Переписка начальника пекинской духовной миссии архимандрита Палладия с генерал-губернатором Восточной Сибири гр. Н. Н. Муравьевым-Амурским
27.
Его Высокопревосходительству, Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири, Генерал-Лейтенанту и Кавалеру, Николаю Николаевичу Муравьеву
от Начальника Пекинской Духовной Миссии, Архимандрита Палладия
донесение.
Долгом поставляю довести до сведения Вашего Высокопревосходительства несколько известий по части торговли собранных мною в последнее время, и представленных с нынешнею почтою в Азиатский Департамент.
Так как вопрос, о чае возбуждает теперь важный интерес, то в последнее время я старался собрать сведения, о закупке его в Ву-и-шаньских горах Шаньсисскими купцами, и вообще, какие надежды можно питать на будущий подвоз его в Кяхту. По повестию, полученному мною в Мае сего года, отправившиеся в Фуцзянь комиссионеры пяти или шести купеческих домов, частию уже прибыли в Чун-ань-сянь. а некоторые из них, устрашенные важными волнениями в Среднем Китае, остановились пока в Сучжоу. После того, 29 Мая, я узнал из верных источников, что, вслед за прежними отправились на юг комиссионеры и от других чайных купцов, домов от 30, и что они уже прибыли на место, [156] к чайным плантациям. Хотя число это не превышает 1/4 общества купцов, торгующих в Кяхтинском Маймачене; при том многое зависит от непредвиденных случайностей, возможных при настоящем положении дел в Китае, тем не менее предполагают нынешний заказ чаев до 100 т. ящиков.
Что касается до Фу-цзяньской губернии, о внутреннем состоянии ее получаются, вообще, благонадежные известия: мятеж, продолжавшийся в южной ее части довольно долго, в последнее время потушен: но вместе с тем есть слухи, что многие чаевозделыватели, за неимением работы, по малому заказу чаев в последние годы, вступили в партию Кантонских мятежников, которые по нынешний год буйствовали в Кантонской губернии и доселе еще не совсем усмирены.
Для следования чаев с Юга на Север, возможны теперь только два пути; один морем — из Шань-хая в Тянь-цзинь, другой, внутренний, объездами. Последним следуют транспорты, с шелковыми изделиями и другими произведениями Южного Китая, предназначенными для Пекина. Так как инсургенты прервали сообщения чрез р. Ян-цзы-цзян, на всем протяжении ее от Ханькоу до устья в море, со включением устья Императорского канала в сию реку, то торговые транспорты, на пути с юга на Север, пристают прежде к городу Тун-чжоу, который расположен при заливе, образуемом устьем Ян-цзы-цзяна, и оттоле судоходными каналами и сухим путем достигают Императорского канала или избирают другой тракт, сухопутный. Императорский же канал до Гау-чжоу и вообще Северный Китай в настоящее время пока свободны от инсургентов. Перевоз чаев, по крайней мере, большею частию, как уверяют, имеет быть произведен на судах морем, как путем кратчайшим и не столь затруднительным.
Между тем, цены на чаи в Калгане весьма высоки; за верное рассказывают, что место чая, которое, с провозом до Калгана, обходится в 15 лан, теперь продается там по 30 лан серебра, очевидно, что причиной тому ограниченный подвоз чаев, и вероятное требование их в Кяхте; но с другой стороны, я слышал здесь жалобы на дороговизну Русских товаров в Кяхте, при мене на чаи, продающих будто бы вдвое или втрое дороже прежнего; это объясняют, справедливо или нет, недостаточным количеством Русских мануфактурных и других изделий. Не знаю, принимать ли [157] при сем во внимание сбыт Русского серебра через Кяхту: по сему предмету я должен только заметить, что прибыль сего металла пока не может принести пользы для торговли китайцев с Русскими; напротив, может иметь и неблагоприятные последствия. Ввоз нашего серебра доставляет выгоду только некоторым частным лицам, во внутреннем же обращении, оно не имеет влияния на общий курс серебра, тогда как цена на Русские изделия, наприм., сукна не только не понизилась, но еще возвысилась от относительно меньшего их ввоза. Калганская цена на наши сукна в настоящее время от 19 до 20 лан серебра за половину.
Кроме Русского серебра в Калгане, как слышно, значительное количество золотых монет; курс нашего золота против прежнего несколько возвысился; ныне он в 12 1/2 крат на серебро.
По поводу монет, неизлишним считаю присоединить, что ход европейских серебряных монет (пиастров или долларов) постепенно распространяется в Китае. В южном Китае, по ту сторону Ян-цзыцзяна, на всех рынках приморских и частию внутренних губерний, эти монеты пользуются чрезвычайным кредитом и служат представительною ценностию в торговых оборотах и расчетах; оттого, курс их несравненно выше китайского серебра в слитках, одинакового достоинства. В настоящее время курс пиастров относится к курсу китайского серебра в слитках, той же пробы, — им, как 72 к 65 (разумеется, курс пиастров просверленных и клейменных, в виде пробы,) или как 92 к 65 (это курс пиастров цельных); т. е. серебро в монете дороже серебра в слитках 10 4/5 и 41 1/2 процентами. Трудно было бы поверить столь странной несообразности, если бы не было официальных тому доказательств. Это обстоятельство, доказывающее превосходство монет перед слитками, подало повод к проекту о введении в Китае чеканной монеты собственного изделия; проект еще на рассмотрении особого комитета.
В заключение, я должен упомянуть о недавнем слухе, что в Калганской таможне пошлина с чаев взимается ныне не по числу ящиков или по билетам, как было до сих пор, а по весу чая: но не имев случая удостовериться в справедливости сего известия, я считаю неуместным распространяться о важности подобного поведения.
Начальник Миссии Архимандрит Палладий.
18 Июня 1855 г. № 72. Пекин. [158]
28.
Ваше Высокопревосходительство! Спешу довести до сведения Вашего Высокопревосходительства о двух обстоятельствах, заслуживающих особенного внимания.
Первое из них есть прибытие 4-х иностранцев в Пекин. Они доставлены из Кореи, как спасшиеся во время кораблекрушения и приставшие к Корейскому берегу. Они называют себя североамериканскими матросами, плававшими, будто бы, вместе с Французами, для открытия портов в Корее. Китайскому правительству они пока известны, по ошибке, как торговые люди. Показания их, по моему мнению, требуют подтверждения и за достоверность их ручаться нельзя. Есть мысль отправить их на Русскую границу; но не думаю, чтобы она осуществилась, если только здешнее правительство сообразит все последствия.
Другое обстоятельство есть известие из Гириня, о посещении берегов Манжурии англофранцузской эскадрой. Адмиралы оной сообщили тамошнему Главнокомандующему, что они вошли в гавань (какую — неизвестно), отыскивая Русские суда, и просят его учинить распоряжение о снабжении их продовольствием, в котором они нуждаются. Главнокомандующий прибавляет, что они оставили и людей, а затем отплыли, и дает догадываться, что он отправит помянутых людей в Пекин. Лист адмиралов писан по английски и подписан обоими начальниками эскадр, 27-го Августа, по новому стилю.
Весьма сожалею, что не имею от Вашего Высокопревосходительства шифра, для сообщения точной копии листа английского на Ваше усмотрение: без чего я не смею рисковать подобными сообщениями.
Никаких известий с Амура не доходило до моего сведения; пограничный вопрос, по-видимому, отложен до наступившего месяца, согласно желанию Вашего Высокопревосходительства. Равно, к прискорбию нашему, нет никаких слухов о почте из России. Жду с нетерпением прибытия ее и с ней вести о новой Миссии, вести, которая по многим важным причинам и обстоятельствам, вожделенна для меня. [159]
Покорнейше прошу принять извинение в промедлении настоящей почты. Главные виновники тому эти иностранные выходцы, причинившие мне много горя.
С глубочайшим уважением и неизменною преданностию к особе Вашего Высокопревосходительства, имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства
всепокорнейшим слугой.
Архимандрит Палладий.
2 Октября 1855. Пекин.
29.
Его Высокопревосходительству Г. Генерал-Губернатору Восточной Сибири, Генерал-Лейтенанту и Кавалеру, Николаю Николаевичу Муравьеву
от Начальника Пекинской Духовной Миссии Архимандрита Палладия
донесение.
В продолжение известий о событиях в Китае, имею честь представить на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства обзор тех, которые совершились в последнее время и заслуживают некоторого внимания.
Инсургенты, заняв снова в верховье реки Ян-цзы-цзяна, Хань-коу, Ву-ган-фу и Хан-ян-фу, двинулись на север. Они остановились взятием города Дэ-ань-фу, проведя линию своих позиций от Хань-коу до сего места. Другой отряд их направился от Хань-коу на Восток, с явною целию открыть сообщение с Люй-чжоу-фу, (в губернии Ань-хой), которым они давно уже владеют, и тем установить опору для своих действований, на севере помянутой реки. Однако ж войска правительства, в Июле месяце, успели отразить этот последний корпус инсургентов от границ губернии Ань-хой; равно возвратили несколько пунктов между Дэ-ань-фу и Хань-коу, разобщив чрез это Дэаньских инсургентов от славного их центра, Ву-чан-фу. В Августе месяце местечко Хань-коу [160] снова возвращено от инсургентов. Таким образом положение дел в сих местах верховья Ян-цзы-цзяна, по-видимому, еще не безнадежно для манчжурского правительства, до нового какого-либо оборота.
Извещают также, что 20 Июля здешние войска взяли на Ян-цзы-цзяне два города, бывшие во власти инсургентов, Тай-пин-фу и Ву-ху-сянь, с большою потерею последних. При сем случае я должен упомянуть о слухе, что действование правительственных войск на этой реке было подкрепляемо французами. Это простая молва, без всяких подробностей.
Ничего решительного не прошло в других пунктах, занятых инсургентами. По крайней мере о том мало официальных и частных известий. Замечательно только, что в отголосок всеобщих здесь неустройств, возникли беспорядки от зависимых и независимых горцев, в губернии Гуй-чжоу, известных под именем Мяоцзов. Дело с ними еще не кончено.
За Великой стеной тоже происходили частные смятения. Недавно кончилось следствие по делу о восстании 16 селений китайских хлебопашцев, в Корциньском аймаке, вследствие поземельных недоимок. Другой бунт был в Жо-хя от вольных рудокопов, по поводу обращения тамошних копей в казенные. В конце Июля нынешнего года Правительство принуждено было, для усмирения их, подвинуть войска из ближних крепостей.
С моря доходят сюда неутешительные известия. Пираты, никогда не исчезающие в китайских морях, в нынешнем году чинят беспрестанные грабительства; в особенности, море, окружающее Шаньдунский полуостров, служит поприщем их разъездов и хищений. Они берут на захваченных ими судах половину груза, или всего чаще требуют установленного ими откупа. В настоящее время, когда торговые сообщения с югом производятся преимущественно морем, подобное бедствие отяготительнее для правительства и торговли, чем когда либо.
Я не нахожу никаких новостей в Пекине, достойных внимания Вашего Высокопревосходительства. Финансовая скудность, по прежнему тяготеет над правительством и народом. Носится слух, что готовится новый поход, но неизвестно куда. Недавно скончалась [161] здесь Императрица, возведенная в сие звание незадолго перед смертию. Траур был кратковременный. Это событие не имело другой важности кроме того, что было поводом к немилости, которой подвергся родной сын ее, Гун-цин-ван; он лишен был председательства в Верховном Совете, где он имел большой вес и влияние на дела.
Некоторые сведения по части торговли, я счел небезполезным сообщить Г. Кяхтинскому Градоначальнику для сведения, — о чем, как надеюсь, он донесет Вашему Высокопревосходительству.
Начальник Миссии Архимандрит Палладий.
20 Октября 1855 г. № 75. Пекин.
30.
Его Высокопревосходительству, Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири, Генерал-Лейтенанту и Кавалеру, Николаю Николаевичу Муравьеву
от Начальника Пекинской Духовной Миссии Архимандрита Палладия.
В дополнение к предшествовавшим донесениям моим имею честь представить на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства, немногие новые сведения по части военных движений в Китае. Самым замечательным событием было возвращение правительственными войсками от инсургентов двух городов, по северную сторону реки Ян-цзы-цзяна: Люй-чжоу, в Губернии Ань-Хой (29 Октября) и Дэ-ань-фу в Губернии Ху-бэй (1 Ноября). Инсургенты, будучи отрезаны от Ян-цзы-цзяна, не могли держаться в сих постах и принуждены были оставить их. Эти два успеха манчжуров весьма важны в том отношении, что силы инсургентов снова сосредоточиваются на сей реке.
В других местах, сколько можно судить по официальным документам, не произошло ничего особенно важного. Восстание горцев Мяосов еще не усмирено; в отголосок ему возникают беспорядки в Сычуани, от Мабяньских инородцев, которые однако ж не могут быть значительными. [162]
Сюда, по прежнему, доходит слухи об участии европейцев в южных делах Китая. Возвратившиеся с берегов Ян-цзы-цзяна рассказывают, что англичане поставили несколько военных судов при впадении Яньцзыцзяна в море и при устье канала, который проходит из сей реки в Сучжоу, с целию воспрепятствовать инсургентам проникнуть в сию область, и тем обезопасить торговое движение в Шанхае.
Около половины Ноября месяца возвратились в Пекин нарочные, сопровождавшие нового Кутухту из Тибета в Ургу. Между прочим, они рассказывали, что во время пребывания их в Урге, оттоле отправлен был особый чиновник на Амур, с секретным поручением для того, как догадываются, чтобы разведать о тамошних обстоятельствах.
Слухов о Фуцзяньской партии чаев нет никаких; из Калгана сообщают, что ныне отправлено в Кяхту только 30000 ящиков. При нынешних обстоятельствах подобный обман ожиданий не невозможен.
В Пекине прежняя забота о деньгах. Цена серебра возвысилась необыкновенно. Правительство старается поддержать повсеместный ход государственных ассигнаций, доставляя им удобный промен на медную монету; к сожалению в меди такой же недостаток, как и в серебре.
Начальник Миссии Архимандрит Палладий.
15 Декабря 1855. № 79. Пекин.
31.
Ваше Высокопревосходительство!
Имею честь продолжить донесения об иностранцах, бывших в недавнее время в Пекине.
Пребывание их здесь подало мне повод принять некоторое участие в объяснении их показаний. Я уже имел честь уведомить Ваше Высокопревосходительство, что первые четыре иностранца, доставленные сюда из Кореи, называли себя североамериканскими моряками, sailors (после того они прибавили название китоловов [163] fishmen); равно, что здесь была мысль отправить их на Русскую границу. В сем предположении, ко мне обращались официально с вопросом: действительно ли Североамериканские Штаты смежны с Россией. Памятуя мудрые правила осторожности, соблюдаемые Вашим Высокопревосходительством на наших границах, и с другой стороны не предвидя много пользы от пребывания сих выходцев в России, я не решился поддержать сказанную мысль и дал отзыв правдивый и искренний, именно, что Североамериканские Штаты не смежны с Россией, прибавив к тому, что североамериканцы часто приезжают в юговосточные порты Китая для торговли. Согласно сему указанию, иностранцы отправлены были (18-го Октября) в Шан-хай. Не знаю, заслужит ли одобрения Вашего Высокопревосходительства подобный оборот дела, я же действовал по крайнему разумению, не имея никаких положительных инструкций на случай таких обстоятельства.
2-го Ноября прибыли наконец в Пекин иностранцы, доставленные из Гириня. Их было только двое. Эти незваные гости находились, как и прежние четверо, в плачевном положении, и кроме того заключены были в оковы. Они помещены были в Трибунале Внешних Сношений. После показаний, отобранных от них чрез мое письменное посредство, многое еще осталось неразрешенным и темным. Несомненно только, что появление их в Гирини, имеет связь с пребыванием англо-французской эскадры у берегов сей области Манчжурии.
Один из сих выходцев француз: другой называет себя американцем: первый, по его словам, есть un homme du соттип, последний a seaman of common condition. Оба они показали, что находились в китоловном судне, которое, по словам француза, плавало у берегов Манчжурии pour prendre des baleines et faire du bois, и схвачены через 10 дней по выходе на берег: причем называющий себя американцем прибавляет, что он left a whale ship gat astray (оставив китоловное судно, заблудился). Француз просит препроводить его в Кантон: называющий себя Американцем — в Шан-хай, Амой, или Хон-гонг. По показанию последнего, они прибыли к берегам Гириня в Августе настоящего года, следственно в тот самый месяц, которым помечен лист начальников эскадры.
По донесению из Гириня, оба они пойманы Начальником Хуньчуньского поста, следовательно на берегах реки Тумыньцзяна, самой [164] важной в том крае и служащей границею между Гиринем и Кореей. Это обстоятельство объясняет, по моему мнению, появление в Корее четырех иностранцев, тоже называвших себя Американскими fischmen. Естественно подозревать, что англо-французы, пользуясь предлогом доставки листа, хотели ознакомиться с тем малоизвестным краем, и если они только знали правила китайского правительства, относительно выходцев, то оставив людей на берегу, могли наверное рассчитывать, что их отправят через страну, доселе недоступную для европейцев. Но я считаю неуместным настаивать на подобных предположениях, будучи уверен, что в мудрых соображениях Вашего Высокопревосходительства составлено будет более ясное и положительное понятие о предприятиях англо-французской эскадры.
Я должен заключить замечанием, что прием, сделанный иностранцам, и вообще все дело о них, по-видимому, пока не обещает со стороны Китайского Правительства того сочувствия к англо-французам, какого последние, вероятно, надеялись, или по крайней мере, желали.
Оба иностранца выехали из Пекина в Шан-хай, 17-го минувшего Ноября.
Донося о сем случае Вашему Высокопревосходительству, спешу выразить неизменные чувства глубочайшего уважения к Особе Вашей, с каковыми имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугой.
Архимандрит Палладий,
Начальник Пекинской Миссии.
15 Декабря 1855. Пекин. № 80.
32.
Ваше Высокопревосходительство!
Во второй раз я отправляю почту, не имев счастия получить Русской. Мы остаемся здесь в совершенной неизвестности, как о [165] событиях в отечестве, так и о воле и распоряжениях нашего начальства, и это продолжается почти целый год. Притом Пекин крайне скуден новостями, кроме обычных внутренних тревог, по случаю стеснительного положения здешнего правительства. Известия пограничные, если и были таковые, для нас недоступны. Я должен однако ж упомянуть о слухе, долетевшем сюда из Кантова; этот слух гласил о победе Русских над врагами в нашем отечестве, победе славной и громкой, и разнесся по всему Китаю. Вот все, что могло порадовать нас, заключенных в глухие стены Пекина.
1-го Ноября получен здесь из Сахаман-ула-Хотонь Русско-манчжурский лист, данный на проезд по Амуру Русского войска и подписанный Г.г. Свербеевым и Крымским. Неизвестно, почему он отдан манчжурам и переслан в Пекин столь поздно, вероятно, он сначала препровожден был в Ургу. По содержанию листа, более же по сообщению, коим я удостоен от Вашего Высокопревосходительства, — нельзя было сомневаться, что англо-французская эскадра, блуждавшая у берегов Кореи и Манчжурии, встретит и, вероятно, уже встретила у устья Амура отпор, какого враги наши не чаяли. Мне приятно, при сем, заметить, что слухи об успехах нашего оружия, вообще, производят благоприятное впечатление на китайцев; но не думаю, чтобы они, в настоящих обстоятельствах, решились нарушите гласно свой нейтралитет.
По части внутреннего состояния Миссии, я долгом поставляю доложить Вашему Высокопревосходительству, что наша Миссия понесла новую потерю, в лице о. Иеромонаха Павла. Сей достойный сослуживец наш скончался 27-го минувшего Ноября месяца: мы уже в третий раз испытываем подобное горе, тем более тяжкое, что такие утраты здесь незаменимы. Это обстоятельство в особенности прискорбно для меня по многим неутешительным причинам. Что делать! надобно со смирением покориться воле Божией; а между тем нельзя не призадуматься при постепенном умалении нашего братства; все ведет к тому, что слишком продолжительное пребывание одной Миссии в Пекине не может принести большой пользы. Надеюсь, что это соображение не укроется от внимания нашего милостивого Начальства. В сем предположении для меня остается еще неизвестным, будут ли допущены в образовании новой миссии какие либо полезные нововведения, или преобразования, вынуждаемые временем. [166]
Заключаю настоящее письмо свое молитвою ко Всемогущему, да благословит он оружие Руси, и увенчает честию и славою подвиги Вашего Высокопревосходительства на служение Царю и Отечеству.
С глубочайшим уважением и совершенною преданностию к Особе Вашего Высокопревосходительства, честь имею быть,
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугою.
Архимандрит Палладий.
15 Декабря 1855. Пекин.
33.
Ваше Высокопревосходительство!
22-го минувшего Марта месяца я имел честь получить предписание Ваше, за № 8-м с копиями документов, в числе семи номеров. Прежде всего, спешу принести Вашему Высокопревосходительству глубочайшую благодарность за благосклонное удостоение меня сими важными дипломатическими сообщениями. Они были для меня тем значительнее, что Верховный Совет [Воинский, куда прямо поступают депеши от Особы Вашей, тщательно скрывает сведения о делах на Амуре, как и надлежало ожидать, и не желает огласки по многим уважительным для него причинам; поэтому все известия из Манчжурии, доселе доходившие до нас, были или темными слухами, или маловажными фактами.
Между прочим, я обязываюсь донести Вашему Высокопревосходительству, что И-гэ Главноначальствующий (Цзянь-цзюнь) в Амурской области, просил и получил увольнение от этой должности; просил же он увольнения по нижеследующей причине:
«В 4-й Луне (Мае месяце) нынешнего (1855-го) года, — объяснял он в своей просьбе, — исправляющий должность Сахаляньульского Фудутуна (Мэйрен-чжаншна, или помощника Главноначальствующего) Се-лах (Гусай-да, или полковник) Фулхэун-а, донес мне, что Русские суда проехали вниз по Ха-лун-цзяну, и что он, согласно Императорскому повелению, употребив дружеские (добрые) [167] речи, при сем объяснил Русским, чтобы на будущее время, они отнюдь не плавали по сей реке. Тревога, возбужденная во мне сим известием, столь была сильна, что меня бросило в жар, голова закружилась, глаза потемнели, сердце забилось, уши оглохли, и я упал бы в беспамятстве, если бы не поддержали меня домашние. С тех пор я заболел и не надеюсь оправиться, и следственно, достойным образом исполнять возложенную на меня обязанность.
Согласно прозьбе И-гэ, он был уволен (13-го Генваря нынешнего года), на его место определен Ишань, лицо небезызвестное, как по войне с англичанами, так и по предположительному знакомству с Русскими, потому что он несколько лет был Главноначальствующим в Или. Мне известно, что Ишань принял новое назначение весьма неохотно, и медлил отъездом из Пекина до последнего времени, надеясь, вероятно, что новый поезд по Амуру пройдет без него. — Незадолго перед тем, 27-го Декабря минувшего года, вместо Сахаляньульского Фудутуна Фунияхан-а (вероятно он же и Фунян-а), определен новый из города Бодунэ, по имени Куй-фу. Подозревать ли в последней перемене также участие приезда наших войск по Амуру, как причины, или Фунияхану предоставлена исключительная обязанность вести переговоры, я не в состоянии решить; это обстоятельство должно объясниться частию поведением нового Губернатора Сахаляньулахотони.
Вообще, до сих пор, я не подметил и не предполагал в здешнем правительстве какой либо определенной системы действования в Амурском вопросе: и не удивительно; вопрос сей столь важен и решителен, возник во время столь неблагоприятное для манчжуров, и по внутренним смутам, и по недостатку талантов в правительственных лицах, что Пекинскому Кабинету осталось колебаться между старой, отталкивающей политикой, опасность которой теперь слишком очевидна, и дружелюбно-уступчивым образом действий, к коему склоняют его и события, и даже собственные его интересы. В сих обстоятельствах, как я слышал, здесь решились испытать меры медлительности, т. е. отложить решение Амурского дела до более удобного и мирного времени. Но до какой степени возможна теперь уклончивая политика, и действительно ли будет испытано это средство, я и не знаю, и не смею уверять.
Чугучакское происшествие, к котором здесь со страхом видели повод к разрыву с дружественной державой, усилило [168] замешательство Пекинского правительства. Но хотя мне совершенно неизвестно о свойстве новых обеспечений, вынуждаемых обстоятельствами, для нашей в том крае торговли; и новых прав для нее, — я изменил бы внутреннему своему убеждению, если бы стал доказывать, что тамошние власти, которым отсюда поспешили поручить решение дела, по правилам обыкновенных пограничных случаев, будут упорно отстаивать даже правильный путь в Кашгар, коль скоро того потребуют; подобная уступка, в глазах здешнего Правительства, не может иметь важности благоприятного для нас решения восточного вопроса.
Нет нужды говорить, до какой степени пограничные дела занимают умы членов Пекинского Верховного Совета; они, как дошло до моего сведения, обращаются за советами к лицам, некогда стоявшим во главе Правления, или сколько нибудь знакомым с делами России. Главный из сих членов, Вэнь-цин, известен своею правдивостию и честностию, но не отличается государственными способностями и, сколько я мог узнать, остается нерешительным при современных вопросах. При сем, не могу умолчать, как об обстоятельстве многозначительном, о возвращении Сайшан-и, давнего Министра, из монгольской ссылки, где находился он за дела по возмущению. Можно надеяться, что он мало по малу приобретет прежнее влияние, то самое, каким пользовался он во время заключения Илийского трактата. Это один из немногих государственных людей здесь, постигающих важность союза с соседственной державой или, по прежнему выражению моему, следующих северной политике. Кому не желательно наступление периода взаимного сочувствия, при котором благосклонными и дружелюбными мерами, более прочно и благонадежно достигаются предположенные цели!
Что касается до посильного участия Миссии в начавшихся делах, то испытать его не составит большого труда; но вопросы, (Амурский и Илийский), по моему предположению, примут слишком важный дипломатический оборот (в Илийском деле, если вникнуть в содержание листа из Правительствующего Сената, также не обойдется, по-видимому, без совещаний о предметах чрезвычайных), чтобы и Миссия решилась действовать: подобный шаг, в каких бы границах ни был он, будет, по меньшей мере, не современным: я сознаю и предвижу это ясно: при том от меня и требуют того. В тех же случаях, где, по собственному моему сознанию, я мог бы употребить свое усердие, без большого риска, наприм., согласно [169] указанию Вашего Высокопревосходительства, относительно ускорения ответа Трибунала на лист из Иркутска, от 12-го Генваря, — опаздывание почты из России делает такое предприятие бесполезным. При том, Верховный Совет ныне редко сообщает Трибуналу о пограничных вопросах: а для Миссии официальные отношения существуют только к сему месту.
С должным вниманием я изучил самый важный документ из тех, сообщением которым Ваше Высокопревосходительство почтили меня. Мысль о разграничении, как проект, Высочайше утвержденный, она есть ультиматум, наверно предполагающий благоприятное решение дела и безусловное достижение цели теми или другими путями. Как Русский, истинно сочувствующий и постигающий важность сего достопамятного события, я спешу выразить радость, что давнее намерение нашего Правительства, созревшее многолетними трудами, заботами и думами Вашего Высокопревосходительства, увенчанное Высочайшею волею, увенчается успехом, управление Вашего Высокопревосходительства краем ознаменуется великим делом, и управляемый край обогатится новым благодеянием Вашим. Можно ли вполне предвидеть обширные последствия от нового пути сообщения, от учреждения новых и удобных ворот в Восточный океан?
Конечно, подобное предвидение не достанется и на долю здешнего правительства; оно только может подозревать зародыш оживления в стране, доселе считавшейся пустынною; конечно, также нет нужды объяснять ему, до какой степени для нас важна и необходима вновь проложенная линия, и по географическим условиям восточного края Сибири, и для сообщений с восточными владениями нашими, и для торговых сношений с морскими государствами восточного моря, и даже с самим Китаем. Мысль такого ясного внушения китайскому правительству имела бы целию не то, чтобы подействовать сими условными, в глазах его, причинами на его убеждение, а то, чтобы показать, на каких сильных побуждениях основываются, между прочим, наши требования, и до какой степени будет неуместно и бесполезно со стороны его сопротивление; подобная откровенность, как выражение права и силы, могла бы устранить настойчивое сопротивление в целом, предоставив в пищу спора одни подробности. Это воззрение не более, как теоретическое.
В более благоразумной и необходимой форме предложена мысль Вашего Превосходительства, форме неопровержимого довода, [170] состоящего преимущественно в необходимости обезопасить наши восточные границы. Осмеливаюсь предположить, что обратив внимание китайского правительства на сей главный предмет, этим средством, между прочим, желали отклонить оное от видов будущего развития наших сообщений в том крае, как от предмета существенного для манчжуров: если я и ошибаюсь, то в этом нет особой важности.
Из документов очевидно, что в пограничном вопросе, как скоро, вместо неопределенных указаний старинных трактатов, предложения ясные и точные меры соглашения, вместо неведомого хребта гор, обозначена границею резкая линия течения Амура, — делу, как не совсем ожиданному с здешней стороны, положено только начало, происходили только предварительные совещания. Нет сомнения, что досадные проволочки и уклончивость, отличающие представителей китайского правительства привели Ваше Высокопревосходительство к вопросу: где удобнее вести переговоры, на границе или в Пекине? и Вашему Высокопревосходительству угодно было приказать мне выработать мое о сем мнение. С моей стороны было бы слишком самонадеянно излагать непременные убеждения по сему предмету, превышающему мою ограниченную опытность. Я позволяю себе только известную точку зрения и замечу, что характер действий китайских полномочных на границах, есть неисправимый недостаток китайской политики вообще, как небезызвестно Вашему Высокопревосходительству, она и в Пекине несомненно найдет средства к медлительности, проволочкам и стеснению, весьма ощутительному для тех, которые имеют вести дела с подозрительным и хитрым правительством в самой столице. На границе, как мне представляется, действия наших полномочных не будут ограничены и права наши будут неоспоримы по причинам, более известным Вашему Высокопревосходительству. В сем последнем случае, я естественно предполагаю в представителях китайского правительства совершенное полномочие, без которого будет бесполезно истрачено много времени. Я выражаю свое мнение по чувству справедливости, хотя душевно желал бы видеть в Пекине моих соотечественников заранее. — Впрочем, все зависит от усмотрения Вашего Высокопревосходительства, а там, где мелкое соображение находит препоны, решительная воля может превозмочь и устранить их, и под конец достигнуть предположенной цели. При сем считаю уместным выразить надежду, что так как важные дела требуют важных доверителей, то, в случае решения в пользу Пекина, [171] будут назначены лица совершенно полномочные: командирование же простых чиновников будет иметь относительную выгоду тем, что они лично ознакомятся с положением здешних дел и, как говорят, порядками; другой пользы от того я не смею предвидеть. По сему, я представляю посольство в Пекин торжественным, в роде тех, которые служат предметом всемирных толков и которые, при настоящем состоянии дел, Пекинский двор будет отклонять всеми мерами. Полагаю, что смысл этой истины известен Вашему Высокопревосходительству; тем не менее считаю обязанностию остановиться на сем последнем пункте, потому что он зависит от особенности в современном положении манчжурского правительства, имеющей выражаться во всех его действиях. В настоящее время это правительство, вследствие внутренних смут и бедственной войны, обессилившей и изнурившей его до крайности, среди опасений, обыкновенно предполагающих здесь или распадение империи, или совершенную потерю оной, находится в том самом положении, которое китайцы равнодушно, но с убеждением, называют окончанием судьбы династии, по непреложным законам Неба. В сих обстоятельствах, всякое движение иностранных держав на границах империи представляется озабоченному вниманию его, как начало раздела его владений, в ожидании конечного переворота. До какой степени справедливы подобные подозрения, не мне судить: не буду слишком опровергать также предположения, что движения наши на северной границе, равно как успехи в Туркестане, объясняемые обстоятельствами, и в соответствии тому, движение англичан из Индии в Тибет, могут казаться здесь опытами соперничества двух держав в политическом влиянии и торговом развитии в Средней Азии, — обстоятельство, к которому давно уже здешнее правительство приготовлено самими китайскими писателями. Эти события, при внутреннем расстройстве, для китайского правительства, исключительно заботящегося о самосохранении, являются в ином, более обширном виде, как заблаговременное отторжение частей империи, при том тех частей, где власть его никогда не была вполне упрочена. - Это есть первая черта, характеризующая положение Пекинского двора.
С другой стороны, получаемые здешним правительством точные сведения об отношениях Англии к России и о способах действования англичан, ставит его в сомнительное и опасливое положение, не вследствие общих причин, по которым нейтралитет представляется более благовидным, а из опасения, что предпочтение, [172] явное выражение сочувствия и уступки в пользу нашу не только могут возбудить со стороны англичан свойственный им дерзкий протест, но, — что всего хуже — подвигнут их к принятию деятельного участия во внутренней войне Китая, конечно, не в пользу правительства; таковы тайные соображения его. Справедливость требует сказать, что участие и ожидания, возбужденные инсургентами, в пользу внутренних преобразований и европейских сношений, ошибочны и неосновательны; люди сведущие из европейцев ясно видят, чего можно ожидать от этого нового общества, которое основано на беспорядочных началах и, в случае успеха, много что пойдет по прежним следам, в чисто китайском духе с прежними предубеждениями; поэтому правильное содействие инсургентам, со стороны европейцев, есть дело сомнительное. Но китайское правительство, наученное уже раз англичанами, смотрит на этот вопрос с более решительной точки зрения. В сем убеждении, оно желало бы остаться незамеченным, со своими домашними неустройствами, и не затрагиваемым тою или другою стороною; на этом же основании оно боится огласки, — и может быть справедливо, — и скрывает дела на Амуре. Это составляет другую сторону в совершенном положении здешнего кабинета.
То, что я могу сказать о соображениях его в Амурском вопросе, конечно, давно уже известно. Манчжурское правительство, как правительство слабое, чрезвычайно опасается развития наших сообщений в той части Манчжурии; оно предусматривает в будущем преобладание и влияние наше на весь пространный край, — чему способствует географическое положение страны и система речных линий. Но подобные подозрения, во всяком случае неизбежные, будут успокоены благосклонными внушениями и трактатами, в которых мнительное правительство найдет ограждение и обеспечение внутренних областей; а посему я не считаю нужным останавливаться на сем предмете, составляющем третью сторону в вопросе.
Во всех сих соображениях китайского правительства, исходным пунктом служат внутренние смуты, подрывающие основания манчжурского владычества в Китае; это бедственное состояние есть вопрос, господствующий над всеми другими. Может быть, благосклонное обнадеживание, выраженное Вашим Высокопревосходительством китайским полномочным, что в будущее генеральное совещание будет сказано много приятного для здешнего правительства, имеет отношение к современным событиям в Китае. Если [173] таковое предположение не лишено оснований, то естественный ход событий и связь интересов ведут к тому, чтобы мы были, по отношению к манчжурам, тем же, чем могут быть англичане для инсургентов: только одно ослепление недальновидных соседей наших может отклонить такой оборот дел, во вред им самим.
Между тем, я не отчаяваюсь еще в спасении манчжуров; но вместе с тем не обманываюсь на счет неминуемых последствий, которые будут сопровождать предполагаемый переворот в Китае, т. е. падение манчжуров и воцарение новой династии. Это событие должно повлечь за собою отпадение внешних владений Империи, на которые национальные китайские династии редко имели притязания. Надеюсь, по крайней мере, что такой переворот еще не близок, и если манчжурам суждено испытать обычную участь господствовавших в Китае иноплеменных домов то, думаю, дело начнется разделением Китая. В том и другом случае, для иностранных держав будет предстоять много забот и новых соображений, в особенности для нашего отечества.
Все вышеизложенные мысли я беру смелость представить на усмотрение Вашего Высокопревосходительства не как новые истины, а как думы, возбужденные предвидением грядущих событий: я имел в виду, также, уяснить тайные пружины, которые будут руководить, как китайское правительство, так и его полномочных, равно обратить внимание на существенные мысли и чувства его, в деле пограничных вопросов, и тем исполнить свой долг но возможности.
При сем, покорнейше прошу принять уверение в чувствах глубочайшего уважения и совершенной преданности к особе Вашей, с каковыми имею честь быть,
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугой.
Архимандрит Палладий.
22 Апреля 1856. Пекин. № 83. [174]
34.
Его Высокопревосходительству Господину Генерал-Губернатору Восточной Сибири, Генерал-Лейтенанту и Кавалеру, Николаю Николаевичу Муравьеву
от Начальника Пекинской Духовной Миссии, Архимандрита Палладия.
Донесение.
Считаю обязанностию представить при сем на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства, в особом экземпляре, сведения о настоящем положении дел в Китае, за прошедшие четыре месяца.
Начальник Миссии Архимандрит Палладий.
22 Апреля 1856 г. № 85. Пекин.
Записка о положении дел в Китае.
В последнее время положение дел на юге начинало несколько улучшаться, но вдруг оборот их сделался весьма неблагоприятен для здешнего правительства. Главные инсургенты, которых, в отличие от других, местных, называют длинноволосыми, владея, по прежнему, р. Ян-цзы-цзяном, и распространившись в смежных губерниях до Кантонской, приобрели себе новые владения. 24 Марта сего года, находившиеся в Гуа-чжоу инсургенты разбили правительственные войска и, бросившись на север, снова овладели Ян-чжоу-фу. И так, надежда на освобождение Императорского канала, возвращением Гуа-чжоу, которого ждали с часу на час, не сбылась, и напротив сделана новая, чрезвычайно важная потеря. С другой стороны, в губерниях Ань-хой и Хэнаки, свирепствует особая шайка инсургентов, известных под именем Няньфэй. Полагают, что они вступили в связь с длинноволосыми, но что это за люди, — до сих пор никто здесь положительно не знает; уверяют, что это — магометане, племя, чуждое Китаю, но издавна укоренившееся в нем, потомки арабов, персов и турок, некогда, в значительном числе, поселившихся в Китае. Их называют рыжебородыми. Как бы то ни было, цель их недальняя и ограничивается только грабежом; они издавна известны этой наклонностию и никогда не упускали случая воспользоваться смутными обстоятельствами и беспорядками. [175]
К сему надобно присоединить восстание горцев Мяоцзы, еще доселе не усмиренное, и дух мятежа, господствующий во всем юге. Губернии, остающиеся пока спокойными, суть: Сычуань, Юнь-нань, на западе, и Чжэ-цзян с Фу-цзянью, на востоке. По крайней мере, оттоле не получается тревожных известий.
Вынужденное сими обстоятельствами, китайское правительство решилось прибегнуть к важным мерам. В Марте месяце обнародован манифест о собрании в Монголии конного войска, которое должно вступить в Китай, чтобы осенью нынешнего года, соединившись с здешними манчжурскими и китайскими войсками, отправиться в поход на юг. Сбор монгольской конницы будет производиться только в Южной Монголии; а халхасцы доселе ограничиваются пожертвованием коней для армии. Но до какой степени легко будет поддержать это предприятие при настоящем крайнем недостатке финансов, и в состоянии ли правительство обойтись временными средствами, пожертвованиями, ассигнациями и биллонной монетой, — еще трудно решить.
Соображая ход последних событий в Китае, одно можно с достоверностию сказать, что пока еще не предвидится скорого водворения мира, столь желательного для оживления внутренней и внешней торговли.
Мне остается присоединить несколько слов о новых мерах, недавно бывших предметом совещаний Верховного Совета, для поправления финансов. Более замечательная из них есть обложение пошлиной тех провозных статей торговли, которые доселе не были означены в тарифах. Эту мысль подал Калганский Гу-сай Амбань: проект утвержден и, вероятно, скоро будет приведен в действие. О сем предмете мною подробно сообщено Г. Кяхтинскому Градоначальнику.
Другой проект (17 Генваря) был о взимании пошлины за опиум, и о формальном позволении ввоза сего продукта в Китай; но, благодаря Главному Члену Верховного Совета, Вэнь-цину, заместившему брата Государя, проект был отвергнут и опиум, по прежнему, остался контрабандой в глазах правительства. Вэнь-цин справедливо замечает, что, с позволением ввоза опиума, и те, которые доселе не употребляли его, приобретут к нему привычку; от чего все сословия и классы народа легко будут покидать свойственные им занятия. [176]
Разработка рудоносных копой составляет предмет особенной заботливости правительства. Между прочим, прежний Заргучей Маймаченский, Саин-Болгэту, а ныне прокурор в Жо-хэ, открыл в том крае богатые, по его словам, прииски серебра.
В заключение считаю долгом привести здесь два известия. По донесению из Шан-хая, отправленные из Пекина в прошлом году четыре иностранца прибыли в помянутый порт и переданы Амфиканскому Консулу. Из Манчжурии получено было донесение о землетрясении, бывшем в приморских городах Цзинь-чжоу-фу и частию Фучжоу, на манчжурском полуострове, который выдается на юг. Землетрясение продолжалось с 29 Ноября прошедшего по 7-е Генваря настоящего года, с промежутками. Всего было 44 удара. Из описания сего случая видно, что подземное сотрясение имело направление с юга на север. Важных повреждений и потерь не было причинено.
Недавно, Ян-чжоу-фу снова возвращен.
Арх. Палладий.
35.
Ваше Высокопревосходительство!
Представляя при сем на благоусмотрение Ваше краткие сведения о положении внутренних дел в Китае, и весьма малое могу сказать по части наших пограничных вопросов, при скрытности здешнего правительства. — Только по известиям из России уведомился я об обороте, какой придуман и дан китайцами делу об Амурской границе; здесь же долгое время неизвестно, на каком основании носились самые успокоительные слухи, относительно решения вопроса, согласно желанию Вашего Высокопревосходительства. — Справедливо и то, что протест китайских полномочных, очевидно, составленный в Пекине, есть не более как неизбежный опыт политики Пекинского Двора, уклончивый до последней крайности. Надобно думать, что с назначением нового Амурского главнокомандующего, Ишаня, которому поручено, по общему уверению, решение и окончание сего важного вопроса, дело может принять новый вид и упорство китайцев вряд ли дойдет до ослепления и повода к разрыву, совершенно несовместному со внутренними обстоятельствами Империи. [177]
На основании прежних слухов, о коих я упомянул выше, можно было надеяться, что китайское правительство, так или иначе, уступит требованиям России, во внимание, будто бы, того, что Амурские страны, даже до Бодинэ, по древнему праву принадлежат более России, чем манчжурам, и что увеличение народонаселения в нашем отечестве вынуждает возвращение сих старинных владений наших. Эта молва, явно преждевременная, или произошла от недостаточного знакомства с делом, или, что тоже вероятно, намеренно доведена до нашего сведения для успокоения нашего. С некоторого же времени, когда обстоятельства Амурского дела стали уясняться, здесь распространилось опасение разрыва, вследствие несогласия по сему вопросу, и нам неоднократно уже делаемы были вопросы, действительно ли, со стороны России, дело может дойти до войны. Положительной уверенности в подобной развязке прения, нельзя было предполагать в здешнем правительстве, и я усматривал в сей тревоге колебание и нерешительность его при вопросе: дело об Амуре столько ли важно для России, что от решения его будет зависеть мир, или разрыв? С нашей стороны, отвечать на подобные вопросы положительно, при неизвестности о настоящем ходе переговоров с Ишанем, было бы опрометчиво, и потому, в таких случаях, я остаюсь в границах внушений прежних предположений начальства.
До какой степени неопределенны мысли здешнего правительства по Амурскому вопросу, видно из слов одного министра (Вэнь-цина), переданных нам частным образом: «Устройство укреплений Русских на берегах Амура решительно недопустимо, — но вступить, из за этого обстоятельства, в явную вражду с Россией тоже невозможной». — Против уступки левого берега Амура во власть России, возражают, между прочим, что в таком случае прекратится доставка ясочных и меновых мехов, через город Сань-син, из за Амура, составляющая немаловажную статью в торговом движении Манчжурии. По некоторым данным, видно также, что здесь обратили особенное внимание на справедливое опасение Российских полномочных что, в случае отказа со стороны китайского правительства, другие морские державы могут беспрепятственно проникнуть в Амур и овладеть оным.
Нельзя не сознаться, что пограничные обстоятельства бросили некоторую тень на положение Миссии в Пекине. Письменные сношении ее с отечеством, в другое время не подававшие повода к каким [178] либо неблагоприятным для нее заключениям, теперь ясно возбуждают в здешнем правительстве подозрения, весьма, впрочем, естественные, в том смысле, что она доставляет своему отечественному начальству сведения, о положении внутренних дел в Китае, что может быть принять в соображение, при ведении пограничных дел. Я не упомянул бы о сем обстоятельстве, как и без того вероятном, если бы мне не делаемы были здесь, по сему предмету, многозначительные запросы и несомненные намеки. Впрочем, я не думаю, чтобы Трибунал решился прекратить, хотя на время, наши сообщения с отечеством. Не имея к тому благовидного предлога, пока ограничиваются задержанием наших почт на неопределенное время не только в Монголии, но и в Пекине.
Стараться помочь этому, я считаю совершенно неуместными и бесполезным.
С другой стороны, оставление Миссии в Пекине, на неопределенный срок кажется здесь довольно загадочным и при нерешенных отношениях по пограничным вопросам — многозначительным; по-видимому, в сем простом обстоятельстве, мнительное китайское правительство опасается видеть не совсем успокоительные намерения нашего Правительства. Но на сей раз при неоднократных вопросах о сем от Трибунальских чиновников и других лиц, я откровенно объяснил настоящую причину замедления новой Миссии, присоединил, что по известиям из России, уже приступлено к ее составлению. При настоящем общем положении дел, подобная подозрительность со стороны китайского правительства неудивительна.
Об обстоятельствах в Или здесь слишком мало известно: до нашего сведения дошло только то, что летом нынешнего года доставлены были в Пекин два преступника по Чугучакскому делу, для более точного удостоверения и уяснения сего дела; после сделанного им допроса они снова отправлены в Или. — Здесь, по-видимому, весьма довольны тем, что могли предоставить решение дела местным властям и стараются устранить новые переговоры на Или, но не скрывают опасения за последствия, вероятно, втайне раздумывая, какими средствами, при нынешних стесненных обстоятельствах, произвести вознаграждение убытков, причиненных разорением Тарбагатайской фактории.
Известия европейские доходят сюда через приморские порты, путем официальным и чрез католиков, довольно скоро. Китайцы, [179] по-видимому, с большим вниманием следят за ходом европейских событий и явно выражают сочувствие к России.
Недавно через католиков известились мы, что в Европе последовал вожделенный мир.
В заключение, упомяну о посещении, сделанном мне, в Мае месяце, известным Ци-ином и беседе моей с ним, чтобы показать, какие толки занимают здесь умы высших сановников. Хотя он не занимает ныне никакой должности, но имея обширные знакомства с правительственными лицами, вполне известен о современном ходе дел. Прежде всего, он сообщил мне, что, по известиям из Кантона, от англичан, сии последние имели важный успех в Черном море, прибавив, что это, вероятно, совершенная ложь, и что миссия, получая точные сведения из отечества, должна знать лучше как это, так и другие важные события, наприм., на Амуре, о которых он весьма интересовался бы узнать в подробности: я отвечал, что мы не получили еще почты, что было действительно правдой, и что притом, кроме особых случаев, сношения наши с отечественным начальством состоят, главным образом, в донесениях о внутреннем состоянии Миссии, и по сему же предмету получаем от начальства предписания. Затем, как хорошо знакомый с англичанами, он распространился о ненависти своей к сей нации (за угоду к которой он пострадал на службе) и выразил некоторое расположение к Французам. Потом он говорил о плавании Русских по Амуру, заметив с явным чувством неудовольствия, что они овладели страною Хэцинь и построили там укрепление (вообще этот факт более всего занял внимание китайцев): на вопрос его об этом, я отозвался общеизвестным объяснением вероятного значения сего обстоятельства. Ци-ин расспрашивал о значении звания Вашего Высокопревосходительства и личных свойствах особы вашей, для того, как говорил он. чтоб он мог написать о том своему сыну, который в ссылке на Амуре, на случай свидания его с Вашим Высокопревосходительством. По предмету Амура, он спросил меня, не имеется ли в миссии документов о таможных границах, и кстати, документов о существовании Российской миссии в Пекине, я отозвался, что первых нет, а последние есть не только у нас, но, думаю, и в Трибунале. Под конец он выразил сожаление, что не ему поручено ведение дела об Амуре; по его мнению, для Китая необходимы согласие и дружба с Россией, которая в случае желания здешнего правительства, могла [180] бы помочь ему, в устроении внутренних беспорядков, наприм., выслать несколько военных пароходов к стенам Нанкина, - но при этом, он умолчал о том, что китайские власти на юге, с тайного ведома Пекинского Правительства, вступили уже в обязательства с европейцами (говорят, англичанами), пока для обезопашения Сучжоу, и что суда их стоят на сообщении между р. Ян-цзы-цзяном и помянутым городом, для преграждения водяного пути инсургентам.
Все эти речи мы слышим и от других лиц, - более или менее знакомых с положением дел, но приписываем им только известную долю искренности и важности.
С чувствами глубочайшего уважения и неизменной преданности к особе Вашей, имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугою.
Архимандрит Палладий.
31 Августа 1856 г. Пекин. № 89.
О военных событиях в Китае.
В положении дел на юге Китая не произошло еще ничего решительного. Инсургенты, после неудачной попытки укрепиться в Ян-чжоу, снова сосредоточились в Гуа-чжоу, на устье Императорского канала. 7 Июня они разбили у Нанкина осаждающие войска правительства. Теперь усилия их обращены на юг от реки Ян-цзы-цзяна. Они произвели, в сем направлении два движения, одно к Сучяжу, другое к границам Чже-цзянской губернии, на которую они давно уже простирают виды. Передовые отряды их были уже недалеко от Сучжоу; а по дороге в Чжэ-цзян, они заняли город Нин-го-фу, который будет служить опорным пунктом в дальнейших действиях их в том крае.
Нельзя предвидеть всех последствий для внутренней и внешней торговли Китая, если инсургентам удастся овладеть Сучжоу и проникнуть в Чжэцзян. Доселе те области не были еще слишком разобщении с северным Китаем, имели с ним более или менее [181] прямые сношения и ограждали Фуцзяньскую губернию; со вторжением же туда инсургентов и Фуцзянь будет поставлена в беззащитное положение.
Немаловажное влияние на ход войны на Юге должна произвести смерть Главнокомандующего Сянь-жуна. Кажется он помер с печали, после потерпенного им поражения у стен Нанкина. Сянь-жун, хотя не имел решительных успехов над инсургентами, но, по возможности, удерживал движения их на севере и юге р. Ян-цзы-цзяна и был одним из тех полководцев, на которых здесь возлагали большие надежды.
Мятежники, известные под именем Нянь-фэй, продолжают опустошать Хэнаньскую и частию, Цзянь-наньскую и Шань-чанскую губернии; они являются в разных местах огромными скопищами. По официальным известиям, милиционные войска постоянно одерживают над ними победы, но нет надежды, чтобы дело с ними порешено было скоро.
О предположенном генеральном походе на юг ничего еще не известно. Одни уверяют, что Монгольское конное войско в огромном числе собирается в пределах Жо-хэ, по словам других, формальное объявление об этом походе сделано было с целию устрашить инсургентов и возбудить соревнование в китайских полководцах, действующих на юге довольно слабо. Действительная же причина замедления похода, всего скорее заключается в недостатке финансовых средств, для поддержания сего важного предприятия. Недавно сделано было распоряжение о приготовлении пушек для Манчжурии и судов для р. Амура, но из сей срочной меры здешнего правительства, по-видимому, нет повода выводить какие либо важные заключения.
Наконец, китайское правительство по прежнему, озабочено денежными соображениями и стеснением, господствующим во всех классах народа, вследствие крайнего оскудения финансов и недостатка дорогих металлов.
По водворении мира в Европе, о котором здесь пронесся слух, необходимо должны будут обратить сериозное внимание на смутное положение дел в Китае, по крайней мере, в видах обеспечения чайной торговли, которой дальнейшее усиление инсургентов на юге [182] грозит важным уроном. Хотя европейцы и могут действовать против инсургентов успешно, но только в границах речных сообщений; внутрь же страны, по направлению к чайным плантациям, куда теперь подвигаются инсургенты в значительных силах, они проникнуть не могут, если сами манчжуры гласно не пригласят их на помощь, — до чего еще далеко. Конечно, случайности войны могут отодвинуть инсургентов от границ Чжэ-цзяна и Фуцзяни; но те же случайности могут упрочить власть их в тех краях. Нет сомнения, что сии обстоятельства приняты в соображении нашим мудрым правительством. Всего удобнее на самом месте, в портах Шан-хае и Фу-чжоу-фу, ознакомиться с опасениями, возбуждаемыми внутренною войною в Китае, и намерениями европейцев на будущее время.
36.
Его Высокопревосходительству, Г. Генерал-Губернатору Восточной Сибири, Генерал-Лейтенанту и Кавалеру, Николаю Николаевичу Муравьеву
от Начальника Пекинской Д. Миссии, Архимандрита Палладия
Донесение.
Представляя, при сем, на благоусмотрение Вашего Высокопревосходительства краткий перечень событий, совершившихся в последнее время в Китае, я должен присовокупить, что по части пограничных вопросов, здесь слишком мало известий. Единственное обстоятельство, доведенное до всеобщего сведения, есть Тарбагатайское дело; о положении же дел на Амуре, как более важных, здешнее правительство доселе хранит ненарушимое молчание. Был здесь недавно курьер от Амурского Главнокомандующего; но по темным слухам, о содержании привезенных им депеш, можно положительно сказать только то, что они касаются вновь устроенных на Амуре наших укреплений и заселения того края Русскими; подробности же неизвестны.
Начальник Миссии Архимандрит Палладий.
24 Декабря 1856. № 92. Пекин. [183]
События в Китае.
Положение поенных дел на юге Китая происходит в географических условиях, искони имевшим важное влияние на политическое состояние тех стран; эти условия состоят в естественной грани образуемой течением большой реки Ян-цзы-цзяна, и отделяющей области по левую - от областей по правую сторону реки, как здесь принято выражаться. В настоящую внутреннюю войну, инсургенты усиливались укрепиться в областях по северную сторону реки, но большею частию, неудачно. В последнее время, с Сентября по Декабрь месяц, мало по малу, отняты были у них многие пункты, в губернии Аньхой, находившиеся в их власти; может быть, что они и вовсе оставят левый берег реки и удалятся на правый, где господство их основано тверже. В верховьях Ян-цзы-цзяна, важным успехом правительственных войск было возвращение двух важных городов: Ву-чан-фу и Хань-ян-фу (7-го Декабря), уже несколько раз переходивших из рук в руки. Можно подозревать, что в сем последнем успехе было участие со стороны европейцев.
Из действий инсургентов, самые замечательные суть движения их на юг в трех направлениях: на гор. Су-чжоу и к губ. Чжэцзян и Фу-цзянь. В движении на Су-чжоу, которое, вместе с тем, было крайне невыгодно для осаждающих Нанкин, они встретили упорное сопротивление со стороны тамошних набранных войск, особенно тех, которые находятся под командою Чжан-голяна, бывшего прежде в числе инсургентов, а потом передавшегося манчжурам. По ходу дел, представляемому официально, можно думать, что инсургенты не проникнут до Су-чжоу, тем более, что если справедливы частные известия, для отражения их по сему пути, приглашены европейцы.
Для вторжения в Чжэ-цзян, по направлению к Хан-чжоу, инсургенты овладели г. Нин-го-фу; но дальнейшие успехи их по-видимому ограничены. Гораздо важнее действия их в губ. Цзян-си, где они особенно усилились; в короткое время, они распространились по западной границе Фу-цзяни, овладев городами: Куан-сонь, Фу-чжоу и Цзянь-чан, и причинили в сей губернии чрезвычайную тревогу; по всей границе приняты меры обороны; но о дальнейшем ходе дел не объявляют. [184]
Распространение сих волнений в сказанные приморские области, угрожающим месторождениям чая и шелка, необходимо должно озаботить внимание европейцев; с положением дел в этих странах тесно сопряжены торговые интересы в тамошних портах. С сей точки зрения, успехи инсургентов в том крае имеют уже не исключительную и местную только важность: они грозят потрясением всей европейской с Китаем торговли.
Что касается до правительственных войск, то надобно удивляться, что они, в достаточном числе, следят за инсургентами и, по возможности разбивают корпуса неприятелей или посвящают время на продолжительные блокады занятых ими городов, тем более, что главная подмога действующим войскам: провиант и жалованье зависят теперь от пожертвований и частию от скудных пособий из ближних спокойных губерний.
Дела с мятежниками, известными под именем Нянь-Фей (в Хэ-йани) и с горцами Мяо-цзы (в Гуй-чжоу), еще не кончились; но судя по последним донесениям, успехи их, сначала чрезвычайные, сменились неудачами, и потому они пока не возбуждают важных опасений. Я должен упомянуть также о частных беспорядках, чинимых магометанским населением в Юнь-нани, и инородцами в юго-западной части Сы-чуани, для подтверждения простой истины, что в годину невзгод для государства, открываются в нем и те язвы, которые, в спокойное время, не давали себя чувствовать.
В видах восполнения недостатка в талантах, весьма ощутимого при настоящем положении дел, здешнее правительство, весьма благоразумно, решилось, мало по малу, вызвать из заточения людей, не лишенных достоинств и уронивших себя боле от стечения обстоятельств, чем бездарностию. В числе этих лиц, замечательны: Шен-бао, как хороший военачальник, недавно возвратившийся из Или, и Сай-шан-а, бывший прежде министром; последний сослан был на монгольские станции, потом переведен в Калган, где занимался обучением войска, и наконец возвращается в столицу. Может быть, что он снова займет прежний пост, для замещения вакансии министра Вэн-цина, недавно скончавшегося; чего нам и надобно желать.
Положение столицы, по прежнему, неутешительно, и несомненно идет к худшему. Более всего, беспокоит нас недостаток хлеба [185] на будущий год; цена его здесь поднялась вдвое; между тем, южные губернии, вследствие разных обстоятельств: засухи, саранчи и местных потребностей, не обещают обычной доставки хлеба в Пекин. Предложили, между прочим, закупать рис у европейцев, ежегодно доставляющих оный в Китай из Индии и с островов, равно скупить пшеницу и просо в Манчжурии.
Большие медные и железные монеты причиняют также не маловажное стеснение; вследствие упадка их ценности, все статьи продовольствия, уже довольно дорогие, вздорожали еще более, — что наиболее ощутительно для солдат и бедного класса народа. Торговля страждет, частию от недостатка товаров, частию от разности в цене серебра в Пекине и вне столицы; здесь оно дороже почти вдвое, чем во внешних областях; оттого торговые обороты, закуп и распродажа изделий чрезвычайно затруднительны. — Дороги, даже вблизи столицы, сделались небезопасны. Вообще наступающий год грозит быть для Пекина 1853 годом.
Военные приготовления в Пекине идут своим чередом. Недавно отлито до 40 новых чугунных и медных пушек (на пожертвованные деньги), удостоившихся жертвоприношения. Кроме того, в Тянь-цзине закупали на Фуцзяньских и Кантонских судах, европейские пушки. Достоинство этих пушек китайцам хорошо известно и они рады были бы запастись ими; но по официальному извещению, продажа их у европейцев запрещена. Монгольское войско проходит на юг отрядами, не заходя в Пекин; но общего похода, вопреки прежнему объявлению, не состоялось; манчжуры, по-видимому, все еще боятся разделиться.
Из внешних событий, самое замечательное есть окончание Тарбагатайского дела о сожжении нашей фактории. Донесение Илийского Главнокомандующего о решении сего дела обнародовано было во всеобщее сведение столицы, вероятно, для успокоения ходивших перед тем слухов и опасений. Чжалафынтай, но окончании дела, отозван в Пекин; на его место переведен Яркендский Правитель Дел, Чан-цин. Что касается до Амурского вопроса, он, по-видимому, совершенно затих.
По докладу Чжалафынтая, в Или закрыты казенные медные копи, в Ямапиу, которые были разрабатываемы 500 преступников, под предлогом, что они для казны более стоили, чем доставляли. [186] Из Аксу доносили, что летом нынешнего года (29 Июля) молниею взорвало тамошний пороховой магазин, пороху было в нем до 3000 пуд.
Наконец, недавно дошло сюда из Кантона известие, что тамошняя чернь перебила до ста человек английских матросов, сошедших с корабля на берег, и что повод к драке подали сами англичане своими бесчинствами. Подобное происшествие, в достоверности которого здесь не сомневаются, многозначительно и важно, при настоящих отношениях китайского правительства к европейцам, по делам на юге.
24 Декабря 1856. Пекин.
37.
Ваше Высокопревосходительство!
С глубокою благодарностию получил я, от Его Высокопревосходительства, Г. Иркутского Губернатора, сообщение от 30-го Июня сего года, с приложением любопытного документа, о плавании Г. Корсакова по Амуру. Радуюсь дружественному направлению, какое принимает Амурский вопрос. Это обстоятельство не только подтверждает прежние, носившиеся здесь слухи, о миролюбивых внушениях, сделанных пекинским правительством новому Амурскому Начальнику, но вместе с тем обнадеживает, что время, дружественные расположения, более же всего, мудрая прозорливость Вашего Высокопревосходительства приведут вопрос к окончательному для нас, решению.
По общему ходу дел, я имею некоторое основание заключить, что признали за благо действовать, по вопросу об Амуре, постепенно. Не мне судить, до какой степени можно иметь доверие к могущественному действию времени и дружественных сношений, и на половине пути, не будет ли отложена другая, самая важная, до более удобного случая; осмеливаюсь только предполагать, что не таковы предначертания Вашего Высокопревосходительства, и что настояния с нашей стороны не замолкнут и не ослабеют.
Теперь, с водворением мира и следственно, с переменою обстоятельств, я охотно беру назад и ту незначительную долю вероятности, какую, в прежних донесениях своих, я приписывал [187] предположению о вмешательстве иностранных держав, по желанию пекинского кабинета, в наши с ним отношения. Если бы даже дело дошло до открытой неприязни, то и в таком случае, трудно было вообразить, с его стороны, столь несвойственную ему решимость. В 1841 году, когда разгорелась война Китая с англичанами, один из китайских сановников представлял Богдыхану весьма замечательный проект, состоявший в том, чтобы пригласить на помощь североамериканцев, предоставив им за то, как возмездие, важное право беспошлинной с Китаем торговли: но проект был отринут, под предлогом неизвестности, — решатся ли североамериканцы вступиться за Китай, и в состоянии ли они бороться с англичанами. Дело в том, что здесь хотя получают и подробные сведения о событиях в Европе и отношениях между европейскими государствами, но не умеют выразуметь и понять их ясно и систематически. При том, китайское правительство застряло в своих политических предрассудках и ему тяжело вступить во взаимные обязательства и братскую среду заморских государств; его дух необщительности и неприязни ко всему чужеземному стоит мусульманского Фанатизма. По этому предположение мое касалось отдаленной крайности, с нашей стороны не вынуждаемой.
Есть мысль, что с уступлением Амура России, англичане потребуют у Китая свободного плавания по Ян-цзы-цзяну; в добрый час! За ними, конечно, последуют с другими и Русские, для которых морская торговля с Китаем, по случайностям, каким подвергается сухопутная может сделаться необходимою. Если они и потребуют возмещения, то вероятнее всего, со стороны Индии, уступкою им прямого сообщения с Яркендом, через Западный Тибет, и свободной торговли в восточном. Еще 1847 году, они делали попытку в сем роде, под предлогом определения границ, и официально сообщили свои желания, чрез Пилэнского владельца, в Хлассу; в то время, пекинское правительство, с обычною уклончивостию, предписало своим Правителям Тибета, в случае настоятельных требований со стороны англичан, не раздражать их, но и не слишком уступать, чтобы не навлечь больших притязаний: вообще же действовать по обстоятельствам. Зима прекратила сообщения и сношения с Индией и что затем последовало - неизвестно, но темные слухи о их намерениях, а может быть и действиях, доселе, по временам доходят сюда.
Опасливая осторожность, выказанная Пекинским Двором, по отношению к закоренелым врагам его, служит мне поводом [188] обратиться к положению его в наших пограничных вопросах. Если в ту пору внутреннего спокойствия, он высказал тревогу и боязнь, то тем более естественны эти чувства в нынешние тяжелые для Китая времена, в отношениях к нашему отечеству; под личиною величия и неприступности, здесь таят великий страх, могущество России и преуспеяние ее в расширении пограничных связей тем влиятельнее, что подкрепляется соседством и правилами международной приязни. Сколько грозных слухов ходило в Пекине, по поводу наших неудовольствий в Или; уже думали, что Русские вступят в Чжунгарию и с оружием в руках потребуют удовлетворения; и это было в то время, когда и правительство, и уполномоченные его хранили холодное достоинство; они наконец уступили, (так я должен думать), на основании неотразимых дружественных связей. — Я убежден, скажу под конец, что, вследствие мудрых мер Вашего Высокопревосходительства, уступка, вынужденная обстоятельствами, совершится, под широким покровом взаимной дружбы.
Мне желательно было коснуться, в заключение, тревожного вопроса, который может возыметь связь с Амурским, — взгляда и действий, по отношению ко внутренней борьбе в Китае, потому тревожного, что неожиданное участие посторонних держав в этой борьбе доставит избранной стороне верх и господство, с сохранением целости Империи илн с распадением ее; но я не сомневаюсь, что у нас взвесили и оценили относительные выгоды или неудобства известного предпочтения и содействию инсургенции, имеющему повлечь потерю Китаем внешних его владений, но несогласному с духом и началами наших народных убеждений, противупоставили утверждение нашего влияния и преобладания, при прежнем порядке вещей, или, по крайней мере, отринули всякое участие, в ожидании развязки событий.
Прошу прощения, за излишние рассуждения мои, которые я, за неимением важных известий, осмелился представить обычно-благосклонному вниманию Вашему.
Имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства,
покорнейшим слугою.
Архимандрит Палладий.
24 Декабря 1856. Пекин. № 93. [189]
38.
Ваше Высокопревосходительство!
Представляя на усмотрение Ваше прилагаемое при сем донесение, в котором нет ничего определенного, я спешу извиниться стеснительным, в силу обстоятельств, положением Миссии. Но события опережают расчеты и проволочки дипломатии и решительные меры Вашего Высокопревосходительства ускоряют развязку продолжительных колебаний и полагают конец хитросплетениям пекинского кабинета. Движение к Хайланвомо, географическое положение которого я узнаю только предположительно, было событием, которое отразилось в Пекине грозными слухами и без сомнения, поставит пекинское правительство в необходимость поспешно приступить к удовлетворительному решению возбужденных вопросов. Посему мне остается почерпать в этом обстоятельстве надежду, как на благоприятный исход переговоров, так и на окончание ожиданий и тревог Миссии.
Однако ж, в виду грядущих событий, нет довольно оснований безусловно веровать в скорое водворение спокойствия. Теперь, когда самые могущественные державы Европы двинулись на старый Китай, побуждаемые существенными интересами и просвещенными видами ввести Срединную Империю в область общих политических и торговых связей, Китай не легко уступит требованию времени и употребит последние усилия, в защиту идей особности и коснения.
Я узнал, что наше Консульство в Или уже оставило свой пост. Здесь дали вид, что приняли это известие равнодушно, дабы показать, хоть наглядно, готовность свою на все, что ни случилось бы. Эту меру можно было бы приложить и к Миссии, потому что пребывание ее в Пекине, в случае разрыва, по крайней мере, бесполезно, если она даже и получит из Отечества средства существования на будущий год. Впрочем, не распространяюсь о сем, по-видимому, только для нас тревожном обстоятельстве.
Не могу не пожалеть, что медлительность Ургинского Бэйцзы проволочила дела до столь позднего времени. Если бы он исправно и скоро отправлял в Пекин сообщения Его Сиятельства, Г. Посланника, то вопросы уяснились бы гораздо ранее, а это было бы важно [190] во многих отношениях. Бэйцзы, лицо могущественное и пользующееся доверием Пекинского Двора, все что он ни делает, здесь одобряют молчанием и полагаются на его опытность в делах пограничных.
Когда пекинское правительство, из переписки, по делу о посольстве, вполне уразумело выражение дружелюбного участия, со стороны России, состоящее в готовности помочь манчжурам во внутренней борьбе их с восстанием, то в совещании, по сему случаю, как нам сказывали за верное, Министр Пын представил подробное историческое изложение фактов, доказывающих, что всякий раз, как династийные правительства в Китае, в трудных обстоятельствах, обращались к помощи иностранцев и пользовались оною, они теряли свою самостоятельность и падали; вследствие чего, необходима политика уклончивости и отказа. Министр есть самое влиятельное лицо в Верховном Совете и потому мнение его принято за основание в образе действий, тем более, что подобная политика совершенно согласна с духом вековых преданий и правил, сообразование с которыми, как с непогрешительным мерилом, считается делом мудрости.
Мы не раз также слышали здесь от людей довольно здравомыслящих, что ни Россия, ни Англия, не могут возбуждать больших опасений в Китае, как нации, действующие с особыми целями, они, вынудив для себя уступки, которые здешнее правительство не может не ставить в ряд крайних вероятностей, ограничатся, по прежним примерам, достижением предположенной цели и не станут касаться внутренних и династийных вопросов Китая. Эти политики считают гораздо опаснее сомнительное положение вассальных владений Империи, которые будто бы зорко следят за ходом внутренних и внешних событий, чтобы, при удобном случае, поднять свое влияние, а может быть предпринять что нибудь еще более, относительно Китая, — этого поссессионного владения для всех народов. Этим легко можно бы объяснить излишнее усердие Ургинского Бэйцзы, в исполнении видов пекинского кабинета, могшее иметь целию заглушить возможные подозрения его. Не разделяя вполне подобных опасений, я замечу только, до какой степени события в Китае обусловливают всю восточную Азию, и как затронуто общественное мнение в Пекине, по поводу современных вопросов. Впрочем, я должен ограничить это общественное мнение рассуждениями лиц, которые имеют досуг и способность простирать взоры за пределы насущных бедствий; другие [191] довольствуются заботами о настоящем, крайне стеснительном, положении и со страхом ожидают того часа, когда сами династийные войска, вынуждаемые голодом и нуждою, взволнуются и совершат быстрый переворот.
Такими зловещими толками я оканчиваю настоящее донесение, предоставляя судьбу Миссии благому Провидению и милостивому начальству.
Пользуюсь сим случаем выразить чувства глубочайшего уважения и совершенной преданности к Особе Вашей, с которыми имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства,
покорнейшим слугою.
Архимандрит Палладий
Начальник Пекинской Д. Миссии.
15 Октября. 1857. № 100. Пекин.
— При обороте, какой приняли, в последнее время, наши международные отношения к Китаю, мне остается только выразить опасения и тревоги нашей Миссии, поставленной в сомнительное положение. Впрочем, считаю обязанностию представить сведения о том, что мне было известно, со времени отправления последней почты Миссии.
5 Июля, возвратился из Тяньзина мой посланец. Он не мог видеться ни с кем из Русских, потому что далее прибрежных бастионных валов, никого не допускают к морю, — и сообщил мне только, что в тамошнем приморье деятельно производится вооружение, и что, между прочим, Тяньзинская река, близь устья в море, заграждена мостами, сплоченными из соляных и хлебных барок. По общему уверению тамошних жителей, в открытом море стояли корабли Русских и других, будто, иностранцев. Однако ж. Пристав нашего Подворья, 4-го Июля, уверял меня, что Трибунал не получал доселе уведомления не только о прибытии Г. Посланника к Тяньцзиньским берегам, но даже о следовании его по Амуру. Между тем, слухи о прибытии Русских к Тяньцзиню доходили сюда каждый день и наконец целый Пекин надолго занят был этой [192] новостью. Вопреки глубокой секретности здешнего правительства, народная молва разгласила и цель прибытия Русских, в таком смысле, что они требуют себе уступки Амура и открытия торгового порта Тяньцзиня, обещаясь помощь манчжурам в войне их с инсургентами.
После сего, слухи о Русском посольстве и о сношениях с ним прибрежных Тяньцзиньских властей продолжались, но ничего решительного не было заметно в сем деле, когда, наконец, 22-го Августа, ко мне доставлен был ответный лист Верховного Совета на лист Г. Посланника, мне неизвестный, для перевода на Русский язык. Этим листом, вопрос решался, по-видимому, весьма неблагоприятным образом. Кроме уклончивых объяснений о недопущении Посольства в Пекин, в нем допущено более, чем сомнительное, указание на унижения, каким подвергались, в прежние времена, наши посланные в Пекине (Очевидно, что здесь не удовольствовались голословным указанием на посольства Избранда Идеса и Измайлова, представленным мною через Пристава Подворья, и постарались, в первый раз, раскрыть старые документы, т. е. подробные записки о царствованиях прежних Богдыханов. Под первым Посланником, упоминаемом в ответном листе, вероятно разумеют Спафария. Если же под двумя другими, надобно разуметь Избранда Идеса и Измайлова то, по крайней мере, по отношению к последнему, допущена явная ложь. О посольстве Идеса можно справиться в собственных его записках, в Архиве Иностранной Коллегии Бант.-Каменского (у него же о Спафарие), и в истории Петра Великого Голикова. Первых двух документов в Миссии нет. Впрочем, не разумеют, ли, здесь, под именем Посланников, простых посланцев или курьеров, некогда приезжавших от нас в Пекин, или Русских агентов в Пекине.). Присоединив к сему прежнее упорство здешнего правительства, относительно вознаграждения, по случаю сожжения Чугучакской фактории нашей, и отказ в пароходном сообщении по р. Или, равно известие о демонстрационном движении на нашей восточной границе, легко было предвидеть печальный исход переговоров, т. е. формальный разрыв между двумя державами. Но что несколько ослабляет справедливость подобного опасения, это уверенность, что манчжурское правительство не допустит себя до конечного ослепления, при настоящих обстоятельствах. Посему, я не без доверия и с понятным утешением, принял известие о мирном обороте, неожиданно порешившем переговоры с Г. Посланником у Тяньцзиня. 14-го Сентября Пристав Подворья объявил мне, что Г. Посланник, по соглашению с здешними властями, отъехал от Тяньцзиньских берегов, с намерением, будто бы, прибыть по Амуру к Хайланю, где предположены совещания между [193] нашим Посланником и Главнокомандующими в Манчжурии: Гириньским Цзин-чунем и Амурским Ишанем, по делу о разграничении наших восточных границ. Одновременно с тем, дошли сюда из Тяньцзиня частные известия, что Русские корабли действительно отплыли. Здесь, по мнению большинства, это событие говорит о благоприятных мыслях пекинского кабинета, относительно наших требований; говорят о тайной решимости его, в случае нужды, на уступку по делу об Амуре и о согласии на устроение Русской фактории близь устья Тяньцзиньской реки, именно, в местечке Юй-цзя-пу, т. е. на открытие Тяньцзиньского порта для Русской торговли. Другие, напротив, видят в данных, будто бы, Г. Посланнику обещаниях, только хитрость китайской политики, для удаления опасных гостей от соседства Пекина и замедления переговоров. Во всяком случае, одно ясно: скорое уяснение наших международных отношений, которое может выразиться: или в открытой неприязни, — чего не желают ни с той, ни с другой стороны, — или в благоприятном разрешении вопросов на границе, где преимущество, как я имел смелость выразиться в одной из прежних почт, неоспоримо будет принадлежать Русской стороне. Впрочем, в сем последнем случае, я предполагаю со стороны нашего Министерства снисходительную жертву китайской щекотливости, сосредоточением переговоров на границе, а не в Пекин, куда теперь обращены завистливые взоры европейцев. Это, конечно, не желание, а одно предположение, которое может быть ниспровергнуто обстоятельствами и намерениями Г. Посланника.
Касательно движения европейцев на Китай, нам здесь ничего неизвестно. Удивительно, что доселе в Пекине нет ни известий, ни слухов, о действиях англичан; можно думать, что они отложили решительные предприятия до весны будущего года. Между тем, пристав наш уверял меня, что весною нынешнего года, англичане потерпели значительное поражение от китайцев в Лантонской области, и получили отпор в Фуцзяньской. По донесению Лантонского Генерал-Губернатора, Е-мин-шеня, главного действователя против англичан, в Кантоне израсходовано, на наши деньги, уже более миллиона рублей сер., на оборону от англичан. Относительно самого Е-мин-шеня, я не лишним считаю заметить, что он считается здесь, в общем мнении, одним из достойнейших, честных и правдивых сановников Срединной Империи; по талантам, он не уступает Линьцзэсюю, начавшему войну с англичанами, в 1840 году. Емин-шень, как и Линьцзэсюй, китаец, а не манчжур. [194]
В Июне месяце сего года, вспыхнуло возмущение в Туркестанском городе Ингишаре. Мятежники двинулись к Яркенду и осадили его, но, по официальным донесениям, принуждены были отступить, с прибытием правительственных войск. По сему случаю, стянуты в Туркестан войска из Или и Урулизи. Причины восстания туркестанцев неизвестны, может быть, снова явился какой нибудь Хочжа, или, — что вероятнее, — это попытка части туркестанцев, пользуясь внутренними смутами Китая, свергнуть с себя иго манчжуров.
Дела со внутренними инсургентами находятся в прежнем положении. Слышно только, что некоторые из городов в Фуцзяни, занятых ими, очищены от них. Но восстание магометан в Юньнани имело быстрые успехи; мятежники подступили к главному городу провинции: тамошний Генерал-Губернатор, Хан-чунь, не находя средств противиться магометанам, по китайскому обычаю, предал себя смерти (повесился) вместе с женой своей. В таком положении представлены дела в Юнь-нани, по последним известиям. В заключение, я должен был бы сказать и о положении Пекина, но кроме печальной картины крайнего стеснения и лишений, еще прежде неоднократно мною изображенной, я не могу и теперь ничего представить. Недостаток и дороговизна продовольствия и денежный кризис правительства делается с каждым днем ощутительнее и тяжелее. Вследствие сего, уже много жителей выселилось из Пекина, а к зиме, вероятно, еще более удалится отсюда. По улицам столицы дневные грабежи теперь уже не редкость и самоубийства от голода повторяются каждый день. Что бы предотвратить конечное разорение правительства и гибель от голода, необходим подвоз в столицу значительного количества хлеба и меди, — чего, при настоящем положении дел на юге, трудно ожидать.
Архимандрит Палладий.
15-го Октября 1857 г. Пекин.
39.
Ваше Высокопревосходительство!
По получении листа Министерства, с подтверждением о следовании Г. Посланника в Пекин, Верховный Совет и Трибунал, озабоченные последним оборотом дела о посольстве, по-видимому, [195] не вникнули должным образом в сущность содержания листа и не оценили меры снисхождения, при которой им легко было бы исправить прежний ошибочный образ действия. Они были уверены, что, благодаря своей дипломации, успели сосредоточить переговоры на берегах Амура и находились, на сей счет, в таком благовидном самообольщении, что мои подозрения и опасения казались неосновательными, как вдруг известие о том, что Г. Посланника не было на Амуре, совершенно ниспровергло расчеты Пекинской политики и погрузило умы в смятение, какого, по верным данным, здесь еще не испытывали, с самого начала дела; очевидно, было, что правительство ясно поняло важность последствий от факта, столь, по-видимому, простого, как неприбытие Г. Посланника на Амур.
13-го Ноября, посетил меня Пристав Подворья. Он был в большой тревоге и просил меня сообщить ему, не знаю ли я, из полученной мною недавно почты, что нибудь положительное, по делу о посольстве. Я откровенно отвечал ему, что о самом посольстве я не знаю ничего, но что, судя по всем известиям, у нас крайне оскорблены отказом в следовании Г. Посланнику в Пекин; что чувство этого оскорбления столь сильно, что вряд ли останется без удовлетворения; что Г. Посланник, после отказа, полученного в Тяньцзине, не мог быть на Амуре, и что подобный поступок возможен только при разладе и вовсе несвойственен дружественным отношениям между двумя державами. На это Пристав, с жаром сказал: «Согласен, что отказ не в духе дружбы; но разве мы без всяких оснований отказали Посланнику? Почему он, как мы требовали, не предъявил грамоты? Почему объявил даже, что грамоты у него нет?»
Я. Что разумеете Вы под грамотой? (бяовэнь: представление)?
Пр. Грамоту от Вашего Монарха к нашему.
Я. Нет ли тут двусмысленности, которая извращает наши взаимные отношения, существующие на правах равенства?
Пр. Вовсе нет; мы хорошо знаем, что отношения между обеими Империями основаны на правах братского равенства. Если у Посланника не было грамоты, то как мы могли принять его? Грамота есть верительный документ, удостоверение, что лицо действительно уполномочено своим Государем; без нее, он есть лицо частное. [196]
Я. Знаю, что Посланники, отправляемые из одной державы в другую, имеют в руках документы, своего полномочия: может быть, что Г. Посланник желал уже по прибытии в Пекин, как водится, предъявить эти документы: может быть также, он полагал, что Вам давно известно об его полномочии и следовании. Впрочем, не зная, как в действительности было дело, я не могу правильно и судить о нем.
Пр. Откуда же мы могли знать, что он лицо полномочное?
Я. Из предварительного листа Сената, которым давно уже Трибунал официально извещен о После.
Пр. Такого листа, кажется, не было.
Я. Был; справьтесь в Архиве Трибунала. К том листе говорится также об избежании излишних формальностей, и церемоний, которые проволакивают только время, без пользы для дела.
Пр. Т. е. Посланник мог, в случае нужды ограничиться в Пекине сношениями с нашими сановниками, — это я давно уже знаю.
Я. Но действительно ли Г. Посланник в Тяньцзине, отказался доставить Вам доказательства своего полномочия?
Пристав подтвердил это показание, но с заметным колебанием.
Затем Пристав сообщил мне, что чиновникам, высланным на границу, для встречи новой Миссии, приказано возвратиться, и спросил меня: почему новая Миссия не отправилась? Я отвечал, что вследствие непринятия нашего посланника, присоединив, что она не переступит границы, пока не решен будет вопрос о посольстве. — «Как же Вы думаете о своем положении?» — Я отвечал, что обождем приказаний нашего начальства. Пристав сказал: «Вы прожили здесь несколько лишних годов и разумеется, нуждаетесь в серебре; в таком случае, я настоятельно прошу, когда будет нужно, прямо обратиться ко мне и занять у меня денег». — Я отозвался, что жду серебра из России; но он повторил свое предложение несколько раз и заметил: «Для Вас гораздо лучше прибытие новой Миссии, чем серебра». — С сими словами, нелишенными особенного смысла, Пристав расстался со мною. [197]
Из этого разговора ясно было, что здесь придумывают всевозможные способы, для оправдания себя, в недопущении посольства. Требование грамоты было требованием подчинения унизительным церемониям, и потому казалось верным средством отнять охоту быть в Пекине и удалить посольство на берега Амура. Теперь, здесь сознают, что цель достигнута только вполовину, и то на время; последствия же вовсе не обещают счастливой развязки.
Нет сомнения, что манчжурскому правительству тяжело и трудно заводить формальную неприязнь с соседней Державой, среди внутренних смут и в виду борьбы с англичанами: но также тяжело уступить, и, в качестве гласно побежденного, расстаться с мыслию о владении Амурским краем, столь близким к гнезду манчжурской династии; оно было убеждено, что главная цель посольства состояла в решении этого вопроса; оттого так упорно отвергало его. Теперь, оно решилось испытать энергические меры: в соответствие тем, какие принимаются на нашей границе; в начале Ноября было официально объявлено о приготовлении более 3000 пуд пороха, для отправления на Амур, против иностранцев, — но так как эта мера вопреки обычаю, была обнародована, то я полагаю, что правительство хочет, чрез это, показать свою готовность принять вызов, дать знать, до какой степени оно дорожит спорным краем, и чем будет возможно ослабит нашу настойчивость.
Впрочем, нельзя пренебрегать подобными начинаниями. Вероятно, поселения по Амуру уже обезопашены предусмотрительными мерами начальства, несмотря на дружелюбные расположения манчжурских властей в том крае.
Среди столь тревожных обстоятельств, положение Миссии в Пекине весьма затруднительно. В случае разрыва, она может благополучно прожить бурное время, хоть и под крепким надзором, но может также потерпеть в стране, где нет еще ясных понятий о правах частных лиц, и где уважают оные более из опасения, чем по чувству справедливости. Самое лучшее было бы возвращение Миссии в отечество: по крайней мере, членам Миссии, во всех отношениях, полезнее быть в России, чем, без всякой пользы, оставаться в Пекине, имея в виду одно неверное будущее. Выезд Миссии не уничтожит Русского имени в Пекине и местопребывание ее останется всегда Русским, готовым для принятия будущей Миссии. [198]
К великому сожалению моему, я не получил, с последними почтами из России, никаких предписаний и наставлений по сему предмету, и потому состояние наше самое неопределенное, которое тягостнее какой бы то ни было известности. Крайне желательно для успокоения и обеспечения моих сослуживцев, чтобы мы успели получить из отечества необходимые распоряжения. Впрочем, я не оставляю еще темной надежды, что желаемое решение судьбы нашей не замедлит прибыть к нам еще до принятия воинских мер. Сам же я, не получив разрешения, не осмелюсь сделать шага из Пекина, что ни предстояло бы впереди.
Я должен присоединить к сему, что, кроме пограничных затруднений, безотрадное состояние Пекина, само по себе, уже не внушает доверия к будущему. Я уже имел часто доносить, до какой степени нищета и голод начинают свирепствовать здесь; между тем, как меры правительства к поправлению обстоятельств или слабы, или не удаются. К довершению трудностей, молодой Богдыхан опасно болен; наследник его младенец; в правительственной системе начинает выказываться китайский элемент, с преобладанием над манчжурским. Борьба с европейскими державами, исход которой легко предвидеть, может содействовать какому либо перевороту, столь обыкновенному по духу исторической жизни Китая, или, по крайней мере, подать повод к беспорядкам, уже зараждающимся в нищете и неудовольствиях войска и народа. Конечно, я не могу ясно предвидеть будущего; но сознаю справедливость своих опасений и считаю долгом высказать оные. Если, паче чаяния, они оправдаются, Миссия должна будет разделить коловратную судьбу Пекина, а, может быть, и его властителей.
Во всяком случае, обязываюсь усерднейше просить Ваше Высокопревосходительство, как начальство ближайшее к Миссии, оказать к ней милостивое участие, или вызовом ее в отечество, или, если нам суждено еще остаться в Китае на неопределенное время, то, по крайней мере, снабжением нас средствами существования.
С глубочайшим уважением и совершенною преданностию к Особе Вашей, имею честь быть,
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугою.
Архимандрит Палладий.
1 Декабря 1857. № 106. Пекин. [199]
40.
Ваше Высокопревосходительство!
Пользуясь особенным случаем я спешу, вслед за отправленной мною почтой, препроводить краткое донесение к Особе Вашей, вследствие получения мною из Шанхая, частным образом, известия от некоторых лиц, состоящих в свите Графа. Известие послано из Шанхая от 28 Октября. Пишут, что Шанхайский порт избран был для пребывания, как ближайший к Печили; что в тот день, 28-го Октября, они отплывают в Хонгонг, где Граф намерен узнать о предположениях европейских послов; что, если дела с Китаем начнутся не скоро, то эскадра намерена зимовать в Манилле, в противном случае, в Хонгонге; что они остаются в неизвестности о дальнейшем действовании Посольства и крайне сожалеют, что не могут скоро сноситься с Вашим Высокопревосходительством. Таково в сущности дошедшее до меня известие. Тем же путем я отправил, от 13 Декабря, донесение к Его Сиятельству по особенному указанному мне адресу в Шанхай. Вероятно, оно получено будет не ранее Февраля месяца, в который они предполагают быть снова в Шанхае, по соединении с идущей к ним эскадрой и по получении предписаний из Петербурга.
Имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугой.
Архимандрит Палладий.
16 Декабря 1857. Пекин.
41.
Ваше Высокопревосходительство!
Считая обязанностию довести до сведения Вашего, что в конце минувшего Февраля месяца получены в Пекине представления полномочных России и Франции из Макао. Англо-французские войска овладели Кантоном в Декабре минувшего года, взяв в плен Емин-шеня. Теперь посланники требуют уполномоченного из Пекина в Шанхай к концу текущего Марта месяца: но еще до сего [200] встревоженное правительство Пекинское поспешило отправить нового Генерал-Губернатора в Кантон, в качестве полномочного Комиссара в делах с европейцами; на это избран был некто, по имени Хуан-цзун-хань.
Кроме листа, с изложением общих требований европейцев, Граф Путятин прислал другой, заключавший в себе точное выражение желания нашего правительства, относительно границы Манчжурии, со включением морского берега и правого берега Уссури. Ответный на это лист Трибунала, вероятно, уже в руках Ваших. Здесь, по прежнему, требуют сосредоточения переговоров с Русскими на Амуре.
Между тем, китайское правительство продолжает заботиться о вооружении манчжурского края. После распоряжения о приготовлении пороха для Амурских войск, для них же отправлено 800 лошадей из Кулун-Буюра (в Восточной Монголии).
При таком положении дел, предвещающем важные события в будущем, я могу судить только о положении нашем в Пекине, разобщенном от отечества. Неизвестно, благополучно ли совершится смена Миссий. Во всяком случае, уповаем, что Ваше Высокопревосходительство удостоите нас милостивой заботливости. Относительно следования новой Миссии и Трибунал не уверен.
По части внутренних событий, я обязан упомянуть об одном. В Декабре прошедшего года правительственные войска отняли у инсургентов Гуа-чжоу и Чжень-цзяньфу; таким образом, Императорский канал очищен до самого Сучжоу, и устье Ян-цзы-цзяна свободно для плавания. По всему видно, что инсургенты с бездействием теряют энергию и слабеют. Но теперь успехи и внутренние интересы Китая при столкновении сей империи с европейскими державами не могут иметь надлежащей цены.
Настоящее донесение я отправляю со спешною почтою, предполагая отправить другую, с получением следующей к нам из Кяхты, а посему прошу прощения за краткость его.
Прошу принять выражение неизменных чувств глубочайшего уважения и совершенной преданности к Особе Вашей,
с каковыми имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства,
покорнейшим слугою.
Архим. Палладий.
21-го Марта 1858. Пекин. [201]
42.
Ваше Высокопревосходительство!
Согласно предписанию Вашего Высокопревосходительства, от 28 Февраля сего года, полученному мною 5-го Апреля, равно бумаге Его Сиятельства Графа Путятина, с устья реки Хайхэ, от 5/17 Апреля, дошедшей до моего сведения 10-го того же месяца, я обращался в Трибунал с просьбою, о дозволении мне с одним из членов Миссии явиться к нашему Полномочному Коммиссару в Китайских морях. Китайское правительство, надеясь, что дело идет о деятельном посредничестве Представителя России в распре между Китаем и европейскими державами, с разрешения Государя, отправило нас на море на казенный счет; при сем мне выражено было, что посредничество наше тогда только будет принято, когда не будет допущено ничего оскорбительного дли чести Китайской империи; поэтому я не предвидел успеха от предстоявшей поездки.
22 Апреля мы отправились из подворья, 24-го проехали через Тяньцзин и в тот же день прибыли в местечко Дагу, расположенное близь устья р. Хайхэ в море. 25-го мы переехали на китайской лодке, на Русский пароход «Америка», стоявший в 1?2 версте от берега; по близости стояло до девяти пароходов европейцев и американцев, главные морские силы коих находились за Баром, вне отмелей.
По представлении Графу, я немедленно получил от него надлежащие объяснения и поручения. Граф употреблял все усилия - дружественными советами склонить китайцев к принятию условий, предложенных англичанами, с теми ограничениями, какие он находил возможными, и отнюдь не приступать к вооруженному отпору, который обратится в их невыгоду; но не советов желали китайцы, — как и мне поручено было предложить Графу; они хотели, чтобы Граф своим влиянием на европейцев и даже, в случае нужды, силою оружия, уладил дело с европейцами, обещаясь вступить с ним тогда в переговоры, по частным требованиям России. Разумеется, требование было вовсе неисполнимо и несвоевременно.
Граф поручил мне продолжить в Пекине внушения китайскому правительству, по делу о новом разделении нашей восточной [202] границы, о чем он неоднократно писал к первому Министру, но не получал ответа; представить обещание вознаграждений и выгоды на будущее время для Китая, в случае исполнения наших требований, и настоять на допущении Его Сиятельства в Пекин.
26-го Апреля я вернулся на берег. 27-го отправился в обратный путь, оставив прибрежных чиновников в разочаровании, на счет меры и значения посредничества Графа и в чрезвычайном раздражении против англичан. Я предвидел неминуемое столкновение. Дорогой я передал порученное мне Графом моему провожатому чиновнику, Приставу нашего подворья, которого первый Министр отправил со мной, как доверенное лицо свое, собрать положительные сведения об европейско-китайском вопросе о степени участия Графа. По прибытии нашем в Пекин, 30-го Апреля, он немедленно отправился к Министру с донесением. 1-го Мая от меня потребовали объяснения двух статей требования Графа, о границе по Амуру и Уссури, которое я и представил тогда же. С тех пор, я продолжал словесные и письменные представления, по порученному мне делу. По соглашению с Сучжан-ой, я счел нужным настаивать на необходимости личного и непосредственного сношения первого Министра, Юйчена, с Графом в Пекине или, по крайней мере, на берегу моря, для полного уяснения европейско-китайского вопроса и дела с Россией; тогда обстоятельства, как я не сомневался, приняли бы более благоприятный оборота, но для этого, как было сообщено мне, нужно было иметь от Графа настоятельный лист к китайскому Полномочному Тань-тин-сяну, который непосредственно представил бы его Императору. Я тотчас доставил в Трибунал письмо к Его Сиятельству, по сему предмету: но в это самое время англичане прервали дружественные переговоры, и Трибунал не решился послать моего письма, отзываясь прекращением сообщений с морем; оттого дело было остановлено.
8-го Мая англичане сбили береговые батареи и вошли на лодках в реку, по которой беспрепятственно подвигались вверх до самого Тяньцзиня, где, как слышно, они явились 16-го Мая. Китайское правительство приняло посильные меры обороны, но вместе с тем отправило нового полномочного, министра Гуйляна. для мирных переговоров с европейцами.
20-го Мая мне сделан был через Пристава запрос, ручаюсь ли я, что Граф убедит англичан допустить ограничения в своих [203] условиях, по прежнему проекту Графа, с некоторыми другими изменениями (в особенности вознаграждение европейцам убытков и контрибуция, равно свобода христианства, кажутся здесь недопустимыми), и если ручаюсь, то немедленно должен буду снова отправиться к Графу, для объяснения здешних желаний: в случае благополучного окончания дела, прибавил Сучжан-а, Графа пригласят в Пекин и согласятся безусловно на все его требования (это обещание было уже не раз повторяемо, как здесь, так и на морском берегу). Я отвечал, что благоприятное время для того уже прошло: что англичане, вступив внутрь страны, могли предъявить новые требования (как действительно и было) и что, во всяком случае, только свидание с Графом может уяснить этот вопрос; положительного же ручательства, требуемого от меня, я теперь дать не могу. Пристав ушел от меня после длинного и жаркого спора.
21-го Мая назначен фельдмаршалом пекинских войск монгольский князь Сэнгэринцинь; он основал главную квартиру за Тун-чжоу, куда, до сих пор, переходит отрядами манчжурская гвардия. В то же время, бывший в опале, известный Циин, как уже знакомый с европейцами, послан Комиссаром для переговоров или лично с ними, или через Графа. Пред отправлением своим в Тяньцзин, он прислал ко мне секретно предложение написать к Графу письмо и вручить ему для передачи; Циин хотел этим возбудить в Графе доверие к себе, как к лицу, знакомому с Русскими. Я воспользовался сим случаем и наскоро написал письмо к Графу, уведомив в нем о положении порученного мне дела, с предостережением против коварной дипломации Циина. Циин отправился в путь 24 Мая.
На днях я слышал, что европейцы, доходившие до Тяньцзиня, снова вернулись к морю. 19-го Мая, согласившись трактовать там, вследствие лживых обещаний со стороны китайцев, на уступки. Об отъезде их сказывал также и Пристав: он был у меня снова, 27-го Мая, с недопустимыми требованиями от Графа деятельного содействия при переговорах в пользу Китая. В ответ я представил необходимость быть Графу в Пекине, или видеться с ним на море. Пристав отозвался, что при теперешних отношениях Китая к европейцам, Графу невозможно пока быть в Пекине. Затем, пристав простился со мною, отъезжая, по его словам, в стан Сэнгэринциня: но нет сомнения, что он будет на месте совещаний, тем более что при сем, он выразил надежду, в [204] виде вопроса мне, что ведь естественно прежде разделаться с европейцами, а потом уже приступить к Русским делам. Это замечание и скрытность этого чиновника не обещают искреннего действования и я сожалею, что лишен средств сообщения с Графом.
Вот существенные факты последнего времени. Не пишу многих подробностей, предоставляя сообщить оные в более спокойное время; теперь же спешу отправить настоящее донесение, не дожидаясь более положительных результатов в ходе дел, потому что не знаю, что будет вперед. Кончу общими соображениями.
По моему разумению, наше правительство надеялось достигнуть вожделенного конца спорам с Китаем, миролюбивым к нему отношением, при вооруженном наступлении других наций; советами (но не более) китайцам, благовидных форм, в коих они должны принять предложения европейцев, и обещанием, на будущее время, содействия Китайскому правительству в упрочении его независимости или, по крайней мере, безопасности. Но Пекинский Кабинет, увлекаясь чувством страха при наглядной опасности, видит факты и глух к словам; он требует посредничества безусловного, требует защиты, будучи готовым пожертвовать нам целым отдаленным краем, только бы не допустить внутри Китая воцарения европейского влияния, исполнением всех требований европейцев. Убедившись в ограниченности посредничества представители России, Пекинский Кабинет отодвинул дело с Россией на второй план и оставил его пока без особого внимания. Он занят более тревожными вопросами.
Хотя Граф выразил опасение, что наши пограничные дела трудно будет решить после окончания распри Китая с европейцами, но я осмеливаюсь думать, что они не будут зависеть от настоящих переговоров, какой бы исход они не имели. Граница по Амуру, за давностию вопроса, уже касается естественного и законного; возражения могут быть относительно Уссури. При сем, я должен признаться в своей ошибке. Я предполагал, что ведение дела о границе, с переменою нашей политики с Китаем, предоставлено исключительно Вашему Высокопревосходительству, чтобы не стеснять действий Его Сиятельства, в участии в сношениях и переговорах европейцев с Китаем, и облегчить вступление его в более тесные связи с последним. [205]
Теперь манчжурское правительство стоит между жизнию и смертию. Требования европейцев, в совокупности, представляются ему посягательством на священные права его и особенности, нарушением драгоценного его сердцу застоя. Ему предстоит одно из двух: или допустить в свое царство ненавистный ему европейский элемента, с его стремлением к переменам и нововведениям; или погибнуть (что будет неизбежно), защищая, по силам, старинные законы своеобразной жизни и уединенной политики: на это, может быть, достало бы у него моральной силы. Все усилия оно направляет к тому, чтобы выйти из кризиса с некоторым достоинством; оно готово покориться обстоятельствам, принести жертвы, но так, чтобы они были благовидны и не столь чувствительны для его самолюбия. С такими мыслями, оно не желает прервать сношений с Графом, но оставляя в стороне его частные требования и только желая его участия. Нельзя не пожелать, из будущих видов, чтобы примирение сих крайностей состоялось при деятельном участии представителя России.
Я обязываюсь присоединить к сему, что положение нашей Миссии в Пекине, не совсем благоприятно, не столько по тревогам столицы, неизбежным при настоящем кризисе, сколько по участию Русского имени в делах с европейцами. По народной молве приезд европейцев представлен нашествием четырех держав в том числе и Русской; вследствие того, мы сделались предметом опасений и подозрений китайцев. Мало того; вследствие связи Графа с европейцами и по некоторым его действиям, естественным и даже необходимым, при его роли союзника той и другой стороны, само правительство оподозрило его намерения. Когда это было мне передано Приставом, я протестовал против подобного внушения и сколько мог, по догадке, истолковал действия Графа в настоящую, добрую сторону. Тем не менее, хотя правительство дорожит ожидаемым от Графа содействием себе, - это не мешает ему по привычке питать втайне недоверие к самым неукоризненным поступкам иностранцев. Иностранцы, в глазах Пекинского правительства, доселе остаются хитрыми и опасными. Хорошо еще, что здравый смысл народа может отдавать справедливость людям, чуждым и ему по племени, но более искренним и прямодушным. Во всяком случае, видя бесполезные военные приготовления и не ожидая скорого конца тревогам, предполагая даже, что с наступлением жаров, европейцы отложат решительные действия до осени (на это одно надеятся, мечтая выиграть хоть лето с прежним порядком вещей), [206] я желал бы скорейшего прибытия сюда новой Миссии, для нашего освобождения и успокоения. По делам я восемь лет остаюсь совершенно один и хотел бы, в случае новых дел, освежиться советами и совместным действием опытных людей.
Пользуюсь сим случаем выразить неизменные чувства глубочайшего уважения и совершенной преданности к Особе Вашей, с каковыми имею честь быть
Вашего Высокопревосходительства
покорнейшим слугой.
А. Палладий.
Пекин. 30 Мая. 1858.
Сообщ. В. Крыжановский.
(Примечание. В предисловии к настоящему сообщению (Русский Архив с. г., т. II, стр. 492) было выражено в виде предположения, что Архимандрит Палладий, автор приведенных писем, был впоследствии Митрополитом одной из наших столиц. По наведенным справкам предположение это оказалось ошибочным.)
Текст воспроизведен по изданию: Переписка начальника пекинской духовной миссии архимандрита Палладия с генерал-губернатором Восточной Сибири гр. Н. Н. Муравьевым-Амурским // Русский архив, № 10. 1914
© текст - Крыжановский В. 1914
© сетевая версия - Тhietmar. 2023
© OCR - Иванов А. 2023
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Русский архив. 1914