СРЕДНЕВЕКОВЫЕ ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ
ВОСТОКА И ЗАПАДА

Travels in the Regions of the Upper and Lower Amoor and the Russian Acquisitions on the Confines of India and China
With Adventures among the Mountain Kirghis; and the Manjours, Manyars, Toungouz, Touzemtz, Goldi, and Gelyaks: the Hunting and Pastoral Tribes. By T. W. Atkinson. London, 1860.
(Путешествие по Верхнему и Нижнему Амуру, Аткинсона).

Г. Аткинсон пользуется известностью, как путешественник. Еще недавно он издал книгу: «Восточная и Западная Сибирь», продолжением которой вновь издаваемое им «Путешествие по Амуру». Это последнее сочинение в живописности и ясности рассказа нисколько не уступает предшествующему: оно рисует образованную, полуобразованную и дикую жизнь; знакомит с местностями, из которых иные вовсе, а другие чрезвычайно мало знакомы самым усердным читателям путешествий. Г. Аткинсон заводит нас в двухтысячеверстную равнину, лежащую еще за Сибирью; знакомит с народом, который прежде, чем предложить иностранцу напиться, делает из той же чаши возлияние на все четыре страны; весь гардероб туземца составляют два-три халата, из которых каждый носится, пока не свалится с плеч: износится одна сторона, переворачивают на другую.

Вожди племен Центральной Азии напоминают собою царей патриархальных времен. Их жены и дочери доят коров, овец, кобыл. В коровах, овцах, лошадях, верблюдах состоит все богатство степного султана. Население чрезвычайно редко по пространству. Мертвая степь, спокойные долины и пастбища, кажется, никогда не были оживлены присутствием толпы и ее страстей; но это только кажется, а в действительности вся степь покрыта остатками прежней жизни: надгробными камнями и развалинами городов и укреплений. На этом огромном кладбище поднимаются страшные бураны, как бы жизнь вступает в борьбу со смертью. Вот как описывает эти бураны наш путешественник: [40]

«В январе 1850 термометр стоял 20° по Р. ниже О; это было время страшных буранов. Один из них продолжался 11-ть дней и был так силен, что сносил юрты, срывал и уносил в даль покрывавший их войлок. Весь скарб жителей валялся по снежной равнине и люди ползали, ища чем бы прикрыться. Эти бедствия нередко случаются ночью; первою жертвою их бывают маленькие дети, которые и замерзают без помощи; но не одни дети погибают в этих буранах; если кто-либо из взрослых заблудится, он тоже замерзает в степи, иногда в 50-ти шагах от своих друзей. Вот те страшные бедствия, которые нередки в этих местностях. Племя, посреди которого я жил, тоже понесло несколько потерь. У входа в одну из юрт развевался белый флаг на копье — знак, что в доме умерла молодая женщина; до заката солнечного из юрты раздавалась печальная музыка и громкие рыдания. В узких горных проходах хребта Ала-Тау я нередко слыхал с дюжину голосов, поющих хором эти печальные песни: посреди скал эти песни чрезвычайно звучны и оставляют меланхолическое воспоминание».

Перейдем теперь к тому, как Аткинсон рисует жителей. Раз, голодный и усталый, набрел он на кочевье киргизов:

«Появление наше произвело сильную тревогу; но когда объяснилось дело, нас просили войти в юрту. Войдя, я увидел несколько спящих детей и двух, тоже спящих, молодых девушек. Войти в жилище киргиза, которое было заперто несколько часов, чрезвычайно неприятно: сильный запах кумыса, смешанный с другими запахами от двуногих и четвероногих, заставляет путника отскочить в ужасе, похожем на ужас, внушаемый чумою и другими заразительными болезнями. Один из моих казаков открыл верхушку юрты и огонь очистил воздух, иначе нельзя бы было оставаться в юрте. Немедленно был поставлен огромный котел на железный трехножник; в котел положено достаточное количество кирпичного чаю, масла и других составных частей степного лакомства. Судя по размеру котла, я полагал, что угощение станет на множество народа. Киргизы собрались со всех сторон посмотреть на иностранца, который так бесцеремонно распоряжался в их жилище. Между тем казак ставил для меня небольшой самовар, который возбуждал интерес в туземцах. Пока тянулись эти приготовления, я имел время, при свете костра, рассмотреть жилище, хозяина и его семью. Хозяин назывался Койран; ему было около 50-ти лет; черты лица его грубы, рот широк, глаза [41] узенькие и голубоватые; нос правильный и лоб широкий; на бритой голове у него была шапочка из голубой канфы, вышитая серебром и цветными шелками; шея у него была толстая и короткая, как у одного из его быков; он был широкоплеч и крепко сложен. Одет он был в коканский бумажный полосатый халат, подпоясанный красным с зеленым платком. Его две жены были в платьях из овечьей шерсти, в которых они и спали, и в высоких шапках. Не могу сказать, чтоб их ночной наряд был особенно чист или привлекателен, хотя, может быть, он и нравится киргизам. Головы четырех детей выглядывали из-под мехов, их покрывавших; одна из них, девочка лет шести, несколько раскрылась: по ней можно судить, как мало думали киргизы о ночном наряде детей. Подле детей спало четыре козленка, а далее четыре барашка. Вот из кого состояло население кибитки в 25 футов в диаметре; остальное пространство было завалено войлоками, заставлено сундуками. Я сел на войлок, разостланный близь сундука; казак поставил передо мною чайный прибор; я стал подчивать чаем хозяина и его жен. Несколько киргизов, подчиненных нашему хозяину, старшине, когда я подавал чай женщинам, посмотрели на меня, как на варвара, ибо в их племени ни один человек образованный не станет угощать женщины, пока не насытились мужчины, даже до малолетних. Ложась спать, Койран сообщил мне, что некоторые из их родов направились к горам и что многие откочевали к западу. Услыхав эти новости, я лег без церемонии там, где сидел; казак накрыл меня войлоком и сам завернулся тоже в войлок. Хозяин закрыл верх юрты и мы остались в потьмах; но долгое путешествие по степи отлично усыпляет. Мой казак скоро захрапел; скоро и до меня перестали доходить все звуки».

Таковы зимние кочевья. Летния, когда племя гонит с собою тысяч до сорока голов скота, гораздо оживленнее. Пастухи всегда с тем вместе и воины, иногда и разбойники; они так искусны в употреблении оружия, что, по замечанию г. Аткинсона, под руководством опытного офицера могли бы составить лучшую в мире иррегулярную кавалерию.

Г. Аткинсон хвалит благоразумие, с которым русское правительство сохраняет уважение к религии и предразсудкам кочевых племен, подчиняя их своему владычеству. Казаков, занимающих земли этих племен, не сопровождают миссионеры. Наш путешественник утверждает, что проповедь была бы очень [42] затруднительна, и представляет доказательства того, как опасно в тех странах касаться старых суеверий. Казак, осмелившийся оскорбить киргизское божество, найден был мертвым подле храма, который считается любимым местопребыванием этого божества. Местные татары приводят этот случай, как доказательство, что божество это существует.

В русском форте, на Копале, Аткинсон перезимовал; все местные офицеры, в том числе и доктор, польза от которого, по недостатку госпиталей и аптек, была несколько сомнительна, встретили гостеприимно нашего путешественника. Скуку жизни в крепости несколько рассеевал растриженный священник, отданный за какое-то преступление в солдаты. Вечно веселый, не унывающий ни отчего, он сочинял комические пьесы, которые разыгрывались гарнизоном.

Города и укрепления, воздвигаемые русскими в Киргизской Степи, открывают новые рынки для торговли; но Аткинсон не советует англичанам идти этим путем, а советует открыть рынки на берегах Инда, откуда татарские купцы повезут английские товары в Северный Китай и Киргизскую Степь. «Киргизы пошлют за то своих лошадей; у них много серебра и золота (в руде, разумеется), торговля разовьет средства страны». Таким образом, кажется, наш путешественник надеется уничтожить русское влияние в Средней Азии; но само-собой разумеется, что и русская торговля не должна тоже засыпать, и предстоящая конкурренция, несмотря на всю ее опасность, конечно, должна усилить ее деятельность. Вслед за посещением Киргизской Степи, Аткинсон посетил Амур. Следующим образом он рассказывает, как Россия заняла этот край:

«С 1684 по 1854 год слияние Шилки и Аргуни было самым крайним пунктом русского владычества в амурской области; но в течение этих 165 лет пограничные казаки постояно переходили через китайскую границу. Сохранилось множество рассказов о их стычках с маньчжурами. Сверх того, ссыльные не раз, убегая из рудников, искали убежища на берегах Амура, но были захватываемы туземцами. Один из ссыльно-каторжных ушел этим путем; ему удалось, плывя на лодке и держась левого берега реки, избегнуть всех китайских постов. Перенося всевозможные лишения, он жил добычею своей охоты и наконец достиг устьев Амура, где надеялся встретить корабль; по надежда его обманула и он стал придумывать средства к возвращению. В [43] это время он встретил тунгузских охотников и провел с ними все время охоты. Потом проехал до верховья Зеи и прибыл на один из базаров, посещаемых казаками; он был узнан своими соплеменниками и снова, после восьмнадцатимесячного отсутствия возвращен в Нерчинск. Сообщенные сведения показались начальству до того важными, что его избавили от работы в рудниках с тем только условием, чтоб он снова отправился на Амур и ближе познакомился с страною. Ему дали пороху и других необходимых вещей, и он отправился в сопровождении казаков на ярмарку, где надеялся встретить тунгузов, своих прежних товарищей. Так и случилось; дав каждому из охотников по 1 ф. пороху, он тем сильнее скрепил с ними дружбу. Через три дня, когда ярмарка закрылась, простясь с своими соотечественниками, он отправился в путь вместе с тунгузами. В это время он осмотрел южную сторону Яблонового Хребта и нашел ближайшую дорогу к округу, богатому мехами. Возвратясь на ярмарку, а оттуда на завод, он сообщил много драгоценных известий о племенах, живущих по Амуру. Тогда он послан в третий раз с поручением проникнуть в страну, лежащую на южном берегу Амура. На этот раз он не возвратился и более о нем ничего не было слышно. После того еще несколько ссыльных бежало по этому пути и исчезло без слуха; полагают, что они были убиты. В 1848 г. решено было исследовать Амур и с этою целью послан был по течению реки офицер с четырьмя казаками; они были вооружены и снабжены провизией: надеялись, что такая незначительная экспедиция останется незамеченною. Сверх того, офицеру даны были инструменты для наблюдения, между прочим, телескоп и достаточное количество золота. Офицеру предписано было избегать столкновения с китайцами, осматривать их города и деревни издали; но не входить в них. Ему внушено было, чтоб он привлекал к себе народонаселения, и для этой цели он получил множество вещей, назначенных в подарки. Ожидали, что через девять месяцев он возвратится; но надежда эта не исполнилась: прошло девять месяцев, но ни о офицере, ни о его казаках не было и слуха. В течение зимы казаки спрашивали о них у всех орогонов, приезжавших на ярмарку, но те не могли сообщить никаких сведений. Тунгузским охотникам обещана была награда, если они найдут их или сообщат о них что-нибудь; но все усилия остались тщетными. В 1852 г. сделано было повещение от кяхтинского градоначальника китайскому начальству в [44] Урге о том, что скрылся русский офицер с четырьмя казаками, увезший с собою значительное количество золота и несколько инструментов; если он задержан в каком-нибудь китайском городе, то просят доставить его в Кяхту или другой русский пост; но и эта попытка осталась безуспешною. Наконец в 1854 г. генерал-губернатор Восточной Сибири решился сам осмотреть Амур и с этою целью снарядил значительную экспедицию. Она была в таких размерах, что китайцы не решились ни остановить ее, ни помешать ей занять северный берег Амура. Менее, чем в шесть недель, весь край между Амуром и русскою границею перешел в новые руки».

Интересная книга г. Аткинсона не ограничивается одними только русскими владениями, она сообщает много подробностей о разных народах Средней Азии, между которыми жил автор. Предмет ее, сильно интересующий русских, заставит нас, может быть, еще раз вернуться к ней.