадали далее, что река эта, должно быть, широка и глубока, что плавать по ней удобно, что воды ея обильны рыбою, берега, должно быть, плодородны, богаты пушными зверями, что вдоль по ея берегам живут разные народцы, что с народцев этих китайцы берут дань и, должно быть, считают их и всю страну, ими населенную, своею собственностью, своею землею.

Вдруг до нас дошло известие, что китайцам эта земля не принадлежит и никогда не принадлежала, что Амур со всем его течением, и даже несколько больше, чем один Амур, что все это наше. Амур со всею обширною амурскою страною, со всем маньчжурским берегом почти вплоть до Кореи, упал для нас точно с неба, достался нам совершенно даром. Этого мало. Говорили даже, что мы его никогда и не теряли, что он всегда был наш: мы только не умели, или не хотели им пользоваться.

Было от чего предаться самой неумеренной, самой восторженной радости. Спокойно, без боя, без капли крови русская государственная область на востоке увеличилась целою страною — и какою страною! Один объем ея превосходит любое из европейских первостепенных государств. И чего-чего нет в этой благодатной, роскошной стране! Ее омывает река — вторая Миссисипи по полноте своих вод, по глубине своего фарватера. Эта река, благодетельнейшая из рек Азии, на всем своем протяжении от Усть-Стрелки, от того места, где Шилка сливается с Аргунью, и вплоть до самаго моря, на протяжении каких-нибудь четырех тысяч верст, удобна для судоходства в самых огромных размерах. Мы заведем по этой реке пароходы; скоро, очень скоро, через год, много-много через два, пароходы будут сновать по ней вниз и вверх, разсекая ея девственныя воды. На Амуре мы заведем обширныя торговыя сношения с полудикими маньчжурами, с китайцами, японцами; Амур сблизит нас с Америкою; к нам приедут американцы; мы с ними столкнемся здесь лицом-к-лицу; начнутся самыя деятельныя сношения; мы даже с благородным безкорыстием откроем им Амур для колонизации. Дружеския связи, более близкое знакомство, [11] безпрестанное взаимнодействие откроются между двумя самыми могущественными расами в мире, англосаксонскою и славянскою, уже издавна чувствующими какое-то взаимное влечение друг к другу, и скоро, очень скоро мы увидим блестящие плоды этого сближения. На Амуре мы в короткое время успеем во всем сравниться с деятельными янками; нам нужен только воочию пример, образец: мы умеем перенимать так быстро… Сама Европа на Амуре, конечно, пожалует к нам в гости, и сношения Восточной Сибири с Европой, с самой Россией чрез Амур облегчатся так сильно... Получив Амур, мы Иркутск, Забайкальскую Область придвинули почти к самому морю, мы сделали чудеса! Для Восточной Сибири, для этого благодатнаго края, который, для полнаго раскрытия своих богатых естественных источников, нуждался только в путях сообщения, мы сразу открыли прекрасный, самый удобный и самый легкий путь, которым потекут в этот счастливый край все богатства земныя. В Иркутске всего будет много; за европейский сахар не будут платить по 60 и даже по 90 копеек за фунт, как платили до сих пор очень часто: житель Иркутска будет получать сахар чуть-ли не по той же самой цене, по которой получает его житель Лондона, или Гамбурга. Прекрасный климат, плодороднейшая в мире почва сделает из Приамурья богатую, неистощимую житницу всего восточнаго края, и в Камчатку незачем будет посылать европейский хлеб и европейский картофель. Мы разведем виноградники на Амуре — чего нельзя развести под этим благословенным небом! и скоро вино с берегов Амура помрачит славу знаменитаго рейнвейна. Мы разведем там шелководство, и ничто не может помешать нам в короткое время превратить весь этот край в самый обильный промышленный рынок. Минеральныя богатства, конечно, не замедлят открыться: горы Азии ведь так полны ими — и вот в нашем обладании новая Калифорния, новая Австралия! Нужна только деятельность, нужна энергия, сила; но разве недостает у нас и деятельности и энергии, и в особенности силы? Закипела, говорят, самая энергическая деятельность; приведена в действие русская сила...

В наших словах нет ничего преувеличеннаго. Мы только составили самый верный доклад из всего того, что писалось, что печаталось и говорилось об Амуре, доклад о том, что делалось и чего хотелось. От полнаго неведения об Амуре мы быстро перешли к самому полному, безграничному увлечению Амуром: в нашей пылкой фантазии, не сдержанной никакими положительными данными, рождались чудеса: даже откупщики платили мильйоны за право продажи вина в новом, благословенном краю. Увлечение, как известно, свойство весьма похвальное; без увлечения во всяком деле мало может выйти хорошаго. Но бывают различные его степени и различные виды. Увлекаются американцы, увлекаются и холодные англичане. Но от нашего [12] тем отличается их увлечение, что ему всегда предшествует знание, что оно основано на точных, положительных данных; их увлечением руководит не фантазия, не вера в чудесное, а верный, основательный разсчет. Увлекаются там целыя массы; тысячами переселяются в новыя страны, и эти тысячи никто не погоняет, никто не высылает их насильно; свободно, добровольно отправляются они сами за моря, за тридевять земель, туда, куда влечет их разсчет, зрело обдуманный, и надежда на верную прибыль. Такими свободными переселенцами быстро колонизуются пустынныя страны; быстро возникают новые города в тех пунктах, куда, вследствие возникших местных условий, совершается естественным порядком прилив свободных колонистов. Не администрации принадлежит здесь инициатива, не администрация управляет движением: движение идет из других источников, из других целей и интересов; на нем лежит иной характер, не свойственный нашему европейскому быту. С самаго появления своего в такой новой стране человек начинает чувствовать и понимать, что он всем обязан исключительно самому себе; он сам складывает свой быт, не только частный, но и общественный. Вот отчего те силы, которыя он приносит с собою, выростают так страшно; вот отчего в такое удивление приводит нас человеческая деятельность в новых странах, заселяемых преимущественно англосаксонским племенем. Вот отчего и города там сами собою растут не по дням, а по часам, и в несколько лет далеко оставляют за собою те пункты, которые так усердно целые века холит и лелеет административная любовь в Старом Свете.

Не в такой форме совершилось новейшее движение русских на Амур. С начала и до сих пор это движение было предприятием чисто правительственным. Самый вопрос о занятии Амура был поднят правительством в то время, когда русскому народу, когда самим сибирякам, по-видимому, так близко заинтересованным в этом вопросе, он даже и не мерещился. Все первыя трудности, с которыми соединено изследование Амура, занятие его, пали безраздельно на долю правительства; народная предприимчивость, дух народной самодеятельности ему нисколько не помогали. Положим, на первых порах этому препятствовала та тайна, в которой держали все дело, в которой, может быть, и следовало его держать; но два года уже, как владение Амуром закреплено трактатами — а свободная колонизация не начиналась и не начинается. Действует, и действует энергически только одно правительство. Мы не касаемся здесь нисколько вопроса о том, от каких причин это зависит, отчего страна, народ, общество в этом движении вовсе не участвуют; но мы убеждены в том, что еслиб у нас были условия для самодеятельности, то она не замедлила бы явиться, не замедлила бы принять размеры самые обширные: в способности разумно понимать дело, в [13] способности делать дело, в духе предприимчивости русскому народу отказать нельзя. Так, чтоб не ходить далеко за доказательствами, сам Амур может представить самое убедительное: он русскому народу был знаком двести лет назад, когда русская администрация была безсильна, когда ея в Сибири почти не было. Русский человек добровольно, по собственному побуждению, по собственному разсчету, никем не гонимый, зашел на берега Амура, настроил там острогов, завладел страною, подчинил ее державной руке царя московскаго; Хабаровы, Степановы, Толбузины совершили на Амуре чудеса храбрости, без всякой помощи со стороны администрации. С усилением администрации прекратились казацкие подвиги. Что явилось на смену их?...

Таким образом и на Амуре, как везде и во всем, во главе русскаго движения идет русское правительство. На него исключительно падают все заботы по занятию, заселению Амурскаго Края и первоначальному развитию его промышленных сил. С 1855 года самое неутомимое, самое энергическое движение началось по Амуру. Ежегодно, с открытием плавания, из Стретенска, из завода Шилкинскаго, из Усть-Стрелки снаряжаются громадныя экспедиции, и по нескольку сот барж, с обязанными переселенцами из казаков забайкальских, барж, нагруженных до нельзя всем потребным для края довольством, спускается вниз по Амуру. Вдоль всего его течения устроиваются военные посты и станции; являются слободы, заселенныя переселенцами, по жребию или по наряду вывезенными из Забайкальскаго Края; воздвигаются города, в которых военный, чиновнический элемент один исключительно господствует; завязываются сношения с туземцами, которые теперь непосредственно познакомятся с русским чиновником и с русским казаком. Местная администрация действует энергически: все заботы лежат на ней исключительно. Не видя помощи, подспорья со стороны свободной, добровольной колонизации, она наложила, как государственную повинность, на народонаселение Забайкальской Области обязанность доставить Амурскому Краю первых его обитателей. Ежегодно, по жребию, целыя тысячи из Забайкалья отправляются на Амур. Первыя попытки свободной колонизации оказались вполне безуспешными, и местной администрации пришлось довольствоваться одними теми средствами, которыя у нея в распоряжении. Ближе с этими средствами может познакомиться читатель из весьма замечательной статьи г. Завалишина ¹, из которой мы позволим себе сделать несколько выписок. [14]

«Относительно известий, сообщаемых об успехах, будто бы, заселения Амура и состояния населений на нем, начнем с того (говорит г. Завалишин), что главнаго-то элемента, добровольных переселений — нет. А между тем и опыт, и наука говорят, что никакия искусственныя сочетания внешних распоряжении и понуждений не в состоянии заменить ни в каком деле внутренняго живаго начало, и без него всегда будут безплодны. Были, правда сначала, в 1855 году, охотники; но после их не нашлось, да и до сих пор не находится, несмотря на все вызовы, убеждения, льготы... Дурной пример, показанный над добровольными переселенцами 1855 года, которым не дали обещаннаго места поселения, дошедшее известие о гибели добровольных переселенцев на аянском тракте, известия, принесенныя последне-вышедшими и т. п. совершенно изменили расположение здешняго населения, так что, за отсутствием добровольнаго движения, остались только местныя распоряжения».

Таким образом в настоящее время колонизировать Амурский Край возможно не иначе, как только действием административных распоряжений. У народа нет свободнаго стремления переселяться в тот край, где природныя условия, говорят, так хороши, но где существуют другаго рода условия, так мало благоприятствующия свободному приливу рабочаго и промышленнаго населения. Вызовы, льготы оказываются безуспешными. По мнению г. Завалишина, дело испорчено в самом начале: нам кажется, что вряд ли амурская колонизация, при нынешних условиях, могла получить другой характер.

Вот каков был первый опыт свободной колонизации, по словам г. Завалишина:

«Добровольных переселенцев 1855 года сплавили на устье Амура, сказав им, что их поселят близко: в надежде на это, зажиточные взяли с собою много хлеба и других хозяйственных предметов и пригнали много скота, как вдруг им сказали, что они могут взять только небольшое, определенное количество всего. Таким образом тот, кто не имел провожавших его родных, или знакомых, с кем бы мог отослать излишнее, чего не позволяли взять, бросил даром, или продал за безценок купцам, особенно скот; а те, разумеется, перепродали, при случае, и даже в казну, с огромным барышом. И вышло то, чтоб образ действий доставил выгоду, конечно, одним спекулянтам-купцам, а на переселенцев пали все невыгоды. Надо сказать, что такия же точно последствия имели и все другия распоряжения, предпринятыя будто-бы для пользы края и улучшении участи низшаго класса. Оттого-то он и недоверчив к [15] подобным обещаниям, и ничто его так не пугает, как перемены, о которых говорят ему, что для него оне к лучшему... На четвертый год пребывания своего на месте добровольные переселенцы не довели хлебопашества до одной еще десятины на ревизскую душу, оставались долее двух лет на казенном продовольствии и задолжали в казну. Вот и говорят теперь, что они лентяи, что нужны меры строгости; но известно, что это средство — решительно безполезно».

Оно, конечно, безполезно; но как удержаться пред этим средством, как пред последним и крайним прибежищем, в том случае, когда все заботы о крае и его населении взяла на себя администрация, когда казна поставлена в грустную необходимость продовольствовать весь край на свой собственный счет, а население этого края лишено возможности трудиться в пользу для себя, лишено самих средств трудиться и пользоваться плодами своих трудов? Создайте для человека искусственныя условия — и тогда не будет конца искусственным мерам, вызываемым необходимостью.

«Разумеется, что после этого (продолжает г. Завалишин) более нельзя было ожидать добровольных переселенцев, особенно когда и последния известия от выходивших с Амура не были в пользу переселения. Как о характеристическом явлении, упомянем о том, что некоторые отставные нижние чины, иные и семейные, вышли оттуда: а как бы, казалось, не остаться на том приволье, которое, как уверяют, существует там для них, особенно когда уж раз были на месте?».

Вот общая характеристика того способа, которым совершается заселение Амурскаго Края. Читатель видит, что это заселение носит характер искусственной плантации; что здесь все подогрето искусственною теплотой.

Чем далее идет дело, чем более сведений получается об Амуре, тем более слабеет первоначальное увлечение, тем более волшебные замки, построенные пылкою фантазией на основании одного увлечения, разлетаются в пух и в прах. Оказывается, что Амур ни в каком отношении не может быть сравниваем с Миссиссипи. Миссиссипи круглый год открыта для плавания; Амур целые полгода покрыт льдом; в течеиие шести месяцев, открытых для навигации, ни одному пароходу еще не удалось совершить по Амуру полнаго рейса вниз и вверх. По широкому и глубокому фарватеру Миссиссипи множество больших и тяжелых пароходов подымается от устья вверх на 3 000 верст без всяких препятствий и вполне безопасно. По Амуру, несмотря на ширину его русла, могут ходить только такия суда, которыя сидят в воде весьма не глубоко. Плавание по нем затрудняется безчисленным множеством островов, рукавов, мелей, отсутствием постояннаго фарватера, быстротою течения, безпрестанным поднятием и падением уровня воды. Надобно читать дневник г. Маака, [16] чтоб видеть, с какими трудностями соединено плавание по Амуру в простой и нехитрой барже. Из сведений, приводимых г. Завалишиным, видно, что из двух наших пароходов, выстроенных к 1854 году, оба, «Аргунь» и «Шилка», оказались неспособными идти против течения и, отправившись к устью Амура, не возвращались более вверх. Из них Шилка, выйдя из шилкинскаго завода осенью 1855 года, добралась до Мариинска только летом 1856 года, потому что на дороге села на мель и там замерзла. Сообщение по Амуру до сих пор поддерживали только два парохода, Лена и Амур. Лена в навигацию 1857 года могла совершить только один рейс, и то только в одну сторону; она с большим трудом могла подняться от Мариинска до шилкинскаго завода и там принуждена была зазимовать. В ту же навигацию Амур дошел только до Усть-Зеи (Благовещенска), захотел воротиться назад, но сел на мель и замерз. Вот удобства плавания по Амуру! Нет сомнения, что против этих затруднений со временем найдут возможность успешно бороться, что важнейшия препятствия будут устранены, что для плавания по Амуру не будут употреблять таких пароходов, которые могут безопасно плавать только по Миссиссипи; но дело в том, что для этого необходимы известныя условия, необходимо развитие частной и общественной деятельности, необходимо привлечь известную массу деятельнаго, промышленнаго и предприимчиваго населения. А какими средствами привлечь его? Можно ли одною силою сделать что-нибудь в этом случае? Время не замедлит решить вопрос. Явятся ли далее живыя силы для того, чтоб поддержать и развить наши амурския колонии, или им суждено надолго быть только военным пунктом русскаго могущества на Восточном Океане? Правда, они могут существовать, как военный пункт: в этом значении своем они могут приносить важную пользу; там может быть седалище русской военной силы на Восточном Океане. Но если эти колонии сохранят за собою только значение военнаго пункта, а не сделаются русскою народною колониею в полном смысле, если этот край не будет связан органическою связью с обширною русскою землей, то, как бы ни был силен этот военный пункт, владение им останется непрочно, и при первой военной неудаче его легко можно будет потерять. Не даром завистливыми глазами смотрит Европа на усиление нашего флота на водах Восточнаго Океана. При первой войне с нашими поселениями на Амуре может быть то же, что было с Севастополем

Мы вовсе не принадлежим к числу пессимистов, для которых дела мира сего представляются в черном цвете; мы только указываем на неудобства той системы, которой следуют, неудобства, успевшия уже обнаружиться в явлениях. Если лица, распоряжающияся движением на Амуре, наткнулись на непреодолимыя трудности, то прежде всего надобно удалить те условия, от которых эти трудности [17] зависят. Одно из двух: или колония должна быть военная, и только военная, и тогда незачем насильственно передвигать многочисленный класс земледельцев; или колония должна быть промышленная и земледельческая, и тогда незачем ставить ее под гнёт военной и административно-полицейской опеки, незачем тогда отправлять свободных переселенцев нe иначе, как с военной экспедицией, и подвергать их всем тягостям военной дисциплины; незачем лишать их возможности перевозить с собою такое количество волов и баранов, какое они считают для себя нужным. Земледельческая и промышленная колонизация, поставленная в зависимость от административной опеки, никогда не может дать ожидаемых результатов, хотя бы уж и потому, что здесь все подчинено известным правилам, установленным без знания местных и случайных обстоятельств, между тем как в колонизации все дело в этих обстоятельствах, и выигрывает только тот, кто умеет ими пользоваться. Здесь много должно дать простора свободе личной, а без того все будет и шатко, и валко, и на сторону.

Ученая экспедиция г. Маака предпринята была в то время, когда только начиналось поспешное, торопливое занятие Амура. 7-го апреля 1855 года г. Маак с товарищами выехал из Иркутска, 11-го мая они были на шилкинском заводе, откуда и началось их плавание сначала по Шилке, потом по Амуру; 8-го августа, после довольно однообразнаго странствования, они были в Мариинске, и отсюда через неделю отправились в обратный путь. Должно заметить, что, плывя вниз по Амуру, наши путешественники, кроме Албазина, нигде не останавливались даже на сутки. Понятно, что, при таком способе путешествовать, из своей поездки наши ученые весьма мало могли извлечь пользы; впрочем, как увидим впоследствии, не следует на одного г. Маака налагать за это ответственность. Цель экспедиции была ученая, главным и даже почти исключительным образом естественно научная; сам г. Маак натуралист, преимущественно ботаник; кроме него, в экспедиции участвовали: г. Герстфельд, котораго деятельность, впрочем, мало заметна, и которому, по словам г. Маака, принадлежит только обработка собранных им плоскотелых, кольчатых, многоногих, ракообразных и мягкотелых — прапорщик корпуса топографов, г. Зандгаген и препарант Фурман. Кандидат Кочетов хотя и был причислен к экспедиции, но вскоре получил от местнаго начальства другое назначение, и его участия в экспедиции вовсе не заметно. Зато с особенною похвалою каждый раз, когда дойдет дело, отзывается г. Маак о своем молодом спутнике, г. Зандгагене, скончавшемся вскоре по возвращении из путешествия; называя его фамилию, г. Маак в своем журнале редко забывает прибавить постоянный эпитет «страстный охотник и неутомимый собиратель растений». Несмотря на быстрое плавание, несмотря на все неудобства путешествия, [18] г. Зандгаген составил весьма подробную и отчетливую карту течения Амура, в которой исправил множество ошибок, встречавшихся в прежде изданных картах.

Время, выбранное для экспедиции, было самое неудобное: трудно с пользою предпринимать ученыя поездки в то время, когда совершается военное занятие края; а это было именно в то время, когда у нас на Амуре начиналась самая лихорадочная деятельность, и между тем не было еще известно, как на это дело посмотрит китайское правительство. Неизвестно почему, баржу, занятую нашими учеными путешественниками, впрягли в хвост военной экспедиции, плывший из Стретенска в Мариинский Пост, и в хвосте этой военной экспедиции наши ученые, как выражается г. Маак, пролетели пространство от Албазина до выхода Амура из Хинганскаго Хребта, пространство в тысячу верст. Понятно само собою, что, при таком полете, где и останавливались и снимались с места по сигналу, не спрашиваясь главы ученой экспедиции, ни ботанических, ни зоологических, ни геогностических экскурсий, ни этнографических наблюдений производить не было никакой возможности, и наши путешественники во всех своих действиях должны были сообразоваться с распоряжениями военнаго начальника, г. Корсакова.

Только по выходе из Хинганскаго Хребта г. Мааку предоставлена была полная свобода действий: военная экспедиция, умчавшись вперед, оставила его в покое. Этою свободою действительно воспользовался г. Маак, насколько позволяли его ограниченныя средства. Вот каким образом он сам определяет значение своего труда: «Я не имел намерения представить в своей книге полную картину посещенных мною земель. Экспедиция, изследовавшая в девять месяцев огромное пространство страны, почти совершеннно неизвестной, не могла ни в каком случае дать такого удовлетворительнаго результата. Поэтому в моей книге нельзя искать той отчетливости сведений, каких мы в праве будем требовать от путешественников, которые будут изследовать Амурский Край под влиянием более благоприятных условий и которым эта книга облегчит, я надеюсь, труд изследования. Исторический отчет (журнал путешествия), занимающия большую часть книги, не заключает в себе даже почти никаких общих выводов... Группировать факты, высказывать какия-либо соображения о их взаимной связи и значения я большею частью не решался, по недостаточности материалов, которыми я мог располагать». Можем прибавить к этому, что слова, эти вылились вовсе не от избытка смирения у достопочтеннаго автора и ученаго изследователя приамурской страны: в этих словах действительно заключается самая верная характеристика его ученаго труда. Этот труд заключает в себе только собрание грубаго материала, которым впоследствии может воспользоваться ученый при описании растительнаго или животнаго царства амурской страны. [19] Причаливая к берегу, чтоб отдохнуть, г. Маак не забывает привести самый подробный список латинских наименований тех растений, которыя ему удалось здесь увидеть; за этим следует список тех птиц, которых убил или только видел «страстный охотник», г. Зандгаген. Журнал веден чрезвычайно сухо и безжизненно. Напрасно бы читатель, на основании этого журнала, пожелал составить себе какое-нибудь понятие о той местности, которая представлялась взорам наших путешественников, когда они плыли вниз по Амуру; из журнала г. Маака он узнает только, что 7-го июня направо берег был пологий, а налево возвышенный, на правой стороне тянулись луга, а налево виднелись лес и мелкий кустарник; 8-го июня вид был тот же, или наоборот, направо горы, налево покатость и т. д.

Чувство красоты, способность живописать местность, способность представить читателю такую картину, чтоб она надолго запала в память, чтоб описываемая местность возстала пред ним в живых очерках, дается, конечно, не каждому. Нечего, поэтому, обвинять г. Маака, если его описание поездки на Амур, при своей неполноте и недостаточности (в чем и он сам, мы видели, сознается), отличается сухостью, вялостью, неимоверною скукою; обвинять его в этих недостатках, повторяем, мы не имеем права; но считаем нужным предложить вопрос: для чего и с какою целью нужно было печатать этот журнал? Он занимает безполезно большую половину книги, не внося ничего новаго в те сведения об Амуре, которыя мы уже имеем. Наконец, тот естественно-научный материал, которым по частицам разбросан в этом журнале, собран в конце книги, в систематическом порядке, в особенных статьях, составляющих приложение. Тот, кому нужно познакомиться с амурской флорой или фауной, обратится, конечно, к этим приложениям, составленным весьма основательно, а в журнал г. Маака не заглянет. Какой же имеет интерес этот журнал? Он, как отчет г. Маака, важен и имеет интерес, конечно, для тех, кто посылал на Амур г. Маака и кому желательно знать, как он исполнял возложенныя на него поручения, что он делал день за днем. С этой точки зрения дневник г. Маака действительно может иметь интерес особеннаго рода: он не забывает записать, когда его мочил дождь, когда его кусали комары и мошки; и так как и дождь, и комары, и мошки тревожили безпрестанно почтеннаго ученаго, то весь дневник наполнен заметками, посвященными этим трем предметам. Дождь преследовал почтеннаго ученаго почти во все время его продолжительнаго странствования; потом на смену его явились кровожадныя насекомыя; оттого каждый день в журнале г. Маака начинается заметкою о том, как в продолжение предшествовавшей ночи он страдал от того, или от другаго врага, и какия он принимал предосторожности против своих врагов. Это напомнило нам дневник другаго, достойнаго уважения мужа, в [20] котором ежедневно встречалась прелюдия: «благодарение Господу Богу, эту ночь я спал покойно!».

Личныя ощущения ученаго путешественника, латинский перечень виденных или собранных растений и животных, описание местности в общих, неопределенных очерках составляют главное содержание путеваго журнала, которому автор дал название «историческаго отчета»! Только местами, как крупицы, встречаются мелкия заметки, попавшия сюда, явно, совершенно случайным образом. Так ученый странствователь несколько раз жалуется на ту трудность, с которою он доставал себе проводников из туземцев; это тем более для него непонятно, что вообще туземные народцы, орочаве, манягры, дауры, тунгусы, гольдии, даже маньчжуры, отличаются обходительностью, ласковостью в обращении, добродушием, готовностью к услугам. Несколько раз даже за большия деньги, к которым туземцы очень падки, г. Маак не мог добыть себе проводника. Он предполагает, что маньчжурское начальство запретило указывать русским фарватер Амура; это очень легко может быть. Но нам кажется, что незачем заходить так далеко, незачем влиянию начальства приписывать того, что легко могло случиться вследствие самаго естественнаго, самаго простаго народнаго побуждения. Припомним по этому случаю одну легенду, которую, как нам достоверно известно, удалось недавно слышать на Урале. Один вогул указал русским дорогу к горе Благодатной, указал им ея неистощимыя минеральныя богатства. Земляки вогула пришли в негодование от поступка своего соплеменника; эти люди, обыкновенно смирные и добрые, страшно наказали изменника: они сожгли его на месте преступления. Жалкия, ничтожныя племена, обиженныя мировым движением истории, оставшияся в стороне от этого движения, инстинктивно чуют, что с появлением в их стране образованнаго народа им угрожает неизбежная гибель. Не способные ни к какому действительному, энергическому сопротивлению, они могут противопоставить только силу тупаго, пассивнаго упорства; они стараются только скрывать от пришельцев богатства своей родной почвы, полагая, что без их помощи они этих богатств не откроют, и что таким образом притягательная сила будет действовать на пришельцев гораздо слабее. Так, несмотря на все просьбы г. Маака, туземцы отказались провести его на одну гору, которая, по слухам, изобилует серебряною рудою.

От прежней русской границы, от Усть-Стрелки, и до устья реки Зеи, до нынешняго Благовещенска, страна населена весьма слабо, и нашим путешественникам попадались только кое-где одинокия юрты орочан, манягров и дауров; но от устья реки Зеи страна получает совершенно другой вид, и безпрестанно виднеются на берегу довольно значительныя маньчжурския селения. В двадцати верстах ниже Усть-Зеи, на правом берегу Амура, лежит маньчжурский город Айгун, [21] центр управления всею окрестною страною. Здесь в прошлом году велись переговоры с китайскими уполномоченными о новой границе между двумя империями, и 16-го мая был подписан генералом Муравьевым трактат, по которому вся левая сторона Амура до впадения в него реки Уссури, и далее весь правый берег Уссури были уступлены России. Вскоре затем тиен-цзинский трактат, как известно, навсегда укрепил за Россиею это приобретение. Об Айгуне читатели могут найдти в журнале г. Маака довольно подробныя сведения, а в прекрасном альбоме, приложенном к изданию, они увидят план маньчжурскаго города. Такое внимание нашего ученаго ботаника к городу Айгуну объясняется тем, что злая судьба, в виде морозов, наступивших уже в начале октября, лишила его возможности продолжать плавание вверх по Амуру и заставила его обратиться к маньчжурскому начальству с просьбою доставить ему средства окончить свое путешествие сухим путем. Пока пришло разрешение из Пекина, наших путешественников продержали в Айгуне целый месяц. В продолжение этого времени маньчжурские чиновники оказывали самое лестное внимание г. Мааку, и наш ученый натуралист не нахвалится их ласковым обращением, их готовностью на всевозможныя услуги. Они его в избытке снабжали всем продовольствием и на дорогу дали ему столько всяких припасов, что он мог быть совершенно спокоен за участь своей свиты; только, к сожалению, маньчжурская водка оказалась слишком слабою. Из обхождения маньчжурских чиновников с г. Мааком и с другими русскими можно вывести то заключение, что китайское правительство в то самое время, когда совершалось русскими занятие Амура, вовсе не смотрело на нас недоброжелательно, нисколько не обижалось нашими действиями, постоянно твердило о старинной дружбе, связывавшей Китай с Россией, и старалось этой дружбы не нарушить. По всему видно, что оно вовсе не придавало особеннаго значения нашей деятельности на Амуре.

Туземные народцы, обитающие на Амуре, давным давно уже вышли из первоначальной грубости. Охота и, в особенности, рыбная ловля составляют, конечно, их главные промыслы; но почти на всем протяжении Амура туземцы с успехом занимаются земледелием. Ниже Усть-Зеи все чаще и чаще встречаются засеянныя поля. Домашний быт, в особенности у маньчжуров, свидетельствует о значительной степени достатка. Грамотных людей между ними встречается очень много.

Всем туземцам знакомо употребление водки, и русскую водку они предпочитают всякой другой. Первый вопрос, с которым обыкновенно туземцы обращались к г. Мааку и его спутникам, был вопрос о том, есть ли у них водка, и за русскую водку даже орочане и манегры, самыя грубыя племена из приамурских обитателей, предлагали нашим путешественникам русския деньги. [22]

Г. Маак, по его словам, готовится теперь отправиться вторично в ученую экспедицию на Амур. Пожелаем ему большаго успеха сравнительно с его первою поездкою; пожелаем ему, чтоб он не страдал от военных обстоятельств, от военных сигналов, от дождя, комаров и мошек. Но пожелаем прежде всего, чтоб в ученой экспедиции на Амур, кроме специалистов-ботаников и зоологов, приняли участие и другия лица, которыя доставили бы нам более подробныя и полезныя сведения о свойствах края, о производительных его средствах, о характере, свойствах и образе жизни его обитателей.

И. А.

Комментарии

1. Статья г. Завалишина об Амуре помещена в 10 № «Вестника Промышленности» за нынешний год. Он обещает продолжение. Не можем не пожелать, чтоб обещание автора было выполнено. Желательно только, чтоб менее пробивалась в этих статьях личность самого автора. Ничего не прибавляя к делу, это обстоятельство только вредит достоинству благонамереннаго труда.