ЛАДЫЖЕНСКИЙ М. В.

ДНЕВНИК,

веденный в Пекине с 1-го декабря 1830-го года.

Корейцы с большим любопытством рассматривали мой сюртук — эполеты и все принадлежности одежды как могли за неимением толмача мы толковали им значение оной. Наконец они просили знаками и написав по-кит. на бумажке, чтоб им показали большие ножи или саблю и другое оружие. Мне весьма странно казалось, что все они в тесьма легких одеждах, из тонкого полотна и тонкой шелковой материи: но представляются все толстыми с большими брюхами, как бы брюхатые женщины. Сие заставило меня [21] полюбопытствовать рассмотреть поближе их одежду. Кореец заметив желание мое охотно снял шляпу, под коей находилась у него на голове сплетенна из бамбука как и шляпа тулейка без полей. Он приподнял оную и показал мне, что волосы у них не подбриваются, а сбираются и связываюся на маковке; тулейка не дозволяет им рассыпаться. Чтобы голова незябла они надевают под шляпу род мехового капюшенца покрытого шелковой материей, но который закрывает шею и завязывается под бородой, если же не так холодно, то отворачивают сии капюшенчики и завязывают оные на затылке. Корейцы не носят сапог, но башмаки (по крайней мере доселе мною виденные) дикой дабой крытые с несколько толстою бумажною подошвой, или из белой толстой кожи, носок башмака кверху заворачивается. Чулок белый из тонкого корейского полотна, ловко сделанный, ноги и руки у них премаленькие и прескладные. Далее следуют преширокие кверху и узкие к низу, штаны белые из тонкого полотна, или тончайшей и прекраснейшей белой же шелковой материи на подобие нашей тафты, на вате, узкими полосками простеганные довольно искусно, и такая же ватная куртка, ниже брюха, туго перетянутая под грудями, — сверх куртки они надевают белый тонкий бумажный халат немного ниже колен с весьма длинными и широкими к низу рукавами, — сверх сего надевается такой же халат только несколько короче и рукава имеет по пропорции рук, из шелковой материи голубого, коричневого цвета, на одном же мы видели флеровый с цветами темного цвета. Первый халат подпоясывается цветным шелковым кушачком, а верхний застегивается желтыми каменными или стеклянными пуговками в 3 или 2 местах. Халат сей с боков и сзади имеет разрезы, а спереди на груди вырезку полукруглого вида. На кушачке ближе к правому боку привешен монгольский ножик с костяными палочками служащими им и вместо вилок, а с левого боку футляр для очков круглый, из вычерненой под лаком рыбьей кожи; на самом брюхе за кушак продет черный шелковый длинный платок, свитый жгутом. Вот полный и верный костюм Корейца. Не офицеры, а купцы, — носят грешневичком, а первые гораздо острее, — на простых служителях бедных мы видели войлочные шляпы. Сверх сего у офицеров внизу кругом тульи надет шнурок на коем с правой и с левой сторон нанизано по одной янтарине или подобному камню. Надобно заметить, что корейцы не нюхают табаку, но за то курят подобно китайцам, но из больших металических трубочек. Они весьма любовались моею саблею, пистолетами, двух ствольным ружьем и кинжалом. Один из них весьма ловкий и живой начал фехтовать саблей и очень хвалил, что ловка. Один из наших албазинцев — Василий с большим жаром изъяснял им мое звание и что сия сабля взята мною в сражении у неприятеля, подчивал их конфектами в бумажках, а они надавали мне своих лекарственных пилюль в орех величиной, которые носят в кушаке, а также курит. табаку. Пилюли сии действительно имеют удивительную силу. И. П. испытывал их действие в припадках от удара, при чрезвычайных судорогах и убедился в их пользе. Оные также с большею похвалою употребляются женщинами при родах во время и после мук и весьма приметно успокаивают. Но тем еще не кончилось, я распростился и пошел домой чтобы отдохнуть, но ни тут то было; — пришли и ко мне несколько офицеров военных с павлиньими перьями и довольно скромные, хотя любопытные и живые, я им показывал мой шитый мундир — эполеты, шарф, кресты, оружие, театральную зрительную трубочку которая их весьма занимала. Печать [22] свою гербовую, они просили чтобы им показать употребление оной, для чего я и сделал им сургучные печати и вырезал каждому, чем они были весьма довольны и вскоре меня оставили. Толмачь бывший вечером у И. П. сказывал, что Посланник сам хотел быть 5-го числа у нас. Долго еще почти до самого вечера корейцы толпились в нашем монастыре. К китайцам они не имеют входа, а потому и весьма довольны, что их здесь ласково принимают. О. В. сказывал мне, что он слышал, что они живут, вообще весьма небогато, народонаселение большое, трудно снискивают пропитание. Жилища их весьма малы и тесны, так что наши кажутся им дворцами; привычка к маленьким комнатам так в них сильна, что и на своем подворье в Пекине, в большой зале, они строят себе из рогож маленькие клеточки и таким образом размещаются. Женщины их еще в большем чем у китайцев, находятся уединении. Сказывают, что в Корее не увидишь на улице ни старухи, ни молодой. Главная их торговля с Китаем производится купцами, приезжающими ежегодно с посольством к новому году в Пекин, где остаются они слишком месяц, привозят тонкие свои полотна из бумаги, которые здесь весьма дорого ценятся, бумагу весьма толстую, употребляемую для оклейки окон и цветную, Жинь-шень, который после манчжурского почитается лучшим, пилюли о коих упоминал и другие не важные предметы. За месяц до нового года бывают здесь несколько корейцев для получения календаря.

Вечером был у меня А. Ж. показывал купленные для меня китайские книги в числе коих две довольно хороший, именно: одна содержащая в себе маршрут по китайской империи, а другая о податях. Также различные краски, из коих Индиго и Киноварь весьма хороши. А. Ж. представил мне также свой журнал, где есть описание прогулки их в западные горы, — также описание храма земли и описание различных вещей, относящихся ко всеобщему употреблению в Китае.

О. Архимандрит между прочим сказывал мне, что министр Фудзюнь, видя бедность и праздность манчжур низкого звания, т. е. солдат, предлагал Государю, чтобы разрешить им выезд из столицы и жительствовать в провинциях Китая, предоставив по произволению избирать ремесла, художества и проч. для снискания себе пропитания. Государь на сие несогласился и сделал выговор Фудзюню, яко представляющему изменение старых освященных временем законов.

3-го Февраля 1831. Вторник. Поутру 5° холода Ясно. К одинадцати часам поднялся сильный Ю. В. ветер, который стих близ 11 1/2 часов вечера. Термометр показывал тогда 2 1/2 градуса мороза.

Вчера после ужина спущен был у нас на монастырском дворе Н. И. небольшой фейерверк.

Поутру был у меня с поздравлением Бошко Фусенга. На вопрос мой что слышно о военных действиях он сказывал, что Гарниз. Генер. как я видел из газета одержал две победы. Чан-линовы же войска остановлены на походе, ибо теперь там большие холода и вести военное действие невозможно, — горы покрыты глубоким снегом равно и долины. Посидев около часу он откланялся. Упоминал также о перемене казаков что будет отправлен при них и что можно подать мне прошение в трибунал около половины сего месяца. Присут. или печать заперли 22-го числа и 22 сей луны откроют оную.

В 2 часа после обеда я с О. В. в повозке и З. Ф. с Е. И. в другой отправились с визитом в капище Ю-Г. к хутухте. Подъехав к самым [23] воротам, возчики мои заметили, что другой повозки небыло; почему и принуждены были ожидать, кучер по-китайскому обычаю зашел в один ему знакомый дом где и дали ему чашку чаю. Вскоре вышел из ворот знакомый нам лама и пригласил войти. Меня провели в ту же комнату, в которой мы в первый раз ожидали пока Геген приготовится; по незнанию языка медленность господ мне крайне была досадна. Вскоре пришел сюда да-лама, я объяснил ему пантоминами свое неудовольствие. Он подчивал меня, а между тем прибыли и наши. Причина их остановки была следующая, нанятая лоза, весьма дурная вскоре по выезде стала, а наши неоглядываясь гнали, они принуждены были долго идти пешком — пока нашли извощика также весьма худого на коем едва дотащились до кумирни. Да-лама объявил нам, что у Гегена сейчас был учитель Наследника, с поздравлением от сего последнего с новым годом, а также и другие поклонники. И. П. и З. Ф. сказывали мне еще вчера, что к сему Гегену весьма хорошо расположен любимец Императора Си-энь, который называет его своим учителем. Чрез несколько минуть нас позвали к Гегену в тот же покой, где он принимал в первый раз. Хутухта вышел навстречу и посадил меня на почетное место. Комната его подновлена, обклеена новыми изрядными обоями. Нас подчивали кирпичным чаем и сладкими закусками. Хутухта интересовался много о нашем священстве высшем, какие они имеют права и как Государь к ним расположен. Просидев с час мы откланялись Геген невзирая на мою просьбу провожал нас до последних ворот. Отсюда я заехал в северный храм к О. В. а З. Ф. с Е. И. отправились прямо домой. Я возвратился в посольство уже в сумерки. Сегодняшний день видно более народа, но лавки все еще большею частью закрыты, трактиры 2-го и последнего разряда отперты. Мы видели также сказочников и гадальщиков, около коих на скамеечках сидело довольно народа. Можно по справедливости заметить к чести здешнего народа, что не смотря на праздники мне не случилось видеть до сих пор не одного пьяного.

По приезде моем домой приходил ко мне с сыном своим 22 л. наш привратник и принес немного винограду и сладких хлебцев. Его прадед дед, отец и сам он безотлучно находились при нашем Посольском дворе. Он говорит немного по-русски. Я дал его сыну 1/2 серебра; а также и Вениаминову служителю Павлу и сироте служащему у о. Аввакума. И. П. вчера обещался от меня завезти билетец визитный Хутухте К. Хуан-сы.

4-го Февраля 1831. Среда. Поутру в 7 часов 6° холода, — по временам прорывался ветерок, — ясно. В 11 часов вечера 4 1/2 градуса холода, сильный ветер Ю. В.

З. Ф. сказывал мне намедни, что Фудзюнь, представил императору, дабы предписано было всем имеющим медный шарик делать оный по установлению, т е. так оный разделен на 3 степени.: гладкий, с резьбою внутрь и с резьбою выпуклою. Каковое и было одобрено.

Вечером у меня собрались миссионеры на чай.

После обеда приходили корейцы у коих я купил разноцветной бумаги, за каждую тетрадь из 20 лист. по 1 лане; что составит на наши деньги по 40 кои. за лист.

5-го Февраля 1831. Четверг. В 7 часов 7° холода, — ясно и тихо. К полудню теплее. В 6 часов вечера — 5° холода — с небольшим ветром. Вечер теплый и ясный. [24]

На днях мне скалывал З. Ф., что Тяньцзин, кроме торговой пристани славится еще и кулачными бойцами, которые бьются партиями за известную плату, от двух поссорившихся чиновников, или богатых купцов. Такого рода дуэли там в большом употреблении, — в случае увечья и даже смертоубийства нанявшие в стороне, — отвечают же дравшиеся, которые тем только и промышляют. Они упражняются в своем ремесле ежедневно, приучая себя следующим образом. Вешает на веревке мешок набитый песком, один, два, три, четыре и до 10-ти и начинает сперва с двух, т. е. толкает один, потом другой и покамест первый отшатнулся, потом опять первый недопуская его выдти из вертикального положения на свою сторону и таким образом, начинает сперва борьбу с двумя, потом с тремя и так далее мешками, и получает и силу и проворство управляться со многими на него напавшими неприятелями.

Поутру в 10 часов посетил меня племянник Фоевский. Он между прочим объявил нам, что отыскивается в императорской типографской книжной лавке продажный Ганжур на монгольском языке. Мы все были сим крайне обрадованы, ибо потеряли почти всякую надежду. Благодарил меня на подарки, объявив, что колокольчик отнял у него Фое, — бисерный кошелек — сестра, а бисерный коврик — шурин. В замен я подарил ему маленький микроскоп, коим он остался весьма доволен. Разговорившись об обыкновениях племянник Фое сказывал, что в первый день нового года у них весьма трудно, ибо целую ночь не спят, а с утра начинают делать визиты до позднего вечера. Ночью еще делают поклонения пред жертвенником поставленным пред портретами предков, держа в правой руке пук зажженых тибетских свеч стоя на коленях и потом положив свечи в сосуд с золою — кланяются отцу — матери и старшим родственникам. Он сказывал в последствии, что из Тибета приехали от Далай-ламы с данью тибетцы и пробудут здесь до 4 луны. Предлагал ненадобно ли нам каких лекарств. Откланявшись он зашел освежиться к И. П. ибо у меня выпил рюмку ликеру, и вызывался проводить нас двоих в кумирню Джань-та-сы находящуюся подле дворца, где будет уже виденная нами церемония в капище Юнхо-гун 25 прежнего месяца. Тотчас после обеда мыс Захаром Феодоровичом приготовили на китайском языке вопросы для корейского посланника, который обещался быть у пас сего числа. Действительно оп приехал почти в то же время, как вопросы были изготовлены. Первоначально он и его товарищ с огромною свитою, состоящею из двадцати или более офицеров и стольких же служителей и купцов, зашли ко мне. По обычаю здешнему я встретил их на крыльце, кое как чрез их толмача, который довольно неискусен в китайск. языке, я сделал им приличное приветствие, предоставил первым войти в комнату и садится на кап по старшинству, хотя мне и предлагал второй посол сесть рядом с первым, но как гостю я уступил предлагаемое место, а сам занял кресла возле первого посла. Затем и вся толпа корейцев ввалила в тесненькие мои комнатки, так что едва около дивана с аршин оставалось пустого места, переводчик тотчас исчез, а потому и неоставалось другого средства к объяснению, как чрез письмо на бумаге. З. Ф. немедля нимало подсунул им приготовленью нами вопросы, написав в заглавии, что все что им угодно будет нас спросить, дабы написали у себя на дому и к нам прислали, уверяя, что небудет не одного такого вопроса, который бы мы неудовлетворили. Посланник на сие написал что он заготовит вопросы, на которые просит поподробнее ответить и вручить [25] присланному от него человеку, который заслуживает доверенности. Условившись таким образом они начали непеременно делать ответы на наши вопросы и так быстро, что по русски только что можно бы было за ними успеть. Между тем я рассматривал их одежду и наружный вид. Старшему на лицо кажется около 60 лет, лице продолговатое свежее и почтенное, сед, но усов и бороды почти нет. Глаза небольшие карие. Среднего роста. Товарищ его невелик и более мал ростом, гораздо смуглее, имеет черные, хотя и небольшие но быстрые глаза, также около тех лет, умной наружности, лицо круглое, курносоват, борода редкая и усы, с большого проседью, — одеты они были совершенно одинаково, почти безразличия с офицерами, т. е. в полотняных исподних платьях таких же кафтанах, и один в зеленоватом, а другие в светло коричневом кафтане. Главное отличие их, несовсем приметное, состояло в шляпах весьма искусно сделаных из тоненьких бамбуковых тростинок, и в том, что тулья у их шляп не коническая, а на подобие грешневика. Они сели на диван с ногами, сняв с себя башмаки. Из офицеров многие уже были намедни у нас, а потому и обращали внимание других на виденные ими предметы. Чтобы небыло скучно писать, я старался развлекать корейских генералов, показывал им мой мундир и прочие принадлежности оного, толковал употребление и назначение каждой вещи указывая на нарисованного у меня конного егеря скачущего на лошади. Показывал оружие, которому они удивлялись, и даже 1-й посол испугался когда я спустил оба курка вдруг из двуствольного ружья и посыпались искры, они любовались моими сапогами со шпорами, театральной зрительной трубочкой и вообще всеми вещами, для них новыми и весьма все хвалили. Я угощал их чаем и сладкими закусками также вареньем, которое они с большим аппетитом ели и передавали блюдцы своим офицерам. Для большей связи и прочности нашего знакомства я при прощания поднес первому послу маленький погребчик с чайным прибором, пару маленьких пистолетов, один большой, две платиновые монеты и 1-н серебряный пятачок; а второму кинжал, один большой пистолет и дне платиновые с пятачком монеты. Они написали, что весьма мне благодарны за такие драгоценные пещи, и откланялись, прося дозволения погулять и посмотреть наш монастырь. Вышед от меня они пожелали зайти к архимандриту. Там тоже расположившись на диване, они спрашивали на бумаге Архимандрита о моем звании, степени и фамилии. С большим удовольствием слушали органы, наконец заметили глобусы, — просили чтобы на земном шаре им показали Корею, Японию, Россию и Китай, и несколько раз повторяли им сказанное. Потом я подвел их к портретам Императора и Императрицы, они долго любовались оными и спрашивали о летах и проч., многие искали сходства со мною и даже про себя сомневались, Государь и я не одно ли лице что еще и прежде офицеры поговаривали промеж себя. От. Архимандрита их повели в церковь, где весьма долго они рассматривали иконы, ризы, священые книги и особенно привлекло их внимание большое изображение вырезанного из дерева на кресте распятия. Потом осматривали колокольню и наконец от европейцев полученную библиотеку, где их много заинтересовали книги с картинами из натуральной истории и другие. Они останавливались также в Датине пред надписью сделанною нашему медику Гао-ли-цинь-ваном и просили, чтобы И. П. вышел с ними познакомиться, который и провожал их в Библиотеку. По осмотре оной послы с каждым из нас отдельно раскланялись, прося нас возвратиться, но по правилам здешней политики мы проводили их [26] до первых посольских ворот, где послы сели в повозки сняв с себя башмаки и огромные шляпы. Полицейский их служитель отличающийся остроконечной тульей шляпы, на маковке коей есть вылуженная шишка, наперед выгнал всех корейцев из простых, и потом повозки тронулись, офицеры последовали за оными пешие.

Таким образом проводив любопытных корейских послов, Архимандриты зашли ко мне, куда также пришел и корейский толмач и один корейск. офицер. Последний хотел было подарить отцу Вениамину пилюль за ножичек который он у него намедни выпросил, но толмач ему отсоветывал полагая сие неприличным.

(Продолжение следует).

Текст воспроизведен по изданию: Дневник веденный в Пекине с 1-го декабря 1830-го года // Китайский благовестник, № 10. 1911

© текст - ??. 1911
© сетевая версия - Thietmar. 2017
© OCR - Иванов А. 2017
© дизайн - Войтехович А. 2001
© Китайский благовестник. 1911