-

ЛАДЫЖЕНСКИЙ М. В.

ДНЕВНИК,

веденный в Пекине с 1-го декабря 1830-го года.

Буржуа между прочим сказывал, что и у них есть подобное нашему обыкновение, как например вместо того чтобы класть под подушку на зубок родильнице, у них на третий или четвертый день, бросают в таз с водою в коем обмывает бабушка новорожденного серебро или золою, а также что повивальные их бабки весьма нахальны, наприм. ежели бы ей понравился головной убор или какая вещь на родильнице, она берет оную самовольно и ей не смеют отказывать. Мы говорили и о торговле. Буржуа, отзывался, что у них нет почти кредиту, особенно же не имеют оного чиновники, ибо никогда почти не платят за забранные пещи, а законы слишком слабы, чтобы могли принудить должника к платежу. Между собою же купцы кончают дела по сим предметам обыкновенно дракой, если нечего взять, в случае же если должник имеет состояние, то могут просить на него, но это случается весьма редко, ибо тот и другой равно терпят, а виноватый еще находит себе пищу из стеснений, что заставляет или подвергает и просителя притеснению, а не покровительству блюстителей правосудия, которые с жадностию ловят таковые случаи, где им можно бы было поживиться с правого или виноватого не внемля истине, но смотря который более имеет средств удовлетворить их алчности, тот и подпадает их угнетению. Это отзыв китайца несколько образованного, понимающего вещи.

Вечером были у меня о. Архим. Петр и Вениамин, — первый вместо требуемых мною документов для поверки сумм принес мне свою инструкцию.

Купеческие счеты обыкновенно бывают в последних днях нового года, тут бывает и разделка денежная и кулачная, с наступлением первого дня все оканчивается и дерущиеся встречаясь приветливо друг с другом раскланиваются и взаимно поздравляют с праздником.

30-го января 1831-го года. Пятница. По утру до восхода солнца 6° холода, к полудню гораздо теплее — день ясный, но после [15] полудня подувал изрядный порывистый ветер. В 11 чае. вечера 4° холода — тихо.

Вчерашний день Буржуа бывши у Архим. весьма с большого похвалою отзывался о грамматике китайского языка, сочинения Обел-ремозы и удивлялся, как он мог так глубоко постигнуть язык небывши в Китае.

По утру и после обеда сего числа приходило весьма много к нам корейцев, но так как они всегда являются толпами и не один раз в день, то и нет возможности всех их принимать да и к тому, же приходят все простые служители, а офицеров и начальников между ними не видно с коими бы мне желалось познакомиться. Частые их посещения довольно скучны, ибо отвлекают от занятий, да и не совсем по уверению здешних безопасно их принимать, ибо случается, что из вещей и похитят, если не усмотришь.

Захар Феодорович роздал сегодня от меня Бошкам при нашем подворье состоящим (вновь по приезде моем прикомандированным) денежные подарки; и отвез также 2-му приставу некоторые от меня вещи (смотри подарочную книгу).

Кривой толмачь по уговору с Захаром Феодоровичем обещался завтрашний день проводить нас в храм предков, где в ночь на 1-е февраля или по китайски накануне нового года Император ездит приносить жертвы предкам.

Вчерашнюю ночь в 2 часа у соседей наших спущен был феерверк, да и теперь в полночь раздается иногда поблизости хлопанье ракет. С наступлением же нового года обещают большую тревогу.

31-го января 1831-го года. Суббота. В 7 часов утра 8° холода — тихо и ясно. В полдень чрезвычайно разогрело, а в 2 часа даже на солнце 6° тепла, при совершенно ясной погоде. Ночь темная.

З. Ф. сказывал мне, что вчера возвращаясь домой из купеческого города, ему случилось поймать нищего, похищавшего у китайца, занятого завязыванием купленых им вещей, трубку, которая высунулась из мешочка сзади привязанного. Нищий успел уже оную с осторожностию вытащить, по первому невольному движению З. Ф., закричал на него, чтобы он небрал, но нищий в половину уже оказавший свое проворство не хотел оставить трубки. З. Ф. серьезно на него прикрикнул и приказал возвратить хозяину трубку, нищий полагал, что имеет дело с полицейским офицером оробел и сделав пред З. Ф. коленопреклонение, [16] тотчас возвратил украденную им трубку хозяину, который и не хватился, что у него сделали покражу.

Сего утра И. П. был у племянника хутухты с несколькими от меня безделушками. Между прочим он сказывал, что по их книгам астрономическим завтрашнего числа, т. е. 1-го февраля, а по их счислению 1-го числа 1-ой луны должно быть солнечное затмение, а 15-го сего же месяца лунное затмение; и интересовался знать, что бы это значило, не предвещает ли чего нибудь дурного. И. П. старался его успокоить, что затмения не имеют никакого влияния на действия людей и вычисляются по известному определенному ходу планет. Мы справлялись у Е. Н. действительно ли означается затмение, но он сказывал, что оно должно быть весьма далеко на востоке, и вряд ли может здесь быть видимо. И. П. подозревает нет ли тут чего либо иносказательного, ибо солнце у них называют императора, а луною императрицу. Партия мятежников еще существует, — прямое поколение минского дома также, один из старших но оному принцев заведывает кладбищами своих предков в чине графском т. е. Гунском. Нынешняя династия унизила их до сего звания. Во время бывших бунтов при Цзяцине, однако из сих принцев небыло замешаных в заговоре. 8 же князей пришедших с манчжурами и по ныне сохраняют данное им достоинство князей 1-ой степени т. е. Цин-ванов, передовая оное старшим своим сыновьям. Прочие же возведенные в сию степень князья непередают оного детям, которые уже пользуются ниже степенью своего отца, т. е. сын Цин-вана получает по смерти отца должность Цзюнь-вана, — а сын старший сего Бейлы и так далее.

После обеда по согласию, мы отправились с З. Ф. вдвоем в трибунал к толмачу Кривому, чтобы пойти с ним в храм предков, где сегодня в ночь Император будет приносить жертвы тени оных. Посему случаю мы заметили большие приготовления по улице ведущей от ворот дворцовых Тхян-ань-мынь, чрез мост Бей-юй-хэ-цзяо к сему капищу. Серединную возвышенность и боковые дороги беспрерывно поливали, по сторонам приготовлен привезенный песок коим будут посыпать средний путь для проезда императора и его свиты, оная перегорожена, чтобы на сей раз никто неездил и выровнена; боковые улицы выходящие к сей загорожены высокими бамбуковыми жердями, на коих приготовлены сделанные из синей дабы занавесы, дабы сквозь оные не мог проникать взор любопытного; предосторожность сия кажется напрасна, ибо с вечера еще объявляется, чтобы никто [17] неосмеливался быть на улице во время проезда Императора, за чем весьма строго смотрят Г. губернатор, полицеймейстеры и вообще все. Широкая улица Дун-ань-чан-цзе, также загорожена от востока, поминовании капища, здесь оставлена в средине для проезда знатных чиновников небольшие ворота и с боку трибунала также, которые однакоже загородятся с полуночи. У ворот капища в некотором отдалении стояли повозки чиновников прибывших для приготовления жертв, сами же они находились внутри. Кривой нас принял пеняя, что опоздали, ибо де начали собираться чиновники, — в полдень же могли бы обойти все капища. Однакоже просил несколько у него отдохнуть, пока он сбегает осведомиться у смотрителя. В комнатке у него хотя и весьма укромной все чисто, приготовлен довольно изрядный жертвенник предкам, на коем поставлено было 5 пирамид сделанных наподобие сруба из сладкого теста и вымазаного патокой, на вершинках коих воткнуты бумажные разукрашеные куколки мужского и женского пола, представляющие его предков, — пред сими пирамидами стояли пять оловянных возвышенных чаш с плодами апельсинов, гранатов, грушами и другими, на вершинках коих воткнуты бумажные раскрашен. птички, далее в 3-м ряду по краям поставлены в оловянных сосудах раззолоченные бумажные цветы, а в средине между ними, также на высоком оловянном сосуде большая стеклянная зажженая лампада, а в 4-м ряду 2 больш. красного цвета восковые свечи с золотыми китайскими буквами и две малые в оловянных подсвечниках и в средине оных большая оловянная чаша в коей в пепле воткнуты тлеющиеся благовонные свечи. Перед жертвенника прикрыт желтою дабою. Над оным, на шнурке повешены четыре красные искусно вырезанные бумажки решеткой и в средине имеющие по литере, бумажки сии колеблются при легком дуновении ветра и служат для прогнания злых духов. Под самым потолком над жертвенником у стены столика на полке и на оной также поставлены различные сосуды и свечи. Вся сия посуда вычищена как нельзя лучше и блестит как бы серебряная. Эта комнатка где мы были приглашены откушать чаю средняя, боковые же заняты женским полом, который с большим любопытством выглядывал из занавесок. Толмачь вскоре возвратился, с уведомлением, что чиновников съехалось много, и никак уже нельзя нам походить, впрочем предлагал во всякое другое время. Как ни досадно было на неудачу, но поневоле должны были довольствоваться обещанием, а чтобы не понапрасну потерять время пошли [18] посмотреть снова трибунальские здания где прежде не были. Мы заходили в разные отделения, но нечего сказать об оных нового, все что упомянуто мною о прежде виденных, то же самое мы нашли и в других, чистота та же, убранство одинаковое и расположение точно как одного, так и другого.

При прощании с толмачом, он сам вызвался, доставить мне и З. Ф. ныне случай из трибунальских ворот видеть приезд Императора, в капище предков, для чего и хотел ночью придти за нами, чтобы провести к трибуналу. Условившись таким образом мы пошли погулять, прямо к Д. сы-и.

улице. Сделав несколько шагов вперед, мы остановились увидев зеленые министерские носилки с высеребряном яблоком на верху, впереди ехал чиновник верхом и позади более десятка, несомые четырьмя дюжими носильщиками в больших, меховых шапках, а за сими телега с другою переменою носильщиков, носилки поднесли к воротам или загороди находящейся пред храмом предков из коих и вылез министр, как надобно полагать довольно пожилых лет с седою бородою. У ворот его встретили чиновники с четвероугольными знаками степеней на груди и спине. А мы пошли далее к Дун-сы-пхай-лоу; и потом поворотили по оной на право, и наконец не доходя до ворот Ха-да-мынь пустились переулками, представляющими совершенный лабиринт к нашему подворью, прошли чрез внешние дворы, свободные для всякого, дворцы одного потомка из осьми князей прибывших с ханами нынешней династии в Китай, Су-цинь-вана, заведующего капищами посвященными предкам. При воротах ведущие во внутренние дворы, поставлены каменные львы, иссеченные довольно искусно, но не натурально. Мы вышли на канал Юй-хо и потом перешед оный чрез мост Чжун-юй-хэ-цяо, достигли своего посольского подворья. Народу толпилось на улицах много, особенно в Дун-сы-пхай-лоу, всякий продавец старается сбыть свой товар сегодня, ибо завтрашний день уже гуляют.

В переулках мы заметили разряженных в яркие платья молодых лет по 10 и 12 девушек, приготовившихся к встречи нового года, а также у многих ворот видели заимодавцев, пришедших за долгами к своим должникам, так как по китайским правилам, никто не смеет войти на двор посторонний без приглашения, где есть женский пол, и не постучавши наперед, хотя бы дверь или калитка и была отворена, дабы вышел хозяин или служитель, чтобы проводить гостя во внутренность, или отказать ему, то посему обыкновению и заимодавцы окружают только [19] ворота своих должников. Сии последний, уклоняясь всячески пред исходом старого года, чтобы не встретиться с своим заимодавцем, в сем случае, когда уже они приходят к их домам, высылают своих жен или старух для переговоров, если не в состоянии удовлетворить требования заимодавца, который и бывает принужден покричавши с бабой уйти без денег от ворот своего должника. На сей раз мы видели несколько таких сцен. На утро же и должник и заимодавец встретившись взаимно поздравляют с праздником, а об долге и слова нет, до праздника, бывающего у них в 5-й луне. Сегодня я также заметил, что упомянутою мною в 25 числе желтою с написанным драконом дабою при караульных, покрыты пожарные здешние трубы, а в числе оружия тут же поставленных с обоих боков трубы, есть грубые пилы.

В самую полночь, только что и намеревался заснуть, кривой толмачь по обещанию пришел за нами с своим племянником. Наскоро собравшись мы отправились пешком с двумя фонарями, по убедительной просьбе я взял с собою и Христофора. Целый Пекин не ложится в сию ночь спать, во всех мелочных лавках огни, по улицам народ бродит с фонариками, — экипажей не видно, кой где слышны были фейрверочные стукатни, - казенных фонарей мы нигде неприметили даже и на улице Дун-чан-ань-цзе, по коей император должен был проезжать. Груды песку приготовленные для посыпки улиц лежали еще нетронутые. Кривой провел нас в трибунал через обыкновенные большие вороты у коих сидели многие трибунальские служители и чиновники полицейские и находящиеся при капище для церемонии, — тут же собрался целый рынок с разными съестными припасами и сластями, впрочем Кривой нам сказал, что через час здесь не будет никого из посторонних и все огни погасятся. Он нас пригласил в одно из присутственных мест близ его квартиры находящееся именно заведывающее монголами. Здесь мы должны были ожидать, пока возвестят о приближении Богдохана. Объявляется обыкновенно в пять приемов, чрез 5-рых посланцев таким образом. Лишь только император начнет приготовляться, то посылается чиновник верхом и пред ним бежит пеший придворный служитель, до самого капища и несколько за оный, — последний весьма часто кричит во весь голос первое известие, полицейские служители услышав сие, повторяют и таким образом передают далее. Подобным образом сообщается во 2, 3, 4 и 5 или последний раз, который [20] значит, что император выехал из Хуанчена. Кривой пожелал нас угостить чаем, водкою, которую я выливал в лузу, и сладкими закусками, но сам отпросился нас оставить для домашних дел, прислав занимать нас своего другого племянника. Сей последний довольно неглуп — весьма хочет побывать на границе и объявил нам, что непременно поедет с своим дядей, ибо де находиться всегда в одном Пекине, значит неоткрывать глаз или я хочу ехать для того, чтобы открыть глаза, — т. е. он хотел выразить сею пословицею, что посмотреть иностранное и сравнить с своим весьма полезно. Таким образом в разговорах между собою и с племянником толмача, который впоследствии принес нам и меду, мы просидели до 4 часов ночи.

З. Ф. между прочим, чтобы развлечь меня, ибо сон начинал было смежать мои отягченные веки, рассказывал разные проказы китайских сластолюбцев. Например один из известных чиновников, вельмож, выезжает всегда с девками, одетыми в мужское платье, — для того, что ежели бывает за городом и там ночует, то они разделяют с ним ложе. Другой для поддержания или обновления израсходованных многими летами сил, старик покупает молодых невинных девушек лет по 12 и спит между ними, впрочем неприкасаясь к ним, в том мнении, что здоровье и невинность, между коим он находится проникает и в него, посредством соприкосновения, и наконец 3-ий покупает таких же девушек и беспрестанно заставляет с собою целоваться, впивая в себя так сказать их дыхание и тем самым доводит до истощения, после чего отдает их замуж и награждает, — переменяя свежими. Чего не выдумает затейливое сладострастие.

На моих часах было уже 4, как кривой пришел возвестить нам, что уже получено 4-е известие и просит к воротам, — предваряя, чтобы при приближении Богдохана, мы воздержались от разговоров и кашля. Вышел за ворота мы стали под навесом оных, где была темнота, половинки ворот затворили, впереди нас близ дороги стояли полицейские чиновники. На улице господствовала темнота и тишина, прерываемая токмо восклицанием полицейского, что прошла 4-е известие. В окрестностях кой где слышно было хлопанье ракет. Повеявший ветерок распространил ужаснейшую вонь, так что едва возможно было переводить дух, ибо соседние улицы были по обыкновению политы на ночь помоями и всякою нечистотою. В молчании зажавши носы платками мы ожидали Богдохана. [21]

Наконец показалось и 5-е известие, по достижении оного к капищу, у ворот сего подняли 10 фонарей приделанных к шестам. Фонари, как издали было приметно — белые бумажные с литерами; а чрез десять минут и показалось зарево от фонарей, предшествующих богатым носилкам. Тишина водворилась глубокая. Впереди несли чиновники 20 роговых круглых фонарей со свечами, и за ними тотчас же желтые носилки Богдохана, т. е. покрытые желтым штофом с небольшими окошечками четвероугольными со всех четырех сторон, — в оных едва можно было приметить, что сидел человек, но одежды и лица не было видно. С боков носилок шли два телохранителя у самых окошек с одним на стороне круглым фонарем, — носилки несли 8 одетых в красных канф. кафтанах носильщиков и с перышками красными на шапках, точно такие, каких мы видели в декабре месяце когда отправлялись жертвенные на слонах сосуды в храм неба. За носилками в темноте последовали множество конных и потом княжеских носилок и наконец перемены носильщиков в повозке или большой телеге, — за Богдоханскими носилками все следующее едва можно было различать, ибо не было фонарей. Я удивлялся носильщикам они шли так скоро и ровно, что надобно ехать рысью, чтобы с ними равняться, без малейшего колебания. Говорят, что пробуют ровность их шага, поставив наверху носилок сосуд наполненный водою, и что они несут оные обыкновенным скорым шагом, нимало нерасплескивая воды; чему можно верить.

Богдохана внесли на двор капищ, и вскоре мы услышали сильный голос герольда, особенного чиновника, называемого по-китайски Дзан-ли-лан, по манчжурски Хулара-хаерань, чиновник 6-го класса, который крича изо всей силы провозглашал по-манчжурски следующие слова: Ибобу ¹. Някураа ², Хэнкилэ ³, Али ⁴, Бодэрэ ⁵ по коим император должен был исполнять обряд. Вместе с ним должны также делать поклонения и принцы крови. До нас доходили также глухие звуки духовой музыки, тазов и тарелок не было слышно. Церемония продолжалась неболее 1/4 часа, как опять последовало известие, что Император выходит, из капища. Порядок шествия был точно такой же как и прежде, исключая только, что перед фонарщиками шла музыка состоящая из флейт игравших всю приму довольно согласно, но одно и тоже, им акомпанировали небольшие колокольчики (или гармоника металлическая) ударяя в такт, довольно мягкого и высокого тона. Многие из служителей стоящие с нами под навесом ворот, [22] когда поровнялись Богдоханские носилки, из особенного усердия сняли шапки кланялись ему в землю, все же прочие стояли на ногах. Вонь как бы нарочно в передний и обратный путь Богдоханова проезда особенно была чувствительна. Лишь только его носилки приблизились к мосту, улица вся оживилась, - показались люди с фонарями и началась от всюду странная трескотня. Немедля и мы поблагодарив Нербу, отправились домой спать. По соседству нашему на улицах жгли бумагу и связанные хлопушки по 90 и более, на подобие бураков. Искры сыпались отовсюду, что меня крайне беспокоило на случай пожара. Нашему от казачей команды часовому я накрепко приказал обходить беспрестанно все дворы монастыря и всматриваться не тлеется ли где либо искры. На канале еще нам попались повозки посланников корейских поспешающих с поздравлением во дворец, около оных ехали и бежали пешие в больших шляпах корейцы. А в нашей улице обогнали нас двое из чиновников верхом, сопровождаемые пешими корейцами — также отправляющихся во дворец. На своих кафтанах они имели китайские класные знаки и вместо больших шляп шапочки Минской династии.

Мы возвратились в исходе пятого часа и я долго не мог заснуть, по причине беспрестанной трескотни китайских фейерверков. Ночь была тихая но довольно свежая.

(Продолжение, следует).

Текст воспроизведен по изданию: Дневник веденный в Пекине с 1-го декабря 1830-го года // Китайский благовестник, № 9. 1910