Известие о новой книге: Путешествие в Китай чрез Монголию в 1820 и 1821 годах. С картою, чертежами и рисунками. Часть первая. С. П. б. 1824.

Книга сия издается Г. Коллежским Ассесором Егором Федоровичем Тимковским, находившимся в звании Пристава, при Пекинской Духовной Миссии, отправленной в Китай в 1820 году. Оная будет состоят из трех частей: первая, вышедшая ныне в свет, заключает в себе описание переезда Миссии от Кяхты до Пекина. К оной приложены: изображение переправы чрез реку Иро; план и фасад Российского монастыря и Посольского дома в Пекине, снятые с натуры, и карта пути от Кяхты до Пекина. — Вторая часть содержит в себе записки; веденные Г. Тимковским в Пекине. В сей части преимущественно заключаются известия о Китай, отчасти о Восточном Туркестане, Тибет и Корее; краткое описание Пекина, с планом сей столицы. К второй части приложены изображения [66] Манжура и Манжурки, рисованные с натуры Китайским живописцем в Пекине. — Третья часть будет иметь два отделения. В первом кратко описывается возвращение Г. Т. в Россию; а во втором помещено обозрение Монголии в общем виде. К сей части приложены: описание жизни Буды или Шигемуни, основателя Ламайской веры, и исследования об известной Ламайской молитве: Ом мани падме аум, сообщенные Издателю Г. Президентом Императорской Академии Художеств А. Н. Олениным. Третья часть украшена будет изображениями Шигемуни и полудикого Монгола Араши-Тайцзия, достойного памяти по честности и усердию, оказанными им в проезд Российской Миссии.

Мы читали первую часть с великим любопытством и удовольствием. Г. Тимковский, изложив в первой главе основание и цель пребывания Российской Миссии в Пекине, описывает путешествие свое в виде журнала или ежедневных записок присовокупляя к тому замечания хозяйственные, сведения о сношениях его с чиновниками Манжурскими и Монгольскими, подробное описание почвы, гор, рек, песчаной степи Гоби; также известия о [67] вере, постановлениях и хозяйстве Монголов, с прибавлением отрывков исторических и пиитических. Если б он писал книгу для одного только удовольствия читателей, то конечно лучше б было расположить ее в другом, более эстетическом, порядке: пропустить маловажности, избежать повторений, собрать рассеянные черты в одно целое и т. п., но сочинение сие издается, во-первых, для распространения и исправления понятий о том крае, а во-вторых, для руководства будущих путешественников — и в сих отношениях настоящая форма его есть самая лучшая. Кому случалось ездить по странам пустым, мало известным, тому сие будет понятно. Сочинитель сих строк с удовольствием читал в Берлин, Франкфурте, Берне, Париже пиитические и забавные описания сих городов, и только в случае надобности справлялся с местными путеводителями (itineraires); но на море, где не видно ничего кроме воды и неба, Поэзия уступала место самой сухой прозе. Вид Лувра не может произвести, в страннике такого восторга, как бесплодный, меловой остров Меун, и лучшие гравировки не сравнятся с туманными очерками берегов, [68] украшающими наши морские карты. Если подробное, обстоятельное описание пути приносит удовольствие путешественнику по известным и довольно безопасным морям, ведомому искусными кормчими, друзьями и соотчичами, то сколь приятно должно быть такое описание, хотя сухое, и наполненное повторениями, для странника по грозной степи Гоби, окруженного ужасами и опасностями, сражающегося с холодам, недостатками и опасениями, путеводимого корыстолюбивыми, иногда злонамеренными и коварными чужеземцами, взирающими на него, как на врага и на оглашенного иноверца! В сем отношении книга Г. Тимковского имеет великую, несравненную цену. — Слог Автора чист и правилен, но, как и содержание книги его, прост и не цветист; так говорит истина. Величественные картины природы, памятники глубокой древности, огромные произведения рук человеческих возбуждают восторг и удивление нашего путешественника, но чувствования сия всегда остаются в надлежащих пределах. Нам кажется это весьма приличным: чем простее описание, чем оно ближе к природе, к истине, тем [69] сильнее и тем продолжительнее производимое им впечатление.

Упомянув о расположении и слоге сего творения, должны мы произнести суждение о собственном содержании оного, но как для сего нужно Критику самому проехать по описываемым местам, то мы и оставляем сие впредь до случая. Между тем укажем в книге Г. Тимковского на одно замечание, которое нам кажется неосновательным. Он у поминает (стр. 64) о семидесятилетнем Индейском Брамине, который, по словам Беля, на берегу Селенги скупал рыбу, ловимую мальчиками в сей реке, и кидал ее обратно в воду. «Он пришел, говорит Г. Т., в ту страну по обещанию, с несколькими своими единоземцами для поклонения Кутухте. Брамин казался чрезвычайно довольным, что мог возвратить свободу сей рыбе. Разумея несколько по Руски и по Португальски (невероятно!), он сказал после, что делал то по правилам своей религии: души его приятелей и родственников, может быть, переселились в тела рыб, а потому он счел долгом освободить их от смерти и пр.» Нас остановило слово: невероятно. Почему невероятно, что Брамин, пришедший [70] на берега Селенги, разумел по Португальски? Напротив того, сие весьма просто и естественно. Португальцы имели в Восточной Индии обширный владения, и язык их поныне остался там в употреблении. В. М. Головнин сказывал нам, что Брамины, заехавшие на Маниллу и другие острова тех стран, иначе не говорят с Европейцами как по Португальки. — Просим прощения Г. Тимковского в сем мелочном замечании: пусть оно послужит ему доказательством, с каким усердным вниманием мы читали его любопытную книгу. — Предлагаем читателям нашим краткие выписки, чтоб познакомить их ближе с Автором, и подтвердить изложенные нами мнения.

О Кутухте.

Хутухту, на Тибетском языке, означает Первосвященника веры Шигемуниевой. Монголы называют его Гегеном. Таковых Хутухт или, но принятому выговору, Кутухт считается около десяти. Один из них, с самого обращения Монголов (в XIII веке) к вероисповеданию Индейского Пророка Шигемуни, по Китайски Фо, обитает посреди Монголов Халхаского Аймака, в городе Курене или [71] Урге. Кутухты занимают вторую степень после Далайламы, верховного Первосвященника Ламайской или Шигемуниевой веры, который имеет пребывание в Тибете близ главного города Хлассы (Ласса), в капищах на горе Будале. Монголы признают Высочайшее Существо; Кутухт же почитают его наместниками, возраждающимися после кончины и непричастными греху. Простой народ верит, что им известно прошедшее, настоящее и будущее. Ламы, ревностные их поборники, поддерживают сие заблуждение. Кутухты не имеют однако столько силы, чтобы по собственному произволу могли являть себя в новых телах. Далайлама, по мнимому своему всеведению (ныне Пекинский Двор) назначает детей, в коих душа Кутухты должна переселиться или уже переселилась. Избранный для сего мальчик, большею частию из знатного семейства, воспитывается прилично будущему его званию, дабы потом торжественно наследовать прежнему Кутухте. Когда душа Кутухты перейдет в новое тело, т. е. когда он умрет, Ламы, в соблюдение принятого обряда, стараются отыскать то место, где сей чудный первосвященник паки возвратился на сей [72] свет. По открытии, как бы нечаянно, готового преемника, посылают старших Лам для освидетельствования его. Они берут с собою насколько вещей, принадлежавших покойному Кутухте; перемешивают оные с другими, и представляют их молодому человеку, который хватает первые с поспешностию, а последние отвергает. Потом делают ему много вопросов касательно браней и других важных событий, случившихся при жизни его предшественника, и он ответствует на то удовлетворительно. Тогда, с изъявлением живейшего восторга, все признают его за прежде бывшего Кутухту, и с пышностию препровождают в Ургу, где отдают ему для жительства юрту прежнего Первосвященника. Ламам поручается надзор за поведением нового Кутухты до некоторых лет. Видеть его можно только издали, да и сие немногим позволяется. Нельзя не удивляться, что в столь многочисленном собрании Лам все происходит, как замечает Бель (Белевы путешествия чрез Россию в Азиатские земли; С. П. Б. 1776. — II, 9. Он ездил в Пекин 1720, вместе с Посланником Измайловым, отправленным от Петра Великого к дальновидному Кансию. Соч.), [73] без происков и без споров; напротив все они так согласны в своих поступках, что, кажется, движутся одним чувством, стремятся к одной цели. Халхасы уверяют, что их Кутухта видел уже 16 поколений, и что наружность его обновляется при каждом обращении луны. В новолуние Кутухта имеет лице юноши; в полнолуние, как у человека средних лет, и наконец седовласая старость возвращается к нему, когда луна бывает в последнем ущербе.

Монгольская песнял.

Часу в 8 вечера поднялся жестокий северо-западный ветер, предместник ненастья. Из числа Монгольских караульных, некоторые напевали свои народные песни. Я познал к себе двух; подчивал их водкою, и Монголы, в угодность нам, продолжали свое пение; один высоким тенором, другой басом. Мелодия всех песень одинакова, более унылая, но довольно стройная (Говорят, что песни прежних Зюнгаров также заунывны. Если бывало в тихую ночь, севши в кружок, они начинали петь, то трогали и извлекали слезы у слушателей. Соч.). Конь, лучший товарищ [74] степного жителя, играет большую ролю и в песнях Монгола.

«Здесь вскормил он, на открытой степи коня солового, быстрого как стрела, красу многочисленных стад, диво целого Хошуна. Зовет ли Богдо на охоту, Идам стремится в леса Харачинские (близ Жехэ); разит коз и оленей, лютых вепрей и барсов ужасных; все любуются отвагою всадника и быстротою коня. — А там младый Цырень снаряжается на службу Ханскую к Российской границе, в караул Менцзинский; молится Бурханам домашним, прощается с отцом и матерью; жена с горестью тяжкою седлает вороного коня; задумчивый всадник спешит на север; степь безмолвная вокруг его; лишь ветр пустынный шумит в пернатых стрелах, и лук упругий стучит по Солонскому седлу; Цырень едет темным лесом незнакомым, видит синие горы чужие. Ласка соседей казаков, храбрых и добрых, иногда покоит его; но мысли всегда несутся на холмы родного Хошуна. — Тени воинственных предков видятся в сонных мечтах юному потомку, слабому духом, стесненному чуждою силой. Где наш Чингис Хан, грозный и мудрый? [75] Песни о подвигах сданных уныло раздаются в скалах Ононских и на зеленых берегах Херулюна. — Кто там едет по гладкому берегу Шары, тихо напевая любимые слова? Чей бурый иноходец (Чжоро-мори) так быстро мчится? Кого ищет глазками сей Батур веселый, проезжая мимо белых юрт? Сердце знает, кто там живет; скоро оно перестанет посещать сии горы; его пылкий иноходец достанется жене. — Конь гнедой, конь вихрю подобный, готов к ристанию на многолюдном Обо; ржет и легким копытом стучит по острым камням, сердитый гложет бразды. Уже по данному знаку все пустились к назначенной цели; тучи песчаные прикрывают бегущих, и конь гнедой, всегдашний победитель, первый достигает меты, оставя далеко за собою ревнивых соперников и проч.» Бот содержа не слышанных мною песень Монгольских!

Повесть о Гесэре.

(Образчик Монгольской Мифологии. Автор присовокупляет в конце другой, подобной повести следующее замечание: «Таковые повести представляют новое доказательство, к каким нелепым вымыслам и заблуждениям способен ум, погруженный во тме язычества».)

Богдо Гесэр Хан родился для истребления корня десяти зол. Владычествуя [76] во всех десяти странах небесных, восстал льву подобный Богдо, силами Хубилганскими поразил двенадцатиглавого Мангуша, духа злого, ваял к себе его супругу Арулу, и водворился в златых его чертогах.

Арула, высокая супруга, с душою исполненною ненависти, однажды поднесла Богдо волшебный напиток и просила вкусить оного. Гесэр Хан имел познание о всех вещах; но едва отведал сего напитка, как все исчезло в забвении.

Двенадцать лет оставался Богдо в области двенадцатиглавого Мангуша. Между тем три Хана Шарагольские напали на прежние его владения; царство разорили и народ рассеяли. Тогда воззрели с небес три праведные сестры владыки и от стесненного сердца рекли: «волшебный напиток Арулы победил непобедимого. С силами Хубилганскими ты восстал на область двенадцатиглавого Мануша, и там все предал забвению!» Тако вещали праведные; начертали письмо на пернатой стреле, и пустили оную к [77] владыке. Он прочитал писанное, и начал размышлять о прежних событиях. По злобная Арула не медля подает ему волшебный напиток, и владыка погружается в новое забвение.

Три праведные сестры нисходят в область Мангуша и подкрепляют твердость Гесэр Хана. Наконец он освобождается от очарования, возобновляет в памяти своей протекшее. Вдруг раздался его львиный голос: земля поколебалась, и в сильном вихре повернулись кругом 88 раз златые чертоги его и трижды градские стены. Все истреблено было огнем. Владыка воссел на волшебного гнедого коня (В Шигемуниевых капищах представляют Гесэр Хана едущим на такой лошади и сделанной из дерева. С.), и возвратился в свое царство. Возвысясь на степень тысящекратного Хубилгана, владыка опустошил всю Шарагольскую землю, взял обратно из плена свою божественную супругу, и учредил престол опять в городе, имеющем тринадцать раз удвоенные храмы и 108 пространных крепостей.

Повелитель десяти стран небесных, увидев своего осмидесятилетнего воина [78] Царгина со дщерьми и детьми витязей, пораженных Шарагольскими Ханами, возстенал. С омраченным духом начал он воспоминать о своих героях, взывая тако: «Ястреб между человеками, ты, который с благородным сердцем кидаешься всегда вперед, возлюбленный Сессе Шихер, мой дражайший брат, где ты? — И ты, орел между людьми, ты, всегда неустрашимый, и, подобно слону, все подавляющий, мой знаменитый Шумар, где ты? И ты, сокол между человеками, одаренный сердцем кремнистым, рано посвятивший мне силы свои, где ты, мой Буянтык? Львиные когти владыки, ты, подобно соколу, верно настигающий на свою добычу, сокрушивший силу 88 народов, где ты, мой пятнадцатилетний Нансон? Где ты, мой герой с каменным сердцем, всепоражающий Барс?» Так вещал он. Помышляя о героях, возвысил голос свой, и стены три краты повернулись в вихре.

Владыка приказывает оседлать своего гнедого коня, и устремляется на место побоища героев. За ним Царгин побуждает своего огромного чалого коня.

По прибытии на сие поле, владыка громки возопил; увидев кости [79] Буянтыковы и Барсовы, владыка пал на землю в бесчувствии. Но во льва переселилась душа Нансонова, в слона душа Шумарова, и владыка воспрянул опять; обнял слона и льва, обратился к богам всех десяти стран и в сетовании произнес: «Несравненные мои герои! Нансон, Шумар, и ты, возлюбленный мой брат Сессе Шихер! и ты, яростно на врагов летающий Барс! рано посвятили вы мне свои силы; вы были светильники, озаряющие мрак ночи. Верный Буянтык и вы все мои витязи, жрецы и мой народ, непоколебимо противостояли вы врагам, подобно скале гранитной. Так, я конечно владычествующий Богдо; но, победив двенадцатиглавого Мангуша, я сам побежден был волшебным напитком Арулы!»

Подобно грому, производимому в небе синими драконами, раздался вопль владыки. К нему приближались души героев в виде слонов, тигров, волков и три краты обошли вокруг владыки, издавая жалобный голос.

Три праведные сестры владыки, услыша его вопли, спустились из горного жилища для его успокоения. Но видя Гесэра безутешным, возвратились к Хурмусте его родителю, верховному над 33 [80] Тенгериями и главному покровителю земли. Хурмуста раскрывает книгу судеб, и читает в ни ой следующие слова: «Из царства Тенгериев Гесэр Хан послан с своими героями: но судьба допустила их погибнуть прежде смерти повелителя. Впрочем Гесэр Хан, еще до исхода на свой подвиг, успел десять раз победить трех вероломных Тенгериев, кои в виде трех сильных Ханов поразила его однажды на земле».

Хурмуста, окруженный сонмом Тенгериев, является перед Шигемуни и с покорностию вещает: «Наставник богов! посланник их; отправленный на Землю, потерял 30 своим героев. Подвиг его окончен; но исполнитель, стеная, возлежит на костях своих героев».

Наставник богов, с приятнейшею улыбкой внемлет ему, и в присутствии 1000 Бурханов берет черный бадир (Священный сосуд, с коим обыкновенно изображают Монголы главного своего Бурхана. С.) с аршаном, наполняет бумбу, и отдавая оную Хуршусте, вещает: «Отправь сей аршан к исполнителю своего подвига: коль скоро брызнешь ему одну каплю на обновившиеся тела, они получат опять [81] жизнь и душу; от третьей же капли они совершенно возродятся. Наконец пусть они напьются Аршана, и дух хранитель опять возвратится к ним, и наделит их тело высокими свойствами.

Хурмуста принял Аршан и вручил оный трем праведным сестрам, при следующих словах: «Скажите исполнителю своего подвига: что сделалось с тобою? Главу твою хранят боги 10 стран; твоя грудь находится под защитою могущественных Тенгериев, а стопы твои ограждают 88 сильных Бурханов; 180 богинь стерегут твой пояс, о Гесэр Хан! Ты владычествуешь во всех 10 странах небесных, ты питомец Хурмусты! И если бы ты пребыл неразлучен с своими героями; то не горевал бы, оплакивая их кончину».

Три праведные сестры спустились с облаков при сильных ударах грома, подобных реву го драконов. Гесэр Хан, сделав девять девятикратных поклонений пред божественным наставником и девять перед Хурмустою родителем, принял Аршан. Действием сей чудесной воды 30 героев ожили, и явились в прежнем виде. [82]

По возвращении из похода в отчизну, Владыка собрал возродившихся героев вместе с тремя племенами народа, и клики радости неслись во все пределы моря. Жертвенные курения воздымались в виде густых облаков. С необыкновенным блеском цветущие лилии возникли из земли: ни один глаз не видал их днем, а ночью служили они вместо светильников. Закрытые неприступными стенами, герои совершили поклонение Владыке. После радостного торжества, продолжавшегося три месяца, все возвратились в домы свои. Львиная сила повелителя обновила героев; все исполнено, и Богдо Гесэр Хан жил в безмятежном удовольствии.

Текст воспроизведен по изданию: Известие о новой книге: Путешествие в Китай чрез Монголию в 1820 и 1821 годах // Сын отечества, Часть 94. № 22. 1824