ОТРЫВОК ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК О КИТАЕ

ОТРЫВОК ИЗ ПУТЕВЫХ ЗАПИСОК О КИТАЕ

(во время пребывания там Французской миссии в конце 1845 года).

Через четыре дня после отъезда Г. де-Феррьэра во Францию с ратификованными трактатами, Французская миссия отправилась из Макао к северным берегам Китая. Все участвовавшие в миссии и в коммерческих сделках сели на корветту «Клеопатра» и 12 Сентября выехали в море.

В первые дня плавание было очень затруднительно: беспрестанно дул противный ветер; потом, в Формозском Проливе, настало безветрие. Но через две недели мы все-таки вышли из этого пролива и вступили в Чузанский [98] архипелаг, состоящий из бесчисленного множества островов. Растительность на них удивительная, земля повсюду обработана; чайные плантации и посевы разной зелени, расположенные аллеями, дают этим островам вид прекрасных, обширных садов. Только одни Китайцы умеют употреблять в дело эти небольшие клочки земли, получая богатое вознаграждение за свои земледельческие труды. Некоторые из этих островков не более 200 метров в окружности, и каждый из них дает обильную дань риса или других каких-либо произведений растительного царства. Во многих местах берега на длинном пространстве защищены плотинами, и глядя на эти работы, невольно спросишь, сколько рук и времени употреблено на их построение?

По здешним водам разъезжает множество судов, содержащих в себе целое население моряков — искателей приключений, сегодня пиратов или контрабандистов, завтра мирных рыбаков или торгашей, продающих плоды и мясо. Жители здешних берегов удивительные мастера ловить рыбу, и огромные их сети бывают иногда растянуты на несколько миль.

В этом мирном архипелаге земледелец и рыбак взаимно меняются вещами, необходимыми для их существования: за немного риса и чаю дают последнему соленой рыбы, единственное лакомство воздержного Китайского поселянина. [99]

На всем Китайском побережья морские жители во все не похожи на сухопутных и не имеют с ними других сношений, кроме торговых. Женщина, рожденная на твердой земле, ни за что в свете не согласится отдать свою руку моряку, а моряк ни за какие благи не променяет своей скитальческой жизни на участь земледельца, который ходит за рисом или чаем. Может быть, это взаимное отвращение происходит от различного происхождения обитателей моря и суши. По крайней мере некоторые синологи утверждают, что моряки здесь на жителей суши смотрят как у нас смотрят на цыган, с которыми стыдно входить в сношения.

Мы провели пять дней между этими бесчисленными островами, беспрестанно наблюдая земледельческую жизнь Китайцев, столь противоположных с нами в образе жизни: может быть при всем том, они не менее нас счастливы и благоразумны.

2-го Ноября мы в последний раз остановились перед островом Ти. И здесь земля также превосходно обработана; повсюду видны красивые жилища, под сенью дереву, листья которых, от первого осеннего холода, начали желтеть; волканические холмы, взгроможденные одни на другие, на заднем плане картины, достигают высоты величественных гор. В трех милях от нас был Тинг-Гай, главный [100] город острова Чузана и единственное значительное здесь место. Мы в первый раз отправились туда на обед, который был дан 98-м Англинским полком Французской миссии. Где бы мы ни встречали Англичан, они нас превосходно угощали. Столь же радушно и вежливо приняты были мы в Чузане, в гарнизоне которого находится не мало офицеров образованных и привыкших к жизни хорошего общества. Кроме оффицияльных почестей, с живейшею услужливостию отданных Французскому уполномоченному, ему оказали самую заботливую внимательность. Для него было устроено несколько праздников, в которых ничто не было забыто для его удовольствия. Был даже, спектакль — зрелище тем более поразительное, что происходило на Китайском острове.

С места нашей стоянки Тинг-Гай был невидим, закрытый островом Ти; обогнув его, мы могли судит о положении этого города и порта. Чорт защищен от ветра с южной стороны островом Чузаном, с восточной островом Ти, а с пространства между этими двумя точками охранялся островками, весьма близкими один от другого. С правой стороны порта возвышается не большая крепость, господствующая над городом и рейдом и могущая сопротивляться значительным силам. Кроме того. Китайцы, во время войны, устроили против крепости батарею в 80 пушек, обстреливавших рейд. [101] Но пехота легко может взять эту батарею, что и сделали Англичане во время последних военных событий.

Тинг-Гай возвышается верстах в трех от порта. До прибытия Англичан, на берегу было несколько пагод и магазинов, из которых победители устроили казармы и квартиры для своих чиновников. Сверх того, они разбили здесь лагерь, обнесенный стенами, а среди его построили госпиталь — единственное здание, здесь ими сооруженное, и то потому, что оно было им необходимо. Домы, заключенные в этой ограде, имеют печальный вид. Ни одно деревцо в летнее время не защищает их от солнечных лучей. В течение дождливой осени и зимы они окружены лужами и грязью, и жители из дома в другой переходят по камням, брошенным на удачу. Вероятно, Англичане действительно решились сдержать свое обещание — отдать Чузан Китайцам, когда согласились остаться в таком месте, нездоровом по своему положению, а еще более по недостатку жилищ. Вид Чузана с гавани довольно красив. Повсюду видны рисовые плантации, расстилающиеся по низменным местам и окруженные горами, которые набросаны одни на другие. Многочисленные долины осенены прекрасными деревьями растения, без всякого ухода за ними, прозябающие на острове, принадлежат к растениям [102] умеренных стран: сосны, дубы, можжевельник, лавр, вишня: серное дерево в изобилии растет на вершинах холмов и на берегах. Бамбук, раскачиваемый ветром, сплетает свои сучья с ветвями ивы. Вообще, здешняя природа имеет вид Европейской. Только груша, гранатовое и ореховое деревья, каштан, заменяются бананом, кокосом и ананасом. Цветы почти те же самые, что растут во Франции.

Надобно употребить с час времени, чтобы от морского берега дойти до Тинг-Гая. На дороге вы увидите крепость, а за ними домы, в которых живут купцы и разные ремесленники. Перешедши через деревянный мост, перекинутый через рвы вокруг стен, вы подойдете к крепостным воротам. Тут стоит караул из сипаев, составляющих здешний гарнизон. Сипаи и policemen, теперь единственные Английские подданные, обитающие в этом Китайском городе. Те и другие внушают одинакое к себе отвращение в жителях; Китайцы преимущественно ненавидят policemen. На них, привлеченных сюда своими повелителями, они смотрят, как на презренных рабов. Китайцы с нетерпением ожидают удаления своих победителей. Едва Англичанин выедет из дома, как хозяин без разбора уничтожает все улучшения, сделанные Европейцом. Это желание здешнего народа быть опять в подданстве [103] мандаринов и это отвращение к чуждой власти, кажется, несколько противоречат мнению тех, которые в Китайских сановниках видят только грабителей народного богатства, а в этой кроткой, терпеливой нации — народ без всякой энергии и любви к отечеству.

Тинг-Гай, подобно большей части Китайских Городов, окружен стенами и, по словам людей, заслуживающих доверенность, в нем заключается двенадцать тысяч жителей. К одноэтажных купеческих домах, с улицы лавка, потом комната, в которой обедают прикащики и в которой посетителей угощают чаем. В мезонине складываются товары и спят прикащики. Хозяин живет в другом, отдельном доме. Окончив свои работы, он отправляется к своим женам и детям, подалее от торговых хлопот. Так, за немногими исключениями, живут в Китае все, и потому купеческие жилища похожи одно на другое. По этому самому обычаю вы не встретите здесь на улицах ни жен, ни детей — этих резвых птичек, оживляющих картину наших городов.

Домы высших сановников, капиталистов и богатых купцов, также устроены по одному плану и состоят из комнат в нижнем этаже, в которые входят со двора; они расположены на обоих флигелях дома, а в середине помещаются главные покои. Все различие между [104] этими домами состоит в количестве внутренних дворов, иногда украшенных изваяниями и садами. Улицы в Тинг-Гае очень тесны, и по ним никак нельзя ездить в каретах, если только эти экипажи когда-либо будут введены в Китае. Но еще долго Чузанские деньди будут довольствоваться покойными носилками.

В Тинг-Гае мы жили в Китайском доме, в котором обитало также два туземные семейства: по этому обстоятельству мы могли обозреть устройство внутренних комнат Китайского жилища. Наши Китайские соседи, жившие во флигелях, принадлежали к среднему классу общества и были, по видимому, не слишком богатые капиталисты. В правом флигеле жил сановитый шестидесятилетний старик, муж двух молодых жен и отец пятерых детей; в левом обитал человек лет сорока пяти со своими женами, дочерью, зятем и двумя родственниками. Поутру мужья выходили по своим делам, а между тем жены принимались за домашние работы, убирали комнаты и готовили обед. Мужья возвращались в десять часов утра, садились за стол, а жены им прислуживали. После этого старик преважно садился перед дверьми и начинал читать старинные театральные пьесы с песнями и речитативами: одалыки слушали его весьма внимательно. В то же самое время другой наш сосед курил опиум в [105] кругу своего молчаливого семейства, которое нисколько не смущалось его пагубною привычкою. Один досыта начитается, другой вдоволь накурится и опьянеет, тогда жены примутся за свой туалет, помогая одна другой, потому что Китайская женщина ни за что не может одна одеться и убирается очень долго. Она расчешет волосы, выгладит, заплетет в косички, по туземному обычаю, потом выкрасит лоб и щеки белою краскою, губы розовою, веки черною, и наконец переоденется в нарядное платье. Самая бедная Китайская женщина по крайней мере час проводит за туалетом.

Значительнейшие здания в Тинг-Гае две пагоды, возвышающиеся в самом центре города. Одна из них занята корпусом сипаев, и Китайцы навсегда оставили этот храм, как оскверненный присутствием иностранцев. В этой пагоде стоят прекрасные колоссальные изваяния, не менее 20 футов вышиною; статуи выражают характер кротости и сожаления; изваяния духов хранителей храма, имеют страшный вид; в их взорах и положениях выражается угроза; они стоят на перистиле пагоды. Статуи богов помещены во внутренности храма и окружены множеством богов низших и мудрецов, составляющих их двор. Изваяния мудрецов сделаны с особенным простодушием и искусством, в совершенстве выражая различные [106] состояния духа: внимание, удовольствие, молитву, таинственность.

Другая пагода, меньше первой, посвящена, кажется, богине Хин-Ти, изображаемой со многими руками для означения силы ее заступничества. Этот храм замечателен только рядом статуй, которые украшают весь двор и изображают, вероятно, гениев-хранителей здания. Подобные изваяния стоят у входа во все пагоды. В этом храме мы нашли китайскую женщину, которая со своею дочерью чрезвычайно благочестиво исправляла украшения алтаря. Всякий раз, проходя мимо идола, они преклоняли колени, а накладывая на него какое-либо украшение, лобызали ему ноги. Мать, женщина лет сорока, имела кроткую и спокойную физиономию. Дочь, девушка лет пятнадцати, высокая и тонкая, при исполнении своих священных обязанностей, стараясь держаться прямо на своих маленьких ножках, действовала руками, как плясуны на канате шестом.

Остров Чузан плодоносен, хорошо обработан; в водах, омывающих берега его, так много рыбы, что, по словам Г. Даникура, в известное время года, здесь более сорока тысяч судов отправляется на рыбный промысл; и при всем том Англичане могли эту счастливую страну променять на нездоровый остров Гонг-Конг. Самое положение Чузана, лежавшего в [107] небольшом расстоянии от Нинг-По, Тинг-Гая и Амоя, гораздо выгоднее положения Гонг-Конга, находящагося пред Кантоном. Одно только обстоятельство могло оправдать выбор Английских уполномоченных: им трудно было подчинить население, состоящее изо ста тысяч человек, привыкших к законам своего правительства; между тем, как, по построении города на пустынном Гонг-Конге, Китайцы, изъявившие желание поселиться на этом острове, этим самым признали над собою Английские законы, и следовательно с их стороны нельзя ожидать никаких неприязненных действий. Сравните Чузан, перерезанный прекрасными долинами, покрытый деревьями, украшенный величавыми горами, с которых слетают освежающие благотворные ветерки, Чузан с его многочисленными каналами, оплодотворяющими его рисовые ноля, восседающий подобно Царю среди народа островков, сравните его с Гонг-Конгом, которого небо почти всегда покрыто облаками, в которых дуют палящие, расслабляющие ветры, и нельзя не согласиться, что прозорливые Англичане на этот раз ошиблись в своих рассчетах. Может быть они, и одумаются.

7 Октября мы из Чузана отправились к знаменитому острову, который Китайцы называют Пон-Ту, а Европейцы Островом Бонзов. Он находится в 12 морских милях от Чузана к [108] востоку и принадлежит к тому же архипелагу: Пон-Ту по преимуществу священное место; все находящиеся на нем здания посвящены Будде; более тысячи бонзов служат у его алтарей; многочисленные богомольцы стекаются сюда из Японии, Кохинхины, Сиама, а иногда самые Императоры Китайские приходят молиться в здешних храмах. Женщинам решительно запрещено жить в этой Фиваиде, где, в размышлении, посте и молитвах, обитают одни бонзы, последователи буддаизма.

На шести джонках отправились члены миссии с шестью Английскими офицерами, которые к ним присоединились, и на другой же день мы прибыли к Острову Бонзов. Пон-Ту с виду гол и бесплоден; это скала, вышедшая из волн и растрескавшаяся по всем направлениям. Огромные каменные глыбы висят на уступах гор. Нельзя было лучше выбрать места для уединения и молитвы; там отшельник один с собою, и ни вид морских волн, ни вид утесов, подобно морским привидениям, возвышающихся над волнами, ни краса вековых дерев, глубоко врезавших свои корни в эту каменистую почву, ничто не может развлечь его и отторгнуть от таинственных созерцаний... Вышедши на остров, мы не знали, как нас примут: мы перешли пределы, в силу последних трактатов положенные Китайцами [109] Европейцам; одним словом, мы были уже не в открытом Китае. Но опасения наши были напрасны. Едва завидев нас, бонзы приблизились к нам, стали телодвижениями изъявлять свое удовольствие и начали просить нас с собою во внутренность острова. По хорошему шоссе, посредством которого почва острова возвышается над уровнем моря, мы через высокие ворота вошли в эту священную страну. На этих воротах начертана надпись: вход в священное место. По аллее, по сторонам которой ростут камфарные деревья, мы подошли к лестнице, сделанной из гранита и ведущей к первой пагоде, местопребыванию Фанд-Шанга или начальника бонзов. Впрочем, эта пагода, называемая Храмом Моря, наименее украшена противу всех других храмов в Пон-Ту. В ней статуй очень мало, и место, где отправляются церемонии, состоит только из двух часовен, одна от другой отделенных открытым двором, среди которого возвышаются иссеченный кусок мрамора с изображением на верху листа водяного лапушника, и бронзовая ваза, в коей жгут бумажные лоскутки с начертанными на них молитвами, употребляемыми при жертвоприношениях.

Только что мы вошли в этот храм, Хи-Ки-Тетзи, бонзы, которым поручено принимать посетителей, подошли к нам и повели нас по [110] различным частям здания и отдельным домам, из коих в одном живут отшельники, в другом помещается столовая. Наконец мы пришли в обширную комнату с досчатою решеткою вместо дверей, и эта комната была отдана в наше распоряжение. Китайцы очень любят надписи; там и здесь везде были видны начертания, исполненные таинственного смысла, сообразно святости места. Одна надпись была следу— дующего содержания: «Лучи солнца и луны, проникают сквозь врата храма»; другая: «Здесь слышно пение птиц и благоухание цветов».

Между тем, как наши переводчики передавали нам смысл этих надписей, раздался звук инструментов, употребляемых при служении Будде. Нам сказали, что тут бонзы приносят жертву для начальника одной Китайской джонки, который просил у богов попутного ветра и значительных барышей по своему торговому предприятию. Мы изъявили желание быть свидетелями этой церемонии. Бонзы носят длинное белое или серое платье, перевязанное крестообразно на груди и спускающееся до самой земли; пантолоны и сандалии; их обритые головы покрыты шапочками похожими на шапочки Католических священников. Во время службы они надевают сверху плащ, также белый или серый, с правого плеча ниспадающий под левую руку и на груди застегнутый скромным [111] аграфом, медным или каменным. Хин-тзи или жрецы, отправляющие церемонию, стояли на коленях перед жертвенником, а начальник джонки, толстый Китаец, лет сорока, с полным,. веселым лицом, стоя по левую руку жрецов, повторял за ними молитвы и, подобно им, творил поклоны и преклонял колени. После совершения этих обрядов, ему, не переставая молиться, вручили дощечку с красными и позолоченными лоскутками бумаги, потом все бонзы в церемониальной процессии пошли по двору между двумя храмами, а за ними бедный начальник джонки, который страшно потел, таща свою ношу. Обошедши несколько раз двор, процессия подошла к бронзовой чаше, — начальник джонки всыпал в чашу бумажки, а бонзы сожгли их.

Мы вздумали обозреть остров, хотя день уже сковался к вечеру и ночь могла застигнуть нас в этих неизвестных нам местах. Мы взошли на возвышение, усаженное кустарниками в цветах и красивыми деревьями. С этой высоты в глубине долины увидели мы другую пагоду и другую обитель бонзов. Эти здания покрыты желтыми черепицами, как и все памятники, находящиеся под личным покровительством Императора. Здесь мы насчитали до двадцати зданий, одно подле другого. Далее видны были убогие хижины, окруженные нивами, которые [112] были перерезаны маленькими ручейками. Мы сошли вниз, желая осмотреть это живописное место. Когда мы подошли к храму, прежде всего обратили на себя наше внимание триумфальные ворота, которых странная, оригинальная простота, совершенно в Китайском вкусе и не лишена некоторого величия. Две главные части этого памятника суть две гранитные глыбы в квадратный метр толщиною и около десяти метров вышиною. На их вершинах помещены две другие гранитные же глыбы, такой же длины, с красивыми изваяниями. Подле этих величественных камней, на расстоянии полутора метра, также возвышаются два гранитные столба, очень тонкие, но и не столь высокие, составляющие как бы боковые двери по сторонам главных дверей; потом мы вступили на обширную площадку, превосходно вымощенную красивым муравленым кирпичом; среди ее находится пруд, а в середине его павильйон. Берега этого пруда, представляющие странно искривленные линии, украшены розовыми цветами nelumbrium. Через него перекинуты три мостика, на перилах которого сделаны изваяния, поврежденные временем. Перейдя мост, мы очутились перед фасадом главной пагоды, которой ворота и карнизы убраны превосходною чеканною работою, вероятно изображающею аллегорические сцены, заимствованные из жизни Будды. [113]

При входе в храм стоит колоссальная железная урна и два бронзовых подсвечника, такой же величины и чудесной работы. Во внутренности храма, при трепетном блеске свеч, тридцать бонзов пели гимны пред гигантскими истуканами богов своих. Храм вышины необыкновенной, и пение жрецов терялось в высоте его.

Вид храма произвел на нас самое религиозное впечатление, которое не оставляло нас и тогда, когда мы вышли из пагоды и посетили соседственную хижину, где живет несколько бедняков, торгующих вещами, необходимыми для богомольцев, посещающих Островов Бонзов, кой-какими грубыми съестными припасами и планами Пон-ту, пребезобразно начертанными.

Наступала ночь, и мы должны были провести ее в пагоде. На пути встретили мы несколько Китайских крестьян, которые, помогая отшельникам в их земледельческих работах, очень вежливо нас приветствовали. Возвратившись, мы застали бонзов за молитвою. Старший из них приносил жертву. На нем была риза, вышитая золотом, а на голове высокая шапка с золотою пуговицею на верхушке.

Бонзы все пели и молились за начальника джонки, который, спокойно куря трубку, ждал окончания церемонии. Она кончилась в три часа ночи. Тогда, все бонзы в процессии пошли на [114] берег моря и благословили судно, которое немедленно отправилось в путь.

Чудная веротерпимость господствует у Китайских жрецов. Нам сопутствовали Французские миссионеры, которых нельзя было не узнать по их одежде, и бонзы, не оказывая к ним ни малейшего отвращения, напротив, принимали их с удивительным радушием. И этот прием был сделан на священном острове, обитаемом одними жрецами! Они, даже, вопреки своим правилам, не обратили внимания на присутствие одyой женщины, которая нас сопровождала.

Отшельники в Пон-ту все бледны и изнурены лишениями; в физиономии их нет никакого выражения. С первого взгляда видно, что воля этих людей подавлена привычкою к безусловному повиновению, а ум сжат ребяческими обрядами нелепой религии.

На другой день мы возобновили свои изыскания на острове; мы отправились ко второй пагоде, которую, не зная подлинного имени, будем звать — пагодою цветов, nelumbrium. Мы не пошли в храм; но, в сопровождении одного молодого бонза, посетили спальни отшельников, нечистые и ветхие комнаты; кровати в них скудные, как и подобает быть у анахоретов. Альковы, в которых стоят кровати, украшены деревянными статуэтками грубой работы. Весьма многие из бонзов, при нашем посещении, [115] читали свои молитвенники, цалуя какие-то талисманы и не обращая ни малейшего внимания на то, что кругом их происходило.

Сотом мы отправились в другую пагоду. Долго мы шли по песчаному берегу, усеянному разбитыми раковинами. Через полчаса поднялись мы на скалу, возвышающуюся над морем, сошли вниз по ступеням, на ней высеченным, и вступили в небольшую часовню, уставленную бронзовыми и медными позолоченными статуйками. Все в этой маленькой, очаровательной пагоде сделано с большим вкусом. Эти небольшие фигуры превосходно выработаны, одежды на кумирах сделаны очень-искусно а цветы на их головах весьма похожи на живые.

Так, углубляясь внутрь острова, переходили мы из храма в храм, чрезвычайно удивленные множеством пагод и огромным количеством заключающихся в них бронзовых ваз и драгоценных изваянии всякого рода. Все эти артистические сокровища свидетельствуют о богатстве обитателей, по крайней мере о минувшем, потому что в Китае усердие к религии начинает ослабевать. Богомольцев, хотя иногда приходящих издалека, год от году становится меньше, и меньше, их дары не удовлетворяют требованиям религии, даже нуждам несчастных затворников, которые ходят в бедных рубищах, довольствуются самою скудною пищею, и, не взирая на [116] все лишения, все-таки не могут в надлежащем порядке содержат храмы, вверенные их попечению. Правда, Император объявил себя их покровителем; но, без всякого сомнения, покуда они будут дожидаться пособия из Пекина, Куан-Инг, богиня благодушия, и Тзое-Шин, бог сокровищ и наслаждении, умрут с голоду.

Мы думали, что уже обозрели все; но нам сказали, что надобно взойти на гору, господствующую над Пон-ту, где мы увидим самую любопытную и богатую пагоду на всем острове. Мы немедленно решились и на это утомительное путешествие. Надобно было, по ступеням, иссеченным в каменной скале, взбираться на высоту слишком в триста метров (125 сажен).

По всей этой тропинке возвышаются небольшие часовни, подобные католическим reposoirs, стоящим на дорогах. Я вошел в одну из этих часовен и увидел там три небольшие истукана, изображающие злых богов и поставленные в маленьком нише. Задыхаясь и облившись потом, мы вскарабкались на вершину, испещренную прекрасными цветами. Бонзы, ценя труды, для них понесенные, поспешили предложит нам пироги, плоды, чай, и привели нас в комнату путешественников. Один из нас попросил Китайского вина, и бонзы пришли в смущение, отвечая без гнева, но с [117] достоинством, что такое требование оскорбляет их в глазах их соотечественников. Действительно, отшельникам строго запрещено пить разгорячающие напитки, и преступивший это правило подвергается жестокому наказанию. Всего любопытнее в этой обители часовня, к которой надобно взлезать по лестнице, сделанной во внутренности пагоды. В этой часовне множество превосходных вещей, позолоченных, медных и серебряных. Мы долго любовались на ковчег, весьма искусно выработанный из железа с чеканом и уставленный статуэтками, сделанными во время глубокой древности. Проходя по длинным корридорам пагоды, я заметил на плитах что-то покрытое плесенью, похожее на кочку. Мне сказали, что это тесто, которое сделано с сарачинским пшеном и сладкими фисташками и которому бонзы дают заплеснеть, а потом питаются им во время Зимы. После этого, кто осмелится этих бедных бонзов обвинить в обжорстве?

В четыре часа вечером мы сели на свои джонки и ночью воротились в Чузан. Морской рукав, которым этот остров отделяется от Нинг-По, усеян мелями и островками, и Китайские джонки по этому пути ходят свободнее, нежели Европейские суда. По этому обстоятельству Г. де Лагренэ оставил «Клеопатру» в Чузане и пересел на джонки, возившие нас в Пон-ту. Он очень благоразумно распорядился, [118] тем более, что ветер дул противный, и мы прибыли в Нинг-По через двое суток, пользуясь проливами и кое-где становясь на якорь. Корабль такой величины, как «Клеопатра» никогда бы не мог подняться по реке Нинг-По.

Природа облаготворила Китай, который с первого взгляда покажется бедным и бесплодным. На всех его берегах вливаются в море огромные реки, оросив внутренние страны этой обширной Империи. Вступив в реку Нинг-По, русло которой постепенно суживается, вы можете уже судить о деятельности, замечаемой во всем Китае. Здесь лучше нежели где-нибудь, с незапамятных времен поняли, что реки — двигающиеся дороги. Китайцы до невероятности умножили число этих драгоценных пособий и усовершенствовали их исполинскими работами, с удивительною сметливостью пользуясь всеми выгодами местности. Проникнув в страну, омываемую Конг-Гонгом, и кинув взор на оба берега, вы будете изумлены при виде множества селении, пестреющих на обширной равнине, и огромного числа судов всех размеров, плавающих по этой реке с произведениями земли и промышлености. Здесь идут джонки такой же величины, как большие Европейские корабли; там фаи-сиамы с пассажирами, большие суда на веслах и маленькие челночки, быстро движимые слабым дуновением ветерка и с удивительною [119] ловкостью управляемые одним человеком. Слишком долго будет поименовывать все места, мимо которых мы проходили. Можно сказать без преувеличения, что на пространстве шести лье, то есть от устья реки до Нинг-По, тянется непрерывная цепь селений, примыкающих одно к другому. Мы заметим только небольшой, но населенный, находящийся в трех лье от Нинг-По, город Шин-Гай, при котором всегда стоит множество джонок. Вид этой страны покажется однообразным путешественнику, привыкшему находить красоты природы в нависших утесах и диких горах. Здесь взор блуждает по беспредельным полям, засеянным рисом и хлопчатою бумагой. Одни рассеянные группы дерев разнообразят эту картину. На горизонте возвышаются высокие горы, очерки которых с трудом можно схватить и которые гораздо-лесистее гор прибрежных. Вспомнив, что на всем этом обширном пространстве земли почти нет клочка не возделанного рукою человека, вы не удивитесь огромным цифрам, означающим население Китая. По мере приближения к Нинг-По, вид нив изменяется постепенно: вместо полей, засеянных сарачинским пшеном являются огороды, а среди их возвышаются зеленые холмики, которые похожи на гробницы, а в самом деле это обширные ледники, где Китайцы берегут рыбу на летнее время. Взглянув [120] на город со стороны реки, вы увидите только длинные, печальные, истрескавшиеся стены, которые, по-видимому, назначены Для его обороны и над которыми возвышается странная башня, грубой постройки, в десять метров вышиною. Мы прибыли в Нинг-По 11 Октября, и все члены миссии помещены были в доме Английского консульства. Консул, Г. Том, отправился на ту пору в Чузан с великодушным Предложением гостеприимства Французскому уполномоченному. Г. Том приобрел славу знаменитого Филолога, прежде нежели Английское правительство отправило его в Нинг-По.

Жилище, в котором мы весьма удобно поместились, был Китайский дом, разделенный на три корпуса, примыкавшие один к другому. Китайцы имеют сильное отвращение к высоким домам и не могут понять, как мы добровольно предаем себя муке, ежедневно всходя вверх по нескольку десятков ступеней. Жилище Г. Тома находится на левом берегу Конг-Гонга, между тем как Нинг-По, прислоненный к двойной ограде стен, стоит на правом, и мы сообщались с ним только на лодках, потому что, по обычаю Китайцев, укрепленный город не может иметь сообщения с окрестностями посредством моста.

Нинг-По-Фу, как называют его Китайцы, по занимаемому пространству, равняется [121] второстепенным городам Франции. Но мы очень ошибемся, если сравнив этот город с Европейскими, будем по его протяжению судить и о числе заключающихся в нем жителей.

Улицы в Нинг-По прорезаны множеством каналов, и большой рукав реки Конг-Гонг делит город, по самому длинному его протяжению, на две части, из коих каждая имеет свою особенную физиономию. Здесь, в обширных, великолепных магазинах продаются предметы роскоши; там ведут торг вещами, необходимыми для жизни: мукою и другими земледельческими произведениями. Оба квартала соединены мостом на судах, похожим на бывший в Тарасконе, с тою только разницею, что на мосту в Нинг-По сидят в два ряда разнощики, кричащие во все горло, и что на нем всегда живописными группами толпятся проходящие.

Прошед городские ворота, охраняемые Китайскими солдатами и вступив во внутреннюю часть Нинг-По, вы увидите там плохие, низенькие, развалившиеся домишки, откуда иногда выходят тщедушные женщины, которые немедленно скрываются при вашем приближении. Миновав эти жилища убожества, вы входите в кварталы, населенные и оживленные торговлею. Здесь прекрасные магазины, которыми мог бы гордиться любой Европейский город; их вывески украшены золотыми буквами и различною скульпторною работою. [122] Грустное впечатление, навеянное видом жалких лачужек немедленно рассеевается при созерцании повсеместной деятельности и общего довольства. В центре города столько же движения, сколько в самых больших торговых Французских городах. Но улицам то и дело проходят толпами носильщики и разнощики; беспрестанно попадаются паланкины, в которых сидят или мандарины или богатые, закутанные дамы.

При всем том Нинг-По нельзя назвать торговым городом, в строгом смысле слова. В его порт не приходят Европейские корабли, как в гавань Кантонскую. Сюда поселяются богатые купцы, оставившие торговлю, ученые и студенты. Эта ученая физиономия Нинг-По особенно выражается во множестве памятников, которых здесь больше, нежели в каком-либо другом Китайском городе. Это преимущественно Триумфальные ворота, сооружаемые в честь какого нибудь знаменитого мужа, или в воспоминание славного события. Некоторые из этих памятников весьма замечательны; многие между ними отличаются красивым простодушием монументов средних веков. Особенное мое внимание обратил барельеф, изображающий воинов с копьями в руках и кольчугах, и весьма похожий на готические изваяния. Такие памятники в честь великих людей сооружаются не иначе, как по повелению Императора, и при том семейства, к [123] которым принадлежали эти славные люди, обязуется иметь надзор за монументами. После этого не мудрено, что многие памятники разрушаются, потому что фамилии, их некогда поставившие, или обеднели или прекратились. Не взирая на малое уважение, оказываемое в Китае прекрасному полу, здесь иногда сооружают памятники и в честь женщин, прославившихся добродетелями. Впрочем, это не мудрено видеть в народе, который изобрел такие строгие казни за преступления. В то же самое время он публично выставляет и награду за доблести, чтоб человек мог избирать любое из двух противопожных воздаяний, представляемых ему обществом за зло и добро.

Текст воспроизведен по изданию: Отрывок из путевых записок о Китае (во время пребывания там Французской миссии в конце 1845 года) // Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений, Том 61. № 242. 1846